Потому грамотность не была ни самоцелью, ни тем более средством к земному успеху. Образование всегда было подчинено высшей цели - духовному и нравственному становлению человека. Отцы наши хорошо видели первичность духовного начала в жизни личной и общественной и понимали, что духовно цельный человек и худое сделает прекрасным, а многознающий, но страстный и развращенный, и лучшую жизнь превратит в ад.
Эта цель познавания – стать человеком более святым, а не богатым - находила отклик и с благоговением принималась во всех слоях русского общества, становясь достоянием практически всего народа, даже неграмотных, поскольку содержала в себе не абстрактные "философические" материи, а очевидную норму реальной святой жизни и прямо отвечала на самый главный вопрос человека - о смысле его жизни. Так постепенно, несмотря на постоянное противоборство языческих начал жизни, созидался общий дух нации, утверждался ее идеал – устроение Святой Руси.
Из монастырей образование распространялось по Руси с епископами, назначенными из монахов, и каждая новая епархия становилась новым учебным округом, новый монастырь – училищем, новая церковь – школой.
Часто первые шаги в появлении школ делали князья. Но, как и любой правитель, тот или иной князь не мог постоянно контролировать этот процесс последовательно и плодотворно, поэтому дальнейшее существование школ обеспечивалось только при сочувствии и поддержке приходов. Община земледельцев стала восполнять церковные нужды, заботясь о церкви с причтом, о школах и училищах в деле образования и воспитания детей.
Таким образом, можно сделать вывод, что с принятием христианства образование начинает не просто развиваться быстрыми темпами, но что в это время складывается в определенной мере целостная система образования. Она включает в себя начальные школы, школы, дающие более высокий уровень образования – княжеские и монастырские школы, и «высшие» школы. Конечно, необходимо оговориться о том, что все эти школы были достаточно разрознены и не имели какого-либо единого устава и преемственности.
Распад единого Киевского государства не остановил процесса развития и расширения образования. Устойчивое функционирование различных типов школ позволяло иметь достаточно большое количество образованных людей в это время. Так Б. В. Сапунов полагает, что можно «определить нижнюю границу прослойки грамотных людей в Новгороде XII – начала XIII вв.: не менее 5 % от всего населения или не менее 10 % от населения взрослого. Верхнюю границу пока установить затруднительно. Такой же процент грамотных людей должен был существовать и в других наиболее крупных городах Древней Руси» [44, с. 54].
Второй период охватывает время, приходящееся на татаро-монгольское иго (1238-1480). Татаро-монгольское нашествие приостанавливает начавшийся быстрый рост учебных заведений. Более того, число школ резко сокращается, исчезли государственные школы. Светская власть сконцентрировалась на проблемах внешней и внутренней политики. Идет борьба за новые территории, главенство над всей Русью, охота за ханским ярлыком. Времени на развитие новых школ, к сожалению, не остается. Но духовенство все же сберегает школу: образование сосредотачивается в монастырях и поддерживается черноризцами, священниками и причтами.
Духовенство, как наиболее образованное сословие, продолжая учить население грамоте в храмах и монастырях, поддерживает училища и школы с сохранением православной веры. Следует отметить, что татаро-монголы с уважением относились к любым религиозным институтам и обеспечивали духовенству личную и имущественную неприкосновенность, церковное управление и права. Особые исторические условия выделяют духовенство из других категорий и делают грамотность для детей священников обязательной.
В татаро-монгольский период появляется на Руси частное обучение – школы грамоты, в которых давали основы знаний «книжные людские повестники», «мастера грамоты». Но такие школы находились на более низком уровне, чем церковно-приходские. В школу поступали дети в возрасте 7-10 лет и обучались чтению, письму, церковному пению и в некоторых случаях иконописи. Воспитание совершалось в духе евангельской любви, кротости, страха Божия.
Третий период начинается со второй половины XV века и продолжается до начала правления Петра I. В XV веке в виду упадка просвещения и возникновения ересей, духовные иерархи предпринимают меры к учреждению правильно устроенных церковных школ по всему государству. Уровень образования был таким низким, что в конце XV века приходилось ставить в священники безграмотных людей. Тяжелое состояние просвещения в этот период архиепископ Геннадий Новгородский в своем послании митрополиту Симону выражает такими словами: «По малому числу грамотных некого ставить в священники, учиться же никто не хочет» [28, с. 755]. Он же просит Ивана III, чтобы тот ради своей чести и спасения земли русской от позора, повелел завести училища, хотя бы для подготовки иереев [28, с. 755-756].
В XVI веке монастыри продолжали считаться основным источником образования и распространения грамоты вне пределов церковной общины. Важнейшим стимулом обучения грамоте являлись книги. Особенно их роль увеличивается после изобретения станка для книгопечатания. Результатом издания и накопления книг был рост библиотек. Библиотеки имелись уже не только при монастырях, но и при архиерейских кафедрах, при городских и сельских церквах.
С 1551 года по итогам Стоглавого собора было решено открывать в домах священников, дьяконов церковные школы для обучения грамоте, книжному письму, церковному пению и чтению. [42, с. 118-119]. Но такие церковные школы существовали только в крупных центрах.
С середины XVII века в Москве появляются новые типы церковных школ, где помимо традиционных предметов включалось изучение иностранных языков, либо греческого, либо латинского. Необходимость такого типа предметов в образовании обуславливалась потребностью в священниках, владеющих классическими языками: накопилось огромное количество богослужебных книг, которые необходимо было исправлять; уметь вести обоснованную полемику с униатами, еретиками; поддерживать своей ученость повышающийся на православном Востоке авторитет Московской патриархии.
В целом же в XVII веке преобладало домашнее обучение, включающее чтение, письмо и счет. Поместный Собор 1666-1667 гг. повелел «чтобы всякий священник детей своих научил грамоте» [28, с. 755]. Грамотные люди чаще всего сами обучали своих детей. Характер образования, полученного на дому и в начальных школах, был одинаковым, так как основными учебными пособиями оставались Псалтирь и Часослов – богослужебные книги с текстами молитв. В это время активно внедряется в образовательный процесс использование букварей и азбук, но и их содержание определяли церковные тексты. Поэтому обучение начальной грамоте служило одновременно и школой усвоения православного вероучения.
Учителями были представители белого и черного духовенства: священники, диаконы, дьячки, архимандриты, иеромонахи, а из светских учителей – мастера грамоты, находившиеся в тесной связи с духовенством (помощники дьячка, лица, готовившиеся занять духовную должность).
В результате всех этих перемен число грамотных на Руси растет. Так, по подсчетам А. И. Соболевского, в XVI-XVII веках грамотными были почти все представители белого духовенства, среди дворян было 50 % грамотных, «между московскими торговыми людьми XV-XVII веков грамотность была обычным явлением», среди посадского населения – не менее 20, а среди крестьян не менее 15 % [47, с. 4-8].
§ 2. НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В РОССИИ ОТ ПЕТРА I ДО НАЧАЛА ЛИБЕРАЛЬНЫХ РЕФОРМ АЛЕКСАНДРА II
В царствование Петра вместе с преобразованием им России особенно усиливается влияние Запада на все сферы государственной деятельности. В своих реформах Петр производил ломку нашей православной веры на почве явных своих симпатий к протестантизму. Упразднив патриаршество и учредив «духовную коллегию» - Синод, он лишил Церковь ее самостоятельности, подчинил духовную власть гражданской. Церковь отныне была обязана участвовать в мирской жизни по спускаемым ей правительством предписаниям. Петр старался переустроить быт русского народа, который весь был проникнут церковностью, на немецкий лад: издавал постановления против обрядности, крестных ходов, умножения часовен, годичного хранения артоса, богоявленской воды и т.д. [14, с. 411]. Реформирование монастырей привело к резкому их обнищанию, а число монахов было очень ограничено.
В итоге противоцерковных реформ Петра в жизни русских людей произошло охлаждение к православной вере и всем внешним формам ее проявления. Еще современное Петру русское образованное общество, проникаясь европейскими протестантскими взглядами, начало стыдиться своей прежней детской и простодушной религиозности и старалось скрывать ее, тем более, что она открыто с высоты престола и начальственными лицами подвергалась резкому осуждению.
Кроме того, Петр привил русскому народу симпатию к протестантизму, имевшему в себе самом великий соблазн и привлекательность, так как он возвышает человека, человеческую личность над Богом, дает перевес его разуму и свободе над авторитетом веры и обольщает независимостью и прогрессивностью своих начал. Поэтому он сделался главной основой, на которой, с легкой руки Петра, у нас стало распространяться свободомыслие в виде вольтерьянства, масонства, сектантства, гуманизма, социализма, нигилизма и других заблуждений [См. об этом подробнее: 46, с. 35-48].
Суть петровских реформ в области образования – в сословности и секуляризации системы образования. Исчезает ее церковно-богослужебный характер. Церковные книги больше не изучаются. К чтению рекомендуются книги, излагающие учение других вер. Допускается религиозный скепсис и признание некоторого несовершенства своей веры. Появляется религиозный рационализм, чуждый образованию допетровской эпохи. Характерное для петровской эпохи педагогическое сочинение «Юности честное зерцало» признает важным не воспитание ума и сердца, не развитие нравственности и благочестия, а внешнюю благопристойность, манеры и платье.
Государственные мероприятия этого периода в сфере образования были обусловлены важностью получения населением таких знаний, которые могли бы быть полезными для армии и флота, а также для экономического и культурного развития страны. Сформированные в лоне православной культуры основы обучения церковно-приходской школы не соответствовали прагматическому пониманию Петром I государственных интересов. Поэтому, энергично устраивая профессиональное образование для высших сословий, поддерживая крутыми и даже жесткими мерами его обязательность, император предоставил начальную школу ее естественному ходу и тем наличным средствам, какими она обладала. В результате духовенство по-прежнему обучало народ при церквях. Под руководством дьячка в его же доме они обучались церковному пению и чтению. Само жилище причетника стало называться в простонародье школой. При этом звание дьячка до того слилось в понятии народа с учительством, что, по словам М. И. Сухомлинова, самые крутые меры не в состоянии были подорвать доверия к дьячковским школам [См.: 21, с. 47].
Однако, отняв у русской Церкви ее имущество и превратив монастыри в благотворительные учреждения, Петр лишил их средств для приобретения книг и учреждения школ и тем самым уничтожил основу для истинного церковного просвещения русского народа, которое Церковь распространяла благодаря своим богатым средствам. Интересно отметить, что так смотрел на отнятие у Церкви ее имуществ и наш гениальный А. С. Пушкин. Еще в ранней молодости, проживая в Кишиневе, он высказал однажды свое письменное мнение, что отобрание церковных имений нанесло сильный удар просвещению народа в России [См.: 46, с. 42].
Кроме того, усиление государственной и крепостной зависимости привели к тому, что образование все меньше становилось потребностью широких слоев населения. В результате всех этих изменений уровень грамотности в России в XVIII веке упал по сравнению с предшествующим веком.
После Петра русскому народу снова пришлось пережить ряд глубоких потрясений в своей вере – во время царствования императрицы Анны Иоанновны, когда окружавшие ее немцы-протестанты во главе с Бироном открыто гнали православную веру, а затем долгого правления императрицы Екатерины Второй. Последняя исполняла все требования наружного благочестия, но не имела православной настроенности и ценила религию исключительно с точки зрения ее пользы для государства. Особенно тяжкий удар она нанесла Церкви через окончательное отобрание в казну монастырских имений и введение монастырских штатов. В силу этой пагубной реформы было закрыто 4/5 монастырей. При отобрании церковных имений было дано обещание обеспечить духовные школы и духовенство, но оно не было исполнено государственной властью. И что интересно, последняя не получила от этой реформы большой пользы, так как огромная часть монастырских имений была роздана императрицей в дар своим фаворитам.
Зато это привело к значительному обеднению Церкви и лишило ее возможности разворачивать школьно-просветительскую деятельность; возникшее в то время стесненное, зачастую бедственное положение духовенства, лишило его достаточных средств даже для собственного образования. Большинство школ перешло под управление светской власти. За священниками осталось право учительствовать лишь в полной зависимости от училищных начальников. Народными школами стали распоряжаться светские лица. И хотя в течение XIX столетия церковные средства снова начали возрастать, однако независимость народных школ от влияния Церкви не располагало последнюю к проявлению активности в развитии школьного дела. Духовенство не было заинтересовано в том, чтобы тратить церковные средства и собирать пожертвования на школьное строительство при условиях, которые были, например, в 60-х годах, когда в земских школах было не больше двух уроков Закона Божия в неделю, а учителя из демократической интеллигенции подрывали у детей основы всякой религиозности.
Итак, вместе с лютеранством начала западного неверия в виде гуманизма быстро стали распространяться в России и укореняться в жизни русского народа. Гуманизм не только предоставляет человеческому разуму полную свободу в области веры, но с корнем уничтожает ее, так как по своему существу он есть неверие в бытие Высшего Божественного Существа, каковым гуманизм считает самого человека, проповедуя человекобожие, что то же самое, что и богоборчество. Гуманизм не признает для человека никаких авторитетов, кроме его собственного разума. Поэтому русское общество, увлекаясь гуманизмом, вместо Церкви и ее святоотеческого учения, поставило науку в качестве высшего для себя авторитета. Критерием истины для большинства русских интеллигентных людей была не церковность, осеняемая Духом Святым, Духом Истины, а научность с богоборческим духом князя мира сего, который незримо через общественное мнение стал властно управлять русским народом, заставляя его преклоняться перед либеральной научностью, отрицающей и ниспровергающей авторитет Церкви. Отсюда и рождается та приверженность, прежде всего, научному просвещению, которая начала господствовать особенно явно в русском обществе в XIX веке. Овладение наукой стало сводиться к учености, эрудированности, имеющей протестантскую окраску.
Так, Екатерина II, увлеченная желанием просветить народ, задумала целую систему народного просвещения, которая должна была не только учить, но и воспитывать. Перенесение воспитания из семьи в школу было связано с изменением педагогического идеала. Евангельский идеал заменялся зародившимся в Европе в эпоху Возрождения гуманистическим идеалом. Речь велась о воспитании добродетелей, путем воспитания и развития естественных, природных склонностей человека. И способ такого воспитания состоял в стремлении оградить ребенка от всех влияний окружающей среды, поэтому учебные заведения были запланированы закрытого типа. Но задумка эта до конца не была претворена в жизнь. Церковно-приходские же школы при Екатерине II преследовались.
Народ, однако, не принял новой образовательной политики государства, которая предусматривала «совершенное устранение духовенства от религиозно-нравственного образования народа». Поэтому в дьячковские и пономарские школы дети более охотно шли учиться, тогда как в народном училище приходилось прибегать к содействию полиции, чтобы собрать детей, разбегавшихся из него [21, c. 49].
Конечно, последующие правители, начиная с Павла, были благожелательно настроены к Русской Церкви. Они способствовали развитию монашества, умножению монастырей и церквей в России и содействовали духовному образованию. Но неверие уже слишком глубоко укоренилось в русской жизни.
