ГЕРОДОТ
ИСТОРИЯ

Книга Шестая

 

 

ЭРАТО

 

1. Так то Аристагор, поднявший восстание в Ионии, окончил свою жизнь^[1]. Гистией же, тиран Милета, после освобождения его Дарием, прибыл в Сарды. По приезде Гистиея из Сус Артафрен, сатрап Сард, спросил тирана: “Отчего, по его мнению, восстали ионяне?”. А Гистией отвечал, что ничего не знает об этом и даже удивлен, как это ему, мол, ничего не было известно об этих событиях. Артафрен же, понимая, что тиран притворяется, так как тот прекрасно знал истинную причину возмущения, сказал: “С мятежом дело обстоит, Гистией, вот как: сшил эту обувь ты, а надел ее Аристагор”.

2. Так высказался Артафрен о восстании. Тогда Гистией в страхе, что Артафрен раскрыл его обман, в первую же ночь бежал к морю, обманув царя Дария. Тиран обещал подчинить царю громадный остров Сардон, а теперь пытался стать во главе ионян в войне против Дария. Когда Гистией прибыл на Хиос, хиосцы бросили его в оковы (они подозревали, что тиран по поручению Дария замышляет переворот в городе). Впрочем, узнав затем о действительном положении дел, хиосцы освободили тирана.

3. Тогда ионяне спросили Гистиея, почему же он так настойчиво побуждал Аристагора восстать против царя и этим навлек страшную беду на ионян. Гистией скрыл от них истинную причину мятежа, но объявил, что царь Дарий задумал выселить финикиян с родины и поселить в Ионии, а ионян – в Финикии. Поэтому то он и побудил ионян восстать^[2]. Хотя царь был далек от подобных планов, но Гистией желал этим только напугать ионян.

4. Затем Гистией отправил в Сарды (через вестника некоего Гермиппа из Атарнея) послания к персам, с которыми уже раньше сговорился о восстании. Однако Гермипп не вручил посланий тем, кому они были направлены, но отнес и отдал их Артафрену. Артафрен же, узнав обо всем этом, приказал Гермиппу отдать послания тем, кому было поручено, а ответ персов отвезти Гистиею. Когда эти замыслы были таким образом раскрыты, Артафрен приказал казнить многих персов^[3].

5. Итак, в Сардах началось смятение. Расчеты же Гистиея (на восстание) не оправдались, и по его просьбе хиосцы отправили его назад в Милет. Между тем милетяне на радостях, что избавились от Аристагора, вовсе не имели желания принимать к себе в страну другого тирана, так как уже вкусили блага свободы^[4]. И когда Гистией под покровом ночи сделал попытку силой проникнуть в город, какой то милетянин нанес ему рану в бедро. Так то изгнанный из своей страны тиран был вынужден возвратиться на Хиос. Гистиею не удалось, однако, убедить хиосцев дать ему корабли. Из Хиоса он переправился на Митилену и там уговорил лесбосцев предоставить ему корабли. Лесбосцы снарядили восемь триер и отплыли с Гистиеем в Византий. Потом они заняли крепкую позицию и стали захватывать все идущие из Понта [грузовые] корабли, кроме кораблей тех городов, которые изъявили готовность подчиниться Гистиею.

6. Так действовали Гистией и митиленцы. А против Милета между тем собиралось в поход огромное войско и флот персов. Персидские военачальники^[5]объединили свои силы и выступили против Милета, так как остальным городам они не придавали значения. Самыми лучшими мореходами в персидском флоте были финикияне; в походе участвовали также недавно покоренные киприоты, киликийцы и египтяне. Итак, персы пошли войной на Милет и на остальную Ионию.

7. Услышав об этом, ионяне послали своих представителей на собрание в Панионий^[6]. По прибытии туда советники обсудили дело и решили не выставлять общего сухопутного войска против персов: милетяне должны были сами защищать свой город с суши. Зато было решено снарядить флот, собрать все без исключения корабли и как можно скорее сосредоточить их у Лады для защиты Милета с моря (Лада – островок, лежащий близ Милета).

8. Затем прибыли ионяне на своих кораблях с воинами и вместе с ними эолийцы, живущие на Лесбосе. Построены же корабли были в таком вот порядке. Восточное крыло занимали сами милетяне со своими 80 кораблями. Рядом с ними стояли приенцы с 12 кораблями и 3 корабля жителей Миунта. Затем следовали 17 кораблей теосцев; за теосцами – хиосцы со 100 кораблями. Возле них выстроились эрифрейцы и фокейцы. Эритрейцы прислали 8 кораблей, а фокейцы 3. К фокейцам примыкали лесбосцы с 70 кораблями. Наконец, на заднем крыле стояли самосцы с 60 кораблями. Общее число всех кораблей ионян было 353.

9. Это были корабли ионян. У варваров же было 600 кораблей. Когда персидский флот и сухопутное войско прибыли в Милетскую землю, то военачальники персов, увидев множество ионийских кораблей, устрашились и решили, что не в состоянии одолеть их. Не добившись господства на море, полагали они, им не взять Милета, и к тому же еще рискуют навлечь на себя за это немилость Дария. Поэтому персидские военачальники призвали на совет ионийских тиранов (эти тираны, устраненные Аристагором из Милета, вынуждены были искать убежища у персов и теперь участвовали в походе на Милет)^[7]. Вызвав тех из них, кто находился в персидском стане, персидские военачальники обратились к ним с такими словами: “Ионяне! Пусть каждый из вас проявит [свою преданность], оказав услугу царскому дому. Попробуйте склонить ваших сограждан к измене остальным союзникам. Сообщите им это и скажите, что им вовсе не грозит наказание за мятеж: персы не предадут огню ни храмы богов, ни их частное имущество и будут обращаться с ними, как и прежде, милостиво. А если они все же не пойдут на измену, но попытают счастья в битве, то пригрозите им тем, что их ожидает на самом деле. Ведь в случае поражения они сами будут проданы в рабство, сыновей их мы оскопим, дочерей уведем в Бактры, а их родную землю отдадим другим”.

10. Так говорили персидские военачальники, а ионийские тираны разослали вестников к своим землякам передать им предложения персов. Ионяне же (до них дошли эти условия персов) из бессмысленной гордости^[8]не пожелали принять персидских условий и изменить союзникам: воины каждого города думали, что персы обращаются только к ним одним.

11. Это произошло как раз после прибытия персов к Милету. Затем ионяне, собравшись у Лады, стали держать совет. На этом совете, кроме некоторых других, выступил также военачальник фокейцев Дионисий и сказал так: “Наша участь висит на волоске: или мы будем свободными, или рабами и вдобавок еще беглыми! Поэтому пусть вас не страшат лишения; теперь вам, конечно, придется тяжело, но зато вы одолеете врага и завоюете свободу. Напротив, если вы проявите слабость и неповиновение, то я вовсе не надеюсь, что вам удастся избежать суровой кары царя за восстание. Итак, послушайте же моего совета и доверьтесь мне. И я вам обещаю: если только есть на свете божественная справедливость, то враг или не посмеет вступить в бой, а если сделает это, то будет разбит наголову”.

12. После этой речи ионяне подчинились приказанию Дионисия. Дионисий же каждый раз, выставляя свои корабли в открытом море в одну линию [кильватерной колонной], заставлял одни корабли проходить на веслах между другими^[9], применяя силу гребцов. При этом он выстраивал воинов [на борту] в полном вооружении. Остальную часть дня он приказывал кораблям стоять на якоре, заставляя воинов целый день трудиться. Семь дней подряд ионяне не выходили из повиновения, выполняя приказания Дионисия. На восьмой же день, истомленные мучительным трудом под палящим зноем, они подняли ропот, рассуждая между собою так: “Какое божество мы оскорбили, что претерпеваем такие муки. Мы совершенно сошли с ума, подчинившись этому болвану фокейцу, который выставил всего лишь три корабля. Став нашим начальником, он принялся унижать и мучить нас, и, как видно, много людей уже занемогло, а другим еще придется испытать ту же участь. Лучше терпеть любую напасть, чем такие мучения! Лучше даже будущее рабство (как бы тяжело оно ни было), чем теперешние муки. Давайте же перестанем ему подчиняться!”. Так рассуждали ионяне, и после этого никто уже не хотел повиноваться Дионисию. Тогда ионяне, разбив палатки на острове (подобно сухопутному войску), стали в тени предаваться неге, не желая больше возвращаться на корабли для учений.

13. Когда самосские военачальники услышали о таком [настроении] и делах у ионян, то по совету Эака, сына Силосонта, решили (Эак ведь уже раньше по приказанию персов предлагал им покинуть ионян) разорвать союз с ионянами. Самосцы приняли это предложение как из за полного развала дисциплины у ионян, так и от того, что теперь им стало совершенно ясно: одолеть царя они не могут. Ведь они хорошо знали, что одолей они даже теперешний флот [Дария], то явится другой, впятеро больший. Итак, лишь только самосцы заметили, что ионяне не проявляют мужества, то нашли в этом предлог [для измены]: ведь для них было важнее всего спасти от гибели храмы богов и свое имущество. Эак же, совет которого изменить [союзникам] самосцы приняли, был сыном Силосонта, внуком Эака и тираном Самоса. Его, как и других ионийских тиранов, лишил власти Аристагор из Милета.

14. Итак, когда финикийские корабли напали, ионяне также выступили навстречу врагу, построив свои корабли в два ряда один за другим. Затем противники стали сближаться и вступили в бой. Я не могу, однако, теперь точно сказать, кто из ионян в этой битве оказался трусом и кто проявил доблесть: ведь одни стараются переложить вину на других. Во всяком случае передают, что все самосские корабли, кроме одиннадцати, по уговору с Эаком подняли паруса и, покинув боевой строй, взяли курс на Самос. Триерархи этих кораблей вопреки приказу своих военачальников остались и приняли участие в битве. И за этот доблестный подвиг власти самосцев повелели начертать на столпе их имена с прибавлением отчества, а столп этот стоит у них на рыночной площади. Заметив бегство соседей, лесбосцы также последовали за самосцами. Так же поступило и большинство [кораблей других городов] ионян^[10].

15. Среди тех, кто стойко держался в битве, самые жестокие потери понесли хиосцы. Они совершили блестящие подвиги и не захотели показать себя трусами. Хиосцы ведь, как было упомянуто выше, выставили 100 кораблей, причем на каждом из них было по 40 отборных воинов экипажа. При виде измены большинства союзников хиосцы все же сочли недостойным уподобиться этим негодяям: сражаясь вместе с немногими оставшимися союзниками, они прорвали боевую линию врагов и захватили много вражеских кораблей^[11]. При этом, однако, они и сами потеряли большинство своих кораблей.

16. С уцелевшими кораблями хиосцы бежали на свой остров. А тем хиосцам, чьи корабли едва держались на плаву от повреждений, пришлось бежать в Микале, когда враги стали их преследовать. Там они вытащили корабли на берег, а сами отправились по суше пешком. Во время этого странствования хиосцы вступили в Эфесскую область. Они пришли, когда эфесские женщины как раз справляли праздник Фесмофорий. Эфесцы же еще ничего не знали о судьбе хиосцев. При виде толпы вооруженных людей, проникших в их страну, они были в полной уверенности, что это – разбойники, явившиеся похитить женщин^[12]. Весь Эфес вышел на помощь, и хиосцы были перебиты. Такая печальная участь постигла этих хиосцев.

17. Когда фокеец Дионисий понял, что дело ионян проиграно, он, захватив в бою три вражеских корабля, однако, не вернулся назад в Фокею: он прекрасно знал, что и его вместе с остальной Ионией ожидает рабство. Тотчас же после битвы Дионисий взял курс прямо в Финикию, где ему удалось потопить [несколько] купеческих кораблей^[13]и захватить богатую добычу. Затем он направился в Сикелию. Отправляясь туда, он стал заниматься морским разбоем, не нападая, впрочем, никогда на эллинские корабли, а только на карфагенские и тирсенские^[14].

18. Между тем после победы в морской битве над ионянами персы принялись осаждать Милет с суши и с моря. Они стали делать подкоп стен и подвезли всевозможные осадные орудия. На шестой год после восстания Аристагора персам удалось целиком [вместе с акрополем] овладеть городом. Жителей они обратили в рабство, так что сбылось прорицание оракула, данное Милету^[15].

19. И действительно, когда аргосцы вопросили бога в Дельфах о спасении своего города, им было дано общее [с милетянами] прорицание: часть его относилась к самим аргосцам, а добавление Пифия изрекла милетянам. Ответ бога аргосцам я приведу в своем месте, когда мой рассказ дойдет до них. Оракул же, данный милетянам в их отсутствии, гласил так:

В оное время и ты, о Милет, – зачинатель преступных деяний –

Многим во снедь ты пойдешь и даром станешь роскошным.

Многим тогда твои жены косматым ноги умоют.

Капище ж наше в Дидимах^[16]возьмут в попеченье другие.

Тогда то и разразилась над милетянами эта беда, так как большую часть их мужчин умертвили персы, носившие длинные волосы, а жен и детей их обратили в рабство. Священный же храмовый участок, а также храм и прорицалище были разграблены и преданы огню. О сокровищах этого храма я уже нередко упоминал в другой части моего повествования^[17].

20. Захваченных в плен милетян персы затем повели в Сусы. Царь Дарий, впрочем, не причинил им больше никакого зла. Он поселил их у так называемого Красного моря в городе Ампе; мимо этого города протекает река Тигр при впадении в море. В Милетской же области персы взяли себе самый город и окрестную равнину, а горную местность отдали во владение карийцам из Педас.

21. Когда милетян постигла такая ужасная участь, то город Сибарис не отплатил им равным за то, что милетяне в свое время сделали для него. Так, после взятия Сибариса кротонцами (сибариты после разрушения их города переселились в Лаос и Скидрос) все взрослое население Милета остригло себе волосы на голове и погрузилось в глубокую скорбь. Ведь из всех городов, которые я знаю, эти города были связаны между собой наиболее тесными узами гостеприимства и дружбы. Совершенно по иному, однако, поступили афиняне, которые, тяжко скорбя о взятии Милета, выражали свою печаль по разному. Так, между прочим, Фриних сочинил драму “Взятие Милета”^[18], и когда он поставил ее на сцене, то все зрители залились слезами. Фриних же был присужден к уплате штрафа в 1000 драхм за то, что напомнил о несчастьях близких людей. Кроме того, афиняне постановили, чтобы никто не смел возобновлять постановку этой драмы.

22. Итак, в Милете теперь уже не было больше милетян. На Самосе же зажиточные граждане вовсе не одобряли образа действий своих военачальников по отношению к персам. После морской битвы они тотчас собрались на совет и решили, пока их тиран Эак не успел вернуться в страну, выселиться куда нибудь, чтобы, оставаясь на родине, не быть рабами персов и Эака^[19]. Как раз в это самое время занклейцы, что в Сикелии, отправили послов в Ионию с приглашением на “Красивый Берег”, где они желали основать ионийский город. А этот так называемый “Красивый Берег” находится в стране сикелийцев, именно в части Сикелии, обращенной к Тирсении. Итак, по приглашению занклейцев отправились в путь только самосцы – одни из ионян, а с ними еще беглецы из Милета.

23. В это время произошло вот что. По пути в Сикелию самосцы прибыли в землю эпизефирийских локров. Сами занклейцы во главе со своим царем, по имени Скиф, осаждали тогда [какой то] город сикелийцев, который они желали захватить. О прибытии самосцев между тем узнал тиран Регия Анаксилай, враждовавший тогда с занклейцами. Встретив пришельцев, он стал убеждать их лучше отказаться от “Красивого Берега”, куда они плыли, и захватить Занклу, покинутую мужским населением. Самосцы послушались совета и овладели городом. Как только занклейцы узнали о захвате своего города, они сами поспешили на помощь и призвали Гиппократа, тирана Гелы, своего союзника. Когда же Гиппократ в самом деле явился с войском на помощь, то велел бросить в оковы властителя занклейцев Скифа за то, что тот де покинул свой город на произвол судьбы. Брата же Скифа Пифогена тиран выслал в город Иник, а остальных занклейцев выдал самосцам, заключив с ними договор, подтвержденный взаимной клятвой. В награду за это самосцы обещали Гиппократу вот что: именно, отдать ему половину всей домашней утвари и рабов в городе и, кроме того, весь урожай с полей. Большую часть занклейцев тиран держал в оковах на положении рабов, а 300 самых знатных отдал самосцам, [повелев] казнить. Самосцы, впрочем, не казнили их.

