Краткий очерк христианской антропологии

Александр Храмов

Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его?

(Иов, 7:17,18)

Или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, - всё ваше. Вы же - Христовы, Христос - Божий.

(1 Кор., 3:22,23)

Глава 1. Введение.

1. "Христианство не полно, так как в нем или совсем не было религиозной антропологии, или была антропология ложная.

Христианское сознание выработало на Вселенских соборах догмат о богочеловечности Христа; оно же открыло греховность человеческой природы. Но богочеловечность человека и человечества не была полностью вмещена христианским сознанием: ему оказалась почти чуждой сама идея богочеловечества...

Католичество было разом и унижением человека, и непомерным возвеличиванием; в нем сильна властолюбивая и самолюбивая человеческая стихия. Православие было принижением человеческой стихии, подчинением ее Божеству, столь характерным для Востока исчезновением человека в Боге. И ложная антропология западного католичества, и полное отсутствие антропологии в восточном православии одинаково свидетельствуют о неполном и одностороннем характере христианства в истории, о неизбежности раскрытия полной религиозной антропологии, религиозного учения о человеке и человечестве, не языческого и не ветхозаветного".

Про "принижение человеческой стихии" в православии и про "полное (sic!) отсутствие антропологии" в нем Бердяев, конечно же, не прав. Чуть позже мы к этому вернемся. Однако он поднимает очень важный вопрос и он совершенно прав в том, что христианское сознание еще почти не вместило истины о богочеловечестве, христианское учение о человеке во многом остается фрагментарным и про человека и про христианский взгляд на него часто забывают.

В этой работе мы не планируем дать обзор истории развития христианской антропологии - от апостола Павла до Пьера Тейяра де Шардена, и хотя такой обзор и необходим в настоящее время, но для наших целей достаточно будет лишь иногда обращаться к выборочным деталям учений различных христианских богословов, чтобы через сравнение с ними или даже через их критику прояснить некоторые моменты системы христианской антропологии, опыт которой и будет, в кратком изложении, представлен в этой книжке.

А необходимость системы христианской антропологии вызвана не только плохой разработанностью этого одного из важнейших вопросов христианства в христианском богословии, где в большинстве случаев учение о человеке ставится в один ряд с проблемами ангелологии и пр., хотя Библия начинается и заканчивается человеком, а также тем, что экклесиология (учение о церкви) эсхатология, сотериология (учение о спасении) и христология рассматриваются в отрыве от антропологии, хотя должны вытекать из нее и опираться на нее; но и тем, что многие из традиционных взглядов на человека, бытующих среди огромной массы верующих, зачастую противоречат христианской религии, и еще тем, что христианство не должно отгораживаться от вопросов, поднятых современным гуманизмом и от научного (эволюционистского, психоаналитического и т.д.) взгляда на сегодняшнее существование человека и на его происхождение - но это вовсе не значит, что она должна подстраиваться под него или же, наоборот, пытаться повлиять на него, например, цитатами из Святого Писания пытаясь скорректировать научные модели, нет, но - не проходить мимо и по возможности дать им свою интерпретацию и прояснить их связь с христианским учением о человеке.

А отсутствие христианской антропологии надо объяснять прежде всего тем, что человек загадочен и неоднозначен, как никто другой из сущего.

2. Ярким примером непонимания христианского учения о человеке является Спиноза, в 17 веке, в христианской Европе, написавший: "И хотя теологи и метафизики делают различие между целью, преследуемой вследствие нужды в ней, и целью уподобления, однако они сознаются, что Бог всё создал только для Себя, а не ради вещей, имеющих быть сотворенными, ибо до творения они не могут указать ничего, кроме самого Бога, ради чего Бог действовал бы".

Бог творит ради человека, для человека. Для вещей ничего не возможно делать. Спиноза везде видел вещи, потому что не видел человека, человека, которого Бог назвал Своим другом (Ин. 15:15) и нарёк Своим сыном. По отношению к вещам возможны только эгоистические цели ( действие посредством вещей для себя), и только по отношению к человеку, к личности можно помыслить любовь, не преследующую никаких своекорыстных целей. Не зная человека, нельзя узнать и любящего Бога.

Человек создан в вечности Богом, именно создан, ибо только через творение возможно помыслить человека; атрибут Бога - София, Божественное качество, которым делает человека Соловьев в своем антропологическом порыве, в желании утвердить его вечность, человеком быть не может.

Человека нельзя сводить к Богу, ибо человек есть прежде всего личность, а личность не может быть частью или свойством чего-либо или кого-либо, даже Бога.

Если человек - часть Бога, это вовсе не есть утверждение его божественности, это дурной пантеизм и умаление и человека, упразднение самой его сути, каким его сотворил Бог, и Бога, Который в Своих действиях по отношению к человеку эгоистически, нарциссически обращается в конечном счете только к Себе, как будто Он нуждается в "диалектическом" самоутверждении и самолюбовании.

3. Человек слишком часто представлялся как звено в цепи ангельских иерархий, как один из эпизодов творения.

Ангел - безусловная святость, духовность, зверь - агрессия, жестокость, косность. Многие понимают человека как соединение духовного и вещественного, как середину сущего: уже не ангел, но еще не зверь. Вся его специфика виделась в том, что он - дух, связанный с материальным телом. Но это слишком однозначная его трактовка, она не признает собственной сущности человека: или он обречен вечно балансировать на грани между ангелом и зверем, но такая дурная бесконечность чужда христианству, либо он должен сойти с этой грани, спастись или погибнуть, стать ангелом или превратиться в зверя, но тогда он перестанет быть человеком, и в случае спасения, и в случае гибели он гибнет как человек.

Понимание человека как переходного состояния в сущности есть непонимания человека. Спасение-гибель должны мыслиться как спасение-гибель человека, рай - это торжество Богочеловечества, ад же - это небытие, в аду нет человека, для человека нет ада, ад - ничто.

4. На Востоке была религиозная антропология - вспомнить хотя бы преп. Никиту Стифата и Григория Нисского.

Христианская аскетика лучше всего поняла человека, ибо ставила задачу личного обожения, ведь спасение - не вне личности, но в личности, "Царство Божье внутри вас есть", и понять всё, понять всечеловечество и коснуться тайны Божьего домостроительства можно только через личность.

"Нет иной такой близости и взаимности, какая есть у души с Богом и у Бога с душою. Бог сотворил разные твари; сотворил небо и землю, солнце, луну, воды, древа плодоносные, всякие роды животных. Но ни в одной из сих тварей не почивает Господь. Всякая тварь во власти Его; однако же не утвердил Он в них престола, не установил с ними общения; благоволил же о едином человеке, с ним вступив в общение и с ним почивая. Видишь ли в этом сродство Бога с человеком и человека с Богом?... Высоко достоинство человека. Смотри, каковы небо, земля, солнце и луна: и не в них благоволил успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценнее всех тварей, даже, осмелюсь сказать, не только видимых, но и не видимых, т.е. служебных духов. Ибо об Архангелах Михаиле и Гаврииле не сказал Бог: сотворим по образу и подобию Нашему, но сказал об умной человеческой сущности, разумея бессмертную человеческую душу. Написано: Ангельские ополчения окрест боящихся Его. Посему душа смысленная и благоразумная, обошедши все создания, нигде не находит себе успокоения, как только в Едином Господе. И Господь ни к кому не благоволит, как только к единому человеку". (Св. Макарий Великий, "наставления о христианской жизни")

"Одного человека Бог слушает, одному человеку Бог является; ибо человеколюбив есть Бог, и где бы ни был человек, там есть и Бог; один человек есть достойный Бога поклонник, для человека Бог преображается. Для человека создал Бог небо, украшаемое звездами; для человека создал Он землю, и люди возделывают ее для себя.

