Реферат

«Христианство на Западе в XVII – XVIII вв.»

1. Папство в борьбе за сохранение своих феодальных позиций

В период борьбы буржуазии за господство в западноевропейском обществе католическая церковь столкнулась с рядом трудных проблем.

Колоссальным образом раскрылись географические горизонты: Ост-Индия и Вест-Индия, Китай и Австралия, безграничные территории Южной Америки. Сотни миллионов населявших эти земли язычников могли при условии их «духовного» подчинения стать для церкви неисчерпаемым источником новых богатств и власти, но осуществление этого было весьма трудной задачей. Прогрессировавший распад феодально-крепостнических отношений ставил в новые условия монастырское землевладение, основанное главным образом на крепостном труде. Упрочение абсолютизма в странах Западной Европы превратило светскую власть из разрозненной и постоянно разъедаемой внутренними противоречиями в совокупность нескольких мощных монархий, в отношении которых претензии церкви на главенство выглядели беспредметными.

Революционная борьба буржуазии против феодализма обрушивалась и на такой его устой, как церковь: во французской буржуазной революции конца XVIII в. эта антицерковная направленность проявилась в полной мере. Свободомыслие и атеизм стимулировались как успехами естествознания, так и классовыми интересами революционной в то время буржуазии и следовавших за ней народных масс. Как раз на рассматриваемые два века падает возникновение и развитие таких ярких явлений истории атеизма, как английский, а затем французский деизм, как французский материализм и атеизм XVIII века, вошедшего в историю под названием века Просвещения. Внешние факторы оказали существенное влияние на внутренние дела церкви, на взаимоотношения и борьбу внутри церковной иерархии.

Папство не могло согласиться с тем, что невозвратно ушли времена, когда его одобрение или осуждение играло решающую роль в исходе международных споров. По поводу заключения Вестфальского мира 1648 г., провозгласившего среди прочих своих решений узаконение секуляризации церковных земель и уравнение кальвинистов в правах с католиками и лютеранами, папа Иннокентий X опубликовал буллу, в которой объявил заключенный мир «недействительным, неправильным, греховным, ничтожным, навсегда лишенным силы и последствий». Но никто в Европе не обратил на папские громы никакого внимания, а в Германской империи булла даже не была опубликована — этого не разрешил император Фердинанд III.

Тактику церкви в борьбе за сохранение ее средневековых позиций в мире можно охарактеризовать как упорную оборону с постоянно повторяющимися попытками перехода в контрнаступление. При малейшей возможности она предпринимала кампании, целью которых было заставить то или иное правительство признать ее верховенство, причем каждый раз дело не сводилось к одному лишь моральному удовлетворению церкви, последнее всегда имело ощутимый материальный эквивалент в виде тех или иных недвижимых ценностей, единовременных или периодических платежей и налогов, территориальных приобретений. Это, однако, бывали пирровы победы, ибо достигались ценой все большего развенчания папства как религиозного учреждения, все большего разоблачения его корыстных целей. Если в средние века такой эффект не влек за собой далеко идущих последствий, то в рассматриваемый период он был губителен для авторитета церкви.

В XVII и XVIII вв. между папством и светскими государствами происходили многочисленные конфликты по ярко выраженным корыстным мотивам: обложение налогами церквей, монастырей и духовных орденов, претензии папства на монополию в некоторых областях торгово-промышленной и ростовщической деятельности и т. д. На этой почве церковь вступила в конфликт с Венецианской республикой, с французским королем Людовиком XIV, даже с таким, казалось бы, благонадежным католическим государством, как Австрия. Пускавшиеся папами в ход средневековые средства борьбы — проклятия, отлучения и интердикты, угрозы потусторонним возмездием и реальные земные попытки кровавой расправы при помощи навербованных святым престолом орд ландскнехтов — не помогли церкви отстоять свои прежние феодальные позиции.

Одним из самых мощных орудий, которыми располагало папство в своей борьбе против политических противников, был орден иезуитов. Он достиг к XVIII в. апогея своего могущества. Его влияние и деятельность распространились на весь известный тогда мир: иезуиты проникли в заморские страны. Еще в 40-х годах XVI в. орден разослал своих людей в Индию, Южную Америку, Японию, в конце века они появились в Китае и даже в Конго. В 1607 г. они уже действовали на Мадагаскаре, в 1624 г.— в Тибете, в 1625 г.— в Северной Америке. Всюду иезуиты проводили настойчивую миссионерскую пропаганду, причем формальное обращение в христианство обычно тут же влекло за собой превращение жителей в объект экономической эксплуатации. Иезуиты вели колоссальных масштабов торговлю, ее характер, как правило, был грабительский. Там, где это оказывалось возможным, они основывали сельскохозяйственные и торговые предприятия, превратившись таким способом в богатейшего в мире помещика и купца. Особое место в системе созданных иезуитами предприятий заняло своего рода государство, учрежденное в Парагвае.

