РЕФЕРАТ

по культурологии

на тему: «Основные культурологические концепции. Человек, творчество, культура в философии Н. Бердяева»

Выполнила: Чаплина Галина Владимировна

Ставрополь, 2006

Содержание

Введение

1. Человек

2. Творчество

3. Культура

Заключение

Список литературы

Введение

Николай Александрович Бердяев (1874-1948) – русский религиозный философ. Основное направление его работ – богоискательство, философия личности и свободы в духе религиозного экзистенциализма, персонализма и христианской эсхатологии.

Тема личности, ее исторической судьбы, проблема отношения творчества (культуры) к жизни (бытию) человека имела основополагающее значение для Н.А. Бердяева. То, что было им написано о «рабстве и свободе человека» в условиях современной цивилизации, и в настоящее время представляет не только историко-философский интерес. Не вызывает сомнений интеллектуальная и, в существенной мере, прогностическая ценность бердяевской апологии экзистенциального опыта личности, творчески противостоящей все новым и новым формам «объективации», угрожающей самим основам человеческой идентичности как разумного и свободного существа [12, с.3].

События, происходящие в мире, Н.Бердяев расценивал не как кризис культуры и гуманизма, а как кризис человека: «Ставится вопрос о том, будет ли то существо, которому принадлежит будущее, по-прежнему называться человеком. Мы присутствуем при процессе дегуманизации во всех областях культуры и общественной жизни» [9, с.325].

В творчестве Бердяева отражены и глубоко проработаны традиции как отечественных, так и зарубежных мыслителей и философов. О себе он писал так: «Я наследую традицию славянофилов и западников, Чаадаева и Хомякова, Герцена и Белинского, даже Бакунина и Чернышевского, несмотря на различие миросозерцаний, и более всего Достоевского и Л. Толстого, Вл. Соловьева и Н. Федорова. Я русский мыслитель и писатель» [5, с.10].

Рассмотрим концепции человека, творчества и культуры в работах Н.Бердяева более подробно.

1. Человек

«Разгадать тайну и человеке и значит разгадать тайну бытия», - писал Н.Бердяев в своей работе «Смысл творчества: Опыт оправдания человека» (1914) [6, c.87]. Вопросы познания человека и через него – философского познания мира автор затрагивал в работах «Откровение о человеке в творчестве Достоевского» (1918), «О достоинстве христианства и недостоинстве христиан» (1928), «О назначении человека» (1931), «Судьба человека в современном мире» (1934), «Проблема человека (К построению христианской антропологии)» (1936), «О рабстве и свободе человека» (1939), «Экзистенциальная диалетика божественного и человеческого» (1944) и др.

По мнению Н.Бердяева, все попытки внешнего познания мира, без погружения в глубь человека, дают лишь знание поверхности вещей. Если идти от человека вовне, то никогда нельзя дойти до смысла вещей, ибо разгадка смысла скрыта в самом человеке. Позитивизм, по мнению Бредяева, был крайним выражением стремления не только постигнуть мир внешним путем, уходящим как можно дальше от внутреннего человека, но и самого человека поставить в ряд внешних вещей мира, и в этом крылось противоречие, т.к. «акт исключительного самосознания человеком своего значения предшествует всякому философскому познанию. Это исключительное самосознание человека не может быть одной из истин философского познания мира, оно как абсолютное a priori предшествует всякому философскому познанию мира, которое только через это самосознание и делается возможным. Если человек будет сознавать себя одной из внешних, объективированных вещей мира, то он не может быть активным познающим субъектом, для него невозможна философия» [6, с.87].

По мнению Бердяева, антропологическое сознание предшествует не только онтологии и космологии, но и гносеологии, и самой философии познания, предшествует всякой философии, всякому познанию. Он подчеркивает, что «само сознание человека как центра мира, в себе таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми вещами мира, есть предпосылка всякой философии, без которой нельзя дерзать философствовать» [6, с.87].