24. Скиф же, властитель занклейцев, из Иника бежал в Гимеру, а оттуда отправился в Азию и прибыл к царю Дарию. Дарий считал его самым честным из эллинов, когда либо приходивших к нему. И действительно, с разрешения Дария он вновь отправился в Сикелию, а затем возвратился к царю и [жил у него], наслаждаясь великим богатством, пока не скончался глубоким старцем в Персии. Самосцы же, избежав персидского ига, без большого труда завладели прекраснейшим городом.

25. После морской битвы у Милета финикияне по приказанию персов возвратили на Самос Эака, сына Силосонта^[20], за его великие заслуги перед царем. И самосцы были единственными из восставших против царя Дария [ионян], город и святилища которых не были преданы огню. После взятия Милета персы сразу же захватили Карию, причем часть городов подчинилась им добровольно, а другие по принуждению. Таков был ход событий.

26. Между тем к Гистиею весть о событиях в Милете пришла, когда он стоял у Византия и захватывал ионийские грузовые корабли, шедшие из Понта^[21]. Поручив дела на Геллеспонте Бисальту, сыну Аполлофана из Абидоса, сам Гистией отплыл на лесбосских кораблях, взяв курс на Хиос. Хиосская стража не допустила его в город, и тогда Гистией напал на хиосцев в так называемых Келах в Хиосской области. В схватке тиран перебил много хиосцев. Он одолел так же со своими лесбосцами и хиосцев, уцелевших от поражения в морской битве, отправляясь из Полихны на Хиосе.

27. Обычно, когда какому нибудь городу или народу предстоят тяжкие бедствия, божество заранее посылает знамения. Так же и хиосцам явлены были перед этими невзгодами великие знамения. Так, из хора в 100 юношей, отправленных в Дельфы, только двое вернулись домой. А 98 из них были внезапно похищены чумой. Затем в то же самое время, незадолго до морской битвы, в самом городе обрушилась крыша школы^[22]и из 120 детей только один избежал гибели. Такие знамения божество заранее ниспослало хиосцам. Непосредственно за этим могущество города было сокрушено в морской битве, а после нее явилась [новая напасть] – Гистией с лесбосцами. Сломленных такой бедой хиосцев Гистией легко подчинил своей власти.

28. Из Хиоса Гистией выступил в поход на Фасос с большим отрядом ионян и эолийцев. Во время осады Фасоса пришла весть, что финикийский флот идет из Милета против остальных ионийских городов. Узнав об этом, тиран снял осаду Фасоса и поспешил со своим войском на Лесбос. С Лесбоса из за нехватки продовольствия для войска он переправился на материк, чтобы добыть хлеба из Атарнея и из долины Каика в Мисийской области. В этих местах тогда как раз находился с большим войском персидский военачальник Гарпаг. Он напал на Гистиея при высадке на берег, взял в плен самого тирана и уничтожил большую часть его войска.

29. А взят в плен Гистией был вот как. Битва эллинов с персами произошла при Малене в Атарнейской области. Эллины долгое время стойко держались; наконец персидская конница стремительно бросилась на них и решила исход дела. Эллины обратились в бегство, а Гистией в надежде, что царь не покарает его смертью за теперешнее преступление, и малодушно пытаясь спасти свою жизнь, поступил так: во время бегства какой то персидский воин настиг его и хотел было уже заколоть. Тогда тиран объявил ему по персидски, что он – Гистией из Милета.

30. Если бы пленника привели к царю Дарию, то, как я думаю, Гистией не понес бы никакой кары и царь бы простил его. По этой то причине, а также из боязни, как бы тиран, избежав наказания, вновь не приобрел большого влияния у царя Дария, Артафрен, правитель Сард, и Гарпаг, захвативший его в плен, велели привезти его в Сарды [и казнить]. Там тело Гистиея распяли на кресте, а голову, набальзамировав, отослали в Сусы к царю Дарию. Узнав об этом, Дарий выразил свое неудовольствие поступком этих людей, именно за то, что они не доставили тирана живым пред его царские очи. Голову Гистиея царь повелел обмыть, обрядить и предать достойному погребению: Гистией ведь оказал ему и персам великие услуги. Таков был конец Гистиея.

31. На следующий год персидский флот, перезимовав в Милете, вышел в море и без труда захватил острова у побережья: Хиос, Лесбос и Тенедос. Каждый раз при захвате какого нибудь острова варвары устраивали облавы на людей. Поступали они при этом так: взявшись за руки, они образовывали цепь, растянутую от северного побережья моря до южного, и затем проходили таким образом через весь остров, охотясь за людьми^[23]. Подобным же образом персы захватывали и ионийские города на материке, но только облаву на людей здесь было устраивать невозможно.

32. Тогда то персидские военачальники показали, что их угрозы ионянам, когда те стояли враждебным станом против них, не были пустыми словами. В завоеванных городах персы, выбрав наиболее красивых мальчиков, вырезали у них половые органы и обращали в евнухов, а самых миловидных девушек уводили в плен к царю. Так они поступали и предавали огню города вместе со святилищами богов. Так то ионяне в третий раз были обращены в рабство: сначала лидийцами, а затем дважды персами^[24].

33. Из Ионии персидский флот взял курс на Геллеспонт и захватил все города на левой его стороне при входе в пролив. Города же, лежащие на правой стороне, были уже захвачены персами с суши^[25]. А на европейской стороне Геллеспонта находятся следующие местности: Херсонес с большим числом городов, затем город Перинф, укрепленные места во Фракии, потом Селимбрия и Византий. Жители Византия и жившие на противоположном берегу калхедоняне^[26]не стали ждать нападения финикиян. Они покинули свои города и отплыли в Евксинский Понт. Там они поселились в городе Месамбрии. Финикияне же, предав огню упомянутые местности, направились в Проконнес и Артаку. Уничтожив огнем и эти города, они вернулись на Херсонес, чтобы захватить остальные города, которые не успели разрушить при первой высадке. Однако на Кизик они не совершили нападения, так как жители его еще до их прихода сами подчинились царю: об этом они договорились с сатрапом Даскилея Эбаром, сыном Мегабаза.

34. Все эти города на Херсонесе, кроме Кардии, попали в руки финикиян. Правил ими тогда Мильтиад, сын Кимона, внук Стесагора. Получил же власть над этими городами в прежние времена Мильтиад^[27], сын Кипсела, вот каким образом. Владело Херсонесом фракийское племя долонков. Эти то долонки, жестоко теснимые во время войны с апсинтиями, отправили своих царей в Дельфы вопросить бога об [исходе] войны. Пифия повелела им в ответ призвать “первым основателем” в свою страну того, кто по выходе из святилища первым окажет им гостеприимство. Возвращаясь священным путем, долонки прошли землю фокийцев и беотийцев^[28]. Так как никто не принял их, то они свернули в сторону [и направились] в Афины.

35. В Афинах в те времена вся власть была в руках Писистрата. Большим влиянием, впрочем, пользовался также Мильтиад, сын Кипсела, происходивший из семьи, которая содержала четверку коней. Свой род он вел от Эака из Эгины, а афинянином был лишь с недавних пор. Первым из этого дома стал афинянином Филей, сын Эанта^[29]. Этот то Мильтиад сидел перед дверью своего дома. Завидев проходивших мимо людей в странных одеяниях и с копьями, он окликнул их. Когда долонки подошли [на зов], Мильтиад предложил им приют и угощение. Пришельцы приняли приглашение и, встретив радушный прием, открыли хозяину полученное ими прорицание оракула. Затем они стали просить Мильтиада подчиниться велению бога. Услышав просьбу долонков, Мильтиад сразу же согласился, так как тяготился владычеством Писистрата и рад был покинуть Афины. Тотчас же он отправился в Дельфы вопросить оракул: следует ли ему принять предложение долонков.

36. Пифия же повелела [согласиться]. Так то Мильтиад, сын Кипсела (незадолго перед этим он одержал победу в Олимпии с четверкой коней), отправился в путь вместе со всеми афинянами, желавшими принять участие в походе, и долонками и завладел страной. Призвавшие же Мильтиада долонки провозгласили его тираном. Мильтиад отделил сначала Херсонесский перешеек стеной от города Кардии до Пактии^[30], для того чтобы апсинтии не могли вторгаться и опустошать эту землю. Ширина перешейка 36 стадий, а длина всего Херсонеса от этого перешейка 420 стадий.

37. Итак, отделив стеной Херсонесский перешеек и преградив таким образом путь апсинтиям, Мильтиад пошел войной на прочих врагов, и прежде всего на лампсакийцев. Лампсакийцы же устроили засаду и захватили Мильтиада в плен. Мильтиад же пользовался большим уважением лидийского царя Креза. Когда Крез узнал о пленении Мильтиада, то велел передать лампсакийцам [требование] отпустить Мильтиада с угрозой в противном случае истребить их город, как сосну. Лампсакийцы же не могли понять, что означают слова царской угрозы: истребить их, как сосну. В конце концов какой то старик растолковал им смысл: когда то он слышал, что сосна – единственное дерево, не дающее отростков; срубленное дерево совершенно погибает. Тогда лампсакийцы из страха перед Крезом отпустили Мильтиада на свободу.

38. Так то Мильтиад при помощи Креза избежал страшной опасности. Скончался же он бездетным и власть свою и имущество передал Стесагору, сыну Кимона, своего единоутробного брата. После кончины Мильтиада херсонесцы, по обычаю, приносят ему жертвы как герою – основателю [колонии] и устраивают конские и гимнические^[31]состязания, в которых не позволяется участвовать ни одному лампсакийцу. В войне с лампсакийцами нашел свою смерть и Стесагор, также не оставивший потомства. Его поразил в пританее^[32]секирой по голове какой то лампсакиец, выдавший себя за перебежчика, а на самом деле – его злейший враг.

39. После того как и Стесагора постиг такой конец, Писистратиды отправили на Херсонес с триерой захватить верховную власть Мильтиада, сына Кимона, брата покойного Стесагора. Писистратиды в Афинах дружески обращались с Мильтиадом, делая вид, будто совершенно не причастны к убиению его отца [Кимона] (о чем я расскажу в другом месте)^[33]. По прибытии в Херсонес Мильтиад остановился в доме [тирана], очевидно, для того, чтобы еще раз воздать погребальные почести покойному. Между тем, узнав об этом, властители городов на Херсонесе прибыли отовсюду выразить сочувствие. Когда они собрались все вместе, Мильтиад велел схватить их и бросить в оковы. Так то Мильтиад захватил власть над Херсонесом. Он содержал 500 наемников и взял себе в жены Гегесипилу, дочь Олора, фракийского царя.

40. На этого то Мильтиада, сына Кимона (а он лишь недавно возвратился на Херсонес), обрушилась теперь еще более тяжкая беда, чем прежде^[34]. Ведь за три года до этого он был изгнан скифами. Скифские кочевые племена, раздраженные вторжением царя Дария, объединились и дошли до Херсонеса. Мильтиад не стал ожидать вторжения скифов, а бежал в изгнание, пока скифы не ушли и долонки не вернули его назад. Эти события произошли за три года до постигших его затем несчастий^[35].

41. Теперь же при известии, что финикияне стоят у Тенедоса, Мильтиад погрузил на пять триер все свои сокровища и отплыл в Афины. Выйдя в море из города Кардии, Мильтиад поплыл через Меланский залив. Но тут, огибая Херсонес, он встретил финикийские корабли^[36]. Самому Мильтиаду с четырьмя кораблями удалось спастись бегством на Имброс^[37]. Пятый же корабль во время преследования попал в руки финикиян. Начальником этого корабля был как раз старший сын Мильтиада, но, конечно, не от дочери фракийского царя Олора, а от другой жены. Его то и захватили в плен финикияне. Узнав затем, что это – сын Мильтиада, финикияне отвезли его к царю, думая этим заслужить великую царскую милость (ведь именно Мильтиад на совете ионян высказался за то, чтобы по требованию скифов разрушить мост и затем отплыть на родину). Когда финикияне привезли в Сусы Метиоха, сына Мильтиада, Дарий не причинил ему, однако, никакого зла. Напротив, царь сделал пленнику много добра: он пожаловал ему дом, поместье и персиянку в жены. От этой женщины у Метиоха родились дети, которые считались уже персами. Сам же Мильтиад с Имброса [благополучно] прибыл в Афины.

42. В этом году персы не предпринимали больше враждебных действий против ионян, кроме уже упомянутых. Напротив, в этот год произошли вот какие весьма выгодные ионянам события. Артафрен, сатрап Сард, приказал прислать к нему предводителей ионийских городов и заставил их заключить между собой договоры: споры должны разрешаться впредь мирным путем, грабить и разорять друг друга городам [было запрещено]. Сатрап заставил ионийские города принять это. Затем сатрап приказал произвести обмер их земли парасангами (этим словом персы обозначают меру в 30 стадий). После обмера он назначил каждому городу подать, которую они всегда с того времени неизменно выплачивают вплоть до сего дня [в таком размере], как установил Артафрен. Эти положенные подати Артафреном почти не превышали прежних податей, уплачиваемых ионийскими городами. Эти меры принесли мир Ионии^[38].

43. С наступлением весны^[39]после смещения царем других главных военачальников Мардоний, сын Гобрия, выступил к морю с огромным сухопутным войском и большим флотом. Мардоний был еще молодой человек и только недавно вступил в брак с дочерью Дария Артозострой. Прибыв с этим войском в Киликию, сам Мардоний сел на корабль и продолжал дальнейший путь с флотом. Сухопутное же войско с другими военачальниками во главе двигалось к Геллеспонту. А Мардоний между тем плыл вдоль побережья Азии и достиг Ионии. Здесь то и произошло нечто такое, что я назову самым поразительным событием для тех эллинов^[40], которые не желали верить, будто Отан предложил семи персам ввести демократию в Персии. И действительно, Мардоний низложил всех ионийских тиранов и установил в городах демократическое правление. Совершив такой переворот, Мардоний поспешил дальше к Геллеспонту. После того как на Геллеспонте собралось множество кораблей, а также большие сухопутные силы, персы переправились на кораблях через пролив и затем двинулись по Европе, а именно на Эретрию и Афины.

44. Города эти явились, однако, лишь предлогом для похода. В действительности же персы стремились покорить как можно больше эллинских городов. Сначала, как известно, они при помощи флота подчинили фасосцев, которые даже не подумали оказать сопротивление. Затем сухопутное войско прибавило к числу прочих порабощенных народностей еще и македонян^[41](ведь все племена к востоку от Македонии были уже во власти персов). От Фасоса персы переправились на противоположный берег и поплыли вдоль побережья дальше до Аканфа^[42], а от Аканфа стали огибать Афон. В пути, однако, на персидский флот обрушился порыв сильного северо восточного ветра, который нанес ему страшные потери, выбросив большую часть кораблей на афонские утесы. При этом, как передают, погибло 300 кораблей и свыше 20000 человек. Море у афонского побережья полно хищных рыб, которые набрасывались на [плавающих людей] и пожирали их. Другие разбивались о скалы, иные же тонули, не умея плавать, а иные, наконец, погибали от холода. Так то нашел свою погибель персидский флот.

45. Ночью же стан Мардония в Македонии подвергся нападению фракийцев из племени бригов. Много персов при этом было перебито, и сам Мардоний ранен. Бриги, впрочем, все же не избежали персидского ига: Мардоний покинул эту страну, только окончательно покорив ее жителей. После этого ему пришлось отступить с войском, так как сухопутные силы понесли тяжелые потери от бригов, а флот потерпел жестокое крушение у берегов Афона. Итак, этот поход окончился позорной неудачей, и войско возвратилось в Азию.

46. Спустя два года после этого^[43]Дарий отправил сначала вестника к фасосцам с повелением разрушить стены города и послать свои корабли в Абдеры (фасосцев оклеветали соседи, приписывая им мятежные замыслы [против царя]). После осады города Гистиеем из Милета фасосцы при своих огромных доходах тратили деньги на строительство военных кораблей и возведение мощных стен. Доходы же они получали из [колоний] на материке и от рудников. Так, золотые рудники в Скаптегиле приносили им обычно 80 талантов^[44]; рудники же на самом Фасосе – несколько меньше, но все же столь много, что фасосцы были не только свободны от налогов на хлеб, но все, вместе взятое, – доходы от владений на материке и от рудников – составляло ежегодно сумму в 200 талантов, а в лучшие годы – даже 300 талантов.

