Достижение какой-либо общей цели или удовлетворение какого-либо общего интереса означает, что для этой группы было обеспечено общественное благо.
Под коллективным (общественным) благом понимается «любой товар или услуга которые удовлетворяют следующему требованию: если их потребляет любой индивид X_i из группы X₁,.. X_i,…X_n, то их могут потреблять и все остальные члены группы».[4]
Малые группы во многих случаях оказываются гораздо более эффективными и жизнеспособными, чем большие группы.
Индивиды создают какую-либо малую группу (организацию) также для достижения возможности получать коллективное благо.
Если существует такое количество коллективного блага, которое можно получить при достаточно низких издержках, и что некий индивид в соответствующей группе выиграет от приобретения его полностью за свой счет, тогда существует вероятность, что такое благо будет произведено (получено).
В этом случае общая выгода будет настолько велика по сравнению с общими издержками, что доля прибыли одного индивида превысит общие издержки.
В современной экономике распределение доходов во многом детерминируется взаимодействием групп с особыми интересами. Эта проблема получила отражение в многочисленной экономической и социологической литературе, посвященной теории групп и коллективным взаимодействиям. Наиболее известными среди экономистов стали работы М. Олсона[5]. В своих работах он продолжает традицию исследования результатов коллективного взаимодействия при достижении общих целей при производстве коллективных (групповых) благ. В неоклассической экономике Мэйнстрима эта проблема практически не рассматривалась, ее анализ содержится отчасти в трудах экономистов - представителей неоинституционализма, например, Дж. Коммонса, а также социологов Г. Зиммеля, М. Вебера.
Проблеме эффективности распределения ресурсов и доходов посвящены также работы представителей неолиберализма, которые видели в растущем влиянии групп интересов на производство и распределение общественного продукта одно из проявлений интервенционистской политики государства в интересах этих групп. В частности, последние труды Хайека посвящены не столько социалистическому экономическому планированию, которое к тому времени уже вышло из моды, сколько вырождению демократии в борьбу за прибыли между конкурирующими группами. Вместо того чтобы установить основополагающие правила, по которым должны жить люди, и предоставить определенные общие виды деятельности, современное государство стало рассматриваться как кормушка, около которой соперничающие группы толкаются в борьбе за место[6].
Согласно моделям МакГира-Олсона и Финди-Уилсона, государство рассматривается как дискриминирующий монополист, который обеспечивает производство порядка, назначая различные цены разным группам населения в зависимости от переговорной силы. Для того, чтобы подобные модели адекватно отражали современную организацию экономико-политических систем, необходимо учитывать стремление групп с особыми интересами получать возможность извлекать прибыль, эксплуатируя сравнительные преимущества государства в осуществлении насилия[7].
Под группами специальных интересов обычно понимают совокупность агентов, которые характеризуются совпадением экономических интересов и на которых действуют избирательные стимулы для производства совместного коллективного блага. Группы с особыми интересами могут создавать структуры для лоббирования политических и экономических решений и нормативных актов, создавать олигархические и монополистические структуры, а также участвовать в перераспределении.
Группы с особыми интересами замедляют экономический рост, снижая скорость перераспределения ресурсов между сферами деятельности или отраслями в ответ на появление новых технологий или условий. Один из очевидных способов, которым они добиваются этого, - лоббирование помощи для выхода из затруднительного положения фирм, потерпевших фиаско, что приводит к отсрочкам и затрудняет перемещение ресурсов в те сферы деятельности, где они имели бы большую продуктивность.
Другие способы замедления скорости перераспределения ресурсов, возможно, не столь очевидны. Пусть, например, по какой-то причине значительно возрос спрос на труд в отрасли или по профессии, в которой он контролируется единым профсоюзом или профессиональной ассоциацией. Картелированная организация способна из-за сдвига спроса потребовать более высокой оплаты, а новая, более высокая монопольная цена снизит количество труда, используемого в переживающем подъем секторе, снижая тем самым рост и эффективность экономики.
