Говоря об особенностях русского характера, нельзя не упомянуть веселый нрав – русский поёт и пляшет даже в самые тяжелые периоды своей жизни, а уж в радости и подавно! Он щедр и любит погулять с размахом – широта русской души уже стала притчей в языках. Только русский человек ради одного счастливого мгновенья может отдать всё, что у него есть и не сожалеть впоследствии. Вспомним о бедном художнике, который продал всё, что у него было и засыпал любимую цветами. Это сказка, но она не так уж далека от жизни – русский человек непредсказуем и от него можно ожидать чего угодно.
Русскому человеку присуща устремленность к чему-то бесконечному. У русских всегда есть жажда иной жизни, иного мира, всегда есть недовольство тем, что есть. В силу большей эмоциональности русскому человеку свойственна открытость, задушевность в общении. Если в Европе люди в личной жизни достаточно отчуждены и оберегают свой индивидуализм, то русский человек открыт к тому, чтобы им интересовались, проявляли в нем интерес, опекали, равно, как и сам склонен интересоваться жизнью окружающих: и своя душа нараспашку, и любопытно – что там за душой у другого.
В литературе нашей десятки образов, каждый из которых несёт неизгладимую печать русского характера: Наташа Ростова и Матрёна Тимофеевна, Платон Каратаев и Дмитрий Карамазов, Раскольников и Мелехов, Онегин и Печорин, Василий Тёркин и Андрей Соколов. Всех не перечислишь. А разве в жизни таких людей нет? Лётчик спасает город ценою жизни, до последнего мига не покидая заглохший самолёт; тракторист погибает в горящем тракторе, уводя его подальше от хлебного поля; семья из девяти человек берёт к себе ещё трёх детей, оставшихся сиротами; мастер годами создаёт уникальный, бесценный шедевр и потом дарит его детскому дому... Продолжать можно до бесконечности. За всем этим тоже русский характер. Но разве другие люди не способны на такое? Где же та грань, которая поможет отличить русского человека от остальных? И есть ведь в нём и другая сторона: способность к безудержному разгулу и пьянству, чёрствость и эгоизм, равнодушие и жестокость. Смотрит на него мир – и видит в нём загадку. Для нас же русский характер – это сплав самых лучших качеств, которые всегда возобладают над грязью и пошлостью, и, пожалуй, главное из них – беззаветно преданная любовь к своей земле. Ласково гладить берёзку и разговаривать с ней, жадно вдыхать пьянящий аромат пашни, трепетно держать в ладони налитой колос, со слезами на глазах провожать журавлиный клин – это может только русский человек, и пусть он пребудет таким в веки веков.
Сложен русский характер и многогранен, но этим он и прекрасен. Прекрасен своей широтой и открытостью, веселым нравом и любовью к отчизне, детским простодушием и боевым духом, смекалкой и миролюбием, хлебосольностью и милосердием. И всей этой палитрой лучших качеств мы обязаны своей родине – России, стране сказочной и великой, теплой и ласковой, как руки матери.
Из всего сказанного приходится сделать вывод, что единственная неоспоримая черта русского характера – противоречивость, сложность, способность сочетать в себе противоположности. И можно ли на такой земле, как русская, быть не особенными? Ведь эта особенность не сегодня у нас появилась, а формировалась изо дня в день, из года в год, из века в век, из тысячелетия в тысячелетие...
И Лесков пытался создать в своих произведениях именно такого русского человека…
Положительный тип русского человека в произведениях Лескова
Среди русских классиков Горький указывал именно на Лескова как писателя, который с величайшим напряжением всех сил своего таланта стремился создать "положительный тип" русского человека, найти среди "грешных" мира сего кристально чистого человека, "праведника". Писатель с гордостью декларировал : "Сила моего таланта — в положительных типах". И спрашивал: "Покажите мне у другого писателя такое обилие положительных русских типов?»