Познание человека, по мнению А.Н. Бердяева, должно основываться на предположении, что человек космичен по своей природе, что он – центр бытия. Человек как замкнутое индивидуальное существо не имел бы путей к познанию вселенной. Такое существо не превысило бы отдельных вещей мира, не преодолело бы частных состояний. Антропологический путь – единственный путь познания вселенной, и путь этот предполагает исключительное человеческое самосознание. Лишь в самосознании и самочувствии человека открываются божественные тайны. Философы, в сущности, всегда принимали это, то сознательно, то бессознательно.

Человек, в понимании Бердяева, – малая вселенная, микрокосм. Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться, им познаваться и постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее силы и качества, что человек – не дробная часть вселенной, а цельная малая вселенная. Человек познавательно проникает в смысл вселенной как в большого человека, как в макроантропос. Вселенная входит в человека, поддается его творческому усилию как малой вселенной, как микрокосму

В христианской философии библейское представление о человеке как образе и подобии Бога, внутренне раздвоенном вследствие грехопадения, сочетается с учением о соединении божественной и человеческой природы в образе Христа, следовательно, возможности внутреннего приобщения каждого человека к божественной благодати.

Человек – одно из явлений этого мира, одна из вещей в природном круговороте вещей; и человек выходит из этого мира как образ и подобие абсолютного бытия и превышает все вещи порядка природы. «Странное существо – двоящееся и двусмысленное, имеющее облик царственный и облик рабий, существо свободное и закованное, сильное и слабое, соединившее в одном бытии величие с ничтожеством, вечное с тленным» [6, с.89]. Все христианство, по мнению Н.А. Бердяева, связано с этой двойственностью человеческой природы.

Высшее самосознание человека есть абсолютный предел для всякого научного познания. Наука с полным правом познает человека лишь как часть природного мира и упирается в двойственность человеческого самосознания как свой предел. Но и философия высшего самосознания человека возможна лишь тогда, если она сознательно «ориентирована» на факте религиозного откровения о человеке. Антропологическая философия имеет дело не с фактом человека как объекта научного познания (биологического, психологического или социологического), а с фактом человека как субъекта высшего самосознания, с фактом внеприродным и внемирным. Поэтому философия эта опознает природу человека как образа и подобия абсолютного бытия, как микрокосма, как верховного центра бытия и проливает свет на таинственную двойственность природы человека. Философская антропология ни в каком смысле и ни в какой степени не зависит от антропологии научной, ибо человек для нее не природный объект, а сверхприродный субъект. Философская антропология целиком покоится на высшем, прорывающемся за грани природного мира самосознании человека.

Официальная рациональная философия, философия, признанная общеобязательной, никогда не раскрывала, как считает Н.А.Бердяев, подлинной антропологии – учения о человеке как микрокосме. Эта философия была в большей или меньшей степени подавлена зависимым положением человека в природном мире. Бердяев говорит о «боязливо-скромном» учение о человеке Германа Лотце в его «Микрокосме», о подавлении философской антропологии натурфилософией у Шеллинга, для которого основным является понятие природы, а не человека. «В философии, которая по существу своей задачи предполагает исключительность человека, можно найти лишь осколки учения о человеке», – пишет Н.А.Бердяев [6, с.93]. По его мнению, только в мистической и оккультной философии, которой философы официальные и общеобязательные все еще не хотят знать, раскрывалось истинное учение о человеке как микрокосме, посвящался человек в тайну о самом себе. В мистике освобождается человек от подавленности природным миром.

