ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. ПОНЯТИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

1.1 Развитие понятие состав преступления

2.2 Строение состава преступления

ГЛАВА 2.ЭЛЕМЕНТЫ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

2.1 Объект преступления

2.2 Объективная сторона

2.3 Субъективная сторона

2.4 Субъект преступления

ГЛАВА 3. КЛАССИФИКАЦИЯ И ЗНАЧЕНИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

3.1 Классификация составов преступлений

3.2 Значение состава преступления

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Приложение 1

Приложение 2

Приложение 3

Приложение 4

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. В системе законодательства Российской Федерации особое место занимает уголовное право, как совокупность норм, которые определяются следующими признаками: устанавливают круг преступных деяний, предусматривают виды наказания и другие меры уголовно–правового характера за совершенное деяние, определяют основания и принципы уголовной ответственности. Итак, предметом уголовного права является преступление и наказание. Обязательным условием применения уголовного права является законность и обоснованность привлечения к уголовной ответственности.

В Российской Федерации единственным основанием уголовной ответственности служит состав преступления; наличие его в действиях лица обосновывает применение наказания; отсутствие в этих действиях состава преступления исключает уголовную ответственность.

Поэтому проблема состава преступления является одной из важнейших проблем уголовного права, а ее разработка играет важную роль в укреплении законности.

Закон признает основанием уголовной ответственности определенный акт поведения человека, в котором имеются признаки состава преступления, предусмотренного конкретной уголовно-правовой нормой. Уголовный кодекс Российской Федерации в нормах Особенной части определяет, какие общественно опасные деяния являются преступными, путем описания их конкретных признаков. Для привлечения лица к уголовной ответственности и признания его виновным необходимо установить в совершенных им общественно опасных действиях признаки какого-либо преступления. Лицо привлекается к уголовной ответственности не потому, что оно представляется для следователя, прокурора и суда опасным, а потому, что оно совершило поступок, в котором имеются признаки преступления, установленные в уголовно-правовой норме. В науке уголовного права совокупность таких признаков принято называть составом преступления.

Таким образом, в свете всего вышеизложенного, очевидно, что тема данной работы - как нельзя более актуальна в наше время.

Тематика дипломной работы обусловлена актуальностью и недостаточной разработанностью проблемы, ряда её специфических особенностей и значимости для обеспечения необходимой полноты вопроса.

Актуальность темы данной дипломной работы заключается в том, что в российской юридической науке вопрос по данной проблеме до сих пор является дискуссионным. Этой теме, как на практике, так и в юридической литературе уделяется достаточное внимание, о чем свидетельствует список литературы в конце работы.

Степень научной разработанности. Наиболее известные работы по данной проблематике принадлежат перу академика В.Н. Кудрявцева, профессоров С.В. Бородина, В.А. Владимирова, Ф.Г. Бурчака, Л.Д. Гаухмана, А.А. Герцензона, Г.А. Кригера, Б.А. Куринова, Н.Ф. Кузнецовой, Г.А. Левицкого, В.И. Малыхина, А.В. Наумова и А.С. Новиченко, Н.И. Пикурова, Р.А. Сабитова, К.К. Сперанского, С.А., А.Н. Трайнина, и др.

Объектом исследования являются общественные отношения возникающие по поводу квалификации вымогательства, как общественно опасного деяния, предусмотренного российским законодательством.

Целью исследования является рассмотрение и актуализация вопросов, касающихся понятия состава преступления и его элементов по российскому уголовному законодательству.

Целевая направленность исследования обусловила необходимость решения следующих задач:

- рассмотреть историческое развитие понятия состава преступления;

- проанализировать понятие преступления;

- охарактеризовать элементы состава преступления;

- сделать собственные выводы.

Предмет исследования составляют нормы уголовного законодательства, регламентирующие понятие состава преступления, тенденции и теории рассматривающие состав преступление как основание уголовной ответственности.

Методология и методика исследования. Методологической основой исследования являются общенаучные методы познания, а также ряд частно-научных методов: историко-юридический, системно-структурный, сравнительно-правовой, формально-логический и другие. Использовались социологические приемы в том числе - изучение материалов судебной практики.

Нормативную базу работы составили: Конституция РФ, уголовное законодательство РФ, проанализированы материалы судебной практики.

Теоретической основой исследования явились научные труды отечественных ученых в области уголовного права, а также иные литературные источники и материалы периодической печати, относящиеся к проблемам дипломной работы, в той мере, в какой они были необходимы для возможно более полного освещения вопросов избранной темы.

Соответственно с учетом характера и специфики темы, а также степени разработки затрагиваемых в ней проблем, построена и структура дипломной работы, которая состоит из введения, трех глав, объединяющих восемь параграфов, заключения и библиографического списка и приложений.

ГЛАВА 1. ПОНЯТИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

1.1 Развитие понятие состав преступления

Последние 200 лет уголовное право все плотнее использует состав преступления, придавая ему все большее криминальное значение вплоть до признания его основанием уголовной ответственности. Ему посвящена масса работ огромного количества авторов, среди которых одним из первых был А. Фейербах, его дело по исследованию состава преступления продолжили многие другие, включая настоящее время. Так, И. С. Ной писал: "Предложенная еще Н. С. Таганцевым теоретическая концепция состава преступления... представляет несомненную ценность тем, что своей простотой и наглядностью облегчает познание юридической структуры столь сложного явления, каким является преступление, по довольно простой схеме: объект, субъект, объективная сторона, субъективная сторона преступления". Однако не все так просто, поскольку сам же И.С. Ной совсем иначе понимает сущность и структуру состава, то есть вопросы по поводу того, что собой представляет анализируемая категория, как соотносится состав преступления со смежными категориями, какова его структура, насколько он криминально значим, не исчезают и требуют своего радикального решения. Интересно то, что многие иные институты уголовного права (соучастие, неоконченное преступление, множественность преступлений, вина и т.д.) благополучно существуют в уголовном праве и в целом сомнения не вызывают. В отношении же состава преступления сомнения и взаимоисключающие решения вопросов остаются. Попробуем саккумулировать основные сомнения по поводу целесообразности существования анализируемого института уголовного права.

1) Первоначально и примерно до середины XIX в. под составом преступления понимали совокупность материальных следов преступления, таких "как, например, труп при убийстве". Однако, начиная с А. Фейербаха, часть криминалистов признавали составом совокупность признаков преступления. Другие же анализировали просто структуру преступления, выделяя в ней различные элементы. Например, Ратовский писал о двух его элементах – объективном и субъективном, злой воле и проявлении ее во внешнем мире. К середине XIX в. данная позиция стала господствующей и закрепилась на столетия в уголовном праве, хотя Н. С. Таганцев утверждает, что и к моменту написания им его Курса (1874 г.) в учебниках уголовного процесса еще высказывалось старое понимание состава преступления. Отсюда можно сделать первых два вывода: а) до первых теоретических разработок состава преступления не существовало и б) состав преступления - искусственно созданная научная категория, которая в зависимости от желания того или иного исследователя может быть признана то ли криминалистическим, то ли уголовно-процессуальным, то ли уголовно-правовым институтом. Только в таком плане мы полностью согласны с теми авторами, которые признают состав научной абстракцией или абстракцией. С этих позиций мнение о том, что все авторы единодушно соглашаются с приведенным понятием состава преступления как совокупностью признаков преступления, свидетельствует о живучести условностей, о приверженности теории уголовного права к фикциям. Подобное следует признавать положительным лишь при условии, что анализируемая категория имеет обязательное уголовно-правовое значение и без него означенная отрасль права обойтись не может. Посмотрим, так ли это.

2) Серьезные сомнения в целесообразности состава преступления вызывает его структура, по поводу которой дискуссии не прекращаются до сих пор. Так, А. Фейербах ограничивал состав только объективными признаками преступления, оставляя субъективные за пределами его и вводя их только в некоторые преступления, безусловно требующие умысла. Сам Н.С. Таганцев структуру состава представлял из трех элементов: а) виновник преступления, б) объект преступления, в) преступное действие, рассматриваемое с его внутренней и внешней сторон. Этой же точки зрения придерживаются отдельные авторы до сегодняшнего дня. А.А. Герцензон предложил двухзвенную структуру состава, включив в него объективную и субъективную сторону. Эту же позицию поддерживают и другие специалисты в области права. По мнению Н.Ф. Кузнецовой, в состав преступления входят объективная сторона, субъективная сторона и субъект, правда, позже автор, похоже, отказалась от данной позиции и присоединилась к традиционному пониманию структуры состава. Не буду далее утомлять читателя, поскольку уже приведенное показывает, что отношение теории уголовного права к составу похоже на поиски черной кошки в темной комнате при условии, что ее там нет. Не стану и анализировать каждую из позиций в связи с тем, что не считаю необходимым сохранение состава преступления как уголовно значимой категории, поскольку и из указанного вывод один структура состава столь же искусственна, сколь искусствен сам состав.

Но даже если согласиться со сторонниками состава, то и в этом случае в него нельзя ни при каких условиях включать объект и субъекта преступления. Во-первых, потому, что объект как нормальные реально существующие общественные отношения (для приверженцев фикций – блага, интересы, права), являющиеся кровеносными сосудами общественного бытия, просто не могут быть составной частью преступления – социально негативного поведения. Да, общественным отношениям причиняют вред, да, вред является составной частью преступления, однако это не означает, что и общественные отношения входят в преступление. Они лишь связаны с преступлением через вред и не более того, они представляют собой потерпевшую сторону, и, похоже, пока никто потерпевшего в структуру преступления не включает, что абсолютно оправданно. Исключение по непонятным причинам сделано для общественных отношений. Во-вторых, абсолютно неприемлемо введение субъекта преступления со всеми его признаками (вменяемостью, достижением определенного возраста, наличием специальных свойств) как социально нормальных характеристик основной массы населения в структуру преступления. Думается, традиционный подход оскорбителен для большинства населения, поскольку каждый человек с указанными признаками становится субъектом преступления. Чтобы смягчить подобное, традиционалисты в этом вопросе пытаются говорить, что не всякий человек с такими признаками становится субъектом преступления, а лишь лицо, совершившее преступление, в результате они логически выводят лицо, обладающее указанными признаками, за пределы преступления (отдельно существуют субъект с его признаками и преступление). Применительно к субъекту. Это является верным и точным. В качестве одной такой позиции можно привести мнение В.Г. Павлова, который считает субъекта элементом состава преступления, отсутствие субъекта исключает состав и преступное деяние, но в то же время признает, что "преступные деяния", совершают подростки в возрасте до 14 лет", и согласен с В.Д. Ермаковым по поводу того, что "несовершеннолетние, не достигшие возраста 14 лет, совершают значительно больше (в 4-5 раз) преступлении", т.е. существует преступное деяние, преступление и при отсутствии субъекта. В-третьих, традиционное представление о составе преступления пытается разделить субъекта и субъективную сторону преступления, словно можно действительно разделить человека и его мысли, его психику, мало того, разделить психику на две части относящуюся к вменяемости (что очевидно как психический процесс и состояние) и к возрасту (что менее очевидно в качестве психического процесса и сования) и характеризующую собственно психическое отношение (вину, мотив, цель). Подобное разделение с точки зрения логики и здравой мысли в принципе неприемлемо, особенно на фоне того, что признаки субъекта объявлены в теории уголовного права предпосылками субъективной стороны. С такой позицией в ее определенной части можно согласиться, поскольку она приближает нас к истинному разрешению проблемы, заключающемуся в том, что структурным элементом преступления выступает субъективная сторона преступления как негативное психическое отношение лица к существующим в обществе отношениям, а не субъект преступления. Последний является лишь носителем субъективной стороны, а его признаки - предпосылками ее. Отсюда логичнее всего было бы включать субъективную сторону в структуру субъекта преступления как ее составную часть, но в связи с тем, что для уголовного права важнейшим признаком выступает именно субъективная сторона, без которой нет субъекта преступления, мы можем условно, фиктивно анализировать субъекта в структуре субъективной стороны именно как носителя ее. В результате мы получим точную картину структуры преступления, состоящей из двух элементов объективной и субъективной сторон его.

3) В результате обособления состава преступления и преступления в качестве самостоятельных категорий (именно это следует из всех теоретических попыток разграничить их, найти их отличительные признаки путем сопоставления и т.д.) теория и практика получили отдельные учения о преступлении и составе преступления сначала речь идет о преступлении, рассматриваются его признаки, но затем производится анализ состава преступления с его элементами и именно он становится главной конструкцией уголовного права. На этом фоне преступление с его признаками - ненужная категория, не случайно ведутся бесконечные споры о том, входит или не входит общественная опасность в состав преступления, входят или не входят в него соучастие и неоконченное преступление.

Тем не менее все работы, направленные на его исследование, вне зависимости от позиции автора в итоге прямо отправляют читателя к закону, который якобы описывает состав преступления, и определяют состав как законодательную конструкцию. Однако здесь же все авторы пишут о диспозиции как одной из двух или трех составных частей уголовно-правовой нормы и. соответственно, пытаются развести друг с другом состав и диспозицию, словно за пределами диспозиции в уголовном праве есть еще элементы, которые могут создавать состав. Попробуем разобраться в соотношении диспозиции, состава преступления и преступления.

Применительно к соотношению первых двух А.Н. Трайнин считал, что диспозиция в отдельных случаях может быть шире, а иногда уже состава преступления. При этом он признавал диспозицией лишь описание вида преступления в статье Особенной части УК. Н.Ф. Кузнецова не согласилась с таким подходом, верно объяснила, что диспозицию нужно понимать более широко, что в определенном объеме Общая часть представляет собой выведенные из Особенной части те или иные общие признаки всех или значительного числа видов преступлений, резюмируя "таким образом, диспозиция уголовно-правовой нормы описывает все признаки состава". Тем не менее она делает вывод, что "содержание диспозиции несколько шире описания только состава преступления", лишь на том основании, что "в ней названы часто объект, предмет, место, время, обстановка. Их словесное описание является, следовательно, признаками не состава, а диспозиции уголовно-правовой нормы", выводя тем самым объект, предмет, место, время, обстановку за пределы состава. Некоторые авторы, понимая, что законодатель по тем или иным причинам выводит определенные признаки преступления из диспозиции Особенной части в Общую часть, что, следовательно, диспозицию нужно понимать гораздо шире, чем признаки, предусмотренные Особенной частью, тем не менее пишут, что "состав преступления нельзя сводить к признакам, указанным лишь в диспозиции статьи Особенной части, а сам состав преступления к диспозиции", "состав преступления по своему содержанию, как правило, богаче, чем диспозиция статьи Особенной части УК", ничего не говоря о соотношении состава преступления с реальной диспозицией как совокупностью признаков, отраженных в Особенной и Общей частях. По мнению И.Я. Гонтарь, под составом преступления следует понимать "описание признаков общественно опасного деяния, содержащихся в уголовном законе"; коль скоро в уголовном законе общественно опасное деяние описано в диспозиции, то, следовательно, он предложил составом преступления признать описание диспозиции или саму диспозицию. Очень похоже на то, что И.Я. Козаченко и Т.Ю. Погосян также отождествляют с диспозицией состав преступления: "Состав преступления - всего лишь логическая модель, нормативная категория, закрепляющая типичные признаки какого-либо деяния".

Приведенные позиции ничего, кроме недоумения, не вызывают. Остается до сих пор неясным соотношение состава преступления и диспозиции нормы уголовного закона: если диспозиция закона шире состава, то состав преступления нужно признать ущербной категорией (разумеется, мы не говорим об альтернативных или составных диспозициях, в которых просто предусмотрено несколько видов преступления, имеющих нечто общее), противоречащей закону; если состав шире диспозиции, то в таком случае основания состава преступления располагаются за пределами закона, что ставит под сомнение его (состава) существование или делает возможным признание неприемлемости закона; если состав преступления равен диспозиции, то зачем он нужен, вполне достаточно дать точный анализ диспозиции как законодательной категории, не прибегая к сомнительным научным абстракциям.

Столь же непонятно и соотношение состава преступления с преступлением. Так, А.Н. Трайнин не разделял указанные категории и, на первый взгляд, понимал состав как структуру преступления, однако то определение, которое он предложил в своей работе ("состав преступления есть совокупность всех объективных и субъективных признаков (элементов), которые, согласно советскому уголовному закону, определяют конкретное общественно опасное для социалистического государства действие (бездействие) е качестве преступления"), показывает, что он свел анализируемую категорию к законодательной абстракции. А.Н, Игнатов вроде бы низводит состав преступления до структуры преступления и признает его скелетом реального преступления, но вместе с тем считает, что при установлении состава преступления "происходит как бы наложение законодательной модели преступления на конкретный социальный факт (преступление)", т. е. также сводит соотношение анализируемых категорий к соотношению реального явления и законодательной абстракции. По мнению некоторых авторов, "понятия преступления и состава преступления тесно связаны. Понятие преступления раскрывает, почему-то или иное деяние является опасным для нашего социалистического общества и для установленного в нем правопорядка; состав преступления определяет совокупность тех признаков, которые согласно закону характеризуют данное деяние как определенное конкретное преступление", т. е. противопоставляют преступлению как реальности состав - законодательную абстракцию. Это же мы находим и в других работах. Н. Ф. Кузнецова поддерживает высказанную ранее другими авторами позицию о том, что состав преступления уже всего преступления, поскольку "в преступлении оказываются, помимо обязательных элементов состава преступления, некоторые элементы, которые необходимы для всякого преступления, но, однако, не настолько существенны для его общественной опасности, чтобы иметь свойство признака обязательного элемента именно состава преступления". По мнению И. С. Ноя, преступление отличается от состава тем, что преступлению свойственна виновность, которая в составе отсутствует. Правда, при этом следует помнить о том, чем вызвана была статья И.С. Ноя. Дело в том, что Указом от 13 августа 1981 г. были внесены изменения в Уголовный кодекс РСФСР, согласно которым вместо малозначительного деяния, являющегося основанием для освобождения от уголовной ответственности, в соответствующие нормы уголовного закона вводилось деяние, содержащее признаки преступления. Здесь же был исключен термин "виновным" и заменен термином "им", который логично соотносился с термином "лицом", что позволило И.С. Ною на возникшей законодательной основе вполне логично и обоснованно заявить о том, что законодатель исключил признак виновности из сущности деяния, оставив его только для преступления, тогда как состав преступления оставался и в деянии, содержащем признаки преступления, иначе невозможно было бы освобождение от уголовной ответственности. Кстати, это один из примеров, когда непродуманное законодательное положение вызывает к жизни абсолютно неприемлемые теоретические выводы.

Итог также неутешителен, поскольку ясности в соотношении анализируемых категорий нет. Если данное соотношение есть сравнение законодательной абстракции и реальности, то для этого достаточно диспозиции уголовно-правовой нормы как описания вида преступления и реального поведения человека в качестве преступления. Здесь, по существу, нет проблемы: давайте рассмотрим диспозицию (вид преступления) более глубоко с точки зрения ее (его) структуры. Все остальное от лукавого, все остальное – нагромождение лишних понятий. Если соотношение исследуемых категорий представляет собой сопоставление двух реальностей, разных по объему, то и в этом случае основными институтами уголовного права остаются преступление и наказание, последнее при назначении должно соответствовать своей тяжестью общественной опасности преступления, а не составу преступления, в результате состав преступления остается лишней категорией. Правда, есть позиция в теории уголовного права, согласно которой "с помощью состава, наконец, определяются пределы наказуемости преступления". Во-первых, здесь наметилась подмена аргументов, поскольку пределы наказуемости преступления определяются характером и степенью опасности преступления (ч. 3 ст. 60 УК), и состав здесь абсолютно ни при чем. Во-вторых, даже если авторы учебника имели в виду пределы типового наказания, которое якобы базируется на составе, то и здесь состав не имеет никакого значения, так как типовое наказание основывается на том, как отражены признаки преступления в законе (читай, в диспозиции уголовно-правовой нормы), какие типичные признаки вида преступления указаны в нем.

Полностью соглашаясь с критикой состава преступления, мы не готовы искать лазейки для его сохранения. Изложенные попытки сохранить состав преступления в уголовном праве крайне ничтожны, поскольку ничего нового в теорию уголовного права они не вносят, а традиционные представления о составе преступления не способны убедить в его необходимости.

