Краткая биография 3

Стихи о неизвестном солдате 3

Афанасий Фет 3

Марина Цветаева 3

СТИХИ О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ 3

Сочинения: 13

Литература: 13

1937

"Стихи о неизвестном солдате" — основное стихотворение "Третьей Воронежской тетради". Оно само по себе является циклом, вокруг которого располагаются дополнительные тематические (и словесные) циклы."

В частности, "небесные" стихи. Предтечей "Солдата" безусловно является стихотворение, написанное еще в 1923 г. — "А небо будущим беременно ... —

Как видно из этих строчек основные темы для будущего шедевра уже намечены (собственно, само это стихотворение — также самостоятельный шедевр, но все же ...) Тема Неба, Тема Войны и Смерти, Тема Человека во Вселенной, Тема Будущего. В этом произведении уже взята та непостижимая метафизическая высота Слова, которая позже повторится (хотя в искусстве ничего не повторяется — значит будет еще выше, еще непостижимее) — в "Солдате".

Одновременно с "Солдатом", в 1937 г. были написаны еще несколько стихотворений, ступеньками ведущие, подготавливающие нас  к той головокружительной вершине, которая предстоит в итоге.

Вот отрывки из них :

"Работая над "Солдатом", точнее над его "небесной" частью, О.Мандельштам вспомнил слова Гумилева о том, что у каждого поэта свое отношение к звездам, и сказал, жалуясь, что у него звезды появляются, когда материал кончается ..."

До чего эти звезды изветливы?
Все им нужно глядеть — для чего?
В осужденье судьи и свидетеля,
В океан без окна вещество.

или —

Для того ль заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?..

Читая эти строчки, хочется продолжить фразу Мандельштама, слегка изменив ее — " ... когда отработанный материал кончается, и появляется нечто новое ..." Вообще же Мандельштам слегка лукавил и немного воображал — материал был всегда!

А вот как писал о звездах Афанасий Фет:

Неправда ли, как "далеки" друг от друга звезды первого и второго поэта, какая разная у них аура, какое разное к ним отношение. Общее — лишь вечное "звездное вопрошение" и сами звезды...

"На первом этапе работы разрабатывалась тема пехоты, окопов, свороченных пластов земли (насыпи, осыпи) и неба, если на него смотреть из окопов ... Отсюда сохранившийся в окончательном тексте эпитет "дальнобойный" (к слову "воздух") — дальнобойные орудия — это новинка первой мировой войны, и в этом же отрывке "яд Вердена" — воспоминания об ядовитых газах — нововведении этой же-войны."

Вот запись из черновика (их было очень много — черновых вариантов на каждый отрывок)

Этот воздух пусть будет свидетелем,
Дальнобойное сердце его,
Яд Вердена — всеядный и деятельный
Океан без окна — вещество ...

или другой вариант —

Этот воздух пусть будет свидетелем —
Безымянная манна его —
Сострадательный, темный, владетельный —
Океан без души, вещество ...

Темный, отравленный воздух — уже не воздушный океан, а вещество — враждебное, ненастоящее, "химическое вещество".

"В связи с газами появляется семистишие "Шевелящимися виноградинами угрожают нам эти миры ..." Так любимый, воспетый Поэтом виноград, виноградная лоза обыгрывается здесь как нечто смертельное, неживое.

И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами,
Ядовитого холода ягодами...

"Стихи о неизвестном солдате" начались едва ли не в январе, работа над ними продолжалась не меньше двух месяцев.

"Работая над "Солдатом" О. МАНДЕЛЬШТАМ как-то сказал: "Получается что-то вроде оратории..." " И получилось действительно крупное музыкальное — драматическое произведение для хора, певца-солиста и оркестра.

Певец — сам Осип Мандельштам, хор — "миллионы убитых задешево ..." Истребления Человека Человеком и находит свой апофеоз в строках — "Аравийское месиво, крошево ..." Тема Апокалипсиса, конца Жизни — ЭТО ЗРЕНИЕ ПРОРОКА СМЕРТЕЙ

Тема Неизвестного Солдата ... Она впервые появилась в черновом (каком по счету?) варианте "Солдата".