Гуманистический позитивизм XIX века отвергает двойственную природу человека, стремясь ограничить его свойствами природного мира и урезать духовную сущность. Но в этом мире, отмечает Н.Бердяев, человек – раб необходимости, бесконечно малая часть огромного механизма природы. «Натурализм и позитивизм окончательно принижают человека, отрицают человека, ибо пучок восприятии, смена ощущений, дробная часть круговорота природы – не есть человек. В позитивизме исчезает та правда гуманизма Возрождения, которая связана была с возрождением античности как человеческой ценности. Гуманизм перерождается в антигуманизм, он отрицает человека. Подлинного человека, человека-микрокосма, царя природы, нет без Бога и Богочеловека» [6, с.128].

В XIX веке гуманизм принял форму религии человечества. Антропологизм Л.Фейербаха и позитивизм О.Конта – философские вершины гуманистического сознания.

Не успел Л.Фейербах провозгласить религию человечества, как К.Маркс в своем материалистическом социализме довел гуманизм до окончательного отрицания человека, до последнего порабощения человека необходимостью, до обращения человека в орудие материальных производительных сил. Маркс, по мнению Н.А. Бердяева, окончательно отрицает самоценность человеческой личности, видит в человеке лишь функцию материального социального процесса.

Кризис гуманистической антропологии завершился в Ф.Ницше, для которого последняя ценность не человеческая, а сверхчеловеческая, т.е. гуманизм преодолен им. Человек для него – стыд и боль, человек должен быть преодолен, человек должен прийти к тому, что выше, чем человек, что уже сверхчеловек. В Ницше гуманизм побеждается не сверху, благодатно, а снизу, собственными силами человека – и в этом великий подвиг Ницше.

В один ряд с этим философом Н.А. Бердяев ставит Ф.М. Достоевского. В Ницше и Достоевском произошло крайнее напряжение и обострение человеческого самочувствия, антропологического сознания, произошел переворот от природной необходимости к человеческой свободе.

«Свобода – безосновная основа бытия, и она глубже всякого бытия», – подчеркивал Бердяев [3, с.298]. Для него важно было понимание истинной свободы человека: «Свобода не есть сознанная необходимость, как учили германские идеалисты. Необходимость есть дурная, бессознательная свобода, свобода, не просветленная Логосом. Принудительная необходимость есть лишь обратная сторона мирового распада и мировой отчужденности. … Подлинная свобода есть выражение космического (в противоположность хаотическому) состояния вселенной, ее иерархической гармонии, внутренней соединенности всех ее частей» [там же, с.317].

Свобода духа для Бердяева является священным символом, значение которого не может быть связано с временными и преходящими формами той или иной эпохи. «Истинная свобода человеческой личности имеет духовный, а не социальный источник, она определяется ее вкорененностью в духовном мире, а не вкорененностью в мире социальном» [9, с.330].

При этом достижение свободы – нелегкая вещь: «Человек находится в рабстве, он часто не замечает своего рабства и иногда любит его. Ошибочно было бы думать, что средний человек любит свободу. Ещё более ошибочно думать, что свобода легкая вещь... Любовь к свободе, стремление к освобождению есть показатель уже некоторой высоты человека, свидетельствует о том, что человек внутренне уже перестает быть рабом» [3, с.149]

Человек свободен, когда, он находится в состоянии творческого подъема. Таким образом, творчество - это освобождение человека от рабства.

2. Творчество

«Может ли человек спасаться и в то же время творить, может ли он творить и в то же время спасаться?» - вот основной вопрос, вокруг которого выстраивается одна из ключевых статей Бердяева «Спасение и творчество» [7]. Проблема эта чрезвычайно заостряется под пером мыслителя, усугубленная его собственным религиозным дуализмом, изначально разводящим спасение и творчество по разным сферам бытия: Церковь занята спасением, творчеством занят светский мир.

Преодолением этого разрыва должно стать освящение и оправдание Церковью творческих дел, которыми занят мир светский. Однако идея о воцерковлении творчества выступает у Бердяева в интерпретации, своеобразие которой можно приписать романтическому духу Серебряного века. Главную проблему для творчества он ищет, прежде всего, в самой Церкви. «Система иерократизма, исключительное господство священства в жизни Церкви, а через Церковь и в жизни мира, есть подавление человеческого начала ангельским, подчинение человеческого начала ангельскому началу как призванному водительстовать жизнью» [там же, с.19].