Разумеется, такое отношение к составу преступления вызывает негативную реакцию его сторонников по трем причинам: а) на основе состава преступления осуществляется квалификация преступления; б) состав преступления является основанием уголовной ответственности; в) состав преступления необходим для разграничения различных видов преступлений, а также преступлений и иных правонарушений.

Очень похоже на то, что признание состава преступления необходимым орудием квалификации является очередной фикцией, признанием основанием квалификации того, чего в реальной жизни не существует. На самом деле с квалификацией преступления все обстоит максимально просто: с одной стороны, в законе (диспозиции) имеется описание вида преступления (кражи вообще, оскорбления вообще, изнасилования вообще и т. д.), с другой — существует реальное поведение, по своим признакам соответствующее признакам, отраженным в диспозиции. И здесь квалификация представляет собой не что иное, как сопоставление реального события по его определенным характеристикам с описанием вида преступления в законе. На первый взгляд, признаки вида преступления и есть состав преступления ("диспозиция с точки зрения уголовного права есть состав преступления"), однако нам непонятна необходимость существования двух категорий (диспозиции как описания вида преступления и состава преступления), дублирующих друг друга, ведь в диспозиции всегда описаны обязательные признаки вида преступления и именно они вполне достаточны для квалификации преступления. В то же время эти же самые признаки должны иметь место и в реально совершенном событии, только тогда возникает преступление как факт реальной жизни.

Сторонники состава преступления в ответ на это говорят, что состав шире диспозиции. В. Н. Кудрявцев анализирует ситуацию на примере кражи и утверждает, что в диспозиции речь идет только о тайном хищении и чужом имуществе; другие элементы там не предусмотрены; поэтому нужно говорить о составе кражи, в которую должны быть включены субъект преступления (ст. 19, 20 УК) и субъективная сторона, устанавливаемая путем толкования. При этом автор понимает, что диспозиция — достаточно широкое понятие, охватываемое Особенной и Общей частями УК, но остается на своих позициях, поскольку некоторые признаки устанавливаются путем толкования. Странная позиция: сначала законодатель не без участия В.Н. Кудрявцева создает не совсем приемлемую для толкования корму, поскольку вводит в диспозицию ст. 158 УК термин "хищение", требующий дополнительного толкования, вместо такого описания кражи, при котором определение ясно представляло бы вид преступления (например, кража – это тайное изъятие чужого имущества или тайное завладение чужим имуществом). Всем было бы понятно, что совершением кражи имущество выводится из владения собственника или другого лица, что в законе указан способ завладения, что этим самым потерпевшему причиняется вред, что мы столкнулись с преступлением с материальной диспозицией; что коль скоро в диспозиции не указана возможность неосторожного причинения вреда, то на основании ч. 2 ст. 24 УК это преступление следует признать умышленным; что на основании ст. 19 и 20 УК мы имеем дело с определенным субъектом, что ст. 30 и 32-35 УК позволяют нам определиться с оконченным или неоконченным преступлением и наличием или отсутствием соучастия. И все это базируется на диспозиции статьи. Единственное, чего здесь нет, так это конкретного вида умысла; что ж, давайте введем его в диспозицию и отразим в Особенной части совершение кражи с прямым умыслом (тайное завладение чужим имуществом, совершенное с прямым умыслом), в результате закон станет более точным и нам при квалификации будет вполне достаточно диспозиции без какого-либо обращения к эфемерному составу.

Мы готовы согласиться с тем, что состав сам есть структура преступления; однако из этого следуют два решения; либо состав преступления является лишь техническим термином, не имеющим самостоятельной отдельной от преступления сущности, либо состав преступления – лишняя категория, существование которой фиктивно, условно и в целом неприемлемо, поскольку засоряет теорию и практику, использующих непонятную научную абстракцию. На наш взгляд, наиболее истинно второе решение. Для того чтобы исключить состав преступления из категорий научно и практически значимых, достаточно правильно анализировать само преступление (точнее, его вид и реальное воплощение) с двух позиций – сущности преступления (его понятия и признаков) и структуры преступления (его объективной и субъективной сторон). На последней и базируется квалификация преступления; не на составе преступления как чем-то эфемерном, а именно на конкретной структуре вида преступления, как она отражена в диспозиции уголовного закона.

Столь же неприемлемо и признание состава преступления основанием уголовной ответственности. По данному вопросу также нет однозначного решения ни в теории уголовного права, ни в уголовном законе. Криминалисты XIX – начала XX в. не придавали вопросу оснований уголовной ответственности особого значения, исходя, по-видимому, из той аксиомы, что за преступлением должно следовать наказание. И только к середине XX в. теория советского уголовного права начала разрабатывать основания уголовной ответственности. Однако на этом фоне все еще часто специалисты использовали термин "условия" уголовной ответственности, понимая под таковыми вменяемость и возраст, состав преступления, умысел и неосторожность и т. д. В УК РСФСР 1960 г. была введена категория оснований уголовной ответственности, под которыми понимались умышленное или неосторожное совершение предусмотренного уголовным законом общественно опасного деяния (ст. 3 УК). Теория уголовного права преимущественно начала писать о множестве оснований уголовной ответственности; вместе с тем появилась точка зрения, согласно которой основанием уголовной ответственности признавалось деяние, содержащее признаки состава преступления. Постепенно последняя позиция стала господствующей и была закреплена в ст. 8 УК РФ 1996 г.

В результате возникла странная ситуация. Во-первых, уголовное право ушло от аксиоматичного соотношения между уголовной ответственностью или наказанием и преступлением в сторону фиктивного соотношения между уголовной ответственностью и составом преступления. Во-вторых, все это произошло на фоне невнятного представления о самом составе преступления и его структуре. В-третьих, основанием уголовной ответственности признано деяние, содержащее признаки состава преступления, при том, что в таком случае понятие деяния становится противоречивым (в ч. 1 ст. 14 УК виновность выведена за пределы деяния, в ст. 8 УК деяние включает в себя и виновность). В-четвертых, законодатель соотносит с основанием уголовной ответственности состав преступления - категорию, не определенную им самим, тогда как и аксиоматично, и логично уголовная ответственность должна быть связана с совершенным преступлением, определение которого присутствует в законе (ч. 1 ст. 14 УК), и гораздо проще было бы признать основанием уголовной ответственности только преступление, опираясь на сам закон.

1.2 Строение состава преступления

Элементы преступления традиционно делят на основные и факультативные. Но понимание их не однозначно. Так, обязательными признают "элементы, которые образуют в своей целостности (системе) ту минимально достаточную и необходимую общественную опасность деяния, которая является криминальной – это действие (бездействие) вредные последствия, связанные с действием (бездействием) причинной связью вина в форме умысла и неосторожности… Факультативными… являются по своей природе, ибо они могут быть указаны в диспозиции уголовно-правовой нормы… или нет". С этим можно было бы согласиться, если бы с самого начала здесь не были заложены противоречия. Во-первых, факультативные признаки могут быть указаны в диспозиции, но могут быть и не указаны, но если они указаны, то мы сталкиваемся с обязательными признаками, а не факультативными. Во-вторых, бездействие признано обязательным признаком, однако оно имеет место не во всех видах преступлений (например, невозможно бездействие при краже, разбое, изнасиловании и т. п.) и, поскольку оно не указано в диспозициях соответствующих статей, должно быть признано факультативным. То же касается и вреда, отсутствующего в преступлениях с формальной или усеченной диспозициями, и умысла или неосторожности, отсутствующих соответственно в неосторожных или умышленных преступлениях и т. д.

Иногда несколько иначе определяют те и другие. Под основными понимают те, которые свойственны всем без исключения конкретным преступлениям (объект, деяние, вина, вменяемость и возраст). Факультативными признают те признаки, которые свойственны отдельным преступлениям или их группам. На первый взгляд, все это соответствует действительности: существует обобщенное выражение тех или иных элементов преступления (деяние, вина и т. п.), которое так или иначе входит во все преступления и они, соответственно, являются основными. Однако правоприменителя главным образом интересуют вид преступления (диспозиция) и конкретное преступление данного вида, а на этом уровне уже не может быть деления на основные и факультативные признаки или элементы, все присущие виду преступления элементы или признаки являются обязательными. Представляется, что абсолютно прав В. С. Прохоров, говоря о том, что "в конкретном составе преступления нет основных и факультативных признаков – здесь все признаки необходимы". Иное отношение к указанному приводит к фиктивному выводу: "Обязательными являются лишь признаки действия (бездействия), прочие факультативны", что на практике означает факультативность имущественного ущерба при краже, факультативность способа (проникновение в жилище) при краже и т. д. Думается, уважаемый автор понимает, что это не так, но ради сохранения состава преступления он готов на любые условности, готов признать факультативными все иные элементы или признаки, находящиеся за пределами необходимых для данного вида преступления. Разумеется, на абстрактном уровне можно рассуждать и так, однако пустыня во всеобщем представлении связана с безбрежным пространством песка, все понимают, что в пустынях есть и вода, и деревья (в оазисах), тем не менее это никак не влияет на понимание пустыни и ее отличия от полупустыни, степи, лесостепи и тайги. Применительно к виду преступления мы имеем то же самое: есть его необходимые признаки, и что лежит за их пределами, никакого значения ни для закона, ни для практики, ни для теории не имеет. Например, деяние условно признаем основным элементом, но его виды – действие или бездействие – относятся к различным группам видов преступления и должны быть отнесены к факультативным, тогда как В.Н. Кудрявцев признает их обязательными. Вина - обязательный элемент вида преступления, без нее не бывает преступления вообще, но виды вины относятся к различным группам видов преступления (умышленным и неосторожным) и именно поэтому они должны быть признаны факультативными, хотя и являются обязательными для каждой из этих групп. Как разобраться во всем этом? Можно, конечно, встать на позицию Н.Ф. Кузнецовой и признать, что факультативные по природе становятся обязательными при указании о них в диспозиции. Однако это не исключает смешения анализируемых понятий и не делает более ясным причины выделения обязательных и факультативных элементов или признаков. Функции обязательных элементов понятны: они создают вид преступления и определяют квалификацию. Факультативные, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, нужны в качестве смягчающих или отягчающих обстоятельств. Но ведь и обязательные элементы или признаки могут выступать в качестве таковых (например, крупный размер ущерба при краже), т. е. и здесь нет специфики факультативности. Очень похоже на то, что неотражение в законе какого-либо признака преступления вовсе не свидетельствует о его факультативности. Просто законодатель тем самым говорит правоприменителю о том, что каждое конкретное явление, относящееся к данному признаку, имеет равное обязательное значение в качестве данного признака. Ведь уголовно-процессуальный закон не делит доказательства на обязательные и факультативные, а регламентирует то, что подлежит доказыванию в процессе (ст. 73-84 УПК РФ), т. е. подлежат доказыванию и пройдут как доказательства по делу и веревка, которой был задушен потерпевший, и обломок кирпича, которым был убит потерпевший, и т. д., хотя уголовный закон и не выделяет способы убийства в ч. 1 ст. 105 УК. Учитывая все сказанное, можно констатировать, что деление элементов или признаков на основные и факультативные особого уголовно-правового значения не имеет, поскольку в основе своей фиктивно. Главное — вид преступления и его элементы и признаки.

ГЛАВА 2.ЭЛЕМЕНТЫ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

2.1 Объект преступления

Объектом преступления, объектом утоловно-правовой охраны обычно в советском уголовном праве и в уголовном праве сегодняшней России признавали и признают общественные отношения, как мы уже видели, это имело место в первых законодательных актах советской России. Вместе с тем в теории высказано мнение, что объект уголовно-правовой охраны и объект преступления не тождественные понятия. "По своему объему первое понятие шире второго. Уголовное право предусматривает средства охраны своих объектов не только от преступлений, но и от общественно опасных действий невменяемых и от опасностей, создающих состояние крайней необходимости. Но дело не только в этом, а главным образом в том, что понятие "объект преступления" "снижает" объект уголовно-правовой охраны до "элемента" или "стороны" преступления... Объект уголовно-правовой охраны – это не "элемент" или ''сторона" преступления, а важнейшие классовые ценности, ради охраны которых создается уголовное право..." С указанным мнением вроде бы можно было согласиться. Действительно, объект уголовно-правовой охраны – более широкое понятие, не случайно в указанных ситуациях деяние не признается преступлением (например, крайняя необходимость – обстоятельство, исключающее преступность деяния; деяние, совершенное невменяемым, влечет за собой меры безопасности, а не наказание). Именно поэтому из двух анализируемых понятий более приемлемо второе. Действительно, объект уголовно-правовой охраны не является элементом, стороной преступления, поскольку это нормальные, социальные отношения, которые окружают каждого из нас и благодаря которым существует общество. Эти социальные отношения ни в коем случае не могут быть составными частями антисоциального поведения, в том числе – преступления, они находятся за пределами преступления, преступление суть вред этим отношениям.

Согласно ч. 1 ст. 2 УК задачами уголовного права являются охрана тех или иных отношений от преступных посягательств, предупреждение преступлений и обеспечение мира и безопасности человечества. Критический анализ указанной нормы приводит к неутешительным выводам. Прежде всего, очевидно, что уголовное право является ретроспективной отраслью права, поскольку оно регламентирует правоотношения по поводу уже свершившихся преступлений. И в этом плане бы то бы смешно говорить об охране отношений, которым уже причинен вред или которые уже были поставлены под угрозу причинения вреда, не менее нелогично выделять при этом задачу предупреждения.

Уголовное право согласно господствующему мнению имеет своим предметом уголовный закон, преступление, уголовную ответственность и освобождение от нее. Как видим, в качестве предмета в традиционном подходе нет места охранительной функции. Однако указанный "недостаток" пытаются исправить некоторые авторы. Так, Е.А. Фролов указывает на два предмета уголовного права - предмет уголовно-правовой охраны (социально полезные отношения) и предмет уголовно-правового регулирования (конфликтные общественные отношения). Вслед за ним такую же попытку делает и И.Я. Козаченко "уголовное право сориентировано на два предмета. Первый – охрана наиболее важных для общества отношении… Содержание второго предмета как раз и составляют отклоняющиеся (аномальные) отношения противоречащие интересам не только отдельных граждан, но и общества в целом". Между данными позициями есть некоторое различие, но в целом они отражают одно и то же. На наш взгляд, данная точка зрения малоприемлема. Во-первых, непонятно, куда авторы девали такие предметы регламентации уголовного права, как уголовный закон, уголовная ответственность, освобождение от нее. Готов допустить, что при расширенном толковании предмета уголовно-правового регулирования все это можно втиснуть туда. Готов допустить, что уголовный закон, уголовную ответственность, освобождение от уголовной ответственности законодатель регулирует. Но невозможно согласиться с тем, что закон регулирует аномальные отношения, ведь регулированию подлежит лишь то, что есть или будет, но нельзя регулировать прошлое (аномальные отношения - это ретроспективные отношения применительно к уголовному праву). Отсюда авторы просто обязаны ввести третий предмет - конфликтные отношения, т.е. преступления, но не в качестве предмета регулирования. Во-вторых, можно, конечно, признать предметом уголовного права предмет его регулирования, вот только ясности в вопрос о предмете это не внесет, поскольку потребуются дополнительное толкование, расшифровка указанного, при которой предмет регулирования будет распадаться на отдельные элементы – уголовный закон, уголовную ответственность, освобождение от нее. Именно поэтому нет смысла вводить общие фразы туда, где в этом нет необходимости, где можно напрямую выйти на надлежащий предмет. В-третьих, нельзя выделять предмет уголовно-правовой охраны (уголовно-правовую охрану) в качестве самостоятельного предмета уголовного права, поскольку вне уголовного закона, вне преступления, вне уголовной ответственности или освобождения от нее нет охраны (даже если она как таковая присутствует в уголовном праве), есть нормальные общественные отношения, являющиеся предметом других отраслей права, но не уголовного. По существу это признает и И.Я. Козаченко "Можно сказать, что регулятивная функция есть активная (деятельная) форма охраны", я бы сказал, что наоборот, тем не менее здесь регулятивные и охранительные функции слиты воедино. Очевидно, что форма входит в содержание, является его характеристикой. Отсюда можно сделать вывод – охраны как чего-то самостоятельного не существует применительно к предмету уголовного права.

В русском уголовном праве объектом преступления признавали юридические нормы в их реальном существовании, а на более общем уровне – юридический порядок. По мнению Н Д. Сергеевского, "всякое преступное деяние, являясь по своей отвлеченной природе нарушением норм закона и, следовательно, посягательством на интерес всего общежития, или, как иногда говорят, правопорядка, заключающийся в необходимости соблюдения установленных законом правил жизни и деятельности. - в конкретной своей форме всегда заключает в себе вред или опасность известным конкретным благам или интересам". Здесь видно, что автор признает объектом и норму закона, и правопорядок, и благо, и интерес, говоря о них как тождественных категориях. С.В. Познышев, подвергая критике теоретические позиции по признанию объектом преступления правовую норму даже в се реальном бытие либо субъективное право, либо интерес, считал таковым правовое благо.

На этом фоне общественное отношение и любая совокупность общественных отношений представляются более приемлемыми, поскольку могут быть максимально конкретизированы: человеку причинен физический вред, что "выбило его из колеи" на определенное время в течение которого уменьшены родственные связи, возникли определенной длительности и стоимости лечения медицинские связи нарушены производственные связи на данный срок, утрачена заработная плата на определенную сумму и т. д., иными словами, мы можем достаточно четко и ясно вычленить общественные отношения, их совокупность и значимость. Именно поэтому не следует торопиться и на западный манер менять представление об объекте вреда, тем более что и в зарубежном уголовном праве ученые не могут обойтись без категории общественных отношений: "Преступление - это насилие над людьми и отношениями".

Сказанное позволяет остановиться на господствующем сегодня в российском уголовном праве понимании объекта вреда как общественного отношения или совокупности таковых. Общественные отношения — это социальная связь между людьми, между людьми и различного рода организациями, между людьми и государством, между организациями и государством. Однако даже такая в общем очевидная связь сегодня подвергается критике, на базе которой предлагается специфическое определение объекта: "Объект преступления — тот, против кого оно совершается, т. е. отдельные лица или какое-то множество лиц, материальные или нематериальные ценности которых, будучи поставленными под уголовно-правовую охрану, подвергаются преступному воздействию, в результате чего этим лицам причиняется вред или создается угроза причинения вреда". Это же Г.П. Новоселов повторил и позже. Нельзя сказать, что автор является первым в столь парадоксальном выводе. Да и сам автор приводит позиции ученных XIX в., согласно которым основным объектом преступления выступает человек.

Данная позиция представляется привлекательной и другим ученым. Так, в предисловии к работе Г.П. Новоселова, И.Я. Козаченко пишет: "Преступление, по мнению Г.П. Новоселова, есть не отношения между кем-то, а отношение кого-либо к кому-либо... Определение преступления как некоторого рода отношения лица к людям делает невозможным понимание объекта посягательства в качестве общественного отношения". Оказывается, как просто решается проблема объекта преступления. Но, во-первых, с точки зрения житейской логики отношение кого-либо к кому-либо – это отношение между ними; разумеется, в редких конкретных случаях данное правило может быть нарушен, тем не менее подобное не изменяет общего правила. Во-вторых, может быть, Г.П. Новоселов и пытался провести указанное различие по отношениям, однако ему этого сделать не удалось: "Преступление само есть определенный вид отношений между людьми".

Таким образом, глубочайшая конкретизация и четкая дифференциация общественных отношений, страдающих при посягательствах, помогает определить объект вреда и, прежде всего его классификацию. Первой проблемой классификации объектов является поиск основания классификации. На наш взгляд, основанием классификации объектов выступает круг общественных отношении, которым причиняется вред той или иной совокупностью преступлений. По этом основанию теория уголовного права традиционно выделяет несколько объектов общий, родовой и непосредственный. Кроме них в советском уголовном праве был предложен видовой объект, идея поддержана в настоящее время в учебниках и научных работах.