На территории индейцев гуарани иезуитские миссии организовали систему так называемых редукций, т. е. поселений, жители которых фактически являлись их рабами. Хотя формально территория принадлежала Португалии, но всю власть осуществляли иезуиты, не только управлявшие хозяйственными делами, но и ведавшие всей администрацией, творившие суд и расправу, командовавшие «обороной», управлявшие тюрьмами. Так как благочестивые рабовладельцы были заинтересованы в приросте рабочей силы, То всех гуарани в 14—15-летнем возрасте заставляли жениться, причем в интересах наиболее интенсивного увеличения числа рабов практиковался такой обычай: в определенный час ночи звонил церковный колокол, напоминавший людям об их супружеском долге. Все, что производилось в редукциях, поступало во владение ордена, который вывозил в Европу огромное количество чая, кож и других сельскохозяйственных товаров.

Иезуитское государство существовало в Парагвае с 1609 до 1768 г., т. е. почти 160 лет. Оно прекратило свое существование, когда по соглашению между Португалией и Испанией часть редукций должна была отойти во владение последней. Иезуиты организовали вооруженное сопротивление этому переходу. После их поражения в последовавшей войне они были высланы из страны. Это произошло уже накануне временной ликвидации иезуитского ордена в целом.

В Европе иезуиты располагали сильными политическими позициями. Они были исповедниками у аристократов, князей, а в некоторых случаях и королей; это давало им наилучшие возможности влияния на сильных мира сего и на их политику. К тому же они занимали здесь отличные наблюдательные пункты, с которых можно было постоянно вести шпионскую деятельность в пользу церкви и тех политических группировок в разных странах, которые действовали по ее заданиям. Сеть иезуитских учебных заведений давала возможность воспитывать юношество в религиозном духе. Немалая доля всей работы ордена приходилась на операции, совершавшиеся в глубокой тайне надежно законспирированными людьми, о принадлежности которых к ордену никто и не догадывался. Все это создавало вокруг него атмосферу страха и тайны, так что нередко деяниям иезуитов приписывалось и то, к чему они не были причастны. Это, однако, лишь усиливало ту ненависть, которую питали к ним либеральные слои населения и придворных кругов Европы.

К рассматриваемому периоду сложилось этическое учение иезуитов, сформулированное в сочинениях их теоретиков Г. Бузенбаума, А. Эскобар-и-Мендоса, А.-М. Лигуори и др. как аморальное, нигилистическое в отношении каких бы то ни было норм поведения людей. Было признано учение так называемого пробабилизма — «вероятности», «возможности». Суть его заключалась в том, что при решении любого морального казуса надо исходить не из каких-либо абсолютных и категорических моральных законов, а из того, что в данных условиях и применительно к конкретному случаю может быть признано «возможным» (probabile). Как правило, во всех таких случаях допускалось неправильное и аморальное решение. Обычно говорилось, что «вообще» надо действовать, как учит христианство, но в данном случае можно поступить и противоположным порядком. Как известно, этой «моральной» теории, в которой религиозный аморализм нашел свое наиболее яркое и доведенное до логического конца выражение, полностью соответствовала и практика деятельности иезуитского ордена.

С начала второй половины XVIII в. орден иезуитов, оказывается под ударами страшной волны всеобщего негодования и возмущения, от которой папству уже не удается его спасти. Против него выступают почти все королевские и княжеские дворы Западной Европы, растет количество выступлений в печати, требующих его безоговорочного роспуска и запрещения. Все силы, которые борются против папского абсолютизма, сосредоточивают свой огонь против иезуитов, как самого мощного и реакционного оружия папства. Выступают против них и те купеческие компании, которым орден составляет конкуренцию в их международной торговле, в особенности с заморскими странами.

В 1773 г. папа Климент XIV был вынужден специальной буллой объявить о роспуске и запрещении ордена на «вечные времена». Мотивировка этого решения была довольно глухой: говорилось о невозможности при условии сохранения ордена соблюсти мир в церкви, сообщалось, что расследование подтвердило правильность выдвигавшихся против иезуитов обвинений. Наконец, формулировалось положение о том, что «общество Иисуса не может уже приносить пользы, для которой оно было основано...», и делался намек на другие внушения разума и правительственной мудрости. На время (а не на «вечные времена», как провозгласил непогрешимый Климент XIV) орден прекратил свое существование.