Однако подавление человеческого начала, недопущение его своеобразного творческого выражения есть «ущербление христианства» как религии Богочеловечества, полагает Н.Бердяев. Средневековая культура, продолжает он, по идее своей была ангельской, а не человеческой. Господство ангельского начала всегда ведет к символизму, к условному знаковому отображению в человеческом мире небесной жизни без реального ее достижения.

Достижение Нового времени Н.А. Бердяев видит в том, что оно низвергло символику и совершило разрыв. Человек восстал во имя свободы и пошел своим самочинным путем. Это, как ни странно для христианского мыслителя, особенно импонирует Бердяеву. По его теории, современный христианин живет в двух перебивающихся ритмах – в Церкви и в мире, в путях спасения и путях творчества.

Творчество для Бердяева неразрывно связано с идеей свободы. В статье «О творческой свободе и фабрикации душ», явившейся ответом на гонения Ахматовой и Зощенко советской властью, он подчеркивает: «Творчество и есть акт свободы. Творчество духовной культуры никак не может быть организовано по образцу хозяйственной жизни страны или военной казармы. Это было бы смертью творчества» [4, с.289].

Отдавая должное смирению, способствующему реальному изменению и преображению человеческой природы, господству духовного человека над душевным и плотским человеком, он тем не менее указывает на то, что смирение «подавляет и угашает» дух.

В Новое время, по мнению Н.Бердяева, все духовно значительные люди были духовно одиноки. Это одиночество гения было порождено дуализмом Добра и Зла. Преодолеть его может лишь христианское возрождение, которое будет творческим. Но творческое церковное возрождение «нельзя мыслить в иерократических категориях, нельзя втиснуть в рамки церковного профессионализма, нельзя мыслить как исключительно процесс "сакральный", в противоположность процессам "профанным"» [7, с.45].

Н.Бердяев говорит о том, что нужно устранить устаревший спор о чистом искусстве для искусства. Такого искусства никогда не существовало – это фикция. Свободный творческий гений или талант не находится в пустоте, его творческие акты связаны с миром и человеческим обществом, он микрокосм. «Если творец хочет выразить судьбу своего народа и разделить ее, то потому, что он внутренне с ней связан, и даже, может быть, более с ней связан, более есть настоящий народ, чем бескачественная народная масса. О народе мы судим прежде всего по его гениям, по его вершинам, а не по обыденной жизни человеческих масс, по качеству, а не по количеству» [4, с.290].

При этом, подчеркивает Н.Бердяев, недопустимо смешивать творческую свободу художника и мыслителя с изоляцией, с индивидуалистической поглощенностью собой, с равнодушием к судьбе мира и народа. Он настаивает на том, что недопустимо смешивать эту внутреннюю необходимую связь с жизнь своего народа с рабством, с насилием над творчеством, с приказом писать на известные темы: «Патриотическое стихотворение можно написать лишь потому, что поэт горит любовь к родине, а не потому, что в данный момент генеральная линия власти требует написания таких стихотворений» [4, с.291].

«Творчество, - поясняет Н.Бердяев, – есть то, что идет изнутри, из бездонной и неизъяснимой глубины, а не извне, не из мировой необходимости» [6, с.314].

