План работы

3. 1. Грамматический аспект изучения структуры дискурса

4. 2. Прагмалингвистический аспект изучения структуры дискурса

5. 3. Психолингвистический аспект изучения структуры дискурса

6. 4. Социолингвистический аспект изучения структуры дискурса

1. Грамматический аспект изучения структуры дискурса

Фундаментальными категориями текста выступают связность и целостность.

Грамматический аспект изучения структуры дискурса предполагает, по К.Ф. Седову, рассмотрение дискурса вне его когнитивно-культурологических функций, т.е. как текст – «почти жестко фиксированную, передающую определенный связный смысл последовательность предложений, связанных друг с другом семантически, что выражено различными языковыми способами». На первый план здесь выступает поверхностная структура речевого произведения. В лингвистике текста, одной из наиболее молодых отраслей языкознания, в результате интенсивных исследований последних десятилетий имеется значительное количество работ, рассматривающих проблему внутритекстовой связности (когезии).

Изучение текстовой когезии предполагает выделение минимальной текстовой единицы, микротекста. Существует несколько терминологических обозначений для единицы такого типа: сверхфразовое единство, сложное синтаксическое целое, суперфраза, прозаическая строфа, абзац, фоноабзац и др.

В центре исследования текстовой когезии находятся связи между предложениями, входящими в микротекст. В лингвистике текста выделяется два основных механизма построения межфразовых связей: зацепление и повтор. Зацепление – наиболее элементарный способ реализации когезии. Он основан на использовании разного рода пограничных элементов – предлогов, союзных слов, союзов, частиц и т.п.

Зацепление посредством сочинительных союзов – наиболее элементарный способ соединения предложений сверхфразового единства. Выступая в функции межфразовой связи, различные союзы несут в себе неодинаковую семантику. Большинством исследователей основным средством реализации межфразовых связей считается повтор. Как справедливо отмечает М.И. Откупщикова, «повторение смысла – необходимое условие появления и существования текста». Ученые различают грамматический и лексико-семантический повторы.

Грамматический повтор есть не что иное, как морфологическая соотнесенность употребляемых в пределах сверхфразового единства словоформ. Сюда, прежде всего, нужно отнести межфразовое согласование имен и соотнесенность видовременных форм глаголов.

Центральным способом соединения предложений в тексте по праву считается лексико-семантический повтор. Основной механизм его реализации – замещение (субституция), в ходе которого происходит «преобразование замещающего в заместителе под влиянием грамматических свойств последнего». Рассмотрим разные виды проявления этого универсального для связной речи явления.

Применительно к спонтанному монологическому дискурсу, прежде всего, необходимо различать собственно лексико-семантический (контекстный) повтор и ситуативное замещение. Ситуативные замещения связывают высказывание не с предшествующим текстом, а с реальной ситуацией общения. Механизм замещения здесь строится на употреблении дейктических элементов – наречий (типа тут, там, здесь), местоимений (типа этот, тот), частиц (типа вон, вот) и т.п. Контекстные повторы основаны на воспроизведении информации, имевшей место в предшествующем предложении.

В своем исследовании мы вслед за К.Ф. Седовым будем использовать типологию лексико-семантических повторов, предложенную В.Г. Борботько. По характеру осуществления замещения ученый различает разноименные и соименные повторы. «К группе разноименования относятся наименование одного и того же референта (предмета речи) в дискурсе различными способами. К группе соименования относятся средства, указывающие на отнесенность различных референтов к одной и той же семантической области». Разноименные повторы включают в себя собственно повтор, прономинализацию (местоименный повтор), ноль-именование (эллипсис), синонимический повтор и т.п. Характеристикой, показательной для овладения этой разновидностью межфразовых связей, следует считать степень синонимии средств субституции.

В разряд соименных повторов следует включить антонимический, топонимический (повтор на основе объединяющего пространства), повтор по сопринадлежности к множеству, гипо- и гиперонимический повторы и т.п. Нужно сказать, что по своей психологической природе соименные повторы предполагают более высокий уровень речевого аналитизма, нежели повтор разноименный.

В целом в качестве определенного критерия степени связности текста посредством лексико-семантических повторов К.Ф. Седов рассматривает категорию кратности повтора – средний показатель количества повторов, соединяющих одно предложение с предшествующим текстом.

Структурная связь может также быть выражена посредством синтаксического параллелизма. Этот тип связи характерен для текстов, построенных в семантическом плане по принципу описаний, развивающих гипертему. Чаще всего синтаксический параллелизм связывается с наличием повтора и дефинируется соответственно как “повторяющееся строение предложений”. Это “повтор синтаксической конструкции с одинаковым или неодинаковым лексическим наполнением”. Э.Г. Ризель определяет параллелизм как “симметричное положение однородных членов или целых предложений, в большинстве случаев связанное с повтором”. Принимая во внимание особенности порядка слов и топологические особенности оформления сложного предложения, в отношении рассматриваемых структур следует говорить о топологическом параллелизме. Топологический параллелизм играет важную роль в создании единства частей и в сцеплении компонентов сложного предложения. Особенно активно к топологическому параллелизму коммуниканты прибегают при построении паратаксисных структур в непринужденном общении.

