Проблемы аттестации и аккредитации

Существующие сегодня в мире системы оценки высшего образования могут быть, с определенной долей условности, разделены на два типа: (а) система оценки высшего образования в тех странах, где имеются соответствующие государственные структуры, регулирующие развитие высшей школы, например, Министерства образования, Министерства просвещения и т.д.; в этих случаях система оценки базируется на приоритете государственных органов или структур, финансируемых правительством, самооценке же придается номинальное значение – налицо максимальный правительственный контроль, именно правительственные органы решают проблемы лицензирования, государственной аккредитации; (б) система оценки высшего образования, принятая в тех странах, где, по существу, органов государственного управления высшим образованием нет. В этом случае преобладает процесс самооценки высших учебных заведений, а также профессиональная или общественная оценки.
Исторически к странам, имеющим органы государственного управления высшей школой, относятся европейские страны (Германия, Франция, а также страны СНГ, воспринявшие европейские традиции высшего образования). А к странам, где преобладает процесс саморегуляции высшего образования, относятся, в первую очередь, США, а также те страны, которые стали следовать американским образцам высшей школы (Филиппины, Тайвань).
В Германии, например, где Министерство просвещения, регулирующее деятельность высших учебных заведений, существует с ХIХ века, весьма сильны традиции государственного контроля за высшей школой, а сами профессора и преподаватели являются государственными служащими.
Во Франции за образовательную политику отвечает Министерство народного образования, научных исследований и технологий. Однако деятельность высших учебных заведений оценивается Национальным экспертным комитетом, который создан по закону о высшем образовании и существует с 1984 года. Главная задача данного комитета заключается в оценке деятельности высших учебных заведений. Этот национальный орган контроля и оценки высшего образования, подчиняется только Президенту и не зависит ни от каких управленческих структур. Экспертный Комитет регулярно собирает информацию о деятельности высших учебных заведений и ежегодно направляет Президенту отчет о своей работе и о положении дел в сфере высшей школы. Важно то, что во Франции результаты университетских проверок и оценок широко публикуются и дают возможность не только государству, но и обществу судить об академическом уровне того или иного высшего учебного заведения. Данный механизм отражает исторически сложившуюся централизованную систему французского высшего образования.
Можно привести немало свидетельств эффективности такой государственной системы. Во Франции, например, следует отметить существование так называемого государственного знака качества, которым обладают те высшие школы, которые признает государство. Высшие школы, в которых Министерство народного образования осуществляет контроль обучения, могут выдавать дипломы, «завизированные» министерством, что свидетельствует о высоком качестве высшего образования. Этот «знак качества» особенно важен, поскольку только дипломы, имеющие такую государственную отметку, признаются во всех европейских странах. Государственный контроль качества высшего образования позволяет ряду французских высших школ выдавать двойные дипломы (французский и иностранный).
В этом плане наиболее продвинутая среди европейских стран система оценки вузов существует в Великобритании и Голландии. Так, в Великобритании за последние годы произошли определенные изменения в системе контроля за университетами. Деятельность Агентства по контролю за качеством вызывала замечания и поэтому сегодня для определения качества, уровня и рейтинга английские университеты, в первую очередь, обращаются в различные общественные советы экспертов, которые осуществляют независимый аудит. Как правило, аккредитуются те вузы, которые произвели не менее трех выпусков. В Великобритании одновременно возросло значение самооценки университетов, проводимой внутренними университетскими структурами, специально организованными для таких целей.
По мнению некоторых экспертов, в 90-е годы большее развитие получила тенденция процессов самооценки (Келс Г.Р. 1999). Так, в той же Франции сегодня имеет место тенденция перехода от оценки, первоначально построенной на принципах централизации, к процессу самооценки, тесно связанному с самим учебным заведением. В скандинавских странах, где оценка всегда являлась требованием правительства, процесс развития оценки высшего образования также идет в сторону самооценки и вовлечения в процесс оценки самого высшего учебного заведения. В Финляндии процесс оценки высшего образования все больше сдвигается в сторону полной ответственности учебных заведений за регуляцию собственной деятельности, при которой контроль со стороны правительства играет вспомогательную роль. В Испании на основе экспериментов, проводившихся в течение нескольких лет, в 90-е годы начато применение системы оценки, базирующейся на самооценке, где особое внимание уделяется анализу образовательного процесса, организации управления на уровне университета.
Хотя данный обзор ограничен европейскими рамками, кажется целесообразным дополнить его освещением опыта США – особенно учитывая то обстоятельство, что происходящие в этой области изменения в немалой степени определяются американским влиянием.
Именно в США в наибольшей степени практикуется система самооценки университетов. Это связано с тем, что источники власти и контроля в американских университетах иные, нежели в европейских странах. В США огромное многообразие послесредних (высших) учебных заведений сочетается со значительной слабостью государственного контроля качества их работы. Американское высшее образование контролируется преимущественно самими учебными заведениями. Реальная административная и финансовая власть в американских университетах принадлежит Попечительским советам (в государственных университетах финансы предоставляет штат). Именно этим Попечительским советам администрацией штата (где находится университет) поручается осуществлять контроль работы университета. И хотя в 90-е годы наметилось усиление контроля над университетами со стороны администрации многих американских штатов, особенно в отношении лицензирования частных учебных заведений и образовательных программ, основой оценки и контроля высшего образования в Америке по-прежнему остается принцип саморегуляции.
Существует несколько способов оценки.
Во-первых, оценка через аккредитацию учебного заведения по регионам (которых в США шесть) специальными организациями, обладающими четко сформулированными стандартами и требованиями к периодичной самооценке и оценке со стороны внешних наблюдателей. Во-вторых, оценка через специализированную, построенную на оценке профессионального уровня аккредитацию образовательных программ, которая функционирует так же, как и соответствующая оценка этих программ, внутри учебного заведения, однако организуется профессиональным союзом. В-третьих, оценка образовательных программ, полностью организованная самим университетом и нацеленная на улучшение его деятельности, на возможность перераспределения ресурсов и образовательных приоритетов. По мнению Г.Р. Келса, системы оценки, организованные самими университетами, – это наиболее прогрессивные формы саморегуляции (Келс Г.Р. 1999: 22.).
Следует отметить, что важную роль в США в процессе аккредитации программ и специальностей высших учебных заведений играют профессиональные общественные ассоциации (ассоциации медиков, юристов, инженеров и т.п.). Считая одной из своих главных задач поддержание высокого престижа своей профессии и компетенции ее представителей, эти ассоциации очень строго оценивают и сравнивают результаты деятельности высших учебных заведений (Вульфсон Б.Л. 1999:114-115).
В странах европейского региона можно выделить следующие основные процедуры контроля качества образования со стороны государственных органов: лицензирование, оценка (аттестация), аккредитация.
Лицензирование и аккредитация проводятся государственными или другими органами на основе заранее установленных критериев, а вузы или программы должны удовлетворять определенным минимальным требованиям. Оценка (аттестация) может основываться на источниках информации широкого спектра, и к ней могут быть привлечены как местные, так и приглашенные специалисты, ее главной целью могут быть как процессы, так и результаты, однако, в целом, упор на дифференцированное и детальное оценивание напоминает аккредитацию и лицензирование с их порогом минимальных требований.
Следует иметь в виду, что термины лицензирование, оценка и аккредитация не всегда последовательно используются в дискуссиях по вопросам политики в области образования в странах Центральной, Восточной, да и Западной Европы. Это, главным образом, относится к соотношению терминов и процедур аккредитации и аттестации (оценки). Порой затруднительно четко отделить лицензирование, аккредитацию и оценку друг от друга, так как имеет место (как в дискуссиях, так и на практике) пересечение и даже смешивание этих понятий и процессов.
Несколько примеров. В Эстонии лицензирование и аккредитация учебных заведений осуществляется Советом по оценке качества в высшем образовании. В состав Совета входят ученые, представители профессиональных органов и организаций, занимающихся поддержкой научных исследований. Открывающиеся вузы должны отвечать установленным требованиям по вопросам, касающимся помещений, преподавательского состава и программ. Частные вузы дополнительно контролируются комитетом, который проверяет их соответствие образовательным и финансовым нормативам. По Закону об университетах Совет по оценке качества также занимается аккредитацией, которая должна проводиться, по меньшей мере, один раз в семь лет и охватывает как программы, так и сами учебные заведения. То есть аккредитация, с одной стороны, подразумевает оценку качества программы, квалификацию преподавателей, уровень знаний студентов и эффективность учебного процесса, а, с другой, - оценивает деятельность вуза в целом.
В Чехии имеется Агентство по аккредитации, которое так же, как и эстонский Совет, занимается аккредитацией и регулярной оценкой системы высшего образования. Однако в Чехии, как и во многих других странах, школы высшего профессионального образования контролируются и оцениваются чешской Инспекцией школ. Иначе говоря, виден известный параллелизм в органах оценки. Кроме того, по собственной инициативе вузы могут быть оценены и независимыми экспертами.
В Латвии аккредитация государственных и частных вузов проводится под контролем Министерства образования и науки по крайней мере один раз в шесть лет в соответствии с нормативами, одобренными Кабинетом министров. Аккредитация вузов должна быть одобрена Советом по высшему образованию после консультаций с зарубежными экспертами и официально признана Министерством образования и науки. Министерство также публикует в газетах список аккредитованных учебных заведений и программ.
В Словении, напротив, вузы совместно учреждают Комитет по оценке качества в высшем образовании и сами отвечают за надзор. В Польше в соответствии с законом вузы сами оценивают качество образования. При этом польский Совет по высшему образованию предлагает три уровня оценки: аккредитованный статус, базовый уровень качества и высший уровень качества. Процедура аккредитации также была введена в Венгрии и Хорватии. Так, в Хорватии каждые пять лет экспертная комиссия, назначаемая министерством науки и техники, оценивает уровень качества и эффективности преподавания, а также научную и профессиональную деятельность.
В целом следует отметить, что в странах Восточной и Центральной Европы современная система лицензирования, аттестации и аккредитации во второй половине 90-х годов, по сути, только создавалась и апробировалась. В определенной степени этот процесс не закончен и до сих пор.

Проблемы обеспечения качества подготовки

В настоящем небольшом подразделе кратко подведены итоги обсуждения, предпринятого в предыдущем подразделе, под углом зрения обеспечения качества учебного процесса и его результатов. Все меры, предполагаемые Болонским процессом, своей сверхзадачей имеют именно повышение качества подготовки, должны вести к этому результату. Ни развитие академической мобильности (которое не рассматривается специально в данном разделе), ни даже сравнимость национальных образовательных систем и конкретных учебных программ не могут быть самоцелью – все они служат средством достижения более высокого уровня подготовки выпускников.
80% вузов Западной Европы систематически проходят процедуры внешней оценки, чаще всего в виде аккредитации. В 82% вузов имеются службы внутренней оценки качества, причем эти службы занимаются мониторингом только процессов преподавания и его результатов. В 53% вузов внутренние службы оценки оценивают также качество научной работы своих преподавателей и сотрудников.
Выделим также более рельефно проблемы, возникающие в связи с оценкой качества подготовки в вузах. Известно, что существуют разные подходы и разные проблемы в связи с обеспечением качества, прежде всего, разумеется, качества подготовки выпускников. Одну из них можно сформулировать в виде вопроса: что оценивать – вуз в целом или отдельные программы, которые реализуются этим вузом? Понятно, что в данном конкретном вузе вполне могут сосуществовать программы высокого уровня качества и программы «проблемные». «Два недавние сравнительные исследования показывают, что в работе агентств, оценивающих качество подготовки, наблюдается смягчение противопоставления между институциональным и программным подходами, растущее совмещение двух подходов» (Trends III: 122). Вероятно, это надо понимать так, что агентства контролируют качество и работы вуза в целом, и всех его программ.
Еще одна проблема связана с уровнем контролирующего агентства, а также с общим рисунком системы – радиальным или «хордовым». Существуют национальные агентства. Не существует общеевропейских, тем более общемировых. Опросы, проведенные в 2003 году, показали, что лишь 25% вузов склоняются к мысли о желательности общеевропейских агентств обеспечения качества и лишь одна шестая министерств и национальных союзов ректоров согласны с идеей всемирного агентства качества. Абсолютное большинство предпочитают существование ряда национальных агентств при сотрудничестве между ними, как внутри страны, так и между европейскими странами. Иначе говоря, предпочтение отдается «хордовой» модели, когда вместо строго сходящихся к центру связей- радиусов осуществляется сотрудничество между разными «точками окружности», в том числе и на началах взаимного контроля.
Высказываются также предложения (частично реализованные в Германии), в соответствии с которыми в стране учреждается центральное агентство, однако это агентство само не занимается контролем качества, аккредитацией – вместо этого, оно аккредитует агентства более низких уровней (например, административно-территориальных единиц), которые уже непосредственно проводит работу по оценке, аккредитации конкретных вузов и их программ.

