Скобелев С. Г.

Монгольское завоевание в XIII в. серьезно сказалось на всех сторонах жизни енисейских кыргызов. Период после завоевания и вплоть до прихода русских людей в Сибирь в их истории называют темным временем. Данное определение связано, в первую очередь, с тем, что этот период истории почти не освещен в письменных источниках. Отсутствие каких-либо сведений может говорить о чрезвычайно сложных условиях, в которых в послемонгольское время находился народ, широко известный в ряде письменных источников эпохи развитого средневековья (История Хакасии, 1993, с. 66–131). Поэтому каждое свидетельство по данному периоду истории енисейских кыргызов является чрезвычайно важным. Основными источниками для этого в настоящее время могут быть данные археологии, поскольку появления каких-либо новых сведений письменных источников в настоящее время ожидать не следует. В связи с этим, археологические исследования памятников енисейских кыргызов эпохи позднего средневековья и начала нового времени приобретают особое значение. В результате раскопочных работ археологического отряда Новосибирского государственного на ряде поздних могильников по Енисею и Абакану получен ряд интересных материалов, в том числе относящихся к периоду пребывания енисейских кыргызов под властью монголов. Так в ходе изучения кургана № 4 в составе могильника эпохи развитого и позднего средневековья Койбалы I нами были обнаружены (вместе с некоторыми иными сопровождающими деталями) четыре накладки на пояс, выполненные из камня, что вызывает серьезный интерес в связи с чрезвычайной редкостью таких находок для эпохи средневековья в Сибири.

Могильник Койбалы I находится на правом берегу р. Абакан у с. Койбалы Бейского района Хакасии в распадке, на вершинах и склонах гребней возвышенности, тянущейся параллельно долине реки. Большинство погребений расположено цепочкой в направлении запад-восток в ложбине распадка, со дна которой открывается лишь ограниченный обзор на долину реки. Несколько из более чем 30 погребений могильника расположены на вершине южного гребня возвышенности и ее южном склоне. Лишь один объект (курган № 4) расположен на небольшом увале по южному склону северного гребня возвышенности. Топографические условия нахождения памятника в целом характерны для енисейских кыргызов в период развитого и позднего средневековья.

Местные жители никакого представления о могильнике не имеют и не считают его объекты погребениями. Ко времени раскопок на части площади памятника находилась летняя стоянка чабанов. Внешне могильник выглядит как ряд небольших, пологих, средне задернованных кольцевых выкладок и округлых насыпей-набросок из обломков плит девонского песчаника и щебня, ясно различимых лишь с близкого расстояния и находящихся достаточно близко друг от друга. Внешний вид объектов также соответствует общепринятому представлению о конструкции погребальных памятников енисейских кыргызов и их кыштымов, сооружавшихся вплоть до конца эпохи позднего средневековья.

Всего нами из состава данного могильника было раскопано 24 объекта, содержавших погребения по обрядам трупосожжения и трупоположения. Получен обширный вещевой материал, в основном, датируемый монгольским и так называемым послемонгольским временем, т. е., XIII-XV вв. (и, возможно, более поздним). Набор погребального инвентаря, в основном, соответствует имеющимся представлениям о материальной культуре енисейских кыргызов и их кыштымов (подчиненного населения) в период развитого средневековья и более позднего времени (Скобелев С. Г., 1988, c. 4–18).

Интересующий нас курган № 4 был расположен не по дну ложбины распадка, или на южном гребне возвышенности и его склоне, как большинство объектов могильника, а единственный на внутреннем склоне северного гребня возвышенности, составляющего распадок. Представляет собой округлую пологую кольцевую выкладку из обломков плит девонского песчаника. Дерн был очень слабым, частично раздутым ветром и прямо в нем между камнями выкладки были обнаружены высыпанные сюда когда-то и частично перемещенные, видимо, под действием природных факторов остатки трупосожжения: мелкие фрагменты кальцинированных костей человека, угли, а также предметы погребального инвентаря — три железные шарнирные накладки, видимо, на пояс человека или ремни сбруи, три железных гвоздя разных размеров, две скобы неясного назначения (вероятно, детали седла), фрагмент бронзовой рамчатой овальной пряжки с частью щитка, небольшой трехперый наконечник стрелы с черешком, имеющим конусообразную винтовую нарезку как у шурупа, четыре каменные накладки, видимо, на ремень пояса, а также фрагмент тонкой бронзовой пластинки — упора, вероятно, сопутствовавшего одной из этих накладок прямоугольной формы (рис. 1, 1–15). Рядом с курганом № 4 на площади небольшого выдува среди скопления обломков плит песчаника на расстоянии менее одного метра от полы выкладки основного объекта был поднят предмет из серебряной проволоки, внешне напоминающий серьгу (рис. 1, 16). Место обнаружения данного предмета находится к востоку от основного сооружения и можно предположить, что он (небольшого размера и легкий) попал сюда из кургана в результате действия сильных западных ветров, господствующих в этой местности. Часть железных вещей из кургана была слабо обожжена в погребальном огне и подверглась заметной коррозии. Судя по погребальному обряду, можно уверенно сказать, что данный объект сооружен енисейскими кыргызами.