Папство пошло на ликвидацию иезуитского ордена не только под давлением враждебных последнему сил, но и потому, что в данный период его существование приносило бы католической церкви один вред. Задачей ордена в момент его основания было сокрушение протестантизма. Теперь уже стало ясно, что эта задача не может быть достигнута. Надо было найти и сохранить некий modus vivendi с ним, а в ряде случаев идти на компромиссы, заключению которых препятствовало существование ордена. Папству было к тому же выгодно отвести от себя и направить в адрес иезуитов хоть часть того антицерковного движения, которое развернулось в век Просвещения. Как выяснилось через несколько десятилетий, католическая церковь все же еще могла извлечь некоторые выгоды из существования ордена, восстановленного, правда, в несколько реформированном виде.

2. Скептицизм, деизм, атеизм

Приход буржуазии к власти явился выражением радикальных перемен во всей производственной и общественной жизни.

Развитие производительных сил и производства в последние столетия средневековья было связано с развитием естествознания. Последнее же в своей практической и теоретической части подошло к таким высотам, с которых стали раскрываться одна за другой тайны природы, создававшие, по выражению И. Дицгена, «вшивые ямы» человеческого сознания, удобные для религии. Открытия естествознания нанесли ряд сокрушительных ударов по религиозному, и в частности христианскому, мировоззрению. Буржуазия, заинтересованная в развитии производительных сил и техники, вынуждена была поощрять успехи естествознания и снимать те препоны с его пути, которые ставились религиозной догматикой, церковью и ее инквизицией, богословием и схоластикой. В дальнейшем буржуазия усмотрит в тех выводах, которые можно сделать из естественнонаучных открытий, серьезные опасности и для себя, но в рассматриваемый период эти опасности перед ней еще не возникали с достаточно ощутимой силой.

В те времена и прямая антицерковная направленность ряда ответвлений общественной мысли входила в интересы буржуазии, ибо под удар ставилась, прежде всего, та церковь, которая являлась идеологической опорой феодализма и одним из основных экономических, политических и военных его устоев. Подрыв господствующих позиций церкви представлял одну из важных целей политики революционной буржуазии. Не удивительно поэтому, что ее идеологи культивировали естественнонаучные, философские, исторические и политические концепции, направленные против церкви и против религии в целом. Борьба против церкви не могла ограничиваться лишь политической или экономической сферой, она неминуемо должна была иметь мировоззренческую основу, направленную против идеологии церкви и проповедуемого ею вероучения.

Не все формы взглядов, противопоставлявшихся религиозной идеологии, были атеистическими и вообще достаточно последовательными. Нужно к тому же иметь в виду и те опасные обстоятельства, при которых они провозглашались: как известно, печальный опыт Джордано Бруно и преследование церковью Галилея заставили Декарта воздержаться от публикации некоторых своих работ и всячески маскировать свое вольнодумство. Из опасения инквизиционного костра многие атеисты высказывали свои взгляды в форме сомнений, предположений, половинчатых и робких замечаний. Тем не менее, нельзя не видеть того, что и само по себе развитие атеистической мысли было не прямым, а извилистым и противоречивым, так что некоторые проявления этого развития были лишь ступенями к последовательному атеизму.

В XVI в. получили яркое выражение и сравнительно большое распространение идеи философского скептицизма. Его острие направлялось тогда не против возможностей человеческого познания в целом, а против религии, претендовавшей на то, что именно в ее вероучении сконцентрирована вся доступная человеку мудрость. Это был скептицизм именно в отношении к религии. Видными представителями такого скептицизма были во Франции М. Монтень (1533—1592) и его ученик П. Шаррон (1541—1603), а несколько позже — П. Бейль (1647— 1706). Своим принципом универсального сомнения отдал должное скептицизму Р. Декарт (1596—1650).

Ни Монтень, ни другие скептики не могли открыто заявлять о своем неверии в бога и в чудодейственность церковных таинств. Наоборот, они отстаивали эти идеи, с тем чтобы можно было по проблемам, менее лобовым образом сформулированным, высказывать свои сокровенные идеи. Они позволяли себе даже отрицание бессмертия души, критику христианской морали, решительную критику методов схоластического богословствования. Монтень, например, утверждал, что вся схоластическая теология представляет собой лишь совокупность «писаний о писаниях», не обогащающих человеческого знания, а лишь запутывающих его. Скептики решительно осуждали религиозные войны, они проповедовали полную веротерпимость и открывали этим дорогу не только для религиозных, но и для философских исканий, в том числе и тех, которые были направлены прямо против религии.

В той мере, в какой скептицизм совпадает с агностицизмом, можно упомянуть в данной связи таких философов XVIII в., как Д. Юм и И. Кант. Отрицание ими права человека судить о том, что лежит за пределами наших ощущений, распространяло скептический подход и на вопросы, связанные с существованием бога. Юм отрицал правомерность каких бы то ни было рационально-логических доказательств бытия бога, а Кант, последовательно ассмотрев приводившиеся в свое время теологами доказательства, раскритиковал их логическую структуру; бытие бога он признал лишь постулатом практического разума и сделал его признание в какой-то мере произвольным актом.