Начало XIX века охарактеризовалось либеральными начинаниями в области просвещения. В 1802 году было открыто Министерство народного просвещения. Оно являло собой специальный государственный орган, который придал школам внешнюю стройность и порядок. Согласно «Уставу учебных заведений, подведомственных университетам» (1804) вводилась новая система народного образования и управления учебными заведениями. Из малых народных училищ образовались две разновидности низших училищ: приходские и уездные, которые имели целью подготовку для поступления в высшие учебные заведения и обучение первоначальным сведениями. Однако к улучшению просвещения народа это не привело. Устав свел школьное дело в селах к свободному участию в нем духовенства без конкретного материального обеспечения, но с прибавкой административной регламентации со стороны министерства, попечителей округов и т.д.
Кризисные явления в российском обществе, вызванные выступлением декабристов, вынудили придать внутренней политике жесткий консервативный характер. В основе реформ народного образования данного периода лежало сословное разделение. В рескрипте от 19 августа 1827 года на имя министра народного просвещения Шишкова император Николай I высказал, что для полного соответствия правил народного воспитания истинным потребностям и положению государства необходимо, чтобы «повсюду предметы учения и самые способы преподавания были, по возможности, соображаемы с будущим вероятным предназначением обучающихся, чтобы каждый, вместе с здравыми, для всех общими понятиями о вере, законах и нравственности, приобретал познания, наиболее для него нужные, могущие служить к улучшению его участи, и, не быв ниже своего состояния, также не стремился через меру возвыситься над тем, в коем, по обыкновенному течению, ему суждено оставаться» [Цит. по: 16, с. 246].
Если Александровская система образования связывала все учебные заведения в одну непрерывную цепь так, что низшая школа по необходимости являлась ступенью к высшей, то Николаевская реформа предполагала разъять эту систему на части, но из каждой части сделать совершенно особое, самостоятельное целое. Каждому учебному заведению было определено преимущественное предназначение: приходские училища учреждаются для детей крестьян, мещан и ремесленников низшего класса; уездные училища – для детей купечества, промышленников и людей свободного состояния; гимназии – для посвящающих себя различной государственной службе детей дворян и чиновников, не исключая и другие свободные состояния, кроме крепостных и казенных крестьян. В целом план этих преобразований никогда не был осуществлен, принятие же частных мер, вытекающих из этого плана, растянулось на многие годы. Неизменным в системе образования при новом порядке осталось приходское училище. Оно продолжало служить подготовительной ступенью для следующих.
Усматривая в просвещении, и не без основания, опасность в распространении прогрессивных идей, николаевская реакция старалась формировать систему образования для народа на основе «теории официальной народности» и давнего союза Православной Церкви и самодержавного государства. Однако, в условиях борьбы с ростками свободомыслия, верховная власть особенно не стремилась к народному обучению, даже в рамках церковно-приходского образования, далекого от просветительских идей, и средств на это дело не выделяла. Помещики же, в большей степени, рассматривали школу для народа как учреждение, способное научить крестьянина отстаивать свои интересы и оторвать от его прямого предназначения – трудиться.
Само духовенство также оказалось недостаточно готовым к широкой организации школьного дела. Московский святитель Филарет с горечью подчеркивал, что отход в образовании от религиозных устоев оказывает негативное влияние не только на общество, но и на традиционного проводника знаний в народе – Церковь. Будучи задавлено нуждой и вечно зависимым положением, взаимодействуя с государством в таких условиях, духовенство снизило свою активность в области просвещения. Слабо ведя проповедь, оно недостаточно разъясняло народу нравственные устои религии и основную задачу свою видело в исполнении обрядов. Таким образом, всецело подчиняясь предписаниям гражданской власти, не обладая материальной базой и возможностью самостоятельно осуществлять религиозно-нравственное воспитание, духовенство начало постепенно утрачивать навыки в обучении народа. Тем не менее, в указанный период при всей сложности участия Церкви в сфере начального обучения духовенство продолжало осуществлять просветительскую миссию. В 1861-1862 годах отмечается невиданный рост числа церковно-приходских школ. Причем комиссии, учрежденные для их проверки и удостоверения их подлинности, указывали на достаточно высокое качество преподавания в них.
Здесь также важно отметить, что традиционное обучение грамотности русского народа изначально все же было связано с домашним обучением. Небольшие неофициальные школы были распространены в крестьянских селениях на протяжении многих столетий. Часто дети учились дома, у своих отцов и родственников. Своих грамотеев русский народ называл «мастерами», грамоту – «Божьей искрой». Зачастую, как только она заносилась в дом, целый дом получал расположение учиться, родители выучивали своих детей, старшие братья – младших. Домашние школы содержали крестьяне, отставные солдаты, сельские писари. Среди таких «мастеров» было много представителей духовенства, особенно причетников – пономарей и дьячков: «Дьячок вхож во все дома, знаком и с зажиточным мужичком и с кабальным… Обыкновенно дьячки живут в ладу с крестьянами: у них есть общее горе, они часто терпят от одной беды. Связь между ними поддерживается еще тем, что крестьяне вверяют дьячкам воспитание своих детей. Дьячок знает, как учить и чему учить, лучше его никто не научит – думают родители, сами учившиеся у дьячков, иногда тех же самых, к которым отдают детей» [49, с. 175].
Проблема внешкольной грамотности в исторической литературе практически не ставилась. Между тем, в одной из публикаций «Журнала Министерства народного просвещения», описывающей в 1863 году ситуацию в системе народного образования Ярославской губернии, приводилась поразительная статистика грамотности рекрутов в 30-60-е годы XIX столетия. В Яриловой волости Пошехонского уезда, представлявшей «среднюю степень народной образованности», грамотность рекрутов за тридцать пореформенных лет составляла около 40 %. В иных местностях грамотность доходила до 2/3, в некоторых вовсе не было неграмотных. По городу Угличу в 1858 – 1861 годах из 283 призывников грамотных было 257. Причем, практически поголовная грамотность молодых призывников в Угличе не являлась следствием создания полноценной школьной сети, охватывающей все население города. Исследователь М. Сухомлинов считает, что это, в первую очередь, заслуга домашних неофициальных школ и учителей, большинство из которых были священно- или церковнослужители [49, с. 173-174].
В первой четверти XIX века государство пыталось поставить под свой контроль неофициальные школы, открытые духовными лицами [См. об этом подробнее: 8, с. 112-115].Однако государственное давление омертвляло всю ткань церковно-общественной жизни. Школы в селениях государственных крестьян с самого начала своего существования принимали все более казенный характер. Помимо Закона Божия, грамоты, арифметики, церковного пения и основ сельского хозяйства в сельских училищах преподавался сельский полицейский и судебный устав. В основном училища содержались за счет общественного сбора. Многими крестьянами это воспринималось как новая повинность.
Таким образом, к моменту начала реформ 60-х годов XIX века русская народная начальная школа накопила значительный организационный и педагогический опыт. В значительной степени школьная сеть была сформирована усилиями государственной власти. Однако проблема соотношения казенного просвещения и народной инициативы оставалась не разрешенной. Государственная власть по-прежнему воспринимала себя в качестве единственной цивилизующей силы в русском обществе. Осмысливая эту ситуацию, славянофилы призывали власть отказаться от цивилизаторского подхода к народному просвещению и строить школьное дело во взаимодействии с органичными силами русского народа, вместе со священнослужителями. К сожалению, этот голос не был услышан. В 60-70 годы к цивилизаторским усилиям чиновников присоединилась такая же цивилизаторская деятельность представителей «просвещенного общества». Все это, в конечном счете, значительно затруднило развитие действительно народного образования России.
ВЫВОДЫ ПО 1-Й ГЛАВЕ
Образование в России до Петра I имело ярко выраженный религиозно-нравственный характер. Основной целью его было духовное и нравственное становление человека. Осуществлялось оно по большей части при храмах и монастырях посредством изучения богослужебной и назидательной литературы, а также церковного пения, славянского языка и в некоторых случаях иконописи. Учителями были священно- и церковнослужители.
С приходом к власти Петра I образовательная деятельность начинает регулироваться государством, которое стремится взять ее под свой контроль и подчинить своим интересам. Исходя из общегосударственных целей, постепенно меняются и цели образования в государственных школах: вместо духовного развития на первое место в них выдвигается развитие умственное, как наиболее пригодное для практического использования. Основанием же для такого просвещения становится теперь не религия, а наука. Кроме того, церковные реформы Петра I и Екатерины II привели к существенному обеднению Церкви, что лишило ее возможности самостоятельно разворачивать школьно-просветительскую деятельность и привело к значительному сокращению церковных школ. Важное значение имели и прозападнические устремления правительства, которые привели к тому, что в высшем обществе произошло охлаждение к православной вере, и начали распространяться идеи либерализма и гуманизма с их приоритетом разума над верой.
Во время правления Александра I подчинение системы народного образования было закреплено законодательно. При этом священник-преподаватель в государственной школе становится лицом зависимым, подотчетным светскому начальству.
Николаевское правительство, усматривая в просвещении опасность распространения революционных идей, особенно не стремилось к народному обучению и средств на это дело не выделяло.
Однако народное образование в данный период было достаточно широко распространено посредством домашнего обучения в неофициальных школах, организованных по большей части членами причта.
Таким образом, к моменту начала реформ 60-х гг. русская народная школа накопила значительный организационный и педагогический опыт. Одну из главных ролей в просвещении русского народа играли священник и члены причта.

ГЛАВА II. ОБЩЕСТВЕННО-ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ РОССИИ О ХАРАКТЕРЕ РАЗВИТИЯ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ ВО 2-Й ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
§ 1. НАРОДНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В СВЕТЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ СПОРОВ 50-60-Х ГГ. XIX ВЕКА (ПО МАТЕРИАЛАМ ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ)
В конце 50-х годов XIX столетия на фоне подготовки отмены крепостного права и других крупных реформ заметно оживилось и педагогическое движение. Министерством народного просвещения начинается подготовка школьной реформы, возникают новые педагогические журналы, разворачиваются общественные дискуссии о путях русской школы. На смену традиционно христианскому направлению народной школы теперь, в духе времени, предлагаются разговоры о «цивилизации», «прогрессе», «гуманизме», «общечеловеческих ценностях». Активно включаются в полемику по педагогическим вопросам и православные периодические издания. Однако, прежде чем приступить к разбору этих споров, необходимо вначале кратко обрисовать их характер и попытаться в целом оценить духовно-интеллектуальную атмосферу той общественной среды.
Говоря о ситуации в России того времени, важно заметить, что «образованное общество» страстно перенимало западные рационалистические идеи, имеющие, в сущности, довольно абстрактный и умозрительный характер, и в результате, как точно заметил И. В. Киреевский, в глубине своего сознания оно оторвалось от всякой связи с действительностью и стало очень отвлеченным, равно способным всему сочувствовать, все одинаково любить, ко всему стремиться, лишь бы только в действительной жизни ни от чего не страдать и не беспокоиться [17, с. 244].
Выдающийся славянофил А. С. Хомяков дает такую оценку характеру тогдашних дискуссий в периодике по принципиальным общественным вопросам: «Писавший не понимал того, что пишет, а читавший и хваливший не понимал того, что читал… Ни тот, ни другой не привыкли требовать отчета от своего мышления… Вот примеры… прискорбного воздействия не воспитанного мышления на практическую жизнь» [30, с. 12]. Наиболее же нелицеприятную характеристику тогдашнего русского «образованного общества» дал ведущий автор и цензор «Русской беседы» Н. П. Гиляров-Платонов. Российская интеллигенция, по его мнению, не склонна к работе над собой, ее отличает «господство фраз», так называемый поиск убеждений («как будто убеждения такая вещь, которую можно поднять на полу и положить в карман»), при этом за «убеждения» принимается сиюминутная искренняя уверенность [6, с. 61-68].
Автор журнала «Христианское чтение», оценивая в 1862 году несколько предшествующих лет, писал: «Бывают времена, когда только любимые, лелеемые, льстящие затаенным думам и наклонностям большинства, мысли считаются за истину, когда известные антипатии вместо рассудка и точного опыта заправляют печатным и устным судом о людях и их делах, когда люди один перед другим стараются отличиться в непомерной похвале одних и в озлобленном порицании других» [43, с. 616]. Люди в этом случае теряют свою личность, свое отдельное сознание, живут общей жизнью, уносятся ее порывами и тонут в ее водовороте; голова и сердце бывают у всех как будто общие. «Много нужно самостоятельности мышления, - заключает он, - много твердости воли и убеждений, чтобы среди этой суматохи найтись и во время остановиться, когда все бегут куда-то» [43, с. 617]. О страшной суматохе общественной и литературной жизни ближайших к нему лет он пишет так: «Никогда столько нелепостей не выдавалось и не принималось за непреложные истины, никогда клевета не встречала такого общего доверия, никогда самые святые истины не находили так мало защитников, никогда суд о людях и их делах не бывал так односторонен и несправедлив» [43, с. 616].
Таким образом, становится очевидно, что серьезное обсуждение духовных, интеллектуальных и общественных вопросов в такой удушливой, рационалистической, насыщенной штампами и безыдейной атмосфере перелома эпох было невозможно. Однако, именно в это время на страницах периодической печати были сформулированы все основные проблемы развития народной школы ближайших 10-20 лет и разворачивалась полемика православных изданий с теми, кто выступал за придание принципиально нового, исключительно «светского» характера народной школе.
Одним из первых христианский характер народного образования начал отстаивать журнал В. И. Аскоченского «Домашняя беседа». В 44 его выпуске 1859 года было опубликовано «Письмо к редактору» с характерным названием «Цивилизация, прогресс, гласность и общественное мнение». Совершенно очевидно, что этот неподписанный материал имеет характер передовой статьи, ставящей целью выразить позиции редакции журнала по принципиальным общественным вопросам [55].
Главная мысль статьи заключается в словах ее автора: «Вся беда от темноты и мутности современного слововыражения; а мутность годится лишь для того, чтобы способнее было рыбку ловить» [55, с. 430]. Действительно, неопределенность понятий, а значит и неопределенность смысла ожидаемых преобразований, путей движения и целей были весьма характерны для этой переломной и неустойчивой эпохи. Так, автор статьи выступает против абсолютизации вошедших в широкое употребление понятий «цивилизации», «прогресса», «гуманизма» из-за их неопределенности.
Цивилизация в буквальном переводе на русский язык означает «гражданственность», однако это значение не вполне соответствует смыслу данного слова. Если же под цивилизацией понимать «принятие такого образа жизни или состояния, которое способствует спокойному общежитию, которое выражается в миролюбии и честности взаимных отношений, учтивости, мягкости… уважении прав личности и проч.» [55, с. 428], т.е. благовоспитанность, то это понятие будет означать не прогресс, а скорее возврат к языческим временам. Ибо то, что было достаточно для умственной сферы древнего римлянина-язычника, то слишком тесно для сферы христианина. Цивилизация древних язычников ограничивалась устройством взаимных гражданственных отношений и общественной жизни на весьма несовершенных основаниях, - и высшей её целью было удобство материальной жизни. Образование христианина, сверх материальных жизненных потребностей и удобств, предполагает развитие умственной деятельности и «возвышение духа до степени возможного уподобления совершенствам Создателя» [там же].