Говоря о текстовой когезии, нельзя оставить без внимания вопрос об особом средстве реализации связности – о метатекстовых элементах дискурса. Метатекст в речевом произведении, как правило, несет в себе то, что в науке носит название субъективной модальности, т.е. авторского отношения к предмету речи. Эта категория выступает «глубинной характеристикой речи, во многом формирующей, связывающей высказывания, конституирующей речь как относительно самостоятельную область в диалектическом единстве «язык-речь». Языковыми средствами выражения субъективной модальности в микротексте выступают вводно-модальные слова и словосочетания, специальные синтаксические конструкции, порядок слов, интонация и т.п.

С понятием текстовой когезии непосредственно связано представление о завершенности речевого произведения, предопределяемое его композиционным строением. Композиция дискурса прежде всего строится путем обозначения в речи границ текста, текстовой рамки. «Начало и конец каждого текста, – указывает А.А. Акишина, имеют сильную смысловую направленность: они отделяют текст от нетекста». В зависимости от объема речевого произведения в лингвистике текста разделяются микрокомпозиция и макрокомпозиция.

Для анализа композиционного строения как микро-, так и макротекста важную роль играет выделение функций инициальных фраз (текстовых зачинов). Как показали исследования отечественных фонетистов, в спонтанных дискурсах «в начало абзаца выносится высказывание, представляющее собой некий центр смысла, а последующие высказывания фоноабзаца как бы проясняют, распространяют его. В таких инициальных фразах говорящий стремится определить тему своего дальнейшего сообщения» .

Другим важным элементом композиции выступает предикатный повтор. Эта разновидность контекстного повтора также предназначена для реализации функции текстового обобщения. Процесс субституции здесь предполагает достаточно сложные речемыслительные операции анализа и синтеза. Замещающий компонент соотносится в этом случае «с содержанием одной или несколько предикативных единиц, а иногда и с содержанием всего предшествующего текста». Обычно предикатный повтор помещается в финальной части сверхфразового единства реализуя собой фигуру сужения, свертывания информации.

Степень и характер связности тематического блока отражает его коммуникативная структура. Исследование коммуникативного строения дискурса опирается на теорию актуального членения (различные авторы по-разному называют эту теорию: коммуникативное членение, перспектива высказывания, функциональная перспектива предложения и т.п.). Как показали работы современных лингвистов, актуальное членение следует считать особенностью строения текста, а не предложения. Структура сверхфразового единства, рассматриваемая с точки зрения актуального членения, чаще всего называется частной перспективой высказывания. Чешский языковед Ф. Данеш предложил типологию видов актуального членения текста, названного им тематической прогрессией. Подобный подход опирается на коммуникативную преемственность между предложениями, составляющими текст, суть которого «заключается в том, что каждое последующее предложение в сверхфразовом единстве опирается на предшествующее, продвигая высказывание от известного, «данного» к новому, вследствие чего образуется тема-рематическая цепочка, имеющая конечный характер и определяющая границы сверхфразового единства». Приведем схематические изображения основных видов тематических прогрессий ( Т на схеме обозначает тему предложения, Р – его рему, горизонтальная линия обозначает связь между темой и ремой, вертикальная со стрелкой – направление тематической прогрессии (рис. 1) .

Проблема текстовой когезии, как подчеркивает К.Ф.Седов не ограничивается вопросами организации строения микротекста. Она может включать в себя и макроуровневое исследование. Подобный подход предполагает рассмотрение сверхфразовых единств как линейных единиц, соотносящихся друг с другом в тексте значительного объема. Исследование связей между сверхфразовыми единствами зависит от того, насколько четко представленный дискурс членится на микротекстовые единицы.

Анализ внутреннего строения целого дискурса предполагает выявление своеобразия межблочных связей внутри макротекста. При этом каждое сверхфразовое единство рассматривается как отдельное высказывание, подобное предложению в текстовом блоке. Здесь также существенную роль играют формы проявления текстового обобщения и субъективной модальности. Макротекстовый анализ с позиций актуального членения Н.И. Серкова называет общей перспективой высказываний [Серкова 1973].

2. Прагмалингвистический аспект изучения структуры дискурса

Термин прагматика пришел в языкознание из работ американского ученого Ч. Морриса, который выделял в общем пространстве семиотики три измерения: синтактику (учение об отношении между знаками), семантику (учение об отношении знаков к объектам действительности) и прагматику (учение об отношении знаков к их интерпретаторам). Прагматика, таким образом, – область семиотики, которая изучает поведение языковых единиц в реальных процессах коммуникации применительно к участникам общения – субъекту речи и адресату речи.

Разные исследователи по-разному определяют предмет, задачи и параметры лингвистической прагматики. Такое теоретическое многоголосие хорошо отражается в научных сборниках, посвященных этому направлению науки о языке.

Е.В. Падучева относит к лингвистической прагматике научную область, которая рассматривает «языковые элементы, ориентированные на речевое взаимодействие». Суть подобного подхода применительно к исследованию текста раскрывают слова А.Е. Кибрика. «Обычно лингвист «помещает себя» в текст и, исходя из его элементов и связывающих эти элементы отношений, строит систему обслуживаемых им функций. Напротив, (теоретически мыслимая) лингвистическая модель языкового взаимодействия «помещает» лингвиста непосредственно в РА (речевой акт), структура и цели которого должны пролить свет на то, как устроен текст».

