Министерство высшего и профессионального образования РФ

СОЧИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ КУРОРТНОГО ДЕЛА И ТУРИЗМА

ИНСТИТУТ ТУРИСТСКОГО СЕРВИСА И ИНФРАСТРУКТУРЫ

Кафедра истории

РЕФЕРАТ

На тему: “Голод 1932-1933 года. Причины и следствия. ”

Выполнила: студентка I-го курса

факультета социально-культурного сервиса и туризма

Проверил: ст. преподаватель

Новиков Е.В.

--- Сочи 1999 ---

Содержание

1.Введение

1927 год. Нэп. XV съезд подвел итоги многолетней борьбы с троцкизмом и заявил о его ликвидации. Споры об определении экономиче­ской политики были краткими. В резолюциях съезда намети­лась пока еще плохо сформулированная тенденция к измене­нию политического курса «влево». Это означало «усиление ро­ли социалистических элементов в деревне» (делегаты имели в виду развитие совхозов-гигантов, например совхоз им. Шевчен­ко в Одесской области, об опыте которого писали тогда все га­зеты); ограничение деятельности кулаков и нэпманов путем значительного повышения налогов; поощрительные меры в от­ношении беднейшего крестьянства; преимущественное разви­тие тяжелой промышленности. Выступления партийных деяте­лей свидетельствовали о глубоких расхождениях: Сталин и Мо­лотов были особенно враждебно настроены против кулаков-«капиталистов», а Рыков и Бухарин предупреждали делегатов съезда об опасности слишком активной «перекачки» средств из сельского хозяйства в промышленность. И тем не менее все они лишь формулировали общие задачи. Съезд не принял ни­какой конкретной программы. Казалось, что будущее нэпа еще впереди. На самом деле начиналось время голода

2. Причины. Зима 1927/28 г. — хлебозаготовительный кризис

Между тем, как только закончился съезд, власти столкну­лись с серьезным кризисом хлебозаготовок. В ноябре поставки сельскохозяйственных продуктов государству сильно сократи­лись, а в декабре положение стало просто катастрофическим. Партия была захвачена врасплох. Еще в октябре Сталин пуб­лично заявил о «великолепных отношениях» с крестьянством. В январе 1928 г. пришлось взглянуть правде в глаза: несмотря на хороший урожай, крестьяне поставили только 300 млн. пудов зерна (вместо 430 млн.. как в предыдущем году). Экспортиро­вать было нечего. Страна оказалась без валюты, необходимой для индустриализации. Более того, продовольственное снабже­ние городов было поставлено под угрозу. Снижение закупоч­ных цен, дороговизна и дефицит промтоваров, снижение нало­гов для беднейших крестьян (что избавляло их от необходимо­сти продавать излишки), неразбериха на пунктах сдачи зерна, слухи о начале войны, распространяемые в деревне, — все это вскоре позволило Сталину заявить о том, что в стране происхо­дит «крестьянский бунт».

Для выхода из создавшегося положения Сталин и его сто­ронники в Политбюро решили прибегнуть к срочным мерам, напоминающим продразверстку времен гражданской войны. Сам Сталин отправился в Сибирь. Другие руководители (Анд­реев, Шверник, Микоян, Постышев, Косиор) разъехались по основным зерновым регионам (Поволжье, Урал, Северный Кавказ). Партия направила в деревню «оперуполномоченных» и «рабочие отряды» (было мобилизовано 30 тыс. коммунистов). Им было поручено провести чистку в ненадежных и непокор­ных сельсоветах и партячейках, создать на месте «тройки», ко­торым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись по­мощью бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более за­житочных крестьян) и используя 107 статью Уголовного кодекса, по которой любое действие, «способствующее подня­тию цен», каралось лишением свободы сроком до трех лет. На­чали закрываться рынки, что ударило не по одним зажиточным крестьянам, так как большая часть зерна на продажу находи­лась, естественно, не только у «кулаков», но и у середняков. Изъятие излишков и репрессии усугубили кризис. Конечно, вла­сти собрали зерна лишь не намного меньше, чем в 1927 г. Но на следующий год крестьяне уменьшили посевные площади.