Для того, чтобы группа со специальными интересами включилась в производство какого-либо коллективного блага, необходимо наличие избирательных стимулов. Избирательные стимулы - это стимулы, которые применяются к индивидуумам избирательно в зависимости от того, вносят они вклад в обеспечение коллективным благом или нет[8].
Социальные избирательные стимулы могут быть сильными и слабыми, но доступны они только в определенных ситуациях. Обычно они малоприменимы для больших групп, за исключением тех случаев, когда большие группы могут быть союзом малых групп, способных к социальному взаимодействию. Необходимо отметить, что информация и расчеты издержек и выгод предоставления коллективного блага часто сами являются коллективным благом.
Даже в тех случаях, когда вклад достаточно большой для того чтобы выявить рациональность расчетов затрат и выгод, существуют обстоятельства, при которых коллективные действия могут случаться и без избирательных стимулов. Что это за обстоятельства, станет ясно сразу же как только мы представим ситуации, когда имеется лишь несколько индивидуумов или фирм, получающих выгоду от коллективного действия. Предположим, что в отрасли всего две фирмы одинаковой величины и что есть барьеры для вхождения в эту отрасль. Это все еще та ситуация, когда от более высокой цены на продукцию данной отрасли выиграют обе фирмы и когда покровительствующие данной отрасли законы помогают им обеим. Тогда более высокие цены и покровительствующее законодательство - коллективное благо для этой олигополии, хотя это коллективное благо только для группы из двух членов. Очевидно, что каждый из олигополистов оказался в ситуации, когда он, если ограничит выпуск или будет лоббировать покровительствующее законодательство для отрасли, получит лишь примерно половину выигрыша от этих действий. Но соотношение издержки-выгоды от любых действий в общих интересах может быть столь благоприятным, что даже если фирма несет вес издержки своих действий и получает только половину выигрыша от них, ей все равно может быть выгодно действовать в общих интересах. Таким образом, если группа, которая выиграла бы от коллективного действия, достаточно мала и соотношение издержки-выгоды для этого коллективного действия достаточно благоприятно для группы, преднамеренное действие в коллективных интересах вполне возможно даже в отсутствие избирательных стимулов.
Если в группе только несколько членов, вполне также возможно, что они будут вести переговоры друг с другом и согласятся на коллективные действия. И тогда действия каждого члена группы будут заметно влиять на интересы и подходящие действия других. Следовательно, все заинтересованы действовать стратегически, т.е. способами, которые принимали бы во внимание воздействие индивидуальных решений-выборов на выборы других.
Следовательно, малые группы часто могут вовлекаться в коллективные действия без избирательных стимулов. В малых группах определенного типа («привилегированных» группах) фактически предполагается, что некоторое коллективное благо будет предоставлено. Тем не менее, даже в наиболее благоприятных обстоятельствах коллективные действия проблематичны и исход в каждом конкретном случае непредсказуем. Хотя некоторые моменты здесь сложны и остаются неопределенными, существо взаимосвязи между размерами группы, которая выиграла бы от коллективного действия, и масштабом коллективных действий предельно простое. Это можно проиллюстрировать на примере обеспечения производства оптимального количества коллективного блага для малой группы[9].
Проблема групп интересов является не только одной из самых древних, но и одной из самых актуальных в политической науке, особенно в политической науке США. Об этом можно судить по количеству публикаций, посвященных этой тематике. Группы давления изучаются в Америке в основном применительно к их деятельности по оказыванию влияния на процесс принятия политических решений, включая деятельность по лоббированию в Конгрессе. Теория групп интересов является наиболее известным и традиционным вариантом концепции власти в американской политической науке. Группа интереса, или «заинтересованная группа» уже давно стала своеобразной моделью политической власти и политического влияния в многочисленных теоретических работах и конкретных эмпирических исследованиях политического процесса и структуры власти в США.