Но имеются и противники подобного. По мнению Г.П. Новоселова, никаких разновидностей объектов нет, существует только объект, который в теории называют непосредственным. Сделана еще одна попытка разрушить традиционное представление об уголовно-правовых категориях, в чем ничего противоестественного нет, лишь бы она была на пользу закону, практике, теории. Попробуем разобраться в том, насколько она полезна, хотя предыдущие попытки автора критически осмыслить традиции по тем или иным категориям уголовного права (понятию преступления, понятию объекта его) позитивными назвать никак нельзя.

Чтобы аргументировать данный радикальный вывод, автор должен был опровергнуть существующие традиционно доказательства двух направлений: 1) существование определенной классификации объектов и 2) построение данной классификации на основе философских понятий общего, особенного, единичного, отдельного.

Итак, уголовное право совершенно обоснованно классифицирует объекты преступления, только немного нужно уточнить, что же скрывается за этой классификацией. Прежде всего, выделяют общий объект как наиболее полный по кругу общественных отношений. По существу здесь речь идет о такой массе общественных отношениях, на которую могут посягать все преступления в совокупности, предусмотренные уголовным законом; это - совокупный объект совокупного уголовно-правового вреда. В целом, все, что выше было написано об объекте, касается именно общего объекта. Таким образом, общий объект является родовым понятием. Его можно изобразить в виде шара, который должен быть заполнен видами, подвидами и подподвидами объектов.

Под родовым объектом обычно понимают группу общественных отношений, отраженных в том или ином разделе УК. Однако в УК I960 г. разделов не было вовсе, тем не менее родовой объект был выделен в соответствии с главами. На наш взгляд, родовым объектом следует признавать и ту группу общественных отношений, которые отражены в главах УК. Таким образом мы будем иметь два уровня родовых объектов: первый с более обширным накоплением общественных отношений (на уровне разделов УК), второй как части первого с естественно меньшей совокупностью общественных отношений (на уровне глав УК). В противном случае наука будет постоянно "бегать" за законодателем: последний удалит разделы и мы будем вынуждены менять классификацию, тогда как разделы и главы УК служат лишь формальным, видимым ориентиром, а фактическим основанием выделения видов объектов является объем общественных отношений, который в родовом объекте меньше, чем в общем, и больше, чем в видовом. Это необходимо понять не ради оригинальности выводов, а для того, чтобы точнее установить место видового объекта в системе объектов.

Родовой объект является инструментом создания иерархии общественных отношений и соответствующих норм в Особенной части уголовного законодательства. Это представляется аксиоматичным. Не менее аксиоматично и то, что главы Особенной части уголовных кодексов дифференцированы в зависимости от ценности родового объекта и расположены в системе от более к менее значимым. В предыдущем уголовном законодательстве иерархия была представлена следующим образом: отношения, на которые посягают особо опасные государственные преступления, иные государственные преступления, преступления против социалистической собственности, преступления против личности, преступления против политических, трудовых и иных прав граждан, преступления против личной собственности, преступления хозяйственные, преступления против порядка управления, преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения, преступления, составляющие пережитки местных обычаев, воинские преступления. Подобное ранжирование объектов было подвергнуто критике. Так, Н.И. Коржанский писал: "Оставим пока в стороне возможность уголовным законом обеспечить охрану общественного государственного строя, политической и экономической систем. Хотя строй и система, нуждающиеся в защите от своего народа уголовно-правовыми средствами, заслуживает определенной оценки".

На этом фоне в действующем УК РФ 1996 г. ситуация с дифференциацией общественных отношений несколько изменилась: слиты две группы преступлений против собственности (социалистической и личной); в преступлениях против личности выделены в отдельные главы преступления против жизни и здоровья, против свободы, чести и достоинства, против половой неприкосновенности и половой свободы; в самостоятельную главу выделены преступления против семьи и несовершеннолетних; создана новая глава о преступлениях против интересов службы в коммерческих и иных организациях; выделены в отдельную главу преступления против здоровья населения и общественной нравственности; возникли новые главы об экологических и компьютерных преступлениях; создан раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества; расформирован раздел об иных государственных преступлениях, виды преступлений которого распределены по различным главам нового УК.

В результате Особенная часть нового УК представляет собой следующую иерархическую систему; раздел о преступлениях против личности включает в себя главы 16 (против жизни и здоровья), 17 (против свободы, чести и достоинства личности). 18 (против половой неприкосновенности и половой свободы), 19 (против конституционных прав и свобод человека и гражданина), 20 (против семьи и несовершеннолетних); раздел о преступлениях против экономики – главы 21 (о преступлениях против собственности), 22 (в сфере экономической деятельности), 23 (против интересов службы в коммерческих и иных организациях); раздел о преступлениях против общественной безопасности и общественного порядка - главы 24 (против общественной безопасности), 25 (против здоровья населения и общественной нравственности), 26 (экологические преступления), 27 (против безопасности движения и эксплуатации транспорта), 28 (в сфере компьютерной информации); раздел о преступлениях против государственной власти – главы 29 (против основ конституционного строя и безопасности государства), 30 (против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления), 31 (против правосудия), 32 (против порядка управления); раздел о преступлениях против военной службы – глава 33 и раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества – глава 34.

После выделения общего объекта и двух уровней родового объекта за пределами классификации остаются совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления, и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного конкретного вида преступления.

Таким образом, совокупность общественных отношений, которым причиняет вред вид преступления (точнее, вся совокупность преступлений данного вида), и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного вида, не совпадают по объему, первая больше и сложнее второй. Следовательно, необходимо выделять и объект вида преступления, и объект преступления этого вида. Для того, чтобы четко разделять объект вреда, свойственный виду преступления, и объект вреда конкретного преступления данного вида, и необходимо терминологически обособить тот и другой. Для определения последнего существует непосредственный объект как совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление того или иного вида. Для определения первого из них и можно использовать термин "видовой объект", под которым будем понимать совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления. При этом В.Е. Мельникова считает видовой объект основанием выделения глав в новом УК, тогда как у Л.Л. Кругликова таковым признан внутригрупповой объект, объект группы преступлений, расположенных внутри глав. Мы полностью согласны с наличием подобной разновидности объекта и с тем, как его толкует Н.И. Коржанский, но не готовы следовать другим авторам в его понимании, но об этом несколько ниже. В результате мы получим всеобъемлющую классификацию по кругу общественных отношений, которым может быть причинен вред: от совокупности всех преступлений до конкретного преступления какого-либо вида.

2.2 Объективная сторона

Преступление как явление социальной жизни представляет собой антисоциальное поведение человека, осуществляемое под руководством сознания. Именно поэтому мы можем выделить две стороны преступления – объективную внешний факт поведения и его социальную значимость) и субъективную (внутренний мир человека, его психическое отношение к окружающему миру, предшествующее поведению и сопровождающее его, и его социальную значимость). Объективная и субъективная стороны преступления – это два его элемента, каждый из которых является в равной мере необходимым для установления преступления.

Объективная сторона преступления в целом проблем не вызывает, тем не менее возникает одна достаточно серьезная проблема. Дело в том, что понимание объективной стороны не носит однозначного характера: почти все теоретики, рассматривающие объективную сторону преступления, с необходимостью обособляют вопрос о соучастии, приготовлении и покушении, дискутируя о том, входят они или не входят в объективную сторону. И этот спор имеет под собой реальное основание, поскольку в преступном поведении заключены две группы различных действий человека - в одной из них существуют действия по созданию условий (приискание, изготовление, приспособление орудий или средств совершения преступления, приискание соучастников, сговор на совершение преступления или иное умышленное создание условий - ч. 1 ст. 30, ч. 3-5 ст. 33 УК), в другой - по исполнению преступления (ч. 3 ст. 30, ч. 2 ст. 33 УК). На это двойственное поведение накладывается то, что в Особенной части УК, как правило, отражена только деятельность по исполнению преступления, которая не включает в себя действия по созданию условий.

Мы должны выделить преступление вообще, преступление как всеобщую для уголовного права категорию, преступление как предмет уголовного права и вид преступления как категорию Особенной части (кражу - убийство, получение взятки и т. д.). Объективная сторона первого из них будет более широкой по объему, поскольку она с необходимостью включает в себя и действия по созданию условий, и действия по исполнению преступления, тогда как объективная сторона вида преступления включает в себя, как правило, только действия по исполнению преступления, за исключением тех случаев, когда действия - создание условий либо включаются в групповое преступление, квалификация которого не требует дифференциации соучастников, либо признаны законодателем самостоятельными видами преступления (организация банды и участие в ней - ст. 209 УК, незаконный оборот оружия - ст. 222, 223 УК и т.д.).

По существу объективная сторона преступления и объективная сторона вида преступления соотносятся между собой как целое и часть. Если абстрагироваться от указанного исключения, то анализируемое целое должно состоять из двух частей - объективной стороны создания условий и объективной стороны исполнения преступления, первое из них, как правило, не отражено в Особенной части, второе же - наоборот. Именно поэтому исследователь не должен забывать о том, какую объективную сторону он имеет в виду. Таким образом, с необходимостью следует выделять объективную сторону в широком (преступления) и узком (вида преступления) смыслах, это, пожалуй, один из немногих случаев обоснованного двойственного толкования уголовно-правовой категории. Только при нем становится очевидным, что в объективную сторону преступления входит и действие-создание условий, и действие-исполнение, тогда как в объективную сторону вида преступления, как правило, действие-исполнение.

Отсюда становится ясным и традиционно признанное содержание объективной стороны, которое состоит из 1) действия по исполнению преступления либо бездействия; 2) способа действия, в том числе действия по созданию условий исполнения преступления; 3) вреда общественным отношениям; 4) объективной связи между деянием и преступным вредом;5) времени и места совершения преступления. Однако эти элементы не являются одинаковыми в плане значимости, поскольку некоторые из них представляют собой абсолютно самостоятельные элементы, сущностно не совпадающие друг с другом (например, действие и вред), а другие распространяются на все первые (время и место характеризуют как действие, так и способ, вред, причинную связь). Именно поэтому указанные элементы можно разделить на две группы а) элементы частного порядка и б) элементы общего характера. К первым следует отнести деяние, способ его, вред, причинную связь, ко вторым – время и место.

В структуру объективной стороны включают еще обстановку, орудия и средства совершения преступления. Применительно к обстановке позиция теории не нова. Действительно, в нормах УК РСФСР 1960 г данный термин применялся относительно часто, особенно это касалось воинских преступлений. Однако в УК РФ их количество резко сократилось, что следует признать объективно оправданной тенденцией. Сами авторы приводят определение обстановки, предлагаемое В. Далем, – "окружающие кого или что люди, предметы, случайности". Можно придать месту совершения преступления максимально узкий смысл и признать таковым только территорию. Однако такое понимание сразу войдет в противоречие и с нормами уголовного процесса, включающими осмотр места происшествия (не думаю, что имеется существенное различие между местом преступления и местом происшествия), и с криминалистикой, для которой местом происшествия служит территория с находящимися на ней предметами, людьми. Да и в уголовном праве мы не можем говорить о месте совершения преступления только как территории, части суши, воды или воздуха. Например, заказник как место совершения преступления подразумевает и часть Земли, и систему управления (здания, сооружения, люди), и охраняемые предметы флоры или фауны, без которых заказников не бывает, т. е. "обстановка" представляет собой элемент места совершения преступления (происшествия).

Мало того, под боевой обстановкой ч. 3 ст. 331 УК (по существу, единственная норма, обращающая внимание на обстановку) понимает, скорее всего, "непосредственное соприкосновение части (подразделения) с противником в процессе наступления или обороны. При этом ведется бой, производятся необходимые перемещения, оборудование боевых позиций" и т.д.; такую обстановку, "при которой воинская часть, подразделение, выполняя боевую задачу, находится в непосредственном соприкосновении с противником". Думается, не будет большой ошибкой, если сказанное объединить термином "место боя" как место совершения преступления.

На основании изложенного в целях унификации уголовно-правовой терминологии следует исключить обстановку из элементов объективной стороны, оставив место совершения преступления как категорию, охватывающую собой и "обстановку".

Схожая ситуация возникает и при признании самостоятельным элементом объективной стороны орудий или средств совершения преступления, под которыми понимаются предметы материального мира, непосредственно применяемые для причинения вреда или облегчающие совершение преступления. Дело в том, что анализируемые предметы либо сами по себе являются способом совершения преступления (например, убийство путем удавления веревкой, удара ножом, выстрела из пистолета и т. д., где сам предмет материального мира определяет собой способ действия), либо входят структурным элементом в способ действия (например, насилие выступает способом совершения преступления, при этом угроза оружием является элементом психического насилия). На этом фоне выделять орудия и средства совершения преступления в качестве самостоятельного элемента объективной стороны – бесперспективный труд, поскольку мы сталкиваемся с возможным смешением различных элементов, что противоречит правилам классификации. Именно поэтому нет смысла выделять орудия и средства совершения преступления как самостоятельные элементы объективной стороны.

Элементы объективной стороны преступления могут выступать качестве таковых только во время совершения преступления, т.е. с его начала до его окончания; до начала преступления и после его завершения по общему правилу не существует применительно к данному преступлению ни действия или бездействия, ни вреда, ни места, ни времени, ни способа его совершения. Так, собирание вещей при краже в чемодан является способом с использованием определенного средства исполнения преступления, тогда как использование машины для доставки похищенного - лишь способ сокрытия похищенного имущества, что можно признать способом совершения преступления, но не способом исполнения его.

Вред в структуре объективной стороны преступления занимает одну из основных ниш. Его влияние трудно недооценить, поскольку именно он является центральной фигурой - он формирует общественную опасность, его ненаступление в неоконченном преступлении (при приготовлении и покушении) ведет к смягчению уголовной ответственности (ч. 2 ст. 66 УК) либо исключению ее (при добровольном отказе – ч. 2 ст. 31 УК), его возмещение или заглаживание как деятельное раскаяние может привести к освобождению от уголовной ответственности (ст. 75 УК), отсутствие угрозы причинения вреда исключает необходимую оборону, крайнюю необходимость и т. д.

Категория вреда считается достаточно исследованной, ясной и понятной, в довольно высокой степени – беспроблемной. И в основном это действительно так. Однако некоторые проблемы возникают и здесь. Одной из них является понимание вреда. Дело в том, что вред не может быть понят однозначно как нечто материальное, которое можно видеть или осязать. Да, в определенной части вред носит жестко материализованный характер, кто-то утрачивает имущество, кому-то наносят побои; и то, и другое мы можем взвесить, оценить по объему, размеру, стоимости и т. д. Тем не менее иногда вред с трудом поддается оценке, мы не можем его пощупать, взвесить, точно оценить. Обычно подобное имеет место в преступлениях, выраженных в законе только в виде действия. В таких случаях деяние создает "невидимые миру слезы". Именно поэтому всегда и особенно в последнем варианте очень важным является установление того, чему вред причинен, кого следует признавать "жертвой" вреда.

2.3 Субъективная сторона

До сих пор речь шла о внешнем выражении преступления преступлении как объективно существующем поведении человека связанном с вредом тем или иным общественным отношениям. Однако только внешними элементами нельзя ограничить преступление. Еще в древности было отмечено важное значение внутреннего мира человека. Платон в своей работе "Законы" по этому поводу писал что необходимо делить несправедливые поступки на добровольные и невольные, что "одни из них причиняются невольно, другие – в состоянии ярости, третьи – под влиянием страха, четвертые – с сознательным умыслом", что невольный поступок "есть невольная несправедливость. Мы видим, как здесь огромное значение придано внутреннему миру преступника вплоть до существенной дифференциации ответственности.

В последующие тысячелетия эта идея укрепилась. По мнению Г.С. Фельдштейна, "сначала человечество реагировало на любое нарушение прав н свобод вне зависимости от вины, затем начало делить все действия на умышленные и случайные, не вменяя последствий, и только позже получилось более глубоко дифференцировать виды вины". Правда, нужно отметить, что иногда человечество делало зигзаги в сторону, забывало о внутреннем мире преступника, наказывало только за сам факт проступка вне зависимости от того, как сам человек относился к нему, вплоть до "наказания" животных или даже неодушевленных предметов (всем специалистам известно вырезание языка у церковного колокола и ссылка колокола в Тобольск). Тем не менее рано или поздно, но оно возвращалось к идее учета внутреннего мира преступника, пока не пришло к отрицанию объективного вменения и закреплению виновного причинения вреда и субъективного вменения. С XII в. в Европе возникает и широко разрабатываются теории более углубленного субъективного вменения, связанного не только с желанием, но и с осознанием возможности последствия своего противоправного поведения, что, в конечном счете, получает название непрямого умысла. В последние столетия именно в этом направлении развивались наука уголовного права и уголовное законодательство Внутреннюю сторону преступления выделяли С. Будзинский, Н.С. Таганцев и другие криминалисты. Так, Н.С.Таганцев, анализируя историю развития русского уголовного права, приходит к выводу, что еще в некоторых судебниках были заложены зачатки субъективного вменения, а достаточно серьезно они были отражены в Уложении Алексея Михайловича. Соответственно, он констатирует, что "ввиду же современного воззрения на преступление как на выраженную вовне виновность лица, при изложении учения о преступном деянии необходимо рассмотреть оба его элемента, фактический – действие и психический – виновность, начиная при том этот анализ с последнего условия, сообразно с тем процессом, по которому развивается правонарушение".

Советское уголовное законодательство с первых лет своего существования опиралось на объективное вменение. Особенно заметно это было в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР 1919 г., где определение преступления было сформулировано без какого-либо указания на субъективное отношение преступника к им содеянному, без учета вины (ст. 5, 6). Однако уже в УК 1922 г. наряду с объективированным определением преступления (ст. 6), введена норма о наказуемости только при наличии умысла или неосторожности (ст. 11), т.е. вины. В последующем советский уголовный закон от этого не отходил, что можно признать закреплением в нем субъективного вменения. Теория уголовного права в целом, естественно, исходила из заложенных законом основ субъективного вменения.

Однако все это было максимально далеко от практики. Как справедливо замечает В.В. Лунеев, "вместе с тем невиновная ответственность существовала и существует. Она ''реализуется" путем установления уголовно-правовых запретов на социально полезную деятельность, создания "каучуковых" составов преступлений, фактической аналогии, предубежденного толкования законов, идеологического обоснования вины, тенденциозной или ошибочной оценки доказательств, неправомерных действии для получения признания в "вине" и т.д.". При этом автор забыл об одной из главных причин существования объективного вменения в советском уголовном праве – презюмирование вины, отсутствие на практике ее доказывания вообще. Указанные предпосылки объективного вменения сводили на нет законодательные положения о вине и их значение в уголовном праве.

В действующем уголовном законодательстве уже сама по себе закреплена идея субъективного вменения. "Объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда, не допускается" (ч. 2 ст. 5 УК РФ). Нужно отдать должное законодателю, который все-таки сформулировал в законе принцип субъективного вменения, хотя, надо признать, и весьма двусмысленно. Прежде всего, субъективное вменение законодатель отражает в форме отрицания объективного вменения, тогда как следовало отразить указанный принцип напрямую, без опосредуемого обращения к отрицаемому объективному вменению, ведь правоприменителю проще работать с категориями, институтами прямого уголовно-правового значения, когда они сами по себе отражены в законе. Кроме того, на наш взгляд, странно определено само объективное вменение как недопустимость ответственности за невиновное причинение вреда. Ведь нельзя исключить случаев, когда вина лица ни судом, ни следствием не установлена, хотя реально и существует, но лицо привлечено к уголовной ответственности.