Хлебозаготовительный кризис зимы 1927/28 г. сыграл реша­ющую роль в последующем: Сталин сделал ряд выводов (изло-женных во многих его выступлениях в мае — июне 1928 г.) о необходимости сместить акцент с кооперации, ранее горячо за­щищавшейся Лениным, на создание «опор социализма» в де­ревне — колхозов-гигантов и машинно-тракторных станций (МТС). Благодаря значительным возможностям этих «опор» по производству сельскохозяйственной продукции для продажи на рынке предполагалось, что они дадут государству 250 млн. пу­дов зерна (одну треть действительных потребностей), что по­зволит обеспечить снабжение ключевых отраслей промышлен­ности и армии, а также выйти на внутренний и внешний ры­нок, тем самым вынудив крестьян продавать излишки государству. Начиная с 1927 г. стала складываться система «контрактации» (контракт, предусматривающий, что в обмен на продукцию, которую крестьяне поставляют государству, они получают от него необходимую технику), позволявшая государ­ству улучшить контроль за имеющимися продовольственными излишками. Летом 1928 г. Сталин уже не верил в нэп, но еще не пришел окончательно к идее всеобщей коллективизации. По плану дальнейшего развития народного хозяйства (составлен­ному на небольшой срок: три-четыре года) частный сектор дол­жен был существовать и в дальнейшем. В то же время набирала силу политическая борьба с «правой оппозицией».

3. Причины. Политическая ситуация. Разгром «правой оппозиции»

На апрельском пленуме ЦК 1928 г. было высказано недо­вольство снова начавшейся политикой продразверстки, напо­минавшей о временах гражданской войны. На одном из заседа­ний стало известно также о промышленном саботаже в тресте «Донуголь» (Шахгинский район Донбасса), где для работы при­влекались буржуазные специалисты и поддерживались связи с западными финансовыми кругами. Через несколько недель на­чался публичный процесс против 53 человек (последний раз подобный суд состоялся над эсерами в 1922 г.). Этот показа­тельный процесс, которому надлежало сплотить коммунистов в борьбе против оппозиционеров, уклонистов и других врагов, укрепил миф о «наемных саботажниках» (вслед за ним появи­лись мифы о «кулацкой угрозе» и «опасности справа»). Несмот­ря на крайне напряженную обстановку, в апреле 1928 г. боль­шинство членов ЦК еще не было готово следовать за Стали­ным. В резолюциях, принятых на пленуме, подчеркивалась важность рыночных отношений, осуждались перегибы по отно­шению к зажиточным крестьянам. Был отвергнут законопроект о новом сельскохозяйственном Уставе, где пожизненное земле­пользование разрешалось только членам колхозов. Споры меж­ду сторонниками и противниками нэпа велись одновременно в ЦК, Политбюро (где Сталин, поддерживаемый Куйбышевым, Молотовым, Рудзутаком и Ворошиловым, располагал незначи­тельным большинством; Калинин колебался, а Рыков, Томский и Бухарин составляли «правую оппозицию») и в учреждениях, занимающихся планированием. Экономисты Госплана разрабо­тали план умеренного промышленного роста, где темпы накоп­ления капитала соотносились с темпами роста сельскохозяйст­венного производства в рамках нэпа. Со своей стороны эконо­мисты из ВСНХ во главе с Куйбышевым предложили план более быстрого роста (135% за пять лет), основанный главным образом на вере в энтузиазм советских яюдей и на положениях экономиста Струмилина, разработавшего теорию, согласно ко­торой «задачей большевиков было перестроить экономику, а не изучать ее. Нет такой крепости, которую большевики не могли бы взять штурмом... Вопрос темпов промышленного роста ре­шается с помощью человеческой воли».

На пленуме ЦК, состоявшемся с 4 по 12 июля 1928 г., про­изошло столкновение различных точек зрения. В речи Сталина, опубликованной только несколько лет спустя, подчеркивалось, что политика нэпа зашла в тупик, что ожесточение классовой борьбы объясняется все более отчаянным сопротивлением ка­питалистических элементов, что крестьянству придется потра­титься на нужды индустриализации. Последнее из этих положе­ний Сталин позаимствовал у Преображенского, не приняв, од­нако, ни оговорок, ни сомнений последнего. Впрочем, в своих резолюциях пленум не пошел за Сталиным. Бухарин, по его собственному выражению «пришедший в ужас» от выводов ген­сека, которые, как он считал, доведут страну до террора, граж­данской войны и голода, и уверенный, что Сталин будет манев­рировать с целью добиться преимущества на следующем плену­ме, решил перенести полемику в массы. Ранее никто, даже делегаты VI конгресса Коминтерна (Москва, 17 июля—1 сен­тября), не были информированы о разногласиях в руководстве партии. 30 сентября Бухарин публикует в «Правде» «Заметки экономиста», в которых излагает экономическую программу оппозиции. Согласно автору статьи, кризис в стране был вы­зван ущербностью планирования, ошибками в политике цено­образования, дефицитом промышленных товаров, неэффектив­ностью помощи сельскохозяйственной кооперации. Курс еще можно было изменить, но только за счет определенных уступок крестьянству (открытие рынков, повышение закупочных цен на хлеб, а при необходимости и покупка хлеба за границей). Та­ким образом, Бухарин выступал за возврат к экономическим и финансовым мерам воздействия на рынок в условиях нэпа. Со­здавать колхозы следовало только в том случае, когда они ока­зывались более жизнеспособными, чем индивидуальные хозяй­ства. Индустриализация необходима, но только если она будет«научно спланирована», проводить ее надо с учетом инвестици­онных возможностей страны и в тех пределах, в которых она позволит крестьянам свободно запасаться продуктами.