47. Мне самому пришлось также видеть эти рудники. Безусловно самые замечательные из них – это рудники, открытые финикиянами, когда они под предводительством Фасоса поселились на этом острове (он и теперь называется по имени Фасоса, сына Фойника). А эти финикийские рудники на Фасосе лежат между местностями под названием Эниры и Кениры, напротив Самофракии. Огромная гора там изрыта в поисках золота. Таковы эти рудники.

48. Фасосцам все же пришлось по царскому повелению разрушить свои стены и все корабли послать в Абдеры. После этого Дарий сделал попытку разведать замыслы эллинов: думают ли они воевать или предпочитают сдаться. Для этого Дарий отправлял глашатаев в разные города по всей Элладе с повелением требовать царю земли и воды. Этих то глашатаев он посылал в Элладу, а других отправлял в приморские города, платившие ему дань, приказывая строить военные корабли и грузовые суда для перевозки лошадей.

49. Эти города данники взялись поставлять [царю] эти корабли, а многие материковые города дали прибывшим в Элладу глашатаям то, что им повелел персидский царь. Так же поступали и все островные города, куда являлись глашатаи [с подобным] требованием. Среди островитян, которые дали Дарию землю и воду, были, между прочим, и жители Эгины. Лишь только эгинцы совершили этот поступок, как афиняне тотчас же напали на них с угрозами. Афиняне полагали, что эгинцы дали [землю и воду царю] с враждебными против них намерениями, именно для того, чтобы вместе с персами потом идти войной на них. С радостью ухватились афиняне за этот предлог и отправились в Спарту, чтобы обвинить эгинцев как предателей Эллады^[45].

50. В силу этого то обвинения Клеомен, сын Анаксандрида, спартанский царь, переправился в Эгину, чтобы схватить главных виновников. Однако некоторые эгинцы при попытке царя захватить их оказывали сопротивление и среди них прежде всего Криос, сын Поликрита. Криос заявил, что Клеомен не уведет ни одного эгинца безнаказанно, так как он де действует без разрешения спартанских властей, подкупленный афинскими деньгами: иначе он ведь прибыл бы вместе с другим царем. А говорил все это Криос по приказанию Демарата. Уезжая из Эгины, Клеомен спросил Криоса, как его имя. Тот назвал свое настоящее имя, и Клеомен, обратившись к нему, сказал: “Покрой медью твои рога, баран^[46]! Тебя ожидает великая беда”.

51. Между тем оставшийся в Спарте Демарат, сын Аристона (он был также спартанским царем), стал клеветать на Клеомена. Демарат происходил из менее знатного дома, который, впрочем, считался таковым (родоначальник у них был общий) потому лишь, что дом Еврисфена ради первородства пользовался, вероятно, большим почетом.

52. Лакедемоняне вопреки утверждениям всех поэтов^[47]рассказывают, что сам царь Аристодем, сын Аристомаха, внук Клеодея, правнук Гилла, привел их в эту землю, которой они теперь владеют, а вовсе не сыновья Аристодема. Спустя немного времени супруга Аристодема по имени Аргея родила. Она, по преданию, была дочерью Автесиона, сына Тисамена, внука Ферсандра, правнука Полиника. Родила же она близнецов; и после того как Аристодем увидел детей своими глазами, он занемог и скончался. Тогда народ лакедемонский решил, по обычаю, поставить царем старшего мальчика. Однако лакедемоняне не знали, которого из них выбрать, так как оба мальчика были совершенно одинаковы видом и ростом. При таком затруднительном положении (или уже раньше) пришлось обратиться с вопросом о старшинстве к родильнице. Родильница же сказала, что также не может решить, кто старший. Она то, конечно, прекрасно знала разницу между детьми, но ответила так намеренно, предвидя возможность, что они оба будут царствовать. Итак, лакедемоняне, не зная, что предпринять, отправили посольство в Дельфы вопросить бога, как им поступить. Пифия же повелела поставить царями обоих младенцев, но старшему оказывать больше почета. Так повелела Пифия, а лакедемоняне все еще были в затруднении, как определить, кто из младенцев старший. Тогда один мессенец, по имени Панит, дал им совет. Посоветовал же этот Панит лакедемонянам вот что: они должны подсмотреть, которого младенца мать будет сначала мыть и кормить; и если они увидят, что мать всегда поступает одинаково, то узнают, что хотят узнать. Если же и сама мать будет колебаться и поступать то так, то эдак, то ясно, что она сама знает не больше их, и тогда следует попробовать другой способ. По совету мессенца лакедемоняне стали наблюдать за матерью детей Аристодема и увидели, что она всегда отдает предпочтение старшему, когда кормит и обмывает детей. При этом мать не знала, ради чего за ней наблюдают. Тогда спартанцы взяли от матери младенца, которому она отдавала предпочтение как старшему, чтобы воспитывать его на общественный счет. Назвали же его Еврисфеном, а младшего Проклом. Когда мальчики подросли, то, по преданию, хотя и были братьями, всю жизнь враждовали между собой. И эта вражда продолжалась в их потомстве.

53. Это сказание передают лакедемоняне – и только они одни из всех эллинов. А вот что я утверждаю, согласно общеэллинскому преданию^[48]. Этих дорийских царей, вплоть до Персея, эллины правильно считают и изображают эллинами. Ведь уже тогда [со времен Персея] их род причисляли к эллинам. Я сказал “вплоть до Персея” и не восхожу дальше, потому что имя смертного отца Персея неизвестно (как, например, у Геракла [имя смертного отца] было Амфитрион). Поэтому я совершенно правильно сказал выше [о царях] “вплоть до Персея”. Если же перечислить по порядку каждого предка Данаи, дочери Акрисия, то, конечно, вожди дорийцев окажутся настоящими египтянами.

54. Такова родословная спартанских царей по сказаниям эллинов^[49]. Напротив, согласно персидскому преданию, не только предки Персея, но и сам Персей еще был ассирийцем и стал эллином. Предки же Акрисия поэтому вовсе не состояли ни в каком родстве с Персеем, но были, как это подтверждает и эллинское предание, египтянами. Но об этом довольно.

55. А почему эти египтяне и за какие подвиги получили царскую власть над дорийцами, я рассказывать не буду, так как об этом уже говорили другие писатели^[50]. Я хочу сообщить лишь то, о чем они не упоминали.

56. Особые же почести и права спартанцы предоставили своим царям вот какие: обе жреческие должности – Зевса Лакедемонского и Зевса Урания^[51]и даже право вести войну с любой страной. Ни один спартанец не смеет им противодействовать, в противном же случае подлежит проклятию. В битве цари выступают впереди и последними покидают поле сражения. Сотня отборных воинов служит им в походе телохранителями. Жертвенных животных цари могут брать с собой в поход сколько угодно: от каждой жертвы они получают шкуру и спинную часть мяса. Таковы особые преимущества царей во время войны.

57. В мирное же время царям полагаются следующие [особые] преимущества. Во время жертвоприношений от имени общины цари восседают на первом месте на жертвенном пиршестве; по сравнению с остальными участниками им первым подносят угощение и в двойном количестве^[52]. При возлиянии царям полагается первый кубок и шкура жертвенного животного. В первый и седьмой дни начала месяца обоим царям община доставляет отборное животное (для жертвоприношения в святилище Аполлона)^[53], а затем лаконский медимн ячменной муки и лаконскую четверть вина. На всех состязаниях царям принадлежат особые почетные места. Им поручено назначать проксенами^[54]любого из граждан и выбирать по два пифия (пифиями называются послы в Дельфы, которые обедают вместе с царями на общественный счет). Если цари не являются на пиршество, то им посылают на дом 2 хеника ячменной муки и по котиле вина каждому. А когда они приходят [на пир], то им подают все кушанья в двойном количестве. Такой же почет оказывает им и частный гражданин, приглашая к обеду. Изречения оракулов цари обязаны хранить в тайне^[55]; знать эти изречения должны также пифии. Только одним царям принадлежит право выносить решения по следующим делам: о выборе мужа для дочери наследницы^[56](если отец никому ее не обручил) и об общественных дорогах^[57]. Также если кто пожелает усыновить ребенка, то должен сделать это в присутствии царей. Цари заседают также в совете 28 геронтов^[58]. Если цари не являются в совет, то их ближайшие родственники среди геронтов получают их привилегии, именно каждый, кроме своего, получает еще два голоса.

58. Эти то почести и права предоставляет царям спартанская община при жизни. Посмертные же почести царей вот какие. О кончине царя всадники сообщают во все концы Лаконии, а женщины ходят вокруг города и бьют в котлы. Лишь только раздаются эти звуки, в каждом доме двое свободных людей – мужчина и женщина – должны облечься в траур. Тех, кто не подчинился этому приказу, ожидает суровая кара. Впрочем, обычаи лакедемонян при кончине царей такие же, как и у азиатских варваров. Ведь у большинства варварских племен те же обычаи при кончине царей. Всякий раз, когда умирает царь лакедемонян, на погребении обязано присутствовать, кроме спартанцев, также определенное число периэков^[59]. Много тысяч периэков, илотов и спартанцев вместе с женщинами собирается [на погребение]. Они яростно бьют себя в лоб, поднимают громкие вопли и при этом причитают, что покойный царь был самым лучшим из царей^[60]. Если же смерть постигнет царя на поле брани, то в его доме устанавливают изображение покойного и на устланном [цветами] ложе выносят [для погребения]. После погребения царя на десять дней закрыт суд и рынок, а также не бывает собраний по выборам должностных лиц, но в эти дни все облекаются в траур.

59. Есть еще у спартанцев вот какой обычай, схожий с персидским. После кончины царя его наследник, вступив на престол, прощает спартанцам все долги царю или общине. И у персов также новый царь при восшествии на престол прощает недоимки всем городам.

60. А вот следующий обычай лакедемонян похож на египетский. У них глашатаи, флейтисты и повара наследуют отцовское ремесло. Сын флейтиста становится флейтистом, сын повара – поваром, а глашатая – глашатаем. На смену потомкам глашатаев не назначают посторонних из за зычного голоса, но должность остается в той же семье. Такие наследственные обычаи хранят спартанцы.

61. Итак, в то время как Клеомен находился на Эгине и действовал на благо всей Эллады, Демарат клеветал на него не столько в интересах эгинцев, сколько из зависти и злобы. Возвратившись с Эгины, Клеомен задумал поэтому лишить Демарата престола. Нанести врагу удар он решил, воспользовавшись вот чем. Спартанский царь Аристон, хотя и женатый дважды, не имел потомства. Не считая себя виновным в этом, царь взял себе третью супругу. А вступил в этот третий брак он вот каким образом. Был у Аристона среди спартанцев друг, с которым он был особенно близок. У этого человека была супруга, далеко превосходившая красотой всех спартанских женщин, притом еще красавицей она стала из безобразной. Будучи дочерью богатых родителей, девочка отличалась ужасным безобразием, и ее кормилица, чтобы помочь беде, придумала вот какое средство (к тому же кормилица видела, что родители девочки несчастны из за безобразия дочери). Она приносила ребенка каждый день в святилище Елены, в местность под названием Ферапна^[61], что над святилищем Феба^[62]. Принося ребенка в храм, кормилица всякий раз становилась перед кумиром богини и молила даровать девочке красоту. И вот, как рассказывают, однажды, когда кормилица уже покидала святилище, предстала ей некая женщина и спросила, что она носит на руках. Кормилица отвечала, что носит младенца. Женщина попросила показать ей дитя. Кормилица же отказалась, так как родители запретили ей показывать девочку кому либо. Женщина все же просила непременно показать ей младенца. Тогда кормилица, заметив, насколько важно этой женщине видеть девочку, показала ей. Женщина погладила девочку по головке и сказала, что она будет красивейшей женщиной в Спарте. И с этого дня [безобразная] наружность девочки изменилась, а когда она достигла брачного возраста, то стала супругой Агета, сына Алкида, именно упомянутого друга Аристона.

62. Как оказалось, Аристон распалился страстью к этой женщине и придумал вот какую хитрость. Он обещал своему другу, супругу этой женщины, подарить из своего имущества все, что тот пожелает. То же самое он просил и у своего друга. Тот согласился, вовсе не опасаясь за свою жену, так как видел, что Аристон уже женат. Потом друзья скрепили этот договор клятвой. Аристон подарил Агету одну из своих драгоценностей по его выбору, а потом, выбирая взамен равный дар у него, потребовал себе его жену. Агет сказал в ответ, что жена – это единственное, что он не может отдать. Однако [в конце концов], попавшись на коварную хитрость и связанный клятвой, был вынужден уступить ее Аристону.

63. Так вот, Аристон вступил в третий брак, отпустив свою вторую жену. Спустя немного времени (не прошло еще и десяти месяцев) эта женщина родила ему этого самого Демарата. Во время заседания в совете с эфорами кто то из слуг принес царю весть о рождении сына. Аристон знал время, когда привел супругу в свой дом. Прикинув на пальцах число [прошедших] месяцев, с клятвой он воскликнул: “Это не мой сын!”. Эфоры услышали эти слова, но не обратили тогда на них никакого внимания^[63]. Между тем младенец подрос, и Аристон раскаялся в своих словах: теперь ведь он был совершенно уверен, что Демарат – его сын. Дал же он младенцу имя Демарат, потому что весь спартанский народ, почитавший Аристона больше всех своих прежних царей, желал ему сына.

64. Через некоторое время Аристон скончался, и Демарат вступил на престол. Однако судьбе, как кажется, было угодно, чтобы те слова [Аристона] стали известны и [из за них то] Демарат и лишился престола. С Клеоменом Демарат был в смертельной вражде. Сначала Демарат отвел свое войско из Элевсина, а затем оклеветал Клеомена, когда тот переправился на Эгину, чтобы наказать там сторонников персов.

65. Перед походом Клеомен договорился с Левтихидом, сыном Менара, внуком Агиса (из того же дома, что и Демарат). Клеомен обещал возвести его на престол вместо Демарата при условии, если тот выступит с ним в поход на эгинцев. Левтихид же был заклятым врагом Демарата вот из за чего. Левтихид был обручен с Перкалой, дочерью Хилона, сына Демармена, а Демарат хитростью расстроил этот брак. Опередив Левтихида, Демарат похитил эту женщину и сам взял ее в жены. Из за этого то и началась вражда Левтихида с Демаратом. Тогда по наущению Клеомена Левтихид под клятвой обвинил Демарата, утверждая, что тот – не сын Аристона^[64]и поэтому незаконно царствует над спартанцами. Принеся клятву, Левтихид напомнил слова, вырвавшиеся у Аристона, когда слуга сообщил царю весть о рождении сына. Тогда царь, сочтя по пальцам месяцы, поклялся, что это не его сын. Левтихид особенно ссылался на эти слова царя в доказательство того, что Демарат – не сын Аристона и незаконно присвоил себе царское достоинство. Свидетелями он вызвал тех эфоров, которые заседали тогда в совете вместе с Аристоном и слышали его слова.

66. У спартанцев из за этого возникли разногласия, и, наконец, было решено вопросить оракул в Дельфах: Аристонов ли сын Демарат. Когда по наущению Клеомена дело это перенесли на решение Пифии, Клеомен сумел привлечь на свою сторону Кобона, сына Аристофанта, весьма влиятельного человека в Дельфах. А этот Кобон убедил Периаллу, прорицательницу, дать ответ, угодный Клеомену. Так то Пифия на вопрос послов изрекла решение: Демарат – не сын Аристона. Впоследствии, однако, обман открылся: Кобон поплатился изгнанием из Дельф, а прорицательница была лишена своего сана^[65].

