Г.И. Модина

Поклонение XVII веку Флобер называл одной из причуд XIX столетия. Для самого же писателя увлечение этой эпохой не было лишь данью интеллектуальной моде. Глубокий и искренний интерес к семнадцатому веку был свойственен ему на протяжении всей жизни. В письмах Флобера имена философов и монархов, священников и полководцев, ученых, художников и поэтов «века гениев» возникают столь же часто, как имена знаменитых современников и близких друзей писателя. Важнейшее влияние на его мировоззрение оказала философская мысль этого времени. Известно то значение, какое имели в формировании личности Флобера идеи Бенедикта Спинозы (1632-1677). Его переписка (особенно письма 1850-х годов) полна аллюзий на произведения нидерландского мыслителя.

Однако принятию спинозовского пантеизма предшествовал период тяжелого душевного разлада, пережитый Флобером в 30-40-е годы. Тогда погруженный в проблемы самопознания и поиски самотождественности Флобер рассматривал мир и человека в свете идей Блеза Паскаля (1632-1662). Охваченные саморазрушительными страстями герои ранних новелл Флобера воплощают не только противоречия души юного автора, но и близкое Паскалю представление о человеке-химере, «невиданном хаотическом существе» и «предмете противоречий» (Паскаль Б. Мысли. М., 1994. С. 115). Вместе с тем герои «Quidquid volueris», «Аромата для чувствования», «Страсти и добродетели», «Библиомании» - существа не только демонические, чудовищные и преступные, но страдающие и осоз-нающие свое страдание. Даже лишенный души герцог Альмаэроэс из «Адского сна» терзается неспособностью чувствовать. Так уже в первых литературных опытах Флобера звучит паскалевская мысль о том, что «несчастным может быть только существо сознательное», и «человек велик, сознавая свое жалкое состояние» (Там же. С. 76).

Отчетливые реминисценции «Мыслей» Паскаля возникают в автобиографической прозе Флобера и письмах 1838-1841 годов. Паскалевская антитеза ничтожества и величия, между которыми, как между двумя безднами, поставлен человек, соотносится в сознании восемнадцатилетнего Флобера с проблемой выбора профессии. Стать юристом, как это предполагалось в семье, означало для него стать «конечным существом», едва ли не физическим объектом, имеющим «широкие плечи и звучный голос» (Флобер Г. О литературе, искусстве, писательском труде. М., 1984. Т. 1. С. 37-43). Этот путь Флобер рассматривал как невозможность развития и гибель личности. Выбрать иной путь - стать художником, поэтом - значило для него реализовать себя как существо бесконечное, «способное воссоздать всю безграничную цепь проявлений жизни, … обладать всем, что есть на свете самого прекрасного», и более того, обладать «миром и бессмертием» (Там же. Т. 2. С. 338).

Но и бытие поэта оказывается несвободным от антитезы конечного и бесконечного. Автор «Записок безумца» и «Смара» осознает невозможность адекватного выражения поэтического образа в слове. Поэт, одержимый стремлением к бесконечности, возомнивший, что не существует ничего, что было бы недосягаемым, оказывается у предела ничтожества и ощущает себя «слабее сломленного тростника» (Там же. Т. 2. С. 340). Воображение бессильно в познании души поэта, которая мыслится «живой бездной», бездной страстей, поглощающих его самого (Там же. Т. 2. С. 338). Здесь же, в «Записках безумца», возникает трагический мотив телесной конечности, «тюрьмы плоти» (Там же. Т. 2. С. 340). И человек, будь он даже поэтом, оказывается не более, чем «песчинкой, брошенной в бесконечность неведомой рукой, жалкой козявкой с хилыми лапками, которая пытается по краю бездны ухватиться за любую веточку, …но всегда слабеет, разжимает пальцы и падает» (Там же. Т. 2. С. 331).

По определению Паскаля, «человек - самая ничтожная былинка в природе, но былинка мыслящая» (Паскаль Б. Указ. соч. С. 78). Философ полагает очевидным, что «человек создан для мышления; в этом все его достоинство, вся его заслуга» (Там же. С. 78). Идея ценности мысли становится лейтмотивом автобиографических сочинений Флобера конца 30-х - начала 40-х годов. В область мысли бросается, задавшийся целью объяснить себе самого себя, герой «Агоний», «Записок безумца» и исповедальных дневников, озаглавленных позднее Каролиной Амар, - «Воспоминания, заметки, тайные мысли». В поисках истины посредством мысли, а не поэтического воображения, Флобер следует паскалевскому представлению и обнаруживает, что безграничность души и природы многократно превосходят возможности человеческого понимания: «Человек, стремящийся постичь то, чего нет, и из небытия создать науку; человек, душа, сотворенная по подобию Божию, возвышенный гений которой бессилен пред ростком травы, не может разрешить загадку пылинки!» (Флобер Г. Указ. соч. Т. 2. С. 332).