В филигранно отделанном сказе о Левше (1881) чудесный мастер-оружейник совершил техническое чудо — подковал сделанную англичанами стальную блоху, которую невозможно рассмотреть без "мелкоскопа". Но сущность своего рассказа Лесков не свел лишь к баснословной изобретательности самоучки Левши, хотя она и сама по себе имела в глазах писателя исключительное значение для понимания "души народа". Писатель проникает в сложную диалектику внешнего и внутреннего содержания образа Левши и ставит его в характерные обстоятельства.
Левша маленький, невзрачный, темный человек, который "расчет силы" не знает, потому что в "науках не зашелся" и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по "Псалтирю да по Полусоннику". Но присущие ему богатство натуры, трудолюбие, достоинство, высота нравственного чувства и врожденная деликатность неизмеримо возвышают его над всеми тупыми и жестокими хозяевами жизни. Конечно, Левша верил в царя-батюшку и был религиозным человеком. Образ Левши под пером Лескова превращается в обобщенный символ русского народа. В глазах Лескова нравственная ценность человека заключена в его органической связи с живой национальной стихией — с родной землей и ее природой, с ее людьми и традициями, которые уходят в далекое прошлое. Самым замечательным было то, что Лесков, превосходный знаток жизни своего времени, не подчинился той идеализации народа, которая главенствовала в среде русской интеллигенции 70-80-х годов. Автор "Левши" не льстит народу, но и не принижает его. Он изображает народ в соответствии с конкретными историческими условиями, а вместе с тем проникает и в таящиеся в народе богатейшие возможности к творчеству, изобретательности, служению родине. Горький писал, что Лесков "любил Русь всю, какова она есть, со всеми нелепостями ее древнего быта, любил затрепанный чиновниками, полуголодный, полупьяный народ".
В повести "Очарованный странник" (1873) разносторонняя одаренность беглого крепостного Ивана Флягина изображена Лесковым в слиянии с его борьбой с враждебными и тяжкими обстоятельствами жизни. Автор проводит аналогию с образом первого русского богатыря Ильи Муромца. Он называет его "типическим простодушным добрым русским богатырем, напоминающим дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа А. К. Толстого". Примечательно, что Лесков избрал повествование в форме рассказа о странствиях героя по родной стране. Это позволило ему нарисовать обширную картину русской жизни, столкнуть своего неукротимого богатыря, влюбленного в жизнь и людей, с разнообразнейшими ее условиями.
Лесков, не идеализируя героя и не упрощая его, создает целостный, но противоречивый, неуравновешенный характер. Иван Северьянович может быть и дико жестоким, необузданным в своих кипучих страстях. Но его натура по-настоящему раскрывается в добрых и рыцарски бескорыстных делах ради других, в самоотверженных подвигах, в способности справиться с любым делом. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине — таковы замечательные черты лесковского странника.
Почему Лесков назвал своего героя очарованным странником? Какой смысл он вкладывал в такое название? Смысл этот многозначительный и очень глубокий. Художник убедительно показал, что его богатырь необыкновенно чуток ко всему прекрасному в жизни. Красота производит на него магическое действие. Вся его жизнь проходит в разнообразных и высоких очарованиях, в артистических, бескорыстных увлечениях. Над Иваном Северьяновичем властвуют чары любви к жизни и людям, к природе и родине. Подобные натуры способны стать одержимыми, они впадают в иллюзии. в самозабвение, в грезы, в восторженно-поэтическое, экзальтированное состояние.
Изображаемые Лесковым положительные типы противостояли "меркантильному веку", утверждаемому капитализмом, который нес обесценивание личности простого человека, превращал его в стереотип, в "полтину". Лесков средствами художественной литературы сопротивлялся бессердечию и эгоизму людей "банкового периода", нашествию буржуазно-мещанской чумы, умертвляющей все поэтическое и яркое в человеке.