3. Культура

В своих работах Н.А. Бердяев обращает внимание на то, что культура подошла к глубочайшему внутреннему кризису. Все линии культуры доходят до предельных концов и выходят из дифференцированных ценностей. Основная проблема XIX и XX века – проблема отношения творчества (культуры) к жизни (бытию). На вершинах культуры мучит человека противоположность между тем, чтобы создавать что-то, и тем, чтобы быть чем-то. Гении творили, но недостаточно были; святые были, но мало творили. Творчество рождалось из несовершенства и недостатка. Слишком совершенные перестают творить. Есть трагический антагонизм, считает Н.Бердяев, между человеком совершенным как делом Божьего творчества и человеческим совершенным творчеством как делом активности самого человека. «Вступите на путь йоги, или православной святости, или толстовства, на путь собственного совершенствования, и вы перестанете творить. Существует двоякая трагедия творчества, двусторонне раскрывающая ту истину, что в мире не было еще религиозной эпохи творчества. Творчество антагонистично, с одной стороны, совершенству человека, с другой – совершенству культуры» [6, с.327].

Творчество находится в тисках между устремлением к совершенству души и устремлением к совершенству культурной ценности. Религиозное, духовное творчество проходит через жертву и собственным совершенством, и совершенством культуры во имя создания нового бытия, продолжения дела Божьего творения. И бесконечно важно, по мнению Н.А. Бердяева, вскрыть тройной антагонизм: антагонизм домостроительства ценностей культуры и домостроительства личного совершенства, антагонизм творчества и культуры и антагонизм творчества и личного совершенства. Лишь творческая религиозная эпоха, как надеется Бердяев, преодолеет все три антагонизма. Творчество выйдет из тисков личного совершенства и совершенства ценностей культуры. Творчество перейдет к космическому совершенству, в котором претворится в единое – совершенство человека и совершенство его созиданий. Доныне мир знал по преимуществу два пути: созидание собственной души или созидание совершенной культуры. Мировой кризис культуры выведет из этой противоположности.

Н.А. Бердяев считал, что культура по глубочайшей своей сущности и по религиозному своему смыслу есть великая неудача. Философия и наука есть неудача в творческом познании истины; искусство и литература – неудача в творчестве красоты; семья и половая жизнь – неудача в творчестве любви; мораль и право – неудача в творчестве человеческих отношений; хозяйство и техника – неудача в творческой власти человека над природой. Культура во всех ее проявлениях есть неудача творчества, есть невозможность достигнуть творческого преображения бытия. Культура кристаллизует человеческие неудачи. Все достижения культуры – символические, а не реалистические. В культуре достигается не познание, а символы познания, не красота, а символы красоты, не любовь, а символы любви, не соединение людей, а символы соединения, не власть над природой, а символы власти. Культура так же символична, как и породивший ее культ.

Культ – религиозная неудача, неудача в богообщении. Культ был лишь символическим выражением последних тайн. Церковь в своих видимых воплощениях имеет культурную природу и разделяет судьбу культуры и все ее трагические неудачи. Культ – религиозный исток культуры и сообщал ей свой символизм. И все великое в культуре было символически-культовым. В культуре есть вечная, мучительная неудовлетворенность. Кризис культуры и есть последняя воля человека к переходу от символически-условных достижений к достижениям реально-абсолютным.

Неудача и неудовлетворительность культуры, по мнению Бердяева, связаны с тем, что культура во всем закрепляет плохую бесконечность, никогда не достигает вечности. Культура есть лишь творчество плохой бесконечности, бесконечной серединности. Поэтому культура метафизически буржуазна.

Кризис культуры, по мнению Н.А.Бердяева, и означает невозможность дальнейшего существования буржуазной культуры. Творчество новой эпохи преодолеет культуру изнутри, не извне. Творческая мировая эпоха может быть лишь сверхкультурной, а не докультурной и не внекультурной – она принимает положительный религиозный смысл культуры, признает великую правду всякой культуры против всякого нигилизма. Культура всегда права против нигилизма и анархии, против дикости и варварства. Сама неудача культуры – священная неудача, и через неудачу эту лежит путь к высшему бытию. Но до претворения культуры в высшее бытие она должна пройти через секуляризацию. Государство, семья, наука, искусство должны стать внецерковны, их нельзя насильственно удерживать в церковной ограде. Да и подлинная церковь не имеет ограды. Мирская культура должна свободно, имманентно прийти к новой религиозной жизни. Выход из религиозной опеки есть наступление религиозного совершеннолетия, выявление свободной религиозной жизни. В творчестве культуры было прохождение через богооставленность, через расщепление субъекта и объекта. Сама религия была разделением, разрывом с Богом, пафосом дистанции.