Теория М.Олсона устанавливает, что группы специального интереса вредны для экономического роста, полной занятости, последовательного управления, равных возможностей и социальной мобильности.
В противоположность представлению о заинтересованных группах как сильных и опасных, существует множество работ, показывающих обратное. Хотя группы-лоббисты действуют не очень эффективно, согласно мнению этих аналитиков, они всё же существенно дополняют процесс управления. Кроме того, лоббисты предоставляют информацию, необходимую правительственным чиновникам для осуществления процесса принятия политических решений. Важность этой функции подчеркивала Хоуп Истман, участница слушаний в комитете, представляющая Американский Союз Гражданских Свобод. Политика групп интересов представляет способ, посредством которого специфические интересы граждан доводятся до сведения власти. Без деятельности таких групп у политиков не было бы информации о нуждах граждан и групп, чтобы адекватно на них реагировать.
Подводя итоги Первой главе, можно сказать, что, как справедливо отметил Г.В. Голосов[10], споры вокруг заинтересованных групп главным своим источником имеют недостаточную изученность проблемы. И дело не в том, что ей уделяется мало внимания. Дело в её исключительной сложности. Во-первых, теория заинтересованных групп плохо соотносится с большинством моделей демократии. Это создаёт серьёзные трудности методологического и мировоззренческого порядка. Во-вторых, эмпирические исследования заинтересованных групп часто сталкиваются с препятствиями, вытекающими из особенностей объекта. Ведь люди, стремящиеся оказывать давление на правительство, редко афишируют это, - особенно если добиваются своего. Даже если заинтересованная группа действует совершенно легально (что бывает далеко не всегда), наиболее важная часть её активности остаётся в тени.
Итак, можно ли сказать, что политика, возникающая в результате борьбы групп интересов, способствует всеобщему благу?
Проведенный нами анализ показывает, что существуют два возможных ответа на этот фундаментальный вопрос. Есть много сторонников запрещения деятельности групп давления, к которым относится и М.Олсон, и много людей, считающих эту деятельность исключительно полезной для любого общества.
Аргументы Олсона представляются очень убедительными. Он из тех, кто негативно воспринимает существующую деятельность заинтересованных групп.
Но при этом нельзя не учитывать, что профессиональный лоббизм существует в США уже в течение многих лет, и можно с большой долей уверенности предсказать, что он продолжит свое существование и дальше, так как Конгресс не предпринимает никаких практических шагов для его запрещения или регулирования. Очевидно, что людей, отрицательно воспринимающих деятельность групп интересов, значительно больше, чем их противников, и, следуя принципам демократии, конгрессмены уже давно должны были что-то предпринять по этому поводу, но их останавливает Первая Поправка к Конституции[11], которая формально гарантирует лоббистам право на независимое существование. В этом заключается одна из фундаментальных проблем американской политики, которая вряд ли разрешится в обозримом будущем.
Парадокс Олсона позволяет объяснить некоторые механизмы политического и социального действия и основные институциональные механизмы политического участия.
Исследования Олсона интересны для российских ученых по той причине, что наше общество неоднородно, резкая его поляризация делает настолько разными политические интересы составляющих его социальных групп, что при анализе электорального поведения на первое место выходит необходимость осознания и исследования мотивационной сферы участия в выборах тех или иных групп, возможность прогнозирования их избирательного поведения.

2.ЧЕЛОВЕК ЗДРАВОГО СМЫСЛА В ТЕОРИИ ГРУПП М.ОЛСОНА

 2.1.Рациональный индивид Олсона

Теория групп М.Олсона имеет отношение не только к федерализму, но также к финансовой науке и государственному и финансовому праву. Олсон везде отдаёт предпочтение малым группам перед большими. Однако он тщательно избегает жёстких формулировок относительно того, что следует понимать под «малой группой» и где малая группа заканчивается и начинается большая.