С этой точки зрения теряла всякие основания церковно-богословская теория божественного откровения. Юм утверждал, что религиозные представления являются продуктом человеческой фантазии, побуждаемой такими эмоциями, как страх и потребность в утешении. И хотя оба указанных философа считали необходимым существование религии в интересах сохранения морали, их скепсис в отношении основных онтологических построений религии, их отрицание христианской догматики и культа, так же как и проповедь религиозной терпимости, наносили серьезный удар по христианству и в католической и в протестантской его разновидностях.

Любопытно, что еще более последовательный субъективный идеализм в виде солипсизма Д. Беркли тоже вел к выводам, в принципе подрывавшим христианство и религию в целом. Если ничто не существует вне моего сознания, то это, очевидно, должно распространяться не только на природу, но и на бога. А если даже признать существование бога, то остается все же во всей своей остроте проблема сотворения им мира, существование какового отрицается. И епископ англиканской церкви Беркли вынужден был сделать логический скачок от субъективного к объективному идеализму, мотивируя его тем, что так, мол, учит церковь, в истинности наставлений которой мы не имеем права сомневаться.

Англия XVII в. явилась родиной философского направления, сыгравшего большую роль в освобождении общественного сознания от пут христианской догматики: имеется в виду деизм. Крупными его представителями были в Англии Г. Чербери (1583—1648), Д.Локк(1632— 1704), Д. Толанд (1670—1722). В XVIII в. деизм нашел своих приверженцев во Франции в лице Ж.Ж, Руссо (1712— 1778) и Ф. Вольтера (1694—1778); к нему примыкали в Северной Америке В. Франклин (1706—1790) и Т. Джефферсон (1743— 1826).

В отдельных своих проявлениях деизм многообразен у разных авторов, и различные оттенки мнений у них нередко противоречат один другому. Общая точка зрения, объединяющая всех представителей деизма, заключается в том, что бог признается в качестве существа или силы, сотворившего или сотворившей мир, в качестве первопричины мира, давшей ему «первый толчок». Дальнейшая судьба этого сотворенного мира, согласно взглядам деистов, осуществляется без вмешательства извне, все происходит в соответствии с присущими миру внутренними закономерностями и свойствами. У Вольтера такая концепция нашла образное выражение в сравнении мира с часами, которые впервые были навсегда заведены неким часовщиком, причем его роль этим и ограничилась. Что представляет собой сам «часовщик»? На этот вопрос у деистов не было общего мнения; и вообще они мало касались данного вопроса, поэтому трудно понять, считали ли они его личным существом или некоей безличной силой. Сочинения наиболее близких к атеизму деистов, например Д. Толанда, можно понимать даже так, что их авторы вообще говорят о боге лишь для того, чтобы не приобрести одиозной репутации атеистов и не подвергнуться преследованиям.

Сильный удар христианско-догматическим, как и вообще религиозным, представлениям о боге был нанесен философией Б. Спинозы. Этот великий голландский мыслитель, подвергшийся ожесточенным преследованиям со стороны иудейского духовенства Нидерландов, постоянно оперировал в своих произведениях понятием бога и формально не признавал себя атеистом. Но синонимом для термина «бог» у него было слово «природа». Его философская система была последовательно пантеистической в том смысле, что она полностью растворяла бога в природе и упраздняла его в качестве личного существа. Фактически, следовательно, это был атеизм, который к тому же был непосредственно связан с отрицанием учения о сотворении мира: природа была в системе Спинозы «причиной самой себя» и, следовательно, не могла быть сотворена никакой внешней силой, будь это даже только «первый толчок». Произведение Спинозы «Богословско-политический трактат» положило также основание современной рационалистической и в известной степени исторической критике Ветхого завета.

Другая из основных религиозных идей — бессмертие души также подверглось решительным атакам в произведениях деистов, в частности Д. Пристли и Д. Толанда. На уровне достижений естествознания того времени они утверждали единство телесного и духовного начал в организме человека и зависимость второго начала от первого. Отсюда делался вывод о невозможности посмертного существования. Таким образом, отвергалось все религиозное учение о загробной жизни, об аде, рае и чистилище, признавалась излишней и бессмысленной вся практика заупокойного культа, которая являлась одним из важных источников церковных доходов.

Дж. Локк, выступая против декартовской теории врожденных идей, сформулировал свою концепцию tabula rasa— «чистой доски», каковой, с его точки зрения, является душа новорожденного человека; только в процессе его жизни впечатления бытия пишут на ней свои письмена, образующие в совокупности все содержание духовной жизни индивидуума. Стало быть, и религиозные идеи приобретаются человеком от других людей, и прежде всего от духовенства. Если даже они зарождаются сами собой в сознании индивидуума, то их источником являются все же его собственные переживания, а не внушение божества.