Означает ли это, что практика правоприменения станет идеальной или хотя бы максимально приближенной к закону. Отнюдь. Во-первых, суды по-прежнему довольно часто не учитывают степени вменяемости лица и, соответственно, не в полной мере осуществляют субъективное вменение. Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ по делу Б. было установлено, что виновный отставал в умственном развитии, учился во вспомогательной школе-интернате, рос в неполной семье (мать одна воспитывала восьмерых детей), тем не менее Б. находился под арестом, в чем не было никакой необходимости. По уголовному делу в отношении С. вообще возникла странная ситуация Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ констатировала, что "С. хроническим психическим заболеванием не страдает, обнаруживает последствия органического поражения центральной нервной системы сложного генеза с умственными эмоционально-волевыми нарушениями. Следует считать вменяемым. Как обнаруживающий признаки органического поражения центральной нервной системы с эмоционально-волевыми нарушениями, склонностью к аутоагрессивным и агрессивным реакциям в личностно-значимых конфликтных ситуациях С. нуждается в амбулаторном принудительном наблюдении и лечении у психиатра по месту отбывания наказания". На фоне сказанного С. вменено умышленное убийство с особой жестокостью, и суд не воспринял жалобу о наличии аффекта. Странность ситуации заключается в том, что суд, установив нарушения психики, счел их к существенными для наличия аффекта, тем более что не было длительной психотравмирующей ситуации либо противоправных или аморальных действий потерпевшей, тем не менее назначил ему принудительное лечение. Ведь проблема решается просто: либо человек вменяем – и тогда ни о каком принудительном психиатрическом лечении не может быть речи, либо такое лечение назначено – и тогда о полной вменяемости следует забыть, и существующая ограниченная вменяемость требует осмотрительного отношения к субъективному вменению (например, изменению вины, исключению особой жестокости, возникающей на основе психических нарушений – склонности к аутоагрессивным и агрессивным реакциям, существования аффекта, базирующегося на нарушениях психики – эмоционально-волевых нарушениях, – и оскорблениях со стороны потерпевшей, которые виновный мог и гиперболизировать в силу имеющихся психических расстройств).

Во-вторых, существует оформление видов вины, сориентированных на осознание общественной опасности, на что указывал В. В. Лунеев и что имеет место быть до сих пор.

В-третьих, налицо законодательное оформление небрежности, которое напрямую выводит на объективное вменение.

В-четвертых, по-прежнему, даже в теории уголовного права сохраняется тенденция к презюмированию вины. Так, М П. Редин пишет, что "умысел в отношении конечного результата лишь презюмируется"; и это мнение адвоката.

В-пятых, уголовный закон, правоприменитель, доктрина уголовного права и сегодня не способны точно и однозначно определиться с мотивами преступления. Отсюда следует, что субъективному вменению в уголовном праве только предстоит стать реальностью.

При анализе субъективной стороны преступления с самого начала возникла проблема наполнения внутренней стороны содержанием, проблема объема элементов, которые должны входить в структуру субъективной стороны. По мнению С. Будзинского, внутренняя сторона преступления включает в себя субъекта преступления, волю и сознание, предвидение, вменяемость, вину. Главным остатком данной позиции выступают сумбурность в изложении структурных составляющих анализируемой стороны преступления, выделение в качестве самостоятельных родовых (субъекта, вину) и видовых (вменяемость, волю, сознание, предвидение) элементов, смешение их в одну массу однопорядковых элементов. Но центральной проблемой является все-таки введение автором в структуру внутренней стороны субъекта преступления. Подобного уже не делали к тому времени иные криминалисты. Так, Н.С. Таганцев выводил за пределы самого преступного действия, рассматриваемого как с внутренней, так и с внешней стороны, виновника преступления – лицо действующее и объект преступления, т.е. в преступлении были выделены три основных элемента. Эту же позицию автор отстаивал и позднее. По существу, он заложил то отношение к структуре преступления, которое бытует в праве СССР и России последние десятки лет и которое лишь чуть усовершенствовало данную классификацию, разделив внешнюю (объективную) и внутреннюю (субъективную) стороны.

Можно привести и другие вопросы, однако и так ясно, что ответы хотя бы на поставленные вопросы, изложенные в определенной системе, должны изменить традиционно существующие представления о структуре субъективной стороны.

В этом плане, на наш взгляд, близок был к надлежащему решению С. Будзинский, мнение которого было приведено выше, но с некоторой коррекцией, поскольку несколько точнее иное представление о соотношении субъекта и субъективной стороны, т.е. субъект преступления со всеми своими признаками является носителем субъективной стороны преступления, именно в его психике содержатся все ее элементы. Только поэтому субъективная сторона включает в себя субъекта.

Разумеется, логичнее было бы поступить наоборот, включив субъективную сторону преступления в структуру субъекта преступления, что реально имеет место. Однако с позиций уголовного права подобному подходу препятствует одно немаловажное обстоятельство: субъект преступления как всякий нормальный человек характеризуется и массой очевидно социальных или социально-нейтральных признаков. И лишь незначительная часть признаков субъекта, его субъективных характеристик (криминологи обычно используют термин "личность" преступника, обходя тем самым скользкий вопрос о включении внутренней стороны преступления в структуру субъекта) имеют непосредственное отношение к преступному поведению. И поскольку уголовное право в плане учения о преступлении интересует лишь та часть характеристик субъекта, которая носит очевидно криминальный характер, постольку основной для него остается субъективная сторона преступления, только поэтому мы включаем условно субъекта преступления с его традиционными признаками возраста и вменяемости в субъективную сторону, хотя признаем, что более истинным и логичным было бы рассмотрение субъекта преступления с позиций его физических и психических, биологических и социальных свойств, включив туда и чисто криминальную субъективную сторону преступления. Однако на такой суперрадикальный поступок автор пока не готов, да и особого смысла в рамках рассмотрения структуры преступления в этом не видит. Отсюда, стремясь хоть в какой-то части сохранить уголовно-правовые традиции, автор признает субъекта преступления носителем антисоциального психического отношения лица к им содеянному с общепризнанными характеристиками его – возрастом и вменяемостью.

Но при этом нельзя забывать, что мы говорим о внутреннем мире человека, совершившего асоциальный поступок, что именно данный конкретный человек является носителем психического отношения к им содеянному. А это свидетельствует о том, что нельзя разделять субъекта и его внутренний мир из-за их неразрывного единства. Существующее традиционное разделение субъекта и субъективной стороны абсолютно некорректно, поскольку субъективная сторона устанавливается в рамках признаков субъекта: имеется законом допускаемый возраст субъекта – есть смысл устанавливать психическое отношение данного лица к им содеянному, нет такого возраста – и сразу исчезает необходимость в доказывании психического отношения; то же самое можно сказать и о вменяемости, наличие которой требует выяснения психического отношения, а отсутствие делает бесперспективными всяческие разговоры о психическом отношении.

Как ни странно, данная позиция господствует в российском уголовном праве. Так, А.М. Трухин пишет: "Субъективная сторона преступления собой отражение в сознании субъекта объективных признаков совершаемого им деяния и характеризует отношение к ним субъекта". По мнению А.А. Пионтковского, "быть субъектом преступления – значит быть виновным в совершении преступления". Почти все новейшие курсы и учебники определяют субъекта в неразрывной его связи с субъективной стороной: "субъектом преступления по уголовному праву может быть человек, совершивший умышленно или неосторожно общественно опасное деяние..."; "субъектом преступления является физическое вменяемое лицо, достигшее определенного возраста, виновно совершившее..."; "лица, совершившие преступление, являются субъектами... субъективная сторона – это элемент состава преступления, дающий представление о внутренних психических процессах, происходящих в сознании и воле лица, совершающего преступление"; "субъектом преступления и уголовной ответственности является... лицо, умышленно или по неосторожности…". Данный перечень определений, объединяющих субъекта и субъективную сторону, можно продолжать до бесконечности, но ясно и так, что "от Москвы до самых до окраин" авторы, определяющие то ли субъекта, то ли субъективную сторону, не рискуют разорвать их, объединяют их в нечто целое. Именно поэтому лица, не достигшие требуемого возраста, и невменяемые автоматически признаются невиновными. Именно поэтому возраст и вменяемость субъекта являются носителями психического отношения (виновного или невиновного). Именно поэтому криминальную сущность субъект приобретает только га фоне своего антисоциального психического отношения к им содеянному. Именно поэтому субъект является носителем антисоциального психического отношения к своему антисоциальному поведению. Именно поэтому был в определенной части прав С. Будзинский, который считал, что субъект преступления входит во внутреннюю сторону преступления. И это правильно, потому что без субъективной стороны субъект становится с позиций уголовного права категорией незначимой, не несущей в себе ничего криминального.

2.4 Субъект преступления

На господствующем традиционном уровне понимание субъекта преступления не вызывает особых проблем, поскольку таковым признается физическое лицо, достигшее установленного законом возраста, вменяемое, иногда, обладающее дополнительными признаками (специальный субъект). Признание животных или неодушевленные предметы субъектом преступления уже по мнению Н. С. Таганцева, представляло "чисто исторический интерес".

Однако при этом возникает несколько вопросов, которые традиционно ставятся или нетрадиционно могут быть поставлены. Первый из них – ограничен ли субъект преступления только физическим лицом или и юридические лица могут быть признаны таковыми. Этому вопросу – не одна сотня лет. Так, довольно глубоко исследовал его Н.С. Таганцев применительно к русскому и зарубежному уголовному праву и пришел к выводу о невозможности ответственности юридического лица, аргументируя это тем, что, во-первых, возникает ограничение ответственности юридических лиц (например, монастырей или богаделен), во-вторых, ответственность даже выделенных юридических лиц (корпораций) необходимо ограничивать теми или иными видами преступлений (нельзя обвинить дворянское собрание в мужеложстве или изгнании плода), в-третьих, нет наказаний, которые можно было бы применить к корпорациям, их закрытие, уничтожение не должно быть отождествлено с наказанием, а иногда (при общественно полезной деятельности корпорации) вообще не оправдано, в-четвертых, нарушается принцип ответственности за свой проступок, поскольку будут наказаны все члены, например, акционерного общества за деятельность правления данного общества: в-пятых, невозможно обеспечить присутствие подсудимого в зале судебного заседания. На позиции невозможности уголовной ответственности юридических лиц стояли С.В. Познышев и другие русские криминалисты.

Но при этом существовал еще и уголовный закон, в котором имелось и нечто любопытное. На момент написания Н.С. Таганцевым своего курса действовало Уложение о наказаниях, в ст. 1075 которого было записано: "Кто без особого на то разрешения построит завод, фабрику или мануфактуру в такой части города, в которой заведения сего рода устраивать запрещено, или же поместит такие заведения не в надлежащем одно от другого или от иных строений расстоянии, тот подвергается за сие денежному взысканию не свыше ста рублей, заведение его закрывается..." Вполне понятно, что в санкции данной нормы речь идет об ответственности физических лиц, поскольку иного не знало Уложение о наказаниях. Тем не менее возникает естественный вопрос а если заведение построено корпорацией (акционерным обществом) и на решении о постройке стоят подписи всех акционеров или здание ненадлежаще построено по решению магометанской (ст. 1073) или еврейской (ст. 1074) общины и должно быть перенесено за счет виновных или вовсе закрыто, то кого следовало относить к виновным, кого наказывали закрытием или переносом здания, да и штрафом. Мало того, в ч. 2 ст. 530 Уложения о наказаниях прямо сказано об ответственности "еврейского общества" – "сверх того с еврейского общества, в котором укрывался военный беглец из евреев, взыскивается не свыше трехсот рублей за каждого". Передо мной лежит Комментарий Уложения о наказаниях, написанный Н.С. Таганцевым в 1886г., в котором уважаемый профессор не толкует всего этого. И вполне понятно почему, ведь он был противником признания юридических лиц субъектами преступления, а указанные нормы максимально приближенно сформулированы в расчете и на них. Правда, в своем Курсе Н.С. Таганцев вынужден был признать применительно к указанным и иным положениям Уложения существование в законе юридических лиц как субъектов преступления, хотя и "исключением из общего правила и притом исключением несостоятельным".

Однако у сторонников юридического лица как субъекта преступления существовали свои доводы 1) условия дееспособности одинаковы в гражданском и уголовном праве; 2) корпорации в принципе способны совершать преступление; 3) корпорация обладает рядом правовых благ, которые приговором могут быть уменьшены или уничтожены; 4) в отношении корпораций могут быть вынесены наказания в виде роспуска или закрытия юридического лица, запрещения пребывать в определенном месте, лишение прав, имущественные наказания и т. д.; 5) юридические лица обладают своей особой волей, которая может быть направлена на преступление, и способностью осуществить ее в форме преступления через свои органы.

В теории российского уголовного права отдельными авторами сравнительно давно поддерживалась идея о расширении субъекта преступления за счет юридических лиц. Не случайно данная позиция была отражена в некоторых проектах Уголовного кодекса (1993, 1994 гг.). В ч. 2 ст. 21 последнего ответственность юридического лица ставилась в зависимость от наличия ряда условий, предусмотренных ст. 106 Проекта, к которым были отнесены: "а) юридическое лицо виновно в неисполнении или ненадлежащем исполнении прямого предписания закона, устанавливающего обязанность либо запрет на осуществление определенной деятельности; б) юридическое лицо виновно в осуществлении деятельности, не соответствующей его учредительным документам или объявленным целям; в) деяние причинившее вред, или создавшее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству, было совершено в интересах данного юридического лица либо было допущено, санкционировано, одобрено, использовано органом или лицом, осуществляющим функции управления юридическим лицом". В Государственной Думе данная норма не прошла, и в новом УК 1996 г. субъектом преступления признано только физическое лицо.

Таким образом, в дискуссии о признании юридического лица субъектом преступления победила позиция отрицания подобного. При этом высказано, что "формулировка ст. 19 УК РФ призвана положить конец спорам о возможности уголовной ответственности юридических лиц. Этот вопрос решен категорически в отрицательном смысле..." Базируется указанное на аргументации Н.С. Таганцева, С.В. Познышева и других криминалистов конца XIX – начала XX вв., хотя и без ссылки на них. Этого же мнения придерживается и С.Ф. Милюков. Но несколько ранее Н.Ф. Кузнецова высказывала и иную аргументацию, которая сведена к следующему: а) российское уголовное право никогда не знало ответственности юридических лиц; б) такая ответственность может быть реализована средствами гражданского, налогового, финансового права; в) представители государств, признавших юридических лиц субъектом преступления, говорят о непреодолимых уголовно-материальных и процессуальных трудностях применения закона к юридическим лицам, когда не удается доказать "поведение" юридического лица, причинную связь его с ущербом, установить психологическую вину и т.д. Самым серьезным аргументом выступает последний, но едва ли с ним следует соглашаться. Во-первых, подобные трудности возникают и при расследовании деяний физических лиц, что вовсе не означает непризнание их субъектами преступления. Во-вторых, все трудности возникают в результате пролоббированного корпорациями законодательства, в котором жестко не сформулированы правила "игры", отсутствуют жесткие правила проведения экспертиз, существует судейское усмотрение, которое никем и никогда не ограничивалось.

Вполне понятны причины отказа законодателя от анализируемого законодательного предположения: во-первых, лоббирование корпорациями законодательной деятельности, незаинтересованность их в таком законе и давление корпораций на законодателя в указанном плане будет усиливаться, а не ослабевать; достаточно вспомнить К. Маркса, который основательно утверждал, что предложите капиталисту 300% прибыли, и он не остановится ни перед каким преступлением, и сегодняшнее развитие капитализма в России лишний раз подтверждает эту истину; во-вторых, дышащая на ладан российская промышленность конца XX – начала XXI в. не выдержит подобного законодательного прессинга, возможно поэтом; российский законодатель, считающий себя мудрым, пока отказался от введения юридического лица в качестве субъекта преступления, на наш взгляд, напрасно, поскольку все равно нужно восстанавливать промышленность на новой основе (не милитаризации экономики, а ее потребительской сущности), с новыми технологиями, а посему; следует жестко закладывать в эти технологии экологические и иные правозащитные интересы, признание юридического лица субъектом преступления будет подталкивать предпринимателей к поиску таких технологий.

Более серьезная аргументация содержится в работе Р.И. Михеева, А.Г. Корчагина, А.С. Шевченко, однако и они, похоже, не знают, что делать с юридическими лицами как субъектами преступления, поскольку сначала делают вывод о том, что в этом нет необходимости, а позже предлагают признать юридических лиц специальным субъектом преступления. Все эти колебания применительно к исследуемому предмету возникли потому, мы еще не до конца осознали следующее: основная угроза обществу и вообще жизни на Земле сегодня исходит не от отдельного убийцы или группы их, а от серьезного загрязнения окружающей среды в результате деятельности множества предприятий. Данную угрозу нужно предупреждать всеми возможными способами, необходимо усиливать ответственность корпораций за загрязнение окружающей среды, необходимо поставить их перед проблемой существования или закрытия при возникновении такой деятельности, необходимо устанавливать такие штрафные санкции, чтобы выброс отравляющих веществ стал себе дороже. Корпорации должны быть поставлены в такие условия, чтобы замкнутый цикл производства, внутрипроизводственное очищение вредных отходов стало нормой их поведения. Но при этом нужно и максимально защитить корпорацию от злоупотреблений со стороны чиновников, именно поэтому административная ответственность здесь не годится; следует однозначно разрешить только судебную процедуру воздействия на недобросовестные корпорации. Отсюда готовый механизм уголовного судопроизводства в данной ситуации представляется наиболее подготовленным и для кары, и для защиты.

Сегодня во многих цивилизованных странах мира указанную опасность, исходящую от корпораций, уже осознали и признали юридических лиц субъектом преступления. Так, в США юридические лица признаны субъектом преступления (например, согласно п. 7 параграфа 10.00 УК штата Нью-Йорк "лицо" означает человека или корпорацию, неинкорпорированное объединение, товарищество, правительство или правительственное учреждение). Здесь мы видим, что законодатель без особого пиетета относится к собственному правительству и не исключает его из сферы уголовной преюдиции. В некоторых штатах США, например, в Огайо, субъектами преступления выступают даже объединения, не объявленные юридическими лицами. Статья 121-2 УК Франции также признает юридические лица (кроме Государства) субъектом преступления. То же самое и в других странах (ст. 51 УК Голландии, ст. 14 УК ФРГ и т. д. признают юридических лиц субъектами преступления). Хотя имеются страны, в которых юридические лица не признаны субъектами преступления (например, Испания).

Нам представляется совершенно оправданным признание юридических лиц субъектами преступления.

1. По многим преступлениям физические лица выступают в качестве "зицпредседателя", при которых "контора" может совершать какие угодно преступления, оставаясь в неприкосновенности, если они прикрыты общественно полезной целью.

2. Кроме того, юридические лица даже при объявленной социально полезной цели могут совершать те или иные преступления (в частности, экологические, против здоровья населения и т.д.), и тот факт, что за изнасилование, совершенное отдельным монахом, нельзя закрывать монастырь, вовсе не свидетельствует о том, что его нельзя закрыть, в том числе и на основании приговора суда, а не в административном порядке, в случае, если он фекалии и иные сточные воды будет сбрасывать в ближайшую речку. И с этими преступлениями фактически бессмысленно бороться, привлекая отдельных лиц, даже самых главных, к уголовной ответственности. Ярким примером подобного является случай с комбинатом на Байкале, который медленно, но верно отравляет уникальнейшее озеро планеты. Десятилетиями средства массовой информации пытаются что-то предпринять для исправления ситуации, а воз и ныне там. Возможно, что директоров комбината даже штрафуют, но все это комариные укусы. О круге преступлений, по которым могут быть или не могут быть привлечены к уголовной ответственности юридические лица применительно к зарубежному праву, несколько полнее написал С. Гугкаев.

3. Вместе с тем странно выглядела позиция СССР и Российской Федерации, да и нынешняя позиция Франции, выводящей государство как юридическое лицо за пределы субъекта преступления. Ведь и СССР, и Франция подписали в 1946 г. приговор Международного Военного Трибунала в Нюрнберге, согласно которому были признаны преступными нацистская партия НСДАП и карательные органы СС и СД, генеральный штаб и верховное командование германских вооруженных сил, т.е. по сути сама основа нацистского государства (правда, А.А. Пионтковский пытался доказать, что "было бы ошибочно полагать, что на процессе в Нюрнберге ставился вопрос об уголовной ответственности юридических лиц за совершенные преступления", и далее неубедительно объяснял это, тогда как Нюрнбергский процесс объявил преступными именно государственные организации, распустил их и признал неприемлемым их восстановление в будущем). Вполне понятна позиция А.А. Пионтковского, ведь если советские юристы являлись такими ярыми противниками признания юридических лиц субъектами преступления, то они должны были выступить против такого приговора и не подписывать его.