Рассмотрение развития структуры дискурса с точки зрения прагматики (теории речевых актов) выявляет природу формирования у языковой личности способности моделирования языковыми средствами фактов и явлений реальной действительности в соответствии с особенностями коммуникативной ситуации. Речевой акт включает говорящего (автора дискурса), слушателя (адресата дискурса) и той реальности, которая находит отражение в дискурсе. Любое речевое произведение, с одной стороны, в той или иной степени содержит элементы «субъективного эмоционального оценивающего отношения говорящего к предметно-смысловому содержанию своего высказывания. В разных сферах речевого общения экспрессивный момент имеет разное значение и разную степень силы, но есть он повсюду: абсолютно нейтральное высказывание невозможно». С другой стороны, немаловажное значение имеет фактор обращенности высказывания на слушателя, его адресованность. М.М. Бахтин писал: «Существенным (конститутивным) принципом высказывания [текста] является его обращенность кому-либо, его адресованность <...> Кому адресовано высказывание, как говорящий (или пишущий) ощущает и представляет себе своих адресатов, какова сила их влияния на высказывание – от этого зависит и композиция и в особенности стиль высказывания».

Фактор адресованности дискурса, учет того, что Т.А. ван Дейк называл прагматическим контекстом, определяется стремлением говорящего к адекватному пониманию адресатом речевого произведения. При этом «говорящий может только тогда успешно осуществить намеченный речевой акт, когда он уверен, что прагматический контекст удовлетворяет условиям этого речевого акта». Итак, понимание текста предполагает наличие в нем потенциала перцепции, программы смыслового восприятия дискурса слушателем.

Все три компонента прагматической структуры текста – отражаемая в речи действительность, субъективно-авторское начало, потенциал восприятия – присутствуют в структуре дискурса во взаимосвязи.

Характер взаимоотношений между названными компонентами дискурса зависит от принадлежности высказывания к тому или иному стилю (жанру) речи. Однако важным показателем степени прагматизации дискурса становится уровень языковой компетенции говорящего (уровень становления его языковой личности).

По мнению О.И. Москальской, «всякий текст представляет собой более или менее сложное высказывание о действительности. В основе текста лежит суждение о предметах или явлениях действительности, о тех или иных фактах и ситуациях. Это означает, что все слова в тексте, все предложения, входящие в текст, как и текст в целом, актуализованы, они выступают не как словарные лексемы и гипотетические синтаксические конструкции, а как названия конкретных предметов и как реальные высказывания или части высказываний о конкретных фактах и ситуациях» . Соотнесенность и соотнесение языковых элементов с неязыковыми объектами и ситуациями называют текстовой референцией, которая является одной из центральных проблем прагматического исследования дискурса. Текстовая референция в широком понимании термина включает в себя локально-временную актуализацию и референцию имен, входящих в дискурс.

Факты и явления реальности, находящие отражение в дискурсе создают своего рода пространственно-временную модель действительности, или хронотоп. Основными языковыми средствами изображения времени в тексте становятся грамматические формы вида и времени глаголов, в дополнение к которым используются лексические актуализаторы темпоральности и синтаксические конструкции сложноподчиненных предложений с придаточными времени. Функции увязки дискурса с реальным пространством выполняют локализаторы, традиционно называемые обстоятельствами места, плюс сложноподчиненные предложения с придаточными места. Прагматический аспект изучения дискурса предполагает рассмотрение особенностей управления восприятием адресата в рамках пространственных и временных координат построения текста. Так, создавая хронотопические рамки повествования, говорящий фиксирует в целостном континууме дискурса точку зрения, «наблюдательный пункт», с которого он (а стало быть, и слушатель) как бы воспринимает изображаемые события. Эта точка зрения говорящего имеет локальные и временные координаты. И то, насколько успешно автор текста способен «руководить» восприятием адресата, свидетельствует о прагматической компетенции его дискурсивного поведения.

Другой аспект проблемы текстовой референции – соотношение имен и именных выражений с объектами реальной действительности. К.Ф. Седов рассматривает референцию имени, с одной стороны, в связи с функциями выражения в тексте авторского начала, с другой – с точки зрения построения в нем потенциала перцепции. Способы обозначения явлений действительности связаны с личностью говорящего, что проявляется в оценочных словах. Референциальные свойства оценочных обозначений «определяются как семантикой самих оценочных слов, так и их сочетанием с именами объектов. Оценка, как правило, находится в реме, и оценочные слова выступают в роли предикатов». Поэтому для выражения авторского начала большое значение имеет введение в референтную ситуацию, т.е. первичное представление объекта референции.

При прагмалингвистическом изучении текстовой референции необходимо рассмотреть идентифицирующую функцию – узнавание предмета в ходе восприятия текста. При этом немаловажную значение имеет проблема кореференции – соуказания, указания на объект, осуществляемого посредством более чем одного обозначения. «Как формы проявления авторской интенции, так и способы реализации кореференции свидетельствуют о степени прагматизации дискурса, что в свою очередь выступает показателем коммуникативной компетенции языковой личности говорящего субъекта».