Отсутствуют у него также попытки отграничить большую группу от «толпы» и прочих человеческих скоплений. Вероятно, Олсон презюмирует у читателя интуитивное понимание того тривиального факта, что малая группа отличается от большой прежде всего эффективностью и оперативностью своих действий. Как бы то ни было, теория групп Олсона, на наш взгляд, имеет универсальное прикладное значение.
В терминах этой теории можно анализировать такие разные социальные «организмы», как фермерское хозяйство американского типа, китайский клан родственников-однофамильцев, старообрядческие поселения в Латинской Америке и даже бандитские группировки в современной России. В перспективе федерализма понятие малой группы указывает на первичный «социальный атом», многообразие форм которого создаёт социальную ткань того, что называют федерализмом в широком смысле, то есть самоуправляющееся сообщество.
Последнее, в свою очередь, включает в себя относительно автономные коллективы.[12] Федерализм в узком смысле, на наш взгляд, является casus specialis уже указанного значения этого понятия, т.е. может быть осмыслен лишь в контексте более широкого (в частности, междисциплинарного) подхода. Вместе с тем, юристы нередко рассматривают федерализм лишь в его узком значении, а именно как антоним унитаризма и как синоним удвоения структур государственной власти на федеральном и субфедеральном уровнях.
При этом юристов обычно интересует не дуализм государственного управления как таковой, а некоторые следствия этого дуализма, в частности, проблема суверенитета а также смежные проблемы разграничения полномочий между двумя уровнями властеотношений, особенно, в части финансов, социальных задач публичной власти, вопросов местного самоуправления и т.п. В основе рассуждений Олсона лежат две традиционные для западного исследователя фикции:
1) фикция о рациональном индивиде, который планирует своё поведение и заранее «просчитывает» положительные и отрицательные последствия своих будущих действий и
2) фикция об эгоистическом субъекте, который не обязательно является индивидом, не обязательно является разумным, но никогда не забывает о своём интересе; последний, как правило, должен носить актуальный характер, т.е. быть не только предсказуемым, но и быстро реализуемым.
Обе эти фикции в скрытом виде присутствуют в следующем олсоновском тезисе: «На самом деле не факт, что идея о действии групп во имя своих собственных интересов логически следует из предпосылки о рациональном и эгоистическом поведении … До тех пор, пока не существует какого-либо принуждения или группа недостаточно мала, рациональные, своекорыстные индивиды не будут прилагать никаких усилий к достижению общегрупповых целей»[13] В этом тезисе Олсона объединены декартовский «резон», с одной стороны, и дань бентамовскому утилитаризму, с другой.
Декартовский «резон» можно определить как представление о том, что интроспекция представляет собой базовую характеристику homo sapiens. В результате интроспекции каждый вменяемый человек неизбежно наталкивается на несомненность своей способности к суждению.
Отсюда, как известно, Декарт, сделал вывод о тождестве «эго» ( т.е. всякого самосознающего индивида), и его сознания, (т.е. способности рассуждать и на основе этих рассуждений принимать решения). По Декарту, человек - это прежде всего мыслящая субстанция.
Иеремия Бентам, на наш взгляд, является антиподом Декарта, его заслуга заключается в том, что он первый (на Западе) глубоко поверил в то, что банальность или даже пошлость суть столь же несомненные характеристики человеческой природы, как и «декартова» способность к суждению. Однако в отличие от позднейших Ницше или Ортега-и-Гассета, которые обратили против пошлости весь утончённый яд своих сарказмов, Иеремия Бентам выступал как последовательный защитник субъективного права человека «ни о чём декартовом не думать» и, например, просто совпадать со своей жизнедеятельностью.[14]
Таким образом, в англо-американской версии социальной философии достаточно рано оформился неведомый для континентальной Европы идеальный тип «человека разумного, но банального».