§ 2. Процесс модернизации высшего профессионального образования в Российской Федерации с точки зрения Болонского процесса

 В настоящем разделе будут отмечены схождения и расхождения, наблюдающиеся между странами Западной Европы, с одной стороны, и Российской Федерацией, с другой, с точки зрения соответствия образовательных систем принципам и целям Болонского процесса. К сожалению, приходится констатировать, что «западноевропейская картина» известна нам в ряде существенных отношений лучше, чем российская: в доступных источниках отсутствуют важные сведения, прежде всего статистические, их получение требует самостоятельного, весьма обширного и трудоемкого исследования.

 Концептуальная освоенность принципов Болонского процесса в России

«Теоретически» есть основания утверждать, что нет ни одного российского вуза, который в той или иной степени не был бы осведомлен о сущности Болонского процесса и его основных принципов. Хотя – приходится повториться – не существует социологических опросов, мониторинга и т.п., о доступности соответствующей информации для вузов говорит уже то обстоятельство, что все вузы получали от Минобразования сообщения о конференциях и семинарах, посвященных Болонскому процессу и его отдельным аспектам, а также рекомендации по использованию в практике преподавания и организации учебного процесса центральных положений Болонского процесса, адаптированных к российским условиям.
Последнее представляется важным. Специфика России, связанная уже с ее масштабами, в том числе и в области высшего образования, не позволяет механически переносить на российскую систему образования все принципы, которые, быть может, идеально подходят к условиям Западной Европы или большинству ее стран. Не следует также забывать, что, занимаясь образовательными системами, их модификацией и модернизацией, мы имеем дело с культурными ценностями, которые лежат в основе этих систем. Культурные ценности – такова их природа – принципиально не сводимы друг к другу; невозможно, скажем, свести ислам к буддизму или наоборот. Поэтому здесь необходимо соблюдать сугубую осторожность, иначе результатом реформ может стать их отторжение именно теми, для кого эти реформы предназначены. Но контрпродуктивна и позиция абсолютизации культурных различий и, как результат, отказ от взаимодействия.
Выше было сказано о «теоретичности» предположения, согласно которому все вузы России в той или иной мере информированы об основных принципах Болонского процесса и в той или иной степени освоили соответствующие концепции. К сожалению, здесь действительно теоретически возможная ситуация не совсем совпадает с реальной практикой. Два препятствия мешают успешному продвижению «болонских идей». Первое заключается в том, что часть ректоров стоит на консервативной позиции и полагает, что сколько-нибудь серьезные изменения существующей системы, доказавшей свою эффективность и жизнеспособность, способны лишь ухудшить ситуацию, снизить уровень подготовки выпускников, отрицательно повлиять на поддержание и развитие сложившихся в вузах научно-педагогических школ. При этом иногда сказывается недостаточная информированность относительно принципов Болонского процесса – и даже отсутствие подлинного желания получить соответствующую информацию.
Если первое препятствие носит концептуальный характер, то второе – организационно-управленческий. Выше говорилось о том, что все вузы Росси – без исключения – своевременно получали от Минобразования РФ релевантную информацию относительно мероприятий в рамках Болонского процесса и их рекомендации. Но, насколько нам известно, среди вузов России лишь в одном (sic!) – МГИМО – введена номенклатура координатора по проблемам Болонского процесса (ср. с данными по странам Западной Европы, Разд. 1). В отсутствие сотрудников, которые специально занимаются соответствующими вопросами, трудно ожидать, что информация, весьма ценная, которая поступает из Минобразования (и иных источников), окажется «концептуальным рычагом», потенциально способствующим перестройке работы вуза в свете принципов Болонского процесса. Более того: эта информация зачастую просто не доходит до преподавателей, до студентов – т.е. до непосредственных участников процессов модернизации. Эту ситуацию надо менять (ср. Разд. 3).

  Структура образовательного процесса и квалификаций в Российской Федерации

Как хорошо известно, действующие в Российской Федерации Закон об образовании и Закон о высшем профессиональном и послевузовском образовании предусматривают выбор между двумя образовательными циклами: двухуровневое образование с последовательной реализацией программы бакалавриата (нормативный срок освоения – не менее 4-х лет) и магистратуры (2 года) или одноуровневая программа дипломированного специалиста (5 лет). Согласно Закону, дипломированный специалист и магистр – обладатели академических степеней одного уровня. В то же время степень бакалавра также признается свидетельством законченного высшего профессионального образования, она не предполагает обязательного продолжения образования в магистратуре (освоение двухлетней программы в рамках подготовки бакалавров дает право на претендовать на незаконченное высшее образование, однако в Законе эта возможность подробно не прописана и, насколько нам известно, реально не используется).
В начале 90-х годов, когда вузы России только начинали осваивать новую – двухуровневую – систему высшего профессионального образования, в академическом сообществе существовал консенсус относительно понимания функциональной направленности этого типа образования в отличие от традиционной 5 - летней системы: предполагалось, что этот сегмент системы высшего образования направлен на подготовку кадров для научно-исследовательских (главным образом академических) учреждений и для высшей школы (правда, это толкование не было отражено в нормативных документах – в отличие от Украины, где аналогичная трактовка соотношения разных образовательных циклов оговорена в Законе).
Болонская декларация лишь в исключительных случаях допускает одноуровневое высшее образование, непосредственно ведущее к получению степени магистра, основным же, массовым типом образования признается двухуровневое (бакалавриат-магистратура – разумеется, также без обязательности перехода из бакалавриата в магистратуру). В этих условиях – когда и бакалавры, и, в меньшей степени, магистры становятся «массовой продукцией» вузов, практически теряет смысл интерпретация двухуровневой системы как своего рода элитарной, рассчитанной преимущественно или даже исключительно на подготовку специалистов для Академии Наук и высшей школы. Иначе говоря, проблему бакалавриата (и, отчасти, магистратуры) в изменившихся условиях присоединения к Болонскому процессу фактически нужно ставить и решать заново.
Особо следует выделить проблему многоуровневого образования применительно к техническим, инженерным вузам. Вплоть до недавнего времени преобладало мнение, согласно которому именно в этом сегменте высшего профессионального образования введение системы «бакалавр-магистр» столкнется с практически непреодолимыми трудностями: полноценного инженера можно подготовить лишь за стандартные 5-5.5 лет, статус же бакалавра неясен, скорее всего, он приближается к технику – но для подготовки техников существуют средние специальные учебные заведения. (Надо заметить, что соответствующие «настроения» вовсе не ограничивались Россией, они были широко распространены и в Западной Европе, особенно в Германии, на близких позициях еще недавно стояло SEFI, Европейское общество инженерного образования.)
Ситуация радикально изменилась совсем недавно, во многом благодаря работе группы специалистов из МВТУ им. Н.Э. Баумана и ЛЭТИ под общим руководством проф. В.М. Шадрикова (ГУ – ВШЭ). Основные положения нового подхода изложены в заявлении Ассоциации инженерного образования России (АИОР), которое опубликовано в газете “Поиск” (№ 50 (760) от 12.12.03). Пункт 6 заявления ставит целью «введение двухцикловой (двухуровневой) подготовки специалистов с высшим профессиональным образованием в области техники и технологий с первым уровнем – бакалавр (инженерная квалификация) и вторым уровнем – магистр (инженерная квалификация) с исключением в перспективе квалификации “Дипломированный специалист”». Другие пункты того же заявления говорят о необходимости введения прочих изменений в целях согласования системы инженерного образования России с принципами Болонского процесса.
Работа, проделанная сотрудниками указанных российских вузов, и ее результаты (которые не излагаются здесь в полном объеме) знаменуют собой, без преувеличений, «революционный прорыв» в сближении российской системы высшего профессионального образования с западноевропейской, ибо без участия технических, инженерных вузов всякая модернизация была бы по существу невозможной. Важно отметить, что работа сотрудников инженерных вузов, о которой здесь идет речь, протекала в тесном взаимодействии с работодателями – объединениями промышленных предприятий и конкретными предприятиями – что, по-видимому, одновременно служит гарантией устранения барьеров между «выходом» вуза и «входом» предприятия, гарантирует отсутствие отторжения новых квалификаций потребителем.
Возвращаясь к высказанному выше положению о необходимости переосмысления самой двухуровневой системы в условиях России и о функциональном статусе академических степеней «бакалавр» и «магистр», следует отметить, что в российском академическом сообществе еще не вполне осознаны разные варианты решения данной проблемы. Поскольку относительно больше известны англо-саксонские системы, а в них, по-видимому, преобладает подготовка бакалавров широкого профиля – бакалавра искусств и бакалавра наук, создается впечатление, что данными вариантами имеющиеся опциями исчерпываются. В этом случае обнаруживается действительно трудно преодолимое различие между российским и «западным» подходами: ведь в России, где высшее образование – это образование профессиональное, диплом о высшем образовании не только определяет образовательный ценз, но и служит лицензией на право занятия определенной профессиональной деятельностью. Понятно, что бакалавр искусств и бакалавр наук практически не готовы к занятию профессиональной деятельностью в какой-либо узкой области, эти академические степени говорят о получении общего высшего образования (которого в России просто не существует).
В действительности, однако, ситуация значительно сложнее. Во-первых, в англо-саксонских системах высшего образования реально практикуется подготовка бакалавров в сравнительно узких профессиональных областях, а не только бакалавров «синтетических» – искусств и наук. В качестве примеров можно сослаться на подготовку бакалавров коммерции, образования, гигиены, юриспруденции, инженерии, хирургии, гражданского законодательства, ветеринарии, библиотечного дела и др. Во-вторых (об этом еще будет идти речь ниже), подготовка бакалавров действительно является таким видом высшего образования, где, в идеале, оптимально совмещается общее образование с определенной ориентацией на ту или иную профессиональную область. Такой подход хорошо согласуется с современной ситуацией, когда узкий специалист «нерентабелен» – его профессиональная область может существенно измениться уже за те 3-4 года, пока он учится в вузе, поэтому целесообразнее для него – обрести некий общий фундамент и развить способность гибко переучиваться по мере необходимости. Наконец, в-третьих, хотя в ныне практикуемой российской системе подготовки бакалавров специализация принципиально «не предусмотрена» (возможно, в погоне за не совсем верно интерпретированным англо-саксонским образцом), в реальной образовательной практике подготовки бакалавров Великобритании и США – даже бакалавров «синтетических» – предусмотрены так называемые «концентрации», которые фактически и обеспечивают ту профессиональную ориентацию, о которой говорилось выше. Иначе говоря, «классический» бакалавриат отнюдь не отвергает элементы специализации, просто эта специализация выступает более широкой и «мягкой». Анализ возможности введения понятия концентрации в систему подготовки бакалавров применительно к российским условиям – важная теоретическая и прикладная проблема.

  Бакалавриат-магистратура и рынок труда в России. Совместные программы

Российские выпускники с дипломом бакалавра испытывают в целом те же трудности с устройством на работу, что их германские или бельгийские коллеги. К сожалению, статистических данных не имеется. Неформальные опросы показывают, что ситуация меняется в лучшую сторону, хотя и медленно. Известно, что проводится совместная работа Минтруда, Минюста и Минобразования по определению номенклатуры должностей, которые могут занимать обладатели диплома бакалавра. На сегодняшний день, насколько известно, существует лишь разъяснение Минтруда, согласно которому обладатели академической степени «бакалавр» имеют право занимать должности, для которых предусмотрено законченное высшее образование.
Совместные программы с присвоением совместных степеней, преимущественно магистерские, в российском высшем образовании представлены, хотя они и относительно немногочисленны. Можно упомянуть следующие программы:
·             программа с участием нескольких российских университетов, реализующих специальность «филология», и Гётингенского университета им.Георга-Августа (Германия); программа направлена на сближение учебных планов для подготовки специалистов о области филологии;
·             программы по взаимной аккредитации в области инженерной подготовки, в которых с российской стороны участвуют Томский политехнический университет и Таганрогский государственный радиотехнический университет;
·             программы «Еврофакультета» Калининградского государственного университета;
·             программа исследования полярных областей (СПбГУ и университет Билефельдта, а также др. германские университеты);
·             программы европейских социологических исследований (СПбГУ и ряд германских университетов);
·             программы, осуществляемые РУДН в сотрудничестве с рядом французских университетов (Бордо IV и др.);
·             программы, реализуемые Уральским и Нижегородским государственными университетами совместно с итальянскими и др. вузами.
Выходя за пределы Западной Европы, следует упомянуть программу «искусства и гуманитарные науки», реализуемую СПбГУ совместно с Бард колледжем (штат Нью-Йорк); выпускники этой программы, аккредитованные в Российской Федерации и США, получают по окончании университета два диплома бакалавра – СПбГУ и Бард колледжа, который позволяет им продолжать обучение в соответствующих учебных заведениях США.
В перечисленных и иных совместных программах достигается разная степень интеграции. Разные требования предъявляются к языку обучения и выпускных квалификационных работ. Можно заметить, что в России ситуация в известном смысле более благоприятная по сравнению со многими странами Западной Европы: реализация совместных программ и присвоения совместных степеней в России пока не имеет четкой правовой регламентации; при разработке такой регламентации – а необходимость в ней велика – можно и нужно всемерно использовать западный опыт, в том числе отрицательный.