Иными словами «цивилизация» предполагает лишь внешние материальные блага и удобства, а «образование» в христианском смысле - возможность не только материального, но и умственного, и духовного совершенствования, причем в бесконечной перспективе, ибо бесконечен процесс уподобления человека своему Создателю.
Слово «прогресс» может означать движение вперед и в необузданности беззаконной воли, и в стремлении к безначалию, и во всем, что разрушает общественный порядок в его основаниях. Поэтому вместо слова «прогресс» автор предлагает употреблять русское слово «преуспеяние, усовершенствование». «Тогда бы никакой дерзкий ум, - пишет он, - не осмелился вывести заключения, чтобы совершенствование человечества или общества могло быть основано на разрушительных и противных любви христианской правилах… Как кому угодно, но слово «прогресс» далеко не выражает той будущности, которую может ожидать человечество для своей образованности и просвещения от христианского совершенствования и преуспеяния в развитии тех духовных и нравственных качеств, которые одни могут устроить мир и прочное счастье жизни гражданственной» [55, с. 429].
Одним из важнейших вопросов общественно-педагогического движения был вопрос о характере народной школы, о смысле школьного обучения самого массового податного сословия - крестьянского.
Известный русский просветитель, основатель «Земледельческого журнала», пропагандист передовых сельскохозяйственных технологий, С. А. Маслов (1793 – 1879), ставший инициатором создания в 40-е годы XIX в. при Московском обществе сельского хозяйства комитета для распространения в народе грамотности, являлся поборником распространения в первую очередь такой грамотности, которая была бы неразрывно связана с церковным, духовно-нравственным воспитанием, и одновременно выступал против грамотности чисто внешней, считая её обоюдоострым оружием, которое при неправильном употреблении может сделать человека несчастным, разрушить не только его личную жизнь, но и общественные устои [См.: 12].
В конце 50-х годов против функциональной грамотности выступил В. И. Даль. Он считал, что грамота в чистом виде далеко не всегда полезна, более того, зачастую опасна для крестьянина, так как выбивает его из рамок крестьянского сословия, а, значит, разрушает народную нравственность. Так, в своем письме редактору «Русской беседы» А. И. Кошелеву он высказывает мысль, что «грамотность – только средство, которое можно употребить на пользу просвещения, и на противное – на затемнение. Можно просветить человека в значительной степени без грамоты, и может он с грамотой остаться самым непросвещенным из невежей да сверх того и негодяем. Грамотность сама по себе ничему не вразумит крестьянина, она скорее собьет его с толку. Перо легче сохи, вкусивший без толку грамоты норовит в указчики, а не в рабочие. Норовит в ходоки, мироеды, а не в пахари; он склоняется не к труду, а к тунеядству» [27, с. 258]. Таким образом, В. И. Даль призывал, прежде всего, к нравственному просвещению народа на принципах православной религии.
Противоположную точку зрения на народное образование высказал в своей статье в «Журнале для Воспитания» некий К. [15]. Он доказывал, что традиционное содержание образовательного и воспитательного процесса, основанное на церковной грамоте и народном благочестии, необходимо заменить набором естественно-технических знаний, так как наблюдательность, любознательность и неодолимая тяга к естественным знаниям органически присущи русскому народу. А для такого коренного переворота необходим и принципиально новый учитель, так как дьячки и семинаристы, получившие одностороннее, схоластическое образование, лишенное всяких жизненных начал, являются главным тормозом на пути «реального» образования.
В 1859 г. в «Домашней беседе» появилась статья под названием «Курьезная вещь» [23], в которой неуказанный автор полемизирует с К.
Церковная грамота, говорит он, не есть нечто отсталое и отжившее. Напротив, она духовно возвышает человека, дает такой идейный багаж, который способствует разностороннему развитию, формирует добрую общественную нравственность. Любовь к духовной мудрости, стремление к возвышению своей собственной души вовсе не означает, что русский крестьянин в области материального образования останавливается лишь на умении читать Псалтирь и Часослов. «Правда, наш мужичок не слушает курсов политической экономии, не занимается химическим исследованием почв, и смеется втихомолку при толках о рациональном хозяйстве: но посмотрите, как при случае умно и метко ставит он в тупик самых велемудрых печальников его благоденствия! Войдите с хорошим и опытным домохозяином в толки о земледелии, овцеводстве, пчеловодстве и т.п. Пожалеем лучше о наших рациональных теоретиках, которые не берут уроков у простого мужичка» - пишет автор «Домашней беседы» [23, с. 183-184].
Задаваясь вопросом о причинах такого возвышения естественного образования, он приходит к выводу, что прогрессисты смотрят на крестьянина не как на свободную личность, в своих высших духовных запросах ничем не отличающуюся от глубоко образованных людей, а как на функциональную машину, которая, чем совершеннее, тем более удобна в эксплуатации. Он пишет: «Не от того ли пришли вы к такому выводу, что почитаете народ производительной силой в материальном отношении и вовсе забываете о духовной его стороне? Как видно, вы хотите выдрессировать человека, как дрессируете вашу собаку, чтобы она бойче доставляла дичь к вашему столу; как обучаете лошадь, чтобы она хорошо ходила у вас и под верхом и в оглоблях… Вы… смотрите на крестьянина, как на какую-то машину, которая, по вашему, идет медленно, потому что цепляется за что-то, и устраняя это что-то, хлопочете о том, чтобы она пустилась быстро вращаться в ваше удовольствие» [23, с. 185].
Духовная основа человека делает его свободным. Помня заповеди Божии, он, несмотря ни на какие запрещения, не пойдет работать в церковные праздники, а свободное время может употребить на молитву и богомыслие. Потому-то прогрессисты и желают совсем оплотянить русского человека, чтобы «во имя прогресса, гуманизма и индустрии» сделать его «ослом подъяремным».
Далее автор «Домашней беседы» отвергает обвинения в адрес духовного образования в схоластичности и нежизненности. Он доказывает, что духовное сословие является единственной реальной общественной силой, возвышающей деревню в духовном, культурном и, даже, внешне-цивилизационном отношении. Стремление выдавить духовенство из школы он связывает с общеевропейской секуляризационной тенденцией. Научение вере, - пишет автор, - «цель истинно-русского, православного образования, которое по этому имеет характер не какой-нибудь дрессировки двуного, бесперого существа, а приготовление человека к достижению высших целей его бытия» [23, с. 186]. И это является причиной обвинения духовного образования в односторонности. Оно, говорят прогрессисты, основанное на одной, главной идее «чистой веры и православия» «производит застой», «не дает простора уму», «стесняет его деятельность» [23, с. 187-188].
Однако, как утверждает автор, всякий из размышляющих людей старается о том, чтобы в многообразной умственной деятельности его было единство, гармония. «В чем же, - вопрошает он, - односторонность, например, семинарского образования, если… все проникнуто одним началом, устремлено к одной цели и выводит человека на свет с серьезным складом ума, с убеждениями, единственно приличными человеку-христианину, с готовностью содействовать всякому начинанию истинно-полезному для блага человечества» [23, с. 188]. Далее автор подчеркивает, что цель и назначение человека не обусловливается только временным благосостоянием, что «по железной дороге он не уйдет от смерти, не улетит на аэростатах», и что придет пора, когда с запасом мирских сведений он явится «нищим и безумным» там, где современные идеи ни к чему не годятся [23, с. 189].
Невиданный рост числа школ, открытых духовенством в 1861 – начале 1862 года и ситуация вокруг обсуждения проекта общего плана устройства народных училищ вызвали целую волну критических публикаций в либеральных органах печати. Высказывались не только сомнения в достоверности заявляемых цифр числа церковных школ, но и требования устранить духовенство от влияния на народное образование. Ряд публикаций выступлений общественных деятелей и публикаций в православных периодических изданиях должен был дать церковный ответ на эту критику.
Свое мнение, согласное с церковными взглядами, о новом устройстве народных училищ изложил в своей записке «О первоначальном обучении народа» Н. П. Гиляров-Платонов [См.: 38, с. 209]. В частности, он высказывал глубокое убеждение, что в сложившихся условиях начальное обучение должно принадлежать духовенству, так как, во-первых, это соответствует народной традиции, во-вторых, повсюду уже существует много маленьких школ грамоты духовенства и, в-третьих, других учителей в настоящее время у народа нет.
Гиляров-Платонов подверг критике предложение готовить учителей в специальных учебных заведениях. По его мнению, вряд ли в конкретных условиях человек, получивший высшее образование, при наличии стольких мест по государственной службе и перспективе карьеры, поедет в село. Привлечь их можно будет только подкупом. А это – потеря морали: «они будут ненавидеть народ и будут презираемы народом» [38, с. 210-211]. Спустя несколько месяцев, те же аргументы повторил в «Записке о народных училищах» Т.И.Филиппов. [См.: там же, с. 211].
В 1862 году во второй части журнала Санкт-Петербургской духовной академии «Христианское чтение» появилась статья без подписи с характерным названием – «Русское православное духовенство, обвинения против него и его цивилизаторская деятельность: современные заметки» [См.: 43].
Автор указывает на ненормальность положения духовенства: государство смотрит на духовное сословие только как на свое внешнее орудие, духовенство принижено в своем отношении к другим сословиям. Оно зависит от крестьян, зависит от помещика, его не принимают в свой круг «образованные». Либеральная интеллигенция, столько ратовавшая за просвещение крестьянства, отказывалась не только помогать духовенству в создании и поддержании крестьянских школ, но даже не желала видеть огромной проделанной работы, которая уже давала реальный результат. И, тем не менее, духовенство оставалось наиболее деятельной общественной силой. Оно «без шума продолжало свое дело учительства, не имея материальных средств и не встречая ни малейших признаков общественного сочувствия» [43, с. 625].
Жизнь основной массы духовного сословия – это жизнь среди народа и вместе с народом. Народные радости и несчастья – это радости и несчастья русского духовенства. И в силу этого оно способно было взять в свои руки образование крестьян. Разделяя с крестьянством его образ жизни, оно одновременно духовно и культурно возвышалось над ним. Поднимая проблему отчужденности крестьянства – основной массы населения России – от других сословий, автор признает духовенство единственной силой, способной обеспечить органичное развитие народного образования на селе.
В конце статьи автор отвечает еще на одно обвинение, выдвинутое против духовенства – что оно открывает школы не по движению собственного сердца, а по прямому административному указанию начальства. Он считает, что административное предписание духовенству об открытии сельских школ было необходимо по двум причинам.
Первая – это следствие подчинения духовенства государственной машине – привычка «действовать только по предписанию», ничего не предпринимать без указания начальства, «чтобы не попасть в беду с непрошеным усердием на пользу общую» [43, с. 654]. Вторая причина – сопротивление помещиков распространению грамотности среди их крестьян – в совсем недавнем прошлом крепостных, а теперь – временнообязанных.
Такие обвинения в формальном характере школ, открываемых духовенством, были достаточно распространены в либеральной печати. Типичной для этой группы публицистических материалов является статья профессора И. Беляева «Ответ тульским епархиальным ведомостям», помещенная в газете «День» [См.: 4]. В ней автор утверждает, что в церковных школах, открытых «по щучьему велению» и похожих на «потемкинские деревни»… вовсе нет учеников. В ответ на это на страницах православной периодической печати приводятся обширные статистические и другие данные, свидетельствующие о реальном значении духовенства в деле народного образования. Кроме того, министерство внутренних дел поручило отдельным губернаторам проверить сведения, доставленные епархиальными властями. Результаты проверок полностью совпали с первоначальными сведениями.
В феврале 1862 года в том же журнале «Православное обозрение» снова был рассмотрен вопрос об участии духовенства в народном образовании [См.: 29].
«Народные школы со времени возникновения их находятся в руках духовенства, а дело народного образования у нас подвигается неуспешно, и народные школы до сих пор находятся в дурном положении» - таков главный аргумент либеральных оппонентов. Однако, подобно автору цитировавшейся выше статьи из «Христианского чтения», автор «Православного обозрения» считает, что в России его времени просто нет другого образованного слоя, который бы мог возглавить народное образование и в целом миссию культурного просвещения крестьянства.
Государственная казенщина внецерковного образования, отчужденность власти от народных низов, а значит и народной школы, смыкается с отчуждением от народа «образованного общества». Последнее не способно ни заинтересовать народ к делу народного образования, ни передать ему что-либо применительно к его понятиям и языку.
Будучи чуждой для народа по образу жизни, по представлениям об окружающем мире, даже по языку, «образованное общество» - формирующаяся «интеллигенция» - оказывается неспособной на культурное и цивилизационное лидерство по отношению к простому народу.
Таким образом, на рубеже 50-60-х годов XIX столетия в периодической печати развернулась напряженная дискуссия, посвященная судьбам народной школы и месту в ней православного духовенства. Спустя полвека критика формирующейся «интеллигенции» консервативными православными публицистами продолжилась в том же русле на страницах знаменитого в начале ХХ века сборника «Вехи».
§ 2. ВЫДАЮЩИЕСЯ РУССКИЕ ПЕДАГОГИ И МЫСЛИТЕЛИ О НАЗНАЧЕНИИ И СМЫСЛЕ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ
Вторая половина XIX века – это период становления научной педагогики. Многие русские мыслители и педагоги, увлеченные идеей народного просвещения, разрабатывали принципы построения школьного образования, его цели, задачи, методы. Все педагогическое наследие этого времени можно условно разделить на два направления: традиционно-религиозное и либерально-гуманистическое.
Представители первого направления все здание народной школы предлагали основать на религиозно-нравственном фундаменте. Иными словами приоритет в образовании они отдавали нравственному воспитанию, основанному на традиционной для России православной вере. Будучи сторонниками христианской антропологии, многие русские религиозные философы (И. В. Киреевский, В. В. Зеньковский, И. А. Ильин, В. В. Розанов и др.) выделяли ряд основополагающих принципов нравственного воспитания: гармоничное развитие всех сторон человеческой личности (в первую очередь духа, и уже затем души и тела), церковность, самоценность и суверенность личности, целостность и духовную свободу, ведущих человека к самовоспитанию и постоянному нравственному совершенствованию.
И. В. Киреевский в своей работе «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» (1852) пришел к заключению, что корень образованности России живет в народе и, что самое важное, в его святой Православной Церкви. Отсюда он делает вывод, что прочное здание просвещения в России может быть построено только в том случае, если образованный класс, способный вырабатывать общественное самосознание, почувствует потребность в новых умственных началах и от одностороннего европейского просвещения обратится к чистым источникам православной веры. «Одного только желаю я, - заканчивает статью Киреевский, - чтобы те начала жизни, которые хранятся в учении святой Православной Церкви, вполне проникли убеждения всех степеней и сословий наших, чтобы эти высшие начала, господствуя над просвещением европейским и не вытесняя его, но напротив, обнимая его своей полнотою, дали ему высший смысл и последнее развитие и чтобы та цельность бытия, которую мы замечаем в древней, была навсегда уделом настоящей и будущей нашей Православной России…» [17, с. 213]. В «Записке о направлении и методах первоначального образования народа в России» он заключает следующее: направление народного образования должно стремиться к развитию чувства веры и нравственности преимущественно перед знанием, а лучшее средство к этой цели – «изучение словенского языка, дающее возможность церковному богослужению действовать прямо на развитие и укрепление народных понятий» [17, с. 139].