Вскоре этот идеальный тип начал жить самостоятельной и весьма небанальной жизнью. Другими словами, бентамовский образ человека допускает произвольную смену акцентов между «разумностью» и «банальностью», а именно homo sapiens можно рассматривать как в терминах «человека разумно банального», так и «человека банально разумного». На наш взгляд, особая притягательность всей британской традиции, особенно шотландской философии «здравого смысла», основана на исходной «абсурдности» самоимиджа британского исследователя «Человеческого» как «здравомыслящего философа банальностей».

2.2.Проблематика «большой группы» в контексте федерализма

Для юриста особый интерес представляют олсоновские большие группы, особенно в контексте государственного права. Основная проблематика больших групп в таком ракурсе заключается не столько в суверенитете (=юридическом титуле на самовластные акты), сколько в некоторых опасных следствиях этого титула. Речь, прежде всего, идёт о территориальных спорах и коммерческом соперничестве больших политических сообществ. И то, и другое имеет тенденцию порождать вооружённые конфликты. К сожалению, ни международные договоры, ни даже конфедеративные союзы не могут в долгосрочном плане решить указанные проблемы. Только федеративное устройство публичной власти способно элиминировать территориальные споры и коммерческое соперничество между участниками союза.
Неслучайно, «отцы-основатели» США, в частности Александр Гамильтон, рассматривали федерализм, прежде всего как своеобразное «блокирующее устройство», подавляющее (взаимные) территориальные претензии и торговые войны[15].
В известной степени, Гамильтон предвосхитил основные аргументы т.н. экономического, или соревновательного федерализма, сторонником которого можно считать и Мансура Олсона. Однако для Гамильтона коммерческое соперничество смежных территориальных коллективов - это, скорее, не фактор прогресса (как для стороников соревновательного федерализма), сколько постоянная угроза общественной безопасности. Гамильтон, разумеется, не мог быть противником конкуренции per se. Однако он был противником политической деформации экономического соревнования в угоду того, что в России принято называть «парадом суверенитетов».
Гамильтоновская перспектива позволяет нам оспорить включение в олсоновские «большие группы» территориальные коллективы, обладающие характеристиками государствоподобных образований. Ведь последние ведут себя девиантно, то есть не так, как предписано теорией Олсона. При анализе больших групп указанного типа репрезентативным является классический инсайт Гаэтано Моска.
Он утверждал, что индивиды обладают инстинктом к «собиранию в стада и борьбе с другими стадами». Этот тезис находится в скрытом противоречии с утверждением Олсона о том, что «большие группы не будут формировать организацию, направленную на достижение общегрупповой цели, при отсутствии какого-либо принуждения или индивидуальных побудительных мотивов.»[16]
С другой стороны, трудно оспорить тезис Олсона о том, что ссылка на инстинкт на самом деле является псевдообъяснением. «Когда членство в ассоциациях и группах объясняется «инстинктом», фактически не предлагается никакого объяснения. Любое человеческое действие может быть отнесено к инстинкту.»[17]
Однако мы полагаем, что идеология либерального индивидуализма сторонником которой является Олсон, также не в состоянии объяснить первоначальную стадию образования политического сообщества. В некотором отношении подход Гаэтано Моска даже более эвристичен. Теория Моска характеризуется двумя главными мотивами. Во-первых, Моска презюмирует, что формирование политического коллектива несводимо к интересам и целям отдельных индивидов, которые нередко вдруг и внезапно оказываются участниками определённого политического сообщества, как это случилась со многими немцами после поражения Германии в Первой мировой войне и со многими «русскоязычными» после краха СССР.
Во-вторых, Моска подчёркивает исключительно важную роль политического авангарда, или - в его терминологии - правящего класса. С его точки зрения можно вообще пренебречь т.н. большими группами как самостоятельными объектами исследования. Ведь каждую большую группу в политическом отношении легко редуцировать до соответствующего «правящего ядра». Именно это «ядро» и определяет общее поведение группы.