Из числа предметов погребального инвентаря кургана № 4 наибольшими датирующими признаками, благодаря своим специфическим формам, обладают три шарнирные накладки на ремни (рис. 1, 1–3). И хотя абсолютно точных аналогов им в памятниках енисейских кыргызов пока не отмечено, близкие формы таких накладок имеются (Кызласов И. Л., 1983, с. 60). В связи с тем, что попытки проведения весьма дробной хронологии вещей из погребений кыргызов по специфике их отдельных деталей уже проводились, а данные накладки по особенностям элементов своего оформления (своеобразные очертания и пропорции составных частей, полное отсутствие следов характерных для енисейских кыргызов орнаментации и посеребрения внешних поверхностей подобных изделий) не входят ни в один из предложенных этапов аскизской культуры, то точное определение их временной принадлежности — вплоть до десятилетий, затруднено. Тем не менее, ясно, что по своему облику, конструктивному принципу и оформлению отдельных деталей (например, окончаний) они принадлежат енисейским кыргызам и относятся уже явно ко II тыс. н. э. (не ранее XIII в.). Часть других вещей, происходящих непосредственно из кургана — скобы и гвозди, имеют весьма широкий диапазон бытования и какими-либо особенностями хронологического характера не обладают (рис. 1, 4–8).

Большинство же из найденных предметов не имеет аналогий в памятниках енисейских кыргызов на данной и ряде соседних территорий. Это можно сказать в отношение наконечника стрелы, серебряного предмета и каменных накладок, фрагмента бронзовой пряжки необычного для кыргызских памятников начала II тыс. н. э. вида. Так железный трехперый наконечник стрелы (рис. 1, 9) выглядит совершенно необычным для известных материалов данной эпохи, особенно его оригинально выполненный черешок, что делает и весь образец уникальным для вещевого комплекса периода позднего средневековья в Южной Сибири (Худяков Ю. С., 1986, с. 209–216; Кызласов И. Л., 1983, с. 38). Ничего подобного не имеется и в памятниках эпохи средневековья в целом в Сибири. Точных аналогов изделию в виде кольца из серебряной проволоки с заостренными сомкнутыми концами (рис. 1, 16) также не известно; лишь в Томском Приобье в одном из позднесредневековых погребений был найден предмет, названный серьгой (к сожалению, материал изготовления не указан), своей формой частично напоминающий его (Плетнева Л. М., 1990, с. 66, рис. 49).