Особым объектом прагмалигвистического рассмотрения становится в современной прагмалингвистике дискурс, содержащий чужую речь. Своеобразие способов передачи в тексте «чужого слова» также отражает уровень развития дискурсивного мышления языковой личности. «Наша речь, – писал М.М. Бахтин, – переполнена чужими словами, переданными со всеми разнообразными степенями точности и беспристрастия. Чем интенсивнее, дифференцированнее и выше социальная жизнь говорящего коллектива, тем больший удельный вес среди предметов речи получает чужое слово, чужое высказывание, как предмет заинтересованной передачи, истолкования, обсуждения, оценки, опровержения, поддержки, дальнейшего развития и т.п.». М.М. Бахтин еще в начале прошлого века отмечал, что главный недостаток в работах, посвященных проблеме передачи чужого высказывания, состоит в «почти полном отрыве от передающего контекста». Прагмалингвистический подход к изучению проблемы «чужой речи» позволяет углубить наши представления об этой важнейшей стороне коммуникации, содержанием которой является лингвистическое оформление отношения «я и другой». Рассматривая явление «чужого слова» в рамках структуры речевого акта, необходимо выявить характер соотношения двух величин – передаваемой («чужой») и передающей («авторской») речи. Как отмечает К.А. Долинин, «по отношению к передающей речи, передаваемая (первичная) предстает как особое референтное пространство, которое <...> отличается от всех прочих тем, что допускает прямое воспроизведение <...>. Однако <...> отражение в речи какой-нибудь референтной ситуации предполагает ее истолкование, которое всегда в той или иной мере субъективно, так как определяется потребностями, интересами, степенью информированности адресанта и адресата, той целью, которое преследует высказывание и т.п. Чужое высказывание как референтная ситуация тоже может подвергнуться такому истолкованию, но поскольку оно представляет собой не простой объект, а знак, причем из всех возможных аспектов передающего субъекта, как правило, интересует лишь содержание, истолкование в этом случае выливается в полную или частичную перекодировку». Кроме авторского начала и чужой интенции прагматика выдвигает на первый план и третью ипостась речевого акта – потенциал восприятия, влияние слушателя на структуру построения дискурса.

Известно, что современный русский язык располагает двумя основными способами передачи чужих высказываний: прямая речь, где дается воспроизведение чужого высказывания без искажения, и косвенная речь, где слова другого человека пересказываются. Говоря иначе, «прямая речь – это показ чужого слова, а косвенная – рассказ о нем». Отличие косвенной речи от прямой в большей аналитичности этой формы; здесь происходит перекодировка содержания чужого высказывания. Еще дальше по пути компрессии и ассимиляции передаваемого сообщения идет так называемая скрытая косвенная, или тематическая речь. Этот способ позволяет «кратко передать основное содержание чужой речи или ограничиться лишь указанием темы чужого высказывания».

В художественной литературе принято выделять особую форму передачи чужого высказывания, которая располагается в зоне между прямой и косвенной речью, является так называемая несобственно-прямая речь. Здесь чужая речь тесно сливается с речью передающей. «Все грамматические признаки несобственно-прямой речи, – указывает Г.Г. Инфантова, – находятся в тесной взаимосвязи и во взаимодействии, рождая стилистический эффект совмещения субъективных планов автора и героя». Существуют варианты несобственно-прямой речи: «на одном полюсе – максимальная выраженность линии героя, на другом – еле заметные ее проявления, так что по существу мы имеем дело с авторской речью, лишь пропущенной через призму сознания героя». Иногда эти две разновидности передачи чужого высказывания разграничиваются терминологически: первая из указанных (где превалирует интенция героя) носит название персональной несобственно-прямой речи, или несобственно-прямой речи в ее чистом виде, вторая (где доминирует авторское начало) – авторской несобственно-прямой, или несобственно-авторской речи. Указанная форма передачи чужой речи может встречаться и за пределами художественной речи – в письменном и даже устном дискурсе.

Еще один важный аспект прагмалингвистического исследования дискурса – рассмотрение своеобразия выражения в тексте интенции говорящего (иллокутивного содержания текста). Так как в нашей работе в основном используется методы исследования структуры дискурса, разработанные К.Ф. Седовым, объектом прагмалингвистического исследования в нашей работе, так же как и у К.Ф. Седова, выступают главным образом однородные в жанровом отношении речевые произведения – устные спонтанные монологические рассказы. Все они как бы призваны выполнить однотипные коммуникативные задания: вербально передать собеседнику содержание серии визуально созерцаемых событий, которые известны говорящему, но неизвестны слушателю. В современной науке существуют попытки типологии коммуникативных принципов построения дискурса в соответствии с прагмалингвистическими критериями. Так, Г.А.Золотова выделяет два основных коммуникативных типа, или регистра речи: репрезентативный (изобразительный) и информативный, каждый из которых содержит более дробную систему подтипов.