4. К юридическим лицам вполне возможно применение определенных мер воздействия, которые сродни наказанию – закрытие или снос предприятия, высокие штрафы, налагаемые на юридическое лицо, а не на физическое и т.д. А. Никифоров вслед за Проектом УК предлагает ввести для юридических лиц следующие наказания: штраф, конфискация имущества, запрещение заниматься определенной деятельностью, ликвидация юридического лица. Вполне понятна озабоченность Н.С. Таганцева по поводу ответственности невиновных лиц (например, рабочих предприятия), однако вопрос должен решаться в каком-то одном направлении: либо экологическое заражение и мутация организма, в частности тех же рабочих, либо сохранение здоровья и временная безработица. О такой опасности и подобной альтернативе Н.С. Таганцев даже подумать не мог. Думается, в этом плане ответ однозначный, поскольку речь должна идти о крайней необходимости, о защите общества от него самого.

5. Похоже, ничего нового не следует вводить и в субъективную сторону преступления, поскольку мы имеем тот же самый умысел на причинение вреда, только коллективный: правления корпорации акционеров с контрольным пакетом акций и т.д. Едва ли следует соглашаться с теми авторами, которые считают невозможным признавать вину относительно юридического лица, ведь гражданское законодательство использует вину и применительно к юридическим лицам, и вина эта ничем не отличается от вины в уголовном праве (мы имеем здесь тот же самый социальный проступок при упречном отношении лица к социальным установлениям).

6. Зачатки такого корпоративного субъекта мы имеем уже сейчас при соучастии, когда действия соучастников характеризуются единым для всех умыслом (как правило) и общей для всех целью. Об этом же пишет и А. Никифоров. Могут сказать, что при соучастии каждый отвечает самостоятельно, и мы готовы с этим согласиться. Тем не менее ч. 7 ст. 35 УК в отличие от ст. 67 УК требует (и правильно требует!) учитывать при назначении наказания степень сорганизованности группового преступления, характер и степень объединенности отдельных лиц в нечто единое целое и на этой основе усиливать наказание. Для корпораций в этом плане ничего не изменится – та же общая цель, тот же единый умысел на получение сверхприбыли за счет причинения вреда общественным отношениям.

7. Средства, полученные от штрафов, налагаемых в уголовном порядке на корпорации, могут пойти на исправление тех общественных отношений, которые были нарушены преступлением. Так, в США суммы, полученные от штрафов за загрязнение воздуха, используются ЕРА (Агентством по охране окружающей среды) на природоохранные мероприятия.

Признание юридических лиц субъектами преступления может оказаться полезным не только в геополитическом плане, но и применительно к защите отдельных лиц, например статья о невыплате заработной платы, которая создана законодателем как "мертвая" норма, поскольку может быть применена только при доказанности корыстной невыплаты заработной платы. Интересно, на фоне систематической прошлых лет и даже сегодняшней невыплаты заработной платы много ли уголовных дел было возбуждено и дошло до суда с удовлетворением потерпевших? Думаю, таковых нет или почта нет, поскольку любой работодатель при наличии во владении 600-го "Мерседеса" и дворца в пригороде может отговориться тяжелым материальным положением предприятия. В этом плане любопытным представляется отношение законодателя к схожей проблеме конца XIX в. Так, согласно ст. 1359 Уложения о наказаниях (в редакции 1885 г.) "если содержатели фабрик, заводов и мануфактур, прежде истечения установленного с работниками сих заведений времени, самовольно понизят плату своих работников, или же будут заставлять их, вместо следующей им платы деньгами, получать ее товарами, хлебом или другими какими-либо предметами..."; согласно ст. 1359¹ Уложения о наказаниях "за выдачу рабочим людям наемной платы не наличными деньгами, но отделенными от процентных бумаг кулонами, как не подлежащими еще оплате, так равно и такими, срок платежа по которым уже наступил, виновные в том наниматели или уполномоченные ими лица…" Похожая ситуация? Да, но только экономически; капиталист остается таковым и в XIX, и в XX, и в XXI вв., он готов по максимуму "ободрать" работника, лишь бы получить прибыль и сверхприбыль, но до тех пор, пока его не начинает регулировать в этом плане законодатель. А вот тут-то схожесть заканчивается. Если законодатель царской России понимал, что заработная плата работника является единственным источником его существования и что люмпенизирование пролетариата является опасным (отсюда неприятие даже уменьшения вне договора оплаты труда и никакого дополнительного условия в виде корыстного мотива, принудительного замещения денег товаром или псевдоденьгами и наказание за таковое), то нынешний российский законодатель не видит этой опасности, ничего не предпринял для защиты работников от оплаты труда товаром или псевдоденьгами и даже невыплату (не уменьшение!) заработной платы обусловил корыстным мотивом, сделав норму практически "мертвой", превратив большую часть населения в рабов, вытеснив из сферы производства лиц, не желающих работать бесплатно, и отправив их в определенной части в криминальную сферу. И это вместо того, чтобы на основе исторического опыта понять всю пагубность подобного и противопоставить ему закон, который бы Однозначно без всяких условий ввел наказание за невыплату работнику заработной платы – единственного источника его существования.

Но мало изменить норму, убрав из нее мотивацию (в любом случае работодатель не имеет права лишать работника заработной платы как единственного источника существования), нужно еще признать субъектом данного преступления само юридическое лицо не желаешь платить заработную плату – закрывай лавку или ее закроют по приговору суда.

Правда, при предлагаемом решении правительство само может стать субъектом преступления, поскольку оно является главным неплательщиком заработной платы сегодня. Ну что же, как в штате Нью-Йорк, отвечай за содеянное вне зависимости от статуса. Понятно, что в России об этом даже страшно подумать, а не только внедрять.

Таким образом, думается, субъект преступления должен быть расширен по объему за счет введения в него юридического лица.

Но даже если признать субъектом преступления только физическое лицо, то и при этом возникают определенные сложности. Вторая группа уже не традиционных проблем заключается в несколько ином.

Прежде всего, речь идет о проблемах определения субъекта преступления в том случае, если уголовное судопроизводство столкнется с сиамскими близнецами. По статистике, каждая 800-я пара близнецов появляется на свет в срощенном виде; статистика ВОЗ констатирует, что в Европе на 80 000 родов приходится 1 случай рождения сиамских близнецов, а в мире – 1 случай на 60 000. При этом всех сиамских близнецов можно условно разделить на две группы: 1) сращение двух самостоятельных тел и 2) сращение двух тел как нечто единое целое. В первом варианте мы имеем дело с сиамскими близнецами, каждый из которых является самостоятельным человеком. Самостоятельность человека можно определить на основе тех его органов, без которых человек жить не может, без рук, ног, глаз и т.д. может, а вот без мозга, головы в целом, сердца, печени, почки, селезенки – нет. Следовательно, самостоятельным человеком можно считать только того, кто имеет эти органы, совместимые с жизнью. Отсюда, сиамские близнецы как сращение двух таких отдельных лиц и относят к первой группе. По существу, именно здесь и возникают главные проблемы субъекта преступления. Не трудно представить себе ситуацию, когда один из них совершает преступление (например, убийство). Кого признавать субъектом, как наказывать, поскольку в таком случае будут наказаны оба человека, т.е. сращенный человек и, следовательно, один невиновный. Хирургическим путем разделить их можно, но только с их согласия, иного законом не предусмотрено. И если такого согласия нет, то правосудие столкнется с нерешенной пока проблемой. На наш взгляд, для разрешения таких ситуаций необходимо внести в законодательство положение об обязательном принудительном разделении сиамских близнецов хирургическим путем, если таковое не угрожает жизни и здоровью любому из них.

Не меньшая сложность возникает и тогда, когда сиамские близнецы становятся жертвой преступления. Предположим, преступник хотел убить одного из сиамских близнецов, в результате погибает и второй, следует ли это признавать убийством двух или более лиц. Либо убийством нескольких лиц, либо совокупностью умышленного убийства и неосторожного лишения жизни, либо все же убийством одного лица.

Во втором варианте проблемы несколько снимаются, поскольку наличие одного набора жизненно важных органов и множества иных органов (четыре руки, четыре ноги, две головы) свидетельствует о том, что мы имеем одного человека со всеми вытекающими из этого последствиями

Нетрадиционными проблемами также являются определение пола человека и соответствующие квалификация содеянного и ответственность за него. Например, половой дифференциации требует ст. 328 УК, поскольку военнообязанными являются только мужчины, смертная казнь (ч. 2 ст. 59 УК) и пожизненное лишение свободы (ч. 2 ст. 57 УК) назначаются только мужчинам, различным образом относится законодатель к мужчинам и женщинам при установлении вида исправительного учреждения (п. "б", "г" ч. 1 ст. 58 УК) и т.д. Пол устанавливают по следующим признакам: 1) генетический (набор хромосом – женский кариотип 46ХХ, мужской 46ХУ); 2) гонадный (репродуктивная функция у женщин яичники – яйцеклетка, у мужчин яички — сперма); 3) гормональный (половые гормоны у женщин – эстрогены, у мужчин – андрогены, они формируют соматический пол); 4) соматический (совокупность строения половых органов и развития вторичных половых признаков); 5) гражданский (паспортный); 6) психический (осознание своего пола индивидуумом, направленность его полового влечения). Первые четыре компонента определяют биологический пол, остальные два – социальный. Обычно пол определяют даже врачи по строению наружных половых органов, по соматическому признаку, реже специалисты рекомендуют гонадный признак.

Указанные компоненты могут совпадать, а могут и не совпадать, находясь в различном соотношении. При совпадении мы будем иметь дело с мужчинами и женщинами в их точном соответствии всем половым признакам, хотя с биологической точки зрения ни один человек не является исключительно мужчиной или женщиной, в каждом из нас причудливо переплетены указанные признаки. Но при сущностном несовпадении начинают возникать проблемы установления пола. Дело в том, что имеются люди неопределенного пола (транссексуалы, гермафродиты и т.д.), которые по гражданскому признаку могут быть причислены к одному полу, а по другому (другим) – к иному (например, по документам и образу жизни – мужчина, а биологически – женщина). К различным расстройствам в половой сфере нужно относиться различным образом. Например, транссексуалы лишь ощущают себя лицом противоположного пола, являясь по соматическим и гражданским признакам мужчиной ити женщиной, н отношение к ним законодателя и правоприменителя может быть либо максимально жестким, т е признанием их теми, кто они есть физически с соответствующей регламентацией их прав и обязанностей, либо более мягким в соответствии с их субъективным восприятием собственного "Я" в окружающем мире, хотя вполне понятно что при таком подходе возникнет масса дополнительных сложностей (нельзя мужчину направлять в женскую колонию только потому, что он чувствует себя женщиной, потребуется коррекция пола, на которую он может не согласиться, и т.д.). По-видимому, более логичен первый путь. В отличие от них гермафродиты реально имеют признаки и того, и другого полов, именно к ним наиболее применим термин "средний пол". Соответственно, к ним не может быть жесткого подхода, в отношении них необходимо медико-психологическое решение о преобладании в организме признаков того или иного пола, которое следует соотнести с субъективным мнением лица о собственном поле, и принимать правовое решение только после коррекции пола лица в соответствии с желаниями субъекта.

Особенно усложняет ситуацию сегодня то, что лица с расстройствами в половой сфере могут сделать хирургическую операцию для приведения своего пола в соответствие с психическим осознанием его (по паспорту – мужчина, по вторичным половым признакам – женщина). Отсюда сразу становятся очевидными все проблемы квалификации и уголовной ответственности таких лиц, связанные с половой дифференциацией (является ли лицо субъектом преступления, предусмотренного ст. 328. ч. 1 ст. 337 УК, можно или нельзя отправлять его в колонию для мужчин, можно или нельзя применять к нему смертную казнь или пожизненное лишение свободы и т.д.). Положение может усложниться еще тем, что какой-либо человек при наличии всех вторичных признаков одного пола может иметь все вторичные признаки противоположного пола или хирургически пополнить себя ими, получив тем самым совокупность всех вторичных признаков обоих полов. В литературе приведен интересный случай солдату после одного года службы поставили в госпитале диагноз – ложный гермафродитизм, при терапевтической коррекции стали развиваться женские черты, но пациент отказался менять мужской пол, и пришлось этой женщине оставить не свойственный ей мужской пол. Возникает естественный вопрос если бы данное лицо совершило воинское преступление, было бы оно привлечено к уголовной ответственности при однозначном врачебном отнесении его к женскому полу и при непременном требовании службы в армии женщин только по контракту, а не призыву, или нет? Обычно врачи в указанных случаях рекомендуют исходить из желаний пациента с соответствующим изменением паспортных данных. Скорее всего, такой подход в полной мере отвечает правам человека и должен быть поддержан юристами. По крайней мере, законодательство некоторых европейских стран следуют данному правилу.

Разумеется, могут сказать, что все это теоретические изыски, что практика таких случаев не знает или почти не знает. Готов с этим согласиться. Однако хорошо это или плохо? Не связаны ли именно с указанными проблемами определенная часть отказов от несения воинской службы, дезертирств, самоубийств в армии, развития насильственного гомосексуализма и т.д. На наш взгляд, изложенные проблемы имеют и явное практическое значение, отсюда и их вынесение в представленной работе.

Но вернемся к рассмотрению традиционных вопросов субъекта преступления. В теории уголовного права предпринята попытка отождествить субъекта преступления с субъектом уголовной ответственности: "Под субъектом уголовной ответственности, таким образом, понимается совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние физическое лицо, обладающее вменяемостью и надлежащим возрастом", "субъект уголовной ответственности – понятие обобщающее, наиболее емкое и, на наш взгляд, точнее отражающее суть рассматриваемого явления, чем традиционный термин "субъект преступления". На наш взгляд, подобное смешение двух понятий ничего позитивного в себе не содержит и несколько запутывает ситуацию. Вполне понятно, почему такая точка зрения возникла некоторым ученым не дает покоя формальное определение преступления через наказание, при котором на первом месте должно стоять наказание, и все остальное (преступление и его особенности) должно быть определено с позиций наказания, ведь традиционно из этого исходило русское право и в основном исходило и исходит зарубежное уголовное право вплоть до настоящего времени. Тем не менее нам этот путь не представляется перспективным. Во-первых, главными предметами уголовного права выступают преступление и наказание. Но они не соотносятся между собой как равные составляющие, поскольку преступление, а не наказание подтачивает и разрушает общественные отношения. Именно поэтому ему, а не наказанию должно быть уделено основное внимание криминалистов. Во-вторых, категория преступления всегда существовала, и будет существовать в обществе, она постоянна. Да, мы можем менять условную преступность, отказываясь от каких-то преступлений или вводя какие-либо из них. Однако до тех пор, пока в обществе будут существовать основообразующие факторы (личность человека с ее жизнью, здоровьем, честью и достоинством, политическими и иными правами, собственность и т.д.) и возможные посягательства на них. от преступлений отказаться не удастся. На этом фоне наказание как явление в целом социально условное, не постоянное (сегодня отменили смертную казнь, завтра отменят лишение свободы, послезавтра иные наказания), естественно, производно от преступления, напрямую зависит от него (есть преступление – есть наказание, нет преступления – нет наказания), и каким быть наказанию, как его назначать, как его исполнять – зависит в целом от желаний и мировоззрения общества. В-третьих, любой практик и любой теоретик знают, что учение о преступлении на порядок сложнее учения о наказании, последнее можно с достаточно высокой степенью формализовать и даже наиболее сложную часть его – о назначении наказания. Об этом знает даже студент, поскольку дайте ему Уголовный кодекс на экзамене, и он без труда ответит на основную массу вопросов о наказании лишь на основе законодательных положений, но даже с Кодексом у него возникнут определенные трудности при толковании преступления. Отсюда преступлению следует уделять больше внимания (что и делает УК РФ, расширяя детализацию его), не ставя его в зависимость от уголовной ответственности или наказания.

Исходя из сказанного, субъекта преступления нельзя сводить к субъекту уголовной ответственности. Представляется, что наиболее правы те, кто выделяет субъекта преступления и субъекта уголовной ответственности, поскольку субъект преступления – это лицо (физическое или юридическое), которое несет в себе психическое отношение к своему потенциальному деянию и его последствию, а субъект уголовной ответственности представляет собой лицо, признаки которого дифференцируют уголовную ответственность. Наглядно проиллюстрировать это можно следующим: физическое лицо до 14 (ч. 2 ст. 20 УК), 16 (ч. 1 ст. 20), 18 (ст. 134 УК) лет и юридическое лицо до момента утверждения его в качестве такового не являются носителями психического отношения к деянию и его последствию, а лица иного "возраста" являются вне зависимости от его последующей дифференциации. Иными словами, для определения психического отношения не имеет значения тот факт, исполнилось ли лицу 50. 60, 70 или 80 лет, в любом возрасте он остается субъектом преступления. Однако для уголовной ответственности и последующая дифференциация возраста часто имеет самостоятельное значение: смертная казнь и пожизненное лишение свободы не применяются даже к некоторым субъектам преступления (несовершеннолетним, женщинам и мужчинам старше 65 лет); к некоторым субъектам преступления не применяются ограничение свободы (ч. 5 ст. 53 УК), обязательные работы (ч. 4 ст. 49 УК); в зависимости от характера субъекта преступления дифференцируются места исполнения лишения свободы (ст. 58, ч. 6 ст. 88 УК) и т.д., т.е. субъект уголовной ответственности обладает иными характеристиками, нежели субъект преступления. В то же время нужно отдавать себе отчет в том, что субъект преступления вроде бы является и субъектом уголовной ответственности. Однако на самом деле их соотношение несколько иное. Субъект преступления как носитель психического отношения, и субъект уголовной ответственности, обладающий определенной спецификой, отражающейся на уголовной ответственности, существуют параллельно в качестве двух характеристик преступника то, что есть субъект преступления, еще не означает того, что имеется и субъект уголовной ответственности (с 14-16 лет возникает субъект преступления, но с этого возраста еще нет субъекта смертной казни, пожизненного лишения свободы и ограничения свободы, женщина является субъектом преступления, но не признана субъектом уголовной ответственности в форме пожизненного лишения свободы или смертной казни и т.д.). Таким образом, субъект преступления и субъект уголовной ответственности выступают как взаимосвязанные, но тем не менее самостоятельные категории, характеризующие преступника (я бы сказал, личность преступника в ее расширенном толковании в расчете и на юридическое лицо), как две стороны одной медали. Именно поэтому и следует разделять субъекта преступления и субъекта уголовной ответственности как самостоятельные характеристики одного явления. Пока же нас интересует первый, а не второй.

Близко примыкает к изложенному и вопрос о соотношении субъекта преступления, личности виновного и личности преступника. Надо ли разделять данные категории или же они суть едины? По мнению И.И. Карпеца, нет оснований выделять личность преступника, вполне достаточно понятия субъекта преступления. Вместе с тем были предприняты попытки отказаться от термина "субъект преступления" с заменой его термином "личность преступника". Тем не менее в теории уголовного права господствует позиция о том, что личность преступника и субъект преступления – не совпадающие понятия. Так, П.С. Дагель писал: "Понятия "субъект преступления" и ''личность преступника" выполняют в уголовном праве различные функции: первое – функцию одного из условий уголовной ответственности, входящих в ее основание, второе – функцию индивидуализации... Понятие "субъект преступления" отвечает на вопрос: кто может нести уголовную ответственность в случае совершения общественно опасного деяния, предусмотренного уголовным законом? Поэтому признаки, характеризующие субъекта преступления, являются элементом состава преступления, включаются законодателем в число его признаков. Понятие личности преступника дает ответ на вопросы: какую ответственность должен понести преступник и может ли он быть освобожден от нее?" Здесь автор обширно процитирован по нескольким причинам. Во-первых, едва ли следует соглашаться с тем, что субъект преступления несет функцию условия уголовной ответственности. Ведь сам же он анализирует субъекта преступления и утверждает, что субъект является элементом состава преступления, что законодатель включил субъекта в число признаков состава преступления. С чего бы вдруг у элемента преступления возникали функции иного явления, располагающегося помимо преступления? Автор причудливо смешал преступление с уголовной ответственностью, тогда как очевидно, что они – суть два самостоятельных предмета уголовного права. Возможно опосредованно, субъект преступления и представляет собой указанные П.С. Дагелем условия, но только опосредованно. Сущностно у субъекта преступления как носителя психического отношения к содеянному иные функции и субъект преступления отвечает на вопрос: кто совершил преступление? Во-вторых, автор смешал субъекта преступления с субъектом уголовной ответственности, которых в целом теория уголовного права все-таки разводит. Странным в этой ситуации является то, что многие авторы, упоенные страстью к уголовной ответственности, солидарны с П.С. Дагелем и не хотят видеть указанных недостатков, которые в целом переносят дискуссию из одной целесообразной плоскости в другую нецелесообразную. Разделяют также личность виновного и субъекта преступления.