Несмотря на высокий научный уровень, статья Бухарина вызвала мало откликов. Тем временем Сталин, предусмотри­тельно не раскрывая имен (кто бы поверил, что Бухарин или председатель Совнаркома Рыков стоят во главе «опасного укло­на»?), выковывал миф об «оппозиции справа», об опасном ук­лоне в партии, конечная цель которого — создание условий для реставрации капитализма в СССР. В ноябре 1928 г. пленум ЦК единогласно осудил «правый уклон», от которого отмежевались Бухарин, Рыков и Томский. И на этот раз они руководствова­лись желанием сохранить единство партии. Пригрозив отстав­кой, добившись незначительных уступок, они все же во имя сохранения единства партии проголосовали за противоречив­шие их принципам сталинские резолюции о необходимости до­гнать и перегнать капиталистические страны благодаря уско­ренной индустриализации и развитию обширного социалисти­ческого сектора в сельском хозяйстве. Такое поведение лидеров оппозиции, по сути дела, закрепляло их поражение. Приняв фактическое участие в единодушном голосовании в Политбюро и ЦК, осудивших все еще анонимный «правый уклон» и одоб­ривших новую линию партии, они не могли высказывать свои мысли без риска быть обвиненными в двоедушии и фракцион­ности. В течение нескольких недель, последовавших за плену­мом, «правая оппозиция» потеряла два бастиона: московскую парторганизацию, первый секретарь которой, сторонник Буха­рина Угланов, был снят со своего поста, и профсоюзы. VIII съезд профсоюзов, нарушив обещание ввести семичасовой ра­бочий день, одобрил сталинские тезисы об ускоренной индуст­риализации. Влияние председателя профсоюзов Томского было значительно ослаблено вводом в президиум пяти сталинцов (в том числе Кагановича) и установлением более жесткого конт­роля Политбюро над руководством профсоюзов. Желая предуп­редить возможное соглашение между оппозиционными группи­ровками, Сталин наконец решился выдворить сосланного в Ал­ма-Ату Троцкого за пределы СССР.

Впрочем, «левая оппозиция», ослабленная разрозненностью ее активистов и растерявшаяся в связи с принятием новой ли­нии партии — на первый взгляд близкой «левой идее», — опас­ности больше не представляла. Когда Троцкий решился (21 ок­тября 1928 г.) призвать коммунистов всех стран на борьбу с планами Сталина, Политбюро, воспользовавшись этим, обви­нило его в создании нелегальной «антисоветской партии». 21 ян­варя 1929 г. Троцкий был выслан в Турцию. В тот же день, в пятую годовщину смерти Ленина, Бухарин повторил свою концепцию, опубликовав статью в «Правде», посвященную «Поли­тическому завещанию Ленина». Он показал разницу между ле­нинским планом кооперации — «мирным, постепенным и до­бровольным» в результате подлинной «культурной революции» — и сталинским проектом коллективизации, основанном на принуждении. Вывод Бухарина: третьей революции быть не должно. Предназначенная, как и «Заметки экономиста», для осведомленного читателя, эта статья не вызвала особой реакции Сталина. А вот появившиеся на следующий день сообщения, что 11 июля 1928 г. имели место контакты Бухарина и Соколь­никова с Каменевым, значительно подорвали престиж лидеров оппозиции. Теперь они должны были объясняться перед ЦКК и выслушать обвинения в «двурушничестве» и «фракционнос­ти». Апрельский пленум ЦК партии 1929 г. завершил разгром наконец-то публично разоблаченной оппозиции. В ходе его за­седания, отвергнувшего последнее предложение «правых» (двухлетний план, задуманный с целью улучшить положение дел в сельском хозяйстве), Сталин в не опубликованной тогда речи заклеймил прошлые и настоящие ошибки Бухарина: от его оппозиции Ленину в 1915 г. до «поддержки кулака».

На XVI партконференции (апрель 1929 г.) оппозиция уже не выступала против пятилетнего плана в варианте, предложенном ВСНХ, который предусматривал коллективизацию 20% кресть­янских хозяйств в течение пяти лет и ускоренную индустриали­зацию. Вскоре Бухарин был снят с поста главного редактора «Правды», а затем (3 июля) отстранен от руководства Комин­терном. Во главе профсоюзов стал Шверник. Рыков подал в от­ставку с поста Председателя Совнаркома. ЦКК предприняла всеобщую проверку и чистку рядов партии, которая за несколь­ко месяцев привела к исключению 170 тыс. большевиков (11% партсостава). причем треть из них — с формулировкой «за поли­тическую оппозицию линии партии». В течение лета 1929 г. против Бухарина и его сторонников развернулась редкая по своей силе кампания в печати. Их ежедневно обвиняли в «по­собничестве капиталистическим элементам» и в «сговоре с троцкистами». На ноябрьском пленуме ЦК полностью дискре­дитированная оппозиция подвергла себя публичной самокрити­ке. Бухарин был исключен из Политбюро.