В. В. Розанов полагал, что для того, чтобы соблюсти основной принцип образования - сохранение индивидуальности, - нужно оставлять ребенка как можно дольше в семье, а потом поставить его как можно ближе к Церкви. Только семья и Церковь, по его мнению, индивидуальны в способах своего воздействия на человека: "Они относятся к этому не по сознанию долга, а потому внутренни, знают лицо в человеке" [40, с. 98].
Искренне проповедуя идеи православной философии, он считал, что каждому человеку от рождения свойственно стремление к постижению религиозных норм и доктрин, которое носит неосознанный, наивный характер. Сделать это стремление сознательным, просвещенным – и есть первостепенная задача образования. Представления об образовании лишь как о средстве трансляции научных знаний, по его мнению, есть глубокое заблуждение, своеобразные «сумерки просвещения», иллюзия, в плену которой находится современная система просвещения России. Отсюда автор делает вывод о главенствующей роли Церкви в системе образования, а в содержании образовательного процесса – проповеди православия.
К. Д. Ушинский, основоположник научной педагогики в России и реформатор школы, предложил собственную концепцию содержания образования. Он показал, что человека можно развивать "гораздо более и прямее: религией, языком народным, географией, историей, изучением природы и новыми литературами" [52, т. 3, с. 48]. Этот состав предметов дополнялся и другими предметами, но в целом новое содержание предполагало три блока: отечественная (или народная) культура, религия и наука. При этом ученый вовсе не отбрасывал классическое и реальное образование, предлагаемый им вариант органически вбирал в себя все ценное, что было в прежних формах, от естественных наук и живых иностранных и классических языков до форм и методов воспитания и обучения. Заслуга Ушинского в том и заключается, что он, проанализировав историю и современное состояние мирового, в том числе и российского, образования, показал, что ведущей тенденцией современного развития воспитания и образования является переход на национальную, научную, а также христианскую основу [26, с. 106-107].
Теория Ушинского представляется многомерной, поскольку исходное понимание человека и цель его воспитания у него переплетаются в трех точках - человек, народ, Бог. То есть человек у Ушинского понимается как собственно человек (человек в антропологическом смысле, состоянии); как человек, принадлежащий определенному народу; как человек, несущий в себе образ Божий. В то же время цель воспитания человека мыслится у Ушинского и как развитие человека самого по себе; и как развитие человека по мере народа, к которому он принадлежит; и как развитие по образу Божию.
Русское воспитание - дух школы, ее направление, ее цель - должно отвечать, согласно Ушинскому, идеалам русского народа "сообразно истории нашего народа, степени его развития, его характеру, его религии". И уже в одной из своих первых педагогических работ ученый приходит к выводу: "Есть только один идеал совершенства, пред которым преклоняются все народности, это идеал, представляемый нам христианством. Все, чем человек как человек может и должен быть, выражено вполне в божественном учении, и воспитанию остается только прежде всего и в основу всего вкоренить вечные истины христианства. Оно дает жизнь и указывает высшую цель всякому воспитанию, оно же и должно служить для воспитания каждого христианского народа источником всякого света и всякой истины. Это неугасимый светоч, идущий вечно, как огненный столб в пустыне, впереди человека и народов; за ним должно стремиться развитие всякой народности и всякое истинное воспитание, идущее вместе с народностью" [24, с. 394].
Следовательно, христианская религия - это не какой-то случайный элемент, который можно ввести в образование, а можно и не вводить, но это фундамент всей современной цивилизации, и без него эта цивилизация, а значит, воспитание и педагогика просто не могут существовать. Ушинский доказывает: "Современная педагогика исключительно выросла на христианской почве, и для нас нехристианская педагогика есть вещь немыслимая - безголовый урод и деятельность без цели, предприятие без побуждения позади и без результатов впереди. Можно ли себе представить, например, сколько-нибудь сносного учителя грамотности даже, который бы не коснулся религиозных истин, если только он не занимается одним механизмом чтения, убийственным для детской головы. Мы требуем, чтобы учитель русского языка, учитель истории и т.д. не только вбивали в голову своим ученикам факты своих наук, но развивали их умственно и нравственно. Но на что же может опираться нравственное развитие, если не на христианство?" [52, т. 2, с. 39].
Отсюда его теория воспитания и подготовки учителя, которая органически вбирает в себя православное христианство. Ушинский был убежден, что "влияние личности воспитателя на молодую душу составляет ту воспитательную силу, которой нельзя заменить ни учебниками, ни моральными сентенциями, ни системой наказаний и поощрений" [24, с. 390]. В своем проекте учительской семинарии Ушинский ставит необходимым условием ее существования строгий православный характер воспитания будущих учителей. Он считает, что учитель должен овладеть всеми методами правильного истолкования Священного Писания, но, прежде всего, он должен полюбить слово Божие, подробно ознакомиться со значением священнодействия таинств, обрядов, также с церковно-славянским языком. Согласно взглядам Ушинского, в устройстве школ должны принять участие представители светского образования и духовенства, потому что именно Церковь хранит в чистоте догматы веры.
Русское воспитание и образование, по мнению Ушинского, невозможны без православной религии так же, как невозможны они и без русского языка, потому что родной язык и христианство (Православие для русского народа) есть те последние вещи, потеряв которые, народ перестает быть народом, он погибает [24, с. 397]. Отсюда и его учебники, построенные на принципах христианства. До революции долго спорили о том, религиозны или атеистичны учебники Ушинского. Точку в этом споре, и, возможно, независимо друг от друга, поставили русские священники, которые пришли к выводу, что Ушинский в своих учебниках через мир внешний учит ребенка любить мир Божий [26, с. 111]. По мнению Ушинского, даже древние формы обрядов, богослужения, сохраненные в Православной Церкви, открывают возможность формирования внутреннего человека. В церковно-славянском языке, на котором совершается богослужение в Православной Церкви, Ушинский находил огромную ценность для воспитания главных основ нравственности человека. Формами влияния на нравственное воспитание детей Ушинский считал службы Великого Поста, Рождества, Крещения, Светлого Христова Воскресения, и эта убежденность Ушинского особенно ярко отразилась во второй книге его "Родного слова". Помещенные там короткие рассказы о кануне Рождества, о водосвятии на Крещение Господне, о Страстной седмице, о Светлом Христовом Воскресении, несомненно, производили сильное впечатление на детей. Весь его метод воспитания направлен на то, чтобы преодолеть бессознательное раздвоение между убеждениями и практической жизнью человека, между религиозными привычками и жизненными принципами, которые, по его мнению, являлись распространенным злом в жизни русского человека.
Главным средством нравственного воспитания он считал именно религию, поскольку одного умственного развития недостаточно для выработки нравственного характера: "Мы убеждены, что очень умный человек может быть и очень большим плутом" [Цит. по: 59, с. 112]. Задача нравственного воспитания заключается в том, чтобы указать человеку, кем он должен быть. Сообразно своему назначению просветить сознание его, чтобы перед глазами его лежала ясно дорога добра, и приучить его поступать так, как он должен поступать. Т.е. нарисовать перед умственным взором юноши или девушки идеал совершенства, показать всю красоту его и зажечь в молодом сердце горячую любовь к этому идеалу, каковым, по мнению Ушинского, является не что иное, как христианство: "Истинной целью жизни должна быть признана та, которая наиболее соответствует душе человека… но такого глубокого понимания души человека, ее коренных свойств, как в христианстве, мы не встречаем нигде" [там же].
Глубоко религиозным человеком был и С. А. Рачинский, знаток Православия, русский просветитель. Им также овладевает философская идея апологии Православия как ядра русской культуры, прозрения исторической судьбы и миссии России, где главный предмет исследования - личность человека, а не человечество в целом. Рачинский, чья деятельность совпала с "хождениями в народ" разночинной и дворянской интеллигенции, следовал выношенной и обдуманной идее народной школы, с желанием служить "темному люду". Он обучил грамоте многие поколения крестьян, создал сельскую школу, "школу благочестия и добрых нравов", школу духовности.
К преподаванию Закона Божия и церковнославянского языка С.А. Рачинский относился с особой ответственностью. Первый предмет он поручал вести только священнику и в форме задушевной беседы, а второй вел сам, считая, что чтение на церковно-славянском языке - это прямой путь к осознанному чтению на русском языке, т.е. путь к прочной грамотности. Высокая грамотность, прочность знаний, умений и навыков отличали его школу от других. При преподавании Закона Божия в школах С.А. Рачинского основное внимание уделялось не столько сообщению массы религиозных сведений, сколько его нравственному и воспитательному значению.
Исходя из своего понимания духовных и практических потребностей крестьянства, С.А. Рачинский создал особый тип русской национальной школы. По его убеждению, народ с его религиозно-просветительским началом нуждается прежде всего в нравственном воспитании, а это открывает возможности для полноценного духовного бытия. Задачу школы он видел в формировании у детей целостного и гармоничного мировосприятия, основанного на нравственных идеалах христианства и гуманизма.
Набожность русского народа, приверженность Православной Церкви – вот тот фундамент, на котором должны «стоять» церковно-приходские школы. Главное положение о народных (церковно-приходских) школах С. А. Рачинский сформулировал к серединке 90-х гг. XIX века. Оно состояло из трех тезисов: «1) лучший из мыслимых руководителей начальной школы есть добрый священник; 2) самый желанный из доступных нам сельских учителей есть диакон, подготовленный долгим учительством; 3) школы низшего разряда никому, кроме священников, поручены быть не могут» [16, с. 458].
Уверенность в необходимости присутствия в народной школе религиозно-нравственных начал существовала и среди других отечественных педагогов. Педагогический деятель Т. И. Филиппов в основе народного воспитания рассматривает «…учение христианское: оно одно может указать человеку, в чем состоит истинное просвещение… предлагаемое православной Церковью». За воспитанием внутреннего мира человека, по Филиппову, следует воспитание, «связывающее человека с его местными, временными и вообще историческими условиями» [Цит. по: 60, с. 132].
К. П. Победоносцев, сыгравший немалую роль в возрождении церковно-приходской школы, в начальной школе видел, прежде всего, хранительницу российских традиций, религиозных устоев, нравственных норм и только, в-четвертых, и в-пятых – собственно место обучения. Идеалом народной школы для него была такая, где учащиеся приобретали минимум элементарных знаний, но зато глубоко впитывали любовь к Богу, уважение к Отечеству и почитание своих родителей. В его любимом детище образование строилось именно по этой схеме.
Религия, по мысли Победоносцева, оживляя в нас сознание Бога и присутствие Божие, дает единство нашей жизни. Это особенно необходимо в условиях цивилизации, развитие которой приводит не только к усложнению жизни, но и к ее расчленению. Успех промышленности основан на разделении труда, успех знания – на специализации наук. Связать воедино нашу раздробленную жизнь может только мысль о Боге и Его отношении к нашей жизни. «Вслед поступкам и делам нашим должен слышаться голос оживляющего духа, напоминающего, что мы стремимся воплотить в жизни высшее начало, видеть перед собою ясный конец и цель ясную. А это возможно только в Боге; лишь в мысли о Боге можем мы обрести равновесие земного бытия, уразуметь идею единства жизни; лишь в мысли о Боге мы сами себя обретаем посреди бесчисленных дробностей жизни» [34, с. 489].
По мнению Победоносцева, начала нравственного учения непрочны и шатки, если они не коренятся в вере. Вера – единственный источник силы, который помогает отринуть злое и избрать благое, различить ложь и правду, определить цель жизни. Цель воспитания – образовать характер в человеке на основе соединения Евангельской любви и знания. Победоносцев постоянно напоминает, что детей необходимо учить живой вере. «Мало учить только, как жил и учил и умер и воскрес Господь Иисус: надо детям ощутить, что нельзя им жить без Господа Иисуса, что слова Его и речи должны перейти в их жизнь и в их природу; чтобы они поняли и ощутили, что значит носить имя Христово, быть христианином, что значит ходить перед Богом, хранить правду в душе и страх Божий, то есть хранить чистоту свою перед Богом. И тот, кто учит их, должен помнить, что дети смотрят в глаза ему и не только слушают речи его и уроки, но ищут в нем видеть христианина, хранящего и творящего правду…» [34, с. 492].
Он резко критически относился к модным нововведениям земской школы, склоняющейся зачастую либо к некритическому подражанию западноевропейским образцам, либо к бездумной самодеятельности. В представлении К. П. Победоносцева «стремление к всеобщему просвещению» отдаляет школу от реальной действительности. Детям нужны такие конкретные знания и такие практические умения, нужна такая школа, которая «люба народу», а не та, куда насильно пихают «детей доктринеры обязательного общеобразовательного обучения, этим нарушая «свободу человека»» [5].
Распространение западноевропейского рационализма в широких кругах русского общества привело к тому, что теперь все надо было доказывать научно, а не ссылками на давность и авторитеты. И потому, отвергнув христианский нравственный идеал в воспитании, данный человечеству Богом, русская «просвещенная» интеллигенция принялась формировать новый нравственный идеал, основанный на разуме и науке: при этом у кого-то преобладали собственные наблюдения и размышления, а у кого-то – идеи западноевропейской педагогики, считавшейся более научной и твердо обоснованной, к тому же проверенной опытом жизни. Таким образом, в стройный и гармоничный христианский идеал были внесены неустойчивость и разнородность человеческих измышлений и умопостроений.
Представителями этого либерально-гуманистического направления в педагогической мысли являлись идеологи земской школы. Их педагогический идеал так же, как и у сторонников религиозного воспитания, опирался на признание приоритета личности в образовании. Однако, основанием для такого воспитания служила не вера в Бога, а общечеловеческие ценности, либо национальный идеал, возвышающийся впрочем над своей религиозной основой. Таким образом, произошло закрепление тенденции оттеснения религии на второй план и расщепления народного сознания: его религиозные убеждения теперь перестали соответствовать жизненным принципам и тем знаниям, которое получались им в школе.
В. Г. Белинского с полным правом называют основоположником просветительской концепции воспитания, утвержденной, прежде всего, на демократических принципах, так как он первым подверг всесторонней критике официальную систему просвещения [См.: 3]. Он заложил основу новой, гуманной системы воспитания, в которой в качестве национального образовательного идеала выступает идея всестороннего умственного, нравственного, эстетического развития человека. Далее его педагогическую концепцию развивают Н. А. Добролюбов и Н. Г. Чернышевский.
