“Книга - источник знаний” -это знает каждый. Издревле в почете были образованные люди, знающие толк в книгах. В дошедших до наших дней сведениях о митрополите Иларионе, внесшем грандиозный вклад в развитие русской политической и духовной мысли своим трактатом “Слово о Законе и Благодати”, сказано: “Ларион муж благ, постник и книжен”. Да, именно “книжен” - то самое меткое и емкое слово, которое наиточнейшим образом характеризует все достоинства образованного человека. Именно с книги начинается нелегкий и тернистый путь от Пещеры Невежества, символично изображенной древнегреческим философом Платоном в своей работе “Государство”, к Мудрости. Из книг черпали густой и ароматный кисель познания все великие Герои и Злодеи человечества. Книга помогает ответить на любой вопрос, если только на него вообще имеется ответ. Книга позволяет сделать невозможное, если это возможно.
    Конечно же, многие писатели и поэты “золотого века”, рисуя словесные портреты своих героев, прибегали к упоминанию тех или иных литературных произведений, имен и фамилий своих коллег по перу, которыми бредили, восхищались или коих лениво почитывали время от времени художественные персонажи. В зависимости от качества героя освещались и его книжные пристрастия, отношение к процессу чтения и образования вообще. Вот лишь некоторые примеры того, что и как читали герои русской классики.
    На заре русского классицизма и русского реалистического театра, во второй половине XVIII столетия, свет увидела комедия Д. И. Фонвизина “Недоросль”, в которой писатель высмеивал недалекость помещичьего класса, незатейливость его жизненных идеалов. Центральная тема произведения была озвучена главным его героем, собственно недорослем Мит-рофаном Простаковым: “Не хочу учиться, хочу жениться!” И пока Митрофан мучительно и безрезультатно пытается по настоянию учителя Цыфиркина разделить 300 рублей на троих, его избранница Софья занимается самообразованием посредством чтения:
    
    Софья: Я вас дожидалась, дядюшка. Читала теперь книжку.
    Стародум: Какую?
    Софья: Французскую, Фенелона, о воспитании девиц.
    Стародум: Фенелона? Автора “Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал “Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то,что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки да воротят с корню добродетель.
    
    Отношение к чтению и книгам сопровождает читателя на всем протяжении комедии “Горе от ума” А. С. Грибоедова. “Самый знаменитый москвич всей русской литературы”, Павел Афанасьевич Фамусов, весьма критичен в своих оценках. Узнав, что его дочь Софья “...всё по-французски, вслух, читает запершись”, он говорит:
    
    Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
    И в чтенъи прок-то невелик:
    Ей сна нет от французских книг,
    А мне от русских больно спится.
    
    А причину сумасшествия Чацкого он видит исключительно в ученье и книгах:
    
    ...Уж коли зло пресечь:
    Забрать все книги бы да сжечь!
    
    Сам же Александр Андреевич Чацкий читает исключительно прогрессивную западную литературу и полностью отрицает уважаемых в московском обществе авторов:
    
    Я глупостей не чтец,
    А пуще образцовых...
    
    В “энциклопедии русской жизни” - романе “Евгений Онегин” - А. С. Пушкин, описывая своих героев по мере знакомства их с читателем, уделяет непременное внимание их литературным пристрастиям. Главный герой был “острижен по последней моде, как dandy лондонский одет”, “по-французски совершенно мог изъясняться и писал”, то есть получил блестящее по европейским меркам образование:
    
    Он знал довольно по-латыни,
     Чтоб эпиграммы разбирать,
    Потолковать о Ювенале,
    В конце письма поставить vale,
     Да помнил, хоть не без греха,
    Из Энеиды два стиха...
    
    Бранил Гомера, Феокрита;
     Зато читал Адама Смита
    И был глубокий эконом...
    
    Деревенский сосед Онегина, молодой помещик Владимир Ленский, “с душою прямо геттингенской”, привез “учености плоды” из Германии, где воспитывался на трудах представителей немецкой классической философии. Наиболее сильно взволновали ум молодого человека размышления о Долге и Справедливости, а также теория Категорического Императива Иммануила Канта.
    Любимая же героиня Пушкина, “милая Татьяна”, воспитывалась в духе своего времени и сообразно собственной романтической натуре:
    
    Ей рано нравились романы;
     Они ей заменяли все;
    Она влюблялася в обманы
    И Ричардсона, и Руссо.
     Отец ее был добрый малый,
     В прошедшем веке запоздалый;
     Но в книгах не видал вреда;
    Он, не читая никогда,
    Их почитал пустой игрушкой
    И не заботился о том,
    Какой у дочки тайный том
     Дремал до утра под подушкой.
     Жена ж его была сама
    От Ричардсона без ума.
    
