Неклассическая философия.

В.И. Штанько и И.А. Щекалов

Харьковский Государственный Технический Университет Радиоэлектроники

1. Общая характеристика неклассической философии

Под неклассической философией принято понимать совокупность разрозненных философских течений, возникших в Западной Европе в 19 ст. вне пределов немецкой классической философии. Последняя, однако, имеет самое прямое отношение к возникновению этих течений, ибо она самим фактом своего присутствия и влияния на умы современников, стимулировала критическое отношение к себе и стремление ее преодоления.

Начиная с эпохи Возрождения и Нового времени и вплоть до середины 19 ст. в Западной Европе складывалась и упрочивалась традиция рациональной философии, нашедшая свое окончательное оформление в философских системах представителей немецкой классической философии, прежде всего И. Канта и Г. Гегеля.

Реальная история 18 и 19 ст., однако, не востребовала эту философию: вознесенный на вершину человеческих ценностей разум оказался бессильным как объяснить, так и предотвратить дисгармонию и хаос, которые стали содержанием общественной жизни. Вместе с крахом Наполеоновской Франции в начале 19 ст. были посрамлены высокие идеалы эпохи Просвещения (разума); в 30-40-е г. г. в Германии и Франции резко обострилась классовая борьба, обозначившая непримиримые позиции в обществе. Этот раскол усугубился к концу 19 ст. и вылился в попытку коренного переустройства самих основ экономической и общественной жизни (Парижская Коммуна в 1871 г.). Франко- Прусская война 1870- 1871г. г. вынесла свой приговор духовным ценностям эпохи разума. Прогрессистские иллюзии относительно будущего золотого века были развеяны.

Другим фактором, оттеснившим немецкую классическую философию, стала революция в естествознании и промышленная революция. Триумф химии, создание теории сохранения энергии, открытие Фарадеем электро-магнитной индукции, Ампером- теории магнетизма; к концу 19 в. открытие радиоактивности, рентгеновских лучей и др. не могли остаться незамеченными общественным сознанием. Все это происходило на фоне интенсивного применения знаний для модернизации производства и технических новаций. Мир менялся на глазах: первая железная дорога, первый автомобиль, первые опыты воздухоплавания, электрический телеграф и электрическая лампочка, затем- телефон, радиосвязь и многое другое. Техника агрессивно вторгалась в духовную жизнь, завоевывая в ней ведущие позиции. Европеец оказался вовлеченным в этот процесс; наука и техника становились более ценной “философией”, ибо их использование обещало новые блага.

Обращает на себя внимание и такое обстоятельство, как демографический взрыв, происшедший на Европейском континенте. Если в период с 6 в по 1800 г. население Европы не смогло превысить 180млн. человек, то начиная с 1800г. по 1914г. оно достигло 460 млн., то есть выросло более, чем в 2, 5 раза. Приход массы на арену истории ознаменовал одновременно и смещение акцентов в культуре. Классическая философия уже не могла пользоваться успехом за пределами университетских кафедр.

Динамичный 19 век, как видим, ломал многие привычные представления людей. Вместе с радужными надеждами были и тревожные предчувствия, и опасения, и страх перед неизвестным. Все это обостряло интерес к чисто человеческим формам жизни, о которых рациональная философия умалчивала. Течения, составившие содержание неклассической философии, а именно- экзистенциализм, идеи А. Шопенгауэра, “философия жизни”, прагматизм да и позитивизм, несмотря на его приверженность науке, опыту, полезности,. и т.д. в сущности являются иррационалистическими. Уход от разума, его отрицание как духовной ценности есть существенная черта неклассической философии.

Другая ее общая черта плюрализм (множественность) концепций, идей, подходов, течений, своеобразная “разноголосица” среди философов. Смысл того, что происходит можно уяснить только в том случае, если слышать всех разом, а не по отдельности каждого из них.

Неклассическая философия знаменовала собой большее внимание к человеку, попытку увидеть его во всей сложности его многогранной натуры. В этом состоит ее гуманистическое содержание.

Далее рассмотрим основные течения и идеи неклассической философии.

2. Философия позитивизма

2.1. Предпосылки и условия возникновения позитивистски ориентированной философии

В классической философии возник и утвердился культ разума. Мыслители этой эпохи пришли к широкому толкованию разума, предполагая, что природа, история, человеческая деятельность движимы внутренне присущей ей “разумностью”. Разум рассматривался как синоним закономерности, целесообразности природы и восходящего движения истории к некоей “разумной цели”, как высший судья над существующим, как носитель “подлинной” истины и гарант “высшей” нравственности. Концентрированным и логически завершенным вариантом философского рационализма классического типа является гегелевский панлогизм: согласно Гегелю, бытие определяется развитием Абсолютной идеи (“божественного разума”). “Хитрость разума”, по мнению Гегеля, в конечном счете, должна победить “косность” природы и случайности истории.

Философы и ученые Нового времени верили в совершенствование разума через прогресс науки. Знание и рациональное познание провозглашалось решающей силой, способной разрешить все проблемы, возникающие перед человеком и человечеством. Чтобы выполнить возлагаемые на него грандиозные задачи, знание, по их мнению, должно быть ясным, отчетливым, доказательным, преодолевающим сомнения. Социальные идеалы Просвещения, требующие разумного, основанного на науке преобразования общественных отношений по нормам истины и справедливости, укрепляли такое отношение к науке.

Но к середине 19 века начала развеиваться пелена иллюзий: наука, превратившись в специализированную высокопрофессиональную деятельность, породив мощную технику, не оправдала возложенных на нее наивных ожиданий. Стать универсальным средством общественного прогресса ей не удалось. Разочарованные этим интеллектуалы объясняли это наличием в науке метафизической компоненты, роднящей ее с религией. Им казалось, что научные абстракции также оторваны от реальности, как и религиозные догмы, что научные споры также непонятны и схоластичны, как теологические диспуты, что претензии науки на объективность оправданны лишь с точки зрения не замечающих в собственной предвзятости ученых.

Классическая философия, философские системы, основаны на спекулятивном типе построения знаний, т. е. на выведении его без обращения к практике, при помощи рефлексии оказалась неспособной решить философские проблемы, выдвигавшиеся развитием науки 19 века.

В первой половине 19 в. экспериментально — математическое естествознание, возникшее в 17 в., достигло огромных успехов, усиливается его роль в развитии общества.

Накопив достаточно большой эмпирический материал, естествознание приступило к теоретическому обобщению этого материала. Осознается, что основной массив знаний о мире, необходимых в практической деятельности формируется в науках естественно научного цикла. Начинается процесс превращения натурфилософии в теоретическое естествознание.

Становление дисциплинарной структуры науки, институциональная профессионализация научной деятельности сделали настоятельной задачу осмысления сущности научно познавательной деятельности, критической оценки предпосылок и процедур научной деятельности, протекающей в разных когнитивных и социокультурных условиях; значения и роли мировоззренческих и философских идей и представления в развитии научных исследований.

Происходит осознание недостаточности и ограниченности умозрительных, спекулятивных рассуждений (исходящих из чистой силы ума) классической натурфилософии и метафизики, которая на место реальных связей часто ставила вымышленные. Это дало основание определенной группе мыслителей высказать идею, что эра метафизики окончилась, и началась эра положительного знания, эра позитивной философии. Наука стремилась отказаться от навязывания ей априорных, оторванных от реальности схем и гипотез, поскольку они уже оказывали тормозящее влияние на развитие естествознания. Натурфилософии как “науке наук” приходит конец.

2.2. Исходные принципы и особенности “первого позитивизма” (О. Конт, Г. Спенсер, Дж. Милль)

В результате распада натурфилософии формируется особое направление в развитии философской мысли 19 в. — позитивизм (от латинского positivus — положительный). Основные идеи этого направления представлены впервые в трудах Огюста Конта (1798 — 1857), Герберта Спенсера (1820 — 1903), Джона Стюарта Милля (1806 — 1873). Позитивизм претендовал на звание принципиально новой, “неметафизической” (позитивной) философии, построенной по подобию эмпирических наук и являющейся их методологией. Утверждая, что наука все еще недостаточно научна, в ней слишком много умозрительных, спекулятивных компонентов, позитивизм ставил задачу “очищения” ее от метафизики.

В 40-е годы XIX века Огюст Конт, родоначальник позитивизма, выступил с критикой гегелевской метафизики (сверхопытности, умозрения) исторического процесса и сформулировал задачу социального познания: сделать учение об обществе (“социологию” — термин впервые ввел О. Конт) такой же “положительной”, “позитивной” наукой, как и естественнонаучные дисциплины — математика, механика, — с использованием “точных”, математически — экспериментальных методов и без всяких сверхопытных гипотез.