  Проблемы аспирантуры и докторантуры

Наполненность аспирантуры в Советском Союзе и в России в разные периоды отличалась; вводились и упразднялись те или иные учебные курсы и, соответственно, экзамены, устанавливались и отменялись ограничения на объем диссертации и т.п. Как было показано в Разд. 1, страны – участницы Болонского процесса в настоящего время включают в орбиту систем, подлежащих общеевропейской гармонизации, также и аспирантуру (doctoral studies) в качестве третьего академического уровня. Российская система аспирантуры в ее нынешнем виде не очень хорошо соответствует такой трактовке, которая возникает буквально на наших глазах. В традициях российской аспирантуры – очень сильный упор на подготовку самостоятельной (под руководством доктора наук/профессора) квалификационной научно-исследовательской работы. Собственно учебные компоненты, а также педагогические минимизированы. Что касается учебных компонентов, то это сдача всем известных «минимумов» и «максимумов». При этом «учебными» данные компоненты можно назвать лишь с оговорками, особенно при ныне вводимой практике, когда вместо философии в качестве кандидатского минимума аспирантам предлагается сдавать философию и историю соответствующей науки – хотя в абсолютном большинстве случаев эти курсы не представлены в бакалаврских и магистерских программах, а вопрос об их введении в учебный план аспирантуры (которого реально просто не существует) остается открытым (оставляем в стороне очень непростую проблему подготовки достаточного числа преподавателей, которые могли бы в сжатые сроки поставить курсы «философия физики», «философия языка» и т.п.).
Что касается педагогических компонентов аспирантуры, то это так наз. ассистентская и доцентская практики, носящие сугубо формальный характер. В настоящее время их можно считать вообще устаревшими, поскольку введена в действие специальная программа дополнительной квалификации «преподаватель высшей школы», которая призвана дать аспиранту основательную педагогическую подготовку.
Предварительные рекомендации по данному вопросу будут даны в следующем разделе.
Лишь несколько слов о докторантуре. Можно видеть, что в тех странах, где существуют или существовали аналоги советской/российской диссертации и степени доктора наук (Habilitationsarbeit, Doktor habil. в Германии, Docteur d’Etat во Франции), эти степени упразднены или намечены к упразднению. Едва ли можно ожидать здесь возрождения докторский (в «русском смысле» термина) степени. Соответственно едва ли можно рассчитывать на признание западноевропейским сообществом национальной (российской) степени доктора наук.
В то же время отказываться в России от практики присвоения докторской степени было бы по меньшей мере поспешным. Против этого говорят следующие соображения: во-первых, есть основания подозревать, что это приведет к снижению уровня кандидатских диссертаций, которые сегодня принимает, одобряет/не одобряет преимущественно «докторское сообщество»; во-вторых, исчезнет важный стимул профессионального роста; в-третьих, станет более трудным определять критерии для занятия должностей профессора и зав.кафедрой.
Что касается отсутствия «западного» эквивалента у «российского» доктора наук, то драматизировать это расхождение не стоит. Ведь точно так же нет эквивалентов и высших российских ученых званий – члена-корреспондента и члена Академии Наук, что, кажется, никого не смущает.

  Системы зачетных единиц

Системы зачетных единиц (кредитов), обычно ориентированные на ECTS, используются во многих российских вузах; в наибольшей степени известны здесь разработки и практика РУДН (Ефремов, Чистохвалов 2003). Как известно, Минобразования рекомендовало российским вузам указывать во вкладыше к диплому трудоемкость курсов в терминах зачетных единиц наряду с их традиционной оценкой в часах.
В Приложении 2 приводится вариант системы зачетных единиц, разработанный в СПбГУ рабочей группой при Методической комиссии университета (авторы: проф. А.С. Зеленщиков, доц.И.А. Дементьев, доц. Ю.Б. Васенев). Система может использоваться как в трансферной, так и в накопительной функции.

  Проблемы аттестации и аккредитации, обеспечение качества

Здесь, как и в п. 1.7, использованы материалы обзора казахстанских специалистов.
Перечень показателей государственной аккредитации России утвержден приказом Министерства образования РФ от 29 июня 2000 года (№ 1965) и содержит 11 показателей. По мнению экспертов, этот перечень «на данный момент можно считать достаточным для интегральной оценки эффективности деятельности вуза и отнесения его к типу учреждений высшего профессионального образования и одной из видовых групп» (Шадриков В.и др. 2001:18).
Показатели государственной аккредитации в РФ разделены на две группы:
(а) показатели, определяющие статус учебного заведения по типу (статус «высшее учебное заведение»);
(б) показатели, используемые для определения вида высшего учебного заведения (институт, академия, университет).
Показатели, определяющие тип учебного заведения в РФ, суть следующие.
Показатель 1. Содержание подготовки (структура и содержание реализуемых образовательных программ; соответствие учебных планов и программ учебных дисциплин требованиям государственных образовательных стандартов).
Показатель 2. Качество подготовки (требования при приеме в вуз; организация учебного процесса; соответствие уровня подготовки обучающихся требованиям государственных образовательных стандартов).
Показатель 3. Информационно-методическое обеспечение образовательного процесса (состояние библиотечного фонда; состояние учебно-информационного фонда).
Показатель 4. Информатизация вуза (наличие средств вычислительной техники и применение их в учебном процессе, научной деятельности и управлении вузом).
Показатель 5. Материально-техническая база (наличие условий, оборудования, приборов, кабинетов и аудиторий для осуществления образовательного процесса).
Показатель 6. Социальная поддержка студентов (наличие условий для проживания обучающихся в общежитиях, медицинского обслуживания, питания и занятий спортом).
Показатели государственной аккредитации, используемые для определения вида вуза (институт, академия, университет), формулируются следующим образом:
спектр реализуемых основных образовательных программ (реализуемые образовательные программы и контингент студентов по профилям подготовки);
возможность продолжения образования по программам послевузовского и дополнительного профессионального образования (реализация программ послевузовского профессионального образования (аспирантура, докторантура), контингент аспирантов и /или докторантов, соискателей ученой степени кандидата и/или доктора наук; диссертационные советы; реализация образовательных программ, профессиональной переподготовки и /или повышения квалификации кадров);
научные исследования (спектр наук, в рамках которых выполняются научные исследования; объем финансирования и результативность научных исследований);
научно-методическая работа (изданные монографии; изданные учебники и учебные пособия с грифами государственных органов управления образованием, других государственных органов исполнительной власти, учебно-методических объединений);
качественный состав научно-педагогических кадров (преподаватели с учеными степенями и/или званиями; преподаватели - доктора наук и/или профессора). Следует отметить, что приказом Министерства образования РФ от 8 ноября 2000 года этот показатель дополнен еще одним существенным критерием: процент преподавателей, работающих в вузе на полную ставку (штатные преподаватели).
Таковы в настоящее время утвержденные в РФ показатели, на основе которых проводится государственная аккредитация вузов. Однако важны не только сами показатели, чрезвычайно существенное значение имеют технология и соответствующие критерии, при помощи которых происходит реальная оценка качества высшего учебного заведения.
Спецификой российской системы оценки качества подготовки выпускников (как и в других странах СНГ) является оценка соответствия качества образования требованиям Государственных образовательных стандартов по четырем циклам дисциплин: гуманитарные и социально-экономические дисциплины; естественнонаучные и математические; общепрофессиональные; специальные.
Для подготовки экспертного заключения о качестве подготовки используются различные методы оценки (Шадриков В и др. 2001: 19):
экспертный опрос с использованием трехбалльной шкалы: "соответствует", "соответствует в основном", "не соответствует";
контрольные (квалификационные) работы с использованием пятибалльной шкалы: "отлично", "хорошо", "удовлетворительно", "неудовлетворительно";
тестирование с использованием 100-балльной (процентной) шкалы.
К экспертному заключению также прилагается использованные педагогические измерительные материалы и заключение об их соответствии государственным требованиям к минимуму содержания и уровню подготовки.
Что касается критериальных значений показателей государственной аккредитации, используемых при установлении вида высшего учебного заведения, то в РФ установлен ряд определенных критериев. Критериальные значения в РФ установлены только для определения вида вуза, а не его типа. (См. приказ Министерства образования РФ по аккредитации от 29 июня 2000 года).

§ 3. Основные итоги и рекомендации

В настоящем заключительном разделе будут подведены основные итоги сопоставления ситуации в области высшего образования в Западной Европе, с одной стороны, и в Российской Федерации – с другой; сопоставление будет проводиться с точки зрения достижимости гармонизации образовательных систем стран, подписавших Болонскую декларацию, возможности превращения этих стран в единое образовательное (и исследовательское) пространство.
Обсуждение конкретных положений и рекомендаций будет следовать схеме, намеченной в техническом предложении, утвержденным заказчиком.

А. Что необходимо изменить в российской системе высшего образования в связи с присоединением РФ к Болонскому процессу?