67. Так то был низложен Демарат. А бежал Демарат из Спарты в Персию вот из за какого оскорбления. После низложения с престола он был выбран на другую начальственную должность. На празднике Гимнопедий Демарат был среди зрителей. Левтихид, ставший вместо него царем, послал слугу издевательски спросить Демарата, как ему нравится новая должность после царского сана. Демарат, больно задетый этим вопросом, сказал в ответ, что он, Демарат, уже изведал на опыте обе должности, а Левтихид – еще нет; вопрос этот, впрочем, послужит для лакедемонян началом бесчисленных бедствий или безмерного счастья. После этих слов Демарат с покрытой головой покинул праздник и направился домой. Дома он сделал приготовление к жертве и принес Зевсу в жертву быка. Затем он позвал свою мать.

68. Когда мать пришла, Демарат вложил ей в руки куски внутренностей жертвы и стал взывать к ней такими словами: “О мать! Всеми богами и вот этим Зевсом Геркейским заклинаю и молю тебя: открой мне правду, кто же мой настоящий отец? Ведь на суде Левтихид утверждал, что ты пришла к Аристону, уже имея во чреве плод от первого мужа. А иные распускают даже еще более нелепые слухи, будто ты явилась в дом Аристона от пастуха ослов с нашего двора и что я, мол, его сын. Заклинаю тебя богами, скажи правду! Если ты действительно совершила что либо подобное тому, о чем говорят люди, то ты – не единственная: много женщин поступает так же. В Спарте повсюду ходила молва, что Аристон не способен производить потомство, иначе ведь ему родили бы детей прежние жены”.

69. Так говорил Демарат, и мать отвечала ему вот какими словами: “Сын мой! Ты заклинаешь меня открыть правду, так я расскажу тебе все, как было. На третью ночь, после того как Аристон привел меня в свой дом, явился мне призрак, похожий на Аристона. Он возлег со мной на ложе и увенчал венками, которые принес. Затем призрак исчез и пришел Аристон. Увидев меня увенчанной, он спросил, кто дал мне венки. Я сказала, что он сам, но Аристон не хотел признаться в этом. А я тогда поклялась и сказала, что нехорошо ему отрицать это: ведь он только что приходил ко мне, возлег со мной на ложе и дал мне эти венки. Услышав мою клятву, Аристон понял, что это – дело божества. И не только венки оказались из святилища героя, что стоит перед входом в наш двор и называется храмом Астрабака, но и прорицатели также изъяснили, что [явился мне] именно этот герой. Теперь, дитя мое, ты знаешь все, что хотел знать. Либо ты родился от этого героя и отец твой – герой Астрабак, или Аристон. Ведь в эту ночь я зачала тебя. А то, на что больше всего ссылаются враги, утверждая, что сам де Аристон при вести о твоем рождении перед множеством свидетелей объявил, что ты – не его сын, потому что десять месяцев еще не истекли, то у него лишь по неведению в таких делах вырвалось это слово. Некоторые женщины ведь рожают даже девяти и семимесячных младенцев, и не всегда они носят полные десять месяцев. Я же родила тебя, дитя мое, семимесячным. И даже сам Аристон очень скоро признал, что у него эти слова слетели с языка по неразумию. Не верь и прочей болтовне о твоем рождении; ведь ты теперь узнал сущую правду. А от ослиных пастухов пусть рожают детей жены Левтихиду и другим, кто распространяет подобные слухи”.

70. Так она сказала. А Демарат, узнав все, что ему хотелось узнать, взял с собой съестного в дорогу и отправился в Элиду^[66]под предлогом, что ему нужно вопросить оракул в Дельфах. Лакедемоняне же, подозревая намерение Демарата бежать, бросились в погоню за ним. Беглец успел, однако, из Элиды переправиться в Закинф. Лакедемоняне же последовали за ним и туда, настигли его и захватили его спутников. Закинфяне, однако, не выдали Демарата, и он оттуда уехал в Азию к царю Дарию. Царь принял изгнанника с великим почетом и пожаловал ему землю и города. Так то и при таких обстоятельствах прибыл Демарат в Азию. Он прославился среди лакедемонян многими подвигами, великим благоразумием и был единственным спартанским царем, который доставил им славу победы в Олимпии с четверкой коней.

71. Левтихид же, сын Менара, вступил на престол после низложения Демарата. У него был сын Зевксидам, которого некоторые спартанцы называли Киниском. Этот Зевксидам не стал царем Спарты, так как скончался еще при жизни Левтихида, оставив сына Архидама. После кончины Зевксидама Левтихид взял себе вторую супругу Евридаму, сестру Мения, дочь Диакторида. Мужского потомства от этой супруги у него не было, а только дочь Лампито, которую Левтихид отдал в жены сыну Зевксидама Архидаму.

72. Сам Левтихид, однако, также не дожил в Спарте до старости. Ему пришлось все же искупить свою вину перед Демаратом вот каким образом. Во время похода в Фессалию он предводительствовал лакедемонянами и, хотя легко мог покорить всю страну, позволил подкупить себя большими деньгами. Левтихида застали на месте преступления: он сидел в своем собственном стане на мешке, полном золота. Привлеченный к суду, царь бежал из Спарты, и его дом был разрушен. Бежал же он в Тегею^[67]и там скончался. Впрочем, это произошло позднее.

73. А Клеомен тотчас же после низложения Демарата вместе с Левтихидом выступил в поход на Эгину, распалившись яростным гневом за причиненный ему позор. Теперь, когда оба царя выступили против них, эгинцы не решились сопротивляться. А цари выбрали десять эгинцев, самых богатых и знатных, и увели их в плен. Среди них были и Криос, сын Поликрита, и Касамб, сын Аристократа,– самые влиятельные граждане [на Эгине]. Затем пленных повели в Аттику и отдали заложниками афинянам, злейшим врагам эгинцев.

74. Когда впоследствии обнаружились козни Клеомена против Демарата, Клеомен в страхе перед спартанцами бежал в Фессалию. По при бытии оттуда в Аркадию он поднял там мятеж, возбудив аркадцев против Спарты. Аркадцев он заставил поклясться, что они пойдут за ним, куда бы он их ни повел. Именно, он хотел собрать главарей аркадцев в городе Нонакрис и там заставить принести клятву “водой Стикса”^[68]. Близ этого города Нонакрис, как говорят аркадцы, находится источник этой воды. И действительно, вода там стекает каплями со скалы в овраг, обнесенный изгородью из терновника. Нонакрис же, близ которого протекает этот источник, – аркадский город неподалеку от Фенея.

75. Узнав об этих происках Клеомена, лакедемоняне устрашились и возвратили его в Спарту, где он стал, как и прежде, царем. Тотчас же по возвращении его поразил недуг, именно безумие (впрочем, Клеомен уже и раньше был не совсем в уме): так, первому встречному в Спарте царь тыкал своей палкой в лицо. За такие безумные поступки родственники наложили на Клеомена ножные колодки. Уже связанный, Клеомен, увидев, что он наедине со стражем, потребовал нож. Страж сначала не хотел давать, но царь стал грозить, что заставит его потом поплатиться, пока тот в страхе от угроз (это был илот) не дал ему нож. Схватив это железное орудие, царь принялся увечить свое тело, начиная от голеней. Он изрезал мясо [на теле] на полосы: от голеней до ляжек и от ляжек до бедер и паха, Дойдя до живота, Клеомен и его изрезал на полосы и таким образом скончался. Большинство эллинов утверждает, что такая смерть постигла царя за то, что он подкупил Пифию, заставив ее дать несправедливое изречение о Демарате^[69]. Только одни афиняне приводят другую причину смерти: именно то, что при вторжении в Элевсин^[70]царь велел вырубить священную рощу богинь. А по словам аргосцев, причиной смерти Клеомена было то, что он выманил из святилища Аргоса бежавших туда после битвы аргосцев и приказал изрубить их и даже священную рощу безрассудно предал огню.

76. Клеомен ведь вопрошал дельфийский оракул и в ответ получил изречение, что завоюет Аргос. Во главе спартанского войска царь прибыл к реке Эрасину, которая, как говорят, вытекает из Стимфальского озера. Озеро же это изливается в невидимую расселину и снова появляется на поверхность в Аргосе, где его воды аргосцы называют [рекой] Эрасином. И вот, подойдя к этой реке, Клеомен принес ей жертву. Однако знамения оказались вовсе неблагоприятными для переправы. Царь заявил, что очень хвалит Эрасин за то, что тот не выдает своих земляков, но аргосцев все таки постигнет кара. Затем он отвел свое войско в Фирею, принес в жертву быка и потом на кораблях переправился в Тиринфскую землю и в Навплию.

77. При вести о его высадке аргосцы выступили с войском к морю. Близ Тиринфа, в той местности, где лежит [селение] по имени Сепия, на небольшом расстоянии от врага аргосцы расположились станом. Открытого сражения аргосцы не боялись, опасаясь только, как бы их коварно не захватили врасплох. На это действительно указывало изречение оракула, данное Пифией им одновременно с милетянами. Оракул гласил так^[71]:

Если же в битве жена одолеет когда либо мужа,

Дав изгнанье в удел, меж аргивян же славу стяжает,

Много аргивянок станет свой лик от печали царапать.

Скажет тогда кто нибудь из грядущих потомков [аргосских]:

“Страшный в извивах дракон^[72]погиб, копием прободенный”.

Все это привело аргосцев в ужас, и они решили поэтому подражать действиям глашатая врагов. А решив так, они стали действовать вот как. Когда спартанский глашатай что нибудь объявлял лакедемонянам, то и [глашатай] аргосцев повторял его слова.

78. Клеомен заметил, что аргосцы делают все, что объявляет его глашатай, и приказал воинам по знаку глашатая к завтраку взяться за оружие и идти в атаку на аргосцев. Так лакедемоняне и поступили. Когда аргосцы по знаку глашатая приступили к завтраку, лакедемоняне напали на них и многих перебили, а еще большую часть, которая нашла убежище в [священной] роще Аргоса, окружили и держали под стражей.

79. Тогда Клеомен сделал вот что. Узнав от перебежчиков имена запертых в святилище аргосцев, он велел вызывать их поименно, объявляя при этом, что получил уже за них выкуп (выкуп же за каждого пленника установлен у пелопоннесцев по 2 мины). Так Клеомен вызвал одного за другим около 500 аргосцев и казнил их. Оставшиеся в святилище не знали о их судьбе, так как роща была густая и те, кто там находился, не могли видеть, что происходит снаружи, пока кто то из них не влез на дерево и не увидел сверху, что там творится. Тогда, конечно, никто уже больше не вышел на зов.

80. Тогда Клеомен приказал всем илотам навалить вокруг [святилища] дров и затем поджечь рощу^[73]. Когда роща уже загорелась, царь спросил одного из перебежчиков: какому божеству она посвящена. Тот сказал, что это – роща Аргоса. Услышав такой ответ, Клеомен с глубоким вздохом сказал: “О, прорицатель Аполлон! Сколь жестоко ты обманул меня твоим изречением, что я завоюю Аргос! Я полагаю, что пророчество это теперь исполнилось”.

81. После этого Клеомен отправил большую часть своего войска в Спарту, а [сам] с 1000 отборных воинов направился к храму Геры совершить жертвоприношение. Когда он хотел начать там приносить жертву на алтаре, жрец запретил ему, сказав, что чужеземцам не дозволено приносить жертвы. Тогда Клеомен приказал илотам прогнать жреца от алтаря и подвергнуть бичеванию. Царь принес жертву сам и затем возвратился в Спарту.

82. По возвращении враги Клеомена привлекли его к суду эфоров, утверждая, что царь дал себя подкупить и поэтому де не взял Аргоса, который можно было захватить. В свою защиту Клеомен объявил (я не могу с уверенностью сказать, лгал ли он или говорил правду): после взятия святилища Аргоса он, дескать, решил, что предсказание бога сбылось. Поэтому он счел неразумным нападать на город, пока не принесет жертвы и не узнает, отдаст ли божество в его руки город или воспрепятствует ему. Но когда он стал приносить жертвы в святилище Геры, то из груди кумира сверкнуло пламя. Таким образом, он совершенно ясно понял, что не возьмет Аргоса. Если бы пламя сверкнуло из головы кумира, то он, наверно, взял бы город и акрополь. Но так как пламя воссияло из груди, то он понял, что совершил все так, как желало божество. Эти слова Клеомена показались спартанцам убедительными и правдоподобными, и он был оправдан значительным большинством голосов.

83. Аргос же настолько опустел, что рабы захватили там верховную власть и управляли всеми делами до тех пор, пока сыновья погибших не возмужали. Тогда они вновь отвоевали Аргос и изгнали рабов. Изгнанные же рабы силой оружия овладели Тиринфом. Некоторое время у аргосцев с изгнанниками рабами были дружественные отношения. Затем к рабам пришел прорицатель Клеандр, родом из Фигалии, в Аркадии. Этот человек убедил рабов напасть на своих господ. С тех пор началась у них долгая война, пока наконец аргосцы с трудом не одолели врага^[74].

84. Так вот, это то и было, по словам аргосцев, причиной безумия и ужасной гибели Клеомена. Сами же спартанцы утверждают, что божество вовсе не виновно в безумии царя: общаясь со скифами, он научился пить неразбавленное вино и от этого впал в безумие. После вторжения Дария в их страну скифы кочевники вознамерились отомстить царю. Они отправили в Спарту послов и заключили союз с лакедемонянами. При этом было решено, что сами скифы сделают попытку вторгнуться в Мидию вдоль течения реки Фасиса^[75], в то время как спартанцы из Эфеса направятся внутрь [персидской] страны на соединение со скифами. Клеомен же, как говорят, когда скифы прибыли [в Спарту] для переговоров, слишком часто общался со скифами; общаясь же с ними больше, чем подобало, он научился у них пить неразбавленное вино. От этого то, как думают, спартанский царь и впал в безумие. С тех пор спартанцы, когда хотят выпить хмельного вина, говорят: “Наливай по скифски”. Так рассказывают спартанцы о Клеомене. Я же думаю, что этим [безумием] он искупил свой поступок с Демаратом.

85. Между тем эгинцы, узнав о кончине Клеомена, отправили вестников в Спарту принести жалобу на Левтихида по делу о заложниках, содержавшихся в Афинах. Лакедемоняне же тогда назначили суд. Суд постановил, что Левтихид причинил эгинцам великую несправедливость и за это его следует выдать им на Эгину вместо заложников, задержанных в Афинах. Когда эгинцы собирались уже увести Левтихида, то Феасид, сын Леопрепея, уважаемый в Спарте человек, сказал им: “Что вы задумали делать, эгинцы? Спартанского царя увести, которого вам выдали его сограждане? Если ныне спартанцы в своем гневе даже и вынесли такое решение, то берегитесь, как бы потом, если вы это сделаете, они не погубили вашу страну”. Выслушав эти слова, эгинцы отказались от своего намерения увести с собой царя. Однако они договорились, что Левтихид отправится в Афины и вернет им заложников.

86. Левтихид прибыл в Афины и потребовал выдачи заложников. Афиняне же, не желая выдавать их, выставляли [разные] отговорки. Так, они говорили, что заложников им передали оба царя и они теперь не могут их выдать одному царю без согласия другого. Когда же афиняне [решительно] отказались, Левтихид сказал им вот что: “Афиняне! Поступайте, как хотите. Но если вы отдадите заложников, поступите справедливо. Если же не отдадите, совершите несправедливость. Я хочу рассказать вам, что произошло однажды в Спарте с оставленным на хранение добром. У нас, спартанцев, есть предание, что за три поколения до нашего времени жил в Лакедемоне некий человек, по имени Главк, сын Эпикида. Он был во всех отношениях выдающимся человеком в Лакедемоне, и в особенности слыл самым честным человеком среди тогдашних лакедемонян. Однажды случилось с ним вот что. Прибыл в Спарту один милетянин, посетил Главка и сделал ему такое предложение: "Я – милетянин и пришел к тебе, Главк, желая воспользоваться твоей честностью. Ведь по всей Элладе и даже в Ионии идет о ней громкая слава. Я подумал, как все таки жизнь в Ионии с давних пор сопряжена с опасностями^[76]и сколь прочно положение у вас в Пелопоннесе. Ведь у нас, в Ионии, никогда богатый не может рассчитывать на сохранность своих денег. И вот, поразмыслив так, я решил половину всего моего состояния превратить в деньги и отдать тебе на хранение, так как уверен, что в твоих то руках они будут в сохранности. Итак, возьми мои деньги, а эти [опознавательные] таблички^[77]сохрани. Кто, предъявив их, потребует деньги, тому и отдай". Так сказал чужеземец из Милета, а Главк принял сданные ему на указанных условиях деньги. Прошло много времени, и тогда прибыли в Спарту сыновья того человека, вверившего деньги Главку. Они явились к Главку и, показав [опознавательные] таблички, потребовали возвращения денег. А тот отказал им, ответив вот что: «Я не знаю об этом деле и не могу припомнить ничего из того, о чем вы говорите. Однако если вспомню, то желаю поступить по справедливости. Ведь если я [действительно] получил деньги, то должен честно их вернуть. Если же я вовсе их не получал, то поступлю по эллинским законам. Четыре месяца даю вам сроку от сегодняшнего дня, чтобы доказать ваши требования». Печально возвратились милетяне домой, думая, что лишились уже своих денег. А Главк отправился в Дельфы вопросить оракул. Когда же он вопросил оракул, должен ли он присвоить деньги ложной клятвой, то Пифия грозно изрекла ему в ответ такие слова:

Сын Эпикида, о Главк: сейчас тебе больше корысти

Клятвою верх одержать, вероломной, и деньги присвоить.