Не чувствующие такого Божия промышления - несмысленны душою". (Св. Антоний Великий, "Наставления о доброй нравственности и святой жизни", 132, 133)

"Человек был сотворен, чтобы быть великим миром в малом мире, видимом, и помещен Богом на землю". (преп. Никита Стифат, "трактат о рае", 3)

И разве после приведенных высказываний святых Отцов можно сказать, что человек на Востоке принижался? Надо различать смирение и унижение.

"Человек - земля и пепел, плоть и кровь, трава и цвет травы, тень, и дым, и тщета, и всё, что только есть негоднее и немощнее этого. Не подумайте, что это сказано к осуждению природы человеческой, не я говорю это, но пророки так рассуждают, не к бесчестию нашего рода, но для усмирения надменности безумных, не для унижения нашей природы, но для низложения гордости неистовствующих". (Св. Иоанн Златоуст)

В таком ключе надо понимать и другие тексты, которые неподготовленного читателя могут натолкнуть на мысль, что в восточном богословии "человеческая стихия" будто бы "принижалась".

Тщеславие и самовосхваление - рабские состояния, когда человек, утратив связь с Богом и самим собой, каким его сотворил Бог, пытается компенсировать собственную униженность и несвободу путем самообожествления. Можно унизить человека, прямо указав на его (мнимое не знающими Бога) ничтожество, а можно возвеличивать его падшесть, рабство, грех, произвол, тем самым еще более унижая его, подчеркивая в нем рабское и нечеловеческое, ибо раб, возомнивший себя царем, а свои кандалы - царским достоинством - еще больший раб. Человекобог и недочеловек - одинаково оскорбительно для человека. К подобному возвеличиванию и относятся слова "прах и пепел".

5. В Евангелиях и в апостольских посланиях тоже очень много сказано о человеке, но нашей целью не является их разбор. Мы приведем лишь те высказывания, которые считаем наиболее важными и на которых с библейской точки зрения могут быть обоснованы центральные мысли, сформулированные в этой книге.

Безусловная ценность личности и отдельного человека. (Слово "отдельный" здесь используется в качестве противопоставления человеку, находящемуся вместе с массой людей и ценность которого (для него самого) заключается в той или иной степени ассоциации, единства с ней).

"Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью, и, придя домой, созовет друзей и соседей и скажет им: "порадуйтесь со мною, я нашел свою пропавшую овцу". Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, чем о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии" (Лк. 15:4-7)

Не помню, чьи это слова, но слова совершенно справедливые: если бы во Вселенной был бы хотя бы один грешник, то Господь ради него принял бы крестные муки и смерть так же, как Он принял их ради всех людей и всей Вселенной, ради всего сущего, пораженного грехом. (И добавлю еще, что если бы была хоть одна личность, один человек, подпавший греху, то можно было бы говорить о греховности всего человечества и вообще всего сущего.)

Принципиальное и необходимое единство человечества. "Отче Святый, соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы". (Ин. 17:11) "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино". (Ин. 17:21)

Глава 2. Об атеизме.

1.Существует три типа атеизма. Первый, самый распространенный, тип - это собственно атеизм, то есть отрицание чего бы то ни было, стоящего вне эмпирической данности (того нечто, что воспринимается физическими органами чувств), а точнее, вне конструируемой рационализированным человеческим сознанием ее модели, отрицание всякой Нормы, Свободы, Истины и Смысла, по отношению к которым сегодняшняя жизнь и деятельность человека может быть названа ненормальной, несвободной, неистинной и бессмысленной.

Важно отметить, что в большинстве случаев такой атеизм вовсе не защищает достоинство человека, он защищает лишь сложившееся предубеждение о человеке, как о социальном обезьяноподобном животном, или, в лучшем случае, если вместе с Богом он не отрицает и человека, сводя его к животному, он отбирает у человека смысл его существования и его свободу, обрекая его на метафизическое одиночество и делая его началом произвола. Атеизм никогда не обогащает человека, он может только его обеднить.

Такой атеизм, оправдывающий рабство человека у животных инстинктов, видящий конечною целью всей человеческой жизни продолжение рода, а высшей ценностью индивидуального существования материальную благообеспеченность, вот крайняя нищета духа, антиперсонализм (антиличностность), мещанство.

Атеизм - это философия мещан, жаждущих оправдания собственной мещанской, буржуазной жизни. Оправдание же это состоит единственно в отрицании Правды: раз ничего лучше и достойнее нет, раз бытие иное и Бог - человеческие иллюзии, то человеку остается только мещанское существование, только участь животных, и потому (раз ничего другого нет) - всё это нормально. Атеизм - это восстание против чего-либо, а примирение и рабство.

Главный исток такого атеизма - не смелость, а страх. Человек не хочет отказаться от своих желаний, боится, что вся его жизнь окажется бессмысленной перед лицом высшего Смысла. Бессмысленность собственной жизни невыносима, когда есть Смысл, (но в собственной жизни, по вине человека, его нет), но когда Смысла нет вообще - с ней можно как-то примирится. Атеизм - философия примиренческая.

Многие некритично мыслящие ученые являются атеистами потому, что боятся за свое рационализированное знаньице, бояться, что ветер Иного бытия разбросает карточный домик их моделей. Они боятся распахнуть окно и сидят в духоте и пыли собственных знаний. Они скорее готовы признать условным всё, включая и науку, чем признать что-либо безусловное помимо науки или над ней. Их страх - это страх людей, сидящий со свечкой в полутемной комнате, дорожащих обыденностью и привычностью темных углов ( неразрешимых вопросов"), теней и полутеней, и дрожащих при мысли о том, что комнату эту осветит солнце, рассеяв призраки их собственных предубеждений, к науке не имеющих никакого отношения, а всё остальное в комнате осветит ровным и ясным светом. Боязнь ученых перед религией вызвана вовсе не боязнью за науку, а боязнью за те нелепые предрассудки, которые с ней связаны, боязнью за научную религию".

Религия противостоит науке постольку, поскольку в последней есть элементы, к науке отношения не имеющие, и всё же выдаваемые за научные". Такова, например, любая научная философия (научный материализм или позитивизм), которая уже по определению есть паразит науки. Наука не нуждается в оправдании себя как таковой, но нуждается в целостной системе своих предпосылок, которые сама выработать не может, ибо уже изначально на них основывается. Научная философия", названная так потому, что она оправдывается и обосновывается наукой - это бессмыслица. (Не путать с философией науки, которая есть составная часть ее методологического аппарата).

Атеизм, ставящий высшей ценностью торжество разума и знания, является мещанским мировоззрением никак не менее чем атеизм, провозглашающий конечной ценностью жизни потребление и продолжение биологического вида: и тот, и другой - это идолотворение и идолопоклонство, в первом случае человек преклоняется перед знаниями, являющимися продуктами собственного мышления и рационализации, условными моделями постигаемой реальности, а во втором - перед продуктами, могущими удовлетворить его собственные животные потребности. Идолопоклонство в любом варианте обезличивает человека, ибо он ставит над собой вещь, что-то, он подчиняется вещи.

Спор атеизма с религией - это не спор о Боге, а спор о человеке, о том, что есть собственно человеческое, а что - чуждо человеку. Можно сказать, что эта моя книга посвящена опровержению заблуждения, что религия чужда человека, что теоцентричное мировоззрение не может быть и антропоцентричным, хотя на самом деле религия, если она не есть идолопоклонство, предполагает как веру в Бога, так и веру в человека, в Его творение.