В своей работе «Антропологический принцип в философии» (1860) Н. Г. Чернышевский утверждал, что основанием антропологии должны служить естественные науки. «Мы требуем, чтобы воспитатели высказывали более уважения к человеческой природе и старались о развитии, а не подавлении внутреннего человека в своих воспитанниках, и чтобы воспитание стремилось сделать человека нравственным – не по привычке, а по сознанию и убеждению» [57, с. 24]. Чернышевский считал все явления, в том числе и «нравственного мира», жестоко подчиненными закону причинности и внешним обстоятельствам. Поведение и качества человека формируются только условиями его существования и воспитанием, причем основную роль здесь играют причины социальные, подчеркивал он. Таким образом, в человеке все признается прекрасным, а все зло в нем относится на счет внешних факторов, формирующих условия существования человека. Однако, здесь явно не учитываются те дурные страсти и наклонности, которые внутренне присущи каждому человеку и которые нуждаются в ограничении и обуздании.
Таким образом, представители революционно-демократического направления в поисках идеала национальной образовательной системы ориентируются на гуманизм в воспитании, сущность которого состоит в том, чтобы относиться к другим людям как к самому себе, учитывая права, свободу, счастье и достоинство личности. Основанием же такого воспитания, как видно, является не вера в Бога, а вера в абсолютную неиспорченность человеческой природы, которая при условии хорошего воспитания и благополучной социальной обстановки не способна ко злу. Как видно, этот воспитательный идеал достаточно идеалистичен и далек от реальной жизни и научных данных.
Тем не менее, эти педагогические воззрения в русской мысли распространились (и продолжают распространяться до сего дня) довольно широко. Одним из самых ярких их носителей являлся Л. Н. Толстой. Его педагогическая система заключает в себе следующие основные положения. Природа детей – совершенна и гармонична, а взрослых, в силу испорченности воздействием на нее современной культуры и цивилизации, напротив, несовершенна и негармонична. Отсюда следует, что единственным критерием педагогики должны быть свобода и опыт. Школа должна быть свободным учреждением, т. е. не иметь ничего принудительного для детей, и целью ее является исключительно передача сведений и знаний, без вмешательства в нравственную сферу, в формирование верований, убеждений и характера учащихся. Исходной и отправной точкой всего воспитания может поэтому быть только конкретный индивидуальный человек, а не отвлеченный человек и даже не человечество. Таким образом, Толстым отвергаются все твердые основания педагогики, все авторитеты, идеалы и ценности, кроме ценности свободы (читай: анархии) личности, а сама педагогика становится шаткой, приспособленческой.
Что интересно, в конце жизни Л. Н. Толстой отказался от этой своей педагогической системы, придя к совершенно противоположным выводам: «Было бы большим грехом и преступлением, если бы вы, сельские учителя, не постарались, насколько это в ваших силах, заложить в восприимчивые, алчущие правды сердца порученных вам детей, основы вечных, религиозных истин и настоящей христианской нравственности, которая так легко воспринимается детскими душами» [Цит. по: 16, с. 492]. Религиозно-нравственное учение о смысле жизни он сделал теперь фундаментом всякого личного развития и образования, придал своей педагогике социальный характер, устранив прежние крайности индивидуализма. Однако, именно первая педагогическая его система имеет наибольшее количество последователей даже до сегодняшнего дня. И именно она возымела сильный резонанс во всей педагогической мысли.

ВЫВОДЫ ПО 2-Й ГЛАВЕ
Во второй половине XIX столетия в периодической печати и в философско-педагогической среде развернулась дискуссия, посвященная судьбам народной школы и месту в ней православия. Особенностью этой дискуссии было то, что она проходила в характерной для этих переломных лет рационалистической, насыщенной поверхностными штампами атмосфере «господства фраз», когда формирующийся особый слой «образованной публики», оторванный от жизни народного и государственного организма и получивший вскоре название «интеллигенции», претендовал на то, чтобы быть исключительным выразителем «общественного мнения». Но именно в это время формируются основные принципы развития народной школы. Все педагогическое наследие этого периода можно условно разделить на два направления: традиционно-религиозное и либерально-гуманистическое.
Представители первого направления (И.В. Киреевский, К.Д. Ушинский, Т.И. Филиппов, К.П. Победоносцев, В.В. Розанов и др.) выделили своеобразные методы и принципы обучения: принцип превалирования воспитания над образованием, принцип воспитания и образования осуществляемый сугубо священнослужителями, принцип духовности в обучении. Основой преподавания всех предметов, как и в древности, оставалась православная вера.
Распространение западноевропейского рационализма в широких кругах русского общества привело к тому, что, отвергнув христианский нравственный идеал воспитания, данный человечеству Богом, русская «просвещенная» интеллигенция принялась формировать новый нравственный идеал, основанный на разуме и науке. Представителями этого либерально-гуманистического направления в педагогической мысли являлись идеологи земской школы. Их педагогический идеал так же, как и у сторонников религиозного воспитания, опирался на признание приоритета личности в образовании. Однако, основанием для такого воспитания служила не вера в Бога, а общечеловеческие ценности, либо национальный идеал, возвышающийся впрочем над своей религиозной основой. Обучение и всестороннее развитие личности (которое, впрочем, не касалось ее духовной составляющей) выступало на первый план, воспитание и духовное развитие не имели существенного значения для достижения педагогического идеала. Таким образом, произошло закрепление тенденции оттеснения религии на второй план и расщепления народного сознания: его религиозные убеждения теперь перестали соответствовать жизненным принципам и тем знаниям, которые получались им в школе.

ГЛАВА III. ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКАЯ И ЗЕМСКАЯ ШКОЛЫ В СИСТЕМЕ НАЧАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИИ (1864-1917)
§ 1. ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА В СФЕРЕ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ. ПРОБЛЕМА ФИНАНСИРОВАНИЯ ЗЕМСКИХ И ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКИХ ШКОЛ
Начало второй половины XIX столетия в России характеризовалось большими изменениями. Эпоха «великих реформ» Александра II отличалась удивительным благородством замыслов и не менее удивительным отсутствием ожидаемых результатов. Впрочем, это не мудрено. Реформаторы по старой привычке, прочно утвердившейся в руководстве страны с «легкой» руки Петра Великого, решили преобразовывать «косную» российскую действительность по «просвещенному» западноевропейскому образцу. Итоги оказались весьма плачевными: общественная стабильность была безвозвратно подорвана, а долгожданные «свободы» явились лишь питательной средой для политического терроризма. Уступая напору либеральных требований русского противоцерковного общества, царская власть решилась пойти на гибельные для России компромиссные реформы, одной из которых было учреждение Александром II земств – органов местного самоуправления, формируемых непосредственно обществом. Земства в России сделались оппозицией министров, губернаторов, да и всего правительства. Через них в России появилось гибельное двоевластие: «земства стали государством в государстве» [46, с. 61].
Понимание того, что грамотность является силой, которая имеет созидательное или разрушительное влияние в связи с тем, какое направление ей будет сообщено, создало предпосылки для острого противостояния в борьбе за народную школу между либеральными силами и духовной властью. Приверженцы светского образования рассматривали ведущую роль Православной Церкви в обучении народа как фундаментальное препятствие на пути либеральных преобразований. В прессе все более настойчиво звучали голоса о том, что в церковно-приходских школах не учат, а развращают детей: «их не развивают, а забивают, их учат верить во все старинные поповские сказки и строго держаться всех суеверий и предрассудков» [18, c. 56]. Неоднократно озвучивалась идея о передаче начальных народных училищ в исключительное веденье светского начальства. Духовенство же в свою очередь подчеркивало, что современное просвещение, активно распространяемое в народе, развращает сознание подрастающего поколения, настраивает его на бунтарский лад.
Тем не менее, в условиях поиска государством компромисса с обществом, тенденции светской власти к устранению духовенства от дела народного просвещения были усилены. Проекты устава общеобразовательных учебных заведений и общего плана устройства народных училищ, опубликованные Министерством народного просвещения в 1862 году выдержаны именно в русле либеральных прогрессистских идей. Ключевое положение объяснительной записки к проекту гласит: «преподавание во всех учебных заведениях различных разрядов должно иметь одну формальную цель – воспитание человека (выделено в тексте). Чтобы пользоваться разумно правами человека, необходимо развить в массах сознание этих прав, возбудить любовь к труду разумному и поселить в каждом уважение к самому себе и к человеку вообще» [Цит. по: 33, с. 264].
Группа духовенства Московской епархии, рассмотрев указанные проекты, дали к ним свои комментарии в «Православном обозрении» [33]. В статье говорится, что разработчики Устава и объяснительной записки к нему не ставят больше перед собой цели религиозно-нравственного воспитания. Авторы подчеркивают несообразность указанной цели образования и воспитания для православной страны. Они говорят о том, что кроме прав, у человека есть еще и общественно-значимые обязанности, к пониманию и исполнению которых должно быть подготовлено подрастающее поколение.
«Между общечеловеческим и православно-христианским образованием есть различие, - пишут они. - Кодекс общечеловеческих прав и обязанностей шаток и неопределен; а Евангелие и церковное учение твердо и ясно. Все здравое в общечеловеческом общежитии вошло и в учение православной Церкви; но в нем есть еще более. Христианство не унижает, но возвышает человеческое достоинство. Поэтому надобно стараться сделать не человеком только, но и христианином. Для народа православного безусловно необходимо образование собственно христианское. Религиозное наставление, основанное на началах православной веры, должно быть главной целью образования народа» [33, с. 270]. Но эти замечания правительством услышаны не были.
Реальные преобразования системы образования начались только в 1864 году, когда вышло «Положение о начальных народных училищах», которое окончательно поставило точку в соперничестве светской и церковной школы. Согласно ему все церковно-приходские школы духовного ведомства, открываемые православным духовенством в городах, посадах и селах, с пособием или без пособия от казны, местных обществ и частных лиц становились подчиненными светским училищным советам. Министерству просвещения предоставлялась полная руководящая роль в народном образовании и вменялось в обязанность учреждать школы по всей империи. Кроме него народные училища могли учреждаться земством, городскими и сельскими обществами, частными лицами, а также различными государственными ведомствами. На первых порах земства не особенно заботились о народной школе. Некоторые даже не знали, стоит ли им вмешиваться в школьное дело.
Желая сблизить два ведомства для полного единства в их действиях, император назначает министром Народного просвещения обер-прокурора Священного Синода графа Д. А. Толстого. Рассчитывая на помощь земств, он рассылает уведомления им с просьбой об оказании поддержки церковно-приходским школам. Но к такой просьбе большинство общественных учреждений отнеслось довольно странно, увидев в ней «…стремление обер-прокурора устранить земства от непосредственного участия в деле народного образования» [56, с. 56]. Подобные рассуждения говорили о том, что к этому времени земства уже определились со своим отношением к школе и причисляли себя к главным инициаторам распространения грамотности среди крестьян. Земства через училищные советы стали активно заниматься не только хозяйственной, как было предписано законом, но и всеми остальными сторонами школьной жизни. В реальности именно земства, а не Министерство народного просвещения встали во главе школьного дела в провинции.
Имея в руках достаточно солидную финансовую базу, основанную на налогах, собираемых с местного населения, они выделяли немало средств для своих школ, и благодаря этому имели возможность и стремились сохранять независимость в учебной деятельности, добивались права на расширение учебных программ и планов, изменение методов обучения.
Однако, необходимо заметить, что долгое время взгляды земства на сущность и основные задачи народной школы колебались. Земство не понимало ясно значения народной школы в общем ходе народной жизни. Часто, руководясь главным образом экономическими соображениями, оно стремилось устроить школу подешевле, попроще, бросаясь на дешевые педагогические новинки («амбулаторные» и передвижные школы, школы профессионального характера и т.д.). Тем не менее, позднее, нанимая профессиональных преподавателей и хорошо оплачивая их труд, земские школы все же сумели выйти на достаточно высокий уровень преподавания.
Начиная с 70-х годов XIX века, между земствами и правительством началась борьба за народную школу. Последнее стремилось взять в свои руки руководство школьным делом, возлагая при этом расходы на общественные организации.
Перед земскими средствами и влиянием светской администрации ничем не обеспеченная и оставленная в немилости церковная школа выстоять не могла. Церковно-приходские школы стали постепенно приходить в упадок, исчезать, а многие просто передавались в полное ведомство земств. Большинство же оставшихся влачили жалкое существование.
Происходившие в стране события, крестьянские и студенческие волнения, возникновение революционных кружков, польское восстание и, наконец, покушение Д. В. Каракозова на Александра II, не могли не отразиться на усилении полицейско-охранительных функций государства и политике правительства, проводимой в области образования. Однако увязать падение авторитета власти, рост политических преступлений с уменьшением роли Церкви в начальном образовании народа, не получавшего теперь с детства твердых основ христианской веры, в тот момент никто не смог. Более того, 11 февраля 1867 года состоялось Высочайшее повеление о передаче Министерству просвещения всех школ Министерства государственных имуществ в Европейской России, - школ, развившихся под непосредственным заведованием приходского духовенства.
25 мая 1874 года было издано новое «Положение о начальных народных училищах». По нему, с одной стороны, все начальные народные училища, кроме духовных, сосредоточивались в Министерстве народного просвещения, с другой стороны, были усилены гонения на домашние школы дьячков и пономарей, которые по своему духу и методу были церковными. Понятно, что если бы причиной падения этих школ было только неудовлетворительное преподавание, то они исчезли бы сами собой. Между тем их преследовали так настойчиво, как не преследуют учреждения, умирающие своей собственной смертью.
В министерско-земском училище приходской священник не мог быть руководителем и воспитателем подрастающих поколений, а являлся лишь наемным урокодателем по Закону Божию, имеющим два часа в неделю, и своим влиянием совершенно уступал учителю. Духовенство было лишь приглашаемо к преподаванию, где заблагорассудит светское начальство, и во всем было ему подчинено. Его место в наблюдении за школами и направлением обучения в них занимали члены от земства и представители дворянства. Функции же духовенства в ведении самого школьного дела занимали во многих учебных заведениях, по мнению сторонников ведущей роли церкви в просвещении, «стриженые особы женского пола и не стриженые, но зато не чесаные особы мужского пола, относившиеся обыкновенно, если не враждебно, то с презрением к Церкви» [18, с. 48].
Для того, чтобы лучше понять обстановку, царящую в земской школе, приведем типичную ситуацию отношения земских учителей к предметам религиозного цикла, описанную священником Е. Сердобольским.
На уроке закона Божия один из учеников рассказывает о пророке Ионе и о пребывании его в чреве кита. Во время рассказа мальчик улыбается, видя поддержку в классе. Священник (являвшийся не только законоучителем, но и членом уездного училищного совета) поинтересовался такой реакцией ученика на содержание рассказа. Выяснилось, что это не может быть правдой по биологическим законам строения глотки кита. Она для этого слишком узкая и поэтому через нее человек не может проникнуть. О «значимом факте» дети узнали от земской учительницы, зачитывающей им такую информацию из книги Бехтерева. Священник спросил «…что же вы не спросили учительницу объяснить, почему пророк Иона прошел через это горло? – Мы спросили, а она сказала, что больше верит этой книжке, так как ее написал ученый человек» [Цит. по: 60, с. 138].
Из этого примера становятся понятны ценностные идеалы учительницы, явно несовместимые с мировоззрением православного человека и педагога, работающего в церковно-приходской школе. Иррационализм и материализм этой учительницы разрушают основу христианского вероучения, на которой построена вся концепция православной веры и постепенно приводят к вырождению духовности в детях.