Ну же, клянись, ибо смерть ожидает и верного клятве.

Впрочем, у клятвы есть сын, хотя безымянный, безрукий,

Он и безногий, но быстро настигнет тебя, покуда не вырвет

С корнем весь дом твой и род не погубит,

А доброклятвенный муж и потомство^[78]оставит благое.

Услышав этот оракул, Главк попросил у бога прощения за свой вопрос. Пифия же ответила, что испытывать божество и приносить ложную клятву – одно и то же. Тогда Главк послал за чужеземцами милетянами и отдал им деньги. А я, афиняне, хочу теперь объяснить, чего ради я рассказал эту повесть. Не осталось теперь ни Главкова потомства, ни дома, который носил его имя в Спарте: с корнем вырван его род. Поэтому всякому, у кого требуют возвращения заклада, следует думать только о том, чтобы вернуть его собственникам”. Так говорил Левтихид. А афиняне и тогда не вняли его словам, и царю пришлось возвратиться домой [ни с чем].

87. Эгинцы же, не искупив еще своих прежних обид, которые они дерзко в угоду фиванцам нанесли афинянам, сделали вот что. В гневе на афинян и почитая себя обиженными, эгинцы стали готовиться к мщению. Во время празднества, справляемого афинянами каждые пять лет у Суния^[79], они подстерегли и захватили священный корабль со знатными афинянами. Захватив корабль, эгинцы бросили затем пленников в оковы.

88. Тогда афиняне решили немедленно всеми доступными средствами наказать эгинцев. Жил тогда на Эгине почтенный человек по имени Никодром, сын Кнефа. Он затаил злобу на эгинцев за свое прежнее изгнание с острова. Прослышав, что афиняне готовы напасть на Эгину, Никодром задумал предать афинянам свой родной город. Он назначил уже срок восстания и день, когда афиняне должны прийти на помощь.

89. После этого в определенный день Никодром овладел так называемым старым городом. Афиняне же не явились вовремя, так как у них не было достаточно кораблей, чтобы сразиться с эгинским флотом. Пока афиняне упрашивали коринфян дать им корабли, все предприятие рухнуло. Коринфяне, которые были тогда в большой дружбе с афинянами, дали, правда, им 20 кораблей (продав по 5 драхм каждый, так как дарить по закону запрещалось). С этими кораблями, прибавив к ним еще своих (всего 70 кораблей) и посадив на них экипаж, афиняне отплыли на Эгину, но запоздали на один день.

90. Так как афиняне не явились в назначенное время, то Никодрому пришлось сесть на корабль и бежать с Эгины. За ним последовали и другие эгинцы. Афиняне поселили их на Сунии, откуда эти люди устраивали разбойничьи набеги на остров.Впрочем, это происходило уже позднее.

91. Богатые^[80]эгинцы одолели тогда [простой] народ, восставший вместе с Никодромом, и повели затем захваченных в плен повстанцев на казнь. С тех пор они навлекли на себя проклятие, которое не смогли уже искупить жертвами, несмотря на все старания. И только после изгнания [богачей] с острова богиня вновь стала милостивой к ним. Ведь тогда они захватили в плен живыми 700 человек из народа и предали казни. Одному из пленников удалось вырваться из оков и бежать к портику святилища Деметры Фесмофоры. Ухватившись за дверное кольцо, он крепко держался. Преследователи, несмотря на все усилия, не могли оттащить его. Тогда они отрубили руки несчастному и увели на казнь. А руки его, словно приросшие к дверному кольцу, продолжали висеть^[81].

92. Вот как свирепствовали эгинцы против своих же сограждан! По прибытии афинян на 70 кораблях произошло морское сражение. Эгинцы были разбиты и, как и прежде, [снова] обратились за помощью к аргосцам. На этот раз аргосцы, однако, ответили отказом: они обиделись на эгинцев за то, что эгинские корабли, конечно вынужденные Клеоменом, направились в Арголиду и высадили там лакедемонское войско. При этом вторжении высадили войско также и сикионские корабли. Аргосцы наложили за это на Эгину и Сикион 1000 талантов штрафа – по 500 талантов на каждый город^[82]. Сикионцы признали свою вину и согласились искупить ее, уплатив 100 талантов. Эгинцы же не только отвергли виновность, но держались даже слишком заносчиво. Поэтому то теперь ни один аргосец не пришел на помощь эгинцам от имени государства. Все же около 1000 добровольцев под предводительством Еврибата, искусного борца в пятиборье^[83], прибыло [на остров]. Большинство этих добровольцев не вернулось домой: их перебили афиняне на Эгине. Сам же их предводитель Еврибат одолел в единоборстве троих противников и был убит четвертым – Софаном из Декелеи.

93. Эгинцы же со своими кораблями напали на афинские корабли, стоявшие в беспорядке, и нанесли им поражение. Четыре афинских корабля с экипажем попали в руки неприятелей.

94. Так то афиняне начали войну с эгинцами. Между тем персидский царь стал приводить в исполнение свои замыслы. Ведь слуга постоянно напоминал царю не забывать об афинянах, а Писистратиды не переставали клеветать на афинян и возбуждать против них Дария. Вместе с тем Дарий намеревался под предлогом похода на афинян подчинить и других эллинов, которые не дали ему земли и воды. За неудачу в походе царь отстранил Мардония от должности. На его место он назначил двух новых военачальников, именно мидянина Датиса и Артафрена, сына Артафрена, своего племянника, и затем отправил их против Эретрии и Афин. Послал же их царь с приказанием обратить в рабство жителей Афин и Эретрии и привести пред его царские очи.

95. Эти назначенные вновь военачальники во главе многочисленного и прекрасно снаряженного войска прибыли на Алейскую равнину в Киликии. Пока они стояли там станом, подошел и весь флот (каждый приморский город был обязан выставлять корабли). Прибыли также и грузовые суда для перевозки лошадей (эти суда Дарий велел построить в прошлом году своим данникам). Погрузив лошадей на эти суда и посадив пехотинцев на корабли, персы отплыли на 600 триерах в Ионию. Оттуда, однако, они взяли курс не прямо вдоль берегов Геллеспонта и Фракии, но из Самоса поплыли мимо Икара от острова к острову. Как мне кажется, они прежде всего страшились объезда вокруг Афона, где в прошлом году им пришлось испытать великое бедствие. Кроме того, и Наксос, все еще не захваченный^[84], вынуждал их держаться этого курса.

96. Из Икарийского моря персы подошли к Наксосу (на этот остров они прежде всего решили напасть). Наксосцы же, помня прежнюю осаду, не стали ждать нападения и бежали в горы. Персы же обратили в рабство попавшихся в их руки жителей и сожгли святилище и город. Затем они отплыли к другим островам.

97. Тем временем делосцы, так же как наксосцы, покинув свой остров, поспешно бежали на Тенос. Когда персидский флот появился [у острова], Датис, плывший впереди, приказал кораблям не бросать якорей возле острова, но по другую сторону, у Ренеи. Сам же Датис, узнав, где находятся делосцы, велел через глашатая сказать им следующее: “Жители священного острова! Зачем вы убегаете, подозревая меня в недостойных замыслах. Ведь я и сам настолько благоразумен, да и царь приказал мне: отнюдь не разорять этой страны, родины этих двух божеств^[85], и не обижать ее жителей. Так вот, возвращайтесь в ваши дома и живите на острове”. Это Датис велел сообщить делосцам через глашатая. Затем, возложив на алтарь 300 талантов благовоний^[86], он воскурил фимиам.

98. После этого жертвоприношения Датис отплыл со своими кораблями, на которых находились ионяне и эолийцы, сначала в Эретрию. На Делосе же после его отплытия произошло землетрясение, первое и единственное, как меня уверяли делосцы, до нашего времени. Быть может, этим знамением бог желал указать людям на грядущие бедствия. Ведь за время царствования Дария, сына Гистаспа, Ксеркса, сына Дария, и Артоксеркса, сына Ксеркса, на протяжении этих трех поколений Эллада испытала больше невзгод, чем за 20 поколений до Дария. Эти невзгоды постигли Элладу отчасти по вине персов, отчасти же по вине главных эллинских городов, боровшихся за первенство^[87]. Поэтому и нет ничего невероятного в том, что на Делосе случилось землетрясение, чего никогда раньше не было. Об этом было сказано также в изречении оракула:

Делос я поколеблю, хоть неколебим он доселе.

На эллинском языке имена персидских царей означают вот что: Дарий – деятельный, Ксеркс – воин, Артоксеркс – великий воин, и мы могли бы совершенно правильно этих царей так и называть на нашем языке^[88].

99. Отплыв с Делоса, варвары приставали к островам, набирали там войско и брали в заложники детей островитян. Так, плывя от острова к острову, они прибыли к Каристу. Каристийцы ведь не дали персам заложников и отказывались воевать против соседних городов, именно против Эретрии и Афин. Поэтому персы начали осаждать их город и опустошать их землю, пока каристийцы не подчинились.

100. Когда эретрийцы узнали, что персидский флот плывет против них, то обратились за помощью к афинянам. Афиняне же не отказали в поддержке и послали на помощь 4000 своих клерухов, владевших землей халкидских гиппоботов^[89]. Это решение эретрийцев, по видимому, было вовсе неразумным: ведь они призвали на помощь афинян, но согласия между ними не было. Одни хотели покинуть город и бежать в горы на Эвбее, а другие в надежде на личные выгоды от персов замышляли измену. Один влиятельный эретриец – Эсхин, сын Нофона, осведомленный об этих замыслах, сообщил прибывшим афинянам о положении дел; он просил афинян вернуться домой, чтобы не погибнуть вместе с ними. Афиняне же послушались этого совета Эсхина.

101. Они переправились в Ороп и спаслись. Персы же пристали к берегу у Тамин, Херей и Эгилии в Эретрийской области^[90]. Овладев этими местечками, персы тотчас же стали высаживать свою конницу и приготовились к битве. Эретрийцы же решили не выходить из города и не вступать в бой. Они заботились только о защите своего города, так как в конце концов приняли решение не покидать его. Шесть дней шла жестокая схватка у стен города и с обеих сторон пало много воинов. На седьмой же день Евфорб, сын Алкимаха, и Филагр, сын Кинея,– два знатных эретрийских горожанина – предали город персам. Персы вошли в город, разграбили и сожгли храм в возмездие за сожженное святилище в Сардах, а жителей по повелению Дария обратили в рабство.

102. После подчинения Эретрии персы простояли там несколько дней и затем отплыли дальше к Аттике. Они загоняли афинян в теснины, полагая, что те поступят так же, как эретрийцы. Наиболее удобным местом для действий конницы в Аттике был Марафон, к тому же находившийся ближе всего к Эретрии. Туда и вел их Гиппий, сын Писистрата.

103. Узнав об этом, афиняне также двинулись к Марафону. Во главе их войска стояло десять стратегов^[91]. Десятый был Мильтиад. Отец его Кимон, сын Стесагора, был изгнан из Афин Писистратом, сыном Гиппократа. Во время изгнания ему случилось победить в Олимпии [в состязании] с четверкой коней. Одержав ату победу, Кимон получил такую же награду, что и его единоутробный брат Мильтиад. На следующий раз Кимон опять победил в Олимпии на этих конях и позволил провозгласить победителем Писистрата. Уступив победу Писистрату, Кимон получил по уговору возможность вернуться в Афины. На этих же конях он и в третий раз одержал победу в Олимпии. Затем, когда самого Писистрата уже не было в живых, Кимон был умерщвлен сыновьями Писистрата^[92]. Они приказали наемным убийцам убить Кимона ночью из засады вблизи пританея. Погребен Кимон перед городскими воротами за улицей под названием “Через Келу”^[93]. Напротив похоронили его коней, которые трижды одержали победу в Олимпии. Такой подвиг совершили ранее только кони лаконца Евагра, а, кроме них, больше ничьи. Старший сын Кимона Стесагор воспитывался тогда у своего дяди Мильтиада на Херсонесе, а младший жил у Кимона в Афинах. Он был назван Мильтиадом по имени основателя поселения на Херсонесе Мильтиада.

104. Итак, этот то Мильтиад после возвращения из Херсонеса был тогда стратегом афинян. Дважды ему удалось избежать смерти: первый раз финикияне преследовали его до Имброса, во что бы то ни стало стараясь захватить и доставить к царю. Затем, избежав преследования финикиян, он возвратился на родину и чувствовал себя уже в безопасности. Тогда враги схватили его и предали суду по обвинению в тирании на Херсонесе. Однако Мильтиаду удалось оправдаться и от этих обвинений, и он по народному избранию был назначен афинским стратегом.

105. Находясь еще в походе, стратеги прежде всего отправили в Спарту глашатаем афинянина Фидиппида, который был скороходом и сделал себе из этого даже ремесло. Как потом рассказывал и уверял афинян сам Фидиппид, на горе Парфений^[94], что выше Тегеи, ему явился бог Пан. Бог окликнул Фидиппида по имени и велел сказать афинянам, почему они так пренебрегают им, тогда как он благосклонен к афинянам, часто прежде им помогал и впредь также будет полезен. И действительно, афиняне, поверив истинности слов Фидиппида, когда настали для них вновь лучшие времена, воздвигли святилище Пана у подошвы акрополя^[95]и с тех пор ежегодно умилостивляют его жертвами и устраивают бег с факелами.

106. Итак, посланный стратегами из Афин, этот Фидиппид (по дороге, как он говорил, ему явился Пан) на второй день прибыл в Спарту. Там он предстал перед властями и сказал вот что: “Лакедемоняне! Афиняне просят вас помочь им и не допустить порабощения варварами древнейшего города в Элладе. Ведь Эретрия уже несет ярмо рабства, и Эллада стала беднее одним знаменитым городом”. Так Фидиппид исполнил данное ему поручение; лакедемоняне же решили помочь афинянам. Тотчас же они, однако, не могли этого сделать, не желая нарушить закон. Это ведь был как раз девятый день первой половины месяца, а в девятый день, говорили они, нельзя выступать в поход, если луна будет неполной^[96].

107. Так вот, лакедемоняне ждали полнолуния, а Гиппий, сын Писистрата, тем временем вел варваров к Марафону. В минувшую ночь Гиппий видел такой сон. Ему приснилось, будто он спал со своей собственной матерью. Сон этот он истолковал так, что он вернется в Афины, отвоюет себе власть и затем окончит свои дни в старости на родной земле. Так он объяснил свое видение. Тогда Гиппий велел переправить пленников из Эретрии, которых он вез с собою, на остров стирейцев под названием Эгилия; кораблям же приказал бросить якорь у Марафона, а после высадки расположил войско в боевом порядке. Между тем на Гиппия напали чихание и приступ кашля сильнее обычного. А так как у него, как у человека уже старого, большая часть зубов шаталась, то один зуб от сильного кашля даже выпал. Зуб упал на песок, и Гиппию стоило больших усилий его искать, но зуб не находился. Тогда Гиппий со вздохом сказал своим спутникам: “Нет! Это не наша земля, и мы ее не покорим, ту часть ее, принадлежавшую мне по праву, взял теперь мой зуб”.