Переход от метафизики к позитивному знанию О. Кант обосновал анализом различных этапов, которые проходит человечество в своем стремлении познать мир, в своем умственном развитии. С его точки зрения, “человеческий разум”, в силу своей природы, в каждом из своих исследований пользуется тремя методами мышления, характер которых существенно различен и даже прямо противоположен- теологическим, метафизическим, позитивным. Следовательно, существуют три исторические стадии развития знания и три общих системы воззрений на мир.

На теологической стадии духовного развития человек стремиться объяснить все явления вмешательством сверхъестественных сил, понимаемых по аналогии с ним самим: богов, духов, душ, ангелов, героев...

Метафизическое исследование тоже стремится достигнуть исчерпывающего абсолютного знания о мире, но только через ссылку на различные придуманные первосущности и первопричины, якобы скрывающиеся позади мира явлений, позади всего того, что мы воспринимаем в опыте. Так, Фалес видел первопричину в воде, Анаксимандр — апейроне, Гераклит — огне, Платон — идее, Декарт — субстанции, Лейбниц — монаде, Гегель — абсолютном духе, материалисты — материи и т. п.

Метафизическое мышление, по мнению Конта, способствует тому, что мысль приобретает большую широту и незаметно подготавливается к истинно научной работе. Но коренная ошибка этого мышления в том, что, как и теологическое мышление, оно стремится узнать абсолютные начала и причины всего. Но это невозможно, у нас нет средств выйти за пределы опыта. И поскольку это невозможно, метафизика предается необузданным и бесплодным фантазиям. Эти бесплодные и безнадежные попытки познать абсолютную природу и сущность всех вещей человечество должно оставить (Конт считал, что он считает безусловно недопустимым и бессмысленным искание так называемых причин, как первичных так и конечных) и устремиться по пути накопления положительного знания, получаемого частными науками.

На третьей, позитивной стадии познания, утверждал Конт, “человеческий ум признает невозможность приобрести абсолютное знание, отказывается от исследования происхождения и цели вселенной и знания внутренних причин явлений для того, чтобы заняться... открытием их законов, т. е. неизменных отношений последовательности и сходства явлений” (без анализа вопроса об их сущности и природе). Наука и ее законы могут отвечать только на “как”, но не “почему”, как считал Конт.

В гносеологическом плане это означает, что наука должна ограничиться описанием внешних сторон объектов, их явлений и отбросить умозрение как средство получения знаний и метафизику как учение о сущности. Науки должны наблюдать и описывать то, что открывается в опыте, формировать эмпирические законы. Эти законы служат для описания фактов и имеют значение только для явлений (феномен) (Конт отрицает понятие “сущность”, “причинность”, считая их пережитками донаучных представлений и заменяя их представлением о постоянной последовательности явлений). “Мы не знаем ни сущности, ни даже действительного способа возникновения ни одного факта: мы знаем только отношения последовательности или сходства фактов друг с другом”, — утверждал Дж. Миль. Но и это знание относительно, а не абсолютно, поскольку опыт не имеет никаких окончательных границ, а может расширяться беспредельно.

В центре внимания позитивистов оказались по преимуществу проблемы, связанные с изучением индуктивно — логических и психологических процедур опытного познания.

Проблему, утверждения, понятия, которые не могут быть ни разрешены, ни проверены посредством опыта, позитивизм объявил ложными или лишенные смысла. Исследователь может “придумывать только такие гипотезы, считал О. Конт, которые по самой природе допускали хотя бы более или менее отдаленную, но всегда до очевидности неизбежную положительную проверку.

Отсюда — отрицание познавательной ценности традиционных философских (метафизических) исследований и утверждений. Что задачами философии являются систематизация и обобщения специально — научного эмпирического знания и поиск универсального метода познания. Правда, в задаче такого обобщения Конт видит и нечто специфичное, свойственное только философии — исследование связей и отношений между конкретными науками.

Конт впервые предлагает объективные принципы классификации наук в зависимости от их предмета и содержания. (О. Конт отвергает принципы классификации наук, предложенные Ф. Бэконом. Бэкон классифицировал науки в зависимости от различных познавательных способностей человека — рассудок, память, воображение). В системе классификации Конта выделяют следующие науки — математика, астрономия, физика, химия, физиология, социальная физика (социология), мораль, которые размещаются в этой системе по принципу движения от простого к сложному, от абстрактного к конкретному, от древнего к новому. Г. Спенсер развивает эту систему классификации, выделяя абстрактные (логика и математика), абстрактно — конкретные (механика, физика, химия) и конкретные науки (астрономия, геология, биология, психология, социология и т.д.). Абстрактные науки изучают формы, в которых явления предстают перед наблюдателем, а абстрактно — конкретные – изучают сами явления в их элементах и в целом.

В это время были заложены основные идеи позитивистского направления в философии. К этим исходным идеям относятся:

полная элиминация (устранение) традиционных философских проблем, которые неразрешимы из-за ограниченности человеческого разума;

поиск универсального метода получения достоверного знания и универсального языка науки;

гносеологический феноменализм – сведение научных знаний к совокупности чувствительных данных и полное устранение “ненаблюдаемого” из науки;

методологический эмпиризм – стремление решать судьбу теоретических знаний исходя из результатов его опытной проверки;

дескриптивизм — сведение всех функций науки к описанию, но не объяснению.

Если натурфилософские концепции противопоставляли философию как “науку наук” специальным наукам, то позитивизм противопоставил науку философии. И поскольку такая философия не имеет дела с метафизическими мировоззренческими проблемами, она отвергает как материализм, так и идеализм.

Позитивизм фактически остался в рамках классического идеала рациональности согласно которому научное знание идеологически и нравственно “нейтрально”: научное – “позитивное” — познание, согласно позитивистской программе должно быть освобождено от всякой мировоззренческой и ценностной интерпретацией, и вся “метафизика” должна быть упразднена и заменена либо специальными науками (“наука — сама по себе философия”), либо обобщенным и “экономическим” образом эмпирических знаний, либо учением о соотношении наук о языке и т. п.

2..3. Махизм (эмпириокритицизм): основные идеи и причины влияния среди естествоиспытателей

Во второй половине 19 в. “первый позитивизм” уступает место новой исторической форме позитивизма – эмпириокритицизму или махизму. Наиболее известны его представители – Эрнест Мах (1838 — 1916), Ричард Авенариус (1843 — 1896).

Философы, представляющие это течение в позитивизме, стремятся “очистить” естественнонаучное знание от “остатков” умозрительных размышлений, усилить гносеологический феноменализм и методологический эмпиризм.

Кризис теории познания классической философии, беспомощность концепции зеркального отражения действительности, отрицание активности субъекта в формировании объекта познания, возможности существования множества теоретических моделей, относящихся к одной и той же области явлений, их быстрая смена к концу 19 в. дала основание махистам утверждать, что философия должна превратиться в деятельность, анализирующую особенности познания. Их внимание было сосредоточено на анализе ощущений, чувственного опыта как такового. Они утверждали, продолжая традиции “первого” позитивизма, идеал “чисто описательной” науки и отвергали объяснительную ее часть, считая ее метафизической. При этом махисты требовали отказа от понятия причинности, необходимости, субстанции и т. п., основываясь на феноменологическом принципе определения понятий через наблюдаемые данные.

“Единственно существующим” признавался лишь опыт как совокупность всего “непосредственно наблюдаемого”. Это “непосредственно наблюдаемое” махисты называли “элементами мира”, якобы нейтральными относительно материи и сознания. Они стремятся свести содержание научных понятий к некоему “бесспорному первичному” материалу знания, а понятия, в отношении которых такая реакция оказывается невозможной, отбросить как “пустые функции”. Наука должна исследовать только ощущения. (объектом науки по Ари Пуанкаре, являются не вещи, а “устойчивые группы ощущений” и возникающие между ними отношения. Для их выражения математика создает свой символический язык. Независимая от сознания реальность не только недоступна, но и немыслима) Предметом физики является анализ ощущений, — писал Э. Мах. Теоретические понятия, законы, формулы – лишены объективного содержания, они выполняют только роль знака для обозначения совокупности чувственных знаков. (махисты воспринимали атом, молекулы только как “экономные” символы описания физико-химического опыта) Поэтому с целью “экономии мышления” необходимо стремиться к минимизации теоретических средств.

Новые открытия в науке усиливают девальвацию механистической картины мира, механицизма как универсального подхода ко всем природным процессам и явлениям. Значительный вклад в этот процесс вносит биология, формулировка Ч. Дарвином теории эволюции и биологических систем. Согласно этой теории, все многообразие мира постепенно развилось из общего предка. Причиной такого развития является борьба за существование и выживание сильнейших, наиболее приспособленных.

Влияние махизма усилилось в конце 19 в., когда новые открытия в физике потребовали пересмотра оснований научного знания. “В сущности, — писал М. Планк, — это своего рода реакция против тех смелых ожиданий, которые связывались несколько десятилетий назад со специальным механистическим воззрением на природу... Философским осадком неизбежного отрезвления был позитивизм Маха”. В условиях ломки физических понятий и краха метафизических и механистических представлений о мире и познании естествоиспытателям – эмпирикам философские размышления Маха и Авенариуса казались подходящей формой разрешения возникших в физике трудностей. Американский историк науки Д. Холтон, в частности, пишет, что даже противники Маха не подозревали, насколько они сами пропитаны его идеями, “всосав их с молоком матери”.