Тем не менее применительно к самому факту разделения субъекта преступления, личности виновного и личности преступника господствующая позиция наиболее точна, поскольку действительно, применяя понятия "личность преступника", "личность виновного", "субъект преступления" ("личность субъекта преступления"), мы говорим о признаках, характеризующих человека с различных сторон с различной глубиной их охвата. При этом личность преступника донимается не одинаково. Так, по мнению Г.Н. Борзенкова, "личность преступника по уголовному праву – это система социально значимых свойств лица, совершившего преступление, отражающих возможности его исправления уголовно-правовыми средствами". Данное определение имеет один существенный недостаток – похоже, автор говорит не о личности преступника, а о личности виновного (по крайней мере, при написании совместно с другими работы "Личность преступника" он не возражал против разделения личности преступника и личности виновного и точно соотносил вслед за законодателем отягчающие и смягчающие обстоятельства с учетом личности виновного при назначении наказания), поскольку и ст 37 УК РСФСР 1960 г., и ст. 60 УК РФ 1996 г. связывала и связывает назначение наказания и. следовательно, исправительно-предупредительный эффект подобного именно с личностью виновного.

На наш взгляд, довольно точно оценена личность преступника коллективом авторов. "Личность преступника – наиболее широкое и емкое понятие, выражающее социальную сущность лица, сложный комплекс характеризующих его признаков, свойств, связей, отношений, его нравственный и духовный мир, взятые в развитии, во взаимодействии с социальными и индивидуальными жизненными условиями и в той или иной мерс определившие совершение преступления". Здесь, похоже, верно установлены основные факторы, формирующие личность, динамичность их и связь с преступлением. Однако кое-чего в указанном толковании личности преступника нет. Прежде всего, отсутствует упоминание об уголовной ответственности. И поскольку данную позицию можно признать господствующей и опосредованно закрепленной в уголовном законодательстве, то в принципе с нею можно было бы согласиться. Однако при этом остается существенное сомнение в том, что личность преступника и личность виновного – различные понятия, ведь не секрет, что вина, виновность, виновный, имея один корень, должны быть растолкованы одинаково либо как сущностное явление (вина), либо в качестве производных от него терминов. Но в таком случае мы упираемся в вопрос о понятии вины, ее сущности и в то, как она соотносится со всеми теми обстоятельствами, которые учитывает суд при назначении наказания. Мало того, определенную сложность вызывают и сами структуры личности преступника и личности виновного, насколько несовпадающими они являются, чего не учитывает суд из того, что входит в личность преступника.

Думается, что личность преступника – действительно максимально широкое понятие, которое включает в себя социально полезные, социально нейтральные и социально негативные характеристики человека, совершившего преступление. Социально полезные и социально негативные характеристики нужны при определении личности виновного, социально нейтральные характеризуют субъекта преступления Указанные характеристики находятся в постоянном развитии, те из них, которые имели место до совершения преступления, могут быть деформированы в ту или иную сторону в процессе совершения преступления и после его окончания, равным образом могут вообще исчезать или возникать некоторые другие характеристики (например, возмещение вреда после совершения преступления). Именно поэтому личность преступника не есть нечто застывшее, стабильное; состояние личности преступника можно рассматривать лишь на определенной стадии расследования или судебного рассмотрения. Отсюда личность виновного и субъект преступления представляют собой два элемента личности преступника, на которые не распространяется классификация в ее жестком формально-логическом понимании. Эти два элемента характеризуются взаимопроникновением: личность виновного определяется только применительно к субъекту преступления, а некоторые социальные свойства личности виновного соотносятся с признаками субъекта преступления. Примерно об этом уже писали в литературе: "Личность виновного (так же, как и личность преступника) не укладывается полностью в рамки... субъекта, но она и не существует без состава, признаки которого, относящиеся к субъекту, являются обязательной частью понятия личности преступника".

На основании изложенного можно сделать выводы: а) в уголовном праве вполне приемлемо признание субъектом преступления физических и юридических лиц; б) необходимо законодательно урегулировать возможность совершения преступления сиамскими близнецами и ввести в норму положения, а которых предусмотреть сам факт совершения преступления сиамским близнецом, возможность хирургического принудительного разделения близнецов при отсутствии медицинских противопоказаний к подобному и признания совершителя субъектом преступления с непризнанием таковым второго близнеца, если он в преступлении не участвовал; в) следует законодательно урегулировать в гражданском и уголовном праве особенности правового положения лиц с расстройствами в половой сфере; в уголовном праве норму о субъекте преступления дополнить положениями о том, что при возникновении сомнений по поводу половой принадлежности лица необходимо назначить судебно-медицинскую и судебно-психологическую экспертизы, на основании которых в зависимости от характера полового расстройства либо жестко исходить из соматического и гражданского признаков, либо путем коррекции исправить "средний" пол и решать правовой вопрос на основе скорректированного пола; г) жестко разделять понятия "субъект преступления" и "субъект уголовной ответственности"; д) субъект преступления является элементом личности преступника.

ГЛАВА 3. КЛАССИФИКАЦИЯ И ЗНАЧЕНИЕ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

3.1 Классификация составов преступлений

При анализе классификации преступлений мы не может уйти от тех особенностей, которые сопровождают преступления в зависимости от специфики их отражения в диспозиции нормы. Сущность оконченного преступления, его особенности при различном отражении преступления в законе главным образом и определяются так называемыми материальными, формальными и усеченными составами. Однако в теории была высказана и иная позиция по соотнесению данной классификации к институтам уголовного права. Так, по мнению В. Н. Кудрявцева, "понятие "формальных" и "материальных" преступлений относится не к вопросу о том, наступают или не наступают вредные последствия, и не к конструкции составов преступлений, а только к построению диспозиции уголовно-правовой нормы". Вполне понятна критическая реакция некоторых сторонников состава преступления как криминально значимой категории на такой вывод В. Н. Кудрявцева, поскольку нельзя противопоставлять диспозицию и состав преступления, так как диспозиция включает в себя все признаки состава. Нам как противнику состава преступления данная позиция представляется точной с некоторыми дополнениями: специфика построения соответствующих диспозиций как раз и заключается в том, наступили или не наступили вредные последствия в направлении предусмотренного в данной главе объекта, достаточно или нет для признания преступления оконченным только действия без причинения вреда либо действия по созданию условий для действия по причинению вреда, т. е., на наш взгляд, напрасно В. Н. Кудрявцев противопоставил отсутствие или наличие вреда специфике диспозиции. Однако в дальнейшем мы вынуждены пользоваться термином "состав" применительно к анализируемой классификации по необходимости — основная масса исследователей именно с ним соотносят деление преступлений на материальные, формальные и усеченные.

Предложенное деление составов преступления имеет довольно длительную историю. Еще в начале века А. Н. Круглевский выделил в русском праве усеченные составы и материальные составы. С. В. Познышев писал о материальных и формальных составах. Н. Д. Сергеевский предлагал выделять преступления при вреде наличном, при опасности вреда, при непослушании, хотя и признает это деление не имеющим практического значения. Указанная триада диспозиций, отражающих момент окончания преступления, традиционно изложена в теории уголовного права, но не является бесспорной.

Первой точкой столкновения позиций в теории уголовного права служит само терминологическое оформление данных составов. Некоторые криминалисты считают неудачным термин "усеченный состав", поскольку все преступления материальны и выделение усеченных преступлений извращает действительное положение вещей. При этом Н. Д. Дурманов пытается обойтись без данного термина и дает развернутую характеристику явлений, охватываемых им. Однако пользоваться развернутой характеристикой вместо одного термина неудобно, что понимает и сам автор, который продолжает пользоваться термином "усеченный состав". Столь же резкой критике подверг усеченные составы и А. Н. Трайнин, поскольку "выделение "усеченных" составов основано на явном недоразумении. Состав всегда един и всегда "полон" теми конкретными элементами, из которых он по закону слагается". И подобное в определенной степени оправданно, ведь в нашем случае мы столкнулись с двойственностью термина "материальный": с одной стороны, он показывает сущность преступления, которая главным образом выражена в общественной опасности, с другой - юридическую форму данного выражения. И поэтому в первом варианте признание преступления материальным не будет зависеть от преступного результата (любое преступление - общественно опасно, значит, содержит материальный признак, следовательно, материально), а во втором - состав преступления будет материальным только при наличии преступного результата (в иных видах преступления последствия не материализованы). Спор вокруг этого не прекращается до сих пор.

Как видим, в теории уголовного права отсутствует единство взглядов на терминологическое оформление разновидностей преступлений. И со всеми критическими замечаниями в указанном плане можно согласиться. Действительно, анализируемые термины не совсем удачны, и можно попытаться их заменить. Например, вместо термина "материальный состав" применить термин "законодательно-результативная диспозиция" или диспозиции "с реальным вредом и с созданием угрозы его причинения". Однако суть явлений, скрытых за приведенными терминами, не изменится, останется той же самой, а в новых терминах обнаружится масса своих недостатков. А суть заключается в следующем: 1) в диспозициях норм Особенной части УК все преступления урегулированы в двух вариантах — с признанием оконченными только при наличии материализованных последствий и 2) с признанием оконченными только при совершении действия (бездействия), когда последствия для квалификации значения не имеют; мало того, последний вариант не представляет собой нечто единое, поскольку в одних видах преступления оконченным преступлением признаны действия по созданию условий для причинения вреда, а в других — действия по причинению вреда (действия-исполнение): при этом деление на тс и другие имеет огромное значение, в частности, при создании системы санкций. Это понимают и противники усеченных составов; "Сторонники деления преступлений на "усеченные" и "не усеченные" правы лишь в одном: законодатель в стремлении оградить ценные объекты от преступных посягательств конструирует составы таким образом, чтобы действия, которые создают даже самые отдаленные возможности причинения ущерба этим объектам, оказались в сфере уголовно-правовой репрессии".

Думается, именно в этом заключается истина — законодатель специфически оформляет виды преступления, отсюда все проблемы, с таковым связанные. Все остальные рассуждения о том, что не следует смешивать мотивы законотворчества с конструкцией составов, что беспоследственных, безвредных преступлений не существует, что правильнее было бы делить составы на причинившие общественно опасные последствия в виде реального вреда и в виде создания угрозы причинения вреда, являются лишь неуклюжей попыткой прикрыть возникшую в законодательстве проблему. Хотим мы того или нет, но факт различного оформления видов преступления в законе существует, что и дает соответствующее основание для классификации преступлений.

Но очевидно, что указанная классификация составов не столь однозначна. Выделяя три вида оконченного преступления, теория. О одной стороны, вроде бы исходит из одного основания классификации - той стадии, при достижении которой закон признает преступление оконченным (либо создание условий, и тогда диспозиция усеченная; либо деяния-исполнения с возникновением формальной диспозиции; либо преступного результата, и тогда диспозиция материальная). Но с другой стороны, два первых и третий виды (усеченная + формальная и материальная диспозиции) выделены на основании отсутствия или наличия последствия, тогда как два первых (усеченная и формальная) дифференцированы в зависимости от стадии совершения преступления. Можно сказать: одна классификация базируется на двух основаниях, что противоречит правилам формальной логики. В анализируемой классификации, похоже, не хватает еще одного элемента, который охватывал бы собой усеченную и формальную диспозиции, т. е. нужно создать классификацию на двух уровнях: на первом располагаются какая-то диспозиция, включающая в себя усеченную и формальную диспозиции, и материальную диспозицию, а на втором - усеченную и формальную как разновидности обобщенного первого. Этим недостающим элементом могут быть, скажем, "нематериальные" диспозиции. В таком случае все становится на свои места: нематериальные и материальные диспозиции выделяются по признаку обязательного отсутствия или наличия в оконченном преступлении преступного результата; в свою очередь нематериальные диспозиции подразделяются на формальные и усеченные по признаку удаленности стадии, признаваемой оконченным преступлением, от предполагаемого преступного результата. И хотя большого практического значения предложенная двухуровневая классификация не имеет, тем не менее теоретически она представляется более приемлемой, поскольку позволяет обобщенно отразить усеченные и формальные диспозиции. И это истина, с которой спорить невозможно, по крайней мере, до радикального изменения закона, которое вряд ли возможно в указанном направлении. Именно поэтому, думается, нет необходимости в дальнейших спорах о терминах, "материальная", "формальная", "усеченная", диспозиции, благо теоретики и практики достаточно ясно представляют себе суть тех явлений, которые обобщены данными терминами, и каких-либо недоразумений по их практическому выделению не отмечается. Просто нужно признать, что при всей неоднозначности они довольно точно отражают сущность определенных разновидностей оконченных преступлении, и согласиться с их наличием в теории.

Правда, при этом возникает якобы проблема запутанности оснований деления на данные три класса, отсутствие определенного основания классификации. Думается, такой подход не соответствует действительности, поскольку на самом деле все обстоит довольно просто: при анализе вида преступления мы должны определиться с тем, посягает ли действие, составляющее данный вид преступления, на объект, предусмотренный соответствующими главой, разделом (например, разбой расположен в главе о преступлениях против собственности, но считается оконченным с момента нападения с целью хищения; очевидно, что само посягательство на собственность остается лишь в качестве цели — субъективного элемента, действие же при разбое представляет собой посягательство на личность, и именно оно признается оконченным преступлением, разумеется, при наличии соответствующей цели и отсутствии какого-либо действия, направленного на хищение; все сказанное и позволяет констатировать наличие в данном случае оконченного преступления на стадии создания условий для будущего действия по изъятию имущества, т. е. преступлением с усеченным составом). Если мы признаем запутанность оснований анализируемой классификации, то тем самым мы признаемся в нашем неумении отличить действие-исполнение от действия-создания условий, т. е. в нашем абсолютном уголовно-правовом невежестве.

Итак, все преступления с нематериальными диспозициями можно разделить на две группы: 1) преступления, в которых преступный результат носит моральный, политический характер (измена государству, шпионаж, клевета и т. д.), и 2) преступления, в которых физический или имущественный вред для вменения преступления, посягающего на данный объект, не обязателен.

В первых из них вред, причиняемый теми или иными деяниями. чрезвычайно трудно вычленить, формализовать и оценить, хотя он, несомненно, присутствует, так как общественным отношениям причиняется тот или иной ущерб. Преступления данной группы считаются оконченными тогда, когда деяния доведены до логического конца, когда деяние и вред общественным отношениям совпадают.

Здесь прерванная преступная деятельность не может быть признана оконченным преступлением, так как в подобных преступлениях деяние и ущерб сливаются в одно целое и прерванная деятельность находится всегда за пределами этого сплава и составлять его не может. Формулирование подобных разновидностей преступлений в законе вполне оправданно.

Вторую группу преступлений с нематериальными диспозициями можно еще дифференцировать на два класса: 1) преступления с прогнозируемой возможностью наступления преступного результата или его реальным наступлением (бандитизм, диверсия и т. д.); 2) преступления, по которым преступный результат вообще невозможен, поскольку он вынесен за рамки нормы (нарушение правил безопасности - ч. 1 ст. 215, ч. 1 ст. 217, ч. 1 ст. 220 УК РФ; заведомое поставление другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией - ч. 1 ст. 122 УК РФ и др.).

Виды преступления первого класса вызывают научный интерес прежде всего тем, что некоторые из них вроде бы материализованы в последствиях. Так, при диверсии реально гибнут люди, животные, разрушаются сооружения, и тем не менее все указанные последствия носят промежуточный характер, поскольку желаемый результат не достигается, остается целью поведения виновных (цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации носит лишь гипотетический характер). С подобной же ситуацией мы сталкиваемся при разбое. И в то же время возникает естественный вопрос, почему разбой отнесен к хищениям, а не преступлениям против личности, ведь оконченным он становится уже в момент причинения физического или психического вреда. Этот же вопрос можно адресовать всем видам преступлений с усеченной диспозицией. Говорят, что существует цель хищения, следовательно, относят к хищениям. Конечно, и тогда убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего (п. "м" ч. 2 ст. 105 УК) необходимо отнести в главу 25 к преступлениям против здоровья населения, а убийство с целью облегчить совершение кражи (п. "к" ч. 2 ст. 105 УК) - к преступлениям против собственности. К сожалению, и законодатель, и теория уголовного права не хотят видеть главной проблемы формулирования усеченных диспозиций в УК, которая заключается в следующем. Разбой считается оконченным с момента нападения, что оправданно отождествляют с причинением физического или психического вреда, иные позиции не выдерживают критики. Но в таком случае за пределами оконченного преступления остается причиненный имущественный вред, который по общим правилам уголовного права и учению об оконченном преступлении нельзя вменять виновному, так как совершены действия после окончания преступления, или же вменять другой вид преступления, который соответствует характеру действий по завладению имуществом и причиненному вреду. Пока даже Верховный Суд РФ поступает иначе — рекомендует судам при причинении значительного вреда квалифицировать содеянное по ч. 1 ст. 162 УК, что полностью неприемлемо — нельзя вменять действия, совершенные после окончания разбоя как этот разбой. Отсюда следует один вывод: если законодатель формулирует усеченную диспозицию как прерванное на стадии создания условий преступление, то обязательно должен ввести в эту же статью часть о совершении тех же действий, причинивших вред (кстати, вред простой, а не квалифицированный — не значительный и не крупный размер вреда). Только в таком случае будет оправдано выделение усеченного состава и найдет свое место в квалификации (истинной, а не фиктивной) реально причиненный соответствующими действиями вред.

Даже предложенный незначительный анализ только избранных видов преступлений показывает всю негативную сложность, возникшую в преступлениях с усеченной диспозицией, и трудности их ликвидации, столь, на наш взгляд, необходимой.

Во второй группе преступлений анализируемых видов нет и не может быть преступного результата и, следовательно, санкция уже не рассчитана на него, поскольку последствия вынесены за рамки таких норм в другие нормы уголовного права (как правило, в качестве квалифицирующих признаков). Именно поэтому в данном случае мы имеем дело не просто с какой-то стадией совершения преступления, а с фактически прерванной преступной деятельностью (приготовлением или покушением) на каком-то этапе ее развития, юридически признанной оконченным преступлением и в силу данного факта самостоятельно наказуемой. В противном случае невозможно объяснить, почему возникли преступления данной группы, почему не наступили последствия той или иной преступной деятельности. Представляется, что подобная конструкция диспозиций имеет право на существование, потому что в них действительно оттеняется достаточно высокая общественная опасность собственно деяния вне зависимости от последствия.

Итак, преступления с нематериальной диспозицией следует формулировать в законе в качестве оконченных либо при наличии морального или политического ущерба, либо при прерывании преступной деятельности.

Преступления с материальными диспозициями считают оконченными с момента наступления материализованного полного преступного результата. Если же полный результат на наступил, а имеет место лишь частичный результат (преступник желал украсть из сейфа 150 тысяч рублей, но взял лишь имеющиеся там 25 рублей), то преступление нельзя считать оконченным.

Здесь мы не раскрыли всех проблем, связанных с началом и окончанием преступлений с усеченной, формальной и материальной диспозициями. Но ясно и так, что данная классификация действительно имеет огромное практическое значение и пренебрегать этим, отбрасывая данную классификацию, явно не следует. В этом мы полностью согласны с В. Н. Кудрявцевым, правда, не готовы согласиться с "условностью" анализируемой классификации.