Вольнодумные идеи английского деизма нашли свое дальнейшее развитие на почве предреволюционной Франции — в сочинениях Вольтера и Руссо. П. Гассенди (1592—1655) начал своими произведениями материалистическую и атеистическую линию в идеологии буржуазно-революционной Франции, с блеском развернутую в дальнейшем Ж. Мелье (1644—1729), Ж. Ламетри (1709—1751), Д. Дидро (1713—1784), П. Гольбахом (1723—1789), К. Гельвецием (1715—1771) и всей великолепной плеядой энциклопедистов. В созданной ими богатой философской и религиозно-критической литературе были подведены теоретические и идеологические итоги всей предшествовавшей истории антиклерикальной и атеистической мысли. По ряду вопросов среди энциклопедистов были и внутренние разногласия. Но несравненно сильней было то, что их объединяло,— смелая и свободная мысль, не останавливающаяся перед фетишизмом авторитетов, подвергающая все и вся суду разума и здравого смысла. «...Все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него»,— писал Ф. Энгельс.

Перед судом разума религия в целом и христианство в частности оказались решительно осужденными.

Догматическое учение христианства подверглось обстоятельному разбору в сочинениях Мелье, Вольтера, Гольбаха и других деятелей Просвещения. Скрупулезному логическому анализу была подвергнута Библия, и результатом его оказалось ее полное развенчание не только как божественно-непогрешимой книги, но и как человеческого произведения. Бесчисленное количество внутренних противоречий, логических несуразностей и бессмыслиц было обнаружено в ней — выводом из всего этого было признание того, что ее авторами были не просто люди, а весьма ограниченные, отсталые, необразованные, а в некоторых случаях, как считал Мелье, даже умственно ненормальные люди. Искать в такой книге истину нет никаких оснований.

Вольтер попытался применить и исторический подход к критике Библии. Он указал на ряд заимствований, сделанных авторами библейских книг из литературы других древних народов. Но конечно, на том уровне, на котором находились исторические науки того времени, раскрыть действительную историю библейских книг было невозможно. Важный шаг в этом направлении сделал человек, по праву считающийся одним из основателей исторической библейской критики,— придворный врач Людовика XV Ж. Астрюк. Он установил сложный состав Пятикнижия и наличие в нем ряда источников, смонтированных воедино неведомыми редакторами. Многое из реконструкции Ветхого завета, произведенной Астрюком, впоследствии вошло в общепринятую библейской критикой историческую схему происхождения Ветхого завета. В общем, однако, критика, которой подверглась Библия в сочинениях просветителей XVIII в., была рационалистической, что на той стадии истории общественной мысли имело большое прогрессивное значение.

Все просветители были едины в том, что христианское учение, как и учения других догматических религий, не выдерживает критики разума. Они резко, гневно и остроумно громили догматы троичности божества, первородного греха и его искупления кровью Христовой, учение о рае и аде, о грядущем светопреставлении и страшном суде. Культ святых, поклонение иконам и мощам, мифы о чудесах, творимых иконами и реликвиями,— все это служило мишенью для жгучих сарказмов, для великолепной разоблачительной публицистики. Просветители критиковали и самую организацию церкви, ее практику в прошлом и настоящем, бесчестность, развращенность и алчность духовенства. Нетерпимость церковников, варварство религиозных войн, потрясающая кровожадность инквизиции — все это выводилось просветителями на суд разума.

Конечно, они не могли вскрыть классовый механизм эксплуататорского общества, а тем более указать массам путь к освобождению. Но в том анализе социальной роли религии и церкви, который содержится у некоторых из них, правильно и метко вскрыта та сторона этого механизма, которая показывает действительную эксплуататорскую сущность религии и церкви.

Этот анализ имел актуальное политическое значение в предреволюционной Франции. Вольтер провозгласил лозунг «Раздавите гадину!», направленный против католической церкви. Осуществить его ни он, ни его соратники были не в силах — «гадина» была еще в то время слишком сильна. Однако события французской революции, последовавшие через несколько десятилетий после выступления энциклопедистов против церковного мракобесия, действительно нанесли сильный удар не только идеологическому, но и экономическому и политическому могуществу церкви.

Если деисты и материалисты были единодушны в своем резко отрицательном отношении к церкви и к догматическому христианству, то в отношении к религии в наиболее общем смысле этого слова у них были серьезные разногласия. Вольтер и Руссо считали, что религию как веру в бога необходимо сохранить, ибо она обеспечивает общественную нравственность и моральный правопорядок. Как уже говорилось, в качестве деиста Вольтер признавал существование «часовщика», «великого геометра», по плану которого им же была создана Вселенная. Но фернейский патриарх не уделял особого внимания доказательству того, что бог существует, он больше сосредоточивал свои усилия на обосновании общественной необходимости самой веры в него. Существенно, однако, что возвещение бога Вольтер понимал лишь при условии, что оно будет происходить без какого бы то ни было участия духовенства и, больше того, при условии ликвидации церкви и духовенства.

