Возьми себе в пример словесных человеков: Такой нам надобен язык, как был у греков, Какой у римлян был и, следуя в том им. Как ныне говорит Италия и Рим, Каков в прошедший век прекрасен стал, французский, Иль, наконец, сказать, каков способен русский! А. Сумароков На рубеже 1740-1750-х годов происходит превращение русской Поэзии (а поэзией тогда исчерпывалась «литература») из дела оди-°чек, немного любителей-энтузиастов, в литературное движение. В литературных и литературно-политических спорах 1750-1760-х годов решались не столько частные проблемы теории и практики русского классицизма, сколько определялись пути развития национальной литературы в целом. Российская поэзия этого периода была занята главным образом решением проблемы поэтического самосознания и самопознания. Авторы искали пути к созданию образа русского человека своего времени, но вначале должен был проявиться абстрактно-поэтический психологизм, нашедший яркое отражение в творчестве Сумарокова (1717-1777). Самоопределился поэт не сразу. Сначала он писал под сильным влиянием Ломоносова. Позже, занявшись теорией, Сумароков отвергает «варварскую» пестроту античных мифологических имен, царивших в русской литературе. Новаторство Сумарокова в песенном жанре проявилось в «сюжетике» и стиле, в разработке стиховой формы. В песне автор пытался выразить новое общественное содержание. Он стал писать и о любви, как о сильном и высоком чувстве, не подвластном рассудку. Плачьте вы, печальны очи, бедно сердце унывай, И веселые минуты дней прошедших забывай, Коль драгая изменила - все противно стало мне, Все противно, что не вижу в сей приятной стороне. Чувство для персонажей сумароковских песен оказывается не мелкой разменной монетой, а истинной, глубокой и всепокоря-ющей страстью. Знаю, что она меня в разлуке любит, В дальной живучи теперь стране, Но ее вздыханъе мне тоску сугубит, Слезы умножают жар во мне. Сосредоточившись на разработке любовной темы, Сумароков не только самое изображение любви довел до глубины, ранее в русской литературе небывалой, он одновременно и самое понятие любви поднял на такую нравственную и общественную высоту, о какой не имело представления не только русское общество допетровского времени, но и русская литература первой четверти XVIII века. В своих песнях автор пользуется образностью народной русской песни, отбрасывая ее обрядовую сторону, усложняет психологический рисунок и метафоричность. Ах ты, роща, моя рощица зеленая, Зеленая моя рощица, кленовая! Уж ты полно, моя рощица, зеленети! Не пора ли тебе, рощица, пожелтети? Ох ты, сердце мое, сердце ретивое, Уж ты полно, мое сердце, во мне бити, Не пора ли про мила дружка позабыти? Сумарокову еще чуждо понятие внутренней связи человека и природы, она в его песнях выполняет лишь роль декоративную, щолчаливо созерцающую страдания героя. В монологах автора, обращенных к природе, нет никакой внутренней связи, а лишь форма общения. Вам леса, вам одним тайну свою я объявлю, Стражду день, стражду ночь, стражду, внимайте, Я люблю... Это своего рода стилизация под фольклор. Своим читателям Сумароков советовал достичь совершенства, которое царит в окружающем мире природы, где отсутствует зло - главный порок человеческого общества, по мнению автора. У Сумарокова появились многочисленные последователи. На смену Сумарокову и его школе пришел Державин с необыкновенной конкретностью адресатов его любовной лирики, но в поэзии Батюшкова - Пушкина вновь, как это было у Сумарокова, нет обилия социально-характерных черт. Конечно, Пушкин более конкретен, чем Сумароков. Так вот кого любил я пламенной душой С таким тяжелым напряженьем... Поэзия Сумарокова пока еще бесконечно далека от тех прозрений, какими так богата лирика Пушкина, но все же есть явная преемственность между ними в создании лирики особого, углубленно-психологического толка, и как ни велико расстояние между ними, все же Сумароков был зачинателем на том пути, где завершителем стал А. С. Пушкин. Эталон жанра был определен теоретически, и ему должны были следовать все, кто хотел сознательно строить великую литературу. Помысли, рассуждай, Возможно льмне тебе путь вольности открыти. Что будет обо мне тогда весь град гласити! Что скажешь ты сама? Какой пример я дам Державы своея подверженным рабам? Те люди, что закон давать произведены, Закону своему и сами покорены. Разрабатывал Сумароков и жанр басни,, беря сюжеты у Фед-Ра, Лафонтена и других баснописцев. В чем же «русская стать» басен Сумарокова? Они комичны, реальная жизнь присутствует в них двояким образом: персонажи, люди и «звери», в них ав-тор воспроизводит характерные черты нравов эпохи. Грабители кричат: бранит он нас! - Грабители! Не трогаю я вас, Не в злобе, в ревности к отечеству дух стонет; Я вас и Ювенал сатирою не тронет, Тому, кто вор, Какой стихи укор? Ворам сатира то: веревка и топор. Развитие поэзии 1750-1760-х годов, в котором такое значительное место занимает творчество Сумарокова, подготовило почву для явлений несравненно более высокого уровня художественного постижения человека и национального самосознания. В нас страсть желание и действие творит, Она движение сердечное чинит, Лишь должно нам во всем рассудку подвергаться. А ум наш с истиной довлеет соглашаться.