Фактически классификация преступлений по наличию или отсутствию квалифицирующих обстоятельств в уголовных законах присутствовала всегда; ведь любая дифференциация преступления по какому-либо признаку с последующим изменением санкции или без изменений должна быть признана таковой. Например, в ст. 41 Русской Правды Пространной редакции было сказано, что "аже крадет кто скот в хлеве или клети, то оже будет один, то платити 3 гривны и 30 кун; будет ли их много, всем по 3 гривны и по 30 кун платити". Здесь мы видим выделение в качестве квалифицирующего обстоятельства соучастия, хотя это и не вело к увеличению наказания относительно каждого из соучастников. Еще нагляднее прослеживается такая классификация в некоторых статьях Устава князя Ярослава (Краткая редакция); например, в ст. 3 сказано: "Аще кто пошибает боярскую дщерь или болярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а меньших бояр - гривна золота, а епископу гривна золота; а нарочитых людей 3 рубли, епископу 3 рубли; а простой чади 15 гривен, а епископу 15 гривен, князю казнити". В приведенной норме уже видна дифференциации изнасилования в зависимости от социального положения потерпевшей с очевидным изменением наказания. Любопытно в этом плане решение Армянского Судебника Мхитара Гоша (XII—XIII вв.), согласно ст. 19 которого "наказанием, достойным для виновных в про любодеянии, мужеложестве или скотоложестве, некоторые из судей признали отсечение им детородного члена, однако каноническое право заменило и это наказание выкупом. И пусть будет выкуп; если окажется необходимым — наказание по суду. Если же преступниц будет из неверных и будет находиться под нашей властью, то в от ношение его справедливо отсечение детородного члена". Здесь мы видим классификацию преступлений в зависимости. От вероисповедания; при делении на православных и неверных наказание существенно изменяется (отсечение детородных членов не применяется к первым и применяется ко вторым).

Похоже, дифференциация преступлений была всегда. И. М. Лурье анализируя причины различного наказания за воровство в Древнем Египте, пишет: "Причина этого, как мне кажется, лежит не в том, что судья мог произвольно выбирать наказание... а в том, что закон совершенно различно охранял различную собственность. Так, вполне очевидно, что наибольшим покровительством закона пользовалась храмовая собственность (и, вероятно, царская)...Таким покровительством закона и объясняется большая суровость наказаний за кражу имущества, принадлежащего храмам". И в последующие столетия и тысячелетия ситуация не изменилась: законодатель дифференцировал по тем или иным основания те или иные виды преступления, создавая "классификации". Не является исключением из данного правила и действующий российский закон, в котором квалифицирующие обстоятельства и соответствующая классификация обильно присутствуют.

В отличие от закона теория уголовного права на данный факт особого внимания не обращала, анализируя квалифицирующие обстоятельства как таковые вне их системного изучения. И только в последние десятилетия появились специальные работы, посвященные так или иначе квалифицирующим обстоятельствам, что, на наш взгляд, дало толчок для некоторого переосмысления отношения к квалифицирующим обстоятельствам. Попытаемся разобраться в сущностных проблемах квалифицирующих обстоятельств.

Итак, довольно часто виды преступления, предусмотренные уголовным законом, включают в себя те или иные квалифицирующие признаки, усложняя тем самым вид преступления и формируя его подвиды на основе отягчающих обстоятельств, что с необходимостью приводит к усложнению системы видов преступлений в целом. Поэтому показалась интересной попытка разобраться в самом усложнении видов преступлений.

Прежде всего необходимо понять, что же признавать отягчающим обстоятельством. Ведь если мы сравним кражу и грабеж, то увидим, что грабеж отличается от кражи повышенной опасностью способа совершения хищения (по существу, первый — хищение при отягчающем обстоятельстве). Так, грабеж — самостоятельный вид преступления или отягчающее обстоятельство? Здесь, как и во всех других случаях, на наш взгляд, нужно признавать наличие самостоятельного вида преступлений, поскольку, во-первых, законодатель терминологически обособляет отдельный вид преступления (грабеж, разбой, тяжкий вред здоровью и т. д.); во-вторых, в следственно-судебной и статистической практике их признают самостоятельными видами преступления и, в-третьих, одни и те же отягчающие обстоятельства законодатель относит и к этим, и к другим видам преступлений (например, рецидив совершения преступления относится и к краже, и к грабежу, и к разбою, и к убийству и т. д.). Отсюда отягчающими обстоятельствами следует признать те факторы, которые усиливают опасность деяния конкретного вида.

Но усложнение вида преступления производят не только на базе отягчающих обстоятельств. В чрезвычайно редких случаях подобное происходит на основе смягчающих обстоятельств: при наличии превышения пределов необходимой обороны либо внезапно возникшего сильного душевного волнения. Поскольку указанное носит исключительный характер, едва ли целесообразно самостоятельно их анализировать. Тем не менее несколько слов о них сказать нужно.

Указанные смягчающие обстоятельства отражены в Особенной части в четырех нормах: ст. 107, 108, 113 и 114 УК. Такое самостоятельное отражение их относительно убийства и вреда здоровью оправданно применительно к разным объектам, но не обоснованно внутри каждого объекта. Ведь отражение их, например, в ст. 107 и 108 УК приводит к существованию проблемной ситуации по поводу квалификации конкретных случаев, когда присутствуют оба обстоятельства при убийстве: по совокупности нельзя, поскольку совокупность относится к разновидностям множественности и требует увеличения ответственности (ст. 69 УК). Можно было бы квалифицировать по наименее тяжкой норме (ст. 108 УК убийство при превышении пределов необходимой обороны), а второе обстоятельство применить как дополнительное смягчающее. Однако законодатель в ст. 60 УК не признал состояние сильного душевного волнении смягчающим обстоятельством, и поэтому конкретный суд в конкретной ситуации может не признать его в качестве такового. Похоже, здесь необходимо провести параллели с убийством при отягчающих обстоятельствах (ч. 2 ст. 105 УК), когда должны быть учтены все существующие отягчающие обстоятельства в пределах санкции. Применительно к смягчающим обстоятельствам это более приемлемый выход: не создавать две отдельные нормы, а ввести оба обстоятельства в одну норму, признать их самостоятельно влияющими на наказание в пределах санкции и совокупно влияющими в сторону уменьшения наказания при наличии в конкретном деле того и другого. Отсюда основные выводы относительно значения отягчающих обстоятельств можно проецировать и на смягчающие обстоятельства.

Все обстоятельства были разделены на одновидовые и разновидовые в зависимости от того, один и тот же признак или разные признаки заложены в квалифицированную норму, Одновидовые обстоятельства, различным образом оформленные в законе, при их сопоставлении оказываются связаны друг с другом путем поглощения, потому что одни из них шире по объему других и включают их в себя. Вместе с тем закон содержит и разновидовые обстоятельства, которые могут быть сформулированы либо в одной, либо в разных статьях. Если они расположены в одной статье, то также связаны друг с другом, хотя и иначе - связью специфичности. А если в разных, то разновидные обстоятельства либо вовсе не связаны, либо связаны опосредованно через простые нормы (скажем, нормы смежные, а какие-то квалифицирующие признаки в них различные).

Связь специфичности имеет место и в одинаковых обстоятельствах (предположим, при выделении в законе неоднократности, систематичности, промысла), и тогда находятся в единстве две противоположности — связи поглошения и специфичности. В таких случаях последняя может быть выражена двояким образом: путем выделения в законе разновидностей обстоятельств только на базе наиболее общих форм (например, совершение преступления группой лиц включало в себя по УК РСФСР соучастие без предварительного и с предварительным сговором; совершение преступления по предварительному сговору — только последнее соучастие), когда наиболее опасные подвиды входят во все выделенные группы (в приведенном примере устойчивая организованная группа имела место и при совершении преступления группой лиц, и при совершении преступления по предварительному сговору группой лиц); и путай выделения в законе более "мягких" форм (например, при дифференциации систематичности, промысла; здесь неоднократность не включает в себя тех факторов, на основе которых обособляют систематичность и промысел; систематичность в свою очередь не включает в себя особенностей промысла). Именно поэтому в первом варианте санкции должны определяться по максимуму значимости квалифицирующего признака (скажем, "цене" устойчивой организованной группы), тогда как во второй санкции при менее тяжких подвидах должны быть частью санкции более тяжких подвидов (санкции при неоднократности меньше санкций при систематичности, последние — санкций при промысле). Как же распределить санкции за неоднократность, систематичность, промысел в рамках санкций за повторность? На наш взгляд, есть два пути: 1) деление оценки повторности на три равные части; 2) постепенное увеличение оценки разновидностей повторности в границах оценки повторности (предположим, оценка повторности в законе равна 1 году 6 месяцам лишения свободы; отсюда оценка неоднократности равна 3 месяцам, систематичности равна 6 месяцам, промысла — 9 месяцам лишения свободы). По-видимому, наиболее приемлем второй путь, так как в нем дана не только оценка разновидности обстоятельства, но она еще и дифференцирована относительно тяжести разновидностей.

Несколько иначе подходят к подобным оценкам другие авторы, которые предлагают сравнивать оценки отягчающих обстоятельств по максимуму санкций, а не по медиане, и пользоваться не абсолютными величинами, а коэффициентами. Представляется, предложение о сравнении санкций по их максимуму неприемлемо, поскольку максимум не отражает в полном объеме тяжесть санкции; относительно коэффициентов предложение вполне оправданно, но в правоприменении потребует дополнительных действий по переводу относительных величин в абсолютные сроки наказания.

И одновидовые, различным образом оформленные, и разновидовые обстоятельства не тождественны по своей значимости; трудно представить, что социальная значимость повторности равна значимости значительного ущерба, например. Однако пока возникают сложности на пути самостоятельной оценки веса каждого отягчающего обстоятельства. Кроме того, при самостоятельной оценке пришлось бы создавать отдельные нормы применительно к каждому квалифицирующему признаку (подобное довольно широко было распространено в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных), что существенно усложняет уголовный закон. Поэтому для упрощения закона определенные обстоятельства объединяют в группы, и на этой основе создают одну норму права, тем самым различным обстоятельствам придают условно равную значимость. С указанным вполне можно было бы согласиться, если бы законодатель всегда осознанно к подобному подходил и помнил о правиле: одно и то же обстоятельство имеет одинаковое значение в различных видах преступления. Но в настоящее время для законодателя степень значимости обстоятельства безразлична: иногда он придает тем или иным обстоятельствам кардинально разное значение (например, группа лиц по предварительному сговору и организованная группа при краже — ч. 2 и 4 ст. 158 УК), естественно, существенно дифференцируя социальную оценку; в иных случаях признает их равнозначными, так как объединяет в одну норму права (например, они же при умышленном причинении тяжкого либо средней тяжести вреда здоровью - ч. 3 ст. 111, ч. 2 ст. 112 УК и др.). При таком подходе теряется внутренняя согласованность уголовного закона, который становится внутренне неупорядоченным. По Уголовному кодексу I960 г. подобная ситуация с определенными обстоятельствами имела место в хищениях против социалистической собственности, однако в новом УК ситуация с хищениями изменилась в лучшую сторону. Думается, законодатель должен объединять в одну норму лишь обстоятельства с примерно одинаковой, близкой по "весу" значимостью, что естественно, придаст уголовному закону больший порядок и внутреннюю согласованность.

Можно попытаться разрешить его на абстрактном уровне, т. е. вычленить. Отсюда следует признать логичной позицию законодателя, который в ранее действовавшем Уголовном кодексе, как правило, объединял отягчающие обстоятельства по каждому виду преступления максимум в две группы (за исключением хищений, благодаря небесспорному выделению в самостоятельную норму хищений с проникновением в жилище или хранилище). В УК 1996 г. данная тенденция стала еще более явной, в том числе и по преступлениям против собственности, хотя иная дифференциация и сохранилась в отдельных статьях (например, в ст. 116 УК выделено три группы отягчающих обстоятельств). И согласиться с выделением в отдельных видах преступлений максимально трех групп отягчающих обстоятельств. Разумеется, значимость обстоятельств, составляющих различные группы, должна существенно отличаться, что мы имеем и в действующем законе, где сталкиваемся с трехэтапным или четырехэтапным утяжелением нормы. Данные базируются на двухстепенных или трехстепенных группах квалифицирующих признаков: отягчающих обстоятельствах первой ступени (просто отягчающих обстоятельствах), отягчающих обстоятельствах второй ступени (усиленных отягчающих обстоятельствах) и отягчающих обстоятельствах третьей ступени (особо отягчающих обстоятельствах).

Распределение обстоятельств по группам - довольно сложный процесс. Несколько проще разрешается он тогда, когда мы можем вычленить в каком-либо отягчающем обстоятельстве три относительно ранжированных по тяжести разновидности (например: повторность в виде неоднократности, систематичности или промысла; рецидив в виде простого, опасного, особо опасного; ущерб обычный, значительный, крупный и т. д.). Сложнее распределить разновидности отягчающего обстоятельства по группам в тех случаях, когда уголовное право традиционно выделяет два его вида (например, тяжкие и особо тяжкие последствия). И уже совсем не просто определить точно группу значимости обстоятельства, явно не имеющего степеней выраженности (например, с вымогательством взятки).

Судя по вышесказанному, вполне возможно создание определенной системы классификации преступлений в зависимости от наличия или отсутствия квалифицирующих обстоятельств. Однако возникает вопрос о необходимости такой глубокой разработки. Ведь М. Д. Шаргородский довольно давно писал: "Стоит указать также и на то, что почти все обстоятельства, квалифицирующие убийство в ст. 136 УК РСФСР, имеются как отягчающие в ст. 47 УК РСФСР (корысть, низменные побуждения, жестокость и др.) и подобное повторение отягчающих обстоятельств в двух местах вряд ли нужно вообще", т. е. он зафиксировал, хотя и применительно только к убийствам, проблему одновременного существования отягчающих обстоятельств в Общей и Особенной частях уголовного закона. От решения данной проблемы, проблемы соотношения отягчающих и квалифицирующих обстоятельств как раз и зависит необходимость разработки системы квалифицирующих обстоятельств.

Об отражении смягчающих и отягчающих обстоятельств одновременно в Общей и Особенной частях УК писали многие авторы, не придавая этому особого значения, считая таковое само собой разумеющимся. При этом они разрешали лишь одну проблему - двойного учета данных обстоятельств, которая лежит за рамками нашего исследования. Для нас важным является уяснение необходимости такого деления. А именно это долгое время оставалось за пределами научного анализа. Однако постепенно появлялись и попытки обосновать возникшую ситуацию. Так, Л. Л. Кругликов в одной из первых работ доказывал необходимость перенесения некоторых обстоятельств и в Особенную часть тем, что они "характерны, типичны и для нескольких видов посягательств, и для всякого преступления отдельно взятого вида; заметно влияя на уровень опасности преступления и личности преступника во всех ситуациях, когда они налицо, такие обстоятельства в отдельных видах преступлений сказываются на уровне опасности более весомо, гораздо значительнее повышают или снижают этот уровень". Такой же позиции придерживались и другие авторы. К сожалению, аргументации этого более значительного влияния в работе не было. Более поздние попытки Л. Л. Крутикова обосновать выделение квалифицирующих обстоятельств в особую категорию через обособление индивидуализации (и соответственно отягчающих и смягчающих обстоятельств) и дифференциации (и соответственно квалифицирующих и привилегирующих обстоятельств) ответственности также не содержать сколько-нибудь серьезных обоснований предложенного деления.

Одновременно с этим появилась и иная точка зрения, согласие которой нет необходимости разделять отягчающие и квалифицирующие обстоятельства, их необходимо унифицировать с тем, чтобы. во-первых, признать их равнозначными, во-вторых, унифицировать их терминологически в Общей и Особенной частях; в-третьих, унифицировать круг отягчающих обстоятельств, отраженных в Общей и Особенной частях закона. Данная позиция была поддержана УК 1996 г., который в ч. 3 ст. 61 и ч. 3 ст. 61 УК установил соотносительное влияние смягчающих и отягчающих обстоятельств, предусмотренных в Общей и Особенной частях закона, т. е. законодатель признал привилегирующие обстоятельства смягчающими, а квалифицирующие обстоятельства - отягчающими, что следует считать обоснованным, и в целом попытался унифицировать терминологически квалифицирующие и отягчающие обстоятельства, но не сделал этого по непонятным причинам" применительно к привилегирующим и смягчающим обстоятельствам.

Таким образом, все одноименные смягчающие и привилегирующие, отягчающие и квалифицирующие обстоятельства имен одну правовую природу (призваны либо уменьшать, либо усиливал общественную опасность содеянного); каждое из обстоятельств (смягчающее-привилегирующее, отягчающее-квалифицирующее) имеет свой набор признаков; все эти обстоятельства имеют одинаковые правовые последствия (смягчать или отягчать уголовную ответственность); все эти обстоятельства должны быть одинаково оценены законодателем (почему у некоторых авторов создается впечатление о большей значимости квалифицирующих или привилегирующих по сравнению с отягчающими или смягчающими; на наш взгляд, по одной причине: законодатель в Особенной части количественно в виде наказания оценил эти обстоятельства, а в Общей части этого не сделал; но данный факт вовсе не означает различия в оценке тех и других). Именно поэтому нет никаких оснований их разделять, именно поэтому автор остается на своих прежних позициях необходимости унификации данных обстоятельств. Тем более что такой подход, как правильно заметила Т. А. Костарева, позволит: "а) избежать дублирования одного обстоятельства при регламентации в уголовном законе, что избавит правоприменителей от давней проблемы "двойного учета"; б) уточнить содержание данного признака; в) четко определить меру влияния квалифицирующего признака на типовое наказание"; г) "избежать громоздких перечней квалифицирующих обстоятельств в Особенной части и сократить перечни смягчающих, отягчающих обстоятельств за счет конкретизации степени влияния наиболее значимых из них".

А как быть с разноименными обстоятельствами, которые выступают в двух видах: либо обстоятельство указано в Особенной части и не указано в Общей; либо обстоятельство отражено в Общей, но отсутствует в Особенной. На наш взгляд, первого варианта быть не должно, поскольку в таком случае появляются отягчающие обстоятельства, располагающиеся за пределами исчерпывающего перечня отягчающих обстоятельств, предусмотренных ст. 63 УК, что создает определенные противоречия в законе. Второй вариант абсолютно приемлем, так как он свидетельствует о возможности существования в Общей части обстоятельств без их отражения в Особенной части, т. е. нормальная с наших позиций ситуация.

Однако во всех указанных работах не было главного: постановки проблемы необходимости вообще выделения квалифицирующих обстоятельств в законе и ее решения. А вот здесь-то мы и пришли к сути. Если мы унифицируем смягчающие и привилегирующие. отягчающие и квалифицирующие обстоятельства, если мы может придать им унифицированную оценку, то зачем нам две формы их отражения в законе - в Общей и Особенной его частях. Очень похоже на то, что если законодатель введет в Общую часть индивидуальные особенности (смягчающие и отягчающие обстоятельства) с их конкретным весом при их дифференцированном влиянии, то необходимость в отдельном существовании привилегируюших и квалифицирующих обстоятельств отпадет; мало того, их существование в отдельных статьях Особенной части будет выглядеть как несправедливое. И тогда будет достаточным установить в Общей части перечни смягчающих и отягчающих обстоятельств (они фактически уже присутствуют, необходимо лишь уточнить их сущность и круг), ранжировать обстоятельства в этих перечнях, оценить в определенных обобщающих величинах значение каждого из обстоятельств (противников подобного быть не должно, поскольку законодатель всегда оценивал смягчающие и отягчающие обстоятельства в санкциях норм Особенной части, уменьшая или увеличивая наказание в определенных его размерах и видах, что нас никогда не удивляло, мы считали всегда и считаем сейчас указанные действия законодателя вполне приемлемыми, по крайней мере, иного подхода в литературе нам не встретилось: и перенос этой оценки в Общую часть ничего по сути не меняет). В результате мы получим очень компактную Особенную часть. Свободную от квалифицирующих обстоятельств, и очень понятную для правоприменителя ситуацию, согласно которой он должен будет воспринять два основных правила: I) каждое из указанных в законе обстоятельство распространяется на все предусмотренные законом виды преступления, правда, с учетом их особенностей (трудно представить себе кражу по мотиву сострадания); 2) оценка обстоятельств неизменна применительно ко всем видам преступления и в равной степени уменьшает или увеличивает санкцию при их наличии.