Вкратце надо сказать и об атеистической критике религии. Она сводится обыкновенно к разоблачению тех религиозных истин", выдуманных самими же атеистами и навешанных ими на религию. Атеистическая критика религии - это своеобразная игра: чем глупее я придумаю что-то, что, как мне кажется, имеет отношение к религии, и чем умнее и серьезнее я это разоблачу - тем сильнее я буду считать себя опровергнувшим религию. Обыкновенно в атеистической литературе речь идет вовсе не о религии, а об атеистических о ней предубеждениях, возникающих вследствие простого невежества, которые сами же атеисты разоблачают. (Например, почти всегда Бог понимается как ограниченный индивидуум, грубо говоря, как дедушка, летающий над миром и произвольно вмешивающийся в мировые процессы). Так что, если знать, о чем идет речь в атеистической литературе, она может только сослужить пользу религии, разоблачив те предубеждения и нелепости, распространенные иногда и среди людей, считающих себя религиозными.

2. Если первый тип атеизма можно назвать атеизмом без Бога", то второй тип - атеизмом вопреки Богу". Его можно охарактеризовать словами апостола: и бесы веруют, и трепещут". Атеизм этот - безбожие, но не безверие. Такой атеизм, хотя он и не провозглашает это открыто, признает Бога и видит в Нем Истину и Добро, но хочет во зле, во лжи, в безобразии найти своеобразную красоту и, что главное, свободу. Любой атеизм не понимает Бога, и потому не понимает ничего. Там, где демонический атеизм ищет свободу, он находит рабство. (О демоническом мироотрицании я еще скажу потом немного). Утверждение своеволия есть утверждение рабства. Человек, ставший началом произвола, становится рабом. (О господстве и рабстве, как разных модусах несвободы, хорошо говорил Бердяев).

Хула, кощунство, сатанизм - вот характерные признаки этого типа атеизма, хотя и атеизм первого типа, в советские времена, например, часто перерастал в демонический атеизм. Про советских атеистов кто-то метко заметил, что они пытались доказать Богу, что Его нет". Хула и кощунство - замаскированный страх перед Богом и перед бессмыслицей собственного существования.

Надо различать героизм и демонизм, первый есть отречение от себя, то есть от своего эгоистического я, второй же - его утверждение, первый утверждает личность в бесконечном, второй же замыкает ее в конечном, губит её.

3. Третий тип атеизма - атеизм религиозный, атеизм исключительно из-за непонимания того, что есть Бог, а что есть дьявол, а не из-за страха или эгоизма. Только такой атеизм героичен. Бог видится таким атеистам богом-деспотом, богом нелюбящим и деспотичным, их восстание против него изначально трагично, ибо они осознают, что бог их покарает, что они ничего против него не сделают, но они не могут не восстать, восстать во имя любви, свободы, человека.

Такой бог-деспот - это князь мира сего, сатана, несвобода, произвол, рок, фатум, против которого восстал Иисус, Бог свободы. Не зря христиан в языческом Риме называли атеистами, ибо они вместе со Христом восстали против языческих богов, олицетворяющих произвол природы. Тот свободен - кто с Богом против дьявола, против греха, против несвободы. Крест - это символ восстание против рабства, против деспотизма, против обезбоженности мира. Те, кто среди злобы озлобленны, те, кто среди тщеславия тщеславны - те ли свободны? Восстать можно только смирением, незлобием, не смирившись с той несвободой и безбожием, которая царит в греховном мире.

Такие атеисты - атеисты единственно от того, что не знают христианства.

4. Атеизм вгоняет человека в гроб, замыкает его в себе. Атеизм - это высшее проявление греха, обезбоженности, это невыносимая тоска, это космическое одиночество. Я удивляюсь, как люди могут существовать, будучи атеистами. И весь ужас в том, что они существуют, что они даже довольны этим, они довольны, что не знают бесконечности, вечность им представляется, как Свидригайлову, как темная банька с пауками, они заперты в своем холодном космическом гробу, в своем мраке, в своем эгоизме, и еще довольны этим.

Я сказал, что атеизм - высшее проявление греха конечно не в том смысле, что атеистические убеждения - смертный грех, подобно убийству, например, нет, все мы являемся атеистами, безбожниками, ибо живем во грехе без Бога, и атеизм теоретический лишь доводит эту обезбоженность до высшего предела, довольствуется им, постулирует этот факт как окончательный, заколачивает человека в гроб на целую вечность, навсегда.

Если атеизм - это конечное состояние, если этот ад - навсегда, то нам остается только уехать в Америку", как сделал Свидригайлов, умереть.

Безбожие преодолимо только через смерть, через полное прекращение существования, но Бог даровал нам жизнь, выход из дурной бесконечности. Умер за нас Господь Иисус, мы умерли с Ним и с Ним же ожили. Боже, Боже, почто Ты оставил Меня?"- Бог разделяет нашу тоску смерти, нашу обезбоженность, Он Один за нас принимает эту смерть до конца, и Он преодолевает смерть, Он Один может вывести нас из дурной бесконечности в вечность, ибо Он - Сверхсущий, Он в свободе и через свободу объемлет сущее.

Бог выводит нас из гробов. Мы не вечно будем тлеть в гробу. Будет мировое Воскресение. Камень отвалится от склепа. Христиане ждут, когда это произойдет, когда откатится камень от входа и раздастся голос: Лазарь, гряди вон!".

С религиозной точки зрения атеизм - это боязнь открытого окна, это, как и многие другие мерзости, есть проявление греховной, падшей, безбожной человеческой природы. Атеизм начинается с отрицания воскресения Иисуса Христа. Атеизм - это даже не отрицание Бога, это отрицание Воскресения, отрицание жизни.

Религия вовсе не призвана облегчать людям жить. Быть верующим в этом мире гораздо труднее, чем быть атеистом. Жить без каких-либо принципов всегда легко, так же легко, как отказаться от свободы, так же легко, как делать зло.

Верить - чтобы быть. Быть человеком, а не скотиной. Существовать можно и без веры, но это мнимое бытие, переходящее в небытие, это смерть.

* Уже после того, как я высказал этот тезис, я прочитал диспут Луначарского с митрополитом Введенским, и последний высказывает в нем почти тоже самое: "Из моря религии берут воду черпалами, измеряют море религии лотами своей сообразительности. И выходит, что море мелкое, дно близко. На самом же деле океан религии беспределен, и до дна его атеист не достал, потому что его мерило, его черпало, его лот имеет слишком коротенькую рукоятку. Я заметил, что в громадном большинстве случаев лучшие антирелигиозники создают свое понимание религии и потом победоносно ее разрушают. Мне кажется, что такая борьба с ветряными мельницами своего воображения о религии Христа давно нашла свою квалификацию в бессмертном произведении Сервантеса". Да и Достоевский устами князя Мышкина в романе "Идиот" сказал об этом же: с чем-то другим спорят атеисты, о чем-то другом они говорят+

Глава 3. О Боге.

Идолопоклонство - суть перенос понятий из материального мира, ограничивающего реальность и возникающего вследствие отграничения я от реальности, на Бога, поклонение Ему как обезличенной природе, всему, или же как ограниченному индивидууму, являющемуся олицетворением или механическим одушевлением сил и явлений в материальной действительности.

Идолопоклонство - это распространение принципа вещизма на Бога, взгляд на Бога, как на вещь, когда на месте Бога видят это", вне зависимости от того, как мотивируется подобный взгляд: абсолютной ли непостижимостью Бога (неоплатонизм, некоторые виды христианской мистики) или же, напротив, Его постижимостью как единичной вещи или явления (фетишизм, язычество) или всей совокупности явлений (пантеизм).

Пантеизм. В основе философии пантеиста Спинозы лежит следующий силлогизм:

- Бог есть вещь

- Бог есть бесконечность

Ergo: Бог есть бесконечная вещь (т.е. всё)

Ход умозаключений Спинозы формально несколько отличается от этого схематичного обобщения его мыслей, он более изощренный: Спиноза изначально разумеет под Богом существо абсолютно бесконечное, т.е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов" (посылка 2) и потом, исходя из понятия субстанции", доказывает единственность абсолютно бесконечного существа, т.к. утверждает, что не может быть субстанций, обладающих одинаковыми атрибутами.