Каменные накладки на пояс (одна в виде прямоугольника, две в виде щитка и одна — самая маленькая — в виде сердечка) выполнены из нефрита (точнее, жадеита) и имеют бело-молочный и зеленоватый цвет. Считается, что естественным должен быть зеленый цвет, а бело-молочный (т.е., трансформация в альбит) мог быть приобретен после пребывания в огне (определения выполнены в институте геологии и геофизики Сибирского отделения РАН). Сохранность их хорошая — лишь на одной из щитовидных накладок имеется слабая трещина, а на другой, выполненной в виде сердечка и, видимо, наиболее сильно обожженной, имеются следы крошения на тыльной и торцевой поверхностях. Камень обработан весьма качественно: все накладки имеют ровную гладкую поверхность, ровные (прямоугольные) края обрезов, правильные очертания, тщательно отделанные отверстия, у которых на обратной стороне даже аккуратно сняты фаски. На накладке, имеющей форму прямоугольника (близкого к квадрату), по лицевой поверхности от края до края прочерчены две ровные параллельные бороздки, одна из которых проходит по краям отверстий для заклепок; на обратной стороне накладки в ее средней части в толще камня имеется небольшая выемка прямоугольной формы с ровно прорезанными краями. Две одинаковые щитовидные накладки имеют по три сквозных отверстия для заклепок, прямоугольная — четыре и накладка в виде сердечка — два отверстия (рис. 1, 11–14). В последней в одном из отверстий с тыльной стороны сохранилась часть бронзовой заклепки, при помощи которой накладка могла крепиться на ремень. В других накладках следов заклепок в отверстиях не сохранилось. В погребении обнаружен фрагмент тонкой бронзовой пластинки, первоначально имевшей, видимо, прямоугольную форму. В одном из ее углов хорошо сохранилось отверстие круглой формы, а в другом — более поврежденном, лишь следы разорванного аналогичного отверстия (рис. 1, 15). По своим форме, размерам и расположению отверстий данный бронзовый предмет в сохранившейся части полностью соответствует самой крупной (прямоугольной) каменной накладке. Видимо, накладки крепились на ремень при помощи заклепок, которые на обратной стороне пояса для большей надежности закреплялись на таких металлических пластинах-упорах.

Рис. 1. Находки из кургана № 4 могильника Койбалы I

1–9 — железо; 10, 15 — бронза; 11–14 — нефрит (жадеит); 16 — серебро.

В памятниках енисейских кыргызов исследователи пока не отмечали находок подобных нефритовых накладок на ремень пояса. Единственной близкой аналогией является лишь находка нефритовой пластины из раскопанного О. Б. Беликовой кургана № 58 Змеинкинского курганного могильника на Нижнем Чулыме, отнесенного ею к локальному, среднечулымскому варианту культуры енисейских кыргызов (Беликова О. Б., 1996, с. 99) и датированного поздним этапом (т.е., XIII-XIV вв.). Эта пластина имеет форму вытянутого прямоугольника, несколько скошенные торцы и четыре пары сквозных отверстий, соединяющихся друг с другом попарно способом “впотай” (Беликова О. Б., 1996, рис. 45, 13). Ее размеры — несколько более 6 см в длину и 3 см в ширину. Т.о., она в два раза крупнее самой большой пластины из кургана № 4 могильника Койбалы I, имевшей к тому же форму, близкую к квадрату. О. Б. Беликова считает, что найденная ею пластина являлась накладкой на пояс (Беликова О. Б., 1996, с. 92). Однако ее расположение в погребении (обнаружена рядом с остатками черепа) и конструктивные особенности отверстий на самой пластине, не способных создать достаточной прочности при креплении на пояс предмета столь крупного размера, не позволяют уверенно считать данную вещь деталью именно пояса, хотя отдельные примеры крепления на пояс каменных накладок небольшого размера при помощи отверстий, сделанных способом “впотай”, имеются в памятниках эпохи развитого средневековья на территории Внутренней Монголии и собственно Китая (Исторические памятники…, 1987, с. 94). Скорее всего, она являлась деталью головного убора и крепилась к нему при помощи ниток. Обнаруженные же нами в кургане № 4 могильника Койбалы I четыре нефритовые (жадеитовые) накладки с большим основанием могут считаться деталями пояса, поскольку устройство отверстий в них, а также наличие дополнительной детали — специального упора, позволяют при помощи заклепок прочно и жестко посадить эти предметы на ременную основу. Наличие в составе погребального инвентаря данного кургана остатков небольшой бронзовой рамчатой пряжки овальной формы с частью щитка, точных аналогов которой в памятниках енисейских кыргызов начала II тыс. н.э. и более позднего времени нам также не известно, дает дополнительные основания говорить о принадлежности накладок именно к деталям пояса (рис. 1, 10).