Теория групп Олсона бросает вызов этой аксиоме политологии в той части, где речь идёт о том, что Олсон называет «эксплуатацией меньшинства большинством». К этому тезису Олсон пришёл, опять-таки опираясь на фикцию рационального эгоистического индивида.
По мнению Олсона, большинство бенефициаров какого-то коллективного блага (например, личной безопасности в публичных местах) вовсе не стремится обеспечить достаточный уровень этого блага своим собственными усилиями. Отсюда, тяжесть оптимизации количества и (или) качества данного коллективного блага распределяется асимметрично между ускользающим «большинством» и сознательным и(ли) неспособным к ускользанию «меньшинством» налогоплательщиков. Как бы то ни было, Олсон полагает, что содействие со стороны многих бенефициаров «в большинстве случаев… прекратится быстрее, чем достигнет оптимального для группы уровня.»[18] Именно здесь Олсон обнаруживает то, что он называет «эксплуатацией большинства меньшинством.»[19]
Тезис Олсона об «эксплуатации меньшинства большинством» как минимум нуждается в корректировке. Мы полагаем, что такая корректировка возможна как раз в терминах асимметричной федерации. В этой перспективе олсоновские «большие группы» будут совпадать с субъектами федерации. При этом вполне реальна ситуация, когда меньшинство т.н. доноров федерации подвергается эксплуатации со стороны дотационного большинства всех прочих её субъектов. При этом последние - и это важно - обладают значительным арсеналом политического принуждения в отношении меньшинства, то есть регионов-доноров. Это поднимает вопрос о внутривидовой классификации групп, которая весьма оригинально была осуществлена проф. Олсоном.

2.3.Олсоновская классификация групп

Большие группы публичного права имеют ряд свойств (например, наличие  политической элиты), которые обеспечивают их несводимость к большим группам частного права. Поскольку Мансур Олсон является представителем англо-американской научной традиции и к тому же не является юристом, он не проводит строгого разграничение между группами публично- и частноправового характера.
Более того, если использовать термины континентальной европейской правовой традиции, то можно утверждать, что Олсона интересуют по преимуществу корпорации частного, а не публичного права. Быть может, поэтому проф. Олсон рассматривает большие группы en bloc то есть абстрагируется от принципиального различия между группами под названием «государство», «субъект федерации», столичный муниципалитет», с одной стороны, и группами под названием «профсоюз», «ассоциация университетов западного побережья», и т.п., с другой.
Тем не менее, Олсон приближается к континентальной европейской традиции права в части определения объекта группы, её телеологии, т.е. той цели, ради которой группа была создана. Ключевым словом при этом является понятие «общественного блага»(=public want). Олсон различиет два основных вида таких благ: инклюзивное и эксклюзивное.
Соответственно, группы могут быть как инклюзивными, так и эксклюзивными. Последние стремятся ограничить (для «чужаков» или всех вновь прибывших) доступ к общественному благу, ради которого они созданы и которого оптимальное количество и качество они должны обеспечить.[20] Напротив, инклюзивные группы генерируют общественные блага, открытые для любых новых пользователей. Более того, одна и та же группа может попеременно выступать то эксклюзивной, то инклюзивной.
«Фирмы отрасли будут эксклюзивной группой, если они добиваются повышения цены за счёт ограничения выпуска продукции; эти же фирмы будут инклюзивной группой, когда они добиваются снижения налогов, тарифов… Обстоятельство, что эксклюзивность или инклюзивность группы зависит от преследуемой ею цели, а не от особенностей членства, очень важно, особенно, учитывая тот факт, что многие организации оперируют как на рынке, стремясь к повышению цен, так и в нерыночной ситуации, требуя улучшения политических и социальных условий.»[21]
Критерием разграничения эксклюзивных и инклюзивных общественных благ является специфическая проблема, для которой в лексиконе российского научного сообщества ещё нет соответствующего термина. Некоторые ученые называют её рабочим термином «фрирайдеризм». Проблема фрирайдеризма актуальна только для эксклюзивных благ. Инклюзивное коллективное благо «индифферентно» по отношению к тем бенефициарам, которые не прилагали собственных усилий по созданию и (или) сохранению этого блага.
