Три встречи с любовью по лирике Пушкина, Тютчева, Блока

Снова и снова обращаемся к вечной теме. Теме, не имеющей границ, не признающей временной определенности. Вспыхивающей, как взрыв вулкана, врывающейся в земную атмосферу искрой-кометой. Ищущей именно поэта, ибо кто еще так сможет выразить бешеную силу чувства…

1825 год. Псковские леса. Одиночество, замкнутость в маленьком родовом имении. Мятежная душа двадцатишестилетнего поэта. Бурный роман со светской красавицей. Кто знает, будь у этой любви времени побольше, чем несколько недель, осталась бы от пламени хоть горсточка пепла? Он был готов ревновать к каждому слову и взгляду. Она, наверное, не предчувствовала его будущее поэтическое величие. Даже хорошо, что сама судьба все решила за них… Свыше полутораста лет находят отклик в душе каждого из нас бессмертные строки:

Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Звучат нежной мелодией, несравненным всплеском чувств от

разлуки до встречи, от боли утраты до счастья:

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь…

Кто бы знал эту обычную кокетливую даму — молодую жену старого генерала, проведавшую в Тригорском дальнюю родню? Кому какое дело, кто зашифрован за тремя звездочками посвящения «К ***»? Но именно для нее вдохновенно звучали его слова… И мы, будто снова вслушиваясь в чудесную светлую музыку этих строк, бережно храним ту липовую аллею в Михайловском, что помнит ее шаги… Даже сама судьба склонится в знак благодарности за бессмертный гимн любви, подарив — через десятилетия! — забытой всеми, умершей в нищете старушке последнее прощанье с ним: гроб с телом Анны Керн встретится с памятником Пушкину, который ввозили в Москву. Как благодарность за «души… пробужденье». Положив строки стихотворения на музыку, Михаил Глинка подарит романс дочери Анны Керн — Екатерине. 1870 год. Карлсбад. Известный поэт Федор Иванович Тютчев встречает «звезду своей юности», свою давнюю любовь — Амалию. Что из того, что ему исполнилось шестьдесят семь, что она, тоже немолодая, отдалена и отделена от него годами разлуки, семейным долгом, титулом баронессы? Что из того, что он, после стольких утрат, считал свою жизнь почти законченной?

Я встретил вас — и все былое

В отжившем сердце ожило:

Я вспомнил время золотое —

И сердцу стало так тепло…

Снова — «милые черты», даже пушкинский ритм. Будто снова ворвалась в земную атмосферу мятежная комета, подчиняя все своим законам — законам любви. Настоящая любовь не умирает — она только умолкает, ожидая солнечного луча, который снова вызовет ее к жизни:

Гляжу на вас, как бы во сне, —

И вот слышнее стали звуки,

Не умолкавшие во мне…

Тут не одно воспоминанье,

Тут жизнь заговорила вновь, —

И то же в вас очарованье,

И та ж в душе моей любовь!

Тютчев по-пушкински, по-юношески зашифровывает посвящение этого стихотворения (первые буквы «КБ» — «Баронессе Крюденер »), навеки благодарный за «звуки, не умолкавшие» в нем, за возможность и память настоящей любви. Будем же мы благодарны ей за это чувство, за эти светлые строки. И так же точно, как пятьдесят лет назад, эти стихотворные строки вызовут на свет музыку. Появится еще один бессмертный роман о любви. Настоящие чувства напоминают о себе, будто снова и снова вспыхивают, взрываясь, вулканы, загораются на небосводе новые звезды. Начало XX столетия. Петербург. Бешеный водоворот войны, революции. И все-таки:

О доблестях, о подвигах, о славе

Я забывал на горестной земле,

Когда твое лицо в простой оправе

Передо мной стояло на столе…

Без сомнения, автору этого стихотворения Александру Блоку прекрасно известны и пушкинские, и тютчевские строки. Может, где-то, как надежда на перемены в собственной судьбе, могла прийти и эта ассоциация:

Я знал тебя, как молодость свою.

Любовь живет в этих строках, несмотря на разлуку. Нет укоров, сведения счетов — любовь взлетает над ними, не умирают воспоминания:

И вспомнил я тебя пред аналоем

Мне снится плащ твой синий,

В котором ты в сырую ночь ушла…

И хоть нет в стихотворении торжественного, пушкинского «гений чистой красоты», хоть не звучит магически таинственное тютчевское «очарование», хоть ни разу не произнесено слово «любовь», есть другие, хоть и более простые, обычные, но такие же чудесные и важные слова: «Ты, милая, ты нежная…». И оптимизма в конце стихотворения у Блока нет:

Все миновалось, молодость прошла!

Твое лицо в его простой оправе

Своей рукой убрал я со стола…

Но в конце жизни поэта его любимая, его Прекрасная Дама, будет с ним рядом. Наверное, потому, что в двадцатом столетии любовь появлялась на земле рядом с дружбой, с пониманием одного другим, с товарищеским долгом, не становясь от этого будничной и менее поэтической.

Может, и не стоит так детально рассматривать адресаты любовной лирики — что, по какому поводу было написано. Важно, что существовало это пламенное чувство, это вдохновение, что нам передалась хоть частица этого великого чуда… Потому что, как сказал Блок, «только влюбленный имеет право на звание человека».