Надежда Мандельштам спросила О. МАНДЕЛЬШТАМ: "На что тебе сдался этот "неизвестный солдат"? Он ответил, что может, он сам — неизвестный солдат. Личная тема, проявившаяся в последней строфе — "Я рожден в ночь с второго на третье Января..." — начинается именно с неизвестного солдата — "И в своей знаменитой могиле неизвестный положен солдат".

Тема ласточки... Ласточка (как и щегол) — сквозная тема в творчестве Мандельштама. В черновом варианте "Солдата" она звучала как "смертоносная ласточка". Но затем была отвергнута Поэтом и появились такие окончательные строки

Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла совладать...

Иносказательно, — это тема авиации, воздушной катастрофы, погибающего летчика ... и похороны летчика, т.е. себя

Не мучнистой бабочкой белой
В землю я земной прах верну —
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну:
Позвоночное, обугленное тело,
Сознающее свою длину.

Поэт ассоциирует себя с летчиком — сначала "холод пространства бесполого", а потом беспамятство, быстро просмотренная Жизнь и "свист разрываемой марли"

Дальше — еще не припомню — и дальше как будто
Пахнет немного смолою, да кажется, тухлой ворванью...

Это уже там, в запредельном мире...

Каждая ремарка, каждый отсыл к другому, сопряженному стихотворению показывают сколь сильна, неразрывна, хотя и незаметна на первый взгляд связь между ними и "Солдатом". "Солдат" — это некая сердцевина, сердце, от которого и к которому по невидимым капиллярам движется кровь, соединяя в общую кровеносную систему практически все позднее (последнее) творчество Осипа Мандельштама

Я скажу это начерно, шепотом,
Потому что еще не пора,
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра...

Предтечи ... Тема "оптовых смертей..."

Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте, —
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!

Неподкупное небо окопное —
Небо крупных оптовых смертей, —
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте...

В первой строфе — какое cострадание, какая истинная любовь ко всем безвестным — "Неизвестным Солдатам" — это в первых двух строчках — и какое осуждение ко всеобщему равнодушию и отупению — в третьей и четвертой. Даже некая издевка — "от лица земляных крепостей", от которых скоро ничего не останется, настолько все мнимо, эфемерно, недолговечно именно в силу вселенского людского равнодушия.

Во второй строфе строчка — "Я губами несусь в темноте..." — именно губами, которые созданы для нежности, для поцелуя. Поэт пытается дыханием своих губ согреть этот вечный равнодушный Холод целокупного — Неба и Земли с его мертвыми воздушными ямами и развороченными могилами...

А вот как на ту же тему — у Д.Г. Байрона —

Вседневно тысячи ложились, умирая,
Но увенчала все резня при Ватерлоо

... Не мне писать о бойне той,
Коль в страхе — ангелы, коль даже Вельзевула
Его ж деяние схватило тошнотой,
По горло сытого средь адского разгула:
В исконной жажде зла он собственной рукой
Те отточил мечи — но и его шатнуло ..."

"Видение суда"

Есть также свидетельство Л.В.Кациса Байроновского влияния на саму идею "Стихов о неизвестном солдате", и даже на само построение вещи

Зарыт он без почестей бренных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.

Но спят усачи — гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.

"Воздушный корабль."

Какая трогательная прелестная картина встает перед нами — "К высокому берегу тихо Воздушный корабль пристает ..." — сколько спокойной, умиротворяющей романтики в этих строчках. И даже Смерть не нарушает общей гармонии, органически присутствуя как некий вечный Сон.

Воистину сам XIX век с его относительным равновесием, с его устоями, с его "воздушными кораблями" и "одинокими парусниками", которые еще только ищут бури — сам XIX век спит под этим камнем. Мир еще окончательно не сошел с ума, и гренадеры, пусть без почестей, но по-человечески похоронены. Их не забыли живущие, даже Боги помнят о них и "тихо" навещают...