По ряду гносеологических вопросов примыкал эмпириокритицизму известный французский математик и физик Анри Пуанкаре (1854 — 1912).

В книге “Ценность науки” (1905) он формулирует известное положение о том, что прогресс в науке подвергает опасности самые устойчивые принципы – даже те принципы, которые считались основными. Оказывается, что скорость света не зависит от скорости источника света. Третий закон Ньютона попадает под угрозу ввиду того факта, что испускаемая радиопередатчиком энергия обладает массой покоя, и эквивалентность действия и противодействия отсутствует... Геометрия Евклида не есть единственно возможная геометрическая система. В итоге – кризис математической физики на рубеже 19-20 вв.

Это дало основание утверждать, что законы природы следует понимать как конвенции, то есть условно принятые положения. Именно это понятие закона как условно принятого положения, конвенции, стало ведущим понятием гносеологической концепции Пуанкаре, получившей название “конвенционализм”. “Эти конвенции являются произведениями свободной деятельности нашего духа, который в данной области, не знает никаких препятствий. Тут он может утверждать, так как он же и предписывает...”.

Сторонники философии махизма распространили конвенционализм из сферы математики и логики на всю науку.

2.4. Неокантианство

Но успехи математизированной теоретической физики, которая была антисозерцательной, вступили в конфликт с установками эмпиризма. Это привело к снижению авторитета Маха, его философской платформы. Позитивизм с его установками на эмпиризм не давал возможности решить проблемы обоснования математического знания.

Философы привлекают идеи Канта в союзники в борьбе против эмпиризма, стремясь согласовать их с данными науки. В 60-е годы 19 в. формируются неокантианство.

Так же как и позитивисты, неокантианцы утверждали, что познание есть дело только конкретных, “позитивных” наук. Но они сосредоточили внимание на активной, творческой, конструктивной деятельности разума, усматривая в ней основу всякого научного познания. Научное познание трактовалось как логический процесс, как чисто понятийное конструирование предмета. Все научные понятия представляют собой творения духа. чувственные элементы познания отбрасывались. “Мы начинаем с мышления. У мышления не должно быть никакого источника, кроме самого себя”, считал Коген. И в исследовании конструктивной деятельности разума они достигли немалых успехов, зафиксировав ряд важных моментов в механизмах научно — исследовательской работы ученых-теоретиков.

Неокантианцы математизировали философию Канта, интерпретируя кантовскую “вещь в себе” как математический предел, к которому направляется процесс познания, но никогда его не достигает.

Философию в смысле учения о мире они отвергают как “метафизику”. Она, с их точки зрения, должна ограничиться методологическими вопросами, не затрагивая мировоззренческие. Наука познает мир в котором мы живем. Философия – философия выступает логикой науки, исследует сам процесс научного познания (в первую очередь математического естествознания).

В рамках неокантианства сформировались две научные школы – Марбургская школа – Герман Коген (1842 — 1918), Наторп, Кассирер... и Баденская школа – Вильгельм Виндельбанд (1848 — 1915), Р. Риккерт (1863 — 1936). В их рамках ставилась задача создать методологию для исторической науки, разработать теорию ценности и понимания.

В рамках Баденской школы утверждается принципиальная противоположность методов наук о природе и наук о культуре или исторической науке, различие между номотетическими и идеографическими методами... Представители этой школы исходят из того, что естествознание генерализирует, подводит факты под общие законы; науки о культуре – индивидуализируют. Они противопоставляют объяснение и понимание как особые функции научного познания. Понимание постигает индивидуальное, в отличие от объяснения, основным содержанием которого является подведение особенного под всеобщее. Т. е. понимание рассматривается как специфический способ познания, противоположный методу естественных наук.

В качестве логики “наук о духе” рассматривается этика (Коген) или аксиология (Риккерт).

3. Экзистенциализм С. Къеркегора

Основоположником этого философского течения является Сёрен Кьеркегор (1811-1855). Он родился в Копенгагене, в семье состоятельных родителей; его воспитание осуществлялось в духе суровых христианских канонов протестантского толка. Хилый и болезненный мальчик, Сёрен в школьные годы подвергался многочисленным насмешкам со стороны обидчиков. По окончании школы семнадцатилетний Кьеркегор был зачислен студентом теологического факультета Копенгагенского университета, однако теология не увлекала его. Он больше интересовался эстетикой, и в конечном итоге учеба его затянулась на целых десять лет.

В этом возрасте Кьеркегор был склонен вести неупорядоченный, богемный образ жизни. Серьезным эпизодом в его биографии стала неожиданно расстроившаяся помолвка с юной девушкой, к которой он питал нежные чувства. Вскоре последовали смерть отца, матери, всех сестер и двух братьев. В результате этих жизненных невзгод он замкнулся в себе, вел сугубо одинокий образ жизни, хотя и был обеспечен, получив наследство. Все это говорит за то, что Серен Кьеркегор имел личный опыт душевного дискомфорта, глубоких переживаний, что возможно и предопределило его обостренное чувство одиночества и неуверенности, выразившееся в философии экзистенциализма.

С. Кьеркегор одним из первых обратил внимание на глубинные пласты человеческой души, ярко показал присущие ей противоречия; его философия вторгается в сферу психологии, а психология — в сферу философии. Слово экзистенциализм происходит от латинского слова existentia, что означает существование. Здесь, однако, речь идет исключительно о духовной стороне нашего существования.

Для понимания идеи Кьеркегора важно иметь в виду его отношение к философии Гегеля. Умозрительная философия Гегеля, имеющая в своей основе рациональное мышление, представляется двумерной; тогда как философия Кьеркегора, вводящая экзистенциальное мышление и переживание видится как третье, объемное измерение, как бы достраивающее общую картину бытия.

Принято считать, что Кьеркегор ушел от Гегеля к Иову. Здесь имеется в виду то, что абсолютный приоритет общего в виде мирового духа и чистой мысли в философии Гегеля был “смещен” приоритетом единичного в виде души простого человека, обобщенным образом которого выступил библейский герой Иов. (См. Книгу Иова. Ветхий завет).

Работы Кьеркегора: “Страх и трепет”, “Понятие страха”, “Болезнь к смерти”, “Или- или” и др. основаны на идеях протестантской догматики и имеют антигегелевскую направленность, хотя в них многое заимствовано у Гегеля, например диалектическое видение духовного мира.

Отправным пунктом в рассуждениях Кьеркегора является Библейская история первородного греха. Адам и Ева, как известно, нарушили запрет Бога и вкусили плод от древа познания. Как видит эту ситуацию Кьеркегор?

В этом ему видится некий качественный скачек, а именно- переход от незнания к знанию.

Адам и Ева, как наши далекие прародители, обрели свободу и независимость от Бога.

Этот скачек должен рассматриваться как поворотный пункт в судьбе человечества (и человека), как начало всемирной истории.

В основе перехода от незнания к знанию лежит эротическое начало: первородный грех есть нарушение этического запрета и добровольное подчинение гносеологическому запрету. Теперь, после изгнания Адама и Евы из Рая, все, что не поддается разуму, считается неистинным и должно быть отброшено как таковое. Вместо “старого” Бога появился “новый” Бог — рациональная истина.

Итак, первородный грех ознаменовал собой переход от древа жизни (его символом считается Иерусалим) к древу познания (его символ- столица Древней Греции Афины, родина рациональной философии).

Вступив на путь Разума и отвернувшись от веры, Адам и Ева, однако, сильно обманулись. Избегнув одних рамок необходимости- подчинения воле Бога, они попали “в капкан” других рамок еще более жесткой необходимости, ибо разум все сводит к поискам законов и конечных причин. Человек оказывается игрушкой в руках природы и общества, где над ним господствуют эти законы и причины. Иначе говоря, обретенная свобода оборачивается несвободой нового толка.

В этом заложен трагизм человеческого бытия. Диктаторская суть христианской этики, предписывающей человеку границы дозволенного, с одной стороны, и принуждение человеческого духа анонимной исторической необходимостью в философии Гегеля, с другой, в равной мере неприемлемы для Кьеркегора. Он против всякого диктата над человеческим духом. Но духовная жизнь, как ее видит Кьеркегор, очень сложна. Ее перипетии раскрываются им в категориях “первородный грех”, “страх”, “трепет”, “свобода”, “отчаяние”, “надежда”, “вина”, “вера”, “безверие”, “бесконечное самоотречение” т. п.