  Трагедия творчества и кризис культуры с особенной остротой переживаются русским гением. В строе русской души, как отмечает Н.Бердяев в работе «Смысл творчества» [6], есть противление тому творчеству, которое создает дурно-бесконечную, буржуазно-серединную культуру, есть жажда творчества, которое создает новую жизнь и иной мир. Душа России как бы не хочет создавать культуру через распадение субъекта и объекта. В целостном акте хочет русская душа сохранить целостное тождество субъекта и объекта. На почве дифференцированной культуры Россия может быть лишь второстепенной, малокультурной и малоспособной к культуре страной. Всякий творческий свой порыв привыкла русская душа соподчинять чему-то жизненно-существенному – то религиозной, то моральной, то общественной правде. Русским не свойствен культ чистых ценностей. У русского художника трудно встретить культ чистой красоты, как у русского философа трудно встретить культ чистой истины. И это во всех направлениях. Русский правдолюбец хочет не меньшего, чем полного преображения жизни, спасения мира. С чертой этой связано самое великое и истинно оригинальное в русской культуре, но она же рождает что-то тяжелое и мрачное в русской жизни. Русская душа берет на себя бремя мировой ответственности, и потому не может она творить ценности культуры так, как творит душа латинская или германская.

Трагедия творчества и кризис культуры достигли последнего заострения у великих русских писателей: у Гоголя, у Достоевского, у Толстого. Философскому осмыслению их произведений посвящены работы Н.А. Бердяева «Откровение о человеке в творчестве Достоевского» (1918), «Миросозерцание Достоевского» (1926), «О религии Льва Толстого» (1912), «Три юбилея: Л.Толстой, Генрик Ибсен, Н.Федоров» (1928).

Бердяев считал, что русская культура призвана оказать влияние на западных людей, подчеркивал ее мессианизм, связанный с русскими странниками и искателями Града Божьего и правды Божьей. Россия, подчеркивал он, менее всего страна средних состояний, средней культурности. «У нас всегда и во всем средний уровень очень низок. В строгом европейском смысле слова в России почти что и нет культуры, нет культурной среды и культурной традиции. В низах своих Россия полна дикости и варварства, она в состоянии докультурном, в ней первобытный хаос шевелится. Эта восточная, татарская некультурность и дикая хаотичность – великая опасность для России и ее будущего. Но на вершинах своих Россия сверхкультурна: там заостряется мировой кризис культуры» [6, с.327]. Историческая задача русского самосознания – различить и разделить русскую сверхкультурность и русскую докультурность, логос кризиса культуры на русских вершинах и дикий хаос в русских низах.

Исторически в России неизбежен не только мировой кризис культуры, но неизбежно и послушание мировой культуре. Ибо в России легче всего восстание против буржуазной культуры принимает форму нигилизма и анархии. Но на почве буржуазной культуры Россия никогда не будет талантлива. Ее гениальность в ином. Россия не может остаться только Востоком и не должна сделаться только Западом. Миссия России – быть Востоко-Западом, соединительницей двух миров. И Россия призвана с последней остротой поставить конечную проблему отношения религиозного сознания к творчеству и культуре.

На Западе огромность и утонченность его культуры затемняет постановку этой проблемы. Но и на Западе совершается кризис творчества и кризис культуры. Запад подавлен величием своей старинной культуры, подмечает Н.Бердяев. Западный человек вечно обращается к богатствам и ценностям своего великого прошлого, и новые его искания легко принимают форму реставрации и воскрешения прошлого. Вечно возвращающаяся романтика Запада несет на себе печать творческого бессилия. А судорожный отрыв рождает уродство футуризма. Русский человек даже высокой культуры безмерно свободнее в своих исканиях и сильнее в своих творческих порывах.