Энциклопедисты последовательно материалистического направления решительно отвергали какие бы то ни было уступки религии в отношении «нужной» гипотезы существования бога или подобных ей. Гольбах, Мелье, Дидро, а позже Марешаль и другие не только полностью отрицали бытие бога, но и специально занимались опровержением доказательств этого бытия, выдвигавшихся когда бы то ни было защитниками религии. Они усматривали во всякой религии сочетание обмана, с одной стороны, и легковерия, порождающего иллюзии,— с другой. Побуждает же людей к тому, чтобы легко отдаваться во власть иллюзий, их невежество, а также страх, испытываемый перед постоянными неприятностями и опасностями, которые приходится переживать,— засухи, землетрясения, наводнения, извержения вулканов и т. д. «При этих роковык обстоятельствах народы, не видя на земле сил, способных производить столь могущественные действия, направляли свои тревожные взоры и поднимали свои орошенные слезами глаза к небу, где, по их мнению, должны были находиться неизвестные и враждебные силы, губящие здесь, на земле, их счастье. Невежество, тревоги, бедствия всегда были источником первых представлений людей о божестве» . А то, что люди стали жертвами обмана и самообмана, вовсе не сделало их лучше и нравственнее.

Разумеется, церковь не могла оставаться равнодушной к распространению нечестивых учений, непосредственно направленных против ее господства. Но в обстановке относительно независимого галликанизма возможности инквизиции были недостаточны для того, чтобы положить конец пропаганде просветителей. Королевская власть в предреволюционной Франции тоже боялась вступать в резкие конфликты с прогрессивной общественностью. Тем не менее, хотя случаев прямой расправы с деятелями Просвещения и не было, все же нельзя представлять себе, что они работали беспрепятственно.

Вольтер до того, как стал изгнанником, дважды заключался в Бастилию и выходил оттуда лишь благодаря заступничеству влиятельных покровителей. Дидро также подвергался тюремному заключению, поводом к которому послужило его «Письмо о слепых в назидание зрячим». Другие его книги по приговору парижского парламента публично сжигались на костре. Такая же участь постигла и многие другие атеистические произведения. Иногда они публиковались анонимно с ложными выходными данными. Мелье так и не решился до конца своей жизни опубликовать «Завещание» — оно увидело свет через ряд десятилетий после смерти автора. В 1770 и 1771 гг. папа Климент XIV издал последовательно два специальных декрета, осуждающих произведения Ламетри и Вольтера. Собор французской церкви принял в 1770 г. решение, осуждавшее «Систему природы» Гольбаха, причем в мотивировке этого осуждения главное место занимал аргумент, по которому концепция Гольбаха приводит к тому, что «вся власть короля переносится на народ и... в конечном счете такие учения приводят к пропасти полного беззакония».

В 1775 г. папа Пий VI опубликовал специальную энциклику, направленную против вольнодумной литературы. Он объяснил влиянием последней «нынешнее состояние христианского народа, в котором столь охладело милосердие, соединяющее нас с богом...», распространились развращение нравов, распущенность языка, разнузданность поведения, несправедливость и преступность.

Не только папские энциклики, но и весь феодальный порядок, господствовавший во Франции, не могли остановить хода истории. Разразилась Великая французская буржуазная революция 1789—1794 гг., открывшая новые перспективы политического и идеологического прогресса. Она явилась также одной из важных страниц истории борьбы между религией и атеизмом.

3. Великая французская буржуазная революция 1789-1794 гг., и религия

Политика французской буржуазной революции конца XVIII в. и созданных ею учреждений в отношении религии и церкви не была единой ни на разных этапах развития революции, ни даже в одни и те же ее периоды. Как и во всех других областях политики и идеологии, здесь сказывались глубокие классовые противоречия внутри революционного лагеря, борьба между различными политическими партиями и группировками, влияние разных фракций и направлений свободомыслия. Но враждебное отношение к церкви и стремление освободить народные массы от ее материального. и духовного господства объединяло все направления лагеря революции.