К.Ф. Седов говорит о существовании в рамках дискурсивной деятельности различных коммуникативных стратегий, т.е. общих прагмалингвистических принципов реализации иллокутивного смысла. Им выделяются прежде всего две глобальные коммуникативные стратегии речевого поведения: репрезентативную, или изобразительную, и нарративную, или аналитическую.

Репрезентативная стратегия построения дискурса имеет установку на изображение в дискурсе неязыковых ситуаций. Здесь мы сталкиваемся с наименьшей степенью авторизации текста, отсутствием аналитизма и оценки. Репрезентативная стратегия подразделяется на подтипы: репрезентативно-иконический и репрезентативно-символический.

Репрезентативно-иконическая стратегия речевого поведения предполагает передачу информации путем изображения фактов и событий, для чего обычно используются иконические коммуникативные элементы: невербальные компоненты общения, звукоизобразительные средства общения, дейксисы и т.п. Рассказ в рамках подобной прагматической стратегии в своих крайних формах строится таким образом, будто говорящий и адресат речи одновременно созерцают изображаемые события, находясь внутри сюжетного хронотопа.

Сходный тип дискурсивного мышления был описан в исследованиях языковой личности носителя диалекта. В.Е. Гольдин называет его «принципом совмещения ситуации-темы с ситуацией текущего общения».

Он указывает, что этот принцип обнаруживается «в хорошо известном диалектологам стремлении рассказчиков по возможности показывать упоминаемые ими предметы, в крайнем случае – представлять их посредством других предметов (изображать, например, укладки снопов с помощью щепок, спичек – всего, что имеется под рукой), совершать при рассказе упоминаемые действия: наклоняться и захватывать воображаемые стебли, как при жатве серпом, взмахивать и ударять цепом, налегать на воображаемую соху, двигать к себе и от себя «набилки», перебирая одновременно ногами «подножки», при описании работы за ткацким станом и т.д. Рассказ и демонстрация часто сопровождается звукоподражанием <...>, причем характерно, что диалектные звукоподражания отличаются, как не раз отмечалось (А.Б.Шапиро), особой яркостью: говорящий отождествляет себя со звучащим предметом и издает звуки за него, как бы «от его имени». И точно так же воспроизводится носителями диалекта и чья-то речь: говорящий передает ее эмоциональный настрой, тембр, ритм, интонацию, часто – индивидуальные особенности, драматизирует свое повествование».

Далее по К.Ф. Седову: «Репрезентативно-символическая стратегия, ориентирована на моделирование действительности сугубо языковыми средствами, с опорой главным образом на произвольные знаки разных языковых уровней. Здесь уже нет погруженности в моделируемую ситуацию; однако при детальном изображении действительности отсутствуют какие-либо элементы ее анализа и оценки изображаемых фактов.

Нарративная стратегия формирования текста несет в себе языковое отражение действительности на более высокой степени абстрагированности. Выполнение коммуникативного задания здесь уже строится с использованием установки на передачу перекодированной информации об увиденном, а не на изображении ситуации языковыми средствами. Она тоже подразделяется на два подвида: объектно-аналитический и субъектно-аналитический.

Объектно-аналитическая стратегия предполагает информирование о реальных фактах таким образом, что точка зрения автора (слушателя) находится вне хронотопа рассказа, в будущем по отношению к времени повествования времени. Здесь имеет место не только передача некоторой информации, но и рефлексия по поводу изображаемой действительности, которая подается слушателю через призму таксономической обработки. Однако в этом способе построения текста не присутствует субъективная оценка от автора (говорящего).

Субъектно-аналитическая стратегия разворачивания дискурса представляет не столько сами события, сколько субъективно-авторский комментарий к ним.

Такой принцип построение речевого произведения обычно приводит к образованию в одном дискурсе двойной структуры – текст в тексте, (или текст о тексте). Это наиболее «прагматизированная» форма моделирования действительности, отражающая в своем строении особенности авторского субъективного начала и максимально учитывающая потенциал перцепции, т.е. фактор адресованности речи» [Седов 2004: 36-37].

3. Психолингвистический аспект изучения структуры дискурса

Психолингвистическая природа структуры дискурса раскрывается в исследовании его с точки зрения целостности (цельности). «Цельность, – по словам Л.В. Сахарного, – это психолингвистический феномен особого рода, который представляет собой возникающее в психике человека симультанное (одновременное) интегральное, полностью не совпадаемое динамическое представление о некотором объекте». Целостность речевого произведения определяется единством замысла говорящего, выражением которого выступает тема текста. Как указывает А.И. Новиков, «тема как свернутое и обобщенное представление содержания является конечным результатом процесса осмысления. Она представляет собой понятый и эксплицированный замысел автора, реализованный в словах и декодированный на основе смысла. <...> Именно после определения темы, завершающей процесс формирования целостной структуры содержания, окончательно становится ясной роль и функция каждого элемента текста».

Целостность в порождении и восприятии текста предопределена уже упоминавшимся механизмом предвосхищения смысла (антиципации). Психологическая природа антиципации заключается в способности принимать те или иные решения с определенным пространственно-временным упреждением событий. Психологи выделяют пять основных уровней антиципации: «подсознательный (неосознаваемый, в частности, субсенсорный), сенсомоторный, перцептивный, «представленческий» (уровень представлений), речемыслительный». Все названные уровни хорошо проясняют природу текстовой целостности, ее многоступенчатую структуру.