Началом философии (экзистенциализма) Кьеркегор полагает не удивление, как это было у Сократа, а отчаяние. Оно возникает тогда, когда человек осознает отсутствие возможностей. Первородный грех, порожденный желанием свободы, оборачивается страхом перед “Ничто”, т. к. Бог уже не с человеком, а далеко от него. Вот почему страх Кьеркегор называет “обмороком свободы”. Именно в этой точке духовного одиночества и незащищенности человека возникает отчаяние как осознание своей обреченности. Поиски спасения и рождают философию.

Отчаяние может отступить только в том случае, если блеснет вдалеке луч надежды. Но это произойдет только тогда, когда через бесконечное самоотречение и осознание своей вины человек возвращается к Вере. Безверие обрекает человека на гибель. Таким образом, чтобы преодолеть отчаяние, мы должны отвергнуть Разум и принять Веру, от древа познания вернуться к древу жизни.

Приведенные выше рассуждения содержат одну, очень важную мысль, которая служит ключом к пониманию сути экзистенциализма. Мыслить в рамках экзистенции, по Кьеркегору, означает столкнуться с ситуацией личного выбора. В реальной жизни каждый из нас находится в этой ситуации. Выбор осуществляется при наличии альтернативных возможностей. Кьеркегор призывал отличать в человеке “зрителя” (согласно Гегелю человек есть лишь игрушка в руках мировой необходимости) от “актера”, который, играя свою роль, тем самым творит спектакль (реальную жизнь). Только “актер” вовлечен в экзистенцию.

Выбор всегда связан с принятием решения. Эта процедура может опираться на научные, математические знания, на этические и эстетические представления. Но всегда за ней стоит конкретная человеческая жизнь, и поэтому отвлеченные рассуждения при выборе мало помогают. Вот этот субъективный элемент часто заменяется апелляцией к научному знанию, логике и пр., а между тем он присущ всем людям и поэтому очень важен для них. Что же касается экзистенции, то она уникальна, тогда как научное, философское и т. п. знание обладает всеобщностью.

Но именно в силу уникальности индивидуального душевного опыта (переживания) истина имеет исключительно субъективный характер, тогда как рациональная истина обладает всеобщностью. Экзистенциальная истина формируется, по Кьеркегору, при движении человеческой жизни от сущности к существованию. Традиционное объяснение этого движения содержится в теологии и оно сводится к грехопадению человека. Кьеркегор дает психологическую интерпретацию этой ситуации. Он отделяет беспокойство человека перед лицом неминуемой смерти как причину отчуждения от его сущности. Стремясь отдалить от себя неминуемый конец, человек только усугубляет проблему и тем самым добавляет к своим переживаниям чувство вины и отчаяния.

Причиной экзистенциальной ситуации в конечном итоге Кьеркегору видится отчуждение человека от Бога. Чем дальше это происходит, тем больше в человеке растет чувство отчаяния. Причем в толпе (в церкви, этнической группе, в социальной общности и т. п.) человек не обретает истины, а отдаляется от нее, ибо и там действует отчуждение человека от Бога. Только личное прояснение своей сущности в Боге дает человеку освобождение от отчуждения.

Этот процесс, согласно Кьеркегору, длится в форме трех последовательных фаз, которые он называет стадиями жизненного пути. Их он противопоставляет идее Гегеля о постепенном развитии человеческого сознания (см. его “Феноменологию духа”). Там, где Гегель видит диалектическое развитие человеческого сознания в процессе мышления исторического человека, Кьеркегор видит движение человека от одного уровня экзистенции к другому через акты воли и выбора. Итак, стадии, о которых идет речь, следующие: эстетическая, этическая, религиозная.

На первой (эстетической) личность руководствуется своими эмоциями и внутренними импульсами. Здесь человек движим чувствами, и общечеловеческие нормы морали для него особой роли не играют. Это относится и к религии. Мотивацией поступков выступает желание наслаждения, но человек сам ограничивает себя в этом. В итоге индивид сталкивается лицом к лицу с ситуацией “или-или”: или он остается на этой стадии с ее фатальными соблазнами, или он решает избегать их, двигаясь в направлении следующей стадии.

На второй (этической) стадии человек уже оставляет критерий индивидуального вкуса и принимает правила поведения, сформулированные разумом. Человек становится этическим; он воспринимает моральные нормы, имеющие общезначимый характер, и это придает его жизни начала формы и постоянства. Вместе с ними человек принимает и ограничения и связанное с ними чувство ответственности. Но в конечном итоге этический человек приходит к заключению, что он неспособен следовать моральным законам, и это порождает у него чувство вины. Греховность выступает причиной возникновения того диалектического момента, который опять ставит человека перед выбором: или человек остается на прежней стадии, или он обретает духовную силу и уверенность в Боге. Но для этого мало только мышления, человек должен совершить скачок в своем сознании к Богу.

И, наконец, религиозная стадия. Здесь человек на основе своего сугубо субъективного и поэтому уникального опыта, осознавая свою вину и переживая отчаяние делает окончательный выбор Веры и обретает себя в Боге.

Каждый человек, считает Кьеркегор, наделен сущностью, которую он должен в себе привести в действие. И это может быть сделано им только через приход к Богу.

С. Кьеркегор первый привлек внимание к сложному духовному миру человека. Он раскрыл его глубинную жизнь, ее сильные и динамические проявления, которые невозможно свести к “технологии разума” (позитивизм, идеология Просвещения, марксизм и т. п.). Идеи С. Кьеркегора получили развитие в философии экзистенциализма 20 ст.

4. Философские идеи А. Шопенгауэра

Артур Шопенгауэр (1788 — 1860) принадлежит к той плеяде европейских философов, которые при жизни не были “на первых ролях”, но тем не менее оказали заметное влияние на философию и культуру своего времени и последующего столетия.

Он родился в г. Данциге (ныне г. Гданьск) в состоятельной и культурной семье; отец его — Генрих Флорис был коммерсантом и банкиром, мать Иоганна Шопенгауэр была известной писательницей и главой литературного салона, среди посетителей которого был В. Гёте. Артур Шопенгауэр обучался в коммерческом училище г. Гамбурга, куда переехала семья, затем частным образом проходил учёбу во Франции и Англии. Позже была Веймарская гимназия и, наконец, Геттингентский университет: здесь Шопенгауэр изучал философию и естественные науки — физику, химию, ботанику, анатомию, астрономию и даже прослушал курс антропологии. Подлинным увлечением, однако, была философия, а кумирами — Платон и И. Кант. Наряду с ними его привлекла и Древнеиндийская философия (Веды, Упанишады). Эти увлечения стали основой его будущего философского мировоззрения.

В 1819 г. увидел свет главный труд А. Шопенгауэра – “Мир как воля и представление”, в котором он дал систему философского знания, как он её видел. Но эта книга успеха не имела, ибо в Германии той поры было достаточно авторитетов, владевших умами современников. Среди них едва ли не первой величиной был Гегель, у которого с Шопенгауэром были весьма натянутые отношения. Не получив признания в Берлинском университете, да и в обществе, Шопенгауэр удалился в стал жить затворником во Франкфурте-на-Майне вплоть до своей кончины. Только в 50-х г. г. ХIX ст. В германии стал пробуждаться интерес к философии Шопенгауэра, и он возрастал после ухода его из жизни.

Особенностью личности А. Шопенгауэра был его мрачный, угрюмый и раздражительный характер, что несомненно отразилось на общем настроении его философии. Она по общему признанию несёт печать глубокого пессимизма. Но при всём этом он был весьма одарённый человек с разносторонней эрудицией, большим литературным мастерством; он владел многими древними и новыми языками и был несомненно одним из самых образованных людей своего времени.

В Философии Шопенгауэра обычно выделяют два характерных момента: это учение о воле и пессимизм.

Учение о воле есть смысловой стержень философской системы Шопенгауэра. Ошибкой всех философов, провозгласил он было то, что основу человека они видели в интеллекте, тогда как на самом деле она — эта основа, лежит исключительно в воле, которая совершенно отлична от интеллекта, и только она первоначальна. Более того, воля не только есть основа человека, но она является и внутренним основанием мира, его сущностью. Она вечна, не подвержена гибели и сама по себе безосновна, т. е. самодостаточна.

Следует различать два мира, в связи с учением о воле:

I. мир, где господствует закон причинности (т. е. тот, в котором мы живём), и II. мир, где важны не конкретные формы вещей, не явления, а общие трансцендентные сущности. Это мир, где нас нет (идея удвоения мира взята Шопенгауэром у Платона).

В нашей обыденной жизни воля имеет эмпирический характер, она подвергается ограничению; если бы этого не было, возникла бы ситуация с Буридановым ослом (Буридан — схоласт ХV ст., описавший эту ситуацию): поставленный между двумя охапками сена, по разные стороны и на одинаковом расстоянии удалёнными от него, он, “обладая свободной волей” умер бы от голода, не имея возможности сделать выбор. Человек в повседневной жизни постоянно делает выбор, но при этом он неизбежно ограничивает свободную волю.