     Н. В. Гоголь в поэме “Мертвые души”, знакомя нас с главным героем, ничего не говорит о его литературных пристрастиях. Скорее всего, таковых у коллежского советника Павла Ивановича Чичикова не было вовсе, ибо он был “не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод”: господин средней руки. Но вот о первом из помещиков, к которому направился за мертвыми душами Чичиков, Манилове, известно, что “...в его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года”.
    Торжество и гибель “обломовщины” как ограниченного и уютного мира Ильи Ильича Обломова, на фоне метаморфоз которого бьет неуемным ключом активная жизнь Андрея Штольца, осветил в своем романе И. А. Гончаров. Безусловно, разница в переоценке жизненных ценностей двух героев откладывает свой отпечаток и на их отношение к чтению и книгам. Штольц со свойственным ему немецким упорством проявлял активное желание читать и учиться еще в детстве: “С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал Священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же "Телемака"”. Процессу чтения Обломова как главного героя И. А. Гончаров уделяет особенное место в романе:
    
    Что ж он делал дома? Читал? Писал? Учился?
    Да: если попадется под руки книга, газета, он ее прочтет.
    Услышит о каком-нибудь замечательном произведении - у него появится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и, если принесут скоро, он примется за нее, у него начинает формироваться идея о предмете; еще шаг - ион овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая...
    
    Если ему кое-как удавалось одолеть книгу, называемую статистикой, историей, политической экономией, он совершенно был доволен. Когда же Штольц приносил ему книги, какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов долго глядел молча на него...
    Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но, если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать...
    Если давали ему первый том, он по прочтении не просил второго, а приносили - он медленно прочитывал...
    Серьезное чтение утомляло его. Мыслителям не удавалось расшевелить в нем жажду к умозрительным истинам. Зато поэты задели его за живое...
    
    Апогеем начитанности героев литературного произведения является, без сомнения, роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”. Страницы просто пестрят именами, фамилиями, названиями. Здесь есть Фридрих Шиллер и Иоганн Вольфганг Гёте, которых уважает Павел Петрович Кирсанов. Николаю Петровичу вместо Пушкина “дети” дают “Stoff und Kraft” Людвига Бюхнера. Матвей Ильич Колязин, “готовясь идти на вечер к г-же Свечиной, жившей тогда в Петербурге, прочитывал поутру страницу из Кандильяка”. А Евдоксия Кук-шина прямо-таки блещет эрудицией и начитанностью в беседе с Базаровым:
    
    Вы, говорят, опять стали хвалить Жорж Санд. Отсталая женщина, и больше ничего! Как возможно сравнить ее с Эмерсоном ? Она никаких идей не имеет ни о воспитании, ни о физиологии, ни о чем. Она, я уверена, и не слыхивала об эмбриологии, а в наше время - как вы хотите без этого? Ах, какую удивительную статью по этому поводу написал Елисевич...
    
    Безусловно, охватить литературные пристрастия всех героев русской классики невозможно. Они крайне многочисленны и разнообразны. Одни персонажи восхищают своей оригинальностью и изысканным вкусом; другие вполне предсказуемы и строго следят за книжной модой. Книга в книге как зеркало, отраженное в зеркале напротив, помогает составить истинное представление о том или ином герое, о его образованности, о его уме. В свою же очередь, именно персонажи подают достойный пример, обращая внимание читателя на те или иные столпы мировой литературы, пробуждая интерес и желание обязательно обратиться к ним, учиться с ' помощью их всю жизнь. Воистину говорят: “Ученье - свет, неученье -тьма”.

