В пьесе «На дне» Горькому удалось соединить бытовую конкретность и символы, реальные человеческие характеры и отвлеченные философские категории.
Что касается действующих лиц, то, по воспоминаниям автора, их состав определился не сразу. Какие-то лишние образы автор убрал, и тогда-то появился «благородный» старичок Лука. Что же в пьесе предшествует его появлению?
Поднимается занавес, и сразу же нищенская, вымороченная жизнь: грязь, голод, болезни, озлобление. Идет обычное существование ночлежки, это даже и жизнью-то назвать нельзя. Скорее, это неминуемая гибель людей в условиях «дна». И разговоры у них под стать: о смерти, драках, пьянке. И в этой атмосфере общей злобы и ненависти вдруг как-то незаметно появляется такой «старичок-домовичок». Никто из обитателей ночлежки не мог и предположить, что с его приходом начнутся острые внутренние смещения в их, казалось бы, незыблемой среде.
Вид у Луки самый обычный, вид странника: «С палкой в руке, с котомкой за плечами, котелком и чайником у пояса». Но все же есть нечто, что отличает его от остальных «босяков». Как-то постепенно, ненавязчиво, не переча никому, Лука потихоньку начинает строить отношения с обитателями ночлежки. И слова у него ласковые, проникновенные: «милая», «доброго здоровья», «спасибо»… Лука принимает «любой вариант» жизни: «Мне все равно, я и жуликов уважаю». Он не лезет в душу, а просто как бы присматривается, прислушивается, поддакивает и со всеми соглашается.
Первое действие пьесы «На дне» - это как бы прелюдия к философии Луки.
Можно сказать, что у обитателей ночлежки только появляются росточки заинтересованности к этому человеку. Пепел так и говорит: «Какого занятного старичишку-то привели…».
И для зрителя Лука пока непонятен, лишь речь выдает его крестьянское происхождение: «давеча», «всяко» и т.д.
Откуда же появился этот загадочный человек? На вопрос Барона Лука отвечает уклончиво: «Все мы на земле странники…»
Оставаясь для всех пока загадкой, он «перекидывает мостики» к новым знакомым. Да, Лука много пожил, повидал. И сущность человека он определяет сразу. Пьяному сапожнику Алешке он говорит: «Запутался ты…» И Василисе дает точную характеристику: «Ах, и неласкова ты, мать…»
А еще можно сказать, что Лука как бы настроен на добро: подметает полы, помогает Анне.
Да, появление Луки в пьесе Горького не случайно. Что нужно истерзанной, измученной душе? Чего хочет обездоленный, никому не нужный, живущий без надежды на будущее человек? Хоть капли сочувствия, доброго взгляда, ласкового слова, капельку участия. И вот уже отогрелась душа, распахнулась навстречу этому крохотному росточку добра, затеплилась в сердце надежда… Вот потому и пришел в ночлежный дом «странник» Лука.
Сцена появления Луки в ночлежке несет и определенную художественную нагрузку в пьесе. Во-первых, следует отметить особенность речевого стиля каждого персонажа. Ведь именно в ней отразилась судьба, происхождение, социальные связи, степень культуры героев пьесы. Вот, к примеру, Василиса требует, чтобы Лука принес ей «пачпорт», и сам Лука так же произносит это слово. А вот Барон, принимая строгий вид, спрашивает у Луки, есть ли у него паспорт. Горький использует двоякое значение слова и мастерски вводит его в речь персонажей. Слово «накинут» меняется в зависимости от контекста.
Костылев: Надо будет на тебя накинуть полтинничек…
Клещ: Ты петлю на меня накинь…
Лука в ответ на ласковые слова Анны подменяет слово «мягкий» словом «мягок».
Анна: Гляжу я на тебя… на отца ты похож моего… на батюшку… такой же ласковый, мягкий…
Лука: Мяли много, оттого и мягок…
Речь Луки афористична: «Где тепло – там и родина», «Порядка в жизни нет, чистоты», «…ни одна блоха не плоха: все – черненькие, все – прыгают…».
Сценическое воплощение образа Луки имеет свою историю. Поначалу, когда спектакль этот был впервые поставлен в художественном театре Станиславским, первый исполнитель роли Луки, великолепный русский актер И. Москвин, понял доброе начало горьковской драмы как луч света в темном царстве ночлежки.
Однако впоследствии трактовка характера Луки претерпела самые решительные изменения и в критической литературе, и в сценическом истолковании этого образа. Луку стали понимать как олицетворение толстовского «непротивления злу насилием», как ложь во спасение.
Мое мнение таково, что именно в первом действии этот сценический персонаж воспринимается исключительно с душевной симпатией, его человечность и оптимизм заставляют звучать светлые струны в душе человека, а это уже немало.