Декрет 4 августа 1789 г., отменявший феодальный политический порядок, делал неизбежной и ликвидацию церковной десятины. Духовенство объявило о своем «добровольном» согласии на ее упразднение. За этим вскоре последовала конфискация церковных земель и прочих имуществ, которые стали распродаваться с целью пополнения государственной казны. Новая власть понимала неизбежность сопротивления духовенства не только дальнейшим аналогичным мероприятиям, но и всему порядку, установленному революцией. В целях предотвращения такого сопротивления было принято положение о гражданском устройстве духовенства — священник становился государственным чиновником и выходил таким образом из-под общецерковного подчинения; он должен был приносить специальную присягу на верность существующему революционному порядку. Это имело большое значение в ходе дальнейшего развертывания событий, ибо та часть духовенства, которая отказывалась от сотрудничества с новым режимом, не соглашалась и принимать присягу, что разделило духовенство на две почти равные части: присягнувших и не присягнувших. Отсюда не следует, что все присягнувшие священники перешли на сторону революции, так как и среди них оказалось потом немало ярых врагов нового правительства.

Папа Пий VI устремился в бой против революции. В речи от 20 марта 1790 г., произнесенной в тайной консистории, которую он инструктировал для предстоящей борьбы, папа перечислял те деяния победившей революции, которые заслуживали, с его точки зрения, решительного церковного осуждения. «...Один из первых декретов этого собрания,— возмущался папа деятельностью Генеральных штатов,— обеспечивает за каждым свободу мыслить, как ему угодно, даже в вопросах религии, и безнаказанно распространять эти мысли среди общества... Все не католики были объявлены имеющими право занимать любые муниципальные, гражданские и военные должности... членам всех религиозных организаций обоего пола было разрешено уйти из монастырей». Вскоре последовал ряд пропагандистских, дипломатических и прочих действий святого престола, рассчитанных на то, чтобы запугать революцию, мобилизовать против нее всю внешнюю и внутреннюю реакцию и добиться в итоге ее сокрушения.

После ареста Людовика XVI папа Пий VI опубликовал обращение ко всем французам, в котором угрожал им: «...вы, французы, враги трона, тираны, к которым вся земля питает отвращение,— дрожите! Наши силы объединятся против вас... Нужно, чтобы вы узнали, что есть еще защитники, есть мстители за религию наших отцов, которую вы искореняете в своей среде». В послании к русской императрице Екатерине II от 25 февраля 1792 г. папа обращался с призывом организовать нашествие на революционную Францию, ибо тогда «жестоковыйность Национального собрания во Франции будет сокрушена соединенными силами европейских держав...» и «управление в этом государстве будет восстановлено на его старых основах...». В речи, произнесенной в тайной консистории 17 июня 1793 г. по случаю казни Людовика XVI, Пий VI подверг критике идеи революции и те философские учения, которыми они были вдохновлены. Свобода, с его точки зрения, есть лживая приманка для людей; равенство — химера, которая «отвергает все основы гражданского общества»; конституция — «святотатственная»; Людовик XVI должен рассматриваться как мученик веры. Французскому и международному католическому духовенству папа предлагал последовательную контрреволюционную программу, осуществление которой должно было привести к реставрации старых феодальных порядков.

Французское католическое духовенство было далеко не единодушно в решимости следовать этим наставлениям. Как уже говорилось, не меньше половины его присягнуло республике и, следовательно, формально отказалось признавать папские анафемы. Больше того, некоторые представители как низшего духовенства, так и епископата заявили об осознании ими ложности религии и о снятии с себя сана. Обычно это делалось в торжественной обстановке на заседании Конвента или Генерального совета Парижской и других коммун, так что в протоколах этих заседаний сохранились интересные отчеты о таких актах. Священник Паран писал Конвенту: «Я — священник, я — приходский священник, т. е. я — шарлатан. До настоящего времени я был шарлатаном добросовестным, я обманывал только потому, что я сам обманывался. Теперь, когда я просветился,— я признаюсь вам,— не хотел бы быть добросовестным шарлатаном». Аналогичным образом выступали и некоторые представители иудейского духовенства, например гражданин Якоб Бенжамен, исповедовавший раньше религию Моисея, Авраама и Иакова. Вместе со своими священническими грамотами и другими церковными документами отрекавшиеся приносили для сдачи республиканским властям находившиеся в их распоряжении материальные ценности, в частности золотую и серебрянную утварь из церквей и синагог.

И все же основная масса французского духовенства занимала контрреволюционные позиции и вела упорную борьбу с революционной властью. Уже в январе 1792 г. комиссар Петион сообщал в своем докладе Конвенту: «Священники ведут против нас глухую борьбу, они смущают и запугивают одних, вводят в заблуждение других, они внушают одним предательство, вражду и возбуждение, другим безумную ненависть, святую ненависть, как они уверяют». Речь шла в докладе и о присягнувших священниках, которые, по мнению Петиона, еще более опасны, чем отказавшиеся от присяги. Он считал, что многие из них принесли присягу революционному правительству лишь для маскировки своей действительной позиции и деятельности.