По мнению А.А. Леонтьева, «суть феномена цельности – психолингвистическая, она коренится в единстве коммуникативной интенции говорящего (говорящих) и в иерархии смысловых предикатов... В этом плане можно определить цельный текст как текст, который при переходе от одной последовательной ступени компрессии к другой, более глубокой, каждый раз сохраняет смысловое тождество, лишаясь маргинальных элементов». Н.И. Жинкиным была высказана мысль о текстовой целостности как иерархически организованной структуре. «Всякая речь, – отмечал исследователь, – может быть сведена к системе предикатов, которые последовательно дополняя друг друга, раскрывают состав и соотношение признаков неизвестного ранее предмета действительности». По мнению ученого, семантическая структура целостного речевого произведения отражает процесс развертывания замысла в целостный дискурс. «Текст, – писал Жинкин, – расчленяется на иерархическую сеть тем, подтем, субподтем и микротем». Предикаты, составляющие содержание предложений и сверхфразовых единств, не должны нанизываться друг на друга, а, как правило, выступают в виде последовательного разворачивания, образуя иерархию, в которой можно выделить главные и второстепенные признаки предмета описания в тексте.

Т.М. Дридзе разработала так называемый метод информативно-целевого (и шире – мотивационно-целевого) подхода к исследованию структуры речевых произведений. По мнению ученого, при изучении структуры текста необходим анализ и прогнозирование тех или иных возможных интерпретаций текста. Текстуальные отношения рассматриваются как иерархические семантико-смысловые. В ходе анализа «прежде всего выясняются мотив и цель сообщения (точнее, мотив и цель деятельности общения, в которой порождается и интерпретируется текст), а уже затем рассматривается тот материал (предмет), на котором этот мотив и эта цель реализуются». В структуре текста выделяются макро- и микрообразования. Макроструктура как раз строится, по Т.М. Дридзе, в виде иерархии смысловых блоков, включающих в себя предикацию первого порядка (где передается основная идея сообщения), предикацию второго, третьего и т.д. порядка (где общая мысль конкретизируется, иллюстрируется, разъясняется и т.д.). В микроструктуре текста находит отражение полный набор коммуникативных интенций внутритекстовых связей, в которые вступают опорные смысловые узлы текста. Их выявление позволяет обнаружить основной смысловой стержень текста, представленный в логико-фактологической цепочке, семантика которой связана с предикацией первого порядка, и зависит от того, насколько осмысленно чтение (слушание) текста и его истолкование.

Л.П. Доблаев рассматривает в качестве единицы изучения семантической структуры текста субъектно-объектное суждение. Текст в его завершенности предстает в виде сложного и своеобразного суждения, которое, так же как и предложение, имеет текстовый субъект и текстовый предикат. «Текстовый субъект, – пишет Доблаев, – означает то, о чем говорится в тексте. Он отвечает на вопрос: «О чем говорится в тексте?» <...>. Текстовый предикат – это то, что говорится в тексте о текстовом субъекте. Он отвечает на вопрос: «Что говорится в тексте о текстовом субъекте?» <...>. Поскольку логический субъект – это мысль о предмете, а логический предикат – мысль о его признаке (свойстве, действии), то объединяющее их логическое суждение есть мысль о предмете и его признаке (признаках). Если текстовый субъект и его предикат анализировать вместе – как целое текстовое суждение, – то можно сказать, что текстовый субъект обозначает мысль о каком-то факте, а его предикат – о признаках этого факта». Вся же структура текста в ее сложности представляет собой иерархию текстовых субъектно-объектных образований, которые также подразделяются на предикации первого, второго и т.д. порядка, последовательно раскрывая общую тему текста, как правило, намеченную в его заглавии.

В.Б. Апухтин предложил метод исследования текстовой структуры, в основе которого лежит идея предицирования. Теорию актуального членения ученый распространяет на текст. В качестве единицы изучения здесь выступает предикатема, которую составляет тема и рема (Т ––– R). Предикатема является носителем минимального смысла (S). Смысловая структура текста представляет собой систему связанных между собой предикатем, которые образуют так называемое «ступенчатое погружение». В этом погружении происходит влияние и слияние смыслов связанных между собой предикатем. При этом смысл исходной предикатемы может трансформироваться как в тему, так и в рему предикатемы следующего ранга. Кроме собственно предикатем, исследователем выделяются гиперпредикатемы, составляющие группы предикатем, которые связаны между собой.

Л.В. Сахарный при исследовании семантической структуры текста также опирается на концепцию актуального членения предложения. Он выделяет уровневую систему тема-рематической организации, имеющую иерархические отношения: единицы нижних уровней составляют единицы уровней высших. Ученый выделил шесть таких уровней:

Уровень минимальных предикативных структур;

Уровень тема-рематических блоков;

Уровень узких комплексов (контактных пар блоков и их комбинаций);

Уровень соединений узких комплексов (константных триад и их комбинаций);

Уровень широких комплексов и их парадигматических соединений;

Уровень синтагматических соединений широких комплексов.