А.1. Проблемы образовательных циклов
А.1.1. Бакалавриат и магистратура. Судя по выступлениям многих российских ректоров, как письменным, так и устным, абсолютное большинство российских вузов возражает против модели 3-летнего обучения в бакалавриате, считая, в соответствии с Законом РФ о высшем профессиональном и послевузовском образовании, минимальным сроком обучения в бакалавриате 4 года.
В связи с этим важно иметь в виду следующие обстоятельства. Во-первых, само понятие высшего образования в России и в целом ряде западных стран не полностью совпадают. Например, во многих западных странах к высшему образованию (tertiary education) причисляется подготовка высококвалифицированных медицинских сестер. Многие колледжи с 3-летним сроком обучения (существующие самостоятельно или в составе университетов) присваивают своим выпускникам степень бакалавров (например, колледжи Лондонского университета по части направлений предусматривают 3-летний бакалавриат). В последнее время и российские колледжи, относящиеся к системе среднего профессионального образования, выступают с инициативой наделения их правом выдавать дипломы бакалавра. Представляется, однако, что принятие таких инициатив ведет к размыванию границ между средним специальным и высшим образованием. Сохранение этих границ важно, ибо функционально диверсифицирует профессиональное поле и создает стимулы для карьерного роста. В частности, самая высококвалифицированная медсестра и врач – не просто разные специалисты, но специалисты разного уровня в том смысле, что врач в принципе решает проблемы более высокого уровня сложности и ответственности. То же относится к инженеру и технику и т.п.
Во-вторых, принципиально неверным представляется определенное фетишизирование временных параметров, характеризующих образовательные циклы. Более продуктивно – идти от модели выпускника (или, иначе, его профессиограммы, компетентностного профиля): необходимо определить, что должен знать и уметь выпускник соответствующего направления и уровня. Далее возможно соглашение о том, что академической степени бакалавра (еще корректнее - первой академической степени), которая качественно определена компетентностным профилем, отвечает сумма кредитов в 180-240 зачетных единиц. В принципе их можно реализовать в разные сроки (возможно, студенческие профсоюзы должны контролировать процесс для предупреждения сангигиенически неприемлемых учебных нагрузок, но вряд ли следует сохранять в законе норму, ограничивающую аудиторные нагрузки 27 академическими часами в неделю).
В результате – если все же сохранять нормативные сроки реализации программ бакалавриата, мы получим «вилку» примерно в 3-4 года.
Наконец, в-третьих, необходимо учитывать – анализировать и проверять в экспериментах – точку зрения тех специалистов, которые подводят определенную теоретическую базу под идею сокращения срока обучения (здесь можно заметить, что эта тема будет рассматриваться на конференции, которую проводит EURASHE на Кипре в мае 2004 года). Основные аргументы сторонников этой точки зрения сводятся к тому, что, подобно быстрому обороту капитала, раннее приобщение молодых людей, обладающих определенной квалификацией, к самостоятельной экономической (в широком смысле) деятельности оживит экономику, повысит уровень конкурентности среды, создаст дополнительные стимулы для карьерного роста.
Представляется, что здесь нет универсального решения и нет решения априорного. Каждое направление подготовки в лице соответствующих УМО должно определить для себя три оптимальных показателя: компетентностный профиль выпускника, сумму зачетных единиц, отвечающую этому профилю, рекомендуемый срок освоения учебной программы для обеспечения первых двух показателей. В результате этой работы мы получим «меню» образовательных моделей соответствующего уровня. Отнюдь не исключено, что такое «меню» будет расширено за счет вариантов, предлагаемых конкретными вузами и группами вузов в пределах того же направления.
Само собой разумеется, что работа по составлению «образовательного меню» потребует очень серьезного анализа содержания учебных программ как российских, так и западноевропейских вузов для обеспечения сравнимости параметров, которые «стоят за» курсами, приравниваемыми с точки зрения названия и объема в терминах зачетных единиц.
Аналогично должны решаться вопросы для магистратуры – с той разницей, что здесь обширность «меню» будет существенно более выраженной.
Придется согласиться с ликвидацией системы специальностей в российском высшем образовании, что должно быть проделано в разумные сроки, которые предстоит определить. Учитывая оговорку Болонской декларации относительно возможности, в качестве исключения, сохранения «плоскостной» образовательной модели, предусматривающей присвоение второй академической степени (магистра), можно согласиться с добавлением этого варианта к общему «образовательному меню». Но целесообразность принятия этого варианта должна быть тщательно обоснована для каждой отдельной специальности, избравшей «плоскостную» модель.
Как можно видеть, предлагаемые здесь изменения в системе высшей школы можно рассматривать – в случае принципиального с ними согласия – как рекомендации, обращенные не только российской высшей школе, но также и нашим западноевропейским коллегам. То «образовательное меню», о котором говорилось в данном подразделе, оптимальным было бы рассматривать как «меню» общеевропейское.
Наконец, еще одна проблема бакалавриата и магистратуры, их соотношения требует упоминания. Как действующее законодательство, так и сложившаяся практика трактуют магистратуру как сквозной цикл – от поступления в вуз до завершения магистратуры; соответственно и нормативный срок реализации магистерской программы трактуется чаще всего как 6-летнее обучение. Представляется, что, в соответствии с общепринятой практикой в тех странах, где бакалавриат и магистратура обладают уже сложившимися традициями, необходимо – организационно – «оторвать» эти две ступени друг от друга. Это будет означать, что бакалавриат и магистратура характеризуются своими суммами кредитов, своими рекомендуемыми сроками реализации, не обязательно в сумме составляющими какую-то определенную величину.
Вполне возможны вузы, готовящие только бакалавров – и вузы, готовящие только магистров. В последнем случае можно представить себе и зональные консорциумы вузов: вполне реальна ситуация, когда ни один отдельно взятый вуз региона или субрегиона не в состоянии «освоить» магистерскую программу, но, соединив усилия, собрав лучших специалистов из разных вузов, консорциум может поставить полноценную программу магистерского уровня.
А.1.3. Аспирантура и докторантура. По-видимому, первая задача, которую необходимо решить в области аспирантуры в контексте Болонского процесса,, заключается в том, чтобы добиться повсеместного признания эквивалентности российской степени кандидата наук и степени «западного» (англосаксонского) доктора философии (PhD), признаваемой Болонской декларацией. Первый шаг на этом пути уже сделан: достигнуто соответствующее соглашение между Правительствами Российской Федерации и Французской Республики, которое зафиксировано в протоколе, подписанном министрами образования двух стран.
Что касается содержания подготовки в аспирантуре, то представляется целесообразным присоединиться к обсуждавшейся в предыдущем разделе точке зрения, согласно которой аспирантура – это третий уровень высшего профессионального образования. Технически и терминологически из этого будет следовать, что аспирантура – это не «послевузовское» образование (что не соответствует истине и в настоящее время, ибо бульшая часть аспирантов обучается именно в вузах) и даже не «послевысшее». Переход на указанные позиции сделает также неоправданным существования двух номенклатур: направлений подготовки и научных специальностей ВАК, они должны быть совмещены.
Содержательно переход к новому пониманию аспирантуры будет означать, что аспирантура должна предусматривать освоение соответствующей учебной программы, которая должна быть разработана для каждого направления подготовки. Скорее всего, это потребует увеличения срока обучения в аспирантуре.
С чем, на наш взгляд, никак нельзя соглашаться – это с явственно проглядывающей в «болонских» дискуссиях тенденцией сделать фактически факультативной подготовку в аспирантуре диссертации. При всех трансформациях аспирантуры научно-исследовательская компонента не должна страдать. По крайней мере, в российских традициях именно аспирантура всегда была и остается основным механизмом приобщения перспективных выпускников вузов к науке и каналом поступления новых кадров в систему высшей школы и научно-исследовательских учреждений. Несмотря на преимущественно квалификационный характер кандидатской диссертации – это первая в жизни ученого крупная самостоятельная работа, исследующая серьезную научную тему. Она показывает возможности начинающего исследователя, его научный потенциал, нередко на многие годы определяет сферу его научных интересов. Вряд ли что-либо может заменить кандидатскую диссертацию в качестве своего рода «фундамента научной биографии».
Что касается дебатируемого вопроса о возможности поступления в аспирантуру лиц с дипломом бакалавра (что «болонские» документы допускают лишь в особых случаях, см. об этом в Разд. 1, и чему российские законы формально не препятствуют), то, с нашей точки зрения, здесь может быть только два решения. Первое заключается в том, что обладатель первой академической степени (бакалавра) должен обучаться в аспирантуре срок больший, нежели обладатель второй академической степени (магистра), причем разница должна примерно соответствовать магистерскому сроку для данного направления. Второе состоит в том, что при поступлении в аспирантуру обладатель диплома бакалавра выполняет все квалификационные требования, предусмотренные программой магистратуры по соответствующему направлению, включая представление ВКР (магистерской диссертации). В этом последнем случае признание возможности поступления бакалавра в аспирантуру есть фактически признание возможности магистратуры-экстерната.
Относительно докторантуры можно лишь повторить, что в обозримом будущем нельзя отказываться от этого механизма подготовки научных кадров высшей квалификации (подробнее см. в соответствующем разделе). Но одновременно надо признать, что докторантура остается вне Болонского процесса в качестве национальной специфики российской научной – не образовательной! – сферы.

B. Каковы потенциальные издержки принятия Россией Болонской модели и каковы пути их минимизации?

В.1. Потенциальные издержки принятия Россией Болонской модели могут состоять в некритическом заимствовании опыта стран, практикующих использование соответствующей системы. Эта система, в основе своей англо-саксонского происхождения, вообще говоря, не ставит своей целью получение специалистов, обладающих профессиональной подготовкой в той или иной сфере. По крайней мере это справедливо относительно бакалавриата, где, в зависимости от традиций конкретного вуза, можно обнаружить весьма пестрые образовательные программы, далеко не всегда организованные вокруг определенного концептуального стержня. В этой системе отсутствует принципиальное различие между общим и профессиональным высшим образованием, что и объясняет подчас достаточно случайный набор разнородных курсов, составляющих образовательный пакет обучающегося.
В отечественной системе существуют, как известно, прочные традиции фундаментального образования, но полной ясности в соотношении общего и профессионального образования также нет. С одной стороны, как уже по сути упоминалось, в России даже формально исключается высшее общее образование, ибо существующая система официально именуется «высшим профессиональным образованием» (соответственно, как уже отмечалось, получаемый диплом о высшем образовании – это не только подтверждение образовательного ценза, но и лицензия на занятие профессиональной деятельностью в определенной сфере). С другой стороны, все стандарты ВПО содержат федеральный компонент, в который прежде всего входят дисциплины блока ГСЭ и ЕН, явно нацеленные на общее образование.
Исторически наличие данного блока во многом объясняется наследием советской системы, которая важной задачей ставила идеологическое воспитание студентов, целям которого служили такие дисциплины, как история КПСС, политэкономия, диалектический и исторический материализм. С устранением этих дисциплин из образовательных программ возникло стремление найти им внеидеологическую замену; к тому же появилась социальная задача трудоустройства, после соответствующей переподготовки, преподавателей идеологических дисциплин. В результате и возник нынешний блок ГСЭ с такими дисциплинами, как социология, культурология и др.
Из кратко обрисованной истории вопроса не вытекает автоматически вывод о ненужности блока наподобие нынешнего ГСЭ – что приблизило бы образовательные программы к некоторым западным образцам. Представляется, что мы должны сохранить блок ГСЭ (равно как и блок ЕН для гуманитариев), подвергнув, однако, содержание и функции этого блока серьезному концептуальному анализу.
Прежде всего, необходимо решить вопрос о преемственности между средней и высшей школой. На первый план здесь выдвигаются две дисциплины: иностранный язык и отечественная история. Изучение иностранного языка нельзя считать задачей высшей школы. Это, по сути, приобретение определенных практических навыков, к тому же прививаемых тем легче, чем меньше возраст обучающегося. Кажется очевидным, что, по мере улучшения положения с изучением языков в школе, центр тяжести в освоении иностранного языка (языков) должен будет смещаться в область среднего образования, на долю высшей школы останется овладение специфическим языком специальных текстов с их особой терминологией, привитие коммуникативных навыков, связанных с участием в международных конференциях и т.п. Такое перераспределение функций между средней и высшей школами позволит более рационально использовать учебное время, время для самостоятельной работы студентов вузов.
Что касается курса отечественной истории, то, при условии его оптимальной реализации в программе школы, в вузе этот предмет можно счесть просто излишним – с тем же эффектом экономии учебного времени.
В.2. Другой аспект, также связанный с необходимостью критического освоения западного опыта, – это увеличение доли самостоятельной работы студентов. Само по себе увеличение доли самостоятельных занятий оправдывается вполне достойными целями: студента не столько учат, сколько он учится; будучи чрезмерно занят в аудитории, студент не может даже в должной мере работать с литературой и сетевыми ресурсами, не говоря уже о самостоятельных научных изысканиях. Всё это верно, но требует соответствующей трактовки и конкретизации. Опасность неадекватного подхода к этому важному аспекту сказывается уже сейчас, когда ГОС ВПО «выделяет» на самостоятельную работу в среднем 27 часов в неделю (50% часов трудоемкости для недельного цикла обучения), фактически ограничиваясь указанием данного параметра. Каким образом студент использует эту половину своего учебного времени, остается, вообще говоря, не совсем понятным.
Необходима своего рода инвентаризация видов самостоятельной работы с развернутыми рекомендациями по каждому ее виду.
Один тип – это текущая самостоятельная работа. Она отражена в «силлабусах» (syllabi), почасовых учебных планах, где к каждому занятию указывается, чту студент должен подготовить самостоятельно к данному конкретному занятию – например, прочитать статью по теме, которая будет обсуждаться на занятии.
Другой тип – эссе по блокам (модулям), на которые распадается курс (или, наоборот, объединяются курсы). Третий – курсовые работы по дисциплинам и т.д.
Необходима большая социометрическая работа по определению оптимальной нагрузки студентов в области самостоятельной работы.
В.3. Еще одна серьезная проблема (она будет более подробно обсуждаться в п. G) – это конкурентоспособность российской высшей школы при расширении сети дистанционного образования. Этот вид образования получает всё большее и большее развитие. По прогнозам американских специалистов, в ближайшие годы только 16% от сегодняшнего количества американских студентов высших учебных заведений в возрасте 18-24 лет будут учиться очно и проживать в кампусах университетов. Свыше половины студентов высших учебных заведений будут учиться по заочной схеме, 80% намерены работать параллельно с получением высшего образования.
Заочная схема в данном случае – это перенесение центра тяжести в область дистанционных методов обучения. Появление дистанционного образования нередко определяют как «виртуальную революцию»: сегодня 3 млн. американских студентов собираются получить высшее образование дистанционным методом, не переступив порога университета или колледжа.
Уже сейчас в американском университете Феникса (University of Phoenix) из 140 000 студентов 60 000 обучаются дистанционно, из них только 4 000 являются иностранцами. Акции группы «Аполло», которой принадлежит университет, выросли с января 2000 года на 500%.
Аналогичные процессы развиваются и в Западной Европе, хотя в меньших масштабах. Полное «открытие границ» России для возможности получать через сетевые ресурсы программы западных университетов может серьезно сказаться негативным образом на конкурентоспособности отечественных университетов. О некоторых рекомендациях в связи с этим см. в п. G.