По мнению Олсона, природа любого общественного блага такова, что никакие усилия группы не могут создать полного иммунитета против фрирайдеров, т.е. тех, кто присоединяется к потреблению общественного блага после того, как оно создано усилиями других. В этой связи Олсон подчёркивает:
 «Тенденция к субоптимальности кроется в природе общественного блага - ни один из участников группы не может быть исключён из потребления блага, если хотя бы один из индивидов группы потребляет его… Чем больше группа, тем дальше она от оптимума.»[22]
В этой связи большие группы, систематически испытывающие то, что можно назвать «критический прессинг фрирайдеризма», применяют вспомогательные меры, побуждающие фрирайдеров отказаться от своей практики, например, в обмен на приобретение неколлективных товаров.
По мнению Олсона, «большие организации, которые неспособны обеспечить принудительное членство должны также предлагать какие-либо неколлективные товары, чтобы у потенциальных членов появились побудительные мотивы для вступления в организацию.»[23]
Как видим, большие группы - это синоним малоэффективности социального взаимодействия. Так, «очень большие группы при отсутствии принуждения или внешнего воздействия вообще не смогут обеспечить (коллективное благо), даже в минимальном количестве.»[24]
Исходным при классификации больших групп Олсон выбирает понятие «атомистическая конкуренция». При такой конкуренции, согласно Олсону, никакие действия одной из фирм не могут оказать заметного влияния на поведение других. Если в большой группе поведение отдельных участников не в состоянии оказать влияние на общегрупповой результат, т.е. в ней действуют механизмы, аналогичные «атомистической конкуренции», то именно такую группу Олсон называет «латентной».
Латентную группу можно «мобилизовать», т.е. сделать её способной к добыванию коллективного блага. Здесь Олсон вновь обращается к фикции рационального индивида: «Только персональный «селективный» мотив может побудить рационального индивида, принадлежащего к латентной группе, действовать в её интересах… Подобные «избирательные мотивы» могут быть как позитивными, так и негативными: они могут либо принуждать к участию в издержках группы… посредством наказания, либо поощрять тех, кто действует в интересах группы.»[25] Мобилизация всякой латентной группы в тенденции означает «уменьшение её формата», это поднимает проблему «малых групп».

2.4. «Малая группа» как масштаб федерализма

Как полагает Олсон, поведение малой группы несводимо к поведению отдельно взятого индивида (несвязанного с какой-либо группой), с одной стороны, и к поведению большой группы, с другой. Как отмечалось, «малая группа» представляет собой первичный, далее уже неделимый элемент.
Совокупность этих элементов образует макроструктуру любого относительно организованного сообщества. В этом случае можно говорить о «федерализма первого порядка», который в равной степени присущ как унитарным, так и федеративным государствам. Соответственно, то, что юристы называют федерализмом (=в узком смысле), является «федерализмом второго порядка», присущего только федеративным государствам.
Каждая малая группа характеризуется, по крайней мере, тремя признаками: 1) устойчивостью, непрерывностью и относительной долговременностью эксклюзивных связей между её участниками; 2) специфической эмоциональной атмосферой, в которой взаимодействуют её участники и 3) спецификой общих моральных правил, которых придерживаются участники группы.
Исследовательский интерес Олсона сосредоточен по преимуществу на анализе связей внутри малой группы и на некоторых проблемах корпоративной морали, прежде всего на проблеме принуждения. Исходным при олсоновском анализе малых групп является понятие олигополия, т.е. сговор нескольких относительно крупных фирм для контроля соответствующего сектора товаров и услуг. Аналогом олигополии в публичном праве, согласно Олсону, являются  привилегированные и промежуточные группы.