В произведениях о "праведниках" и "художниках" у Лескова сильна сатирическая, критическая струя, когда он воспроизводит драматические отношения своих положительных героев с окружающей социально им враждебной средой, с антинародными властями, когда он рассказывает о бессмысленной гибели талантливых людей в России. Своеобразие Лескова в том и состоит, что оптимистическое изображение им положительного и героического, талантливого и необыкновенного в русском народе неизбежно сопровождается и горькой иронией, когда автор со скорбью рассказывает о печальной и часто трагической судьбе представителей народа. В "Левше" дана целая галерея сатирически обрисованных представителей продажной, глупой и корыстолюбивой правящей верхушки. Сатирические элементы сильны и в "Тупейном художнике". Вся жизнь героя этого произведения состояла в единоборстве с барской жестокостью, бесправием, солдатчиной. А история крепостной актрисы, простой и мужественной девушки? разве ее разбитая жизнь, трагический итог которой породил привычку "заливать уголек" вынесенных ею страданий глотками из "плакона" с водкой, не является обличением крепостничества?!
Формулу "вся Русь явилась в рассказах Лескова" следует понимать, прежде всего в том смысле, что писатель постиг существенные национальные особенности духовного мира русского народа. Но "вся Русь явилась в рассказах Лескова" м в другом смысле. Жизнь у него воспринимается как панорама разнообразнейших укладов и нравов в различных районах огромной страны. Лесков обратился к таким удачным способам построения сюжета, которые позволили ему в единой картине воплотить "всю Русь". Он пристально изучает опыт Гоголя, автора "Мертвых душ", и не только извлекает из гоголевского приема (разъезды Чичикова) плодотворный для себя урок, но и переосмысливает этот прием применительно к своему предмету изображения. Странствия героя как один из способов развертывания повествования необходимы Лескову для того, чтобы показать простого русского человека — беглого крестьянина — в разных обстоятельствах, в столкновении с различными людьми. Такова своеобразная одиссея очарованного странника.
Лесков называл себя "художником слога", то есть писателем, владеющим живой, а не литературной речью. В этой речи он почерпнул ее образность и силу, ясность и точность, живую эмоциональную взволнованность и музыкальность. Лесков считал, что в Орловской и Тульской губерниях крестьяне говорят удивительно образно и метко. "Так, например, — сообщает писатель, — баба не говорит о муже "он меня любит", а говорит "он меня жалеет". Вдумайтесь, и вы увидите, как это полно, нежно, точно и ясно. Муж о приятной жене не говорит, что она ему "понравилась", он говорит, — "она по всем мыслям пришла". Смотрите опять, какая ясность и полнота".
Стремясь обогатить, усилить языковые средства художественной изобразительности и выразительности, Лесков искусно воспользовался так называемой народной этимологией. Сущность ее заключается в переосмыслении в простонародном духе слов и фраз, а также и в звуковой деформации слов (особенно иностранного происхождения). То и другое осуществляется на основе соответствующих смысловых и звуковых аналогий. В повести "Леди Макбет Мценского уезда" читаем: "Мало кто вам длинным языком наязычит". В "Воительнице": "Что ты это... себя уж очень мерзавишь". В "Левше": "двухсестная карета", "мелкоскоп", "нимфозория" и т. п. Разумеется, Лесков подслушивал, подобные речения не ради эстетского их коллекционирования или фотографического копирования, а во имя достижения определенных идейно-художественных задач. Переосмысление и звуковая деформация слов и фраз в речи рассказчика зачастую придавали языку произведения почти неуловимый комический или пародийно-сатирический, юмористический и иронический оттенок.
Но и строй авторской речи Лескова отличается той же ювелирной отделкой и радужной игрой. Не прикрываясь персонажем-рассказчиком, а ведя весь рассказ от себя или выступая в нем в роли автора-собеседника, Лесков "подделывался" под речь своих героев, переносил в свой язык особенности их лексики и фразеологии. Так возникала стилизация, которая в сочетании со сказом придавала всей прозе Лескова глубочайшую оригинальность. Ироническая стилизация под церковнославянский язык, стилизация под фольклор, лубок, под легенду, под "эпос работников", а то и под чужой язык — все это было проникнуто полемикой, издевкой, сарказмом, обличением или добродушным юмором, любовным отношением, патетикой. Вот Левшу позвали к царю. Он "идет в чем был: в оборочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застигаются, порастеряны, а шиворот разорван; но ничего, не конфузится". Так мог писать только насквозь русский человек, слившийся с духом живого разговорного языка, проникший в психологию подневольного, неказистого, но артистически талантливого и знающего себе цену труженика. "Волшебник слова" — так назвал Горький автора "Левши".