Вне эмпирического мира воля независима от закона причинности. Здесь она отвлекается от конкретной формы вещей; она мыслится вне всякого времени как сущность мира и человека. Воля — это “вещь — в – себе” И. Канта; она имеет не эмпирический, а трансцендентальный характер.

В духе рассуждений И. Канта об априорных (доопытных) формах чувственности — времени и пространстве, о категориях рассудка (единство, множество, цельность, реальность, причинность и др.) Шопенгауэр сводит их к единому закону достаточного основания, который он считает “матерью всех наук”. Закон этот имеет, естественно, априорный характер. Самая простая его форма — это время.

Далее Шопенгауэр говорит о том, что субъект и объект суть соотносительные моменты, а не моменты причинной связи, как это принято в рациональной философии. Отсюда следует, что их взаимодействие порождает представление.

Но, как мы уже отметили, мир, взятый как “вещь — в- себе” есть безосновная воля, зримым образом же её выступает материя. Бытие материи — это ее “действие” только действуя, она “наполняет” пространство и время. Сущность материи Шопенгауэр видит в связи причины и действия.

Хорошо знакомый с естествознанием, Шопенгауэр все проявления природы объяснял бесконечным дроблением мировой воли, множество; её “объективаций”. Среди них находится и человеческое тело. Оно связывает индивида, его представление с мировой волей и являясь её посланцем, определяет состояние человеческого рассудка. Через тело мировая воля выступает главной пружиной всех действий человека.

Каждый акт воли есть акт тела, и наоборот. Отсюда мы приходим к объяснению природы аффектов и мотивов поведения, которые всегда определяются конкретными желаниями в этом месте, в это время, в этих обстоятельствах. Сама же воля стоит вне закона мотивации, но она есть основа характера человека. Он “дан” человеку и человек, как правило, не в силах изменить его. Эта мысль Шопенгауэра может быть оспорена, но позже она будет воспроизведена 3. Фрейдом в связи с его учением о подсознательном.

Высшая ступень объективации воли связана со значительным проявлением индивидуальности в форме человеческого духа. С наибольшей силой она проявляется в искусстве, в нём воля обнаруживает себя в чистом виде. С этим у Шопенгауэра связывается теория гениальности: гений не следует закону достаточного основания (сознание, следующее этому закону, создаёт науки, являющиеся плодом ума и разумности), гений же свободен, так как бесконечно отдалён от мира причины и следствия и в силу этого близок к умопомешательству. Так гениальность и безумие имеют точку соприкосновения (Гораций говорил о “сладком безумии”).

В свете вышеприведённых посылок каково же понятие свободы у Шопенгауэра? Он твердо заявляет, что свободу следует искать не в отдельных наших поступках, как это делает рациональная философия а во всём бытии и сущности самого человека. В текущей жизни мы видим множество поступков, вызванных причинами и обстоятельствами, а также временем и пространством, ими-то и ограничивается наша, свобода. Но все эти поступки в сущности имеют одинаковый характер, и именно поэтому они свободны от причинности.

В этом рассуждении свобода не изгоняется, а только перемещается из области текущей жизни в сферу высшую, но не столь ясно доступно нашему сознанию. Свобода в своей сущности трансцендентальна. Это значит, что каждый человек изначально и принципиально свободен и всё, чтобы он ни сделал, имеет в своей основе эту свободу. Эта мысль позже встретится нам в философии экзистенциализма; Ж.-П. Сартра и А. Камю.

Теперь перейдём к теме пессимизма в философии Шопенгауэра. Всякое удовольствие, всякое счастье, к чему стремятся люди во все времена, имеют отрицательный характер, так как они — удовольствие и счастье — есть в сущности отсутствие чего — то плохого, страдания, например. Наше желание проистекает из актов воления нашего тела, но желание — это страдание по поводу отсутствия желаемого. Удовлетворённое желание неизбежно рождает другое желание (или несколько желаний), и опять мы вожделеем и т.д. Если представить всё это в пространстве условными точками, то пустоты между ними будут заполнены страданием, из которого и возникнут желания (условные точки в нашем случае). Значит, не наслаждение, а страдание — вот то положительное, постоянное, неизменное, всегда присутствующее, наличность чего нами ощущается.

Шопенгауэр утверждает, что всё вокруг нас носит следы безотрадности; всё приятное перемешано с неприятным; всякое наслаждение разрушает самоё себя, всякое облегчение ведёт к новым тяготам. Отсюда следует, что мы должны быть несчастны, чтобы быть счастливыми, более того, мы не можем не быть несчастными, и причиной этого является сам человек, его воля. Оптимизм рисует нам жизнь в виде некоего подарка, но если бы мы знали заранее, что это за подарок, мы бы от него отказались. В самом деле, нужда, лишения, скорби венчаются смертью; в этом видели цель жизни древнеиндийские брахманы (Шопенгауэр ссылается на Веды и Упанишады). В смерти мы боимся потерять тело, а оно и есть сама воля.

Но воля объективируется через муки рождения и горечь смерти, и это устойчивая объективация. В этом состоит бессмертие во времени: в смерти гибнет интеллект, воля же смерти не подлежит. Так считал Шопенгауэр.

Его вселенский пессимизм находился в резком контрасте с умонастроением философии Просвещения и классической немецкой философии. Что же касается простых людей, то они привыкли руководствоваться формулой древнегреческого философа Эпикура: “Смерть нисколько нас не касается: пока мы есть, нет смерти, а когда есть смерть, нет нас”. Но отдадим должное Шопенгауэру: он показывает нам мир не одноцветным, а скорее двуцветным, то есть более реальным и тем подводит нас к мысли о том, что же является высшей ценностью жизни. Наслаждение, удача, счастье сами по себе, или всё, что им предшествует тоже ценно для нас? А может быть это и есть сама жизнь?

Шопенгауэр положил начало процессу утверждения волевого компонента в европейской философии в противовес сугубо рациональному подходу, сводящему человека до положения мыслящего орудия. Его идеи о первичности воли поддержали и развили А. Бергсон, У. Джемс, Д. Дьюи, Фр. Ницше и др. Они были положены в основу “философии жизни”.

5. Философия жизни

В последней трети XIX ст. в Германии и Франции сформировалось течение, получившее общее название “философия жизни”. Оно включало теории и идеи таких философов как В. Дильтей, А. Бергсон, Г. Зиммель, Фр. Ницше и др. Один из исследователей философии жизни, Г. Риккерт, отметил её стремление не только всесторонне рассмотреть жизнь как единое образование, но и сделать её центром мироописания и мироощущения, а в философии — ключем ко всему философскому знанию.

Проявление интереса к жизни со стороны философов было актом гуманизма, ибо в условиях обострения социальных противоречий жизнь как ценность бралась под защиту, к ней привлекалось внимание подчёркивался её основополагающий характер. Но очевидны были и слабости философии жизни. Это прежде всего касалось самой её концепции. Понятие “жизнь” оказывалось многозначным и неопределённым; поэтому вся философия жизни приобретала нестройный вид. Привычное к строгим и рациональным формам, к точным знаниям и их практической полезности сознание европейца с трудом могло воспринимать специфическую логику философии жизни и её общую устремлённость “в никуда”, отсутствие чёткой цели и направленности.

И тем не менее философия жизни оставила заметный след в культуре и философии Западной Европы и породила идеи, получившие развитие в XX ст.

Обратимся к конкретным идеям представителей философии жизни.

Один из них, Вильгельм Дильтей (1833 — 1911), немецкий историк культуры и философ. Он испытал на себе влияние как немецкого идеализма и романтизма, так и модного в его время позитивизма.

Дильтей исходил из тезиса, который он перенял у неокантианцев, а именно: что естественно — научное познание противостоит культурно — историческому познанию. Отсюда высказывалась мысль о том, что реально существуют науки о природе и науки о духе.

Науки о природе имеют в своей основе рациональное знание и обладают достоверностью своих выводов. Они опираются на категории, применяют общепринятые в своей сфере процедуры и направлены на отыскание причин явлений и законов природы. И причины, и законы имеют всеобщий характер. Науки о духе- совсем другого рода знание. Оно имеет принципиально иную основу. Здесь важно не рациональное мышление, а интуитивное постижение сути, переживание событий истории и текущей жизни, сопричастность субъекта предмету познания. При этом подчёркивается особая ценность такого знания для субъекта. Само понятие “наука” в принципе неприменимо к такого рода знанию, т. е. в данном случае имеет условный смысл.

Однако, у Дильтея речь идёт все-таки о “науках о духе”. Почему? Дело в том, что он в духе веяний своего времени стремился “подтянуть” весь комплекс гуманитарного знания, а это исторические науки, науки о культуре, психология и др., до уровня естественных наук в том смысле, что выявить категориальный аппарат такого знания и некоторые общие принципы и подходы. В этом случае они приобрели бы более строгий вид, наукообразную форму. Таким образом, речь ила о разработке теоретических основ “наук о духе”. Но при этом исключалось перенесение категорий науки на сферу духа.