Как указывает Л.В. Сахарный, такой подход «позволяет едиными приемами, с использованием единых понятий, единиц, операций и т.п. «поуровнево вскрывать и описать деривационную структуру текстов любой длины (от сверхкратких, до сверхдлинных), любой функционально-коммуникативной принадлежности (от устных бытовых до письменных текстов, научных или художественных), любого характера относительно «правильности» построения (от нормативно построенных – до текстов, созданных детьми или при патологии речи)» .

С понятием цельности (целостности) тесно связано представление о композиционной завершенности текста. Важную роль приобретает анализ начала и концовки речевого произведения, так называемой текстовой «рамки». Как отмечает К.Ф. Седов, здесь уместно использование критерия «нормы текстовости», т.е. степени композиционной стройности целостного дискурса. Указанной проблеме было посвящено экспериментальное исследование по реконструкции целостного речевого произведения из его частей – небольших смысловых отрезков, на которые он был предварительно разрезан. «К началу и концу текста, восстанавливаемого испытуемыми, сдвигаются наиболее существенная информация, заложенная в эталонном тексте. Середина текста весьма вариативна по отношению к эталонному тексту; та же вариативность наблюдается и в отношении одного восстанавливаемого текста к другому».

По мнению К.Ф. Седова, в сознании носителя языка есть представление о «правильном» композиционном устройстве сообщения. Такое представление соответствует ядерной структуре дискурса. Ядерной структурой, в свою очередь, следует считать такое построение, которое в своем линейном развитии повторяет этапы формирования целостного высказывания, разворачивание замысла в текст. Подобное соответствие поверхностной структуры дискурса его динамическому строению ученый называет нормой текстовости. «В самом общем виде норме текстовости соответствует экспликация ядерного содержания текста в инициальной фразе, иерархия предикатов в разворачивании его в целостное речевое произведение и фигура сужения в текстовом финале».

4. Социолингвистический аспект изучения структуры дискурса

Исследование дискурсивного мышления в социопсихолингвистическом аспекте предполагает рассмотрение речевого поведения языковой личности в широком контексте ее социального бытия. В настоящее время в лингвистике имеется множество фундаментальных концепций в этой области.

Общее пространство социолингвистики обычно подразделяют на макро- и микросоциолингвистику. Макросоциолингвистика предполагает «изучение межгрупповой интеракции на уровне крупных групп, вплоть до контактирующих наций и государств». Микросоциолингвистика основана на «анализе, сфокусированном на индивида в неформальной внутригрупповой интеракции малых групп» [Там же]. В нашей работе речевое (дискурсивное) поведение языковой личности рассматривается в рамках микролингвистики, в связи с социально-значимыми условиями типических коммуникативных ситуаций или речевыми жанрами.

Речевые жанры и их роль в структуре бытового общения. В социолингвистическом исследовании устно-речевого дискурсивного поведения уместно оперировать понятием повседневное. Это огромное пространство в континууме коммуникации, отражающее бытовое неофициальное взаимодействие носителей языка, М.М. Бахтин называл областью жизненной (или житейской) идеологии. Ученый подчеркивал, что в этой сфере «жанровое завершение <...> отвечает случайным и неповторимым особенностям жизненных ситуаций. Об определенных типах жанровых завершений в жизненной речи можно говорить лишь там, где имеют место хоть сколько-нибудь устойчивые закрепленные бытом и обстоятельствами формы жизненного общения. <...> Каждая устойчивая бытовая ситуация обладает определенной организацией аудитории и, следовательно, определенным репертуаром маленьких житейских жанров. Всюду житейский жанр укладывается в отведенное ему русло социального общения, являясь идеологическим отражением его типа, структуры, цели и социального состава».

Как справедливо предупреждал ученый, «крайнюю разнородность речевых жанров и связанную с этим трудность определения общей природы высказывания никак не следует преуменьшать». «Речевой жанр – отмечал исследователь, – это не форма языка. <...> Жанры соответствуют типическим ситуациям речевого общения, типическим темам». Структура жанра соответствует структуре коммуникативной ситуации, и для понимания своеобразия жанровой природы речевого поведения исследователь должен обратиться к рассмотрению социально-психологических аспектов общения.

Исследование речевых жанров к настоящему времени оформилось в особое направление антропоцентрического языкознания – жанроведение.

К числу законченных теорий речевых жанров, сложившихся в отечественной науке, можно отнести концепцию Т.В. Шмелевой. В качестве модели описания и систематизации жанров она предлагает «анкету» речевого жанра. Эта анкета включает семь пунктов: «коммуникативная цель жанра»; «концепция автора»; «концепция адресата»; «событийное содержание»; «фактор коммуникативного прошлого»; «фактор коммуникативного будущего» и, наконец, «языковое воплощение».

Исследователь выделяет четыре класса речевых жанров: информативные, императивные (содействуют осуществлению событий реальной действительности: просьбы, советы и т.д.), этикетные, или перформативные (формируют события социальной действительности: приветствия, поздравления и т.д.), оценочные. В других исследованиях присутствуют попытки разграничения жанровых форм разного объема. Так, например, М.Ю. Федосюк предлагает различать «элементарные» и «комплексные» жанры, К.Ф. Седов – субжанры и гипержанры.