При таких обстоятельствах положение священника в местном училище было иногда до того стеснительно и невыносимо, что заставляло его уклониться и от той небольшой доли участия в школьном деле, какая предоставлялась ему «Положением». Однако даже такое участие духовенства не удовлетворяло либеральную часть общества, стремящуюся изменить ход развития страны, заложить свои устои в основы будущего – в подрастающее поколение. Особенно бурно против участия духовенства в деле просвещения народа выступали земства.
В это время правительство начинает понимать, что только своими силами оно не сможет остановить того разгула вольнодумства, который распространился в этот период за счет «прогрессивного» образования в земских школах. В «Положении Комитета Министров» от 12 июля 1879 года по поводу особого совещания о народном образовании, проходившего под председательством графа Валцева, было высказано утверждение: «Духовно-нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведывании народными школами. Такое участие служителей Церкви, по мнению Комитета, необходимо для того, чтобы удовлетворение потребностям народного просвещения не шло путем ложным, а потому вредным для народной нравственности и для общественного порядка. Никакое просвещение, а тем более первоначальное, не может дать благодетельных плодов, не будучи освещено светом веры, и если предоставление повсеместно православному духовенству надлежащего влияния на народную школу ныне на практике затруднительно, то достижение этого в возможно близком будущем должно быть поставлено целью согласованных к сему стараний Министерства Народного Просвещения и Духовного Ведомства, при поддержании тех благих начал, кои преподаны Его Императорским Величеством в Высочайшем рескрипте на имя Министра Народного Просвещения от 25 декабря 1873 года» [39, с. 118].
Исторические события 80-х годов лишь усилили данную тенденцию и склонили правительство к увеличению роли Церкви в просвещении народа. 1 марта 1881 года был убит Александр II. Новый император Александр III заметно усилил самодержавную политику. В его царствование были предприняты действия, направленные к ликвидации последствий многих реформ предыдущего царствования. Было, в частности, пересмотрено и отношение к народным школам.
На заседании Комитета Министров 17 марта 1881 года (при обер-прокуроре Св. Синода К. П. Победоносцеве) бывший министр финансов Абаза заявил, что «преследуемая правительством цель, — доставить народной школе нравственно-религиозное основание, — столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первоначальной важности, что Министр Финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии Государственного Казначейства, счел бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства» [39, с. 116].
Далее он выразил мнение, «что православное духовенство ближе подходит под условия, соответствующие его назначению, в качестве руководителя начальных училищ, чем учителя и учительницы народных школ, среди которых нередко возникали самые вредные и опасные для общества элементы» [там же]. В заключение министр финансов находил «совершенно справедливым и целесообразным, чтобы духовенству была оказываема, в пределах возможности, потребная со стороны Государственного Казначейства денежная поддержка» [там же].
Результатом всех этих обсуждений было постановление Комитета Министров от 26 января 1882 года, по которому дело передавалось на дальнейшее рассмотрение обер-прокурору Св. Синода для согласования вопроса с другими ведомствами. По предложению К. П. Победоносцева, определением Синода от 17—25 сентября 1882 года была учреждена специальная комиссия под председательством члена Синода, архиепископа Холмского и Варшавского Леонтия.
Либеральное общество пыталось противодействовать новым идеям в образовательной политике. В печати стали появляться довольно резкие высказывания, подобные статье барон Н. А. Корфа в газете «Земство» за 1882 год «Быть или не быть Закону Божьему в народной школе?». В «Московских ведомостях» прозвучали заявления радикальных сил о том, что лучшее средство пропаганды – это руководство школой – «взять школу, значит упрочить господство нашей идеи над обществом» [Цит. по: 21, с. 67]. В сложившихся условиях Св. Синод стал настоятельно подчеркивать, что просвещение народа в нераздельной связи с Церковью приобретает важное значение в виду брожения умов, вызванного распространением отрешенного от религии образования. Комиссия, учрежденная при Синоде, разработала проект положения о церковно-приходских школах, который лег в основу будущего законопроекта, определивший церковно-приходской школе ведущее место в системе народного просвещения России.
Комиссия постановила, чтобы Закон Божий занимал преобладающее положение в церковно-приходской школе, а все остальные предметы имели бы второстепенное, вспомогательное значение. При этом имелось в виду не только изучение учебников, а чтение Священного Писания и святоотеческих книг, приучение к основам христианской нравственности, к хранению обычаев и преданий Церкви. Важное место уделялось изучению церковнославянского языка и церковному пению.
К преподаванию в приходских школах комиссия считала необходимым привлекать главным образом священников, а при невозможности— диаконов или псаломщиков. Светские учителя допускались лишь под непосредственным руководством и наблюдением священников.
Цель обучения в церковных школах определялась первым параграфом, в котором говорилось: «Школы сии имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности и сообщать первоначальные полезные знания», и далее в девятом параграфе: «приходские школы нераздельно с Церковью должны внушать детям любовь к Церкви и богослужению, дабы посещение церкви и участие в богослужении сделались навыком и потребностью сердца учащихся. В воскресные и праздничные дни учащиеся должны присутствовать при богослужении, а способные, по надлежащей подготовке, должны участвовать в церковном чтении и пении. Ежедневные занятия начинаются и оканчиваются молитвою» [35].
Попечителям школы, предводителям дворянства и членам инспекции позволялось лишь посещать и осматривать школы, не делая никаких при этом распоряжений, и представлять свои выводы руководителю школы или, в случае необходимости, епархиальному архиерею.
Таким образом, убедившись в своем бессилии самостоятельно помешать проникновению новых идей в образовательную сферу и стремлению антиправительственных сил завладеть школой, правительство выдвинуло на эту борьбу новую силу – ведомство православного исповедания. Исходя из того, что события жизни вытекают из нравственных побуждений, а добрая нравственность, при посредстве веры и образования, всегда возникала, укреплялась и развивалась в истории России под непосредственным руководством православного духовенства, верховная власть связала рост политических преступлений с уменьшением роли церкви в начальном образовании народа. Увеличение ее влияния в просвещении должно было, по мнению власти, обеспечить более или менее спокойное развитие государства.
«Правила о церковно-приходских школах», разработанные Св. Синодом на основе проекта комиссии, были утверждены Александром III 13 июня 1884 г. По этому закону церковно-приходские школы (одноклассные, двухклассные, второклассные) и школы грамоты были сосредоточены в духовном ведомстве. На записке К. П. Победоносцева царь собственноручно написал: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в в
Одновременно с этими методами правительство предпринимает попытки ограничить негативное влияние земской школы. Министерство пыталось урезать учебный курс земской школы, насаждало в ней так называемое формально-грамматическое направление. Кроме того, важным средством влияния на образовательный процесс в земской                  школе правительство видело в соответственно подбираемой литературе. Ведомство просвещения пыталось изъять из обихода земской школы подозрительные учебные книги, созданные в 60-е годы, заменив их благонадежными учебниками.
В начале 90-х годов была предпринята еще одна, более энергичная попытка наступления на земскую школу. Синод внес в правительство предложение отобрать у земств право собирать с населения средства на народное образование и передать его духовенству с тем, чтобы перенацелить эти средства на церковную школу. Однако правительство не решилось на столь резкую меру, затрагивавшую коренные интересы и права земств. Было принято компромиссное решение: обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев обратился в 1893 году ко всем земствам с циркулярным письмом о «единении земства и духовенства» на почве расходов на церковную школу, а одновременно по линии Министерства внутренних дел земским начальникам было предписано «незамедлительно озаботиться» изысканием дополнительных местных средств для поддержания школ, подчиненных духовенству.
Однако, все эти меры не привели к ожидаемым результатам: в 80-90-е годы и тем более позже количество земских школ продолжает расти.
После указа 1884 г. развитие церковно-приходских школ также пошло чрезвычайно быстрыми темпами. Духовенство, таким образом, стало проявлять активность в организации школьного дела лишь после того, как пастырь Церкви перестал быть лицом, посторонним школе или наемным преподавателем в ней, но стал лицом, несущим за школу полную ответственность перед своей совестью, перед Церковью, перед родителями учащихся. После устранения государственных перегородок народное образование стало для духовенства одним из средств просвещения и религиозно-нравственного воспитания народа в соответствии с его пастырским призванием.
Весь период 1884-1893 гг. церковно-приходская школа развивалась в условиях недоверия общества, недостатка материальных средств и нравственной поддержки. Однако указанный отрезок времени, когда практически лишь священники и члены причта учили и обеспечивали становление церковно-школьного дела, стал для православного духовенства годами оценки его просветительских способностей. Возникновение к 1894 году около 30 тысяч церковных школ стало свидетельством того, что Церковь способна заниматься делом народного образования. Крестьянство благосклонно оценивало стремление духовного ведомства предоставить ему исконно-русское образование, поскольку местные средства на церковно-приходские школы в 10 раз превышали казенные ассигнования. Правда, это не обеспечивало достаточной экономической основы, на которую могли бы опереться указанные учебные заведения, однако демонстрировало наличие у них определенной поддержки со стороны части общества.
Вопрос о взаимоотношении между земствами и церковными школами не раз поднимался при обсуждении школьного вопроса. В большей части земств это отношение было доброжелательным, т. к. было ясно, что дело народного образования требовало мобилизации всех духовных и общественных сил, которые могли внести в него какой-либо вклад. Многие земства после 1884 года передавали полностью или частично свои школы духовному ведомству.
Либеральная земская газета «Русские ведомости» писала в это время: «Если церковно-приходская школа, о которой заговорили, должна восполнить недостаток в народных школах, то она будет встречена с распростертыми объятиями» [Цит. по: 39, с. 127].
Однако, большинство земств отказывали церковным школам в ассигнованиях, ссылаясь на недостаточность средств для земских школ. Материальное же положение церковных школ было значительно менее надежным, чем земских. К 1909 г. почти 40 000 церковных школ половину своего дохода имели в случайных и ненадежных добровольных пожертвованиях, тогда как земские школы имели постоянный источник своего благосостояния в земских налоговых обложениях. «Эта несправедливость, — писали в 1909 г. «Церковные ведомости», — еще более увеличивается тем обстоятельством, что в церковных школах учатся дети тех же земских плательщиков, на деньги которых содержатся и земские школы. С течением времени положение церковных школ все больше и больше будет затрудняться: расходы на школу растут, требования к ней предъявляются все более строгие и повышенные, но источник расхода остается одним и тем же, достиг уже крайнего своего напряжения и может только идти на убыли» [Цит. по: 39, с. 127].
Общественно-политические события в России начала XX века лишь укрепляли позицию правительства в покровительстве церковно-приходским школам. В апреле 1902 года появилось новое «Положение о церковных школах», ставшее актом, закрепившим созидание и укрепление церковной школы. Согласно ему церковная школа делилась на две группы:
1) начальную: школы грамотности, церковно-приходскую при церквях городских и сельских, одноклассные и двухклассные, воскресные;
2) учительскую: второклассные, подготавливающие учителей для школ грамоты и церковно-учительские – для церковно-приходских школ.
В области преподавания расширялся курс предметов обучения математики, церковной и гражданской истории, дидактики и др. Кроме того, изданные Св. Синодом в 1903 году новые программы обучения повышали требования для одноклассных и двухклассных церковно-приходских школ, вводили новые предметы. Тем самым, тенденция роста церковно-приходского дела была налицо и в качественном, и в количественном отношении.
Государственные ассигнования, бывшие в предшествующий период эпизодическимиё приобрели характер постоянных и в совокупности с местными средствами позволили провести комплекс мероприятий по созданию системы церковно-приходских школ.
В 1904-1918 годах позиция правительства, не без основания расценивающая просвещение как источник распространения радикальных взглядов, оставалась неизменной. Этим объяснялось стремление власти ограничить влияние земств на народное образование, прогрессивный характер чьих школ не вызывал сомнения. Например, в 1901 году земства были ограничены в расширении своих средств на образование. Однако осуществить эти намерения не удалось. Патриархальная набожность крестьянина у рабочих сменялась равнодушием к религии и тем ценностям, которые проповедовались духовной властью. Как следствие, церковно-приходская школа, несмотря на свою массовость, стала уступать свои позиции в области народного просвещения. Земская же школа, напротив, стала пользоваться большей популярностью, чем другие начальные школы.
В указанный выше период вновь была поднята проблема объединения начального образования в рамках одного ведомства. В годы революции 1905-1907 гг. антицерковные настроения усилились. Многочисленными стали требования о придании образованию светского характера. Некоторые земские гласные прямо заявляли, что церковно-приходские школы из-за низкого уровня обучения надо подчинить земской администрации [Цит. по: 60, с. 42]
Государственная Дума третьего созыва (1907-1912) была призвана окончательно решить вопрос о характере и принадлежности начального образования в России. Центральными темами заседаний, посвященных проблемам просвещения, стали два законопроекта: проект «Положения о начальных училищах», который предусматривал передачу церковно-приходских школ ведомству Св. Синода, и проект финансового закона о введении всеобщего обучения. Совершенно очевидно, что первый законопроект подвергал ломке всю структуру церковно-школьного дела и стремился узаконить в России лишь светский тип народной школы. Сторонники сохранения автономности системы церковно-приходских школ активно сопротивлялись принятию новых законопроектов. Но в результате жестких прений перевесом всего в один голос Государственная дума все же приняла этот законопроект.
Однако царское правительство и сам царь Николай II, видя в церковной школе единственную опору нравственности и правопорядка, оказывали ей всяческое сочувствие и поддержку. В результате вопрос о принадлежности ее остался открытым.
Тем не менее, деятельность III Государственной Думы наносила серьезный ущерб развитию церковно-приходских школ, поскольку она явно покровительствовала либеральной земской школе, а в ее полномочиях было не только определение школьной политики государства, но и распоряжение денежными средствами. Начало ее законодательной деятельности в области народного образования в 1908 году сразу отразилось на финансировании различных типов школ. За пятилетний период (1907-1912) казенные ассигнования увеличились на школы Министерства народного просвещения почти на 400 %, а на школы духовного ведомства – на 80 %. Такое соотношение денежных поступлений в адрес начального образования позволило епископу Евлогию с полной очевидностью упрекнуть Государственную Думу: «Наша церковная школа начинает хиреть в своей нищете и убожестве в то время, как на ее соседку, школу министерскую и земскую, обильно продолжает изливаться золотой дождь» [39, с. 160].
В период обсуждения в Думе последнего законопроекта в «Церковных ведомостях» началась систематическая публикация статей по народному образованию. Так, Липранди писал: «Дума настаивала на необходимости немедленного поднятия и развития народного образования, причем особенно настаивала на национальной школе, каковой именно и является церковная школа. Но именно национальной школе Дума и не пожелала прийти на помощь. Земская школа оказалась в руках революционеров: 22 000 учителей земских школ находятся в ссылке в Сибири. Школа (земская) была и не перестает быть митинговым залом и лабораторией для выделки снарядов и главным убежищем полководцев революции, и лакомым кусочком в смысле получения за ничегонеделание русских народных денег... В нашей школе царит мертвый дух космополитизма, дух уничижения и принижения всего русского, национального, дух умаления царской самодержавной власти, дух неверия, дух отрицания семьи и всего святого, честного, благородного, великого, идеального...» [39, с. 131].