В своей работе “Наброски к критике исторического разума” Дильтей стремился преодолеть спекулятивные философские системы И. Канта и особенно Гегеля, а также интеллектуализм Просвещения. Он исходил из того, что в основе гуманитарных наук лежит сама жизнь, которая выражается в телеологической (т. е. в присущей ей внутренне целевой причине) связи переживаний, понимания и истолкования выражений этой жизни.

Духовная жизнь возникает на почве физического мира, она включена в эволюцию и является её высшей ступенью. Условия, при которых она возникает, анализирует естествознание, раскрывающее законы, которые управляют физическими явлениями. Среди физических тел природы существует и человеческое тело, а с ним самым непосредственным образом связано переживание. Но с ним мы уже переходим из мира физического в мир духовных явлений. А он есть предмет наук о духе, и их познавательная ценность совершенно не зависит от изучения физических условий. Знание о духовном мире возникает из взаимодействия переживания, понимания других людей, исторического постижения сообществ как субъектов исторического действия и, наконец, объективного духа. Переживание есть фундаментальная предпосылка всего этого.

Какие действия вызываются им? Переживание заключает в себе элементарные акты мышления (интеллектуальность переживания), сюда же включаются суждения о пережитом, в которых переживание предметно. Из этих простых актов возникают формальные категории, такие понятия как “единство”, “многообразие”, “равенство”, “различия”, “степень”, “отношение”, “воздействие”, “сила”, “ценность” и др. Они являются свойствами самой действительности.

Из вышеизложенного следует общее заключение: субъект познания един со своим предметом, и этот предмет один и тот же на всех этапах объективации.

Для постижения сущности жизни Дильтей считал важным видеть общий признак ее и внешних предметов, проявляющихся в ней. Этот признак есть ничто иное как время. Это обнаруживается уже в выражении “течение жизни”. Жизнь всегда течёт, и иначе быть не может. Темпоральность, как видно, весьма существенна для понимания жизни.

Как и И. Кант, Дильтей считал, что время дано нам благодаря объединяющему единству нашего сознания. Свою окончательную реализацию понятие времени находит в переживаний времени. Здесь оно воспринимается как беспрерывное движение вперёд, в котором настоящее беспрерывно становится прошлым, а будущее — настоящим. Настоящее — это наполненное реальностью мгновение, оно реально в противоположность воспоминанию или представлениям о будущем, проявляющимся в надежде, страхе, стремлении, желании, ожидании. Здесь Дильтей воспроизводит рассуждения средневекового теолога Августина Аврелия о времени.

Эта наполненность реальностью, или настоящим, существует постоянно, тогда как содержание переживания непрерывно изменяется. Корабль нашей жизни как бы несёт течением, а настоящее всегда и везде, где мы плывём в его волнах, страдая, вспоминая или надеясь, т. е. везде, где мы живем в полноте нашей реальности. Мы беспрерывно движемся, вовлечённые в это течение, и в тот момент, когда будущее становится настоящим, настоящее уже погружается в прошлое. Глядя назад, мы оказываемся связанными (прошлое неповторимо и неизменно), глядя вперёд, мы свободны и активны, ибо будущее — это всегда возможность, которую мы хотим использовать.

Как видно, идея времени в науках о духе сильно отличается от идеи времени в науках о природе. Это предостерегает нас от искушения прибегнуть к упрощению: перенести категории науки на сферу духа.

Но она несёт в себе и более радикальный смысл: находясь в потоке жизни, мы не можем постичь её сущности. То, что мы принимаем за сущность, есть лишь её образ, запечатленный нашим переживанием. Сам поток времени в строгом смысле не переживаем. Ведь желая наблюдать время, мы разрушаем его с помощью наблюдения, так как оно устанавливается благодаря вниманию; наблюдение останавливает текущее, становящееся. Таким образом, мы переживаем лишь изменение того, что только что было, и это изменение продолжается. Но мы не переживаем сам поток жизни.

Другая важная характеристика жизни, по Дильтею, является её связность. В историческом мире нет естественно — научной причинности, ибо таковая предусматривает обязательность вполне определённых следствий. История же знает лишь отношения воздействия и страдания, действия и противодействия. Субъекты высказываний об историческом мире, будь то об индивидуальном мире или о жизни человечества, характеризуются только определённым способом связи в чётко ограниченных рамках. Это связь между единичным и общим.

Все компоненты жизни связаны в одно целое. Мы овладеваем этим целым с помощью понимания. Дилътей демонстрирует эту мысль, обращаясь к жанру философской автобиографии, представленному тремя выдающимися именами: Августином, Руссо, Гёте. Для всех них характерно присутствие своего, собственного смысла в каждой жизни. Он заключен в том значении, которое придаёт каждому настоящему моменту (единичное), сохраняющемуся в памяти, самоценность; при этом значение воспоминания определяется отношением к смыслу целого (общее). Этот смысл индивидуального бытия совершенно неповторим и не поддаётся анализу никаким рациональным познанием. И всё же он, подобно монаде Лейбница, специфическим образом воспроизводит нам исторический универсум. Так жизнь предстаёт перед нами в её целостной связности.

Эти рассуждения Дильтея легли в основу герменевтики, получившей дальнейшее развитие уже в XX ст.

Теперь обратимся к идеям знаменитого французского философа Анри Бергсона (1859 — 1941), который посвятил философии жизни свои многочисленные работы.

Бергсон обращает наше внимание на творческий характер протекания жизни — она, подобно сознательной деятельности есть непрерывное творчество. Творчество, как известно, есть создание чего-то нового, неповторимого. Поэтому предвидеть новую форму жизни не может никто. Жизнь имеет принципиально открытый характер. Наука же в лице нашего интеллекта восстаёт против этой мысли, ибо она оперирует тем, что является повторяющимся. Именно поэтому наука (наш интеллект) не может охватить феномен жизни. Это — задача философии, считает Бергсон. Как же она может это сделать?

Чтобы подойти к принципу всей жизни, мало опираться на диалектику (тезис немецкой классической философии), здесь надо возвыситься до интуиции. Она, как известно, является такой формой познания, которая отвлекается от деталей и логических процедур и позволяет в одно мгновение схватывать изучаемый предмет в его самых общих существенных проявлениях. Философ, однако, покидает интуицию, как только ему сообщился её порыв, он отдаётся во власть понятий. Но скоро он чувствует, что почва потеряна, что новое соприкосновение с интуицией становится необходимым. Диалектика ослабляет интуицию, но она — диалектика — обеспечивает внутреннее согласие нашей мысли с самой собой. Интуиция же, если бы она продолжалась более нескольких мгновений, не только обеспечила бы согласие философов со своей собственной мыслью, но и согласие между собой всех философов. Ведь истина только одна, и так она была бы достигнута.

Что же такое жизнь и почему она, по Бергсону, постигается интуицией? Жизнь есть движение, материальность же есть обратное движение; каждое из них является простым. Материя, формирующая мир, есть неделимый поток; неделима также и жизнь, прорезывающая материю, высекая в ней живые существа. Из этих двух потоков второй идёт против первого, но первый всё же получает кое-что из второго. От этого устанавливается между ними modus vivendi (лат. способ существования), который и есть организация.

Эта организация принимает перед нашими чувствами и нашим интеллектом форму внешних частей по отношению друг к другу во времени и пространстве. Но мы закрываем глаза на единство порыва, который, проходя через поколения, соединяет индивиды с индивидами, виды с видами и из всего ряда живых существ создаёт одну беспредельную волну, набегающую на материю.

В самой эволюции жизни значительную роль играет случайность. Случайными являются формы, возникающие в творческом порыве; случайно разделение первоначальной тенденции на те или иные тенденций; случайны остановки и отступления, а также приспособления. Но только две вещи необходимы: I. постепенное накопление энергии; 2. эластичная канализация этой энергии в разнообразных и неподдающихся определению направлениях, ведущих к свободным актам.

Жизнь с самого её происхождения есть продолжение одного и того же порыва, разделившегося по расходящимся линиям эволюции. Вся жизнь целиком, и животная, и растительная, в её существенной части, кажется как бы усилием, направленным на то, чтобы накопить энергию и потом пустить её по податливым, но изменчивым каналам, на оконечности которых она должна выполнить бесконечно разнообразные работы. Этого то и хотел добиться жизненный порыв, проходя через материю. Но сила его была ограничена. Порыв конечен и дан раз навсегда. Сообщённое им движение встречает препятствия; оно то уплотняется, то разделяется.

Первое великое разделение было разделением на два царства — растительное и животное, которые дополняют друг друга, не находясь, однако, в согласии между собой. За этим раздвоением следовало много других. Отсюда расходящиеся линии эволюции.

А. Бергсон считает, что духовную жизнь нельзя отрывать от всего остального мира; существует наука, которая показывает “солидарность” между сознательной жизнью и мозговой деятельностью. Эволюционная теория, которая ставит человека вне животного мира, не должна упускать фактов зарождения видов путём постепенного преобразования. Этим человек как будто бы возвращается в разряд животных.