Известно, что у китайцев в эпоху империи Мин (XIV-XVII вв.) бытовал пояс “гэдай”, который изготовлялся из кожи и украшался нефритовыми, металлическими или роговыми декоративными пластинками — “юйбань”, “цзиньбань”, “цзяобань”, пряжками “гоу” (Сычев Л. П., Сычев В. Л., 1975, с. 36). Так, в витрине павильона у раскопанной китайскими археологами гробницы императора минской династии Ван Ли (Вэнь Ли) (1573–1620 гг.) выставлен кожаный пояс этого владыки, украшенный щитовидной, сердцевидными и прямоугольными накладками из белого нефрита, имеющими весьма крупные размеры (почти в размер ладони, в 3–4 раза больше, чем накладки из кургана № 4 могильника Койбалы I). На поясе статуи военачальника, стоящего в аллее скорби у гробницы этого императора, также изображены накладки в виде сердечка, но уже пропорционально заметно меньшего размера, чем у императора (Dingling Tomb, 1989, P. 46). В витрине краеведческого музея провинции Ляонин в г. Шэньян выставлены обнаруженные в 1975 г. детали пояса эпохи Юань из родового захоронения в г. Аншань (Аньшань), включающие щиткового типа пряжку с рамкой в виде сильно вытянутого овала, среднего размера накладки из агата сердцевидной, прямоугольной, квадратной и щитовидной форм, а также две серебряные накладки в виде колец со смыкающимися заостренными краями, очень похожие на серебряный предмет, обнаруженный в скоплении камней в выдуве у кургана № 4 могильника Койбалы I и первоначально определенный нами как серьга (Шедевры археологии…, 1986, с. 16).

Использование нефрита и других пород камня для изготовления накладок на пояс было известно в Восточной и Центральной Азии и в более раннее время. Так в работе цзиньского автора “Записки о карательных походах при Великой Цзинь” отмечено, что чжурчжэни в 1126 г. получили из Китая “пояса, выложенные нефритом, золотом” (Воробьев М. В., 1983, с. 90). У чиновников империи Цзинь пояс мог быть с украшениями из нефрита, слоновой кости и кости носорога (Воробьев М. В., 1983, с. 92).

Известны каменные накладки и на сбрую лошади. Так происходящая из одного из погребений позднекиданьского времени, раскопанного на территории Внутренней Монголии (КНР), сбруя лошади сановника-цзы (“цзы” — титул знати, четвертый по счету из пяти ступеней) была украшена 43 агатовыми накладками, имевшими форму круга, стрелки, пяти- и шестиугольника. В другом погребении позднекиданьского времени были обнаружены аналогичные накладки: все эти детали не имели закругленных краев, что отличает их от более поздних накладок на пояс (Исторические памятники…, 1987, с. 94). В то же время некоторые из них, видимо, послужили исходными формами для более поздних: так накладки, имеющие форму стрелки, могли трансформироваться в сердечкоподобные, а пятиугольные (одна из самых многочисленных в составе набора) — приобрести вид щитка.

Обнаруженные нами в кургане № 4 могильника Койбалы I нефритовые накладки по своим формам тяготеют к более поздним образцам, использовавшимся на поясе, и вместе с серебряным изделием наибольшее сходство имеют с деталями пояса эпохи Юань из музея в г. Шэньян. Судя по их заметно меньшему размеру, по сравнению с предметами из родового захоронения в Аншане, следует полагать, что хозяин нашего пояса имел более низкий ранг (или социальный статус), чем чиновник империи Юань, владевший поясом, найденным в погребении в провинции Ляонин. Т.о., с учетом того, что имеющиеся в составе погребального инвентаря кургана № 4 могильника Койбалы I железные предметы (три шарнирные накладки и наконечник стрелы) не укладываются в хронологические рамки аскизской культуры с ее тщательно определенными по особенностям инвентаря этапами, а пока единственный объект в Сибири, где обнаружена подобная нефритовая накладка, автором раскопок О. Б. Беликовой датируется, как отмечено выше, поздним этапом относительно раскопанных других памятников кыргызов на Чулыме (Беликова О. Б., 1996, с. 99–101), то, помня о близости найденных накладок соответствующим вещам из Китая эпох Юань и Мин, можно считать данный курган относящимся уже к монгольскому и, возможно, даже послемонгольскому времени (т.е., скорее всего, XIV-XV вв.). Вероятно, его особое размещение в составе могильника (обособленность от других объектов, расположение на достаточно большой высоте) также могут говорить одновременно в пользу более поздней датировки кургана и особого социального статуса погребенного в нем человека. Датировка данного погребения, учитывая наличие подобных найденным в нем предметов на поясах императора Ван Ли и статуи военачальника из аллеи скорби у гробницы этого императора, формально может продлеваться до XVII в. Но это маловероятно в силу особенностей хронологического характера, присущих другим предметам из состава погребального инвентаря, а также в связи с тем, что в эпоху Мин Китай, недавно освободившийся из под власти монголов, проводил политику полной изоляции в отношении “северных варваров” и культурные импульсы с его территории Южной Сибири почти не достигали.