Лесков как бы «русский Диккенс». Не потому, что он похож на Диккенса вообще, в маневре своего письма, а потому, что оба – и Диккенс, и Лесков – «семейные писатели», писатели, которых читали в семье, обсуждали всей семьёй, писатели, которые имеют огромное значение для нравственного формирования человека, воспитывают в юности, а потом сопровождают всю жизнь, вместе с лучшими воспоминаниями детства. Но Диккенс – типично английский семейный писатель, а Лесков – русский. Даже очень русский. Настолько русский, что он, конечно, никогда не сможет войти в английскую семью так, как вошёл в русскую Диккенс. И это – при всё увеличивающейся популярности Лескова за рубежом и прежде всего в англоязычных странах.
Есть одно, что очень сильно сближает Лескова и Диккенса: это чудаки – праведники. Чем не лесковский праведник мистер Дик в «Давиде Копперфильде», чьё любимое занятие было запускать змеев и который на все вопросы находил правильный и добрый ответ? И чем не диккенсовский чудак Несмертельный Голован, который делал добро втайне, сам даже не замечая, что он делает добро?
А ведь добрый герой как раз и нужен для семейного чтения. Нарочито «идеальный» герой не всегда имеет шансы стать любимым героем. Любимый герой должен быть в известной мере тайной читателя и писателя, ибо по – настоящему добрый человек если делает добро, то делает его всегда втайне, в секрете.
Чудак не только хранит тайну своей доброты, но он ещё и сам по себе составляет литературную загадку, интригующую читателя. Выведение чудаков в произведениях, по крайней мере у Лескова, - это тоже один из приёмов литературной интриги. Чудак всегда несёт в себе загадку. Интрига у Лескова подчиняет себе, следовательно, моральную оценку, язык произведения и «характерографию» произведения. Без Лескова русская литература утратила бы значительную долю своего национального колорита и национальной проблемности.
Творчество Лескова имеет главные истоки даже не в литературе, а в устной разговорной традиции, восходит к тому, что Лихачёв бы назвал «разговаривающей Россией». Оно вышло из разговоров, споров в различных компаниях и семьях и снова возвращалось в эти разговоры и споры, возвращалось во всю огромную семейную и «разговаривающую Россию», давая повод к новым разговорам, спорам, обсуждениям, будя нравственное чувство людей и уча их самостоятельно решать нравственные проблемы.
Для Лескова весь мир официальной и неофициальной России – как бы «свой». Он вообще относился ко всей современной литературе и русской общественной жизни как к своеобразному разговору. Вся Россия была для него родной, родным краем, где все знакомы друг с другом, помнят и чтут умерших, умеют о них рассказывать, знают их семейные тайны. Так говорит он о Толстом, Пушкине, Жуковском и даже Каткове. Ермолов для него прежде всего Алексей Петрович, а Милорадович – Михаил Андреевич. И он никогда не забывает упомянуть о их семейной жизни, о их родстве с тем или иным другим персонажем повествования, о знакомствах…И это отнюдь не тщеславное хвастовство «коротким знакомством с большими людьми». Это сознание – искреннее и глубокое – своего родства со всей Россией, со всеми её людьми – и добрыми и недобрыми, с её многовековой культурой. И это тоже его позиция как писателя.
Толкование сущности характера русского человека мы находим во многих произведениях Лескова. Самыми популярными рассказами Лескова являются «Левша» и «Очарованный странник», в них Лесков делает яркий акцент на характер и мировоззрение истинно русского человека.