Постичь жизнь и дух в их единстве может только интуитивная философия но не наука, хотя наука своими аргументами способна “смести” философию, но при этом она ничего не. объяснит. Для того чтобы философия выполнила свою задачу, она должна иметь дело не с теми или иными живыми существами, а с жизнью, взятой в целой. Вся жизнь от начального толчка, который бросил её в мир, предстанет перед философией как поднимающийся поток, которому противодействует нисходящее движение материи. В одной только точке он проходит свободно, увлекая за собой препятствие, которое отягчит его путь, но не остановит его. В этой точке и находится человечество; здесь наше привилегированное положение.

С другой стороны, этот восходящий поток есть сознание, и как всякое сознание, оно обнимает бесчисленные, проникающие друг в друга возможности, к которым не подходят, поэтому, ни категория единства, ни категория множественности, созданные для инертной материи. Поток проходит, следовательно, пересекая человеческие поколения, подразделяясь на индивиды. Так беспрерывно создаются души, которые, однако, в известном смысле предсуществовали. Они ничто иное, как ручейки, между которыми делится великая жизненная река, протекающая через тело человечества.

Сознание отличается от организма, который оно одушевляет, хотя на нём отражаются известные перемены, совершающиеся в организме. Наш мозг каждое мгновение отмечает двигательные состояния сознания. Но на этом и оканчивается их взаимная зависимость. Судьба сознания не связана с судьбой мозговой материи. Сознание по — существу свободно; оно есть сама свобода, но оно не может проходить через материю, не задерживаясь на ней, не приспособляясь к ней.

Это приспособление есть то, что называют интеллектуальностью. Интеллект поэтому будет видеть материю всегда в особых рамках, например, в рамках необходимости. Но при этом он пренебрежет долей нового или творческого, связанного со свободным действием; всегда интеллект заменит само действие искусственным приблизительным подражанием, полученным путём соединения прежнего с прежним, подобного с подобным. Философия должна вбирать интеллект в интуицию, тогда многие, трудности познания жизни если не исчезнут, то ослабнут.

А. Бергсон, как видно из вышеприведённого, не даёт ни чёткого описания, ни тем более традиционного определения жизни. Но он описывает её в наиболее существенных проявлениях и показывает её сложность и сложность процесса её постижения.

На эту же строну жизни указывал и немецкий философ Георг Зиммель (1858-1918). В своей книге “Метафизика жизни” он отметил противоречия, возникающие в нашем сознании, когда мы познаём мир и жизнь. Всегда и повсюду мы натыкаемся на границы, и сами мы ими же являемся. Но вместе с тем мы знаем об этих границах. Но знать о них дано лишь тем, кто стоит вне их. Есть основания полагать, что наша духовная жизнь преодолевает самоё себя, выходя за рамки разумного.

Разве не логично предположить, что мир не разлагается на формы нашего познавания, что мы хотя бы чисто проблематическим образом можем мыслить такую мировую данность, которую именно мы не можем мыслить. В этом нужно видеть прорыв сквозь односторонность всякой границы. Г. Зиммель называет это актом самотрансцендентности, который лишь самому себе ставит укоренённую внутри него границу. В этом дух впервые обнаруживает себя как “всецело жизненное”.

Только этот способ бытия Зимкель называет жизнью. Её философская проблематичность, по Зиммелю, состоит в том, что жизнь есть одновременно и не имеющая границ сплошность, и определённо ограниченное Я. Здесь уместно вспомнить о Гераклите (“Всё течёт; в одну и ту же реку нельзя войти дважды”), который говорил о сплошности течения жизни, но выделял в ней устойчивое нечто, как некую границу, которую всегда нужно было пересекать. Так складывается общее представление о жизни: Заратустра (у Фр. Ницше) говорит, что она есть то, что всегда превозмогает себя.

Границы, о которых речь шла выше, могут рассматриваться как формы, как последние мирообразующие принципы. Каково же их отношение к жизни?

Между жизнью и формой жизни, считает Зиммель, существует раскол, который нужно преодолеть. Рассудок называет это преодолением двоичности через единство: само по себе оно — это единство — уже есть нечто третье. В едином акте оно образует то, что уже более самого жизненного движения, то есть индивидуальную оформленность, — и разрушает опять-таки ее, и эту, намечающуюся твердыми линиями на общей поверхности потока, форму заставляет переходить через свои границы и расплываться в дальнейшем течении. Основная сущность жизни заключается не в смене сплошности индивидуальностью, а в однородной функции превосхождения жизнью самой себя.

Так мы подходим к получению абсолютного понятия жизни. Зиммель усматривает два взаимно друг друга дополняющих определения жизни: жизнь как движение к большей жизни (более — жизнь), и жизни как того, что более, чем жизнь. Поскольку мы имеем жизнь, мы нуждаемся в форме; и поскольку жизнь всегда более, чем жизнь, она нуждается в более, чем форме. Жизнь проникнута тем противоречием, что она может погибнуть только в формах, и всё же может не погибать в них, благодаря чему она превозмогает и разрушает всякую из них, какая только ею ни образуется.

Едва ли не самым парадоксальным и вместе с тем известным представителем философии жизни был Фридрих Ницше (1844-1900). Своими оригинальными трудами, среди которых наибольшую известность имеют “По ту сторону добра и зла”, “Так говорил Заратустра”, “Антихрист” и др., он создал себе репутацию мыслителя, совершившего глубокие прозрения в тех сферах философии и культуры, где всё казалось яcным и устоявшимся. Он подверг тотальной критике традиционные ценности европейской культуры и прежде всего христианскую религию и рациональное мышление. Ницше ясно показал, что всё богатство живого мира не может быть осмыслено и освоено в существующей системе культурных ценностей, и что жизнь как таковая далеко не понята нами, а если и понята, то однобоко и превратно.

В основе мировоззрения Ницше лежит не Библия (её от отвергает) и не рациональная философия (её он критикует и игнорирует), а природный инстинкт, выраженный в стремлении всего живого к господству и власти. Следуя за А. Шопенгауэром в оценке мировой воли в качестве первообразующего принципа бытия, Ницше модифицирует этот принцип в волю к власти. Отсюда последовал вывод о безосновности традиционно понимаемой сущности вещей, ибо таковая связывается с причинностью. Но причинность мы выдумали сами, тогда как в сущности вещей есть только воля, сильная или слабая.

Жизнь, по Ницше, определяется законом подчинения слабого сильному, и в этом состоит предельно широкий принцип бытия. Господство проявляется в экономических, политических, социальных, межличностных и даже интимных отношениях; им наполнено реальное содержание человеческой истории. Оно наблюдается и в природе. Его можно скрывать, ему можно противодействовать как принципу, но его невозможно перечеркнуть. В этом Нищие усматривает лицемерие христианской морали — она – “ великая обольстительница”, — и всей европейской культуры.

Воля к власти как принцип раскалывает общество на рабов (слабых) и господ (сильных); отсюда две морали: аристократическая и мораль толпы, народа, массы. Последняя культивируется Христианством и гуманистической европейской культурой и поэтому отвергается Ницше.

Воля к власти рассматривается Ницше как проявление инстинкта свободы. Но к свободе, как и к господству, воспитывает война. Ницше цитирует Гераклита, его “Война — отец всего”. На войне мужские боевые качества господствуют и подавляют все другие — инстинкт к счастью, миру, покою, состраданию и т. п. Мирная жизнь убивает волю к власти, делает из человека слабую личность и превращает ее в стадное животное. В частности такое понятие как “совесть” делает человека рабом стадного инстинкта, с позиции христианской морали моральный означает неэгоистичный, но это, считает Ницше, есть предрассудок. Это касается и таких понятий как “хороший”, “истинный” — в контексте позитивистской философии они означают “целесообразный”, “полезный” и т. п.

Мерилом истинной ценности у Ницше является свобода от общественных норм современного ему общества. Так кто же свободен? Это тот, кто находится “по ту сторону добра и зла”, то есть вне морали и законов общества. Ницше видел своего героя в образе “белокурой бестии”, т. е. человека арийского происхождения, но не отягощённого совестью и моральными сомнениями. Историческими прототипами такого героя он называл князя Н. Макиавелли и Наполеона.

Если философы эпохи разума видели в истории человечества прогресс, т. е. возвышение общества от низших, примитивных форм жизни к высшим формам, то Ницше видел в истории ослабление воли к жизни и деградацию природного начала в человеке и у народов. Поэтому он был противником прогресса, выступал против идей социализма и разного рода проектов преобразования общества. Прогрессом, с его точки зрения, было бы воспитание новой господствующей касты для Европы, состоящей из малочисленных, но более сильных человеческих экземпляров. Они бы составили расу господ и завоевателей, расу арийцев.