Одним из аспектов новой школьной политики по отношению к церковно-приходским школам, стала задержка ее финансирования казенными средствами. К примеру, в декабре 1907 года одновременно с законопроектом о дополнительном ассигновании 7 млн. рублей на земско-министерские школы группа правых депутатов внесла законопроект об отпуске дополнительного кредита 4 млн. рублей на содержание преподавателей церковно-приходских школ, а также на устройство и открытие новых школ.
Первый из этих законопроектов был принят 15 марта 1908 года. Рассмотрение же второго документа завершилось лишь к 28 мая 1909 года, когда после бурных дебатов прошение было удовлетворено. Тем самым решение о выделении денег на жалование учителям было задержано более, чем на год. И такие случаи были не единичными.
Епископ Митрофан, выступая в Государственной Думе, с горечью говорил о попытках «подвергнуть церковную школу измору», откладывая под различными предлогами назначение субсидий, без которых она не может развиваться и существовать; о «стремлении скрытым образом объединить церковные школы в другом ведомстве, не спросившись даже у того ведомства, которое их создало». Здесь имелись в виду высказанные в Бюджетной комиссии соображения о целесообразности создания единой сети начальных школ под руководством и наблюдением Министерства народного просвещения. «Церковная школа, — говорил епископ, — преимущественно перед светской, воспитывает народ в религиозно-нравственном духе». Представляя собой оплот пастыря в борьбе с отрицательными явлениями жизни, она в качестве таковой вызывает неудовольствие и смертельную ненависть «просветителей». Добиваясь ее уничтожения, эти последние устраняют от влияния на народ пастырей и берут его образование в свои руки. Духовенство, понимая это, не отдает и не может отдать церковно-приходские школы, «ибо это значит, расписаться в собственном бессилии или отказаться навсегда от самого лучшего способа влиять на народ».
Поход против церковно-приходской школы предпринимался широко. Ее собирались для начала «оккупировать», слить с другими школами и «обезличить» путем объединения в одном общем управлении под предлогом, что церковная школа «самым фактом своего существования нарушает стройность школьной системы, нарушает то единство, которое здесь необходимо, а потом уже аннексировать». Епископ возражал, что единство школьного управления могло бы быть обеспечено и другим путем — объединением всех школ под началом духовного ведомства. В аналогичном духе выступил священник Машкевич, говоривший о «тяжком кризисе русской школы, в руках своих непризнанных обновителей обратившейся в прибежище полководцев революции» [39, с. 130-131].
Еще одним средством борьбы либерально-настроенных кругов с церковно-приходской школой стала процедура их введения в сеть всеобщего обучения, составление которой находилось всецело в распоряжении уездных земских управ. Поэтому при включении церковных школ в сеть, приоритет находился на стороне светских начальных учреждений. Причинами, позволяющими не принимать церковно-приходскую школу в сеть, являлись, к примеру, те, что она стояла к земской школе ближе, чем в радиусе трех верст, или у нее отсутствовало собственное школьное здание, хотя она пользовалась строением, бесплатно выделенным общиной. В результате большая часть школ духовного ведомства оказывалась вне школьной сети и потому оставалась без казенных ассигнований.
В целом, несмотря на крайне неблагоприятные условия развития в 1907-1912 годах, церковно-приходская школа сумела выстоять и сохранить определенное влияние в системе начального образования. Во многом это объясняется тем, что за период своего существования она окрепла и приобрела сторонников. Свидетельство народной любви к церковной школе проявилось в частности в той огромной сумме, которая поступила в распоряжение школы за 25 лет функционирования, - 197 млн. рублей.
Сохранение системы церковно-приходских школ позволило им продолжить свое развитие. При неизменном снижении тенденции их роста, Св. Синод стремился улучшить качество церковно-школьного дела. За период 1909-1915 гг. при второклассных школах было открыто значительное число дополнительных учительских курсов. Это позволило значительно усилить учительский состав. Срок обучения в одноклассных школах был увеличен с трех до четырех лет, и соответственно расширились программы обучения.
Земства также продолжали расширять свое влияние. Особенно это выразилось в появлении новых форм дополнительного образования народа: летних лагерей, детских садов, повторительно-дополнительные занятий и классов, школ и курсов для взрослых.
В условиях первой мировой войны проблема развития образования стала неактуальной и вопрос о его реформировании отодвинулся на задний план. Церковно-приходские школы в это трудное для России время стремились усилить в детях, а через них и во взрослом населении, патриотические настроения и призывали всех и каждого принять посильное участие в борьбе с врагом. Сбор материальных средств для военных нужд и забота о беженцах стали составной частью их деятельности в эти годы.
В целом, положение земских и церковно-приходских школ оставалось неизменным до Февральской революции 1917 года, когда постановление Временного правительства «О передаче всех начальных учебных заведений разных ведомств в ведение Министерства народного просвещения» лишило последние автономности. А после октябрьской революции окончательную точку в существовании церковно-приходских школ поставил в январе 1918 года декрет Совнаркома «О свободе совести, церковных и религиозных обществ». Этим документом, по существу, было запрещено преподавание вероучения во всех государственных и общеобразовательных учебных заведениях, а церковным и религиозным обществам запрещалось владеть собственностью. Тем самым соперничество между светской и церковной школами закончилось гибелью последней.
§ 2. ОРГАНИЗАЦИЯ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА В ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКИХ И ЗЕМСКИХ ШКОЛАХ
Внутренний строй жизнедеятельности данных типов школ был направлен на практическое осуществление поставленных перед ними задач. Так, в церковно-приходской школе реализация образовательных задач являлась второстепенной. В первую очередь, священник был обязан обеспечить христианское воспитание детей. В этих условиях учитель церковно-приходской школы выступал лишь его помощником, который следил за соблюдением учащимися правил христианского поведения, присутствовал с ними на богослужениях, руководил хором в церкви, участвовал в ежедневной школьной молитве, устраивал религиозно-нравственные чтения. Преподавание же общеобразовательных предметов осуществлялось педагогом самостоятельно, но обязательно в соответствии с религиозным духом.
Основными предметами были Закон Божий, церковное пение, чтение церковной и гражданской печати и письмо, начальные арифметические сведения. В двухклассных школах сверх этого преподавались начальные сведения из истории Церкви и Отечества.
В ходе изучения Закона Божьего ученику преподносились такие религиозные сведения, посредством которых осуществлялось пробуждение и развитие в воспитаннике религиозных чувств и убеждений, приведение их не столько к устному исповеданию православной веры, сколько к убеждению в ней сердцем. Поэтому суть указанного предмета заключалась не столько в количестве сообщаемых знаний, сколько в религиозно-нравственном воздействии этих знаний на школьников.
Церковное пение и церковная грамота вносили в атмосферу школьной жизни дух православной церковности. Церковное пение выражало все тончайшие изгибы и оттенки чувств верующего сердца и, внимая, вдохновенный церковный голос, ребенок проникался языком церкви и возвышенными чувствами. В свою очередь, церковнославянский язык, являясь первоисточником русского языка и языком церкви, помогал ему при изучении молитв и богослужения и подготавливал его к выразительному чтению церковных книг. Поэтому лучшие ученики церковно-приходской школы обязательно привлекались к участию в клиросном пении и чтению молитв на родителей учащихся. Это обстоятельство имело значительное влияние на родителей учащихся. По отзывам наблюдателей, благодаря пению хора учащихся и чтению детей в церкви, народ привыкал смотреть на школу, как на просветительницу.
В церковной печати неоднократно звучали положительные отклики на обучение детей церковнославянской грамоте и пению. Впрочем, данный аспект был отмечен и ярыми критиками церковно-приходской школы. Так, барон Н. А. Корф, сторонник и активный организатор земских начальных учебных заведений, в своей работе «Русская начальная школа» замечал: «трудно представить себе тому, кто не стоял близко к народу, какое огромное влияние на крестьян имеет то, поют их дети в церкви или нет»[19].
Однако, в процессе обучения в церковно-приходской школе воспитанник должен был получить не только христиански-благочестивое настроение души, но и приобрести общее умственное развитие и полезные знания по программным предметам в соответствии с требованиями времени. При преподавании русского языка исключительное внимание обращалось на выработку навыка правильного и беглого чтения, умений писать без звуковых и этимологических ошибок, передавать содержание прочитанных статей, осмысленно выражать свои мысли устно и письменно. Подобная направленность обучения предоставляла возможность научить детей читать сознательно и выразительно, что, в свою очередь, позволяло значительно обогатить их разносторонними полезными знаниями. В процессе обучения грамоте учащимся сообщались сведения из отечественной истории, географии и этнографии. Обучение арифметике имело целью научить детей основным действиям с числами и формирование умения применять эти знания к решению практических задач из повседневного быта. Преподавание начальных сведений по Русской истории было тесным образом связано с курсом истории Русской Церкви и преподавалось совместно.
С 1902 года начинает вводиться четырехлетний курс обучения. Соответственно расширяются программы и содержание образования.
По сравнению с церковно-приходскими, ориентированными на религиозно-нравственное воспитание, в земских школах основной упор делался на разностороннее обучение. В них приобретение знаний и развитие ума сильно выдвигаются на передний план, придавая школе несколько односторонний вид. Это скорее школа знаний, школа умственных упражнений. Кардинальным отличием ее программ от церковно-приходских было часовое ограничение преподавания Закона Божия и церковно-славянского языка. Причем это не зависело от пожеланий родителей и учащихся. Наоборот, даже барон Корф отмечал, что его школа стала вызывать к себе живую симпатию сельского общества благодаря тому, что в народе прошел слух о том, что школьники хорошо читают «по-церковному». Если в приходских школах на религиозные дисциплины отводилось 50 % учебного времени, то в земских – всего 15, остальные 75 % отводилось на дисциплины общеобразовательного цикла. В погоне за педагогическими новинками учителя земских школ частенько из-за недостатка опыта и знаний не учитывали многих особенностей: возрастные особенности детей, потребности населения и т.д. Причем отличительной чертой первых лет существования земской школы было отсутствие для нее педагогически и психологически обоснованного учебного плана и содержания отдельных учебных предметов. Все это в значительной степени определялось местными условиями, уровнем подготовки преподавателя. Кроме того, первые земские школы отличались значительным заимствованием из европейского опыта. Однако после 1884 года, когда влияние церковных школ стало более сильным, в среде земских педагогов стали разрабатываться идеи воспитания и образования, основанные на отечественных традициях.
Сочетание просветительского и общеобразовательного подхода к отбору содержания образования в земских школах привело к возникновению различных тенденций: от утилитаризации содержания к общеобразовательному характеру обучения. Но, несмотря на неопределенность в содержании обучения, земства в конечном итоге все же пришли к выводу, что необходимо составить более или менее единые учебные планы и программы.
Резолюция Всероссийского съезда по вопросам народного образования в 1913 году [Cм.: 37], обобщив предшествующий опыт, раскрыла общие положения, касающиеся дальнейшего развития земской школы. О задачах начальной школы было сказано следующее. Начальная школа, содействуя физическому, нравственному, эстетическому и умственному развитию ребенка, должна воспитать в нем человека и подготовить его к разумному и честному воспитанию личной и общественной жизни. Как первая ступень единой общеобразовательной школы, она не должна преследовать утилитарных целей. Преподаванию предметов профессионально-технического характера в курсе ее не может быть отведено места. Потребность трудового населения в приобретении через посредство начальной школы знаний, необходимых для жизни, может быть удовлетворяема путем соответственной постановки общеобразовательных предметов; учащиеся должны быть ознакомлены, прежде всего, с такими явлениями человеческой жизни и природы, с которыми чаще всего приходится встречаться. Удовлетворение потребности населения в приобретении профессиональных знаний может быть достигнуто путем достаточного числа специальных училищ и дополнительных классов, соответствующих следующим ступеням школы. Курс начальной школы, определяемый ныне принятыми официальными программами, заключает в себе весьма скудный образовательный материал. Программы должны быть пересмотрены и исправлены. Естествознание, география и история должны быть признаны учебными предметами, имеющими в курсе начальной школы самостоятельное значение, так как каждый из этих предметов заключает в себе особую образовательную ценность; преподавание каждого из них имеет особую задачу и требует особых методических приемов. Для осуществления принципа всестороннего, гармонического развития личности необходимым было переустройство системы внутренней организации школы так, чтобы она была основана на широком применении трудового начала в деле воспитания и обучения. При этом принцип трудового воспитания понимался как принцип, составляющий необходимый элемент в системе общего образования личности; всякие попытки придать общеобразовательной школе профессиональный или узкоутилитарный характер отвергались и рекомендовалось учителю народной школы, широко вводя трудовой принцип, вместе с тем твердо стоять за сохранение во всей неприкосновенности общеобразовательных основ начальной школы. Преподавание должно быть основано на конкретном материале, взятом из окружающей жизни и природы, на непосредственном опыте и наблюдении и на активной переработке детьми этого материала. Для этого в школу вводятся экскурсии, природоведение, основанное на самостоятельных наблюдениях и опытах детей, драматизация, самостоятельное чтение и беседы, письменные работы творческого характера (сочинения, дневники, журналы и т. д.). Сама школа и преподавание в ней организуются на принципе свободной дисциплины и самостоятельности детей. Чтобы лучше примениться в преподавании к особенностям детской психологии и вернее достичь выработки у учащихся цельного миросозерцания, а также, чтобы лучше подготовить их к самостоятельному чтению книг, — сведения о природе и жизни, сообщаемые в школе, должны быть объединены в одну систему, построенную не только на анализе предмета, но и на анализе психических особенностей детского возраста и, по возможности, связанную с классным и домашним чтением. Нецелесообразным признавалось распределение в начальной школе естественно-исторического, исторического и географического материала в виде обычно принятых в средней школе особых предметов преподавания, но в целях охранения принципа свободы преподавания, предоставлялся окончательный выбор системы преподавания самому учителю. Школьная дисциплина признавалась допустимой лишь в такой мере и в такой постановке, при которых бы не получалось ущерба для развития свободной и самостоятельной личности учащихся. Рациональными и наиболее действительными мерами поддержания такой дисциплины являются благоприятная внешняя обстановка и трудовая, захватывающая учеников внутренняя атмосфера школы. Решительно осуждается применение телесных и других унижающих личность учащихся наказаний, как для поддержания дисциплины, так и во всех других случаях школьной жизни и призывает товарищей-учителей признать пользование этими наказаниями унизительным для профессии учителя и подлежащим совершенному устранению из педагогической практики.
§ 3. УЧИТЕЛЬСТВО ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКОЙ И ЗЕМСКОЙ ШКОЛ
В допетровской Руси чуть ли не единственным учителем в школе был священнослужитель. Усиление светской и профессиональной направленности в образовании, появление различных типов школ в период XVIII-XIX веков привело к формированию таких понятий как «народный учитель», «учитель средней школы». Однако к середине XIX века образовательный уровень народных учителей оставался чрезвычайно низким. В начале 70-х годов даже отсутствовал экзамен на звание учителя народного училища и при острой нехватке педагогических кадров его место мог занять любой грамотный человек. Стремясь восполнить недостаток в учительских кадрах, государство освобождало лиц, обладавших учительскими свидетельствами, от несения воинской повинности. Кроме того, были отмечены отсрочками и льготами по образованию до 22 лет лица, обучающиеся в учительских семинариях, институтах и уколах, т. е. будущие педагоги.