Но бесконечность Бога у него тождественна бесконечности вещи: чтобы Он был единственный, т.е. единственно абсолютный и безграничный, не должно быть ничего вне Его, т.к. одна вещь вне другой вещи ограничивает эту другую вещь, и чтобы та была безграничной, надо, чтобы та всё заключала в себе: сущее растворяется в Боге, теряет себя, ибо становится частью неделимой бесконечности Бога. Всё сводится к Богу, всё есть Бог. В пантеистических системах бесполезно искать человека.

Плотин говорит, что Единое присутствует во всей вселенной, ибо если есть место, где его нет, то оно не абсолютно, т.к. ограничивается этим местом. Но бесконечность Бога не определяется бесконечностью вещей, а вся их бесконечность определяется Им. Бог бесконечен не потому, что присутствует во всей бесконечной Вселенной, а Вселенная бесконечна, потому что сотворена бесконечным Богом.

Бог есть такая бесконечность (Бесконечный), которая (Который) не может быть ограничена ничем, в том числе и тем, что Он извне полагает бесконечность Творения. (Вообще, слово извне" здесь некорректно, некорректно не потому, что Он есть везде, но потому, что Он - не одна из вещей).

Деспотические религии. Если Бог является олицетворением природного начала, произвола, если Он является одним из бесконечного ряда индивидуумов, то, чтобы Он был абсолютно свободен, всё остальное должно быть не свободно, чтобы Он был всесилен, остальные должны быть бессильны. Бог есть, если человека нет, человек есть, если Бога нет.

В христианстве под началом произвола понимается дьявол. Если человек стоит перед выбором, подчинится произволу, или самому стать произволом - у него нет выбора, ибо в обоих случаях он становится рабом и перестает быть человеком. (В первом случае, рабом Эго чужого, во втором - Эго собственного, но Эго никогда не есть Я, оно - всегда Я отчужденное.)

Бог велик вовсе не потому, что человек мал, Бог всемогущ вовсе не потому, что человек раб. Возвышающий человека да не боится унизить Бога, унижающий человека унижает Бога. Таково христианское понятие о Боге и человеке.

Апофатическое богословие. Апофатическое богословие определяет Бога отрицательно, последовательно отрицая в Нем всё, что есть в сущем: Бог есть не-добро, не-любовь, не-сущий. В апофатическом богословии есть доля истины, ибо Бог ни в какой мере не есть творение, Он - Творец, Он - сверхсущий. Но обычно апофатическое богословие не проводится до конца, Бог всё равно определяется через вещи, пусть и путем отрицания их в Нём, и в итоге Бог всё равно воспринимается как вещь, как это" - божественное ничто, божественная бездна. Богу приписывается обезличенность, в высшей степени свойственная вещам.

Не-Бог есть мир, не-мир есть Бог. Не А есть В, не В есть А: А и В (Бог и мир) определяются друг через друга и потому, в сущности, есть одно, две стороны другого. К такому пантеистическому монизму приводит всякое не проведенное до конца апофатическое богословие. Вот почему многие христианские мистики со своей апофатикой, которая, казалось бы, должна была привести к совершенно иному результатами, были так близки к пантеизму. (Исламу во многом удалось этого избежать, ибо он, с одной стороны, сочетает в себе черты, характерные для деспотических религий, когда Бог как абсолютизированная вещь противопоставлен всем остальным вещам, чтобы быть абсолютной вещью, и с другой, он умело вобрал в себя апофатическое богословие, так что Бог в исламе получился индивидуумом, представляющим собой начало абсолютного произвола, прикрытый ширмой непознаваемости.)

Так что нельзя говорить, что мир одно, Бог иное, и наоборот, причем, конечно же, из этого вовсе не следует, что Бог - не что иное, как мир. (Бог - одно, мир - иное: это неоплатонический взгляд на Бога, мир - одно, Бог - иное: деистический). Итак, Бог - не иное миру, и Бог не тождествен миру. Так кто же Он, как Его мыслить? Как Личность. Но не как личность в ряду личностей, как индивидуум, как вещь, а как Сверхличность непостижимую, сверхсущую, обуславливающую Собой существование человеческого Я, человеческой личности. Приставка Сверх" значит, что Бог выше тезы-антитезы мир не-мир, сущее не-сущее, Бог не может быть представлен как вещь, как отчужденное и разорванное бытие, в котором и есть это противопоставление. Он есть Сверхсущий и потому Он есть с сущим, которое творит.

Бог есть Личность и Любовь, Любовь и Личность безграничная, не ограниченная ни слиянием со Вселенной, ни противопоставлением Вселенной, отчужденностью от нее (деизм), Единый, Сверхсущий, по отношению к Которому сущее нельзя называть не-сущим, как называли его неоплатоники, реальность Бога обуславливает и реальность Творения, реальность Личность - реальность личности, без Которой личность не была бы таковой, она была бы замкнутым в своем одиночестве отчужденным внеличностным что-то, началом произвола, который чужд личности.

Творение - это не умаленный Бог (понятие эманации), но - бытие, утверждаемое Им свободно и в свободе по Его любви. Нечто, производящее что-то, умаленное по сравнению с собой, уже умалено.

Творение и Бога нельзя сравнивать не потому, что первое - бесконечно низко, а второй - бесконечно высок, а потому, что Бог - Творец и Его Творение сотворено Им, т.е. творение не есть умаленный Бог, а Бог - не абсолютная форма существования творения. Сравнивать - суть ставить в один ряд, овеществлять, но невозможность сравнения вовсе не говорит об отсутствии отношений. Отношения Бога и человека есть отношения Сверхличности и личности без всякого сравнения и противопоставления. В этом тайна Богочеловечества.

Отношение Творец-творение возможно только при понимании Бога как Сверхсущего. Бог творит не Себя и не Свои образы, Бог творит человека. Человек не отображение Бога, не повторение Бога, не копия Бога, он - свободная личность, и в этом он богоподобен. Се, творю всё новое" - Бог не сотворил бы ничего нового, если бы сотворил человека лишь как неполное отображение Себя, если бы не утвердил человека как самоценное существо.

Обобщим вкратце рассмотренные выше учения. Они не знают ни свободы Бога, ни свободы человека, они не знают Бога и человека, не знают отношения Сверхсущего и сущего.

Бог ставится ими в зависимость:

- от бесконечности вещей, ибо Он есть Бог, потому что Он - бесконечная вещь

- от их низкого статуса, ибо Он есть одна из вещей, которая стала Богом путем низведения всего остального

- от их существования, ибо Он есть не-вещь

Взгляд на Бога никогда не может не затрагивать взгляда на сущее. Во всех трех учениях человек (сущее) принижается, у него отнимается его человеческая действительность и новизна:

- теряет свою действительность

- сущность чрезвычайно умаляется

-(наиболее продуманная система - неоплатонизм): и умаляется, и теряет собственную действительность, ибо сущее представляет собой истечение Божества, стоящее бесконечно ниже Божества.

Познание Бога в трех системах эволюционирует как: Бог есть: вещи - высочайшая вещь - не-вещь, но всегда Бог определяется через вещи.

- Чем больше познаем мы единичные вещи, тем больше познаем мы Бога" (Спиноза)

- Бог более величествен, чем любой величайший земной владыка, которого мы только можем себе представить

- Бог есть не то, что мы можем себе представить.

О познании Бога.