4. Причины. Предпосылки коллективизации

В то время как в высших эшелонах власти один за другим разворачивались эпизоды борьбы сторонников и противников нэпа, страна все глубже и глубже погружалась в экономический кризис, который усугублялся непоследовательными мерами, в которых отражалось «брожение» в руководстве и отсутствие четко определенной политической линии. Показатели сельско­го хозяйства в 1928/29 г. были катастрофическими. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к за­житочным крестьянам, но и в основном к середнякам (штрафы и тюремное заключение в случае отказа продавать продукцию государству по закупочным ценам в три раза меньшим, чем ры­ночные), зимой 1928/29 г. страна получила хлеба меньше, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряженной: пе­чать отметила около тысячи случаев «применения насилия» по отношению к «официальным лицам». Поголовье скота умень­шилось. В феврале 1929 г. в городах снова появились продо­вольственные карточки, отмененные после окончания граждан­ской войны. Дефицит продуктов питания стал всеобщим, когда власти закрыли большинство частных лавок и кустарных мас­терских, квалифицированных как «капиталистические предпри­ятия». Повышение стоимости сельскохозяйственных продуктов привело к общему повышению цен, что отразилось на покупа­тельной способности населения, занятого в производстве. В глазах большинства руководителей, и в первую очередь Стали­на, сельское хозяйство несло ответственность за экономические трудности еще и потому, что в промышленности показатели роста были вполне удовлетворительными. Однако внимательное изучение статистических данных показывает, что все качествен­ные характеристики: производительность труда, себестоимость, качество продукции — шли по нисходящей. Этот насторажива­ющий феномен свидетельствовал о том, что процесс индустри­ализации сопровождался невероятной растратой человеческих и материальных ресурсов. Это привело к падению уровня жизни, непредвиденной нехватке рабочей силы и разбалансированию бюджета в сторону расходов.

Видимое отставание сельского хозяйства от промышленно­сти позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он, в частности, развил на пленуме ЦК в апреле 1929 г. Сельское хозяйство не­обходимо было полностью реорганизовать, чтобы оно достигло темпов роста индустриального сектора. По мысли Сталина, преобразования должны были быть более радикальными, чем те, что предусматривал пятилетний план, утвержденный XVI партконференцией, а затем и съездом Советов (апрель — май 1929 г.). При всей своей смелости — вариант ВСНХ предпола­гал увеличить капиталовложения в четыре раза по сравнению с периодом 1924—1928 гг., добиться за пять лет роста промыш­ленного производства на 135%, а национального дохода на 82%, что и привело к его окончательной победе над более скромным вариантом Госплана, — пятилетний план все же ос­новывался на сохранении преобладающего частного сектора, сосуществующего с ограниченным, но высокопроизводитель­ным сектором государственным и коллективным. Его авторы рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движе­ния и на систему договоров между кооперативами и крестьян­скими товариществами. Наконец, план предполагал, что к 1933—1934 гг. примерно 20% крестьянских хозяйств объединят­ся в товарищества по совместной обработке земли, в которых обобществление коснется исключительно обрабатываемых зе­мель, обслуживаемых «тракторными колоннами», без отмены частной собственности и без коллективного владения скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна была строиться исключительно на добровольном принципе, с учетом реальных возможностей государства поставлять технику и спе­циалистов.

По мнению Сталина, критическое положение на сельскохо­зяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебоза­готовительной кампании, было вызвано действиями кулаков и других враждебных сил, стремящихся к «подрыву советского строя». Выбор был прост: «или деревенские капиталисты, или колхозы». Речь теперь шла не о выполнении плана, а о беге на­перегонки со временем.

Только что принятый план подвергся многочисленным кор­ректировкам в сторону повышения, особенно в области коллек­тивизации. Вначале предполагалось обобществить к концу пя­тилетки 5 млн. крестьянских хозяйств. В июне Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за один 1930 г. и половины крестьянского населения к •1933 г. В августе Микоян заговорил уже о 10 млн., а в сентябре была поставлена цель обобществить в том же 1930 г. 13 млн. хозяйств. В декабре эта цифра выросла до 30 млн.