108. Гиппий полагал, что сон его таким образом исполнился. К афинянам же у священной рощи Геракла^[97]подошли на помощь со всем своим ополчением платейцы. Платейцы отдались под защиту афинян, и из за них афиняне уже испытали много бедствий. А искали защиты платейцы у афинян вот как. Сначала они, теснимые фиванцами, обратились за помощью к Клеомену, сыну Анаксандрида, который находился поблизости с лакедемонянами. Однако лакедемоняне отказались, ответив так: “Мы живем слишком далеко, и вам наша помощь бесполезна. Ведь вас успеют десять раз продать в рабство, пока весть об этом дойдет до нас. Мы советуем вам стать под защиту афинян. Они – ваши соседи и могут вас защитить”. Этот совет лакедемоняне дали не столько из расположения к платейцам, сколько желая вовлечь афинян в тягостные распри с беотийцами. Платейцы же послушались их. И вот, когда афиняне приносили жертвы 12 богам, платейцы сели на алтаре как умоляющие и отдали свой город под покровительство афинян. Узнав об этом, фиванцы пошли войной на платейцев; афиняне же выступили на помощь платейцам. Обе стороны уже были готовы к бою, однако коринфяне не допустили кровопролития: они находились как раз поблизости и с согласия обеих сторон установили пограничную линию и уладили спор на таких условиях. Фиванцы должны оставить в покое беотийские города, которые не желают примкнуть к Беотийскому союзу. После этого решения коринфяне удалились. Беотийцы же напали на афинян, когда те возвращались домой, но потерпели поражение. Тогда афиняне перешли границы, установленные коринфянами для платейцев, и объявили реку Асоп и Гисии границей Фиванской и Платейской областей^[98]. Таким образом, платейцы отдались под защиту афинян, а теперь прибыли на помощь к Марафону.

109. Между тем мнения афинских стратегов разделились: одни высказались против битвы с мидийским войском, так как афиняне были слишком малочисленны; другие же (в том числе Мильтиад), напротив, советовали принять бой. Когда мнения так разошлись и верх стало брать худшее предложение, Мильтиад обратился к одиннадцатому участнику голосования, избранному афинянами по жребию полемархом^[99](афиняне ведь издревле давали полемарху равное право голоса со стратегами). Полемархом же был тогда Каллимах из Афин. К нему то и пришел Мильтиад и сказал вот что: “В твоих руках, Каллимах, сделать афинян рабами или же, освободив их, воздвигнуть себе памятник навеки, какого не воздвигали себе даже Гармодий и Аристогитон. Ведь с тех пор как существуют Афины, никогда еще им не грозила столь страшная опасность, как теперь. Если афиняне покорятся мидянам и снова попадут под власть Гиппия, то участь их решена. Если же наш город одолеет персов, то станет самым могущественным из эллинских городов. Как это возможно и почему именно решение в твоей власти, я сейчас тебе объясню. Мы – десять стратегов – разошлись во мнениях: одни советуют дать битву, а другие – нет. Если мы теперь же не решимся на битву, то я опасаюсь, что нахлынет великий раздор и так потрясет души афинян, что они подчинятся мидянам. Если же мы сразимся с врагом, прежде чем у кого либо [из афинян] возникнет гнусный замысел [изменить], то мы одолеем, так как ведь существует же божественная справедливость. Все это теперь в твоей власти и зависит от тебя. Присоединись к моему совету, и твой родной город будет свободен и станет самым могущественным городом в Элладе. А если ты станешь на сторону противников битвы, тогда, конечно, мы погибли”.

110. Этими словами Мильтиад привлек Каллимаха на свою сторону. Когда полемарх присоединил свой голос в поддержку Мильтиада, то было окончательно решено дать бой врагу. Потом стратеги, голосовавшие за битву, когда пришел их черед быть главнокомандующими, уступили главное начальство Мильтиаду. А тот хотя и принял главное начальство, но все еще не начинал сражения, пока очередь командовать не дошла до него самого.

111. И вот, когда пришел по кругу черед командовать Мильтиаду, афиняне выстроились в боевом порядке для битвы вот как: начальником правого крыла был полемарх Каллимах (у афинян существовал тогда еще обычай полемарху быть во главе правого крыла)^[100]. За правым крылом во главе с Каллимахом следовали [аттические] филы одна за другой, как они шли по счету. Последними выстроились на левом крыле платейцы. Со времени этой битвы у афинян вошло в обычай, чтобы в Панафинейский праздник, справляемый каждый пятый год, при жертвоприношении афинский глашатай произносил молитву о даровании благ платейцам и афинянам. В то время когда афиняне строились в боевой порядок, на Марафонском поле случилось вот что: боевая линия эллинов оказалась равной персидской, но при этом центр ее составлял только немного рядов в глубину; здесь боевая линия была слабее всего, зато на обоих крыльях воины стояли более плотно.

112. Окончив боевое построение, после того как выпали счастливые предзнаменования, афиняне быстрым шагом по данному сигналу устремились на варваров^[101]. Расстояние же между обоими противниками было не меньше 8 стадий. При виде подходящих быстрым шагом врагов персы приготовились отразить атаку. Поведение афинян персам казалось безумным и даже роковым, так как врагов было немного и притом они устремлялись на персов бегом без прикрытия конницы и лучников. Так думали варвары. Афиняне бросились на врагов сомкнутыми рядами врукопашную и бились мужественно. Ведь они первыми из всех эллинов, насколько мне известно, напали на врагов бегом и не устрашились вида мидийского одеяния и воинов, одетых по мидийски. До сих пор даже ведь одно имя мидян приводило в страх эллинов.

113. Битва при Марафоне длилась долго. В центре боевой линии, где стояли сами персы и саки^[102], одолевали варвары. Здесь победители прорвали ряды афинян и стали преследовать их прямо в глубь страны. Однако на обоих крыльях одерживали верх афиняне и платейцы. После победы афиняне не стали преследовать обратившихся в бегство врагов, но, соединив оба крыла, сражались с врагами, прорвавшими центр. И здесь также победили афиняне. Затем они начали преследовать и рубить бегущих персов, пока не достигли моря. Здесь они старались напасть на корабли и поджечь их.

114. В этой битве пал доблестно бившийся с врагом полемарх [Каллимах], а из стратегов – Стесилай, сын Фрасила, потом Кинегир, сын Евфориона (ему отрубили руку секирой, когда он ухватился за изогнутую часть корабельной кормы). Затем погибло также много других знатных афинян.

115. Семь кораблей захватили таким образом афиняне. На остальных же варвары снова вышли в море. Затем, захватив с собой оставленных на острове пленников в Эретрии, персы стали огибать Суний, стремясь прибыть к Афинам раньше афинского войска. Афиняне подозревали, что персы задумали этот [маневр] по коварному наущению Алкмеонидов: говорили, что Алкмеониды, условившись с персами, когда те уже были на кораблях, дали им сигнал щитом.

116. Пока персы огибали Суний^[103], афиняне со всех ног спешили на защиту родного города и успели прибыть туда раньше варваров. И как они прибыли от святилища Геракла в Марафоне, так теперь остановились и разбили стан у другого Гераклова святилища, что в Киносарге. Варварский же флот появился и стал против Фалера (тогда это была гавань афинян); затем, простояв на якоре в открытом море выше Фалера, варвары отплыли назад в Азию.

117. В этой битве при Марафоне пало около 6400 варваров, афиняне же потеряли 192 человека^[104]. Таковы были потери обеих сторон. Случилось в этой битве также удивительное происшествие. Один афинянин, по имени Эпизел, сын Куфагора, доблестно сражавшийся в битве, лишился зрения, не будучи поражен ни мечом, ни стрелой. С этого времени он ослеп и остался слепым на всю остальную жизнь. Как я слышал, он сам рассказывал об этом приблизительно вот что: предстал ему тяжело вооруженный воин огромного роста, борода которого закрывала весь щит. Призрак этот прошел, однако, мимо него, но поразил стоявшего с ним рядом воина. Так, говорили мне, рассказывал Эпизел.

118. Когда Датис на пути в Азию прибыл на Миконос, предстало ему сновидение. Что это было за сновидение, об этом не говорят. А он приказал с наступлением дня обыскать свои корабли. На одном финикийском корабле была найдена позолоченная статуя Аполлона. Датис велел узнать, откуда она похищена. Узнав, из какого святилища ее захватили, Датис отплыл на своем корабле на Делос. Там он поставил статую в святилище, а делосцам, которые тогда уже возвратились на свой остров, приказал отвезти ее в фиванский Делий (город этот лежит на побережье против Халкиды)^[105]. Затем, отдав эти приказания, Датис снова отплыл. Делосцы же не отвезли эту статую на место, и только двадцать лет спустя сами фиванцы по велению бога возвратили ее в Делий.

119. По прибытии с флотом в Азию Датис и Артафрен привели пленных эретрийцев в Сусы. Царь Дарий распалился на эретрийцев страшным гневом (еще до их пленения) за то, что они первыми начали борьбу с персами. Увидев теперь приведенных к нему эретрийцев в своей власти, царь не причинил им никакого зла, но приказал поселить их в области Киссия в своем поместье по имени Ардерикка. Ардерикка находится в 210 стадиях от Сус и в 40 стадиях от известного колодца, откуда добывают три разнородных вещества: именно из этого колодца вычерпывают асфальт, соль и масло следующим образом^[106]. Асфальт вычерпывают с помощью колодезного журавля, а вместо ведра прицепляют к нему пол винного бурдюка. Погрузив бурдюк, зачерпывают им жидкость и выливают в сосуд. Затем жидкость переливается в другой сосуд, где она разлагается на три составные части. Асфальт и соль тотчас же осаждаются. Масло же [...]^[107]Персы называют его “раданака”, оно черного цвета с неприятным запахом^[108]. Здесь то и поселил эретрийцев царь Дарий. В этой местности они живут еще и до нашего времени и сохранили родной язык. Такова была судьба эретрийцев.

120. После полнолуния прибыло в Афины 2000 лакедемонян. Они двигались так быстро, стараясь прийти вовремя, что были уже на третий день по выступлении из Спарты на Аттической земле. Несмотря на то что спартанцы опоздали к сражению, они все же хотели посмотреть на павших мидян. Они прибыли в Марафон, осмотрели поле битвы и затем, воздав хвалу афинянам за победу, возвратились домой.

121. Меня удивляют и представляются совершенно невероятными толки о том, будто Алкмеониды действительно вступили тогда в соглашение с персами и подняли даже сигнальный щит персам, желая предать афинян под иго варваров и Гиппия. Ведь они были такими же или еще большими ненавистниками тиранов, как Каллий, сын Фениппа, отец Гиппоника. Этот Каллий, один из всех афинян, осмелился после изгнания Писистрата из Афин купить объявленные через глашатая к продаже имения тирана. И по всякому поводу Каллий проявлял свою смертельную вражду к Писистрату^[109].

122. Этот то Каллий заслуживает того, чтобы о нем часто вспоминали. Ведь, как было уже сказано, он не только храбро защищал свободу родины, но завоевал первую награду в Олимпии на беговой лошади, а на четверке – вторую. На Пифийских играх он уже прежде получил награду и своей роскошью прославился по всей Элладе. А затем, каким щедрым отцом он стал для своих трех дочерей! Когда дочери достигли брачного возраста, он роскошно одарил их и позволил каждой выбрать себе среди афинян мужа, какого она сама хотела, и тому отдал ее.

123. Такую же великую ненависть, как он, питали к тиранам и Алкмеониды. Поэтому то я удивляюсь и не могу поверить клевете, будто они подняли [персам] сигнальный щит. Ведь все время правления тиранов Алкмеониды провели в изгнании, и их стараниями Писистратиды лишились власти. Поэтому, я думаю, они были еще в гораздо большей степени освободителями Афин, чем сами Гармодий и Аристогитон. Ведь умерщвление ими Гиппарха только ожесточило оставшихся в живых Писистратидов, но не покончило с тиранией. Алкмеониды же действительно освободили Афины, по крайней мере если верно, что они склонили Пифию повелеть лакедемонянам, как я рассказал об этом выше, освободить Афины.

124. Но, быть может, Алкмеониды предали свой родной город в раздражении на народ афинский? Напротив, в Афинах не было знатнее и более уважаемых людей, чем они, и потому даже невероятно, что они с такой целью могли поднять [сигнальный] щит. Щит был тогда действительно поднят – этого нельзя отрицать, потому что это правда. Но кто все таки его поднял – я не могу ничего больше об этом сказать.

125. Алкмеониды были в Афинах уже издревле знамениты. Со времен же Алкмеона и Мегакла они достигли высокого почета. Алкмеон, сын Мегакла, оказал помощь лидийцам, прибывшим из Сард от Креза к дельфийскому оракулу, и заботился о них^[110]. Услышав от своих послов к оракулу об услугах Алкмеона, Крез просил его прибыть в Сарды. Когда Алкмеон приехал в Сарды^[111], царь дал ему в подарок столько золота, сколько он мог сразу унести на себе. Алкмеон же ухитрился еще умножить этот щедрый дар. Он облекся в длинный хитон, оставив на нем глубокую пазуху. На ноги он надел самые большие сапоги, которые только можно было найти. В таком одеянии Алкмеон вошел в сокровищницу, куда его ввели. Бросившись там на кучу золотого песка, Алкмеон сначала набил в сапоги сколько вошло золота. Потом наполнил золотом всю пазуху, густо насыпал золотого песку в волосы на голове и еще набил в рот. Выходя из сокровищницы, Алкмеон еле волочил ноги и был похож скорее на какое то другое существо, чем на человека. Рот его был полон, и вся одежда набита золотом. При виде этого Крез не мог удержаться от смеха и не только оставил все унесенное им золото, но еще и добавил не меньше. Так то этот дом чрезвычайно разбогател. Алкмеон же этот держал четверку лошадей и победил в Олимпии, получив награду^[112].

126. Одним поколением позже Клисфен, тиран Сикионский, настолько возвысил дом Алкмеонидов, что он стал еще более славен в Элладе. У Клисфена, сына Аристонима, внука Мирона, правнука Андрея, была дочь по имени Агариста. Дочь эту он пожелал отдать в жены тому из эллинов, кого он найдет самым доблестным^[113]. На Олимпийских играх Клисфен одержал победу с четверкой коней и велел объявить через глашатая: кто среди эллинов считает себя достойным быть зятем Клисфена, может на 60 й день или раньше прибыть в Сикион (так как Клисфен решил отпраздновать свадьбу дочери в течение года, начиная с 60 го дня). Тогда все эллины, которые гордились своими предками и родным городом, отправились свататься в Сикион. Для развлечения гостей Клисфен велел устроить конское ристалище и гимнастические состязания.

127. Из Италии прибыл Сминдирид, сын Гиппократа из Сибариса^[114], человек, утопавший в роскоши (ведь Сибарис в то время достиг вершины процветания). Из Сириса приехал Дамас, сын Амириса, по прозванию Мудрого. Это были женихи из Италии. С побережья Ионийского залива приехал Амфимнест, сын Эпистрофа из Эпидамна. Этот человек прибыл с побережья Ионийского залива. Из Этолии приехал брат Титорма Малес, того Титорма, который был сильнейшим из всех эллинов, но бежал от людей на окраину Этолийской земли. Из Пелопоннеса прибыл Леокед, сын Фидона, тирана Аргоса, того самого Фидона, который ввел в Пелопоннесе меры и вес^[115]и был самым дерзостным из всех эллинов: он изгнал элейских судей на [Олимпийских] играх и сам руководил олимпийскими состязаниями. Сын этого то человека и прибыл [в Сикион], а также Амиант, сын Ликурга, аркадец из Трапезунта, азанец Лафан из города Пея, сын Евфориона, того Евфориона, который, по аркадскому сказанию, принял в своем доме Диоскуров и с тех пор оказывал гостеприимство всем странникам. Затем – элеец Ономаст, сын Агея. Эти женихи приехали из самого Пелопоннеса, а из Афин прибыл Мегакл, сын Алкмеона, который посетил Креза, и другой жених – Гиппоклид, сын Тисандра, самый богатый и красивый человек в Афинах. Из Эретрии же, которая в то время процветала, приехал Лисаний (единственный жених с Евбеи). Из Фессалии прибыл Диахторид – один из Скопадов из города Краннона, и Алкон из земли молоссов. Столько явилось женихов.