Бог непознаваем не потому, что Он есть пустота, то есть в Нем нечего познавать, и не потому, что Он есть бесконечность свойств (непознаваем в том смысле, как непознаваема вселенная, в которой не возможно описать всё до атома). Бог непознаваем не как безличное начало, а как Личность, как Сверхсущий, сотворивший сущие личности в свободе и любви.

Бог непознаваем ни кем из сущего: ни людьми, ни ангелами; человек, человеческая личность также непознаваема ни кем из сущего, ни людьми, ни ангелами, но познаваема Богом. В этом ее бесконечное величие.

Не личность познает Бога, познавая себя (что Бог, как и она, Личность, вовсе не означает возможность такого познания, слово как" применительно к личностям неуместно), но, можно сказать, что она знает Бога, ибо Бог знает ее.

Знать и познавать - два разных слова. Познавать - значит исчерпывать, значит сводить нечто к себе, познаваемость чего-либо означает его ограниченность. Знать - значит охватывать, обнимать, в порыве любви утверждать всё существо личности. (Что Бог познает личность - здесь под словом познавать" имелось в виду знать и сводить к реальности, знание Бога о личности - это Истина об личности, Истина - это значит, что личность истинно существует, реальна как таковая).

Бог не познаваем, но узнаваем. Человек стоит не перед безличным ничто, а перед светлым Ликом. Человек только тогда узнает Бога, когда постигнет, что Он непостижим, т.е. что Он - личность, постигнуть же это он может только тогда, когда полюбит Его, когда откажется от всякого идолотворения, от всякого эгоизма, выражающегося в стремлении обезличить другого, превратить его в вещь и сделать своей собственностью.

Чистые сердцем Бога узрят".

Глава 11. Исторические формы откровения Бога.

1. В этой главе я не буду описывать историю развития религий применительно к христианству, фетишизм, язычество, буддизм, иудаизм, магометанство и пр., как промежуточные ступени познания Истины, или, вернее, необходимые для принятия откровения единого истинного Личностного Бога, этапы человеческого развития. Об этом много было сказано и до нас. Я лишь коснусь некоторых аспектов понимания христианства не как факта бытия человека и мира, этому, можно сказать, были посвящены предыдущие главы, а христианства, как одной из мировых религий, так, как оно дано исторически.

2. Обвинения религии часто бывают построены на том, что религия возникла как средство воздействия неграмотного человека на природу, как средство заклинания природных сил и подчинения их себе, но, мол, теперь, когда человек стал грамотным, он может с помощью науки действительно влиять на природу. Возможно, хотя я и не уверен в этом, языческая религия десятки тысячелетий назад действительно возникла как один из видов магии. Но просто неверно отождествлять христианство с магией: те, кто видят весь смысл молитвы "Отче наш" в просьбе "дай нам сегодня наш хлеб насущный" рассуждают не о христианстве, а о чем-то, совершенно противоположном ему, подменяют христианские ценности своими. Они полагают, раз самое главное в их жизни есть материальные блага, то и в религии они самое главное и религия есть просто способ для их получения, но так как он есть мало эффективный способ, то его надо отвергнуть.

Таковым средством, связанным с обращением к потусторонним силам, является не религия, а магия, которую апостолы прямо отвергали как нечто, противоположное христианству.

Магия (это не моя мысль) - это просто особый род технологии, мало затратный, но и мало эффективный. Если хочется отомстить соседу, то можно с ним подраться, но это и опасно, и боязно. Гораздо легче насыпать ему под дверь заговоренной соли, но при этом вероятность неблагоприятных последствий для его здоровья будет гораздо ниже, если вы попросту его побьете.

Магия призвана, используя некоторые материальные предметы-символы (это непременное условия - никто из магов не обходится без какого-нибудь ритуального предмета, например, жезла, в отличии от пророков и чудотворцев, являющих знамения Божьи) через "духовный мир" влиять опять же на материальный мир и на деятельность человека в мире. Магия направлена от мира только для того, чтобы, обретя точку опоры в "мире духовном" (призвать помощь демонов, духов), направиться опять к миру и оптимизировать деятельность человека в нем. Наука, в практическом своем применении, работает по той же схеме, от приборов и экспериментов она обращается к совершенно отвлеченным вычислениям и обобщениям, на основе которых производятся чертежи и проч., и далее реализует их на практике, строит по этим чертежам машины.

Религия же, религиозный порыв, одним из главных выражений которого есть молитва, направлен от мира к Богу. Монахи, которые уходят от мира и оставляют всякие свои интересы в нем, предаются молитве более, нежели любой из мирян, живущих в своих мирских интересах.

Отличие религии от магии не понимают многие, в том числе и те, кто приходят в православный храм. Они помолятся, поставят свечку, а потом удивляются - почему не помогло, почему дела на работе не улучшились, почему не исправились отношения в семье. Эти люди хотят подкупить Бога, они свершают некоторую жертву (свечка, молитва, пост) и ждут что-то взамен, они хотят поменять в своей жизни что-то, не меняя при этом себя. Это отличительная черта магизма. Ранее, она, возможно, проистекала от недостаточного самосознания личности, выделения ее из природы, теперь же проистекает скорее из-за самодовольства и гордыни.

Нельзя делать Бога средством для своей пользы, это оправдано при языческом взгляде на жизнь - боги сотворили человека, чтобы использовать его, чтобы он служил им, и потому ничего страшного в том нет, если и я буду использовать их; но не допустимо при христианском взгляде на человека и Бога, предполагающим их личностные взаимоотношения, основанные на любви и свободе, а не на взаимопользовании, когда и Бог для человека представляется объектом, вещью, идолом, и человек для Бога есть всего лишь вещь, которая используется в корыстных целях, а не ценная как такая свободная личность со своей свободной волей. Думается, современное засилье неоязычества просто показывает, насколько глубоко потребительские, пользовательские отношения проникли сегодня в человеческую душу.

Первая часть апостольского запрета на магию связана с соблазном Симона волхва. Но есть и вторая причина, почему магия не совместима с человеком и в особенности с христианином. Магия предполагает обезличивание человека. Весь "духовный мир", к которому обращается практикующий магию, без которого она невозможна, реально существует, но существует только как самоотчуждение самого человека. Демоны есть порождения падшего, отчужденного человека, это искажения в структуре Всего. Магия есть продолжение этого отчуждения во времени, когда человек сделался частью мира, она означает, в попытки приобщиться к этим демонам, окончательный отказ от самого себя и от Бога. Демоны - следствие греховного бытия человека, но когда человек прекратит быть вообще, эти демоны исчезают вместе с человеком. Общение с миром демонов есть погоня за пустотой, есть разговор с эхо - кажется, если броситься в бездну, из которой оно несется, я буду ближе к нему, но на самом деле, как только я туда брошусь с края, на котором я стою, оно прекратится вместе со мной. Магия - есть попытка извлечь пользу в отчужденном мире из еще большего отчуждения. Человек предается демонам, теряет себя, и уже не может обратиться к Богу.

Все эти призраки, духи и прочий оккультизм - это самоотчуждение, высвобождение каких-то греховных, подсознательных энергий, и понятно, что коллективно можно добиться большего их сосредоточения. Все спиритические сеансы, все вызывания духов, все призраки, которые не могут существовать без легенд о самих себе - всё это свидетельство нездоровья и расколотости человека, обращающееся в этом нездоровом мире в его реальную раздвоенность. Понятно, что магии, что духам не подвластен человек, который есть личность, который в себе самом и в Боге свободен, не будучи подчинен внешним вещам, природе.