Чем дальше развивалась революция, тем более активно выступало против нее духовенство. Когда вспыхнуло контрреволюционное восстание в Вандее, духовенство стало его главной силой. Весной 1793 г. в одном донесении из охваченных восстанием департаментов говорилось: объединяющими мятежников символами являются «белые знамена и белые кокарды; все носят наплечники и четки; король и их попы — вот их лозунг». Осенью 1793 г. в докладе Законодательного комитета было заявлено: «Все попы стремятся к контрреволюции, и человечество изнемогает от проливаемых ими рек крови». В этих условиях революция должна была не просто обороняться от наступления контрреволюционного духовенства, но найти какую-то линию поведения в отношении церкви и даже религии в целом.

До второй половины 1792 г. ее политика в отношении католической церкви ориентировалась на компромисс с ней. Еще в апреле 1790 г. в одном из официальных документов, принятых Конституантой, было сказано, что католицизм остается господствующей в стране религией. В дальнейшем, однако, логика борьбы привела к решительным антицерковным мероприятиям. В сентябре — декабре 1793 г. несколькими последовательными декретами Конвента католическая церковь во Франции в качестве самостоятельного официального института была упразднена.

В этой обстановке революция должна была сформулировать и отстаивать какие-то новые мировоззренческие позиции, противопоставлявшиеся церковному христианству. Здесь-то и возникали затруднения, вытекавшие из того, что в революционном лагере в этих вопросах, как и во многих других, не было единого мнения. Разногласия обусловливались классовой природой тех группировок, которые составляли третье сословие, и философско-политической ориентацией их идеологов.

Основное разногласие проходило по линии деизм — материализм. Первый не отвергал веру в бога и проповедовал «естественную религию». Второй требовал отказа от веры в какие бы то ни было сверхъестественные силы и признавал возможным поклонение лишь разуму и философии. Особенно остро выявилось разногласие между этими двумя ориентациями в тех горячих дискуссиях, которые происходили по данному вопросу в Конвенте и в Якобинском клубе в 1793 г.

Атеистические позиции наиболее активно отстаивали руководители Парижской коммуны 1789—1794 гг. Ж. Эбер, А. Шометт, А. Клоотс. Деистические идеи поддерживал Робеспьер. По отдельным вопросам Конвент оказывался не в состоянии отразить напор эбертистов, или, как их называли, бешеных, и принимал предложенные ими мероприятия, носившие, как правило, декларативно-символический характер. Так, по предложению Клоотса было принято решение о сооружении памятника Ж. Мелье — «первому священнику, отрекшемуся от сана и религии». В остальном же политика и официально провозглашавшаяся идеология оставались двойственными.

С одной стороны, совет Коммуны осуждал и запрещал все религиозные культы. В решении Генерального совета от 23 ноября 1793 г. было записано: «Все существующие в Париже церкви или храмы всех без исключения культов будут немедленно закрыты». Один из главных деятелей Коммуны, Жак Эбер, издавал и редактировал газету «Отец Дюшен», систематически высмеивавшую и разоблачавшую- все религиозные суеверия. Вместе с тем специальным декретом учрежден был культ Разума, Атеисты, руководившие Коммуной, считали, что народным массам необходим объект поклонения, их воображению и эмоциональным переживаниям нужны внешние впечатления и образы, которые до сих пор доставлялись им религией и религиозными обрядами, проводимыми в торжественной обстановке храмов. В культ Разума был включен ряд символических церемоний, христианские церкви переименовывались в храмы Разума и обставлялись вместо икон и статуй святых бюстами деятелей революции. 10 ноября 1793 г. в соборе Парижской богоматери впервые проводился торжественный театрализованный праздник Разума.

С другой стороны, деистическое крыло идеологов революции, персонифицированное и, пожалуй, возглавлявшееся Робеспьером, не соглашалось на отказ от веры в бога и на провозглашение атеизма философской программой революции. В выступлениях Робеспьера в Конвенте и в Якобинском клубе пропагандировалась новая религия — культ Верховного Существа. В отличие от культа Разума, который вряд ли может считаться религиозным, здесь было нечто, имевшее прямое отношение к религии.

Робеспьер решительно высказывался против атеизма как мировоззрения, по его мнению, аристократического. Он отстаивал не только бытие бога как создателя мира, но и его деятельность в качестве управителя мира, субъекта «Провидения». 7 мая 1794 г. Конвент по предложению Робеспьера принял декрет об учреждении культа Верховного Существа. Первый пункт этого декрета гласил: «Французский народ признает Верховное Существо и бессмертие души».

Буржуазная революция не нашла и не могла найти научно-последовательного пути своей борьбы с церковной контрреволюцией и с религией. Причиной этого было ее двойственное положение в ходе революции. Ее идеологи и руководители предполагали, что в ходе исторического развития церковь и религия станут союзниками буржуазии в расстановке классовых сил капиталистического общества, ее оружием в борьбе за увековечение буржуазных порядков. Этим и определялась их позиция в рассматриваемом вопросе.