Рассказы о праведниках: «Левша», «Очарованный странник»
В конце 1870-1880-е гг. Лесков создал целую галерею персонажей-праведников. Таков квартальный Рыжов, отвергающий взятки и подарки, живущий на одно нищенское жалование, смело говорящий правду в глаза высокому начальству (рассказ "Однодум", 1879). Другой праведник - орловский мещанин, молочник Голован из рассказа "Несмертельный Голован" (1880); в основе рассказа лежат истории, услышанные в детстве Лесковым от его бабушки. Голован - спаситель, помощник и утешитель страждущих. Он защитил повествователя в раннем детстве, когда на него напала сорвавшаяся с цепи собака. Голован ухаживает за умирающими во время страшной моровой язвы и гибнет на большом орловском пожаре, спасая имущество и жизни горожан.
И Рыжов, и Голован в изображении Лескова одновременно и воплощают лучшие черты русского народного характера, и противопоставлены окружающим как натуры исключительные. Не случайно, жители Солигалича считают бескорыстного Рыжова дураком, а орловчане убеждены, что Голован не боится ухаживать за больными чумой, потому что знает волшебное средство, оберегающее его от ужасной болезни. Люди не верят в праведность Голована, ложно подозревая его в грехах.
Сказочные мотивы, сплетение комического и трагического, двойственная авторская оценка персонажей – отличительные черты произведений Лескова. Они в полной мере свойственны одному из самых известных произведений писателя – сказу "Левша" (1881, первоначально это произведение было опубликовано под названием "Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе"). В центре повествования - характерный для сказки мотив состязания. Русские мастера во главе с тульским оружейником Левшой без всяких сложных инструментов подковывают танцующую стальную блоху английской работы. Победа русских мастеров над англичанами одновременно представлена и серьезно, и иронически: присланный императором Николаем I, Левша вызывает изумление тем, что смог подковать блоху. Но подкованная Левшой и его товарищами блоха перестает танцевать. Левша - искусный мастеровой, олицетворяющий поразительные таланты русского народа. Но одновременно Левша - персонаж, лишенный технических знаний, известных любому английскому мастеру. Левша отвергает выгодные предложения англичан и возвращается в Россию. Но бескорыстие и неподкупность Левши неразрывно связаны с забитостью, с ощущением собственной незначительности в сравнении с российскими чиновниками и вельможами. Левша привык к постоянным угрозам и побоям, которыми грозят ему власть имущие на Родине. Герой Лескова соединяет в себе и достоинства, и пороки простого русского человека. Возвратившись на родину, он заболевает и умирает, никому не нужный, лишенный всякой заботы.
У «Левши» удивительная литературная судьба. Появившись в печати, эта вещь сразу приобрела популярность, а вот критика встретила её неоднозначно. Лескова обвиняли в отсутствии патриотизма, в насмешке над русским народом, но в одном критики были согласны: автор наслушался рассказов тульских мастеровых и «состряпал» из них своего «Левшу». Между тем сказ придуман автором от первого до последнего слова. И все якобы народные словечки изобретены им. Поразительно, как знал, чувствовал, любил народ этот человек. Так глубоко и серьёзно не изучал русскую душу никто из писателей.
Рассказ Лескова «Левша», который обычно воспринимается как явно патриотический, как воспевающий труд и умение тульских рабочих, далеко не прост в своей тенденции. Он патриотичен, но не только…
«Левша» — произведение невесёлое. В нём как будто всё просто, но каждое слово двоится, за улыбкой прячется ирония, за любовью — боль, обида. Вот замечательные тульские мастера, подковавшие английскую стальную блоху без «мелкоскопов», но механизм-то они испортили: блоха больше не танцует. Вот Левша у англичан, соблазняющих его деньгами и невестой. Смотрит он на английских рабочих и завидует, но при этом рвётся домой, да так, что на корабле всё спрашивает, где Россия, и смотрит в ту сторону. И спешит привезти домой важный английский «секрет», которого не открыли ни цари, ни генералы. А как встречает его Россия? Английского шкипера — тёплой постелью, докторской заботой. Левшу — кварталом, потому что нет у него «тугамента». Раздели беднягу, невзначай уронили затылком о парапет, и пока бегали в поисках то Платова, то доктора, Левша уже кончался. Но, и умирая, помнил о «секрете»: не надо ружья изнутри кирпичом чистить! Они стрелять не годятся! Но не дошёл важный «секрет» до государя — кому нужны советы простолюдина, когда генералы есть. А доброе слово о мастере, который мастерством своим вступился перед англичанами за весь русский народ, сказал лишь англичанин: «У него хоть и шуба Овечкина, да душа человечкина».