В стихотворении Мандельштама все ровно наоборот. Хотя тема и дикция двух строчек совпадает как будто — "Зарыт он без почестей бренных Врагами в сыпучий песок..." и "И в своей знаменитой могиле Неизвестный положен солдат ..." Но Буря уже грянула, "корабль" (отнюдь не воздушный) идет ко дну, каждый как может в одиночку спасает свою, теперь ничего не стоящую жизнь. Знаменитая могила "неизвестного солдата" — просто развороченный ров, не засыпанный землей ... Это в стихах. А в жизни — даже думать об этом страшно, но думать надо! — бесчисленные "братские" могилы, до верху заполненные (а точнее, закиданные) мертвыми телами с биркой на ноге — рабы ГУЛАГа — уничтоженные не на поле брани, а за торжество идеологии, "как враги народа", т.е. враги этой безумной идеологии — лежат ни в чем не повинные, кроме может того, что их угораздило родиться в XX веке, лежат уничтоженные во имя светлого будущего.

Еще раз отметим лишь роковое противостояние этих двух произведений яркими образами — "воздушный корабль" — "воздушная могила", с которой не совладать...

И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.

Кажется — при чем здесь Лермонтов, как он попал в эти строки? Оказывается, по словам того же литературоведа Л.В.Кациса, существовала некая связь между "Солдатом" и Лермонтовским "Демоном". И опять мы сталкиваемся с поэтическим влиянием поэтов разных веков, но родственного (пусть не во всем!) душевного склада

Что без тебя мне эта вечность?
Моих видений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм — без божества!

"Демон"

Еще раз вернемся к черновым записям и следующим строчкам

Недосказано там, недоспрошено,
Недокинуто там в сеть сетей
.....................................................
Миллионы убитых подошвами
Шелестят по сетчатке моей.
.....................................................
Это зренье пророка смертей
.....................................................
И не знаешь, откуда берешь его —
Луч пропавших без вести вестей —
Аравийское месиво, крошево
Начинающих смерть скоростей...

"В этом виде О. МАНДЕЛЬШТАМ называл это стихотворение колбасой, пробовал разбить его на несколько отдельных кусков или вообще выбросить ..."

Его мучила, раздражала его некая разболтанность, несостыковка отдельных кусков. Но в то же время как сам он изумленно удивлялся этой "вести", которая летит "светопыльной дорогою" и от которой "будет свету светло..." Мандельштам говорил: "Тут какая-то чертовщина" и "Что-то я перегнул ..." И затем выбросил строчку — "это зренье пророка смертей". О. МАНДЕЛЬШТАМ выбросил эту строчку, но "пророком смертей" остался, и своей собственной смерти, к несчастью

Если б лишили меня всего в мире:
Права дышать и открывать двери
И утверждать, что бытие будет
И что народ, как судия, судит, —
Если б меня смели держать зверем,
Пищу мою на пол кидать стали б —
Я не смолчу, не заглушу боли, ...

Это перекличка со строками "Солдата" — "Наливаются кровью аорты И звучит по рядам шепотком..."

Хочется еще раз вспомнить, что Осип Мандельштам во время написания "Солдата" отбывал ссылку в Воронеже, до этого — первый арест и ссылка в Чердынь, где он пытался покончить с собой, прыгнув из окна (к счастью, был второй этаж). Этот прыжок был своеобразным катарсисом после накопившегося ужаса, страха и неопределенности положения.

— "Прыжок — и я в уме!"

Поэт находился в изгнании, в почти полной изоляции, лишенный работы и живя исключительно пожертвованиями родных и друзей. В исключительной бедности и в состоянии ожидания. Чего? По его интуиции — самого худшего. Но он хотел "досмотреть это кино до конца"...

Осип Мандельштам уже в то время был тяжело, хронически болен, с трудом дышал — у него была астма и стенокардия — "грудная жаба", как говорили наши предки. Каждый глоток воздуха давался с трудом

О, этот медленный одышливый простор!
Я им пресыщен до отказа —
И отдышавшийся распахнут кругозор —
Повязку бы на оба глаза.

И опять на память приходит первая строчка "Солдата" — "Этот воздух пусть будет свидетелем ..." Воздух. Он отравлен не только ядами Вердена, но еще и тем "колоссальным неблагополучием", той кровью и ужасом застенка, который просто завораживал многих, доводя до полубезумного состояния. Шли массовые аресты, о пытках в тюрьме уже говорили все, многие побывали в лагерях и мечтали лишь об одном — чтобы про их существование забыли — но как же! — почти все эти люди были обречены на повторный арест, т.е. полное физическое истребление. Редко кто выживал после двух сроков ГУЛАГа! Остальные делали вид, что ничего не происходит (днем), а ночью тряслись от страха, услыхав звук подъезжающей машины или остановившегося на этаже лифта.