С. Какие законодательные и иные нормативные акты необходимы для интеграции Российской Федерации в общеевропейское образовательное пространство?

С.1. ГОС ВПО и автономия вузов
В настоящее время российская система высшего профессионального образования работает на основе второго поколения государственных образовательных стандартов высшего профессионального образования (ГОС ВПО). Вместе с тем само по себе понятие стандарта, по-видимому, чуждо духу Болонской декларации. Стандарт, утвержденный Министерством и обязательный для исполнения, есть основания полагать нарушением принципа автономии вуза.
Начать полезно с самого понятия  стандарта. Стандарт в БСЭ определяется как «нормативно-технический документ по стандартизации, устанавливающий комплекс норм, правил, требований к объекту стандартизации и утвержденный компетентным органом». Там же приводится определение стандартизации, принадлежащее ISO, которое гласит: «Стандартизация – установление и применение правил с целью упорядочения деятельности в определенной области на пользу и при участии всех заинтересованных сторон, в частности, для достижения всеобщей максимальной экономии при соблюдении функциональных условий и требований техники безопасности».
Хотя эти две статьи скоррелированы перекрестными сносками, нетрудно видеть, что понятие стандарта толкуется советским автором, а стандартизации – его западным коллегой. При толковании стандарта виден упор на контроль, требования, а при толковании стандартизации – упор на пользу всех заинтересованных сторон, содействие им и т.п.
 На что больше ориентированы  российские образовательные стандарты? Отвлекаясь от специфики образовательной сферы, где, конечно, само понятие стандарта с неизбежностью претерпевает определенные изменения, можно сказать, что в них – в используемых нами ГОС ВПО – есть оба акцента: здесь есть и установка на контроль, требования, и, по крайней мере в принципе, «участие всех заинтересованных сторон» – поскольку стандарты в значительный степени представляют собой плод творчества УМО, а УМО есть профессиональная корпорация, пекущаяся, предположительно, о соблюдении пользы своих членов.
Специфичность ситуации заключается еще и в том, что в то время, когда Министерство образования и академическая общественность размышляют над проблемой разработки стандартов третьего поколения, реальный сектор российской экономики, производство отказываются от традиционного понятия стандарта как такового. ГД РФ принят Закон «О техническом регулировании», который вводит принципиально новую схему обеспечения качества продукции. Обязательные стандарты упраздняются вообще. Закон «вводит два уровня требований к продукции, процессам (методам) производства, эксплуатации, хранения, перевозки, реализации и утилизации: первый уровень – технические регламенты, второй – стандарты» (Томчин 2003: 7). «Технические регламенты, – продолжает наш источник, – принимаются только в целях защиты жизни, здоровья физических лиц, имущества физических или юридических лиц, государственного или муниципального имущества, охраны окружающей среды … а также в целях предотвращения введения в заблуждение потребителей продукции.» В отличие от этого, стандарты носят сугубо добровольный характер (они могут быть международными, национальными и иными): стандарты выступают в качестве обязательств, которые добровольно берут на себя производители.
Представляется, что как дух Болонской декларации, так и дух развития реального сектора российской экономики и его юридического обеспечения требуют от нас радикального пересмотра понятия ГОС ВПО. Хотя формально Закон «О техническом регулировании», конечно же, не может регламентировать сферу образования, сама эта сфера жизненно заинтересована в сущностном (и даже формальном) соотнесении понятий, в значительной степени общих для экономики и образования.
Применительно к образованию есть смысл говорить о неких аналогах технических регламентов. По-видимому, главным образом это требования к кадровому, материально-техническому, информационному обеспечению вузов, а также разного рода гарантии, в том числе социальные, основным сторонам учебного и научно-исследовательского процессов в вузе: обучающимся, профессорско-преподавательскому составу, административно-управленческому и обслуживающему персоналу. Эти требования и гарантии еще недостаточно разработаны, но деятельность в этом направлении ведется. Вполне естественно, что указанные выше требования должны разрабатываться непосредственно под эгидой Министерства образования.
Гораздо сложнее проблема образовательных стандартов. Если исходить из стандарта как добровольно взятого на себя обязательства, учитывая при этом, что стандарты могут быть разных уровней, то картина представляется следующей.
Возможны стандарты конкретных вузов, которые (вузы) принимают на себя обязательство готовить специалистов соответствующего «типа», уровня и качества. Возможны стандарты корпоративные – в рамках ныне действующей системы это реально могли бы быть стандарты, разработанные УМО, которым группа вузов делегирует свои полномочия в вопросах разработки модели выпускника.
Какова возможная роль Министерства образования в такой предполагаемой системе? По-видимому, это роль гаранта адекватности стандарта потребностям государства (именно государства, а не общества, представителем которого Министерство, строго говоря, не является). Гарантируя адекватность стандарта, Министерство предоставляет право соответствующему вузу или группе вузов выдавать диплом или иной сертификат государственного образца. Вуз самостоятельно принимает решение о том, нужно ли ему подкреплять свою репутацию, «дееспособность» и конкурентоспособность гарантиями со стороны государства (в лице Министерства) и, соответственно, выдавать диплом государственного образца – или же предпочтительнее брать всю полноту ответственности на себя (выдавая, соответственно, собственный диплом, а не «диплом государственного образца»).
Возвращаясь к роли Министерства, нужно добавить, что Министерство формирует государственный заказ на подготовку специалистов определенного профиля. Это именно государственный заказ – т.е. заказ, который исходит из обеспечения потребностей государства (оборона, охрана правопорядка, оборонные и иные предприятия, находящиеся в государственной собственности, государственная служба, социальное обеспечение, «бесплатное» медицинское обслуживание и т.д. и т.п.; вероятно, исходными материалами для формирования госзаказа служат заявки других министерств, ведомств, иных государственных организаций). Госзаказ распределяется на конкурсной основе и предполагает особый режим финансирования (следует рассмотреть вопрос о том, не должны ли заинтересованные министерства и ведомства перечислять Министерству образования средства на подготовку специалистов в соответствии с поданными заявками).
Целесообразно рассмотреть вопрос о том, какова могла бы быть процедура заказа со стороны негосударственных организаций, которые в принципе могут как осуществлять свой заказ через Министерство, так и заключать прямые договора с соответствующими вузами.
Помимо обеспечения заказа (заказов), Министерство финансирует государственные вузы, исходя из нормативов, определяемых законодательной властью. В этом случае налогоплательщики через федеральный бюджет (при возможном участии бюджетов иных уровней) реализуют свое конституционное право на получение (на конкурсной основе) бесплатного высшего профессионального образования.
Наконец, физические лица, не претендующие на госбюджетные места в государственных вузах, но готовые оплачивать свое образование в вузе, также зачисляются на специально для этого выделенные места с заключением индивидуальных прямых договоров-контрактов с соответствующим государственным вузом. Аналогично осуществляется прием обучающихся в негосударственные вузы.

D. Что может предложить Россия западному сообществу в области высшего образования?

D.1. Принцип фундаментальности образования
Россия заслуженно гордится фундаментальностью своего высшего образования. Но что такое фундаментальность в данном контексте? По-видимому, говоря о фундаментальности, реально имеют в виду три разных, хотя и взаимосвязанных, аспекта.
Первый заключается в том, что студент постигает основополагающие законы своей науки, он должен видеть, на каком фундаменте стоит здание науки – а не просто применять готовые формулы, не задумываясь об их происхождении. Не должно быть ситуации, которую основатель математической статистики Фишер шутливо обрисовал так: «Все верят в законы математической статистики. Но теоретики полагают, что эти законы выведены эмпирически, а представители прикладной науки – что законы установлены путем теоретических выкладок».
Второй аспект заключается в иерархизированности знания: в дисциплинах учебной программы выделяется своего рода концептуальное ядро. Наконец, третий аспект – это неразделимость образовательного и научного процесса. Не только каждый преподаватель одновременно является ученым, неся в аудиторию собственным трудом добытое знание, но и каждый студент приобщается к научной работе.
Сохранение так понимаемой фундаментальности образования – абсолютно необходимое условие при любых модернизациях. Этот принцип мы можем и должны активно вводить в «болонский контекст».
Правда, не следует преувеличивать различия между западноевропейской и российской системами: у них общие корни, и гумбольдтовский лозунг единства образования и науки отнюдь не чужд Западу. Более того, этот принцип так же стар, как сами университеты. Уже применительно к ситуации XII века, когда и зарождались первые университеты, Жак Ле Гофф пишет: «Он (преподаватель) признает необходимую связь между наукой и преподаванием. Он уже не считает, что знания нужно просто копить, но убежден в том, что накопленное следует пускать в оборот» (Ле Гофф 2003: 54). Но, может быть, эти заветы и впрямь укоренились на российской почве больше, чем где-либо, и мы «более западноевропейцы, чем западноевропейцы». Как бы там ни было, в своем сближении с Западной Европой мы должны всячески культивировать фундаментализацию высшего образования.
D.2. Гуманитарная компонента высшего образования
Изучение учебных программ целого ряда западных вузов свидетельствует, что в программах негуманитарных (особенно инженерных) специальностей гуманитарная компонента представлена достаточно случайными наборами курсов или даже не представлена совсем. Можно считать, что с этой точки зрения российские программы отличаются в лучшую сторону, и мы можем предложить нашу практику если не в качестве готового образца (многое еще нуждается в дополнительном осмыслении и модернизации), то как материал для изучения. Мы исходим из убеждения в том, что существует целый ряд важнейших функций образовательного и воспитательного характера, которые могут быть реализованы только за счет наличия в учебном плане адекватно представленного блока гуманитарных и социально-экономических дисциплин. Рассмотрим основные из этих функций.
1. Для студента чрезвычайно полезно знакомиться с историей своей науки, с ее основными персонажами, героями и, возможно, антигероями, видеть эту историю как борьбу идей и, возможно, личностей. Следует изучить вопрос о включении в соответствующие курсы разделов наподобие «Великие физики», «Великие историки» и т.п. Такого роды разделы будут совмещать естественнонаучный и гуманитарный подходы, выполняя как образовательные, так и воспитательные функции.
2. Естественнонаучные дисциплины воспитывают у студента навыки логико-дискурсивного мышления. В целом же любое образование должно быть нацелено на умение решать проблемы в определенной области, а проблемы решаются не только (часто не столько) посредством логического анализа: чрезвычайно важны здесь эвристические подходы, умение использовать метод аналогии, зачастую – умение видеть анализируемый объект и даже проблему в качестве целостного образа.
Но образное мышление, аналогические переносы и т.п. – это как раз «законная» сфера гуманитарных наук. Точнее: сами по себе гуманитарные науки – будучи науками – во многом делят с науками естественнонаучными обычный методологический инструментарий, используют метод эксперимента, подвергая экспериментальные данные математико-статистической обработке, и т.п.; но объекты, предметы гуманитарных наук, в силу их отличия от объектов наук естественнонаучных, как правило, требуют применения и иных методов, связанных с использованием прототипического подхода, эвристических процедур и т.п. Иными словами, приобщение к гуманитарной науке вводит студента в сферы, связанные с иными объектами и, соответственно, иными подходами. Но это своего рода «антропные» подходы, которые обогатят понимание и естественнонаучных объектов аналитиком-человеком (у которого, в отличие от компьютера, поиск решений отнюдь не сводится к строго упорядоченной цепочке ходов и перебору вариантов), расширят исследовательскую палитру будущего специалиста.
Можно сказать – и это не будет преувеличением – что приобщение к гуманитарным наукам способствует развитию творческих потенций. Специалисты в области изучения функциональной асимметрии головного мозга человека пришли к выводу, представляющемуся (лишь представляющемуся) парадоксальным: человек выделяется из животной среды аналитическими способностями, ассоциированными с работой доминантного полушария головного мозга (в норме ответственного также за основные речевые функции), но один индивид отличается от другого преимущественно развитием и активностью субдоминантного полушария, связанного с холистскими стратегиями, базирующимися на образах, а не на аппарате логических понятий.
Можно утверждать, что в известном смысле само творчество как таковое носит в значительно части гуманитарный характер. Гуманитарные науки – это прививка творчества. По словам акад. А.Болибруха, лауреата Гос. премии РФ по науке и технике, «в математике громадное значение имеет интуиция. Путь к открытию – цепочка сложных ассоциаций, а искусство развивает ассоциативное мышление» («Известия» № 32 (65) от 6 сент. 2002 г.). В определенной степени интуицию, образное мышление развивают и гуманитарные науки.
3. В современных гуманитарных науках акцент делается на том, что человек живет в мире семиосферы – в мире знаков, в мире текстов. Успешность деятельности современного человека в очень значительной степени зависит от того, насколько он «текстоспособен»: способен порождать тексты, доступные для других, потенциально воздействующие на других, и способен адекватно воспринимать тексты, порождаемые другими. Даже самый блестящий специалист в своей области не может реализоваться, если он не обладает «текстоспособностью» в указанном смысле. Школа должна давать общие коммуникативные навыки как в родном, так и в иностранном языке (чего она, к сожалению, чаще всего не делает). Вуз должен учить максимально точно извлекать смысл из специального текста и максимально адекватно воплощать в тексты «собственный» смысл, также в профессиональной области.
В настоящее время многие программы включают в свой учебный план рекомендуемый курс ГСЭ «Русский язык и культура речи». Существующие варианты этого курса в абсолютном большинстве известных нам случаев не обеспечивают задачи, указанные выше. Все существующие программы нуждаются во введение специальных курсов семиотико-коммуникативного характера. Такой курс лишь в минимальном объеме должен формировать у студента теоретические представления о базовых концептах семиотики и коммуникации. Его главная цель – создавать полноценную среду профессионального общения, как устного, так и письменного. Это могут быть лекции, читаемые студентами (с их последующим анализом), более широкое введение в практику составления рефератов (опять-таки – не просто с получением оценки, выставленной преподавателем, но и с обсуждением, устным и письменным). Формы могут быть разнообразными, как и название такого курса (скажем, «Основы профессиональной коммуникации»). Как представляется, он мог бы заменить собой курс «Русский язык и культура речи».
Заметим, что такого рода курс попутно способствовал бы также становлению профессиональной этики.
Таковы лишь основные соображения, говорящие в пользу наличия значимой гуманитарной компоненты во всех без исключения учебных программах (хотя, вероятно, ее содержание и объем могут варьировать в зависимости от направления подготовки). Российская высшая школа накопила на сегодня немалый опыт в этом отношении, и есть все основания полагать, что дальнейший анализ проблемы и введение в общую практику результатов анализа должны осуществляться совместно со странами, входящими в Болонский процесс.
D.3. Факультативные курсы
Как известно, учебные программы российской высшей школы включают курсы трех типов: обязательные, элективные и факультативные. Последняя категория как будто бы не представлена в западных вузах. И здесь российская практика представляется предпочтительнее и заслуживающей распространения. Дело в том, что наличие в программе факультативных курсов дает возможность в существенно большей степени реализовать принцип индивидуализации обучения. Факультативные курсы фактически существуют для более «сильных» и мотивированных студентов. Изъятие этих курсов из программы приводит к усреднению уровня подготовки и к невозможности для одаренных студентов в полной мере реализовать свой потенциал.
D.4. Дистанционное обучение
Выше уже говорилось о ширящемся распространении в мире дистанционного обучения. Здесь надо упомянуть о еще одном аспекте этого феномена. Использование метода дистанционного обучения резко расширяет аудиторию обучающихся. Если при определении преподавательской нагрузки учитывать не только объем в часах, но и соотношение числа обучающихся к числу студентов, то это может оказаться существенным при решении проблемы сохранения преподавательских кадров в условиях надвигающегося демографического спада (например, в 2003 году в Воронежской области было 23400 выпускников 11-х классов, а в 2009 их ожидается всего 12000; общее число выпускников школ, по прогнозам, будет меньше, чем количество бюджетных мест в вузах).
Российские вузы и их консорциумы могли бы попытаться экспортировать образование с использованием дистанционных методов.
По крайней мере, в США наблюдается для этого благоприятная ситуация. По прогнозам Департамента образования США, в следующие 10 лет число молодых людей в возрасте 18-24 лет вырастет с 27,3 млн. до 30,5 млн. человек. В результате абитуриентов в американских вузах станет больше на 16%. Учитывая постоянно растущее в США (и в Западной Европе) число лиц, стремящихся получить высшее образование (что объясняется в значительной степени материальными причинами: известно, что бакалавр, выпускник колледжа получает за всё время своей рабочей деятельности на 1 млн. 160 тыс. долларов больше, чем не имеющий высшего образования), а также принимая во внимание соотношение стоимость/качество обучения в вузе, можно было бы надеяться переориентировать часть американских и западноевропейских абитуриентов и выпускников прошлых лет на российские «образовательные рынки». Одновременно это было бы распространением отечественных традиций в области высшего образования. Разумеется, для этого необходима очень большая работа по созданию соответствующих технологий, электронных учебных материалов, а также широкая сеть языковой подготовки преподавателей.