Такое раздувание показателей плана свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией из­менения положения вещей в деревне: тот факт, что начиная с зимы 1928 г. сотни тысяч бедняков под воздействием призывов и обещаний объединились в ТОЗы, чтобы при поддержке госу­дарства хоть как-то повысить свое благосостояние, в глазах большинства руководителей свидетельствовал об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимой поступи коллективизации». 200 «колхозов-гигантов» и «агропромышлен­ных комплексов», каждый площадью 5—10 тыс. га, становились теперь «бастионами социализма». В июне 1929 г. печать сооб­щила о начале нового этапа — «массовой коллективизации». Все парторганизации были брошены властями на выполнение двойной задачи: заготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер Должны были показать пример и вступить в колхозы. Центральный орган управления коллективными хозяйствами — Колхоз-центр — получил дополнительные полномочия. Органы сельхозкооперации, владельцы немногочисленной техники, обязы­вались предоставлять машины только колхозам. Мобилизация охватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и сту­дентов были отправлены в деревню в сопровождении партий­ных «активистов» и сотрудников I'll У. В этих условиях насиль­ственная заготовительная кампания приняла характер реквизи­ции, еще ярче выраженный, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 г. рыночные механизмы были окончательно сло­маны. Несмотря на средний урожай, государство получило бо­лее 1 млн. пудов зерна, то есть на 60% больше, чем в предыду­щие годы. По окончании кампании сконцентрированные в де­ревне огромные силы (около 150 тыс. человек) должны были приступить к коллективизации.

5. Причины. Коллективизация.

За лето доля крестьянских хо­зяйств, объединившихся в ТОЗы (в подавляющем большинстве это были бедняки), составила в отдельных районах Северного Кавказа, Среднего и Нижнего Поволжья от 12 до 18% общего числа. С июня по октябрь коллективизация затронула, таким образом, 1 млн. крестьянских хозяйств.

Вдохновленные этими результатами, центральные власти всячески побуждали местные парторганизации соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По реше­нию наиболее ретивых партийных организаций несколько де­сятков районов страны объявили себя «районами сплошной коллективизации». Это означало, что они принимали на себя обязательство в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усиливалось, а в центр шли потоки триумфальных и нарочито оптимистических отчетов. 31 октября «Правда» призвала к сплошной коллекти­визации. Неделю спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрь­ской революции Сталин опубликовал свою статью «Великий перелом», основанную на в корне ошибочном мнении, что «се­редняк повернулся лицом к колхозам». Не без оговорок нояб­рьский (1929 г.) пленум ЦК партии принял сталинский посту­лат о коренном изменении отношения крестьянства к коллек­тивным хозяйствам и одобрил нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации. Это был ко­нец нэпа.

В докладе Молотова на ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК отмечалось: «Вопрос о темпах коллективизации в плане не встает... Остается ноябрь, декабрь, январь, февраль, март -- че­тыре с половиной месяца, в течение которых, если господа им­периалисты на нас не нападут, мы должны совершить реши­тельный прорыв в области экономики и коллективизации». Ре­шения пленума, в которых прозвучало заявление о том, что «дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки», не встретили никакой критики со стороны «правых», признавших свою безоговорочную капитуляцию.

После завершения пленума специальная комиссия, возглав­ляемая новым наркомом земледелия А.Яковлевым, разработала график коллективизации, утвержденный 5 января 1930 г. после неоднократных пересмотров и сокращений плановых сроков. На сокращении сроков настаивало Политбюро. В соответствии с этим графиком Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Повол­жье подлежали «сплошной коллективизации» уже к осени 1930 г. (самое позднее к весне 1931 г.), а другие зерновые районы дол­жны были быть полностью коллективизированы на год позже, Преобладающей формой коллективного ведения хозяйства при­знавалась артель, как более передовая по сравнению с товари­ществом по обработке земли. Земля, скот, сельхозтехника в ар­тели обобществлялись.

6. Причины. Раскулачивание.

Другая комиссия во главе с Молотовым занималась реше­нием участи кулаков. 27 декабря Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулаков к ликвидации кулачества как класса. Комиссия Молотова раз- делила кулаков на 3 категории: в первую (63 тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые занимались «контрреволюционной дея­тельностью», во вторую (150 тыс. хозяйств) — кулаки, которые не оказывали активного сопротивления советской власти, но являлись в то же время «в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции». Кулаки этих двух категорий подлежали аресту и выселению в отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан), а их имущество подлежало конфи­скации. Кулаки третьей категории, признанные «лояльными по отношению к советской власти», осуждались на переселение в пределах областей из мест, где должна была проводиться кол­лективизация, на необработанные земли.