2. Христианская религия в высшей степени не практична. Гораздо разумнее добром платить за добро, и злом платить за зло, чем подставлять щеку под новый удар. Не прав был Толстой, утверждавший, что "Христос учил не делать глупостей". Прав был Павел, говоривший о "безумии ради Христа". Христианство - это была религия, впервые сказавшая человеку о том, что его свобода не заключается во внешней силе, а заключается скорее в пренебрежении ею. Во внешней силе не заключается и величие Бога. И римлянам, и иудеям было в высшей степени непонятно, как Бог может быть распят, для них нужен был бог-громовержец, мессия-победитель. Христос Своей крестной смертью перевернул мир, в Его смирении и незлобии проявилось такая великая сила, побеждающая мир, пред которой есть ничто могущество бога-царя, каким только и знал Бога мир до Христа, бога-царя, способного только побеждать в мире.

Христианство - это первая религия, во весь голос поставившая вопрос о страдании и зле, ибо в центре ее стоит страдающий Бог, христианство провозгласило ценность человека. Отрицание Бога на основе того, что Он "допускает" страдания, возможно только на основе христианства, но не на основе язычества, объявляющего страдание лишь обратной стороной счастья и потому столь же нормального.

Человек часто приписывает Богу функцию полицейского и потом удивляется, почему Тот ее не исполняет. Почему в мире есть войны, почему Бог "не разруливает" конфликты?

В большинстве случаев человеческие страдания служат лишь отговоркой, Григорий Мелехов, ни одного и ни двух человек убивший за свою жизнь, на слова о Боге отвечает, что Бога то и нет, раз Он допускает войны, что нельзя верить в Бога после первой мировой. Но разве Бог убивал, разве Бог травил людей ядовитыми газами? В данной ситуации лицемерно перекладывать ответственность за войну с себя на Бога. Лицемерие - искать предлог для неверия в Бога в том, в чем повинен человек. Нельзя предлагать Богу сделку - если не будет войн и т.п., что меня не устраивает - уверую.

В том величие человека, что он способен взять на себя вину за всё зло и страдание в мире, это значит, что он выше этого зла и страдания, выше мира, он не подчинен им окончательно, не порабощен ими. Человек ответственен - значит, он свободен и он свободно сделался причиной зла - и он же свободно вместе с Богом может его преодолеть. Если же человек несвободен, если он является подчиненной частью мира, то вообще бессмысленно роптать на что-либо, надо воспринимать всё, как данность. Только свобода человека и его ответственность дает ему право оценивать, производить ценностные суждения.

3. Церковь - это одна из исторических форм раскрытия человека. Есть, прежде всего, единая небесная Церковь, вселенская Церковь, Тело Христово - это "мы", уровень бытия человеческой личности, человеческого я, я, в котором едино всё человечество. Церковь, ибо начало ее лежит в человеческом я, может быть только вселенской. Земная церковь - это проявление небесной, соборность, важнейший ее принцип, это проявление "мы". Церковь появилась одновременно с христианством, ибо христианство вернуло человека к самому себе. Человек греховен, его бытие греховно, и потому одно из проявлений бытия человека - Церковь, раздроблено и в земной действительности лишено единство. Нет сейчас единой вселенской Церкви. Есть только церкви.

Но ни одна из церквей не должна быть национальной, т.е. замыкаться в своих исторических границах и отказываться от своего вселенского статуса, от своей включенности во всеединство. Но стремление к слиянию церквей, а не только к их коммуникации, также чуждо стремления к единству, ибо единство никогда не предполагает упразднения своеобразия единых, но только подчеркивает их единственность. Единство церквей в этом мире будет только перед самым его концом, в противостоянии антихристу, к чему и пришел В. Соловьев перед самой смертью.

Надо признать, что в многочисленных церковных расколах играли не последнюю роль вопросы, ничего общего с религиозными не имеющие, но во многом они были обусловлены догматическими расхождениями. Единство во Христе должно преодолевать догматические противоречия - в том смысле, что среди христиан разных конфессий не должен царить дух ненависти и вражды, который есть дух лукавого. Догматические различия могут служить и лазейкой для проявления человеком собственной звериной, бесчеловечной натуры, слабости, через которую в церковь входит дьявол и с которой врата ада начинают одолевать ее.

Но тем не менее догматические вопросы принципиальны: "Любовь к Богу всегда воскрыляет ум к собеседованию о Боге и о Божественном, любовь же к ближнему располагает всегда доброе о нем помышлять". (Св. Максим Исповедник) Пренебрежение к догматическим вопросам бывает вызвано чаще не любовью к ближнему, а холодностью к Богу. Догматы - это факты внутренней жизни с Богом, это личное чувствование Бога, Который един для всех и которое, если это действительно личное чувствование, имеет всеобщий характер.

За веру, за "догматические различия" можно и нужно страдать, но заставлять за них страдать других - значит, предавать свою веру, предавать эти вопросы, предавать Христа, который обуславливает их важность - и служить лукавому. Самыми большими еретиками в истории христианства были те, кто в рвении сохранить "чистоту веры" мучили и сжигали людей, ибо они отрицали самое главное в христианстве - свободу, ведь чтобы даровать людям свободу, умер Бог на кресте. Свободной веры ждет Господь, а не веры по принуждению, которая и не вера вовсе. Господь говорил, что принявшие Его будут гонимы, и весь мир будет против них, но Он ничего не сказал, что верующие в Него будут гонителями, ибо гонители при всей своем религиозном рвении приняли в свое сердце отнюдь не Христа. Это еще одно свидетельство о глубине падения человека, что церковь выступала в роли преследователя и гонителя.

Не надо бояться, что религиозные убеждения станут началом противостояния (ибо не возможен компромисс веры в Бога с неверием), но нельзя использовать их как предлог для его начала. Исповедание веры может стать причиной розни, но желание поссорится и начать вражду не должно быть причиной исповедания.

4. Не принадлежность к церкви определяет спасение, а обращенность человека к Богу. Церковь - это не институт спасения, а сторона бытия человеческой личности. В церкви человек не найдет Бога, если он не нашел Его в себе, т.е. другие люди никогда не смогут компенсировать и заместить его личное усилие воли своим коллективным усилием, и если он сам не придет к Богу, то никто не сделает это за него; но в церкви верующий человек найдет человека, своего другого. Это и есть соборность, подлинная церковность. "Соборность есть прежде всего общение с отшедшими - их больше, чем нас, и они больше нас - не земная о них память, но память вечная, не приверженность к их былому обличию и к их былым делам, но верность их бессмертному, умопостигаемо-единственному лику" (Вяч. Иванов). Почитание святых, иконы, поминовение усопших - вот выражение этой соборности, в этом человек преодолевает время уже во времени. Бог присутствует в Церкви не как-то отвлеченно, над людьми, Бог присутствует в каждом и так, через человеческую личность, сущую со всем, Он присутствует во всем.

Почитание святых в современной церкви во многом стало способом магии - очень распространенное теперь выражением: "святой имярек отвечает за то-то"; от болезней глаз надо молиться одному святому, от неприятеля другому, для успеха в учебе - третьему. Но это с церковностью ничего общего не имеет, это прямое возрождение язычества с его пантеоном: один бог -бог целитель, другой бог - бог воитель, третий бог - бог мудрости и искусства. Люди молят о спасении у святых, хотя только Господь Иисус Христос есть Спаситель, "и нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы спастись" (см. Деян. 4:11,12). Разве Павел (или кто еще из святых) распялся за вас (1Кор. 1:13)? Молиться надо только одному Богу, Бог есть основание всякой соборности и всякого единства, "и никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос (1Кор. 3:11)". Нельзя класть другого основания, нельзя молится или просить "покровительства" и "заступничества" у того или иного святого, ибо "вы не Павловы или Апполосовы, но Христовы", и сам Христос, Дух Святой ходатайствует за нас (см. Рим. 8:26,27,34); поклонение же ангелам апостол прямо назвал лжеучением (Кор.2:8). Также надо сказать, что почитание святых, соборность, ничего общего не имеет с тем варварским и суеверным, в языческом фетишизме берущим начало, "почитании святых мощей", когда каждый храм старается заполучить какую-нибудь частичку земных останков святого: "Нечистому приступать к жертвоприношению - значит оскорблять Бога. Но еще более оскорбляет Его тот, кто чтит всякие останки мертвых". (св. Григорий Богослов)

