Когда вспоминается поэзия А. Блока, первое, что обычно приходит в голову, - стихотворение «Незнакомка». Конечно, это одно из самых сильных и самых завершенных стихотворений поэта. Но дело не только в этом.
В «Незнакомке» звучит целый ряд мотивов, характерных для поэзии раннего А. Блока, но звучат они как-то необычно. Например, подчеркивается время действия - вечер:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух...
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен...

Вечер в ранней лирике А. Блока - время таинственное, время, когда душа трепещет в ожидании Прекрасной Дамы, время, когда Она появляется:

Там сумерки невнятно трепетали,
Таинственно сменяя день пустой.
Кто, проходя, души моей скрижали
Заполонил упорною мечтой?

Так писал юный Блок, прошло всего несколько лет - и те же сумерки лишены таинственного ореола, слово «вечер» в строке стоит рядом со словом «рестораны», и трудно в этом пространстве представить себе Прекрасную Даму.
Нет, дамы в стихотворении тоже есть, но отнюдь не прекрасные:

Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки.
Прекрасная Дама в первом томе появилась «из сумрака зари», шла «голубыми путями», сияя «лазурью золотою». Здесь и она предстает в окружении «презренной прозы».
То же самое происходит с менее важными, но также концентрирующими в себе сущность блоковского мира мотивами. Слезы в ранней лирике, например, очистительные, возвышенные, преображающие душу. А в «Незнакомке»:

Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
Плач - просто деталь унылого пейзажа, проза жизни. Точно также луна в первом томе - богиня Селена, покровительница колдунов, окно в потусторонний мир:

Земля пустынна, ночь бледна,
Недвижно лунное сиянье,
В звездах - немая тишина -
Обитель страха и молчанья.

И вот в каком окружении появляется луна в «Незнакомке»:

Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

Что же происходит? Значит ли это, что А. Блок просто осмеивает в стихотворении «Незнакомка» все то, чем он жил предыдущие несколько лет? Так считали некоторые современники поэта и, наверное, не совсем безосновательно. Нет, конечно, не смех звучит в этом стихотворении, а трагическая ирония. Вечер, Прекрасная Дама, Луна - все это существует в ином, идеальном мире. Раньше поэт и жил в нем, полностью отвлекаясь от реальности, от «страшного мира». И мир идеальный, опрокинутый в эту повседневную,
обыденную реальность, не может не исказиться. Боль этого искажения и переживается в стихотворении.
Но надо что-то делать с этой болью - и появляется Незнакомка. Кто она? На первый взгляд, сфера ее существования - «страшный мир», обыденность:

И медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна...

Но чем более вглядывается в нее поэт, тем неосязаемее, бесплотнее этот мир становится. В конце концов возникает сомнение: а действительно ли поэт видит Незнакомку? Может быть, он видит что-то другое?

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено...

А куда, собственно, подевалась девушка? Она полностью перешла во внутреннюю реальность поэта («И перья страуса склоненные в моем качаются мозгу»). В этой внутренней реальности она преобразилась до неузнаваемости, также, как и весь «страшный мир». И такая способность преобразования, творческой перестройки реальности - действительно «сокровище», дар, жизненно необходимый для поэта. Но она же - и проблема. Не зря в финальном четверостишии рифмуются, то есть приравниваются друг к другу, слова «сокровище» и «чудовище». Творческое преобразующее видение действительно может превратить чудовище в сокровище, или, как пишет А. Блок в одном из своих прозаических эссе, «увидеть дантову Беатриче в сологубовской Недотыкомке».
Блоковское стихотворение представляет собой именно постановку данной проблемы. В нем зреет решение прямо и честно смотреть в глаза «страшному миру».
Александр Блок, который в ранних стихах предстает как яркий и талантливый поэт-символист, быстро преодолевает ограниченность туманного и зыбкого видения мира, характерного для большинства представителей этого течения. Поиски мистических тайн в высшем мире сменяются острым чувством реальности, пониманием того, что, как говорил Достоевский, нет ничего более фантастического и странного, чем действительность. Блок - неоромантик и символист - проводит резкую черту, раскалывающую мир, но и объединяющую две его стороны, пошлую и горькую рутину и высокий, запредельный смысл, скрытую от беглого взгляда цель существования людей. Вершиной романтического двоемирия и открытия мистической стороны повседневности стало написанное в 1906 году стихотворение «Незнакомка».
Тщательный отбор поэтических средств, точность слов, скупые и многозначительные детали, которыми поэт рисует облик двух миров, дают поразительный эффект. С одной стороны, в описании легко угадывается праздный Петербург, не парадный, не официальный, а Петербург бессмысленного тяжелого веселья, требующего искусственного возбуждения. Недаром стихотворение начинается с упоминания ресторанов, над которыми струится «дикий и глухой» воздух, горячий от пьяного дыхания и влажного лета петербургских дачных окраин. Природа, которую тонко чувствует и понимает Блок, опошлена и снижена присутствием тупых, грубых людей. Нужно помнить, каким идеалом и восторгом был для Блока образ Женщины, чтобы оценить страшную картину:

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг...

Вместо музыки - скрипучие звуки, вместо мелодии женского голоса - визг. И природа безразлична и так же лишена тайны и прелести:

А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.

Луна не названа, вместо нее плоский диск, не плывущий в благоуханной синеве, а грубо нарисованный на картонном небе, похожий на вывеску кабака. Эти строки Блока перекликаются с ироничной бравадой Онегина:

...эта глупая луна
На этом глупом небосклоне.

То, что для Пушкина было только позой молодого скептика, для Блока стало страшной правдой.
Описание продолжается, резкие, хлесткие эпитеты рисуют убийственную картину жизни, которую большинство считает нормой. «Скука загородных дач», «детский плач» - единственная нежная нота в начале стихотворения - «сонные лакеи», у пьяниц не просто красные глаза, а «глаза кроликов» - не только цвет, но и состояние, и оценка. «Истина в вине»- кричат на латыни пьяные, опустившиеся люди. То, что когда-то было
культурой, открытием, радостным протестом против пуританства и ханжества, превратилось в штамп, стало расхожим, затертым выражением.
Стихи движутся по расширяющейся спирали, нарастает тревожное ожидание, избыток тяжелых и страшных деталей должен во что-то вылиться. Повтор начальных строк «и каждый вечер...» готовит читателя к какому-то событию. И вот, наконец:

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?)
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

Каждый вечер, когда уже невозможно ни вынести реальность, ни забыться, повторяется странное видение. Туманное окно заставляет восприятие двоиться: то ли правда, то ли сон.

И, медленно пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна...

Тонкий аромат духов контрастирует с тяжелым духом кабака, незнакомка «дышит туманами», которые напоминают и о туманном, неземном счастье, и о туманах свежего поля, о колдовских зельях и русалках:

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука...

Перья не черные, они траурные, опять двойственное восприятие. В реальности может быть обычный траур по кому-то, в поэтическом видении - это траур по всей неудавшейся, нереализованной жизни.
Марина Цветаева, глубоко понимавшая творчество Блока, заметила, что, ни разу не сказав прямо, Блок всей суммой деталей дает образ... продажной женщины. Но сила лирического чувства поэта заставляет забыть об этом и увидеть лишь трагический символ попранной, ненужной, одинокой и прекрасной Женственности:

И, странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль
И вижу берег очарованный
И очарованную даль...

За вуалью опять не конкретное лицо с определенными и, может быть, вполне заурядными чертами, а другой мир, тот, в котором нужны поэты, в котором есть любовь и свет. Этот мир по-новому опьяняет Блока, тем «новым вином» знания, о котором говорится в Новом Завете:

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено!
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино...

Чувство счастливого избранничества приводит поэта к мысли, что единственное сокровище спрятано в душе, и только обладатель может воспользоваться им или навсегда скрыть от посторонних глаз:

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Счета с «миром газет», миром пошлости сведены. Истина в вине, но вино поэзии никогда не освежит душу «пьяного чудовища». Два мира пересекаются, сталкиваются, но не сливаются. Нужно быть поэтом, даже если ты не написал ни одной строчки, чтобы увидеть подлинную реальность, облагораживающую любую жизнь и наполняющую ее смыслом.