Работы Ницше несут на себе печать иррационализма и нетрадиционности. Они написаны в форме притч, афоризмов и т. п. и требуют при чтении значительных усилий воображения и воли. Но сам Ницше говорил что они написаны не для всех.

Ницше был одним из самых образованных людей XIX в., но в силу присущего ему гения он сам поставил себя вне общества (о его жизни можно прочитать в книге: Даниэль Галеви. Жизнь Фридриха Ницше Рига. 1991). Роль Ницше в европейской истории и культуре значительна. Его идеи были активно использованы в фашистской Германии для пропаганды войны и расизма. Не были они чужды и революционерам в России и в других странах. Это, однако, не главное; всё это происходило помимо воли самого Ницше. Главное в другом: своим творчеством он сделал предостережение относительно неизбежных, но уродливых форм развития западной цивилизации; он предупредил нас о грядущем отчуждении в сфере европейской культуры, о её глубинном перерождении, о омассовлении и примитивизации духовной жизни. Ницше — один из предшественников философии экзистенциализма.

6. Философия прагматизма

Идея позитивистской философии об опытной основе достоверных знаний была использована прагматизмом. Это философия, сделавшая чистый опыт не просто изначальным принципом познания, но и придавшая ему онтологический статус. У. Джемс (Джеймс), американский философ, (1842-1910), в работе “Существует ли сознание?” — отбросил отношение “субъект – объект” как основной принцип философии и вместо него привнёс понятие “чистого опыта”, который он рассматривал в качестве “первичного вещества или материала, из которого состоит всё в мире”. Отношение же “субъект – объект” есть в таком случае лишь производное от чистого опыта.

Что касается “чистого опыта”, то это непосредственный жизненный поток, представляющий материал для нашего последующего отражения. При этом У. Джемсом упраздняется различие между духом и материей: на этой основе возникает “нейтральный монизм”, согласно ему вещество, из которого состоит мир, — это и не дух, и не материя, а нечто, предшествующее и тому, и другому; “опыт” и “вещество мира” никогда не совпадают во времени и в пространстве.

В прагматизме сильно подчёркнута практическая сторона философии, или точнее идея о соотношении теоретических размышлений и их практического воплощения (кстати, слово pragma, которое лежит в основе названия “прагматизм”, переводится с латинского как дело, действие). Мы часто, считает Джеймс, вынуждены принимать решения без достаточных теоретических оснований. В этих случаях мы руководствуемся только верой (или неверием). Отсюда стремление сторонников прагматизма рассматривать не столько знания, сколько веру в качестве основы наших действий. (У. Джеймс “... Верьте, и вы будете правы...”).

Ясно то, что такие посылки свидетельствуют об усилении субъективности в познании. Обратимся к высказываниям американского философа Ч. Пирса (1839 — 1914), который сформулировал принцип прагматизма: для достижения ясности в наших мыслях о каком-либо объекте надо выяснить какие возможные последствия практического характера этот объект может содержать в себе. Здесь мы видим подмену гносеологического момента оценочным, что находится в противоречии с канонами как науки (естествознания), так и рационалистической философии, утверждающими объективность истинного знания.

У. Джемс стоит фактически на той же позиции: идеи становятся истинными постольку, поскольку они помогают нам вступать в удовлетворительные отношения с другими частями нашего опыта. Мысль истинна постольку, поскольку вера в неё выгодна для нашей жизни. Отсюда можно заключить, что истина — это одна из разновидностей добра, а не отдельная категория. Истинной идею делают не процедуры, а события, в центре которых, оказывается эта истина, истинное — это лишь удобное в образе нашего мышления и в конечном итоге — в образе нашего действия. Поиск нами истины, таким образом, сводится к поиску нами выгоды для нас. Тогда приходится согласиться с таким выводом: мы не можем отвергнуть никакую гипотезу, если из неё вытекают полезные для жизни следствия. Так, гипотеза о Боге истинна, ибо она служит удовлетворению потребностей самого широкого круга людей, согласуется с религиозным опытом их и идеалом добра и справедливости.

Если этот принцип распространить на мир в целом, то мы неизбежно примем его плюралистическую картину (“плюралистическая Вселенная” У. Джемса). Он говорил о том, что тогда мир уподобится федерации равноправных штатов, в которой каждый из них обладает автономией. Иначе говоря, любое объяснение мира можно рассматривать как относительное, так как оно исходит от конкретного лица, которое преследует сугубо свою выгоду.

Из приведённых рассуждений видно, что прагматизм отошёл от классических постулатов рациональной философии о мире (бытии), о познании, об истине и т.д. и подчеркнул значение индивидуальных начал субъекта познания: воли, опыта, веры,. полезности и др.

В силу этого философия прагматизма обрела широкий круг сторонников среди самых обыкновенных людей, которые в её рассуждениях усмотрели едва ли не практические руководства к своим действиям; это касается политиков, бизнесменов, менеджеров и всех, кто предпочёл абстрактным рассуждениям практические действия, направленные на извлечение конкретного результата.

7. Заключение

Итак, в рамках неклассической философии были сформулированы идеи, “приземлившие” философию И. Канта и Гегеля. Стройные формы её (систематичность, концептуальность, язык, логика, диалектика и т. п.) были отвергнуты или перестали быть обязательными. В философию пришли нерациональные способы познания и выражения мысли. Неклассическая философия как бы вернула человеку человеческое — волю, субъективные переживания, интуицию, мистическую веру, комплексное восприятие жизни. Она предопределила основные направление философии XX ст. в лице экзистенциализма, феноменологии, персонализма, герменевтики, отчасти психоанализа, идею благоговения перед жизнью А. Швейцера и др.

Общее умонастроение неклассической философии подчёркивает несовершенство научно-технического прогресса как идеологии и высвечивает проблему человеческой личности как главную цель философии нашего столетия.

8. Вопросы для самоконтроля

Что включает в себя понятие “неклассическая философия”?

Каковы основные характеристики неклассической философии?

Чем обусловлен кризис классической философии?

В каких условиях возникла позитивистски ориентированная философия?

Каковы исходные принципы позитивизма?

В чём видал сущность экзистенциальной ситуации С. Кьеркегор?

Какие стадии выделял С. Кьеркегор на пути движения человеческого духа от существования к сущности?

В чём состоит отличие эмпирической воли от трансцендентальной в философии А. Шопенгауэра?

Что означает суждение А. Шопенгауэра: “Всякое удовольствие имеет отрицательный характер”?

Чем отличаются науки о природе от наук о духе в философии жизни?

Какую роль в философии В. Дильтея играют время и переживание?

Почему с его (В. Дильтея) точки зрения мы не можем познать жизнь?

Каковы основные характеристики жизни в философии А. Бергсона?

Почему, как утверждает А. Бергсон, познать сущность жизни может интуиция, но не интеллект?

В чем состоит противоречие между жизнью и формой согласно Г. Зиммелю?

В чем видел сущность жизни Фр. Ницше?

Почему Фр. Ницше отвергал традиционное понимание прогресса? Что он предлагал взамен ему?

Что такое истина в философии прагматизма?

Какой вид приобретает Вселенная в свете учения об истине в прагматизме?

Список литературы

Конт О. Курс позитивной философии.

Мах Э. Анализ ощущений и отношение физического к психическому. —М., 1907.

Мах. Э. Познание и заблуждение. М., 1909.

Кьеркегор С. Страх и трепет. М., 1993.

Быховский Б. Э. Кьеркегор. М., 1972.

Шестов Л. Киргегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне). М., 1992.

Existentialism. Kierkegaard. From: Stumpt S. E. Socrates to Sartre: a history of philosophy. 1 ed. N. Y. 1988. p.p. 474 — 483.

Шопенгауэр А. Избранные произведения. М., 1992.

Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М.,. 1992.

Шопенгауэр А. Мир как водя и представление. Т. 1. М., 1993.

Быховский Б. Э. Шопенгауэр. М., 1975.

Риккерт Генрих. Философия жизни. Птбг. 1922.

Дильтей В. Наброски к критике исторического разума // Вопросы философии. 1988. № 4.

Дильтей. Описательная психология. Спб. 1996.

Бергсон А. Творческая эволюция. М. -СПб. 1914.

Ницше Фр. Сочинения в 2 т. Т. 1, Т. 2. М.: 1990.

Галеви Даниэль. Жизнь Фридриха Ницше. Рига. 1991.

Лев Шестов. Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше // Вопросы философии. 1990. № 7.

Джемс. Зависимость веры от воли. СПб., 1904.

Джемс. Прагматизм. СПб.,. 1910.

Джемс. Вселенная с плюралистической точки зрения. М., 1911.

Рассел. История западной философии. М., 1959.

Современная западная философия. Словарь. М. 1991.

Планк М. Единство физической картины мира. СПб., 1910.

Холтон Д. Эйнштейн о физической реальности. — Эйнштейновский сборник 1969 — 1970 гг. М., 1970. с.209.