Таким образом, на наш взгляд, классификации по наличию ил отсутствию квалифицирующих обстоятельств не должно быть в силу того, что не должно быть самих привилегирующих и квалифицирующих обстоятельств в Особенной части. Вместо этого необходимости создать в Общей части перечни ранжированных смягчающих и отягчающих обстоятельств с соответствующей оценкой в коэффициентах каждого из этих обстоятельства.

3.2 Значение состава преступления

Состав преступления, как законодательный шаблон проверки преступного характера деяний, используется в практике борьбы с преступностью для идентификации. Законодательный образ сличается с фактическими данными, собранными оперативниками. Эта логическая операция именуется квалификацией преступлений (от лат. qualis - качество и facere - делать). Работа по любому уголовному делу, если она имеет законченный технологический цикл, условно может быть разбита на три этапа:

1) установление события и его надлежащее закрепление в процессуальных документах и форме (о преступлении говорить пока преждевременно, поскольку зафиксированный человеческий порок не сверен с государственным регламентом, пока лишь идет поиск так называемых "фактических обстоятельств дела");

2) квалификация содеянного (подбирается нужная норма права или, если надо, несколько норм с тем, чтобы зафиксировать тождество преступного поведения и законодательного запрета);

3) применение ответственности или наказания (в соответствии с санкцией инкриминируемой статьи, по которой проведена квалификация, и с учетом требований Общей части УК).

Как видим, квалификация — промежуточный этап применения уголовного закона. Она венчает труд оперативников, соединяет яркую жизнь и сухие правовые формулы. Констатация полного сходства деликта с текстом закона предопределяет, в свою очередь, содержание ответственности, вид и меру наказания. Ошибки на этой стадии правоприменения нарушают режим законности, отрицательным образом сказываются на судьбе виновных и потерпевших, порождают негативное отношение граждан к уголовной юстиции.

Квалификация преступлений может быть понята и одновременно обозначена как процесс и как результат юридической деятельности. Первым это обстоятельство подметил, кажется, В.Н. Кудрявцев. Он же попутно указал, что "подчеркнуть связь и единство этих аспектов, может быть, более важно, чем отметить их различие". Интеллектуальная работа по сопоставлению индивидуальных признаков содеянного с заблаговременно установленным видовым составом представляет собой процесс, который имеет известную протяженность во времени, может вызвать необходимость дополнительного сбора недостающей для окончательной оценки поведения информации, академические споры о содержании законодательного веления, изменение первых решений о квалификации на более точные варианты и пр. Следователю по общему правилу оттгущен двухмесячный срок на поиск фактических обстоятельств дела и их сопоставление с соответствующей законодательной нормой для окончательного вывода о том. что же имело место в действительности с точки зрения закона.

Квалификация как результат правоприменительных усилий представляет собой уголовно-правовую опенку содеянного. Технически она выражается в ссылке на статью или часть статьи Особенной части, а иногда и на положения Общей части (к примеру, покушение на кражу в крупном размере — ст. 30 и п. "б" ч. 3 ст. 158 УК; простая контрабанда — ч. 1 ст. 188 УК; пособничество в изнасиловании несовершеннолетней — ст. 33 и п. "д" ч. 2 ст. 131 УК).

Основой квалификации преступлений является состав. Знание законодательных требований, особенностей структуры УК предопределяет успешность и безошибочность квалификации посягательств.

Решение о квалификации преступлений фиксируется в основных процессуальных документах по уголовному делу: в постановлениях о возбуждении уголовного дела (п. 4 ч. 2 ст. 146 УПК), о привлечении в качестве обвиняемого (п. 5 ч. 2 ст. 171 УПК) и о назначении судебного заседания (ч. 3 ст. 231 УПК), в обвинительном заключении (п. 4 ч. 1 ст. 220 УПК) и в обвинительном приговоре (п. 3 ч. 1 ст. 308 УПК). Безошибочность квалификации зависит от многих обстоятельств: совершенства законодательного текста и его "беспробельности", допустимости или запрета на аналогию, полноты собранных по делу доказательств, уровня правосознания юристов и исповедуемой в обществе ветви правовой культуры (статутной или прецедентной), идеологии и практики разделения властей, режима законности и т.д.

Практика первой обнаруживает узкие места в квалификации, ведет подсчет типичных ошибок и погрешностей, ищет наиболее подходящие пути решения этих проблем.

Изложенное позволяет выделить несколько важных свойств состава преступления, в совокупности свидетельствующих о его непреходящей ценности в уголовном праве и карательной практике любого государства. Состав преступления:

• выполняет роль законодательной модели преступления и в этом смысле способствует реализации принципа законности, является формально-юридическим основанием уголовной ответственности;

• фактически, наружно выражает свойство противоправности преступлений и в этом смысле противостоит аналогии;

• состоит из незначительного числа признаков и этим обеспечивает реализацию идеи равенства граждан перед законом и судом;

• как шаблон используется для многократной идентификации содеянных поступков и в этом качестве нужен для квалификации преступлений, представляющей собой важнейший этап правоприменительной деятельности;

• представлен в законодательстве множеством видов и благодаря этому используется для разграничения преступного и непреступного поведения, а также одних преступлений от других.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Учение о составе преступления наряду с учением о преступлении является основой науки уголовного права.

Каждое преступление имеет ряд признаков, которые описаны в уголовном законе. Совокупность всех этих признаков и представляет собой состав преступления.

В теоретической модели состава преступления выделяются два понятия: "признаки" и "элементы" состава преступления. Данное деление носит положительный характер, так как позволяет отличать в действиях лица (или группы лиц) преступление от правонарушения. Понятия "преступление" и "правонарушение" имеют существенное различие. Под преступлением понимается совокупность закреплённых в уголовном законе признаков общественно опасных действий. Совершение общественно опасного деяния само по себе является нарушением закона, то есть преступлением.

Правонарушение не является преступлением, так как может произойти неумышленно и не несет собой общественную опасность.

Определение степени опасности преступления имеет большое значение при судебном разбирательстве. Так как от правильной квалификации действий лица (или группы лиц) в дальнейшем зависит избрание меры наказания.

В этот момент никаких ошибок быть не должно, так как в следствии неправильной квалификации судом степени тяжести преступления может быть вынесен неверный вердикт, что будет являться нарушением закона, а также права и свободы осужденного, что в правовом государстве не приемлемо и противозаконно.

1. Для того, что бы квалифицировать какое-либо действие как преступление, необходимо, сначала, выявить все элементы и признаки состава преступления. Необходимо выявить признаки относящиеся к объекту преступления и объективной стороне преступления, признаки относящиеся к субъекту преступления и признаки относящиеся к субъективной стороне преступления. И только после выявления всех четырёх элементов, а так же всех признаков состава преступления, действие лица может быть квалифицировано как преступление. Но при отсутствии хотя бы одного элемента состава, действие не будет являться преступлением.

2. Состав — не просто одна из юридических категорий, он представляет собой крупнейшее достижение профессиональной мысли, обусловленное сугубо практическими потребностями и, прежде всего, тем обстоятельством, что любое преступление есть событие прошлого, информация о котором никогда не будет полной. Нужны упрощения (в деталях) и уплотнение (в существе).

2. В современном законе уголовная ответственность базируется на двух основаниях - социальном (преступление) и юридическом (состав). Соединяются же эти два феномена через признак противоправности.

3. Научный анализ преступных проявлений, законодательных текстов и судебно-следственной практики закрепил четырехэлементную структуру состава, дробящуюся на более мелкие компоненты - признаки.

4. Ст.8 УК РФ закрепляет в качестве единственного основания уголовной ответственности наличие в деянии всех признаков состава преступления. Однако самого понятия не содержится. Следует дополнить ст. 8 ч.2 следующего содержания: "Под составом преступления понимается логико-юридическая модель преступления, состоящая из объективных и субъективных элементов".

5. Следует законодательно урегулировать в гражданском и уголовном праве особенности правового положения лиц с расстройствами в половой сфере; в уголовном праве норму о субъекте преступления дополнить положениями о том, что при возникновении сомнений по поводу половой принадлежности лица необходимо назначить судебно-медицинскую и судебно-психологическую экспертизы, на основании которых в зависимости от характера полового расстройства либо жестко исходить из соматического и гражданского признаков.

Следует отметить, что проблемы состава преступления остаются нерешенными и требуют вмешательства и законодателя и ученых.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

Нормативно правовые акты

1. Конституция Российской Федерации. М., Закон. 1994.-96 с.

2. Уголовный кодекс Российской Федерации. М. ТК Велби. 2005.-144 с.

3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. М. Росич. 2005- 344 с.

4. Уголовный кодекс 1960 года. М. Юрид. издат. 1980.- 156 с.

5. Уголовный кодекс 1922 года. М. Юрлитиздат 1961.- 214 с.

Научная и учебная литература

6. Алексеев С.С. Проблемы теории права. – Свердловск. 1972. Т. 1. – 542 с.

7. Будзинский С. Начала уголовного права - Варшава. 1870. – 146 с.

8. Бунева И.Ю. Понятие объекта преступлений против правосудия, совершаемых работниками правоохранительных органов / Уголовное право современность. – Красноярск. 1997. – С. 146-147.

9. Владимиров В.А., Кириченко В.Ф., Ляпунов Ю.И. Советское уголовное право. Общая часть. Состав преступления. - М., 1968. – 404 с.

10. Волженкин Б.В. Уголовная ответственность юридических лиц. - СПб. 1998. – 466 с.

11. Георгиевский Э.В., Чернов А.В. Теоретический анализ объекта преступления. – Иркутск. 1999.- 234 с.

12. Герцензон А.А. Уголовное право. Часть Общая. – М., 1948. – 426 с.

13. Голубева И.В. Гермафродитизм – М. Юрлитиздат. 1980. – 56 с.

14. Гугкаев С. Некоторые аспекты уголовной ответственности юридических лиц в зарубежном праве / Иностранное право Вып. 2. – М. Инфра-М-Норма. 2001. – 126 с.

15. Демидов Ю.А. Социальная ценность и оценка в уголовном праве. - М., 1975. – 106 с.

16. Землюков С. В. Уголовно-правовые проблемы преступного вреда. Новосибирск, 1991. – 452 с.

17. Игнатов А.Н., Костарева Т.А. Уголовная ответственность и состав преступления. – М. Норма. 1996. – 144 с.

18. Имелинский К. Сексология и сексопатология – М. Юрлитиздат. 1986. – 86 с.

19. Карпец И.И. Проблема преступности – М. Юрлитиздат. 1969. – 126 с.

20. Квашис В. Преступность и правосудие: ответы на вызовы XXI века // Российская юстиция. - 2000. - № 9. – 34-36.

21. Келлман Б. Контроль за загрязнением воздуха в Соединенных Штатах // Государство и право. – 1993. - № 3. – С. 154.

22. Кирпатовский И.Д., Голубева И.В. Патология и коррекция пола – М. 1992.- 156 с.

23. Козлов А.П. Система санкций в уголовном праве. – Красноярск. 1991. – 134 с.

24. Козлов А. П. Учение о стадиях преступления. - СПб. Юридический центр, 2002.- 348 с.

25. Козлов А. П. Проблема унификации отягчающих обстоятельств, предусмотреть Общей и Особенной частями уголовного закона // Вестник Московского университет Сер. Право. -1977. -№ 3. -С. 31-85.

26. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации/ Под ред. Кругликова Л.Л.. - Ростов на Дону. Феникс. 1996. – 544 с.

27. Коржанский Н.И. Объект и предмет преступления – М., 1980. – 286 с.

28. Коржанский Н.И. Очерки теории уголовного права. – Волгоград. 1992. – 122 с.

29. Корчагин А.Г., Иванов А.М. Сравнительное уголовное право - Владивосток, 2001. – 144 с.

30. Круглевский А. Н. Имущественные преступления. -СПб., 1913.- 234 с.

31. Круглевский А. Н. Учение о покушении на преступление. Т.1. -Пг, 1917. – 100 с.

32. Кругликов Л.Л. Проблемы теории уголовного права. - Ярославль. 1999. – 102 с.

33. Кругликов Л. П. Смягчающие и отягчающие обстоятельства в советском уголовном праве. Ярославль, 1977. – 126 с.

34. Кругликов Л. Л. О конструировании квалифицированных составов преступлений//Правоведение.-1989.-№-2.-С.11.

35. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. - М. Наука. 1972. – 244 с.

36. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. 2-е изд.-М., 1999. - 442 с.

37. Кудрявцев В. Н. Объективная сторона преступления.-М., 1960.-

38. Кудрявцев В. Н. Теоретические основы квалификации преступлений. - М., 1963. – 126 с.

39. Кузнецова Н.Ф. Преступление и преступность – М., 1969. – 188 с.

40. Курс уголовного права. Общая часть./ Под ред. Кузнецовой Н.Ф. Т. 1. – М. Инфра. 1999. – 486 с.

41. Лисневская-Костарева Т. А. Дифференциация уголовной ответственности. М., 1980.- 238 с.

42. Лунеев В.В. Предпосылки объективного вменения и принцип виновной ответственности//Государство и право. – 1992. - №9. – С. 54.

43. Лурье И. М. Очерки древнеегипетского права XVI —X веков до н. э. Л.Наука, 1960. – 234 с.

44. Ляпунов Ю. Состав преступления: гносеологический и социально-правовой аспект//Уголовное право.- 2005.- № 5.- С.44.

45. Ляпунов А., Родина Л. Функции состава преступления// Уголовное право.2005.-№ 3.- С.35.

46. Мальков В.П. Состав преступления в теории и в законе // Государство и право. - 1996. - № 7. - С. 111.

47. Мальцев В.В. Введение в уголовное право. – Волгоград. 2000. – 84 с.

48. Марцев А. Состав преступления// Уголовное право.- 2005.- № 2.- С.31.

49. Матусевич И.А. Изучение личности обвиняемого в процессе предварительного расследования преступлений. - Минск, 1975. – 344 с.

50. Михеев Р.И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве. – Владивосток. 1983. - 202 с.

51. Михеев Р.И. Корчагин А.Г., Шевченко А.С. Уголовная ответственность юридических лиц: за и против - Владивосток, 1999. – 186 с.

52. Михлин А. С. Последствия преступления. -М., 1969. – 128 с.

53. Милюков С.Ф. Российское уголовное законодательство, опыт критического анализа. - СПб., Нева. 2000. – 304 с.

54. Милюков С.Ф. Российское уголовное право - СПб. Нева. 2000. – 678 с.

55. Никифоров Б. С. Объект преступления по советскому уголовному праву. - М., 1960. – 132 с.

56. Никифоров А. Юридическое лицо как субъект преступления // Уголовное право. – 2000. - № 2.- С.53.

57. Новоселов Г.П. Учение об объекте преступления. - М. Норма. 2001. – 234 с.

58. Ной И.С. Новое в трактовке основных уголовно-правовых понятий // Советское государство и право. - 1982. - № 7. - С. 99.

1. Озоробникова Н.В. Санкции за имущественные преступления (виды, обоснованность, построения): Автореф. дис. .. канд. юрид. наук. Саратов, 1991.- 38 с.

2. Орзих М.Ф. Личность и право. – М. Юрлитиздат. 1975. – 144 с.

3. Орлов А. Н. О покушении на преступление по началам науки и современным законодательствам. - М., 1868. – 36 с.

4. Павлов В.Г. Субъект преступления – СПб. Норма-М-Инфра. 2001. – 344 с.

5. Пашин С. Понимание преступления // Уголовное право. - 2000. - № 3. - С. 83.

6. Пионтковский А.А. Учение о преступлении. - М., 1961. – 456 с.

7. Платон. Соч. Т. 3 (2). – М., 1972.- 438 с.

8. Познышев С.В. Основные начала науки уголовного права - М., 1912. – 214 с.

9. Полячек Ф. Состав преступления по чехословацкому уголовному праву. -М., 1960. – 112 с.

10. Практикум по уголовному праву/Под ред. Кругликова Л.Л. – М. 1997. – 212 с.

11. Преступление и наказание в Англии, США, Франции, ФРГ, Японии. Общая часть уголовного права./ Под. ред. Наумова А.В.- М. Норма. 1991.- 126 с.

12. Проценко В. П. Построение уголовно-правовых санкций при повторности преступлений: Автореф. дис ... канд. юрид. наук. Саратов, 1989.- 34 с.

13. Ратовский. О покушении на преступление. - Казань., 1842. – 48 с.

14. Редин М.П. Понятие оконченного и неоконченного преступлений в уголовном законодательстве Российской Федерации//Правоведение. - 1997. - № 1. – С. 118.

15. Российская газета. – 1996. 20 авг.

16. Российское уголовное право: Курс лекций. Т. 1. /Под ред. Коробеева Н.А.– Владивосток. 1999. – 468 с.

17. Сергеевский Н.Д. Пособие к лекциям - СПб., 1905. – 144 с.

18. Спид-инфо. - 1996. - №2.

19. Сперанский К.К. Теория и практика квалификации преступлений. Учебное пособие. – Краснодар. 1990. – 368 с.

20. Таганцев Н.С. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года. 5-е изд. – СПб., 1886. – 422 с.

21. Таганцев Н.С. Курс русского уголовного права. Часть Общая. Кн. 1. - СПб., 1874. – 344 с.

22. Таганцев Н.С. Курс уголовного права Т. 2. – СПб., 1878. – 368 с.

23. Таганцев Н.С. Курс уголовного права М., Юнити. 2005. – 456 с.

24. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1 (СПб., 1902). - М., 1994. - С. 142.

25. Трайнин А. Н. Состав преступления по советскому уголовному праву. - М., 1951 – 212 с.

26. Трухин А.М. Вина как субъективное основание уголовной ответственности. - Красноярск. 1992. – 566 с.

27. Уголовное право России. Т. 1. Общая часть / Под ред. Игнатова А. Н., Красикова Ю. А. М., 1999. – 678 с.

28. Уголовное право. Общая часть./ Под общ. ред. Козаченко И.Я. - М. Норма. 1998. – 466 с.

29. Уголовное право Российской Федерации Общая часть/Под ред. Здравомыслова Б.В. - М. 1996. – 586 с.

30. Утевский Б.С. Новые методы борьбы с преступностью и некоторые вопросы уголовной ответственности // Правоведение. - 1961. - №2. - С. 63, 65.

31. Фельдштейн Г.С. Природа умысла – М., 1996. – 268 с.

32. Фролов Е.А. Объект уголовно-правовой охраны и его роль в организации борьбы с посягательствами на социалистическую собственность. Автореф. дис. … докт. юрид. наук. – Свердловск. 1971. – 44 с.

33. Чечель Г. И. Смягчающие ответственность обстоятельства и их значение в индивидуализации наказания. - Саратов, 1978. – 224 с.

34. Шаргородский М. Д. Преступления против жизни и здоровья.- М., 1947.- 124 с.

35. Яни П. Сложные вопросы субъективной стороны преступления //Российская юстиция.- № 12.- 2002.-С.34.

Материалы судебной практики

94. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 7 от 14 февраля 2000 года "О судебной практике о преступлениях несовершеннолетних" // Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2000. - № 4. - С. 9.

95. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 года "О судебной практике по делам об убийстве"// Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. - № 31. - С.2.

96. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 "О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое // Бюллетень Верховного Суда РФ.-2003 -№ 2. -С. 6.

97. Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2000. - №6. – С. 19.

98. Бюллетень Верховного Суда РФ. - 1998. - № 7. – С. 23.

Приложение 1

Приложение 2

ОБЬЕКТИВНАЯ СТОРОНА ПРЕСТУПЛЕНИЙ - это внешние (объективные) признаки преступлений

Приложение 3

СУБЬЕКТИВНАЯ СТОРОНА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Приложение 4

ОБЩИЕ ПРИЗНАКИ СУБЬЕКТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