В целях успешного проведения коллективизации власти мо­билизовали 25 тыс. рабочих (так называемых «двадцатипятиты­сячников») в дополнение к уже направленным ранее в деревню для проведения хлебозаготовок. Как правило, эти новые моби­лизованные рекомендовались на посты председателей организу­емых колхозов. Целыми бригадами их отправляли по центрам округов, где они вливались в уже существующие «штабы кол­лективизации», состоящие из местных партийных руководите­лей, милиционеров, начальников гарнизонов и ответственных работников ОГПУ. Штабам вменялось в обязанность следить за неукоснительным выполнением графика коллективизации, ус­тановленного местным партийным комитетом: к определенно­му числу требовалось коллективизировать установленный про­цент хозяйств. Члены отрядов разъезжались по деревням, созы­вали общее собрание и, перемежая угрозы всякого рода посулами, применяя различные способы давления (аресты «за­чинщиков», прекращение продовольственного и промтоварного снабжения), пытались склонить крестьян к вступлению в кол­хоз. И если только незначительная часть крестьян, поддавшись на уговоры и угрозы, записывалась в колхоз, «то коллективизи­рованным на 100%» объявлялось все село.

Раскулачивание должно было продемонстрировать самым неподатливым непреклонность властей и бесполезность всякого сопротивления. Проводилось оно специальными комиссиями под надзором «троек», состоящих из первого секретаря партий­ного комитета, председателя исполнительного комитета и руко­водителя местного отдела ПТУ. Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учетом «рекомендаций» деревенских активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую до­рогу разного рода злоупотреблениям и сведению старых счетов. Кого отнести к кулакам? Кулак «второй» или «третьей» катего­рии? Прежние критерии, над разработкой которых в предыду­щие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутст­вие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обра­щаться к хранящимся в сельсоветах налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информации ОГПУ и к до­носам. В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч серед­няков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как «подкулачники». Их основная вина состоя­ла в том, что они уклонялись от коллективизации. Сопротивле­ние на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) было более активным, чем в небольших дерев­нях Центральной России. Количество выселенных на спецпосе­ление в 1930—1931 гг. составило, по архивным данным, выяв­ленным В.Н. Земсковым, 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека.

Одновременно с «ликвидацией кулачества как класса» неви­данными темпами разворачивалась сама коллективизация. Каж­дую декаду в газетах публиковались данные о коллективизиро­ванных хозяйствах в процентах: 7,3% на 1 октября 1929 г.;

13,2% на 1 декабря; 20,1% на 1 января 1930 г.; 34,7% на 1 фев­раля, 50% на 20 февраля; 58,6% на 1 марта... Эти проценты, раздуваемые местными властями из желания продемонстриро­вать руководящим инстанциям выполнение плана, в действи­тельности ничего не означали. Большинство колхозов сущест­вовали лишь на бумаге.

7. Результат. Голод 1932-1933 года.

Результатом этих процентных побед стала полная и длительная дезорганизация сельскохозяйствен­ного производства. Угроза коллективизации побуждала кресть­ян забивать скот (поголовье крупного рогатого скота уменьши­лось на четверть в период между 1928—1930 гг.). Нехватка се­мян для весеннего сева, вызванная конфискацией зерна, предвещала катастрофические последствия.

В своей статье «Головокружение от успехов», появившейся в «Правде» 2 марта 1930 г., Сталин осудил многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов, «чиновничье декретирование колхозного движения». Он критиковал излишнюю «ретивость» в деле раскулачивания, жертвами которого стали многие середняки. Обобществлению часто подвергался мелкий скот, птица, инвентарь, постройки. Необходимо было остановить это «головокружение от успехов» и покончить с «бумажными колхозами, которых еще нет в дей­ствительности, но о существовании которых имеется куча хва­стливых резолюций». В статье, однако, абсолютно отсутствова­ла самокритика, а вся ответственность за допущенные ошибки возлагалась на местное руководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эф­фект от статьи, вслед за которой 14 марта появилось постанов­ление ЦК «О борьбе против искривления партийной линии в колхозном движении», сказался немедленно- Пока местные партийные кадры пребывали в полном смятении, начался мас­совый выход крестьян из колхозов (только в марте 5 млн. чело­век). К 1 июля коллективизированными оставались не более 5,5 млн. крестьянских хозяйств (21% общего числа крестьян) или почти в 3 раза меньше, чем на 1 марта.