Из работ зарубежных лингвистов, так или иначе посвященных теории речевых жанров, наибольший интерес представляет концепция А. Вежбицкой. В качестве способа описания жанров общения ученый предлагает использовать созданный ей метод элементарных смысловых единиц, которыми можно моделировать каждый жанр «при помощи последовательности простых предложений, выражающих мотивы, интенции и другие ментальные акты говорящего».

Итак, речевые жанры являются вербально-знаковым оформлением типических ситуаций социального взаимодействия людей. В создании общей теории жанров, как отмечает К.Ф. Седов, необходимо разграничивать понятия жанр и текст, так как они принадлежат к различным плоскостям исследования общения. Текстовый подход рассматривает речевое произведение в аспекте его внутреннего строения, с точки зрения тех языковых единиц, которые обслуживают межфразовые связи и т.д. Жанр представляет собой отражение интеракции, социально-коммуникативного взаимодействия индивидов.

Речевой жанр необходимо рассматривать как составляющую дискурса. Такое понимание, хорошо вписывется в социо-прагматическую концепцию дискурса В.И. Карасика и его школы неолингвистики. Дискурс представляет собой «семиотическое пространство, включающее вербальные и невербальные знаки, ориентированные на обслуживание данной коммуникативной сферы, а также тезаурус прецедентных высказываний и текстов. В потенциальное измерение дискурса включается также представление о типических моделях речевого поведения и набор речевых действий и жанров, специфических для данного типа коммуникации».

Общая теория речевых жанров не может игнорировать психолингвистическую природу внутрижанровой комуникации. В этой связи очень важно понимать, что жанры речи не являются внешним условием коммуникации, которые говорящий / пишущий должен соблюдать в своей речевой деятельности. Жанры речи присутствуют в сознании языковой личности в виде фреймов, влияющих на процесс разворачивания мысли в слово. При этом формирование дискурса уже на стадии внутреннего планирования использует модель порождения речи, которая соответствует конкретной ситуации общения и которая диктуется жанровым фреймом. Дискурсивное мышление, обслуживающее задачи создания многообразных речевых произведений, имеет принципиально жанровый характер. Овладение навыками жанрового мышления предполагает довольно долгий путь обучения. Как подчеркивает К.Ф. Седов, «в ходе своего социального становления языковая личность «врастает» в систему жанровых норм. В свою очередь, эта система «врастает» в сознание говорящего индивида по мере его социализации, влияя на характер его дискурсивного мышления, определяя уровень его коммуникативной компетенции».

Статусно-ролевая дифференциация дискурсивного поведения. С понятием речевого жанра тесно связаны такие категории социальной лингвистики, как роль и статус. Социальная роль – это нормативный, одобренный обществом образ поведения, ожидаемый от каждого, занимающего данную позицию. Социальная позиция, или статус, – формально установленное или молчаливо признаваемое место индивида в иерархии социальной группы. Понятия роль и статус взаимосвязаны. Статус характеризует место человека на вертикальной оси: высокое или низкое положение занимает личность в обществе. Статус как бы отвечает на вопрос «кто есть личность?», а роль – «что она делает?» Как и любое другое поведение, речевое поведение в рамках межличностного общения подчиняется законам статусно-ролевого взаимодействия.

Социальная роль может быть обусловлена постоянными или долговременными характеристиками человека: полом, возрастом, положением в семье, профессией (таковы роли мужа, отца, учителя, слесаря и т. п.). Кроме этого, роль может быть навязана ситуацией, в которой оказывается личность (роли пассажира, покупателя, пациента и т. п.). Ролевое поведение подчиняется определенным социальным нормам, в большинстве случаев неписаным, но достаточно строгим и общеобязательным. Существование этих норм проявляет себя в том случае, когда они нарушаются.

Статусно-ролевое общение основано на ожиданиях того, что языковая личность будет соблюдать речевые нормы, свойственные ее положению в обществе и определяемые характером взаимоотношений с собеседником. Каждая роль состоит из специфического набора прав и обязанностей. Представления о типичном исполнении той или иной роли складываются в стереотипы ролевого поведения. Они формируются на основе опыта, частой повторяемостью ролевых признаков, характеризующих поведение, манеру говорить, двигаться и т. п. Так, в сознании членов общества кристаллизуется представление о том, каким должно быть исполнение той или иной роли.

Ролевые признаки речевого поведения проявляются только в коммуникативном взаимодействии языковых личностей. В современной социолингвистике выделяют два типа ситуаций ролевого общения: симметричные и асимметричные. Первые характеризуются равенством социального статуса собеседников. Вторые демонстрируют разное положение участников коммуникации на общественной лестнице. В повседневном речевом общении языковая личность переключается с одних стереотипов ролевого поведения на другие. Речевое переключение в межличностном общении имеет большое значение, ибо успех коммуникации в значительной степени зависит от того, насколько говорящий и слушатель владеют формами языка, соответствующими данной ситуации.