Горькая ирония и сарказм Лескова доходят до  предела. Он не понимает, почему Русь, рождающая умельцев, гениев мастерства, своими же руками с ними расправляется. А что касается ружей — это невыдуманный факт. Ружья чистили толчёным кирпичом, и начальство требовало, чтобы стволы сверкали изнутри. А внутри-то — резьба… вот и уничтожали её солдатики от избытка усердия. Больно Лескову от того, что мы старательно разрушаем то, что может спасти нас в лихую годину.
Форма повествования в Левше, как и во многих других произведениях Лескова – сказ, то есть рассказ, подражающий особенностям устной речи.
В отдельном издании "Левши" 1882 г. Лесков указал, что его произведение основано на легенде тульских оружейников о состязании тульских мастеров с англичанами. Литературные критики поверили этому сообщению автора. Но на самом деле Лесков выдумал сюжет своей легенды. Радикально-демократическая критика увидела в произведении Лескова воспевание старых порядков, оценила "Левшу" как верноподданническое сочинение, прославляющее крепостнические порядки и утверждающее превосходство русских над Европой. Напротив, консервативные журналисты поняли "Левшу" как обличение безропотного подчинения простого человека "всевозможным тяготам и насилиям". Лесков ответил критикам в заметке "О русском левше"(1882): "Я никак не могу согласиться, чтобы в такой фабуле (сюжете, истории. - Ред.) была какая-нибудь лесть народу или желание принизить русских людей в лице "левши". Во всяком случае я не имел такого намерения".
Литературные критики, писавшие о творчестве Лескова, неизменно – и часто недоброжелательно – отмечали необычный язык, причудливую словесную игру автора. "Лесков является ... одним из самых вычурных представителей нашей современной литературы. Ни одной страницы не обойдется у него без каких-нибудь экивоков, иносказаний, выдуманных или бог весть, откуда выкопанных словечек и всякого рода кунстштюков", - так отозвался о Лескове А.М. Скабичевский, известный в 1880-е - 1890-е гг. литературный критик демократического направления. Несколько иначе об этом сказал писатель рубежа XIX-XX вв. А.В. Амфитеатров: "Конечно, Лесков был стилист природный. Уже в первых своих произведениях он обнаруживает редкостные запасы словесного богатства. Но скитания по России, близкое знакомство с местными наречиями, изучение русской старины, старообрядчества, исконных русских промыслов и т.д. много прибавили, со временем, в эти запасы. Лесков принял в недра своей речи всё, что сохранилось в народе от его стародавнего языка, найденные остатки выгладил талантливой критикой и пустил в дело с огромнейшим успехом. Особенным богатством языка отличаются ... "Запечатленный ангел" и "Очарованный странник". Но чувство меры, вообще мало присущее таланту Лескова, изменяло ему и в этом случае. Иногда обилие подслушанного, записанного, а порою и выдуманного, новообразованного словесного материала служило Лескову не к пользе, а ко вреду, увлекая его талант на скользкий путь внешних комических эффектов, смешных словечек и оборотов речи". В "стремлении к яркому, выпуклому, причудливому, резкому – иногда до чрезмерности" Лескова обвинял также его младший современник литературный критик М.О. Меньшиков. О языке писателя Меньшиков отозвался так: "Неправильная, пестрая, антикварная (редкостная, подражающая старинному языку. - Ред.) манера делает книги Лескова музеем всевозможных говоров; вы слышите в них язык деревенских попов, чиновников, начетчиков, язык богослужебный, сказочный, летописный, тяжебный (язык судебного делопроизводства.), салонный, тут встречаются все стихии, все элементы океана русской речи. Язык этот, пока к нему не привыкнешь, кажется искусственным и пестрым... Стиль его неправилен, но богат и даже страдает пороками богатства: пресыщенностью и тем, что называется embarras de richesse (подавляющее изобилие. - франц..). В нем нет строгой простоты стиля Лермонтова и Пушкина, у которых язык наш принял истинно классические, вечные формы, в нем нет изящной и утонченной простоты гончаровского и тургеневского письма (то есть стиля, слога.), нет задушевной житейской простоты языка Толстого, – язык Лескова редко прост; в большинстве случаев он сложен, но в своем роде красив и пышен".