«Привилегированная группа - это такая группа, каждый или хотя бы один из членов которой имеет мотив к добыванию коллективного блага, даже если необходимо взять все издержки на себя…
Промежуточная группа - это группа, в которой ни один из участников не получает настолько значительной доли общей выгоды, чтобы иметь мотивацию обеспечивать это благо только самостоятельно. Однако число участников этой группы не настолько велико, что никто не заметит, если один из них откажется взять какую-то долю издержек на себя. В такой группе коллективное благо может быть, и в равной степени может не быть обеспечено; однако оно абсолютно точно не будет получено без помощи какой-либо координации или организации группы.»[26]
Таким образом, промежуточная группа по определению представляет собой неустойчивое объединение, которое может быть сублимировано в привилегированную группу, участники которой отличаются высокой персональной мотивацией в добывании общественного блага. С другой стороны, при неблагоприятных условиях промежуточная группа может самоликвидироваться и полностью раствориться в «атомистической конкуренции», или гоббсовском bellum omnium contra omnes.

2.5. Теория групп Олсона на примере России

Олсоновская теория групп, на наш взгляд, легко поддаётся «транспозиции» в плоскость федеративных отношений. Более того, указанная теория, на наш взгляд, позволяет по-новому сформулировать проблему федерализма:
Каким образом «группы» способны обеспечить прочную связь между «федерализмом первого порядка» и «федерализмом второго порядка»? Другими словами, между «большими группами» (=субъектами федерации и (или) их объединениями), с одной стороны, и «малыми группами» (небольшая фирма, кафедра вуза, сельская больница и т.п.), с другой, необходимо найти среднее звено, которое могло бы выполнять посреднические функции.
Олсоновская «промежуточная группа» не может выполнять эту роль по той причине, что она тяготеет к малой группе как своему идеалу и поэтому не может вместить и удержать целей и задач больших групп. К тому же, как сказано выше, промежуточная группа лабильна и легко самоликвидируется. Впрочем, Олсон сам указал на возможного посредника между большими и малыми группами.
Для этого он предлагает рассмотреть случай «федеральной» группы - группы, подразделённой на несколько малых групп, каждая из которых имеет причины воссоединиться с остальными для создания федерации, представляющей большую группу в целом. Если центральная (или федеральная) организация предоставляет какой-либо услуги малой группе, входящей в федерацию, то, скорее всего, малые группы используют социальную мотивацию, чтобы заставить индивидов, принадлежащих к каждой из малых групп, вносить вклад в достижение коллективных целей группы в целом, Таким образом, организации, использующие избирательные социальные мотивы для мобилизации латентной группы, должны быть федерациями, состоящими из малых групп.»[27]
В терминах публичного права можно сказать, что базовыми «федерациями», или «федерациями первого порядка» в олсоновской перспективе могут выступать муниципалитеты. В условиях России в качестве репрезентативного муниципалитета можно рассматривать  средний город (от 50 до 100 тыс. жителей)[28].
В свою очередь, смежные муниципалитеты также федерируются в «мунисфедерацию» (например, по 5-7 муниципалитетов в соответствующей «мунисфедерации»). При этом сообщество сопредельных муниципалитетов, или мунисфедерация непременно создаёт для лоббирования общегрупповых интересов собственную организацию. Механизм такого федерирования можно рассматривать как в восходящей, так и нисходящей перспективе.
В перспективе восходящего федерирования каждый субъект федерации можно рассматривать как политическое объединение соответствующих «мунисфедераций». С другой стороны, субъект федерации  - на супрамуниципальном уровне властеотношений - является неделимым элементом федерализма второго порядка (см. выше). На этом уровне особое значение приобретает то, что можно назвать «трансрегиональным федерированием». Думается, что для асимметричной федерации типа России трансрегиональные объединения (несмежных) субъектов федерации (например, Хабаровский край + Татарстан + Республика Саха + Ленинградская область + Ингушетия) не менее важны, чем объединения сопредельных субъектов типа «Большая Волга».