На протяжении всей жизни А. С. Пушкин очень интересовался личностью Петра Первого, его историческим значением. Поэтому образ Петра Первого довольно часто встречается в творчестве А. С. Пушкина. Проблема оценки этого незаурядного монарха становится в начале XIX века необычайно важной.
Одно из первых стихотворений, посвященных петровской теме в лирике А. С. Пушкина, - это стихотворение 1826 года “Стансы”. 1826 год - начало правления Николая Первого. Николай Первый еще не был известен, никто с точностью не мог сказать, что их ждет, как он будет править. Это пока была 1егга шсо&ш1;а. Пушкинское же стихотворение является своеобразным наказом Николаю Первому. Петр Первый при этом воспринимается А. С. Пушкиным как почти идеальный монарх; соответственно, он ставится Николаю в пример. Форсированный культ Петра Первого, а также параллель Петр Первый - Николай Первый особенно подчеркивают скрытый упрек Александру Первому. (Петр, как пишет Пушкин, “...не презирал страны родной: //Он знал ее предназначенье...”). И как противопоставление следует строфа, начинающаяся словами “то академик, то герой, //То мореплаватель, то плотник...”, где изображается весь спектр занятости, деловитости Петра.
Практически все стихотворение есть сплошное восхваление Петра. В некоторых отдельных строках слышится недовольство Александром. Таким образом, в стихотворении появляются два полюса: положительный (Петр) и отрицательный (Александр). Николай в данном случае оказывается наиболее приближен к Петру. Пушкин хочет видеть Николая таким же идеальным монархом, каким был Петр. Последняя строфа заключает в себе прямое наставление Николаю: “Семейным сходством будь же горд; // Во всем будь пращуру подобен: //Как он, неутомим и тверд,//И памятью, как он, незлобен”. Видя сходство в началах царствований Петра и Николая, Пушкин пишет: “...Гляжу вперед я без боязни: //Начало славных дней Петра //Мрачили мятежи да казни...” Можно сказать, что Пушкин прощает Николаю историю с декабристами. Аналогия с началом петровского правления, видимо, оправдывает Николая и дает надежду на “славу и добро”.
В своей повести “Арап Петра Великого” (1827) Пушкин продолжает развивать тему занятости, работоспособности, увлеченности Петра Первого. Петр в повести привозит Ибрагима в строящуюся столицу, которая “подымалась из болота по манию самодержавия...”. Петр принимает участие в постройке города, работает целыми днями. Кроме того, А. С. Пушкин дополняет представление о Петре как о строителе, зачинателе всего нового сюжетом о сватовстве Ибрагима: Петр Первый стремится создать новую семью.
Продолжение петровской темы в творчестве А. С. Пушкина можно найти в поэме “Полтава” (1828-1829). “Полтава” начинается как традиционная романтическая поэма. Но постепенно любовная история отходит на второй план, а романтический герой оказывается однозначным негодяем. После сцены казни романтический мотив исчезает практически бесследно (он появится еще раз во время сцены безумия Марии); центром же поэмы оказывается описание Полтавской битвы. Петр Первый становится центральной фигурой произведения. (Описание здесь Петра - это, видимо, возвращение к одической поэзии XVIII века.) Обращает на себя внимание резкая смена интонаций в описаниях Петра и Карла. (“Выходит Петр. Его глаза// Сияют. Лик его ужасен.// Движенья быстры. Он прекрасен.//Он весь как божия гроза...”, в то время как “...несомый верными слугами // В качалке, бледен, недвижим, // Страдая раной, Карл явился...”.) Возникает ощущение противостояния энергии, динамики Петра пассивности, статике Карла (это несколько раз подчеркивается в тексте).
В описании пира после битвы появляется мотив, который в стихотворении “Пир Петра Первого” станет основным, - это мотив милости Петра: “...В своем шатре он угощает // Своих вождей, вождей чужих, // И славных пленников ласкает...”
Значительность роли Петра Первого в поэме подтверждает эпилог. Через сто лет после Полтавской битвы не осталось ничего “от сильных, гордых сих мужей...”. Осталась только история - огромный памятник Петра Первого. Памятник - главное, что есть в эпилоге, главное, что осталось после битвы. Поэтому Петр Первый становится, можно сказать, идеальным героем.
В стихотворении 1835 года “Пир Петра Первого” обращает на себя внимание необычность описания событий. Особенности лексики и специфика размера (четырехстопного хорея) создают отчетливое впечатление сказочности, балладности всего происходящего. Соответственно, мифологизированной оказывается и фигура Петра. На первый план выходит мотив необыкновенной, сказочной милости Петра. В четвертой строфе стихотворения происходит перечисление всех празднеств, по поводу которых Петр теоретически может устроить пир. Но в пятой строфе раскрывается реальная причина торжества: “...он с подданным мирится;// Виноватому вину // Отпуская, веселится; //Кружку пенит с ним одну”. Событие, из-за которого происходит пиршество, тем самым для Петра настолько же ценно, насколько ценны другие, вышеперечисленные события. А. С. Пушкину, который во второй половине 20-х годов становится ярым государственником и моделирует идеального монарха, очень важна идея отпущения “виноватому вины”. Заслуги и подвиги Петра Первого оказываются не более существенны, чем его человечность и демократичность (насколько так вообще можно сказать о Петре).
Мы сознательно идем на нарушение хронологии, рассматривая поэму 1833 года после стихотворения 1835 года. Дело в том, что “Медный всадник” стоит особняком по отношению к остальным произведениям А. С. Пушкина, связанным с петровской темой, где последовательно развивается один и тот же, по сути, взгляд на Петра Первого, здесь же проблема представлена в несколько другом ракурсе.
Если в четырех предыдущих произведениях А. С. Пушкин исключительно восхваляет Петра, то в поэме 1833 года “Медный всадник” впервые появляется вопрос - так ли уж идеален Петр на самом деле? Город Петра Первого стоит на ненадежном месте. Этот город, безусловно, нужен России, государству; но люди страдают из-за опасного расположения Петербурга (в тексте поэмы - это Евгений, Параша). И этого достаточно для того, чтобы ценность создания этого города подверглась сомнению. Личная проблема одного человека способна противостоять общественному интересу. Во время наводнения - подобия конца света для жителей Петербурга - Александр Первый видит в катастрофе волю Божью. Царь не может быть Богом, на что претендует Петр Первый в начале поэмы. В конце первой части появляется слово “кумир” (“Над возмущенною Невою // Стоит с простертою рукою // Кумир на бронзовом коне”). Кумир в данном случае - ложный Бог, это государственная власть, присвоившая себе божественные прерогативы. Петр Первый - покоритель стихии в поэме, и образ его ощутимо меняется по сравнению с четырьмя предыдущими произведениями. Казалось бы, Петр становится отрицательным героем, но нельзя забывать о прологе поэмы. Пролог “Медного всадника”, мне кажется, выполняет в поэме ту же функцию, какую в “Цыганах” и “Кавказском пленнике” выполнял эпилог. Историческое обрамление и появляющийся в “Медном всаднике” мотив безусловной, безоговорочной любви к Петербургу (“Люблю тебя, Петра творенье...”) дают второй вариант прочтения поэмы. Эти два прочтения заложены А. С. Пушкиным изначально. И он не предлагает выбирать именно одно из этих прочтений. Вероятно, подобная вариативность определяется самой темой произведения - поэма посвящена трагизму и неразрешимости русской (да и вообще - какой бы то ни было) истории. А.С.Пушкин не дает прямого ответа на вопрос, а лишь позволяет читателю увидеть Петра Первого в новом качестве.