И в таком состоянии — моральном и физическом — Осип Мандельштам продолжал создавать вещи "неизреченной красоты" — не просто продолжал — у Поэта открылось новое "поэтическое дыхание". Самые лучшие произведения его писались именно в этот страшный воронежский период

В нищей памяти впервые
Чуешь вмятины слепые,
Медной полные воды, —
И идешь за ними следом,
Сам себе немил, неведом —
И слепой, и поводырь.

Просто "обыкновенное чудо". Такое бывает с Великими Художниками — чем хуже — тем лучше.

В августе 1919 года О. МАНДЕЛЬШТАМ долго стоял ночью у окна, следя как прочерчивают воздух снаряды. И это нашло свое воплощение еще в черновом варианте "Солдата".

А вот мнение именно об этих же строках Иосифа Бродского: "Если честно, я не знаю ничего в мировой поэзии, что может сравниться с откровением четырех строк из "Стихов о неизвестном солдате", написанных за год до смерти: "Аравийское месиво, крошево..." Грамматика почти полностью отсутствует, но это не модернистский прием, а результат невероятного душевного ускорения, которое в другие времена отвечало откровениям Иова и Иеремии. Этот размол скоростей является в той же мере автопортретом, как и невероятным астрофизическим прозрением. За спиной Мандельштам ощущал отнюдь не близящуюся "крылатую колесницу", но свой "век-волкодав", и он бежал, пока оставалось пространство..."

"Я не Битва Народов, я новое. От меня будет свету светло". Новое. Такой мировой Катастрофы человечество еще не ведало. И опять этот рефрен — "светло"

Сквозь эфир десятично-означенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число, опрозраченный
Светлой болью и молью нулей.

И за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем,
Весть летит светопыльной обновою,
И от битвы вчерашней светло.

"Светопыльной обновою" — можно"расшифровать" и так — "новое светлое будущее", такое навязшее на зубах, такое растиражированное, такое затертое по всем советским газетам и лозунгам тех и последующих лет. Надо же было так унизить это прекрасное слово в самом его исконном значении, что от него просто темнеет в глазах ...
Светло — это когда совсем пусто, когда вымерло все живое и лишь луч, как некий безумный прожектор обшаривает все углы и закоулки в поисках поживы. Думается это и есть тот Апокалипсис, который так тончайше предчувствовал Мандельштам — пророк. И если он еще не сбылся полностью, то как говорится "еще не вечер..."

Ясность ясеневая, зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Словно обмороками затоваривая
Оба неба с их тусклым огнем.

Эти четыре строчки, по воспоминаниям Э.Герштейн ("Мандельштам в Воронеже",. С-П, ИНАПРЕС,1998) — были самыми любимыми у О. МАНДЕЛЬШТАМ Читая вслух "Солдата", он несколько раз повторял именно эту строфу.

Насколько страшны, настолько и современны, своевременны две первые строчки — нас соединяет лишь общая грядущая пустота, вакуум, лишенный животворного воздуха, а значит — земля без людей.

"Человек, как известно, стал лишь удобрением для задуманного в канцеляриях социализма прекрасного будущего. У будущего есть одно прелестное качество: оно всегда удаляется и неуловимо, особенно в тех случаях, когда оно сулит счастье...

Мандельштама мучила мысль о земле без людей... Через всю поэзию его — проходит мысль о человеке, как о центре и воплощении жизни, и о человечестве, воплощающем смысл жизни. Исчезновение человека, конец человечества, это та опасность, которая нависла над миром...