Нахождение в явно кыргызском погребении знаков различия, видимо, чиновника империи Юань, можно объяснить либо попаданием его туда в качестве военного трофея, либо, что вероятнее, наличием у какого-то кыргыза соответствующего, вероятно, небольшого официального чина и принадлежностью его к местной администрации. Так известно, что после окончательного покорения монголами в 1293 г. народов Южной Сибири территория Саяно-Алтайского нагорья вошла в состав империи Юань под названием провинции Лин-бей (Лин-Бэй, Линбэй) и сюда были переселены кыргызы из Центральной Азии, сохранившие верность Юаньской династии (Кызласов Л. Р., 1965, с. 59–61). Возможно, что выходцы из их состава и получили административные полномочия на этих землях в области “Киргиз” провинции Лин-Бэй (История Хакасии…, 1993, с. 125, 128–129), а также соответствующие знаки различия. Власть же монгольских феодалов над енисейскими кыргызами сохранялась даже после падения в 1368 г. империи Юань — вплоть до XVII в., когда русские люди застали их в подчинении у северо-монгольского государства Алтын-ханов. В связи с данным обстоятельством следует заметить, что применяемое в некоторых случаях для периода XV-XVI вв. определение «послемонгольское время» не может считаться объективным, поскольку власть монголов и разнообразные культурные влияния с их стороны продолжали реально распространяться на кыргызов.

Таким образом, в кургане № 4 могильника Койбалы I, скорее всего, был погребен один из представителей кыргызского народа, живший во времена господства империи Юань над территорией бассейна среднего Енисея (не ранее последних лет XIII в.), или в несколько более позднее время (т.е., в эпоху феодальной раздробленности у монголов). Находясь на службе у императора (или какого-то монгольского феодала после падения династии Юань) он имел соответствующие знаки различия — пояс с особого вида накладками. Вероятно, от имени своего господина он осуществлял свои властные полномочия над какой-то небольшой или средней по численности группой людей (енисейских кыргызов и их кыштымов), которые с учетом его происхождения и похоронили умершего на своем, кыргызском, кладбище. В связи с его особым статусом, курган для остатков трупосожжения этого человек был сооружен в стороне и несколько выше места расположения основной массы погребальных сооружений, которые, видимо, сооружались ранее. Обнаружение и изучение данного погребения, найденные в нем вещи, дают яркую картинку, характеризующую некоторые моменты социально-политического устройства общества енисейских кыргызов под властью монголов в позднем средневековье. К сожалению, в настоящее время это лишь единственное свидетельство археологического происхождения подобного характера.

Использование в будущих исследованиях предположений, высказанных на основе изучения оригинальных находок из раскопанного нами погребения, часть которых имеет аналогии в памятниках XIV-XVII вв. Восточной Азии, а также введение в научных оборот этих новых материалов позволит более уверенно ориентироваться в вопросах определения назначения и хронологической принадлежности ряда категорий вещевого инвентаря эпохи позднего средневековья, весьма слабо изученной для Сибири.

Список литературы

Беликова О. Б. Среднее Причулымье в X-XIII вв. Томск, 1996.

Воробьев М. В. Культура чжурчжэней и государства Цзинь (Х в. — 1234 г.). М., 1983.

Исторические памятники культуры Внутренней Монголии. 30-летие музея Внутренней Монголии. Пекин, 1987. (на кит. языке)

История Хакасии с древнейших времен до 1917 года. М., 1993.

Кызласов Л. Р. Из истории племен Алтае-Саянского нагорья в ХIII-ХIV вв. // Учен. зап. ХакНИИЯЛИ. Вып. ХI. Абакан. 1965.

Кызласов И. Л. Аскизская культура Южной Сибири X-XIV вв. М., 1983.

Плетнева Л. М. Томское Приобье в позднем средневековье. Томск, 1990.

Скобелев С. Г. Отчет об археологических раскопках в Бейском, Емельяновском, Новоселовском и Шушенском районах Красноярского края в полевом сезоне 1987 года. Новосибирск, 1988 / Архив ИА РАН.

Сычев Л. П., Сычев В. Л. Китайский костюм. Символика, история, трактовка в литературе и искусстве. М., 1975.

Худяков Ю. С. Вооружение средневековых кочевников Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1986.