    “Книга - источник знаний” -это знает каждый. Издревле в почете были образованные люди, знающие толк в книгах. В дошедших до наших дней сведениях о митрополите Иларионе, внесшем грандиозный вклад в развитие русской политической и духовной мысли своим трактатом “Слово о Законе и Благодати”, сказано: “Ларион муж благ, постник и книжен”. Да, именно “книжен” - то самое меткое и емкое слово, которое наиточнейшим образом характеризует все достоинства образованного человека. Именно с книги начинается нелегкий и тернистый путь от Пещеры Невежества, символично изображенной древнегреческим философом Платоном в своей работе “Государство”, к Мудрости. Из книг черпали густой и ароматный кисель познания все великие Герои и Злодеи человечества. Книга помогает ответить на любой вопрос, если только на него вообще имеется ответ. Книга позволяет сделать невозможное, если это возможно.
    Конечно же, многие писатели и поэты “золотого века”, рисуя словесные портреты своих героев, прибегали к упоминанию тех или иных литературных произведений, имен и фамилий своих коллег по перу, которыми бредили, восхищались или коих лениво почитывали время от времени художественные персонажи. В зависимости от качества героя освещались и его книжные пристрастия, отношение к процессу чтения и образования вообще. Вот лишь некоторые примеры того, что и как читали герои русской классики.
    На заре русского классицизма и русского реалистического театра, во второй половине XVIII столетия, свет увидела комедия Д. И. Фонвизина “Недоросль”, в которой писатель высмеивал недалекость помещичьего класса, незатейливость его жизненных идеалов. Центральная тема произведения была озвучена главным его героем, собственно недорослем Мит-рофаном Простаковым: “Не хочу учиться, хочу жениться!” И пока Митрофан мучительно и безрезультатно пытается по настоянию учителя Цыфиркина разделить 300 рублей на троих, его избранница Софья занимается самообразованием посредством чтения:
    
    Софья: Я вас дожидалась, дядюшка. Читала теперь книжку.
    Стародум: Какую?
    Софья: Французскую, Фенелона, о воспитании девиц.
    Стародум: Фенелона? Автора “Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал “Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то,что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки да воротят с корню добродетель.
    
    Отношение к чтению и книгам сопровождает читателя на всем протяжении комедии “Горе от ума” А. С. Грибоедова. “Самый знаменитый москвич всей русской литературы”, Павел Афанасьевич Фамусов, весьма критичен в своих оценках. Узнав, что его дочь Софья “...всё по-французски, вслух, читает запершись”, он говорит:
    
    Скажи-ка, что глаза ей портить не годится,
    И в чтенъи прок-то невелик:
    Ей сна нет от французских книг,
    А мне от русских больно спится.
    
    А причину сумасшествия Чацкого он видит исключительно в ученье и книгах:
    
    ...Уж коли зло пресечь:
    Забрать все книги бы да сжечь!
    
    Сам же Александр Андреевич Чацкий читает исключительно прогрессивную западную литературу и полностью отрицает уважаемых в московском обществе авторов:
    
    Я глупостей не чтец,
    А пуще образцовых...
    
    В “энциклопедии русской жизни” - романе “Евгений Онегин” - А. С. Пушкин, описывая своих героев по мере знакомства их с читателем, уделяет непременное внимание их литературным пристрастиям. Главный герой был “острижен по последней моде, как dandy лондонский одет”, “по-французски совершенно мог изъясняться и писал”, то есть получил блестящее по европейским меркам образование:
    
    Он знал довольно по-латыни,
     Чтоб эпиграммы разбирать,
    Потолковать о Ювенале,
    В конце письма поставить vale,
     Да помнил, хоть не без греха,
    Из Энеиды два стиха...
    
    Бранил Гомера, Феокрита;
     Зато читал Адама Смита
    И был глубокий эконом...
    
    Деревенский сосед Онегина, молодой помещик Владимир Ленский, “с душою прямо геттингенской”, привез “учености плоды” из Германии, где воспитывался на трудах представителей немецкой классической философии. Наиболее сильно взволновали ум молодого человека размышления о Долге и Справедливости, а также теория Категорического Императива Иммануила Канта.
    Любимая же героиня Пушкина, “милая Татьяна”, воспитывалась в духе своего времени и сообразно собственной романтической натуре:
    
    Ей рано нравились романы;
     Они ей заменяли все;
    Она влюблялася в обманы
    И Ричардсона, и Руссо.
     Отец ее был добрый малый,
     В прошедшем веке запоздалый;
     Но в книгах не видал вреда;
    Он, не читая никогда,
    Их почитал пустой игрушкой
    И не заботился о том,
    Какой у дочки тайный том
     Дремал до утра под подушкой.
     Жена ж его была сама
    От Ричардсона без ума.
    