Ещё один «праведник» произведений Лескова – Иван Флягин, главный герой рассказа «Очарованный странник». "Очарованный странник" - произведение сложной жанровой природы. В повести используются мотивы житий святых ,народного эпоса - былин, авантюрных романов.
В повести «Очарованный странник» Лесков создаёт совершенно особый, не сопоставимый ни с одним из героев русской литературы образ человека, который настолько органично слит с изменчивой стихией жизни, что ему не страшно в ней потеряться. Это — Иван Северьяныч Флягин, «очарованный странник»; он «очарован» сказкой жизни, её волшебством, поэтому для него в ней не существует границ. Этот мир, который герой воспринимает как чудо, бесконечен, как бесконечно и его странствие в нём. У него нет никакой конкретной цели путешествия, ибо жизнь — неисчерпаема.
Его судьба необычна и исключительна, так же как и его рождение. Флягин появился на свет благодаря молитвам своих родителей, а поэтому судьба его была предопределена: он «предназначен» для монастыря, его жизнь предсказал ему умирающий старец: «А вот… тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и не погибнешь, пока придёт твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдёшь в чернецы». Иван Северьянович мало задумывается над своей жизнью, ещё меньше он строит планов на будущее.
Герой повести «Очарованный странник» - исполин физической и нравственной мощи. Он с первого же мгновения знакомства вызывает у рассказчика-автора ассоциацию с богатырём Ильёй Муромцем.
Каждое новое пристанище Флягина — это очередное открытие жизни, а не просто смена того или иного занятия.
Широкая душа странника уживается абсолютно со всеми — будь то дикие киргизы или строгие православные монахи; он настолько гибок, что согласен жить по законам тех, кто его принял: по татарскому обычаю он не на жизнь, а на смерть сечётся с Саварикеем, имеет по мусульманскому закону несколько жён, в монастыре он не только не ропщет на то, что в наказание его заперли на всё лето в тёмном погребе, но даже умеет найти в этом радость: «Здесь и церковный звон слышно, и товарищи навещали». Но несмотря на такую уживчивую натуру, он нигде не задерживается надолго.
Может показаться, что Иван легкомыслен, непостоянен, неверен себе и другим, поэтому он скитается по миру и не может найти себе пристанища. Но это не так. Свою преданность и неверность он доказывал не раз — и тогда, когда спас от неминуемой гибели семью графа К., и в отношениях с князем и Грушей. Часто поступки Флягина раскрывают его доброту, наивность и чистоту души, что тоже свойственно всему русскому народу. Он спасает графа с графиней, когда повозка падает в пропасть. А, когда граф предлагает ему вознаграждение, Иван Северьянович просит подарить ему гармошку. Он добровольно идёт в рекруты, пожалев несчастных стариков. Его жизнь очень похожа на ту, которую предсказал старец: на краю пропасти он останавливает лошадей, спасает от пуль горцев, одерживает верх в смертельном поединке с татарином. Во всём Флягин видит Божий промысел, судьбу. Несмотря на все жизненные невзгоды, он не теряет чувства собственного достоинства и никогда не поступает вопреки своей совести. «Я себя не продавал ни за большие деньги, ни за малые, и не продам», - говорит он А столь частая смена мест обитания и постоянный мотив бегства Флягина объясняются вовсе не недовольством жизнью, а, напротив, жаждой испить её до последней капли. Он настолько открыт жизни, что она несёт его по течению, а он с мудрой покорностью следует ему. Но это — не следствие душевной слабости и пассивности, а полное принятие своей судьбы.
