Александр Пушкин о назначении поэта и поэзии

Вопрос о роли и месте поэта в духовной истории человечества занимал всех великих поэтов и писателей. Не составляет исключение и А.С.Пушкин. В поздний период творчества поэта было создано программное стихотворение “Я памятник себе воздвиг нерукотворный...”, в котором посмертная слава поэта отождествляется с вечной жизнью:

Нет, весь я не умру; душа в заветной лире

Мой прах переживет и тленья убежит…

Подобные слова мог сказать только настоящий художник — слова и великий поэт. В чем же Пушкин видел назначение поэта и поэзии? В этом смысле важным является стихотворение “Пророк”. Чтобы стать пророком, необходимо отрешиться от чувственности, от мягкого сердца, чрезмерно сочувствующего и сожалеющего, от ложной нежности и страха. Всего себя следует подчинить только одной задаче — служению людям:

Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей.

Пророк должен повести массы за собой, побудить их к протесту. Бунтарское настроение этого стихотворения не случайно и объясняется историческими событиями: восстанием декабристов и расправой над ними.

“Поэзия как ангел-утешитель” не раз спасала Пушкина, она была естественным состоянием души Пушкина, проявлением его внутреннего мира и поиска эстетического идеала. Творчество стало неотъемлемой составляющей жизни А.С. Пушкина. Поэзия вошла в его естество просто и гармонично, как настоящее чувство:

В младенчестве моем она меня любила

И семиствольную цевницу мне вручила.

Она внимала мне с улыбкой…

(”Муза”)

Пушкин всегда был на стороне поэта, гневно и эмоционально защищая его (”Поэт и толпа”, 1928). Он всегда считал творчество возвышенным и спасительным (”Поэт”, 1827). Стихотворения эти, негодующе направленные в адрес реакционной великосветской и литературной “черни”, совершенно неправильно истолковывались многими последующими критиками, как якобы выражающие аристократическое пренебрежение к простому народу, с которым в действительности Пушкин все теснее сближался в своем творчестве. Равным образом в 1860е, когда разгорелась ожесточенная борьба между революционными демократами и сторонниками антиобщественной теории “чистого искусства”, последние неправомерно стремились взять эти пушкинские стихи на свое вооружение. На самом деле в них выражается неизменная точка зрения Пушкина на поэзию как на большое искусство и в то же время утверждается ее высокое гражданское назначение. Поэт в этом цикле стихотворений предстает в двойном и вместе с тем слитом воедино образе “служителя муз”, “жреца Аполлона” и пророка-борца.

В то же время в ответ на посягательства реакционных кругов подчинить себе “перо” певца декабристов использовать в своих целях его могучее дарование и колоссальную популярность — Пушкин энергично выдвигает лозунг свободы и независимости творчества, обращается к писателю с энергичным призывом — идти “дорогою свободной” “туда, куда влечет свободный ум”. Все это и придает данному циклу неизменно свойственное поэзии Пушкина свободолюбивое звучание:

На море жизненном, где бури так высоко

Преследуют во мгле мой парус одинокий,

Как он, без отзыва утешно я пою

И тайные стихи обдумывать люблю.

(”Близ места, где царствует Венеция златая”)

В стихотворении “Осень” подобные настроения усиливаются и получают философскую оценку. Поэт ценит в осени “красу тихую, блистающую смиренно”. В осеннем пейзаже “своенравная мечта” Пушкина находит нечто родственное “чахоточной деве”, обреченной, но живущей еще “с улыбкой на устах”. Несмотря на увядание в природе, рождается вдохновение, созидающее новое прекрасное:

И с каждой осенью я расцветаю вновь.

Желания кипят — я снова счастлив, молод,

Я снова жизни полон.

Поэзия для Пушкина не только гармоничное слияние с окружающим миром, но и порой его замена:

И забываю мир — и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем.

Выход за границы окружающей действительности создает свободу творчеству, вдохновляя музу на новые поэтические свершения.