E. Каковы экономические последствия включения России в Болонский процесс?

Интеграция России в общеевропейское образовательное пространство сопряжена, конечно, с немалыми затратами. Однако, строго говоря, абсолютно преобладающая часть этих затрат не вызвана именно «болонскими» требованиями. Как неоднократно уже было замечено, принципы Болонского процесса в целом укладываются в программу модернизации высшего профессионального образования, намеченную Министерством образования РФ и академическим сообществом. Соответственно «болонские» затраты – это в абсолютном большинстве своем затраты на модернизацию российской высшей школы.
Среди них можно отметить:
-              финансирование переработки учебных программ и планов;
-              обеспечение академической мобильности как студентов, так и преподавателей;
-              раздельное финансирование бакалавриата и магистратуры в необходимых объемах;
-              проведение семинаров (в первую очередь – в федеральных округах) по разъяснению принципов Болонского процесса и участия в нем России;
-              научно-методическое обеспечение процессов, связанных с интеграцией России в общеевропейское образовательное пространство.
К перечисленному нужно прибавить и «собственно болонские» статьи расходов. Руководство Болонского процесса, его Совет проводят каждый год не менее 12 так наз. «болонских событий» (Bologna events) и некоторое количество других мероприятий более узкого характера (Bologna-related events). На таких встречах обсуждаются важнейшие проблемы формирования общеевропейского образовательного и исследовательского пространства. Регулярно (раз в квартал) собирается в разных европейских городах Bologna Follow-up Group, в которую теперь входят два представителя России. Если российские представители не будут участвовать в работе всех этих мероприятий, это фактически поставит под сомнение реальность участия Российской Федерации в Болонском процессе. Участие же, естественно, предполагает определенные расходы, и Министерству образования следовало бы предусмотреть в своем бюджете расходы на международные мероприятия, упомянутые выше.

F. Какова связь реформирования российской высшей школы по Болонскому образцу с довузовским и послевузовским образованием?

Нет сомнения в том, что оптимален вариант, когда существует сквозная образовательная программа с указанием градаций, соответствующих тем циклам, полное освоение которых предполагает либо «выпуск в свет» с возможностью занятия той или иной социально-профессиональной ниши, либо переход к следующему циклу. Сквозная программа должна, естественно, согласовывать «входы» и «выходы» последовательно соединенных циклов. Особенно это важно для перехода от цикла, отвечающего среднему образованию, к циклу высшего образования. На сегодняшний день такой согласованности нет. Применительно к российской ситуации определенные надежды вселяет здесь переход к профильному обучению.
Существует, между тем, предложенная ЮНЕСКО система ISCED, в рамках которой устанавливается общая схема соотношения образовательных уровней. В этой системе признаются следующие образовательные уровни:
·                                       нулевой уровень – дошкольное (div-primary) образование;
·                                       1-й уровень – начальное образование, или первая стадия основного (basic) образования;
·                                       2-й уровень – первая стадия среднего образования (lower secondary level), или вторая стадия основного образования;
·                                       3-й уровень – вторая стадия (upper secondary) среднего образования;
·                                       4-уровень – послесреднее образование, не являющееся высшим (post-secondary non-tertiary education);
·                                       5-й уровень – первая стадия высшего образования;
·                                       6-й уровень – вторая стадия высшего образования.