Заключение

Бердяев является несомненно первым из русских мыслителей, умевших заставить себя слушать не только у себя на родине, но и в Европе. Его сочинения переведены на многие языки и везде встречали к себе самое сочувственное, даже восторженное отношение. Не будет преувеличением, если мы поставим его имя наряду с именами наиболее сейчас известных и значительных философов – таких, как Ясперс, Макс Шеллер, Николай Гартман, Хайдеггер. Любовь, милосердие, сострадание – темы, которым во всех писаниях Бердяева посвящено столько вдохновенных страниц.

Философия Бердяева – это философия личности, персонализм. Личность – это не эмпирическая индивидуальность, а человек взятый как творческое и свободное существо, неподвластное объективации. Реализацию этой свободной внутренней cоциальности Бердяев называет «соборностью» и противопоставляет ее принудительной социализации, которую несут личности все безлично-универсальные структуры коллективного, социальные институты – классы, партии, нации, церкви.

В своих работах Н.Бердяев развивает идеи свободы, творчества и объективации, личности и, наконец, «метаисторического», эсхатологического смысла истории. Он писал: «Культура никогда не была и никогда не будет отвлеченно-человеческой, она всегда конкретно-человеческая, т.е. национальная, индивидуально-народная и лишь в таком качестве восходящая до общечеловечности» [8, с.362].

«Пока в России человек более подчинен экономике, чем когда-либо, – сокрушенно признавал Н.Бердяев. – Тут мы встречаемся с основным вопросом, вопросом об иерархии ценностей. Духовная культура есть более высокая ценность, чем политика и экономика, которые должны бы были быть послушными средствами. Великая задача в том, чтобы не допускать превращения средства в цели» [4, с.293].

Список литературы

1. Бердяев Н.А. Кризис искусства. – М.: Интерпринт, 1990. – 47 с.

2. Бердяев Н.А. О назначении человека // Мир философии: Книга для чтения. - М., 1991. - Ч.II. - с. 256.

3. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической метафизики. – М.:  Республика, 1995. – 375 с.

4. Бердяев Н.А. О творческой свободе и фабрикации душ // На пороге новой эпохи: Сб. статей. – СПб, 1996. – 287-296.

5. Бердяев Н.А. Самопознание: Сочинения.- М.: ЭКСМО-Пресс, 1997. - 624 с.

6. Бердяев Н.А. Смысл творчества: Опыт оправдания человека. – Париж, ИМКА-ПРЕСС, 1985. –

7. Бердяев Н.А. Спасение и творчество: Два понимания христианства // Путь. – 1926. - №2. – М: Информ-Прогресс, 1992. – С. 19-28.

8. Бердяев Н.А. Судьба России / Сост., вступ. ст., коммент. В.В.Шкоды. - М.: ЭКСМО-Пресс, 1998. - 735 с.  - С. 267-478.

9. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире: Ст., письма // Новый мир. – 1990. – №1. – С.207-232.

10. Бердяев Н.А. Философия свободы; Смысл творчества. – М.: Правда, 1989. – 607 с.

11. Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства / Предисл. Р.А. Гальцевой. – М.: Искусство, Лига, 1994. Т. I. – 542 с.

12. Гребешев И.В. Опыт персоналистской философии истории: Н.Бердяев и Г.Федотов. Автореферат диссертации. – М, 2004.

13. Дмитриева Н.К., Моисеева А.П. Философ свободного духа (Н.Бердяев: жизнь и творчество). – М.: Высшая школа, 1993. – 271 с.

14. Колеров М.А. О новых публикациях Н.А.Бердяева // Вопросы философии. – 1990. – №9. – С.164-168.