128. Когда эти женихи прибыли к назначенному сроку, Клисфен сначала справился у каждого из них о родном городе и его роде. Затем, удерживая женихов у себя целый год, тиран испытывал их доблесть, образ мыслей, уровень образования и характер. При этом он беседовал с каждым отдельно и со всеми вместе. Для более молодых женихов он устраивал гимнастические состязания, особенно же наблюдал их [поведение] на общих пирах. Во все время пребывания женихов в Сикионе Клисфен поступал так и при этом роскошно угощал их. Больше всех пришлись ему по сердцу женихи из Афин и среди них особенно сын Тисандра Гиппоклид, которого он ценил не только за доблесть, но и за исконное родство с Кипселидами в Коринфе.

129. Между тем наступил день свадебного пиршества, и Клисфен должен был объявить, кого из женихов он выбрал. Тогда Клисфен принес в жертву 100 быков^[116]и пригласил на пир женихов и весь Сикион. После угощения женихи начали состязаться в песнях и откровенно шутливых рассказах. В разгаре пиршества Гиппоклид, который всецело завоевал внимание остальных гостей, велел флейтисту сыграть плясовой мотив. Когда тот заиграл, Гиппоклид пустился в пляс и плясал в свое удовольствие. Клисфен же смотрел на всю эту сцену мрачно и с неприязнью. Затем, немного отдохнув, Гиппоклид велел внести стол. Когда стол внесли, Гиппоклид сначала начал исполнять на нем лаконские плясовые коленца^[117], а затем и другие – аттические. Наконец, упершись головой о стол [и подняв ноги вверх], он стал выделывать коленца ногами. Уже при первом и втором танце Клисфен думал хотя и с ужасом, что этот бесстыдный плясун может стать его зятем, но все же еще сдерживался, не желая высказывать свое неудовольствие. Когда же он увидел, как тот исполняет ногами пантомиму, то не мог уже молчать и вскричал: “О, сын Тисандра, ты, право, проплясал свою свадьбу!”. А Гиппоклид ответил ему: “Что за дело до этого Гиппоклиду!”. Отсюда пошла известная поговорка о Гиппоклиде.

130. Клисфен между тем, водворив молчание, обратился к собравшимся с такими словами: “Женихи моей дочери! Вы все мне любезны, и, если бы это только было возможно, я всем вам угодил бы, не отдавая предпочтения одному избраннику и не отвергая остальных. Но ведь дело идет только об одной девушке, и потому нельзя исполнить желание всех. Тем из вас, кто получит отказ, я даю по таланту серебра за то, что он удостоил меня чести породниться со мной, посватавшись к моей дочери, и должен был так долго пребывать на чужбине. А дочь мою Агаристу и отдаю в жены Мегаклу, сыну Алкмеона, по законам афинян”. Мегакл объявил о согласии обручиться с Агаристой, и тогда Клисфен назначил срок свадьбы.

131. Вот каково было состязание женихов. Таким образом, слава Алкмеонидов разнеслась по всей Элладе. От брака же Мегакла с Агаристой родился Клисфен, который ввел филы и установил демократию в Афинах. Назван он был по имени деда по матери, тирана Сикионского. Так вот, этот Клисфен и Гиппократ были родными сыновьями Мегакла. А у Гиппократа был сын – другой Мегакл и дочь – другая Агариста (названная по Агаристе, дочери Клисфена). Она вышла замуж за Ксантиппа, сына Арифрона. Когда Агариста ожидала ребенка, то имела видение, во сне: ей представилось, что она родит льва. Несколько дней спустя она произвела на свет Перикла^[118].

132. Хотя Мильтиад и прежде был в почете у афинян, теперь же, после поражения персов при Марафоне, приобрел еще больше влияния. Он потребовал у афинян 70 кораблей, войско и деньги, не сказав, однако, на какую землю собирается в поход. Мильтиад объявил только, что афиняне разбогатеют, если последуют за ним, а он, по его словам, поведет их в такую землю, где они легко добудут много золота. Так говорил Мильтиад, требуя корабли. Афиняне же прельстились такими посулами и дали корабли Мильтиаду.

133. С этим то флотом Мильтиад взял курс на Парос. Поводом для похода он выставил то, что паросцы первыми начали войну, отправив свои триеры вместе с персами к Марафону. Это, конечно, был всего лишь предлог. На самом же деле он ненавидел паросцев за то, что один паросец – Лисагор, сын Тисия, оклеветал его перед персом Гидарном. Прибыв со своим флотом на Парос, Мильтиад стал осаждать паросцев, которые вынуждены были укрыться за стенами города. Затем через глашатая он потребовал от горожан 100 талантов и велел объявить, что в случае отказа он не уйдет, пока не возьмет города. Однако паросцы вовсе не собирались давать Мильтиаду денег, но изыскивали лишь средства защиты своего города: для этого они в наиболее уязвимых местах по ночам доводили стену до двойной высоты против прежнего.

134. До этих пор все эллины рассказывают об этих событиях одинаково. О дальнейшем же сами паросцы передают вот что. Мильтиад не знал, что предпринять. И вот явилась к нему женщина, родом с Пароса, по имени Тимо, служка [при храме] подземных богинь^[119]. Тимо допустили к Мильтиаду, и она дала совет: если Мильтиад непременно желает взять Парос, то пусть поступит так, как она велит. После этого Мильтиад пробрался к холму перед городом и перескочил через ограду храма Деметры Фесмофоры^[120], так как дверей он открыть не мог. Затем он вступил в святилище, чтобы там что то (я не знаю что) сделать: либо унести с собой запретное, либо совершить что нибудь еще. Однако уже у дверей святилища Мильтиада внезапно охватил страх, и он поспеши тем же путем назад и, спрыгивая со стены, вывихнул себе бедро. Другие, впрочем, утверждают, что он повредил себе только колено.

135. Так то Мильтиад, почувствовав себя плохо, отплыл назад без сокровищ для афинян и не завоевав Пароса: за 26 дней осады он успел только опустошить остров. Когда же паросцы узнали, что служка [при храме] подземных богинь Тимо указала путь Мильтиаду, они решили наказать ее. После снятия осады они отправили в Дельфы послов. А послали они вопросить оракул: казнить ли им служку богинь за то, что она открыла врагам способ захватить родной город и показала Мильтиаду священные предметы, которые не подобает лицезреть ни одному мужчине. Пифия же запретила наказывать, объявив, что Тимо невиновна и призрак служки явился и склонил Мильтиада на путь бедствия только потому, что судьба определила ему печальную кончину. Такой ответ дала Пифия паросцам.

136. Афиняне же стали бранить Мильтиада по возвращении его с Пароса, и прежде всего Ксантипп, сын Арифрона. Он обвинил Мильтиада перед народом за обман афинян. Мильтиад хотя и присутствовал на суде, но сам не мог защищаться, так как бедро у него было поражено воспаленьем. Он лежал на ложе перед народным собранием, а друзья выступали в его защиту. Они подробно говорили о Марафонской битве и о взятии Лемноса: Мильтиад захватил Лемнос, отомстил пеласгам и передал остров афинянам. При голосовании народ поддержал Мильтиада, отклонив смертную казнь, но признал виновным и наложил пеню в 50 талантов^[121]. После этого Мильтиад скончался от гнойного воспаления бедра. А 50 талантов уплатил его сын Кимон.

137. Лемнос же Мильтиад, сын Кимона, завоевал вот каким образом^[122]. Афиняне изгнали пеласгов из Аттики – справедливо ли или несправедливо они поступили – этого я не знаю, и могу лишь передать, что рассказывают другие. Именно, Гекатей, сын Гегесандра, в своей истории утверждает, что афиняне поступили несправедливо. Они ведь отдали свою собственную землю у подошвы Гиметта для поселения пеласгам в награду за то, что те некогда возвели стену вокруг акрополя^[123]. Когда же афиняне увидели, что эта, прежде плохая и ничего не стоящая земля теперь прекрасно возделана^[124], их охватила зависть и стремление вновь овладеть этой землей. Так то афиняне без всякой иной причины изгнали пеласгов. Напротив, афиняне утверждают, что изгнали они пеласгов с полным правом^[125]. Ведь пеласги, жившие у подошвы Гиметта, оттуда причиняли оскорбления афинянам. Дочери афинян постоянно ходили за водой к источнику Эннеакрунос (ведь в те времена у афинян и прочих эллинов еще не было рабов). Всякий раз, когда девушки приходили за водой, пеласги с заносчивым пренебрежением оскорбляли их. Но этого им было еще мало. В конце концов пеласги даже были пойманы на месте преступления, когда хотели напасть на Афины. А насколько афиняне выказали себя благороднее пеласгов, видно из того, что афиняне могли бы перебить их, когда разоблачили их коварные замысли, но не пожелали этого, а приказали покинуть страну. Итак, изгнанные пеласги переселились в другие земли, и в том числе на Лемнос^[126]. Таков рассказ Гекатея и таково предание афинян.

138. Жившие тогда на Лемносе пеласги хотели отомстить афинянам. Пеласги хорошо знали, когда афиняне справляют празднества, и, снарядив 50 весельные суда, устроили засаду афинским женщинам во время празднества Артемиды в Бравроне. Похитив отсюда много женщин, они отплыли с ними на Лемнос и там сделали их своими наложницами. Когда у этих женщин родилось много детей, они стали учить младенцев аттическому языку и обычаям. Дети их не желали даже общаться с детьми пеласгийских женщин, и если мальчик пеласг бил кого нибудь из них, то все остальные сбегались на помощь и отстаивали своих. Кроме того, они считали даже, что имеют право на власть над детьми пеласгов и далеко превосходили их силой. Узнав об этом, пеласги стали держать совет. На совете пеласги с тревогой спрашивали себя, что же в таком случае станут делать эти мальчики, когда возмужают, если уж теперь они решились защищать друг друга против детей законных жен и пытаются заставить их подчиняться. Поэтому пеласги решили умертвить сыновей аттических женщин. Так они и сделали, а вместе с детьми умертвили и матерей их. За это то преступление и за [другие], совершенные прежде женщинами, убившими своих мужей, спутников Фоанта, все такие ужасные злодеяния в Элладе называют лемносскими.

139. После убиения пеласгами своих детей и жен земля их вовсе перестала плодоносить. Их женщины не были так плодовиты, как раньше. А также и скот. Голод и бездетность заставили их, наконец, отправить послов в Дельфы и просить об избавлении от этих бед. Пифия же повелела им дать удовлетворение афинянам, какое те сами им присудят. Тогда пеласги прибыли в Афины и объявили, что желают дать удовлетворение за причиненные обиды. Афиняне же приготовили в пританее самое красивое ложе, какое у них было, и рядом поставили стол, полный наилучших яств. Затем они потребовали от пеласгов отдать им свою землю в таком же прекрасном состоянии. На это пеласги ответили: “Когда корабль при северном ветре совершит за один день путь из вашей страны в нашу, тогда и мы отдадим вам свою землю”. Они знали, что это невозможно, так как Аттика лежит гораздо южнее Лемноса. Вот что случилось тогда.

140. А много лет спустя, когда афиняне владели уже Херсонесом на Геллеспонте^[127], Мильтиад, сын Кимона, во время этесийских ветров, когда они дуют беспрерывно, прибыл на корабле из Элеунта на Херсонесе на Лемнос и приказал пеласгам покинуть остров^[128]. При этом он напомнил им изречение оракула, которое, как они думали, никогда не сбудется. Гефестиейцы подчинились, а миринейцы не хотели допустить, чтобы Херсонес принадлежал Аттике. Афиняне осаждали их город, пока они не сдались. Так то афиняне во главе с Мильтиадом овладели Лемносом.

 






^[1] 669. . Ср. V 126.

 

^[2] 670. . Подобные “депортации” целых народностей практиковались властителями Вавилона, Ассирии и Персии (ср. так называемое “Вавилонское пленение”). Возможно, что Дарию пришла мысль переселить часть ионян в Финикию.

 

^[3] 671. . Гистией мог опираться на недовольные Дарием элементы в Малой Азии. Персидские заговорщики, вероятно, принадлежали к числу сторонников устраненного Дарием сатрапа Орета (ср. III 120, 126, 128).

 

^[4] 672. . Уничтожение Аристагором тирании в Милете послужило сигналом к низвержению тиранов в ряде ионийских городов и установлению так называемого народного правления. Тирания как демократическая диктатура была переходной властью. Как только власть аристократии была сокрушена, то городские элементы стали воспринимать тиранию как пережиток, мешающий развитию рабовладения, свободного торгового оборота и демократических учреждений (ср.: С. Я. Лурье. История, стр. 116).

 

^[5] 673. . Т.е. Гимей и сатрапы II (лидийской) и III (фригийской) сатрапий Артафрен и Отан (ср. выше, V 122, 123).

 

^[6] 674. . В собрании в Панионии (на п ове Микале) участвовали только представители восставших городов. Города, оставшиеся верными персам, не прислали делегатов. Во главе восстания стояли и “демократические” партии в городах, представляющие интересы торгово ремесленных кругов, заинтересованных в торговле с Понтом и в сбыте туда ремесленных изделии.

 

^[7] 675. . См. выше, V 37.

 

^[8] 676. . В подлиннике άγνομοσύνη (блажь, тупое упрямство).

 

^[9] 677. . Геродот описывает здесь самый важный маневр античной военно морской тактики. Он был изобретен фокейцами и затем воспринят другими греческими городами. Нападающий корабль должен был пройти между двумя вражескими кораблями так, чтобы сломать им весла и лишить их маневренности. В образовавшийся прорыв входили затем другие корабли и охватывали вражеский флот с тыла. Воины с корабля, проходя мимо вражеских кораблей, осыпали их градом стрел и камней, чтобы воспрепятствовать контрманевру. Подобная тактика требовала молниеносного исполнения приказа командой нападающего корабля и предполагала долгую тренировку. Против этого то и протестовали экипажи кораблей и воины.

 

^[10] 678. . Они предпочли, как и самосцы, снова принять изгнанных тиранов. Геродот – поклонник Самоса делает все возможное, чтобы обелить Самос и династию Поликратидов: он оправдывает даже измену самосских стратегов в битве при Ладе и жестокости персов на острове (ср.: С. Я. Лурье. Геродот, стр. 94–95).

 

^[11] 679. . Хиосцы удачно провели в битве маневр, которому их обучил фокеец Дионисий.

 

^[12] 680. . Город Эфес не примкнул к восстанию. Геродот пытается ссылкой на праздничную процессию в честь Деметры (Фесмофории) оправдать позорное поведение эфесцев по отношению к своим землякам ионянам.

 

^[13] 681. . В подлиннике γαῦλος (финик.) – слово, означающее определенный тип корабля (грузовой корабль).

 

^[14] 682. . Карфагеняне и этруски господствовали тогда в западной части Средиземного моря.

 

^[15] 683. . Милет пал, вероятно, осенью 494 г. до н.э., на шестом году ионийского восстания, которое началось в 499 г. до н.э.

 

^[16] 684. . В Дидимах был храм Аполлона со знаменитым оракулом (развалины храма у совр. Гиеронды). Ксеркс приказал перенести оракул в Бактрию. Часть милетян после взятия города была переселена в Бактрию.

 

^[17] 685. . См. выше. I 92; V 36.

 

^[18] 686. . Драма Фриниха не сохранилась. Это была первая известная нам попытка изобразить на сцене исторические события.

 

^[19] 687. . Речь о сторонниках так называемой народной партии, которые после изгнания тиранов ввели на Самосе демократию, а теперь решили эмигрировать в Сицилию. Напротив, беднота на острове стояла за подчинение персам. Персы вовсе не были защитниками греческой бедноты: они поддерживали любую партию, которая обращалась к ним за помощью (см.: С. Я. Лурье. История, стр. 192).

 

^[20] 688. . Персы восстановили на Самосе, как и в других ионийских городах, власть тиранов.

 

^[21] 689. . Гистией укрепился в Византии, чтобы перехватывать идущие в Грецию корабли с грузом хлеба и блокадой заставить греческие города примкнуть к ионийскому восстанию.

 

^[22] 690. . Вероятно, одна из школ, где обучали чтению и письму.

 

^[23] 691. . Это сообщение – позднейшая вставка: на гористых островах, испещренных ущельями и расселинами, подобная тактика совершенно невозможна.

