ЦИНЦИННАТ Ц. - герой романа В.В. Набокова «Приглашение на казнь» (1938). Ц., как и многие набоковские литературные образы, является своего рода метафизическим двойником самого писателя. «Символика имени» Ц., видимо, восходит к Титу Ливию, который дал жизнеописание сына прославленного римского трибуна Луция Квинкция Цинцинната - Цезона Квинкция: «Больше других своей знатностью и силой кичился в то время статный юноша Цезон Квинкций. К тому, чем наградили его боги, он присовокупил блестящие подвиги на войне и красноречие на форуме, так что никто в Риме не мог считаться ни более храбрым, ни более речистым. Он выступил против трибунов, был предан суду, отпущен на поруки, а затем удалился, как изгнанник, в Этрурию». Набоков, однако, наделяет своего героя противоположными свойствами: Ц. очень слаб физически, у него плохое здоровье, он говорит тихо, почти заикаясь, и «преступление» его состоит не в бунтарстве, а в том, что он - в отличие от окружающих - «непрозрачен». К созданию образа Ц.- «нестандартного» человека, преследуемого и истязаемого за это обществом или «коллективом», или просто толпой, Набоков подходит постепенно. В 1936 г. он публикует рассказ «Королек», герой которого фальшивомонетчик Романтовский, обнаружив свое отличие от соседей (необщителен, читает по ночам, мало курит, не любит пива, у него случаются видения), вызывает их ненависть и погибает. В рассказе «Облако, озеро, башня» (1937) главный герой, Василий Иванович, из-за бюрократических зацепок принужден совершить ненавистную ему «увеселительную» поездку. Он тоже сразу выделился из «коллектива», не мог петь «общую песню», «плохо мог произносить немецкие слова». Когда, пораженный давно взлелеянным в мечтах видом озера и башни, Василий Иванович отказывается идти дальше со всеми, его избивают. При этом он произносит: «Да ведь это какое-то приглашение на казнь». В.Ходасевич назвал этот рассказ «послесловием» к роману «Приглашение на казнь». (По версии З.Шаховской Набоков в целом «закончил» роман еще летом-осенью 1934 г.) Возможно, что в замыслах романа-антиутопии Набоков отталкивался от бодлеровского «Приглашения к путешествию», где рефреном звучит мотив: «Там красота, там гармоничный строй, // Там сладострастье, роскошь и покой». Просматриваются в образе Ц. и параллели с Грегором Замзой, героем рассказа Кафки «Превращение» (1928), которого сам Набоков считал единственным писателем с «родственной душой». Однако если Замза, выбираясь из нивелирующей все и вся толпы, опускается «на дно», становится насекомым, то Ц. выбирает путь, ведущий ко все большему осознанию своей личности, своей души, своего «Я». Некоторые исследователи указывают на сходство некоторых действий Ц. с Улиссом из романа Джойса «Улисс». Саморефлексия Ц., его попытка обнаружить в себе «нечто», сближает его с героем Пруста. Проползание Ц. по туннелю из камеры на гору - явная реминисценция с «Божественной комедией» Данте, где герой выбирается по туннелю из «Ада». З.Шаховская отмечает, что идею гротескного церемониала казни Ц. Набоков скорее всего мог позаимствовать из проекта В.А.Жуковского -«поразительного по своей сантиментально чудовищной идее художественного оформления смертной казни в России», о котором Набоков прямо упоминает в романе «Дар». Искусственность обстановки, в которой оказывается Ц., рушащиеся декорации тюрьмы, уносимые вихрем зрители-карты - все это имеет прямое сходство со сказочной повестью Л.Кэролла «Алиса в Зазеркалье». Как и многие герои набоковской прозы (Ганин, Лужин, Годунов-Чердынцев, Гумберт), Ц. наделен особым, отличающим его от окружающих людей даром - «непроницаемостью»: «Чужих лучей не пропуская, а потому, в состоянии покоя, производя диковинное впечатление одинокого темного препятствия в этом мире прозрачных друг для дружки душ». Ц.- человек не «этого» мира искусственных «прозрачных» людей, его обвиняют в «основной нелегальности», он обнаруживает, что в «этом» мире нет ни одного человека, способного говорить на его языке. Ц. с детства чувствует свою особенность, пытается скрыть ее, но после приговора он как бы раздваивается. Один - «здешний» Ц. со страхом ждет казни, другой Ц.- из «того» мира, где «разумностью светится человеческий взгляд», «на воле гуляют умученные тут чудаки» - пытается узнать себя «до последней, неделимой, твердой, сияющей точки», которая «говорит: я есмь!». Он учится говорить сам с собой, «высказаться по-настоящему» на языке «того» мира, учится «давно забытому древнему врожденному искусству писать». Набоковский Ц.- герой гностического плана. Он может «освободиться» от своего тела, может чувствовать «тот» «сонный, выпуклый, синий» мир. Подобно христианским гностикам III-V веков, он приходит к выводу о «тупике тутошней жизни» - «и не в ее тесных пределах надо было искать спасения». Ц., обладая особым гностическим знанием, настойчиво повторяет: «я знаю нечто», - и это «нечто» - его душа, стремящаяся уйти в «тот» мир, где живут «существа, подобные ему». Это и позволяет Ц. в последний момент казни опрокинуть «этот» призрачный мир «подобий» и освободиться, уйти к этим «существам». Некоторые исследователи (B.Johnson) подтверждают «гностичностъ» Ц. с помощью анализа инициалов Ц. и П. (Пьер): открытость вверх Ц. противопоставлена закрытости, ограниченности П. (правда, в английском варианте романа такое сравнение теряет смысл). Ц. также является героем лингвистического плана. Понять себя и «тот» мир означает для него необходимость научиться говорить, писать. Используя язык, слово, он может пробиться сквозь туман «этого» мира и достичь мира идеального. Может быть, именно поэтому из всех «запутавшихся» героев Набокова Ц.- единственный, нашедший истинный выход.

Лит.: Анастасьев Н. Феномен Набокова. М., 1992; Шаховская 3. В поисках Набокова. М., 1991; Johnson D.B. Worlds in Regression: Some of novels of Vladimir Nabokov. Ardis, 1985; Toker L. Nabokov: The Mystery of Literary Structures. Ithaka; London, 1985.