Первые славянофилы И.В.Киреевский, А.С.Хомяков, С.П.Шевырев и другие пред­ставители российской интеллигенции вы­двинули и активно отстаивали идею вос­питания "цельного человека", сочетающего в своей образованности народно-православ­ные черты характера на то, что присуще человеку вообще. С.П.Шевырев, став во главе кафедры педагогики в Московском университете, основной задачей воспитания считал "возвышение духовное", а не на­полнение учащихся прикладными знани­ями. Он отстаивал идею развития в ре­бенке "внутреннего человека", в котором существует единство общечеловеческого и национального, русского начала.
Мыслители, которых принято называть "западниками", были позитивистами и вы­ступали за развитие русской педагогической науки и образования по моделям. Исторически отработанным в Западной Европе. При этом зачастую негативные тенденции, например прагматические, про­явленные в развитии европейской систе­мы, подвергались критике. Отсюда при­надлежность к "западникам" тех или иных выдающихся философов и деятелей образования России XIX в. может быть обозначена с известными оговорками и ограничениями. Но все же становление и развитие образования в России осуществ­лялось в условиях антиномичного, дуаль­ного социально-культурного пространства рус­ской культуры, обусловливая необходимость поиска универсализующей духовности как фактора, способствующего преодолению противоречий существования различных философских ориентации. Таким объединя­ющим "западников" и "славянофилов" на­чалом стал философский принцип антро­поцентризма.
Проблемы полноты и целостности, не­раздельности человеческой личности, высо­кий этический пафос размышлений о че­ловеке оказываются общими для всей рус­ской философской антропологии XJX в. Славянофилы и западники ориентируются на бытие индивида в мире абсолютных ценностей. "Идея человека" пронизывает, центрирует русскую философию XIX в. Во всех различных течениях русской мыс­ли можно найти утверждение о том, что человек в своей индивидуальности — нравственная ценность высшей иерархи­ческой ступени. Без сомнения, эта кон­станта русской философской мысли опре­делила гуманистическую направленность  школы, ее нравственный дух, почитание в ребенке человека, личности, индивидуальности.
Не менее важной стороной универсализующей духовности стала идея утвержде­ния православия как "всечеловеческой ре­лигии", воплощающей всеобщие принципы любви и братства, принцип соборности, противоположный внешнему подчинению, характерному для католического прихода. Изначально под соборностью подразумева­лось свободное единство основ церкви в деле совместного понимания правды и совместного поиска путей спасения. Одна­ко феномен соборности адекватно отражал тенденции развития и русской общины, и русского общества, и русской культуры (В.С.Соловьев,  С.Л.Франк,  А.С.Хомяков, Л.П.Карсавин  и др.).
Соборность — это ценностно-смысловые ориентир развития  школы, озна­чающий ее целевую направленность на воспитание человека, укорененного в общине, умеющего сочетать индиви­дуальное и общественное, это среда школы, основанная на совместной жизнедеятельности детей и взрослых, пе­дагогов и родителей, это духовное едине­ние школы и социума, это религиозно-нравственное единство образовательного сообщества, национальный идеал жизне­деятельности   школы.
Онтология аксиологических констант рус­ской философии антропоцентризма соотно­сима с феноменом "русского комизма", теоретики которого рассматривали человека как субъекта, ответственного за состояние жизни не только на Земле, но и в Кос­мосе. Своим поведением, нравственностью, отношением к природе человек определяет и свой путь, и жизнь космического цело­го, утверждал К.Э.Циолковский.
Учение В.И.Вернадского о ноосфере ра­зума и переходе биосферы в ноосферу, Н.Ф.Федорова об "общем деле" как "вне­сении в природу воли и разума", идея всеединства В.Соловьева, общие для всех космистов идеи преображения мира как смысла человеческой жизни, направленно­сти творческих усилий человека на дости­жение антропоприродной гармонии, по­строение глобальной цивилизации как еди­ного социально-природного комплекса не только заложили основы нового типа научного мышления, но и оказали несомненное влияние на тип образованности русского человека, определив в качестве ее харак­терной черты — открытость миру, культу­ре, природе, общечеловеческим ценностям.
Итак, русская философская мысль вто­рой половины ХХ в. выявила характер­ные особенности историко-культурного суб­страта отечественного образования. Инва­риантными идеями конкретно-исторических концепций российской национальной шко­лы выступают: понимание человека как вселенской сущ­ности (антропоцентризм, антропокосмизм), как разумно-свободного существа, способ­ного внести ноосферное начало в жизнь Земли и Космоса;
•   утверждение православия в качестве все­ленской религии, способной быть моральным регулятивом в отношениях человека с Космосом, природой, людьми, придать духовные смыслы человеческой жизни;
•   осмысление феномена соборности как основного парадигмального принципа жиз­недеятельности  человека,  православной церкви, русской общины, и шире, русского общества, русской культуры: как прояв­ления истинного коллективизма, единения, единства человека и человеческого рода;
•   обоснование основных сфер жизнедея­тельности человека —  познания,  труда, регуляции природы  как условий сохране­ния и развития человеческой цивилизации и жизни человека на Земле.
Отражая общую духовную настроенность российского общества второй половины XIX — начала XX вв., философская мысль оказала влияние на развитие куль­турно-образовательного идеала и практики деятельности   школы, что под­тверждает анализ философско-педагогических воззрений выдающихся российских педагогов и деятелей   школы.
Особую роль в развитии отечественного образования сыграл К.Д.Ушинский, в тру­дах которого были рассмотрены теорети­ческие основы становления и развития народной школы в России, что имеет принципиальное значение для понимания специфики образовательных процессов в   школе. Применительно к России К.Д.Ушинский выделил три основных принципа воспитания: христианская духов­ность, народность и научность.
На основании этих принципов К.Д.Ушинским обоснована концепция на­родности образования, в которой получили развитие идеи о необходимости опоры об­разования на воспитательный идеал наро­да; об укорененности школы в народную среду, "русскую почву"; о демократической организации образовали, которое должно не насаждаться сверху, а быть собствен­ным делом народа; о педагогическом "ре­ализме" в отношении содержания образо­вания, его связи с потребностями народ­ной жизни; о внесении гуманистического начала во все виды образования и обес­печении синтеза его гуманитарного и ес­тественнонаучного компонентов; о влиянии образования на духовное развитие народа и улучшение его жизни.
Концепция народности образования на­шла дальнейшее развитие в оригинальной педагогической системе С.А.Рачинского, который считал, что личность ребенка формируется с помощью трех важнейших начал: национального характера, веры и просвещения. Воспитательная задача шко­лы, утверждал он, состоит в том, чтобы развить в детях те духовные сокровища, которыми богата душа русского народа. Воспитательные задачи   школы были обоснованы им как приоритетные. В их числе на первое место поставлено вос­питание нравственности и способностей к творчеству.
Цельная системообразующая концепция воспитания личности, основанная на прин­ципах народности, природосообразности, гуманизма, нравственности, составляет ядро педагогических воззрений Л.Н.Толсто­го. Идея народности сочетается в ней с идеей свободы. Свободное воспитание — необходимое условие истинного духовно-нравственного и творческого развития ре­бенка. Основу русской педагогики Л. Н. Толстой видел в культурно-исторических тра­дициях народа, языке, вере, нравственном самосовершенствовании личности.
Воспитание свободной творческой лично­сти составляет основу "космической педа­гогики" К.Н.Вентцеля, в которой идеи кос­мизма органически сочетаются с идеями индивидуальной свободы и культа ребенка как гражданина космоса и субъекта инди­видуальной жизни, обладающего нрав­ственным самосознанием, способного к нравственному саморазвитию, духовному обогащению своей личности путем освое­ния общечеловеческой и национальной культуры.
Анализ философских педагогических воз­зрений выдающихся деятелей российской педагогики о народности образования поз­воляет проследить путь движения педаго­гической мысли в направлении раскрытия смыслов образования в русской нацио­нальной школе и обоснования условий, обеспечивающих развитие творческих лич­ностей, способных к сохранению ее куль­турно-исторических традиций и созданию культурных форм народной жизни. В пе­дагогической теории и практике выдающихся деятелей российского образования дано глубокое обоснование причинам народности, природной сообразности, культурно сообразности, религиозной нравственности. Школа получила окончательное обоснование как школа народная, будучи продуктом исторической жизни народа, отражая мировосприятие, миросозерцание народа, его представления о ценностях и идеалах, воспитывая у учащихся типичные черты народного характера и обогащая духовный опыт народа.
Современная школа  рассматривается как наследница культурно-педагогической традиции, заложенной деятелями   образования и известными педагогами второй половины XIXв. Смысл этой традиции и выражает понятие "народная школа".
Основная проблема развития школы всегда состояла в противоречии между ее уникальным народным духом, общественным характером жизнедеятельности, открытостью социуму и официальным содержанием ее деятельности, предписываемым "сверху", т.е. государственным характером управления, направленным на ее унификацию. Преодоление этого противоречия не всегда происходило в пользу школы, поэтому ей приходилось постоянно как бы самовозрождаться, утверждать свою миссию, ценности и цели. Процессу становления и саморазвития школы как уникального образовательного института способствовало осознание учителями, родителями, учащимися, сообществом ее ценностей, т.е. тех образцов культурно-исторической жизни народа, на воссоздание которых была направлена ее деятельность.
В  советский  период  гуманистические ценности и смыслы школы  претерпели глубокую трансформацию, обусловленную идеологическим и партийным диктатом. Ключевой задачей реформы образования в постсоветский период стало его возвращение в контекст общечеловеческих и национальных ценностей. Применительно к          школе это означает возрождение и воссоздание духовности и культуры, чувства хозяина, превращение                школы в действительный фактор развития
социума и духовной жизни народах Социологическое исследование, в целях выявления ценностно-смыс­ловых основ современной        школы, указывает на большой расхождения в путях ее развития, высказанных основны­ми субъектами образовательного процес­са — родителями, учителями, учащимися, которым предстоит в совместной работе
восстанавливать и возрождать ценностно-смысловые основы школы, ее
культурно-историческую миссию, традицио­нализм народной школы.
Для консолидации их усилий необходим обратиться к такой неизменной духовной константе образования, как его ментальность, считая, что именно в ней воплощаются характерные черты национального бытия народа и создаваемых им форм образования и духовного развития. И поэтому воссоздание ментального образовательного пространства станет консолидирующим фактором в развитии современной школы как школы национальной, воплощающей дух и культурно-образовательные традиции русского народа.
Анализ историко-педагогических проблем развития народной    школы России приводит к мысли, что ментальность как категория историческая и философская лежит в основе национально осмысленных педагогических теорий, концепций, систем. Следовательно, изучение ментальности образования приобретает особую актуальность в современной социально-культурной ситуации, так как его реформирование должно учитывать следующие аспекты:
первый — на  какие  ментальные  конструкты  можно опереться,  модернизируя социальную жизнь, сферу образования в ее соотношении  с образами жизни;
второй — какие новации в системе образования как сферы социальной жизни будут успешными или нет в силу присутствия устойчивости определенных ментальных структур. Под менталитетом в контексте данного исследования понимается система фундаментальных ценностей, культурных традиций и норм поведения, которая явным и неявным путем, передаваясь из поколения в поколение, стала основой формирования национального образа жизни, национального видения мира. Если менталитет — понятие, характеризующее образ жизни нации, социальной общности, то ментальность — понятие, отражающее отношение к менталитету отдельных людей, проявления менталитета в их бытии, привычных формах поведения и отношений, В менталитете содержится нечто традиционное, составляющее ядро, а к нему со временем приживается новое, которое, в свое время и в свою очередь, превращается в традицию. Определение содержания этого ядра — ключ к пониманию многих социальных процессов, основа для прогнозов и ожиданий, для успешности социальной практики, К числу наиболее характерных черт ментальности крестьянской жизни и крестьянского самосознания можно отнести: особое отношение к земле, природе, открытость         социума, доверительность человеческих отношений, общинность, заботу о каждой семье и каждом члене общины и др. взаимопомощи, взаимовыручке в неблагоприятных погодных условиях.
Этим подтверждается миссия школы — быть школой народной, создаваемой и управляемой народом, выражающей общенародные ценности и цели, связанной с культурой народа, помогающей народу в решении важных проблем жизни, сохраняющей ментальные черты, традиции и создающей новые формы культурной жизни народа.
Рассматривая взаимоотношения, что  ее школы и народа, можно считать важнейшая функция  заключается в сохранении русского  народа как самобытного этноса.
Известно, что этнос — это межпоколенная группа людей, объединенных длительным совместным проживанием на определенной территории, общим языком, культу рой, самосознанием. Народ характеризуется единством происхождения, обычаев, языка и уклада жизни, особым общественным духом. Раскрывая сущность последнего, философы утверждают, что дух — это орган коллективного единства, откликающийся как рефлектор но невольно, так и творчески сознательно на события народной жизни (Г.Шпет). Дух выступает и как хранилище самой разнообразной информации, опыта и ценностей, т.е. кол­лективное достояние людей, живущих в том или ином обшестве (П.И.Смирнов), Важнейшие единицы хранения — ценно­сти, знания и нормы, благодаря которым дух управляет поведением людей, оценива­ет происходящие в обществе события, дает импульс развитию.
Свои  функции   школа может выполнить только через воспитание у уча­щихся черт национального характера. На­циональный характер — это генотип плюс культура, т.е. это сочетание взаимо­влияния того, что человек получает от природы, и того, к чему он приобщается в процессе жизни и образования. Хотя многие исследователи, изучавшие феномен русского характера, отмечают его загадоч­ность и непознанность, общими усилиями ученых определены наиболее типичные его проявления: душевная щедрость, человеч­ность, религиозная нравственность, дарови­тость, стремление к воле, преобладание иррационального, эмоционально-чувственного отношения к жизни и др.
Разумеется, не все названные черты адекватны современной жизни, которая требует - от человека проявлений рацио­нальности, ответственности, повышенной социальности и других черт, характерных в большей степени для западноевропейско­го типа личности, чем для русского чело­века. Однако это говорит лишь о необхо­димости педагогической коррекции, но не отрицает сущностную основу национально­го характера.
Особенностью русского человека по пра­ву признается и такая важная черта, как стремление жить, ориентируясь на высо­кую идею. Русский человек, отмечал Ф.М.Достоевский, это "человек с идеей". С этой чертой национального характера связаны поиски особой русской идеи, смысла жизни, истории, судьбы России. Такой идеей„для современной школы  можно  считать  духовное возрождение восстановление нравственных и бытийных  основ  жизни, придание ей нового качества, адекватного цивилизованным формам развития хозяйственного производства  и социума.





В целом распространение в Западной Европе двухуровневой системы оказывается весьма значительным. По опросам 2003 года, третья часть вузов в странах, подписавших Болонскую декларацию, практиковали эту систему уже до подписания Декларации, еще 21% ввели ее в результате подписания Декларации и более 36% заявили о своих планах перехода к такой системе. Лишь 7.5% сообщили, что они в ближайшем будущем не намерены переходить к новой системе.
В масштабах Европы, впрочем, 7.5% вузов неверно было бы счесть пренебрежимой величиной; к тому же 36%, как мы только что видели, еще только планируют реформу своих образовательных программ. В связи с ситуацией, кратко описанной выше, кажется необходимым сделать несколько замечаний. С одной стороны, Болонская декларация, как хорошо известно, не налагает каких бы то ни было абсолютных обязательств (кроме естественного обязательства сделать национальные системы образования прозрачными и сравнимыми) и ничего не запрещает. С другой стороны, сохраняющаяся пестрота в устройстве образовательных систем делает их сравнение затруднительным, вносит существенный элемент неопределенности в вопрос об использовании обладателей разных академических степеней на рынке труда.
Можно также заметить, что именно в тех странах, где академическое сообщество вузов в наибольшей степени проявляет сомнения в целесообразности перехода на новую систему (Франция, Норвегия), Законодатель (или соответствующий орган исполнительной власти) наиболее решительно и радикально устанавливает сроки такого обязательного перехода. Думается, что оптимальная стратегия – «посередине». Если конкретные исполнители, работники вузов не приняли новую систему как свою, есть сомнения в том, что они будут энергично и эффективно проводить ее в жизнь. Поэтому путь «верхушечной революции» едва ли оптимален. Но и бесконечное затягивание реформы явно не принесет желаемых плодов, будет создавать концептуальное и социальное напряжение. Поэтому, как уже говорилось выше, следовало бы максимально интенсифицировать аналитическую и разъяснительную работу там, где сохраняется «сопротивление» принципам Болонской декларации, закрепляя законодательно новые «настроения» академического сообщества.
Западноевропейское сообщество продолжает интенсивную работу по совершенствованию концептуального аппарата и организационных мероприятий, связанных с дальнейшим развитием парадигмы «бакалавр-магистр». Особо стоит отметить рекомендации конференций в Хельсинки, посвященной магистратуре (март 2003 г.) и в Копенгагене (Qualification Structures and Innovation, март 2003 г.). Процитируем некоторые из этих рекомендаций: «Программы бакалавриата и магистратуры должны описываться применительно к содержанию, качеству обучения и результатам на выходе, а не только с точки зрения срока обучения или иных формальных характеристик. <…> Магистерская программа в типичном случае предполагает 90 – 120 кредитов, минимум же составляет 60 кредитов. Поскольку типы программ в бакалавриате варьируют, программы магистратуры также должны обладать достаточной гибкостью. <…> В некоторых областях могут сохраняться одноуровневые программы, ведущие к получению магистерской степени» (Reader 2003: 73-74).
Эти рекомендации, сформулированные конференцией в Хельсинки, ценны признанием вариабельности программ – разумеется, при полном сохранении принципа прозрачности и сравнимости. Безусловно, следует согласиться с тезисом о вторичности проблемы срока обучения, которая неправомерно выходит на первый план во многих дискуссиях.
Еще один важный пункт, на сей раз из рекомендаций указанной выше конференции в Копенгагене, представляется существенным и заслуживающим поддержки: «На каждом уровне, системы квалификаций должны описывать… результат обучения в терминах  трудоемкости, уровня, качества, результатов и профиля. Система квалификаций Общеевропейской образовательной зоны должна описывать эти квалификации в родовых терминах (например, “первая степень”, “вторая степень”), предпочитая такого рода обозначения тем, что приняты в тех или иных национальных системах (бакалавр, магистр)» (Reader 2003: 75).