В истории христианства всегда существовало стремление к обожествлению Богородицы - еще в первых веках существовала ересь коллиридиан, уже сравнительно был принят догмат о непорочном зачатии Девы Марии и в наши дни существуют богородичные секты. Но Богородица, как, впрочем, и все святые, являет чудо обожение человеческой природы, Дева Мария - не полубог, но человек во всех смыслах этого слова, человек от начала до конца, своим смирением в себе преодолевший греховность и падшесть человека. Ее обожествление обессмысливает всю идею святости. Пускай Марию почитают, пускай Господу поклоняются. Пускай никто не поклоняется Марии!" (Св. Епифаний)

Верующий, пока он живет в этом мире, должен в нем выживать. Он просит у Бога хлеба насущного, он просит у Бога помощи, не потому, что верит в Него ради достижения чего-то в этом мире, но потому что не хочет отделять то, что важно ему в жизненном плане, от самого главного, самого важного - от Бога. Он хочет Его участия в своей земной судьбе, просьба о помощи - это прежде всего выражение доверия. Верующий выстраивает единую систему ценностей, все дела свои делая с Богом и во имя Божье, ничего в своей жизни (важного в жизни и важного для жизни) не желая от Него отделять. Он преображает свою жизнь, он и работой служит Богу (об этом верно говорили протестанты), он прорывает мир вещей иным миром, миром своих личностных отношений с Богом.

Завершим этот во многом полемический пункт нашей главы, который просто нет места здесь развивать, словами из псалма: " Кто Бог, кроме Господа, и кто защищает кроме Бога нашего? (Пс. 17:32)"

5. Про церковные таинства надо сказать только одно - они не есть средства спасения, очищения от грехов и пр. Только Бог - наш Спаситель, только Он может очистить нас от грехом, как Он в конце времен очистит от них весь мир, и Он дал нам возможность освободится из рабства греху. Нужен лишь акт нашей свободы, внутреннее приятие Спасения и решительный отказ от греха. Спасение - это торжество личности и оно не зависит от вещей и от манипуляций с вещами.

Таинства обретают свой смысл и свою важность только через личность, через ее личное чувство Бога и Его действия они бессмысленны как внешние по отношению к человеку, полумагические действия. Можно сказать, что вне человека, к Богу обращенного, хлеб и вино остаются хлебом и вином, но в человеке и через человека они пресуществляются в Тело Божье, пресуществляются не символически, а действительно, действительно настолько, насколько человек действительно ощущает Бога и верует в Него.

Глава 12. Этика.

1. Бытие человека в этом мире есть не пограничное бытие, не стык вещественного и невещественного, а предельное бытие. Человек в мире - это человек у предела, он может его перейти, подчинившись греху и слепым силам, но может и его преодолеть, утвердив себя как я с Богом, вопреки всем силам отчуждения, и тем самым снять этот предел, преобразив отчужденный мир, ставший таковым из-за его греха. Человек способен не только противится, разрушать, сопротивляться, но он может преобразить и освободить то безличное нечто, что пыталось его поработить. Человек может глубинным, радикальным образом изменить всё, освободится и освободить бытие в себе, а не только бороться и действовать в рамках раз и навсегда установленной, конечной, структуры, метаться на поверхности. Поэтому этика христианства есть, прежде всего, этика преображения, а не разрушения и не подчинения, и в этом она радикальнее самых радикальных учений, радикальнее буддизма, могущего только разоблачать иллюзии.

Спаситель обострил предельность человеческого бытия в мире, Он дал возможность человеку отказаться от греха, Он открыл перед ним бесконечность, и тем самым еще острее поставил перед человеком вопрос: бесконечность или конечность, личность или вещь, свобода или подчинение, бытие или небытие. Христос сделал актуальным наше бытие, Он придал апокалипсический характер нашей жизни. Он, говоря о событиях последних дней, добавляет: "Не прейдет род сей, как всё сие будет" (Мф. 24:34). И действительно, бытие любого человека вне зависимости от близости Конца истории всё равно апокалиптично.

Неверно думать, что христианская вера обесценивает сегодняшнюю жизнь, что верующий будто бы ей пренебрегает. Наоборот, каждый миг в ней для верующего особо значим в свете вечности, в то время как большинство неверующих жизнь транжирят. Человек самоопределяется во времени относительно вечности, и потому и каждый его поступок имеет поистине вечный смысл. Каждый поступок происходит пред Богом. Человек, став самим собой, став личностью, станет всем и со всем и все станет через него - а может и отказаться от себя и стать вещью: через раскрытие я он может раскрыть всё. В этом он решает в своей обыденной жизни судьбу всего. Жизнь человека есть свободный окончательный выбор между вечностью и временем, Богом и идолом, и потому она вся проходит под знаком Конца, Конца всего и Начала нового Всего.

2. Люди заблуждаются, считая, что вера делает человека бессильным, безвольным, что начало веры коренится в его беспомощности. Все эти упреки можно опровергнуть одной фразой из Евангелия: "Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его" (Мф.11:12) Чтобы творить Волю Божью, надо иметь собственную волю, прикладывать усилия, действовать вопреки сопротивлению греха в себе и в окружающем мире. Слова "на всё Воля Божья" должны вызывать за собой слова молитвы: "да будет Воля Твоя и на земле, как на небе". Человек должен осуществлять Волю Божью в себе и в мире, а не оправдывать свое безволие и бездействие Волей Божьей, ибо это есть хула на Бога.

Вера происходит не из беспомощности и бессилия, воля есть всегда волевой акт, тогда как безверие означает безволие. Смирение перед безличной видимостью вещей, смирение перед бессмыслицей, которое нам предлагает материализм и атеизм - вот какое смирение более всего достойно презрения. Человек должен распахнуться навстречу бесконечности, открыть дверь Тому, Кто стучится в нее, а не жаться в конуре своей ограниченности. Господь победил мир (Ин.16:33), и вера в Него есть также победа над миром. Вера критична. Вера есть прежде всего сомнение в той мнимой очевидности, которая заставляет кого-то отрицать Бога. Вера есть различение духов, человек верит вопреки низшей очевидности во имя Очевидности Высшей, и эту самую низшую очевидность актом веры озаряет Высшим светом. Вера свободна и предполагает свободу. Чтобы искать помощи в Боге, надо сначала отбросить те подпорки, те костыли, за которые хватаются неверующие.

"Верующий подобен рыцарю, действительно вооруженному и на хорошей лошади, который скачет и разрывает строй врагов без страха, потому что никто не может ему противостоять" (Цветочки св. Франциска).

3. Есть три типа этического поведения человека в мире. Первый тип есть подчинение человека неким авторитетам, и нет большой разницы, есть ли это подчинение законам общественной нравственности или авторитету Божественных установлений. В первом случае человек осознает себя как продолжение стоящего вне его общества (племени, полка, класса), во втором - как орудие в руках Бога.

Второй тип предполагает автономность человека: человек сам вырабатывает законы своего поведения и сам им следует. Следующих этому типу поведения гораздо меньше, чем следующих первому, ибо этот тип поведения невозможен без активной работы мысли.