Для церковно-приходской школы практически единственным учителем вплоть до середины 80-х годов XIX века являлся священник. Причем русское православное духовенство представляло такой запас просветительных сил, какое не имело тогда ни одно ведомство, не исключая и министерства просвещения. «Московские ведомости» отмечали, что к 1884 году из 85 тысяч лиц духовного звания для роли учителя подходили 40 тысяч: 30 тысяч священников и 10 тысяч причетников, т. е. практически каждый второй. Появление в 1884 году «Положения о церковно-приходских школах» коренным образом изменило ситуацию. Параграф 10 указанного документа, расширил круг людей, обладающих правом преподавать в данном типе учебных заведений: «Обучение в церковно-приходских школах производят местные священники или другие, по соглашению, члены причта, а равно особо назначаемые для того, с утверждения епархиального архиерея, учителя и учительницы, под наблюдением священника» [35]. Причем должность учителя получали преимущественно лица, окончившие учебные духовные заведения – академии и семинарии. Как отмечал журнал «Церковные ведомости», духовный семинарист владеет таким образованием, которое превосходит все, что может потребовать народное образование. Светские же лица допускались к преподаванию в церковно-приходские школы в том случае, если те смогли освоиться с ее духом или даже пройти курс преподавания наук в духовных школах. По мнению С. А. Рачинского для выполнения религиозно-воспитательных задач нужен был только хорошо подготовленный в духовной семинарии и преданный церкви народный учитель – священник или диакон.
Вместе с тем, активное развитие церковно-приходского образования увеличило потребность в учителях. За 5 лет после издания «Положения» количество школ увеличилось с 4 000 до 17715. При таком росте проблема нехватки педагогических кадров встала особенно остро. Высказывались мнения, что обязанности священника настолько многосложны и ответственны, что поручать ему еще и школьное учительство просто невозможно, тем более, что долг его в духовном, а не в мирском образовании прихожан. Привлечение же диаконов и причетников к учительству вредно сказывалось на успехах в обучении учащихся, т. к. в большинстве своем они имели низкий образовательный уровень.
Таким образом, новые условия развития церковно-приходского образования поставили перед высшей духовной администрацией задачу создания условий для обеспечения церковной школы особым, достаточно образованным и педагогически подготовленным контингентом преподавателей. Обер-прокурор Св. Синода К. П. Победоносцев акцентируя данное направление образовательной политики в своей книге «Учение и учитель» отмечал, что мало «пользы в том, что школ настроим мы всюду множество, а учителя не воспитаем…» [21, с. 130].
В целях реализации данной задачи в 1886 году при духовных семинариях были учреждены «образцовые» начальные училища, служившие для практической подготовки воспитанников семинарии к будущей деятельности в званиях законоучителей и учителей церковно-приходских школ. Училища эти создавались по типу церковно-приходских школ и служили для них образом в каждой епархии. Тем не менее, из-за низкой оплаты выпускники духовных семинарий неохотно шли на учительские места в церковные школы. Они зачастую, рассматривали учительскую обязанность как временную, переходную для занятия должности приходского священника, что вызывало серьезные нарекания и со стороны земства и местного учебного начальства, и со стороны епархиального училищного совета.
Выход из данной ситуации епархиальные власти видели в привлечении к школьному обучению девочек. Для чего еще в 1869 году стали создаваться средние школы духовного ведомства для девочек – епархиальные училища. Будущим учительницам преподавали Закон Божий, русский язык и словесность, церковно-славянский язык, арифметику и геометрию, географию, отечественную и всеобщею историю. Кроме того, в курс обучения входили специализированные предметы: педагогика, содержащая основные правила первоначального обучения; методы обучения чтению, письму, черчению, счету и Закону Божьему; рукоделие и хозяйство; практические занятия в начальной школе. Как оказалось, воспитанницы епархиальных училищ были более пригодны к педагогической деятельности в силу их самоотверженности, терпения, привычкам к порядку и опрятности. К 1908 году подобные училища были открыты во всех епархиях.
Однако бытовые условия жизни русского народа, который смотрел на просвещение с точки зрения своих материальных и практических интересов, не позволяли женщинам в полной мере посещать школу. Тем не менее, несмотря на невысокий процент посещаемости девочками школ, деятели духовного ведомства, практически единственные в это время, принимали существенные мероприятия в области просвещения женского населения страны, чем оказывали важную услугу делу народного образования.
Кроме духовных семинарий и женских епархиальных училищ, дававших около четверти учителей и учительниц церковной школы, существовали специально созданные для нее педагогические учебные заведения: второклассные церковно-приходские школы и церковно-учительские школы. Второклассные церковно-приходские школы, одной из задач которых являлась подготовка учителей для школ грамоты из крестьян, окончивших церковно-приходскую школу, давали элементарную педагогическую подготовку путем сообщения сведений по дидактике и методике. Заработок учителя школы грамоты составлял всего 120 рублей в год при огромной затрате труда, поэтому эти школы были неприглядны для крестьян по своим специальным задачам. Однако, они являлись весьма удобными в общеобразовательной сфере. Из числа выпускников только 34% профессионально занимались педагогической деятельностью. Остальные же состояли на службе разного рода, продолжали свое образование, некоторые возвращались к ведению хозяйства. Тем самым второклассные школы не только решали задачу подготовки учительского контингента. Они предоставляли сельскому населению возможность приобрести знания более высокого уровня.
Церковно-учительские школы занимались более основательной педагогической подготовкой будущих учителей одноклассных и двухклассных церковно-приходских школ. В них обучались три года лица, освоившие курс второклассной школы и выдержавшие приемный конкурсный экзамен. В программу преподавания входили предметы второклассной школы, но с расширенным спектром знаний.
Важным мероприятием в целях улучшения обеспечения церковно-приходских школ учительскими кадрами стало Высочайшее Повеление от 26 ноября 1888 года. Оно предоставляло право проводить испытания и выдавать свидетельства на звание учителей и учительниц данного типа школ правлениям духовных семинарий и училищ, а также советам епархиальных училищ. Были составлены «Правила для производства испытаний по духовному ведомству на звания учителя или учительницы одноклассной церковно-приходской школы». Они относились к лицам, которые желали работать в низших школах духовного ведомства, но не имели достаточного образовательного ценза.
К 1906 году в двухклассных церковно-приходских школах работало 92,4 % профессионально подготовленных учителей, а в одноклассных школах – 82, 8 %, не считая правоспособных учителей из членов причта. Не имеющие полных педагогических прав работники состояли по преимуществу учительскими помощниками. Правда, некоторые лица, путем продолжительной службы под руководством священника сумели приобрести значительный опыт и умение вести учительское дело.
Появление категории специально подготовленных учителей для церковно-приходской школы привело к существенному изменению деятельности священнослужителей в области школьного образования. Встав во главе школы, священник руководил христианским воспитанием детей, следил за общим ходом образовательного процесса и обучал Закону Божьему. Преподавание остальных предметов полностью возлагалось на учителя, который всецело являлся помощником заведующего.
К учителю церковно-приходской школы предъявлялись требования не только профессионального, но и морального плана. Учителя должны были быть не высоко ученые, но хорошо знающие то, чему они должны были учить, скромные, непритязательные, а главное – воспитанные на строго-религиозных началах; люди твердых убеждений, которые бы любили Церковь, хранили ее уставы, чтили ее пастырей. Кроме того, они должны были довольствоваться скромными условиями жизни, любить сельскую жизнь и трудиться не только за страх, но и за совесть. Таких учителей рекомендовалось готовить из среды самого народа, отбирая обладающих склонностью к учительству. Ведь учитель, порой помимо своей воли и желания, служит для детей образцом, примером и, пожалуй, верхом совершенства. Педагог, как отмечал К. П. Победоносцев, образуется не знанием, а соприкосновением с образом жизни, бытом своих учеников [34, с. 367].
Важным средством обогащения педагогического опыта учителей и учительниц церковных школ были курсы и учительские съезды наподобие краткосрочных, где окружные наблюдатели, опытные учителя и педагоги знакомили курсистов с новейшими методами и приемами обучения, давали советы о наилучшей постановке школьного дела.
Профессиональный уровень учителей церковно-приходских школ занимал достойное место в педагогическом опыте России. К 1914 году количество специально подготовленных педагогов, работающих в двухклассных церковно-приходских школах, составило 98,7 %, в одноклассных – 96 %. В дальнейшем начнется отток профессионалов в народные училища Министерства народного просвещения. Связано это будет с недостатком средств, поступавших церковно-приходским школам и введением сети всеобщего обучения.
Статистические данные, содержащиеся в отчетах по духовному ведомству [См.: 33], свидетельствуют о крайне низком материальном положении учителей церковно-приходской школы. Многие из учителей в церковных школах трудились вообще бесплатно. Это были, по преимуществу, учителя из членов причта или начинающие службу учительские помощники. Они не получали определенного жалования, а могли рассчитывать только на единовременные пособия и награды из остатков средств, поступавших в адрес церковно-приходской школы. Из тех же, кто получал постоянное жалованье, лишь у 26 % учителей оно было удовлетворительное, 29 % зарабатывали чуть выше 20 рублей в месяц, и эту сумму уже нельзя назвать достойной оплатой труда. Остальные же 45 % получали крайне низкое вознаграждение. При этом жалование учителей и законоучителей могло не меняться годами, а в сумму жалованья обычно входило и квартирное пособие. Кроме того, учителям, подчас, приходилось материально поддерживать своих учеников. Педагогическая деятельность в церковно-приходских школах тесным образом сочеталась с деятельностью по обустройству и оснащению школьного здания всем необходимым для проведения учебного процесса.
Несмотря на такие неблагоприятные условия, церковные школы все же были обеспечены подлинными учителями, преданными своему делу и беззаветно любящими детей. Учитель являлся с одной стороны, хранителем и воспитателем великой русской души, с другой стороны – стремился к раскрытию добрых свойств русского народа. В своих учениках он стремился укрепить, прежде всего, религиозно-нравственные устои, которыми сильна земля Русская, вносил он и свой вклад в культурное просвещение народа.
Просветительская деятельность учителей не ограничивалась лишь преподаванием на уроках. Выполняя задачу распространения грамотности среди школьного возраста, они не оставляли без внимания и взрослое население. С этой целью духовным ведомством устраивались при церковных школах религиозно-нравственные чтения, велись воскресно-повторительные занятия и вечерние занятия со взрослыми, устраивались школьные библиотеки и библиотеки-читальни.
В состав этих библиотек обычно включались и книги для самих учителей, особенно по дидактике, методике, психологии, гигиене и вообще по школоведению. Для них же с 1886 года Синодальным училищным советом издавался журнал «Народное образование». Он был всецело посвящен разработке вопросов школьного и внешкольного образования народа. На его страницах учитель мог ознакомиться с мыслями, взглядами и суждениями по областям школьной теории и народного просвещения, с рассказами заметками из истории народной школы и из быта современной, статьи и сообщения практиков-учителей, ответы редакции на вопросы учебного и воспитательного характера. В журнале печатались статьи К. П. Победоносцева, С. А. Рачинского и других теоретиков развития церковной школы. В приложении к нему издавались книги для детского чтения. Тем же целям служили и такие журналы как «Церковно-приходская школа», «Божья Нива». В них печатались как религиозные наставления, так и варианты учебных занятий, краткие сведения из разных наук, школьные вести и т. п.
Таким образом, учительство церковно-приходской школы являлось проводником просвещения и религиозно-нравственных идеалов. Чтобы воспитывать детей, уметь руководить направлением их разумных стремлений и утверждать их в борьбе с дурными наклонностями, учитель сам должен был стоять на надлежащей высоте морального совершенства. Поэтому педагогических состав церковно-приходских школ подбирался из числа простых, искренне верующих людей, преданных своему призванию, имеющих твердое христианское настроение и авторитет, без которого немыслимо само учительство.
Тяжесть учительского звания еще более увеличивалась осознанием ответственности за общие результаты школьно-просветительской деятельности. Более 2 миллионов жителей России в начале XX века получали первоначальное образование в церковно-приходской школе. Поэтому вклад ее учителей в просвещение народа был значителен. Они несли детям не только умение читать и писать, но и закладывали нравственные, духовные основы жизни учеников, которые заметно отличались скромностью, благонравием и почтительностью к старшим. Находясь лицом к лицу с народом, учитель церковно-приходской школы хорошо осознавал его проблемы и нужды. В результате, он нередко становился не только единственным источником знаний и культуры в крестьянской среде, но помощников их хозяйственных и семейных делах.
В земской школе учительские кадры имели очень разнородный состав. В период возникновения земская школа, как правило не имела специально подготовленных учителей. Обычно это были священники, составляющие треть всех учителей. Однако, не обладая самостоятельностью, они не оказывали заметного влияния на общую атмосферу в школе.
Но уже с 1868 года, когда четко обозначилась тенденция на приобретение светского характера в образовании, начались поиски путей подготовки своих учителей для земских школ. Главным критерием, определяющим уровень ее деятельности, земства считали образовательный ценз учителей. Учитель должен был: 1) обладать общим образованием не ниже среднего, но более глубоким; 2) обладать серьезным специальным педагогическим образованием и 3) непрерывно работать над пополнением и углублением своих знаний. Предпочтение отдавалось выпускникам учительских семинарий, содержащихся на совместные средства Министерства народного просвещения и земств. Поступали в семинарию окончившие двухклассные сельские училища. Большое внимание уделялось педагогической практике семинаристов. Она включала в себя наблюдения за работой учителей и учащихся, проведение пробных уроков и самостоятельное ведение уроков в течение недели. Меньше, чем практической подготовке, уделялось времени на общеобразовательную и теоретическую.
Большинство же учительских мест в земских школах занимали выпускницы женских гимназий и епархиальных училищ. Особую группу составляли к концу XIX века гимназисты и гимназистки 80-90-х годов.
Причина довольно быстрого обеспечения школы учителями с уровнем образования не ниже среднего объясняется тем, что земства обратили внимание на женские гимназии, предложив свое материальное участие и участие в попечительских советах. Ряд земств вводили в состав педагогического совета гимназий своих представителей, поскольку педагогические классы содержались за их счет, они же оказывали известное влияние на составление программ педагогического класса. При подготовке будущих учительниц считалось необходимым «не столько об овладении ими различными методиками, сколько об их общем развитии, что позволит потенциальным учительницам, с одной стороны, подготовиться к творческой деятельности, а с другой – сделает их проводниками просвещения в народе» [Цит. по: 48, с. 62]. Земства предполагали, что общее развитие заключается в развитии способности к самостоятельному мышлению, а педагогическая направленность его разовьется на учительских курсах и съездах с учетом специфики условий земской школы.