 

^[24] 692. . Ионийские города были покорены сначала лидийским царем Крезом, потом при Кире персидскими полководцами Мазаресом и Гарпагом и, наконец, в царствование Дария.

 

^[25] 693. . См. выше, V 117.

 

^[26] 694. . Византий и Калхедония были предмостными укреплениями персов уже во время скифского похода Дария I. Персы могли, опираясь на эти города, отрезать Грецию от понтийского хлеба. Египет – вторая страна, экспортировавшая хлеб, была также в руках персов. Поэтому грекам оставалось только импортировать хлеб из Сицилии.

 

^[27] 695. . Оракул, разумеется заранее подготовленный, посоветовал долонкам обратиться к Мильтиаду, сыну Кипсела.

 

^[28] 696. . Священная дорога вела из Дельфов в Фокиде через Коронею и Фивы (в Беотии) в Аттику. На всем протяжении пути послы находились под покровительством божества, и поэтому благочестие предписывало оказывать им гостеприимство.

 

^[29] 697. . Род Мильтиада (как Алкмеониды и Писистратиды) возводил свое происхождение к героям Троянской войны.

 

^[30] 698. . Т.е. в самом узком месте фракийского Херсонеса.

 

^[31] 699. . Т.е. гимнастические состязания.

 

^[32] 700. . Пританей – служебное здание совета. Там находился алтарь Гестии, богини домашнего очага.

 

^[33] 701. . См. ниже, VI 103.

 

^[34] 702. . Из сообщения Геродота вытекает, что неудачный исход скифского похода Дария ослабил положение греческих тиранов на Геллеспонте.

 

^[35] 703. . Геродот возвращается теперь к событиям 493 г. до н.э.

 

^[36] 704. . Финикийские корабли, вероятно, подстерегали Мильтиада при выходе из Сардонического залива.

 

^[37] 705. . Имброс не был еще тогда захвачен персами.

 

^[38] 706. . Артафрен, сатрап II (лидийской) сатрапии, управлял тогда и I сатрапией, куда входили и греческие города. Определив территорию каждого греческого города, он обложил их соответственной податью и затем установил мир между греческими городами. Этими мерами персы привлекли на свою сторону влиятельные группы ионян и таким образом обеспечили себе тыл в предстоящей войне.

 

^[39] 707. . Именно весны 492 г. до н.э.

 

^[40] 708. . Под “эллинами” здесь имеется в виду Гекатей Милетский. Эллинские тирании оказались тогда для персов опаснее, чем так называемые демократии.

 

^[41] 709. . Македония была подчинена Бубару, уполномоченному сатрапа Мегабаза (ср. выше, V 18–21).

 

^[42] 710. . Город Аканф получал большую выгоду от строительства Ксерксом Афонского канала и поэтому всемерно поддерживал предприятие.

 

^[43] 711. . Хронология источников Геродота здесь ненадежна. Эти события должны были относиться уже к 490 г. до н.э. – году Марафонской битвы.

 

^[44] 712. . Данные касаются годовой производительности рудников.

 

^[45] 713. . Отсюда следует, что еще до первого похода Дария в Греции образовался союз городов под руководством Спарты. Эгина – постоянный соперник Афин, закрывающая им выход в открытое море. По наущению Афин Спарта как общепризнанный вождь Эллады требует от эгинцев заложников в обеспечение того, что Эгина не станет на сторону персов в случае их нашествия.

 

^[46] 714. . Криос – баран.

 

^[47] 715. . Речь идет наряду с другим, быть может, о каком нибудь недошедшем произведении Гесиода.

 

^[48] 716. . Передаваемое здесь Геродотом предание не имеет никакого отношения к древним легендам о переселении дорийцев, а является измышлением поэтов на службе у правящих аристократических родов.

 

^[49] 717. . Геродот хочет здесь сообщить то, что рассказывали о происхождении спартанских царей в остальной Греции, кроме Спарты.

 

^[50] 718. . Геродот имеет в виду логографов.

 

^[51] 719. . Цари были верховными жрецами спартанского племенного бога и бога неба.

 

^[52] 720. . Цари занимали почетные места не только на празднествах, но и на общих обедах (сисситиях).

 

^[53] 721. . Два ежемесячных праздника у спартанцев были новолуние и день рождения Аполлона (седьмой день каждого месяца).

 

^[54] 722. . Проксенами в Спарте назывались избранные царями граждане, оказывавшие гостеприимство иностранцам и защищавшие их интересы.

 

^[55] 723. . Полученное предсказание оракула записывалось на коже и затем хранилось царями.

 

^[56] 724. . Речь идет о дочери – единственной наследнице, которая после брака приносила в семью мужа все свое имущество.

 

^[57] 725. . Имеется в виду охрана безопасности на дорогах.

 

^[58] 726. . Речь идет о заседаниях совета старейшин (геронтов).

 

^[59] 727. . Периэки, принадлежавшие к дорийским и додорийским племенам, обладали в противоположность совершенно бесправным илотам некоторыми политическими правами (например, местным самоуправлением). Наряду с воинской повинностью они должны были выставлять траурную свиту при погребении царей.

 

^[60] 728. . Имеется в виду погребальная песнь в честь покойного, в которой восхвалялись его заслуги.

 

^[61] 729. . Святилище Елены и Менелая (Менелайон) находилось к юго востоку от Спарты. Здесь, по преданию, были погребены Менелай и Елена. При раскопках святилища была найдена статуэтка нагой женщины (ок. 680 г. до н.э.). Подобные статуэтки в это время были еще редки.

 

^[62] 730. . В святилище Феба (Фебеон), по верованию спартанцев, были погребены Диоскуры.

 

^[63] 731. . Т.е. влияние эфоров тогда не было еще столь значительным, чтобы они в этом вопросе могли вступать в спор с царем.

 

^[64] 732. . Истец и ответчик перед началом процесса должны были принести клятву в том, что их утверждения истинны. Затем начинался суд.

 

^[65] 733. . Сообщение об этом случае показывает, насколько скептически относился Геродот к поступкам жрецов, изрекавших предсказания оракулов.

 

^[66] 734. . Речь идет об области Элиде.

 

^[67] 735. . Царь со свитой укрепился в аркадской Тегее, откуда и пытался захватить Спарту.

 

^[68] 736. . Уже Гомер и Гесиод упоминают Стикс. Водой этой реки у Гомера клянутся боги. Вокруг Стикса образовался религиозный центр аркадских племен.

 

^[69] 737. . Ср. выше, V 66.

 

^[70] 738. . Ср. выше, V 74.

 

^[71] 739. . Другую часть предсказания Геродот сообщает в VI 19. Для своего труда Геродот, по видимому, пользовался сборниками предсказаний оракулов отдельным городам.

 

^[72] 740. . Дракон был знаменем воинов Аргоса.

 

^[73] 741. . По описанию Геродота выходит, что роща была окружена стеной, за которой укрепились аргосцы.

 

^[74] 742. . Речь идет о части додорийского населения, которое до того не имело никаких политических прав.

 

^[75] 743. . Под Фасисом имеется в виду р. Аракс. Скифы всякий раз вторгались в Мидию через проход у Дербента.

 

^[76] 744. . Здесь, по видимому, следует иметь в виду нападения лидийских царей на ионийские города в первой половине VI в.

 

^[77] 745. . Опознавательные таблички, или “хирограф”, который предъявлялся при получении денег. На этом хирографе (на коже) дважды писали текст документа и между обоими текстами оставляли пространство, где писали слово “хирограф”. Затем в этом месте разрезали кожу пополам. При представлении хирографа обе половины должны были совпасть. Главк, по видимому, уничтожил или спрятал свою половину хирографа.

 

^[78] 746. . Вымирание собственного рода было для тогдашних греков самой страшной угрозой.

 

^[79] 747. . Праздник в честь Посейдона праздновался в его храме в Сунии (мыс на юге Аттики). Знатнейшие афиняне отправлялись туда на государственном корабле.

 

^[80] 748. . В подлиннике παχέες (толстые, жирные) – крупные торговцы. Они скопили себе капиталы на понтийской торговле хлебом или на эксплуатации серебряных рудников в Фессалии. Их противниками были разоренные хлебным экспортом мелкие крестьяне и городские ремесленники.

 

^[81] 749. . Эгинцы нарушили право убежища храма Деметры.

 

^[82] 750. . Цифры указывают лишь на то, что сумма, наложенная на Сикион и Эгину, была очень велика. Так, подати с ионийских городов I персидской сатрапии составляли только 300 талантов серебром (ср. выше, III 90).

 

^[83] 751. . Греческое пятиборье – это состязание в прыжках, беге на скорость, метании диска, метании копья и борьбе.

 

^[84] 752. . Неудачное нападение сатрапа Мегабата и тирана Аристагора на Наксос послужило внешним поводом к ионийскому восстанию (ср. выше, V 33–34).

 

^[85] 753. . Делос, по преданию, был местом рождения Аполлона и Артемиды. Приведенный эпизод показывает, как персы старались оказать уважение чужеземным богам.

 

^[86] 754. . Речь идет о количестве ладана ценностью в 300 талантов. Числа приведены для указания огромного количества.

 

^[87] 755. . Геродот подводит здесь итог за время от начала Персидской войны в 490 г. до н.э. до первого периода Пелопоннесской войны (от 431 до 421 г.).

 

^[88] 756. . Объяснение Геродотом персидских трех царских имен показывает, что он совершенно не знал иранских языков.

 

^[89] 757. . Ср. V 77. Эти клерухи оставались афинскими гражданами и числились в списках граждан.

 

^[90] 758. . Высадившись в области Эретрии, Датис находился поблизости от Беотии, где существовала сильная проперсидская партия, и от Аттики – непосредственной цели его похода.

 

^[91] 759. . Каждая из десяти аттических фил являлась также и военной единицей, которая выставляла отряд, состоящий из гоплитов и всадников, и выбирала стратега (командира). Номинально во главе всего войска стоял полемарх, а фактически командовали поочередно 10 стратегов.

 

^[92] 760. . Кимон был убит после своей олимпийской победы в 524 г. до н.э.

 

^[93] 761. . Имеется в виду дорога, начинавшаяся у Мелитских ворот и шедшая на север вдоль холма Муз. Κοίλη (лощина) – район Афин к западу от Пникса.

 

^[94] 762. . Дорога, по которой шел скороход, вела из Аргоса через Гисии и гору Парфений в Тегею и оттуда в Спарту.

 

^[95] 763. . Так называемый грот Пана в Афинах находился между акрополем и ареопагом.

 

^[96] 764. . Спартанцы справляли в это время праздник Карнеи. Когда послы прибыли в Спарту, оставалось еще 9 дней до полнолуния и конца праздника. Марафонская битва произошла уже 12 сентября 490 г. до н.э.

 

^[97] 765. . Афиняне укрепились за стеной, окружавшей рощу святилища Геракла.

 

^[98] 766. . Платейцы не вступили в Беотийский союз во главе с Фивами.

 

^[99] 767. . Полемарх – член коллегии из 9 архонтов, которые тогда управляли Афинами. Коллегия состояла из архонта эпонима, архонта басилея (царя), полемарха и 6 фесмофетов. Архонт эпоним, по которому назывался год, в это время решал вопросы, связанные с семейным и наследственным правом. Архонт басилей был верховным жрецом и председателем ареопага. Полемарх – первоначально главный военачальник – фактически в это время не имел военной власти. Фесмофеты исполняли только судебные обязанности.

 

^[100] 768. . На правом фланге в бою занимал место когда то афинский царь. Теперь это почетное место по наследству перешло к полемарху.

 

^[101] 769. . Геродот изображает атаку фаланги гоплитов. Эта фаланга – тесно сомкнутая боевая колонна, глубиной в 8–12 шеренг – при Марафоне в центре состояла только из немногих шеренг (ввиду большого расстояния до врага). При этом нужно было избегать, чтобы при продвижении оба крыла не столкнулись в центре и шеренги не потеряли строя. Фаланга должна была достичь вражеской линии в сомкнутом строю и прорвать ее. Атака фаланги афинян при Марафоне оказалась успешной потому, что персидская конница была уже посажена на суда (да и вообще у персов в этом походе было мало конницы). Поэтому впоследствии Ксеркс велел построить специальные корабли для перевозки конницы. Победа при Марафоне имела преимущественно моральное значение для греков, разрушив представление о непобедимости персов. Военное значение битвы было незначительно (ср.: С. Я. Лурье. История, стр. 197).

 

^[102] 770. . У персов полководец в противоположность грекам находился в центре боевой линии; его окружали телохранители и отборные сакские отряды.

 

^[103] 771. . Персы огибали южную оконечность Аттики в направлении к Афинам.

 

^[104] 772. . Геродот точно передает число павших в битве на основании официальных списков погибших.

 

^[105] 773. . Датис, вероятно, решил возвратить похищенную статую из внимания к персофильской партия в Беотии.

 

^[106] 774. . Геродот описывает метод перегонки нефти с выделением асфальта и песка, содержащего сырую нефть (песок он неправильно называет солью).

 

^[107] 775. . Лакуна в тексте (по Кобету).

 

^[108] 776. . Из описания Геродота выходит, что тогдашняя добыча сырой нефти ограничивалась добыванием масла. Упомянутые месторождения нефти, вероятно, находились недалеко от современной иракско иранской границы. Персы называли нефть “раданак”.

 

^[109] 777. . Архонтом эпонимом во время Марафонской битвы был Фенипп, отец Каллия. Каллием же звали также отца Алкмеонида Гиппоника (стратега 426 г.). Этот Каллий, конечно, не мог быть современником Писистрата. Здесь Геродот допустил ошибку.

 

^[110] 778. . Ср. I 46–55.

 

^[111] 779. . Алкмеон был в Сардах ок. 570 г. до н. э, значит Крез не мог встретиться с ним.

 

^[112] 780. . Геродот, очевидно, имеет в виду 47 ю Олимпиаду (592 г.). Эту победу упоминает и Пиндар (Пиф. VII, 14).

 

^[113] 781. . Геродот передает, по видимому, содержание стихотворения, восхвалявшего Алкмеонидов. Свадьба Мегакла и Агаристы изображается по образцу мифической свадьбы Пелея и Фетиды.

 

^[114] 782. . Сибарис разрушен в 510 г. до н.э. кротонцами.

 

^[115] 783. . В подлиннике τὰ μέτρα (меры и вес).

 

^[116] 784. . Не жертва в сто быков, но только богатая праздничная жертва.

 

^[117] 785. . Грубо комические пляски, даже непристойного характера.

 

^[118] 786. . Геродот упоминает рождение знаменитого афинского государственного деятеля Перикла, смерть которого он еще пережил.

 

^[119] 787. . Подземные богини – Деметра и Персефона. Мильтиад думал, завладев священными сосудами (утварью) богини, которым приписывалась волшебная сила, захватить город.

 

^[120] 788. . Речь идет о стене, окружавшей священный участок и рощу храма.

 

^[121] 789. . В аттическом судебном процессе прежде всего разбирался вопрос: виновен или невиновен. После вынесения вердикта о виновности защита имела право произносить защитительную речь о смягчении наказания.

 

^[122] 790. . Лемнос завоевал не Мильтиад, марафонский победитель, а его тезка предок, современник Писистрата. Пеласги были жителями области Пеласгиотиды в Фессалии.

 

^[123] 791. . Так называемая пеласгическая стена принадлежала еще к микенской эпохе (1600–1200 гг.). Очевидно, ионяне пришельцы, по преданию, еще не были знакомы с техникой постройки стен и поэтому прибегали при сооружении укреплений к помощи пеласгов.

 

^[124] 792. . По этому сообщению, пеласги превосходили ионийских пришельцев в умении обрабатывать землю.

 

^[125] 793. . Геродот передает очень древнее предание о борьбе пеласгов с ионянами за владение источником Каллироей. Этот источник при Писистрате стал называться Эннеакрунос: над ним было построено здание с девятью выходами отверстиями, через которые текла вода.

 

^[126] 794. . Пеласги на Лемносе, вероятно, осели из Фессалии.

 

^[127] 795. . Ср. IX 114–118. Афиняне захватили Геллеспонт еще в 479 г. (в год битвы при Платеях).

 

^[128] 796. . Дело идет о событии из времен войны Афин против Фасоса в 466 г., когда полководцем был Кимон, отец упомянутого здесь Мильтиада.