Возобновленная с новой силой к осени 1930 г. кампания хлебозаготовок способствовала росту напряженности, временно спавшей весной. Исключительно благоприятные погодные ус­ловия 1930 г. позволили собрать великолепный урожай в 83,5 млн. т (на 20% больше, чем в предьщущем году). Хлебозаготов­ки, осуществляемые проверенными методами, принесли госу­дарству 22 млн. т. зерна, или в два раза больше, чем удавалось получить в последние годы нэпа. Эти результаты, достигнутые на самом деле ценой огромных поборов с колхозов (доходив­ших до 50—60% и даже до 70% урожая в самых плодородных районах, например на Украине), могли только побудить власти к продолжению политики коллективизации. На крестьян снова различными способами оказывалось давление: районы, сопро­тивлявшиеся коллективизации, отстранялись от промтоварного снабжения; колхозам отдавались не только конфискованные кулацкие земли, но и все пастбища и леса, находившиеся в об­щем пользовании крестьян; наконец, прокатилась новая волна раскулачивания, охватившая на Украине 12—15% крестьянских хозяйств. Реакция крестьян на этот грабеж средь бела дня была ожесточенной: во время хлебозаготовок 1930—1931 гг. отделы ГПУ зарегистрировали десятки тысяч случаев поджогов колхоз­ных построек. Несмотря на это, к 1 июля 1931 г. процент кол­лективизированных хозяйств вернулся к уровню 1 марта 1930 г. (57,5%).

Отобранное у крестьян зерно предназначалось для вывоза, преимущественно в Германию. Эта страна обязалась в рамках торгового германо-советского соглашения, подписанного в ап­реле 1931 г., предоставить Советскому Союзу значительные кредиты (более 1 млрд. марок). В обмен на необходимую для индустриализации технику (с 1931 по 1936 г. половина всей ввозимой в СССР техники была немецкого происхождения) со­ветская сторона брала обязательства снабжать Германию сель­скохозяйственным сырьем и золотом. Добыча этого металла с начала 30-х годов достигла небывалых размеров, прежде всего на Колыме и в районах Крайнего Севера, где в качестве рабо­чей силы использовались заключенные — в основном раскула­ченные крестьяне.

К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои:

снизились поступления зерновых. Власти решили направить в деревню 50 тыс. новых уполномоченных в качестве подкрепле­ния местному аппарату. Из-за неурожая в восточных районах страны особенно суровому обложению подвергли Украину. Ты­сячи колхозов остались полностью без кормов и почти без се­мян. Несмотря на очень посредственный урожай (69 млн. т), во время хлебозаготовок было изъято рекордное количество зерна (22,8 млн. т), из них 5 млн. т пошли на экспорт в обмен на тех­нику. Насильственное изъятие одной трети (а в некоторых кол­хозах до 80%) урожая могло лишь окончательно расстроить производственный цикл. Уместно напомнить, что при нэпе крестьяне продавали всего от 15 до 20% урожая, оставляя 12— 15% на семена, 25—30% — на корм скоту, а остальные 30—35% — для собственного потребления. Правительство, воодушевлен­ное успехами хлебозаготовок, наметило на 1932 г. план в 29,5 млн. т. А на Украине между тем появлялись первые признаки «критической продовольственной ситуации». Этот эвфемизм, употребленный украинским ЦК, на самом деле означал голод.

Назревал и становился неизбежным конфликт между иду­щими на всяческие уловки во имя сохранения части урожая крестьянами, с одной стороны, и властями, обязанными любой ценой выполнить план по хлебозаготовкам, — с другой. Заготовки 1932 г. протекали очень медленно. С началом новой жат­вы крестьяне, часто в сговоре со своими руководителями, стре­мились пустить в употребление или припрятать все, что только можно. Власти тотчас же вознегодовали по поводу «разбазари­вания народного богатства». 7 августа 1932 г. был издан закон, позволявший приговаривать к высылке сроком до 10 лет за ущерб наносимый колхозу. Осенью 1932 г. правительство со­бралось нанести решительный удар по колхозникам, которые, по словам Сталина, целыми отрядами выступали против Совет­ского государства. В соответствии с законом от 7 августа и статьей 58 Уголовного кодекса (которая позволяла осудить вся­кого, кто совершил какое-либо действие, подрывающее совет­скую власть) десятки тысяч колхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количества колосьев ржи или пшеницы. О размахе репрессий может свидетельствовать секретный циркуляр, датированный 8 мая 1933 г. В нем указы­валось на необходимость навести порядок в произведении аре­стов, совершаемых кем попало, разгрузить места заключения и в течение двух месяцев снизить общее число заключенных с 800 до 400 тыс. человек. Репрессиям подвергались не только рядовые колхозники, но и председатели колхозов. Только за W1 г. 36% из них были смещены с должностей, и почти всем было предъявлено обвинение в антигосударственной деятельно­сти, направленной на саботаж хлебозаготовок. Чистка косну­лась и партийцев — примерно треть из них пострадала. Продот-ряды, осуществлявшие заготовки, совершали настоящие кара­ульные экспедиции, прежде всего в зерновых районах. В своих Действиях они не останавливались даже перед изъятием всего колхозного зерна, в том числе выделенного на семена и оплату работу. Результатом этих действий был страшный голод, от которо­го погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. чело­век. В отличие от 1921 г., когда голод был официально признан и власти обратились за международной помощью, на этот раз существование «критической продовольственной ситуации» в 'украинской деревне полностью отрицалось правительством. Сведения о массовом голоде скрывались даже внутри страны. В наиболее пострадавших районах воинские подразделения сле­дили за тем, чтобы крестьяне не покидали свои деревни. В ито­ге массового ухода из деревень, как в 1921—1922 гг., не про­изошло.