Первые два типа этики предполагают лишь взаимодействие человека с определенным порядком и законом, выработанным им самим или данным извне. Христианская нравственность тем принципиально отличается от всех прочих систем морали, что уже исходно представляет собой не ряд требований, предъявляемых человеку обществом Богом или самим собой, но способ существования, бытия личности в согласии с бытием всего и с Тем, Кто выше бытия. Этика христианства заключается, прежде всего, не в сравнивании действий человека с неким эталоном, а в личностном общении Бога и человека, она представляет собой личностный, творческий, богочеловеческий процесс. Нравственность - это не норма и требования, а жизнь человека в общении с личностным Богом. Бог не предъявляет требований любви, Он сам есть Любовь, и, веря в Него, обращаясь к Нему всем своим существом, мы не можем не осуществлять эту любовь в мире, из которого обращаемся к Богу, в котором существуем. Нравственность есть не требование, а часть нашей жизни, она предполагается нашим существованием как такого, как личности.

Любить каждого искренне, всем сердцем, очень сложно, обычно тот, кто заявляет, что любит всех людей, не любит никого. Любить сложно - но надо всех жалеть, жалеть и злобных, а не подчиняться их злобе и злиться в ответ, надо быть ко всем расположенным, а не замыкаться в себе и в своих предвзятых представлениях о людях. Надо отметить, что мы знаем человека только с одной, земной его стороны, и нам очень сложно возлюбить в нем именно человека, а не свое знание о нем, т.е. прекратить сводить его только к земному, но, напротив, в этом земном видеть проявление его бесконечности, его вселенской значимости.

Нравственность предполагает и критическое отношение к себе и к своим поступкам, оно требует нашей рассудительности, чтобы не поддаться искушениям, соблазну внеличностного бытия, соблазну отдаться течению, ибо почти всегда в этом мире нас захватывает течение смерти, а не течение жизни. Нравственность - это неотъемлемая сторона существования личности, и потому оно предполагает внутреннее и внешнее делание, волю, а не безвольность, рассудительность, а не слепое подчинение извне идущим силам. Нравственность коренится в личностном общении человека и Бога, а не во внешней стихии отчужденного, нежизненного бытия.

4. Те, кто носятся со своей свободой, как курица с яйцом - тут их-де ущемляют, тут их-де порабощают - никакой свободы не имеют. Они меняют работы, ссорятся, выясняют отношения - и всё из-за того, что бояться потерять свободу, но им просто нечего терять. Это показывает их повышенная чувствительность к внешним условиям, внешней свободы, ибо они обезличены, выброшены во вне. Свободен же тот, чья свобода не зависит ни от чего внешнего. "Не то, что входит в вас, оскверняет вас, а то, что исходит от вас". Только наше личное отношение к потенциальному поработителю - отношение злобы или подчинения - способно лишить нас свободы. Никто не в силах поработить человека, если только он сам не сделается рабом.

"Как птица, когда летает в высоте, не имеет забот, не боится ни ловцов, не хитрых зверей и, паря высоко, над всем посмеивается; так и душа, прияв крила Духа и воспаряя в небесные высоты всего выше, над всем посмеивается (Св. Макарий Великий)". Вот истинное состояние свободы, когда свободный не боится за свою свободу, когда свободный не вынужден отвечать на гнев гневом, на оскорбление оскорблением, а "посмеивается", вопреки всем внешним препятствиям продолжая быть самим собой и быть с Богом, быть личностью в этом мире, любить, а не ненавидеть.

Несвободны и никогда не станут свободными те, кто чают обрести свободу в смене общественных отношений, ибо они полагают свою свободу во вне, они зависят от внешних, вещественных, экономических или политических отношений, и из этой зависимости никогда не возникнет свободы. Бунт рабов всегда останется бунтом рабов. Революция может быть оправдана только свержением человеконенавистнического режима, но свободы после и во время революции не станет больше, чем было в сердцах людей до нее. Верно отметил Бердяев, что революция является таковой только в зависимости от того, сколь много в ней использовалось насилия и террора. Какая же это революция, если насилие и произвол в ней торжествуют так же, как торжествовали и ранее? За тысячей убитых не последует миллион счастливых. Арифметический подход не применим к людям, к личностям, количественно сравнивать можно только вещи.

5.Смирение часто понимается как духовная сломленность, опять же, как безволие. Но на самом деле смирение может проистекать только от духовной силы, смирение есть выражение свободы и величия человеческой души, независимости ее от внешнего мира, от греха и зла, царящих в нем. Тщеславие же и самопревозношение (внутреннее или внешнее) всегда означают духовную пустоту, застой. Гордость безмерная и бессилие непомерное - отличительные черты любых демонических идей. Гордость проистекает от бессилия или же есть его начало.

Ненависть, злоба и насилие - вот показатели величайшего бессилия и унижения того человека, от которого они исходят. Он унижен и хочет унизить других, он обижен и хочет обидеть других. Неспособность прощать - это высшая степень несвободы человека, когда он полностью подчинен исходящим извне обидам и злобе. Злоба и месть - это показатели мелочности человека, его суетности, его лишенности, его несчастья как личности, его бессилья в себе. Желание сделать на зло может возникнуть только у несвободного, у того, у кого нет ничего своего. Лишь в жалости проявляется величие личности.

Демоническое отрицание всего сущего, кроме себя, есть только иллюзия самоутверждения, в действительности же потребность такого отрицания обусловлена страхом перед миром, незнанием личности, как образа Божьего, и потому боязнью растворится в ином. Такой боящийся за себя (вернее, за свое эго) человек начинает, мысленно или даже действием, разрушать и презирать все сущее, не понимая, что оно есть сторона его бесконечного бытия. Крайний индивидуализм (как, впрочем, и коллективизм) - философский или практический, состоящий (в теоретическом или практическом плане) в постулировании ничтожности и иллюзорности всего, кроме себя самого, всегда вызван слабостью собственного самосознания, личностного, человеческого бытия. Только тот без опаски и открыто может смотреть в мир, кто осознает свою вечность, кто верит в Бога. Всё и этот мир реальны, и их реальность предполагается моей реальностью как человека. Человек может взять на себя крест всего мира, потому что с ним Бог, он может победить весь греховный мир, победить, значит не разрушить, а преобразить, освободить из-под власти греха. Личность не может бояться раствориться во всем, ибо она предполагает своим бытием всё, реальность бытия всего берет начало в ее реальности.

Стыд есть чувство своего достоинства: стыдно - значит, не достойно меня. Аскетизм - это показатель свободы личности, ее независимости от темной, родовой, животной стихии, распутство же всегда вызвано несвободой, ущербностью человека, его подчинением животным страстям+.

Один из центральных моментов христианской этики - это призыв Спасителя "возненавидеть душу свою в мире сем", возненавидеть свое эго, отказаться от духовного мещанства, от эго-бытия, и обратится к Богу, открыться для бесконечности и открыть в себе бесконечность.

6. Человека, личность, можно уподобить ковчегу. Каждый человек в этом греховном мире существует как бы в преддверии потопа и в то же время уже в его волнах. Всё уносится потоками времени или будет унесено, всё меняется или всё изменится. Но человек способен ввести сущее в свой ковчег, всех зверей и птиц, все его многообразие, своеобразие. Поэтому ничто не сгорит в огне последнего Дня, ничто не будет унесено потоками, когда вода отступит - ничего из того, что дорого, что ценно, что своеобразно - исчезнут лишь силы, обезличивающие и уничтожающие, изменится сама структура бытия. Человек всё сохраняет и с Богом всё преобразит, ничто из того, что было прожито и сделано не исчезнет, оно лишь преобразится из конечности в бесконечность, семена, взятые в ковчег, прорастут и станут райским садом, где львы не будут терзать агнцев, где всё будет свободно, где всё будет таково, как оно хочет быть, где восторжествует свобода, и бог будет всё во всем, ибо Он есть только в свободе. Человек, услышавший зов Божий, есть ковчег всего. Бог вводит в него всю вселенную и в нем она становится Вселенной, и в человеке остается место. Человек, распахивающий окно, вот человек христианской антропологии.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://filosofia.ru