Часто Флягин не отдаёт себе отчёта в поступках, интуитивно полагаясь на мудрость жизни, доверяя ей Вов сём. И высшая сила, перед которой он открыт и честен, вознаграждает его за это и хранит. Иван неуязвим для смерти, к которой он всегда готов. Чудом он спасается от гибели, удерживая коней на краю пропасти; цыган вынимает его из петли; он одерживает верх в поединке с татарином; бежит из плена; спасается от пуль во время войны. Флягин говорит о себе, что он «всю жизнь погибал, но не мог погибнуть», и объясняет это тем, что он – «большой грешник», которого «ни земля, ни вода принимать не хочет».
Характер Флягина многогранен. Его отличают детская наивность, простодушие и чувство собственного достоинства, способность тонко воспринимать красоту природы. Флягину присущи естественная доброта и даже готовность пожертвовать собой ради другого: он уходит в солдаты, освобождая от многолетней тяжелой службы молодого крестьянского парня. Но эти качества уживаются в его душе с некоторой черствостью, ограниченностью.
На его совести смерть монаха, татарина и цыганки Грушеньки, он без зазрения совести бросает своих детей от татарских жён, его «искушают бесы». Но ни один из его «греховных» поступков не порождён ненавистью, ложью, жаждой личной выгоды. Смерть монаха – результат несчастного случая, Саварикея Иван засёк до смерти в честном бою, а в истории с Грушей он поступил, следуя велению своей совести, полностью сознавая, что он совершает убийство… Понимая неминуемость смерти цыганки, он берёт грех на себя, надеясь в будущем вымолить у Бога прощение. «Ты проживёшь, ты Богу душу отмолишь и за мою душу, и за свою, не погуби же меня, чтобы я на себя руку не подняла», - умоляет его несчастная Груша.
У Ивана своя собственная религия, своя мораль, но в жизни он всегда честен перед собой и другими людьми. Повествуя о своей жизни, Флягин ничего не утаивает, ибо душа его открыта как для Бога, так и для случайных попутчиков. Флягин наивен и прост, как младенец, но когда он борется с несправедливостью и злом, он может быть решительным и даже жёстким. За истязание птички он наказывает барскую кошку и отрезает ей хвост, за что сам терпит суровое наказание. Ему «за народ очень помереть хочется», и он отправляется на войну вместо юноши, с которым не в силах расстаться родители.
Десятилетием ранее заговорив о народе как об «очарованной среде», писатель отметил черты консервативности, рутинности в быту и сознании крестьянства, исторически отлучённого от просвещения крепостническим режимом. Отпечаток этот несомненен в облике Ивана Флягина, носителя религиозно-фольклорного образа мысли и присущей последнему «очарованности». Объясняя себе и слушателям, почему он многое «даже не своею волей делал», герой приписывает это мистическому воздействию «родительского обещания», данного богу, - обета, что сын пойдёт в монастырь: «Своего пути не обежишь, и надо было призванию (т. е. мистическому предначертанию, зовы которого время от времени слышал «очарованный странник») следователь»[5]. Флягин то осуждает свою активность, то соединяет фантастически-причудливой связью несвязуемые факты, мысли. Не случайно, автор, находящий вполне земные, социальные объяснения поворотам судьбы героя в его же исповеди, сравнивает богатыря, не преодолевшего умственной «очарованности», с «младенцем».
Разумеется, Иван Северьянович – не столько страдалец-страстотерпец, сколько сила ищуще-деятельная, могучая. Препоясавшийся оберегом-пояском, на котором вытканы слова древнерусской воинской заповеди «Чести моей никому не отдам»[6], он как бы приговорен к подвигам и борьбе за утверждение своего человеческого достоинства. И он то и дело прорывает чародейное сопротивление обстоятельств, обступающих его со всех сторон. Он беспрерывно «простирается на подвиг», более всех святых «уважая» князя Всеволода-Гавриила, славного «молодечеством». Его силы жаждут применения. И в особенности красноречиво свидетельствуют о богатстве народной души флягинские «очарования» иного рода – восхищения дивностью мира.