 Бакалавриат - магистратура и рынок труда

Известно, что в тех странах, где система «бакалавриат-магистратура» не имеет исторических традиций (Германия, Франция), выпускники с дипломом бакалавра испытывают определенные трудности с трудоустройством. Работодатель просто не знает, чему соответствует непривычная степень, каков ее компетентностный «вес». Это служит нередко аргументом для противников Болонского процесса, которые тем самым выступают как «защитники интересов» выпускников вузов.
Кроме того, возникают и вопросы по существу: какой должна быть подготовка бакалавров и магистров и кто должен определять это? Такого рода вопросы специально обсуждались на конференции EUA в Саламанке (2001 год). Как на этой конференции, так и на других форумах сталкивались разные точки зрения – в частности те, что можно обозначить как «рынкоцентрическая» и «наукоцентрическая». Сторонники первой утверждают, что программа подготовки, по крайней мере, бакалавров должна определяться прежде всего работодателем. Именно работодатель является «потребителем» данного «продукта» и именно работодатель, соответственно, должен определять его параметры. Иначе выпускника придется переучивать на производстве (в широком смысле), что, разумеется, экономически невыгодно. Согласно опросам 2003 года, 91% ректоров западноевропейских вузов если и не становятся полностью на эту точку зрения, то признают возможность успешного трудоустройства выпускников важным аспектом и готовы учитывать этот аспект при разработке учебных программ, а для 56% ректоров данный аспект выступает в качестве исключительно важного. В некоторых странах, в частности в Италии, эту точку зрения поддерживает Законодатель, который обязывает вузы учитывать потребности местного рынка (ср. «региональный компонент» в российских учебных программах).
Сторонники второй точки зрения, обычно это представители исследовательских университетов, полагают, что лишь представители мира науки в состоянии решить, каким должно быть содержание подготовки бакалавра (тем более – магистра). Нельзя, согласно таким представлениям, идти на поводу у сиюминутных потребностей рынка, нужно готовить выпускника на перспективу, знание которой – прерогатива науки. Мы вернемся к данному вопросу в Разд. 2 в контексте проблемы фундаментальности образования. Пока же отметим, что и в Конвенции Саламанки, и в последующих документах (см. особенно EUA Quality Culture Project… 2003) наметился компромисс между двумя подходами (с нашей точки зрения, более внешний, формальный), согласно которому академическое качество, параметры которого устанавливаются вузом, и пригодность к использованию на рынке труда – это разные грани интегральной компетентности; при этом различие между программой бакалавра и магистра сводится к степени специализированности подготовки.

Совместные (joint) академические программы и степени

Уже Болонская декларация и, далее, Пражское коммюнике упоминают желательность практики, когда обучающийся занимается по программам, совместно выработанным двумя или более вузами, и получает, соответственно, «совместную» степень. Эта проблема специально обсуждалась семинаром в Стокгольме (Seminar on Joint Degrees 2002) и Мантуе, ей посвящен обзор Тауха и Раухваргеса (Tauch, Rauhgvarges 2002), одна из секций Берлинской встречи министров образования (сентябрь 2003 г.) также была посвящена такого рода программам.
По мнению многих, совместные программы можно считать своего рода квинтэссенцией Болонского процесса: они принципиально построены на сотрудничестве национальных образовательных учреждений, не могут быть реализованы без обеспечения мобильности обучающихся, пусть даже виртуальной, качество контролируется всеми участниками проекта и т.д.
Совместные программы наиболее популярны в области экономики и бизнес образования, а также в юриспруденции и менеджменте. Большинство программ появляются на уровне подготовки PhD, в значительно меньшей степени они представлены на магистерском уровне и совсем мало – на уровне бакалавриата.
Существует несколько разновидностей совместных программ и степеней, что в значительной мере определяется национальным законодательством. Так, законодательство Великобритании и Италии (и только этих стран) разрешает вузу одной страны присваивать академическую степень и выдавать соответствующий диплом или сертификат от имени двух (или более) вузов (двух или более стран), специально это оговаривая. Иначе говоря, степень при этом присваивается одна, но она «обеспечена» двумя вузами и двумя образовательными системами. Более обычна практика, когда результатом освоения совместной программы выступает присвоение двух степеней (double degree). Наконец, ограниченно используется практика, когда присваивается одна, но совместная степень, т.е. два вуза на равных правах выступают «источниками» присуждаемой степени. В ряде случаев для обучения по совместным программам организуются особые учебные заведения (например, French-German University, Italian-French University, Danish-Swedish Хresund University).
В большинстве стран существуют серьезные правовые затруднения для реализации совместных программ – начиная с того, что во многих странах закон не разрешает обучающемуся быть зачисленным в более чем один вуз одновременно. В некоторых странах требуется, чтобы обучающийся не менее половины своей учебной нагрузки получил в своей стране и там же защищал свою выпускную квалификационную работу. Наконец, в ряде стран законодательно определяется язык обучения (вероятно, крайним случаем следует считать практику Бельгии, где Закон о высшем образовании Фландрии, принятый совсем недавно – в апреле 2003 года, – не разрешает совмещать франкоязычное и фламандско (голландско) язычное обучение, тем самым ставя барьер на пути реализации совместных программ даже внутри одной страны (впрочем, существует Dutch-Flemish Hogeschool).
В настоящее время предлагается установить следующие критерии причисления программ к разряду совместных (Trends III: 78-79):
·             программы разрабатываются и утверждаются более чем одним вузом;
·             обучающиеся, которые осваивают совместную программу, должны часть (части) программы осваивать в вузах-партнерах;
·             пребывание обучающихся в вузах-партнерах должно быть сравнимым по времени;
·             время пребывания в вузе-партнере и сданные там экзамены засчитывается автоматически и без изъятий;
·             преподаватели одного из вузов-партнеров должны участвовать в преподавании также и в другом вузе, они совместно разрабатывают соответствующие программы и создают совместные комиссии для приема студентов и принятия у них экзаменов;
·             в результате полного освоения программы обучающемуся могут быть присвоены степени всех вузов-партнеров или одна совместная степень.
Любопытно, что отношение министерств стран Западной Европы к практике введения совместных программ (присвоения совместных степеней), с одной стороны, и вузов, с другой, отличается. Только 20% министерств придают такого рода программам и степеням существенное значение (это министерства Италии, Лихтенштейна, Португалии, Румынии, Швеции, Турции и Великобритании), в то время как среди вузов треть считает эти программы очень важными и еще 42% – достаточно важными.

 Проблемы докторантуры (=аспирантуры)

Лишь сравнительно недавно (практически после конференции в Граце в рамках Болонского процесса стал интенсивно обсуждаться вопрос о докторантуре (PhD studies) – хотя надо упомянуть, что уже в системе ISCED-97 аспирантура фигурирует как высший (шестой) уровень в общей классификации образовательных программ. Предлагается «встроить» докторантуру в общую систему академических степеней – третью степень (после бакалавриата и магистратуры). Поскольку докторантура при этом приобретает преимущественно образовательный характер, рекомендуется в большей степени, чем это сейчас принято в большинстве национальных традиций, насытить докторантуру учебными курсами. Соответственно, научно-исследовательская компонента в известной степени отодвигается на задний план.
Стоит добавить, что в большинстве рекомендаций (например, в рекомендациях уже упоминавшейся конференции в Хельсинки 2003 года) устанавливается естественная последовательность «бакалавриат => магистратура => докторантура». Прием в докторантуру лиц, не обладающих степенью магистра, допускается лишь в исключительных случаях.

Системы зачетных единиц

В предыдущих подразделах неоднократно делались ссылки на системы зачетных единиц, или кредитов, которые используются в двух основных функциях: для обеспечения возможности зачета курсов, освоенных в одном вузе, другим вузом (функция трансфера) и для определения позиции обучающегося на его образовательной траектории применительно, в первую очередь, к возможности продолжения обучения и перехода на следующий образовательный уровень (накопительная функция). Адекватное использование соответствующих систем во многом выступает залогом успешности претворения в жизнь принципов Болонского процесса: без системы зачетных единиц невозможна академическая мобильность системы совместных степеней и, что еще важнее, сколько-нибудь точная характеристика разных позиций на образовательной траектории студента. Наконец, исключительно важное положение об «обучении в течении жизни» также не может быть реализовано без такого инструмента учета и контроля, как кредиты (зачетные единицы).
В Западной Европе безусловно преобладает использование системы ECTS. Две трети вузов Западной Европы используют эту систему как инструмент (пере)зачета. Примерно в 15% стран используются другие системы, которые чаще всего сравнимы с ECTS или даже сводимы к этой последней. Во многих странах эта система введена законодательно (Австрия, Франция, Германия, Италия, Венгрия, Словакия и др.). В технических (инженерных) вузах эта система особенно популярна – ее используют 85% таких вузов.
В последние годы все более расширяется использование этой системы в ее накопительной функции. По опросам 2003 года, 40% западноевропейских министерств образования сообщили, что их страны используют ECTS в накопительной функции, и еще 30% сообщили об использовании национальных систем аккумуляции кредитов.
Общая ситуация, впрочем, далека от идеальной: «Во многих вузах ECTS вводится по инициативе лишь одной или нескольких кафедр в отсутствие реальной поддержки от университета в целом. Часто введение системы полностью зависит от личной заинтересованности одного или нескольких преподавателей, и ее использование прекращается, когда инициаторы введения системы уходят на пенсию или меняют место работы» (Trends III: 96).
Проблеме зачетных единиц была посвящена специальная конференция в Цюрихе (2002 год), которая предложила следующие рекомендации по трактовке функций ECTS:
В качестве инструмента трансфера эта система призвана:
·  способствовать обмену студентами между европейскими странами и, в особенности, повышать качество таких обменов по программам типа Эразмус, что будет вкладом в решение проблемы признания академических квалификаций и документов;
·  служить средством решения ключевых проблем, связанных с укреплением европейского измерения в системе высшего образования.
В качестве инструмента накопления кредитов эта система должна:
·               содействовать реформе содержания учебных программ в западноевропейских странах;
·       создавать предпосылки для оживления мобильности как внутри стран, так в международном масштабе;
·       делать возможным интегрирование систем разных уровней, в том числе предоставлять возможность включаться в высшее образование лицам, имеющим разную образовательную историю, тем самым, способствуя реализации принципа «образование в течение жизни»;
·      способствовать связи с рынком труда;
·               повышать уровень прозрачности и сравнимости европейских систем, тем самым делая эти системы более привлекательными для внешнего мира (Credit Transfer…2002).
В рамках ECTS, как известно, в основе подсчета лежит трудоемкость курса, а не только аудиторные часы (contact hours). Минимальный объем подготовки для получения степени бакалавра – 180 кредитов. Это в типичном случае соответствует трехлетнему циклу обучения при 60 кредитах в год.