8. Следствия. 1933-1936 год.

После этой катастрофы правительство признало необходи­мость пересмотра методов проведения заготовок. Были пред­приняты шаги по централизации и объединению разрозненных органов в единый Комитет по заготовкам (Комзаг), подчиняв­шийся непосредственно Совету Народных Комиссаров. Этими действиями руководство признало первостепенную значимость ежегодной хлебозаготовительной кампании, являвшейся, по словам Кирова, концентрированным выражением всей полити­ки в деревне, пробным камнем нашей силы и слабости, силы и слабости наших врагов. Были произведены также преобразова­ния в структуре органов управления. Создавались политотделы, состоящие из проверенных людей, имеющих все основания «гордиться» своим богатым опытом работы, чаще всего в орга­нах госбезопасности или в армии. Политотделы руководили де­ятельностью машинно-тракторных станций, являвшихся основ­ными органами контроля за сельскохозяйственным производст­вом, а также «присматривали» за местными партийными инстанциями, считавшимися чересчур либеральными по отно­шению к крестьянам.

Наконец, по Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязательного налога, взимаемо­го государством и не подлежащего пересмотру местными вла­стями. Эта мера в принципе должна была защитить колхозы от бесконтрольных многократных обложений, произвольно назна­чаемых местными властями. Но на самом деле, не снижая раз­мера отчислений в пользу государства, постановление лишь утяжелило участь крестьян. В придачу к налогу колхозники обязывались оплачивать натурой услуги, предоставляемые им через МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% хлебозаготовок. Сверх того государство полное стью брало на себя контроль за размерами посевных площадей и урожая в колхозах, несмотря на то что они, как предполага­лось по их уставу, являлись социалистическими кооперативами и подчинялись только общему собранию колхозников. Размер государственного налога при этом определялся исходя из жела­емого результата, а не из объективных данных.

Наконец, чтобы закрыть всякую лазейку, через которую продукция могла бы уйти из-под контроля государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план по хлебозаготовкам, 90% намолоченного зер­на отдавалось государству, а оставшиеся 10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за работу. Открытие кол­хозных рынков, легализованных с лета 1932 г. с целью смягче­ния катастрофической ситуации с продовольствием в городах, также зависело от того, справлялись ли колхозы района с вы­полнением плана. Для установления полного контроля государ­ства над деревней оставалось коллективизировать 5 млн. сохра­нившихся еще к началу 1934 г. единоличных хозяйств. На июльском (1934 г.) пленуме ЦК существование этих 5 млн. «спекулянтов» было признано неприемлемым. Власти объявили об установлении исключительно высокого денежного обложе­ния крестьян-частников. Кроме того, размер государственного налога был увеличен для них на 50% и в таком виде значитель­но превосходил уровень платежеспособности мелких произво­дителей. Для частников оставалось только три выхода из этой ситуации: уйти в город, вступить в Колхоз или стать наемным рабочим в совхозе. На Втором съезде колхозников (по сущест­ву, колхозных активистов), проходившем в феврале 1935 г., Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых зе­мель в стране уже являются социалистической собственностью.

В том же 1935 г. государство изъяло у села более 45% всей сельскохозяйственной продукции, т.е. в три раза больше, чем в 1928 г. Производство зерна при этом снизилось, несмотря на рост посевных площадей, на 15% по сравнению с последними годами нэпа. Продукция животноводства едва составила 60% уровня 1928 г.

9. Заключение.

За пять лет государству удалось провести «блестящую» опе­рацию по вымогательству сельхозпродукции, покупая ее по смехотворно низким ценам, едва покрывавшим 20% себестои­мости. Эта операция сопровождалась небывало широким при­менением принудительных мер, которые содействовали усиле­нию полицейско-бюрократического характера режима. Насилие по отношению к крестьянам позволяло оттачивать те методы репрессий, которые позже были применены к другим обще­ственным группам. В ответ на принуждение крестьяне работали все хуже, поскольку земля, по существу, им не принадлежала. Государству пришлось внимательно следить за всеми процесса­ми крестьянской деятельности, которые во все времена и во всех странах весьма успешно осуществлялись самими крестья­нами: пахотой, севом, жатвой, обмолотом и т.д. Лишенные всех прав, самостоятельности и всякой инициативы, колхозы были обречены на застой. А колхозники, перестав быть хозяевами превращались в граждан второго сорта.

10. Список литературы.

1. Н.Верт “История советского государства” М.1999

2. “История отечества” учебник для вузов М.1995

3. Большой энциклопедический словарь М.1994