     Н. В. Гоголь в поэме “Мертвые души”, знакомя нас с главным героем, ничего не говорит о его литературных пристрастиях. Скорее всего, таковых у коллежского советника Павла Ивановича Чичикова не было вовсе, ибо он был “не красавец, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так чтобы слишком молод”: господин средней руки. Но вот о первом из помещиков, к которому направился за мертвыми душами Чичиков, Манилове, известно, что “...в его кабинете всегда лежала какая-то книжка, заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года”.
    Торжество и гибель “обломовщины” как ограниченного и уютного мира Ильи Ильича Обломова, на фоне метаморфоз которого бьет неуемным ключом активная жизнь Андрея Штольца, осветил в своем романе И. А. Гончаров. Безусловно, разница в переоценке жизненных ценностей двух героев откладывает свой отпечаток и на их отношение к чтению и книгам. Штольц со свойственным ему немецким упорством проявлял активное желание читать и учиться еще в детстве: “С восьми лет он сидел с отцом за географической картой, разбирал по складам Гердера, Виланда, библейские стихи и подводил итоги безграмотным счетам крестьян, мещан и фабричных, а с матерью читал Священную историю, учил басни Крылова и разбирал по складам же "Телемака"”. Процессу чтения Обломова как главного героя И. А. Гончаров уделяет особенное место в романе:
    
    Что ж он делал дома? Читал? Писал? Учился?
    Да: если попадется под руки книга, газета, он ее прочтет.
    Услышит о каком-нибудь замечательном произведении - у него появится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит книги, и, если принесут скоро, он примется за нее, у него начинает формироваться идея о предмете; еще шаг - ион овладел бы им, а посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и книга лежит подле него недочитанная, непонятая...
    
    Если ему кое-как удавалось одолеть книгу, называемую статистикой, историей, политической экономией, он совершенно был доволен. Когда же Штольц приносил ему книги, какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов долго глядел молча на него...
    Как ни интересно было место, на котором он останавливался, но, если на этом месте заставал его час обеда или сна, он клал книгу переплетом вверх и шел обедать или гасил свечу и ложился спать...
    Если давали ему первый том, он по прочтении не просил второго, а приносили - он медленно прочитывал...
    Серьезное чтение утомляло его. Мыслителям не удавалось расшевелить в нем жажду к умозрительным истинам. Зато поэты задели его за живое...
    
    Апогеем начитанности героев литературного произведения является, без сомнения, роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”. Страницы просто пестрят именами, фамилиями, названиями. Здесь есть Фридрих Шиллер и Иоганн Вольфганг Гёте, которых уважает Павел Петрович Кирсанов. Николаю Петровичу вместо Пушкина “дети” дают “Stoff und Kraft” Людвига Бюхнера. Матвей Ильич Колязин, “готовясь идти на вечер к г-же Свечиной, жившей тогда в Петербурге, прочитывал поутру страницу из Кандильяка”. А Евдоксия Кук-шина прямо-таки блещет эрудицией и начитанностью в беседе с Базаровым:
    
    Вы, говорят, опять стали хвалить Жорж Санд. Отсталая женщина, и больше ничего! Как возможно сравнить ее с Эмерсоном ? Она никаких идей не имеет ни о воспитании, ни о физиологии, ни о чем. Она, я уверена, и не слыхивала об эмбриологии, а в наше время - как вы хотите без этого? Ах, какую удивительную статью по этому поводу написал Елисевич...
    
    Безусловно, охватить литературные пристрастия всех героев русской классики невозможно. Они крайне многочисленны и разнообразны. Одни персонажи восхищают своей оригинальностью и изысканным вкусом; другие вполне предсказуемы и строго следят за книжной модой. Книга в книге как зеркало, отраженное в зеркале напротив, помогает составить истинное представление о том или ином герое, о его образованности, о его уме. В свою же очередь, именно персонажи подают достойный пример, обращая внимание читателя на те или иные столпы мировой литературы, пробуждая интерес и желание обязательно обратиться к ним, учиться с ' помощью их всю жизнь. Воистину говорят: “Ученье - свет, неученье -тьма”.