Для Паскаля абсолютная истина доступна только Творцу. Принимая тезис философа о неспособности человека «ни к абсолютному неведению, ни к абсолютному знанию» (Там же. Т. 2. С. 115), Флобер пытается и далее следовать Паскалю, который, «преклоняясь перед крестом, хватается за него, как за мачту во время кораблекрушения» (Сент-Бев Ш.-О. Литературные портреты. Критические очерки. М., 1970. С. 368). Религиозный порыв Флобера, желание «быть мистиком», «верить в рай», «погружаться в волны ладана» и «повергаться в прах к подножию распятия» (Флобер Г. Указ. соч. Т. 2. С. 351) довольно быстро сменяется скептицизмом.

Разочаровавшись в собственной способности верить и полагая «обрести счастье в сомнении» (Там же. Т. 2. С. 332), Флобер открывает, что сомнение есть тоже вера , но «вера в ничто», бездна, погружение в которую есть «странствие в безграничной пустоте» (Там же. Т. 2. С. 332) без надежды обрести Истину. Сомнение, в котором он стремился обрести счастье, рождает отвращение к миру и неспособность к творчеству. Об этом своем состоянии Флобер говорит в письме к Эрнесту Шевалье: «Я из тех, кому завтрашний день противен уже сегодня, кому будущее кажется бесцельным; из тех, кто… бредит наяву, ворча и проклиная, …теперь я уже не думаю, не размышляю, а пишу и того меньше… Поэзия меня покинула…» (Там же. Т. 1. С. 32). Но далее он замечает: «Однако, я чувствую, хоть и смутно, что во мне что-то волнуется, что я в переходном периоде, и мне любопытно посмотреть, что получится, как я из этого выйду. У меня линяет шерсть (в интеллектуальном смысле)». Этот переходный период завершается для Флобера с обращением к философской системе Спинозы, позволяющей, «охватить Бога и природу в едином одухотворенном вдохновении» (Виндельбанд В. Избранное: Дух и история. М., 1995. С.82).

Обращение к философии нидерландского мыслителя позволило писателю найти основу гармонии вечного и преходящего, «конечных» и «бесконечных» свойств человека и природы. Яркие аллюзии на произведения автора «Этики» звучат уже в первом варианте «Воспитания чувств» (1845), в размышлениях Жюля (alter ego автора).

Таким образом, эволюцию сознания Флобера в 30-е - 40-е годы можно определить как движение от трагического мировосприятия Паскаля к гармоничному пантеизму Спинозы. Истина, у Паскаля доступная лишь Богу и тождественная вере, у Спинозы может принадлежать субъекту, способному к «адекватному постижению себя самого и всех вещей, подлежащих познанию» (Спиноза Б. Избранные сочинения: В 2-х т. М., 1957. Т. 1. С. 581). Для Флобера этот субъект есть художник - создание Творца («природа сотворенная» - natura naturans Спинозы) и творец одновременно («природа творящая» - natura naturata). С высшим способом познания мира, открывающим Истину, Флобер отождествляет искусство.

Однако приятие философии Спинозы не было отказом от идей французского философа. Именно с паскалевским представлением о человеке как существе «конечном», неспособном к абсолютному знанию, страдающем связано появление в художественном мире Флобера страдающих и осознающих свое страдание героев (Эмма, Саламбо, Мато, Святой Юлиан, Бувар и Пекюше, отчасти - Святой Антоний и Шарль Бовари). Мысль Паскаля о том, что ценность души определяется возложенными на нее мучениями, звучит в письмах Флобера конца 50-х годов. Рассуждения  писателя о границах знания «человека вообще», обреченного «брести в потемках и лить слезы» (Флобер Г. Указ. соч. Т. 1. С. 397), представляют собой прямой парафраз тезиса Паскаля о «жалком состоянии человека, лишенного света, перед безмолвием природы, заблудившегося в этом мире» (Паскаль Б. Указ. соч. С. 65). Но там, где речь идет о художнике и его возможностях «познавать Истину посредством прекрасного» (Флобер Г. Указ. соч. Т. 1. С. 391), Флобер - сторонник Спинозы. Присутствие традиций Паскаля и Спинозы - свидетельство не противоречивости, но многогранности мировоззрения и эстетики Флобера. Органичное сочетание в его мировоззрении иррациональной и рациональной линий философии XVII века создает особую психологическую перспективу художественного мира писателя. В его произведениях изображены конфликты души «конечного» человека (индивида Паскаля), одержимого аффектами и обреченного на незнание, и одновременно - миропонимание автора, спинозовского мудреца, постигающего жизнь на высшем интуитивно-рациональном уровне, способного «понимать все и ничего не осуждать» (Там же. Т. 1. С. 44), видеть «извечное начало в каждом новом цветении» (Там же. Т. 1. С. 83).