Мандельштам не вполне сознавал, а скорее почувствовал, что гибель будет связана с новым оружием и войной. Раз было начало, будет и конец... Пока самоутверждающиеся народы колеблятся и медлят, талантливые исполнители государственных заказов и охранители национального достоинства, суверенитета и прочих бредовых идей, отказавшись от личности и свободы во имя индивидуализма, личного и национального, разрабатывают такое передовое и прогрессивное оружие, что оно погубит не только человека, но и всякую жизнь на земле. Хорошо, если уцелеет растительность, чтобы хоть что-нибудь осталось от этого прелестного и безумного мира, где так здорово научились во имя всеобщего или национального счастья убивать друг друга и уничтожать людей, не принадлежащих к породе убийц".

"И бороться за воздух прожиточный ..." — это моральная и физическая потребность Поэта стала настоящей реалией его тяжких последних лет. И только благодаря своей неискоренимой жизнерадостности, какому-то прямо языческому жизнелюбию он пишет

Я обращался к воздуху-слуге, 
Ждал от него услуги или вести,
И собирался в путь, и плавал по дуге
Неначинающихся путешествий...

Где больше неба мне — там я бродить готов,
И ясная тоска меня не отпускает
От молодых еще воронежских холмов
К всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

Тема Человека, тема счастья — она же Горя...

Для чего должен череп развиться
Во весь лоб — от виска до виска, —
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?

Действительно — для чего рожден человек, для чего маленький беззащитный ребенок растет, мечтает, надеется на лучшее. Его помыслы чисты, он весь открыт навстречу Жизни. — "Развивается  череп от жизни Во весь лоб — от виска до виска, — Чистотой своих швов он дразнит себя..."

И далее, в восьмистишии — удивительно тонко и иносказательно — о том Великом Обмане, о той безжалостной жестокости, с которыми вторгается Мир в святая святых — Разум Человека, как крутит его доверчивостью, как постепенно отнимает все живое, радостное. И печальны эти, на первый взгляд мажорные строки

Мыслью пенится, сам себе снится, —
Чаша чаш и отчизна отчизне,
Звездным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья — Шекспира отец...

Чепчик счастья — горькая аллегория украденого счастья, несбывшихся детских грез...

Известна попытка О. МАНДЕЛЬШТАМ послать рукопись "Солдата" в редакцию московского журнала "Знамя". Послав ее, Поэт, конечно, не надеялся получить отклик — ему давно никто не отвечал. Но вдруг неожиданно откликнулись следующим сообщением: " ...войны бывают справедливые и несправедливые, и что пацифизм сам по себе не достоин одобрения".

Когда читаешь "Стихи о неизвестном солдате" — не перестаешь удивляться необыкновенной, хотя несколько нестройной (в классическом понимании) красоте этих строк

И за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем...

или эта строфа —

И дружит с человеком калека —
Им обоим найдется работа,
И стучит по околицам века
Костылей деревянных скамейка, —
Эй, товарищество, шар земной!

О жанре... То же и с жанром. Это не Реквием, как кажется поначалу, и не Ода, и не Баллада, конечно; Стансы здесь уж совсем неуместны. Наверное, это действительно некая трагическая Оратория с собственной внутренней музыкой в чудесном изложении Певца — Поэта — Провидца.

Да! Это воистину удивительнейшее стихотворение. Оно покоряет. Завораживает. Его хочется читать и перечитывать, пока не выучишь наизусть. Пленит сам язык — это "дивное косноязычие", пленит некий сплав лирической философии и Великой Любви к Человеку — самому бесправному и униженному созданию на нашей грешной земле. Человека понимает и жалеет Поэт, а самого Поэта кто пожалеет — его — самого несчастного — самого невиновного — самого загубленного...

Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рожден в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном
Ненадежном году — и столетья
Окружают меня огнем.

То, что я говорю, мне прости...
Тихо, тихо его мне прочти...

И нам остается только "простить" Осипа Мандельштама за тот Вечный Праздник, который дарят нам его Бессмертные стихи...

Сочинения:

1. Собрание сочинений. М., 1993-97. Т. 1-4.

2. Сочинения. М., 1990. Т.1-2.

3. Полное собрание стихотворений. СПб., 1995.

Литература:

1. Мандельштам Н. Я. Воспоминания. М., 1989.

2. Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воронеж, 1990.

3. Слово и судьба: О. Мандельштам, исследования и материалы. М., 1991.

4. «Отдай меня, Воронеж...»: III международные Мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995.

5. М.Бейзер "Евреи в Петербурге"