РЕФЕРАТ

по дисциплине: «Философия»

на тему: «Возникновение и развитие философских учений в Австралии»

Ростов-на-Дону, 2010 г.

Содержание

Особенности философии в Австралии

История становления академической философии

Ранние влияния

Особенностями реализма Джона Андерсона

Защита академической свободы

Свободная мысль и сиднейские либертарианцы

Мельбурнское витгенштейнианство

Австралийский материализм

Австралийский реализм

Список литературы

Особенности философии в Австралии

Философия и в Австралии, и в Новой Зеландии (Австралазии) последние три десятилетия процветала, имея определенное влияние (непропорциональное населению) и на международной арене, уже не говоря о количестве и размерах философских сообществ внутри страны. Широко известны австралийские философы такие, как Артур Приор, Дэвид Армстронг, Дж. Смарт, Фрэнк Джэксон, Дж. Пассмор, Питер Синджер и Женевьева Ллойд, Фута Хелу. Доказательством этому служат исследования Армстронга, Пассмора, Фрэнклина, Грэйва, как и оценки различных выдающихся западных философов, которые регулярно посещают берега Австралии.

Рост философии в Австралии привел к развитию нескольких различных программ исследования и школ мысли. Как известно, философия не появляется в вакууме, так в 1960-х соединение анархизма и квиетизма, этот «своекорыстный вздор», проявился всюду по университетам в своеобразном «красном смещении». Стали говорить о развращении молодежи, и это была не только ссылка на ненависть реакционеров к свободному настроению молодежи и студентов. Это была, скорее, точная оценка огромного противоречия в Сиднее в начале 1960-ых, когда христианские лидеры, светские и духовные, англиканский и католический, предприняли массированную атаку на философов Сиднея, которые, по их мнению, развратили студентов, начиная с прибытия Джона Андерсона из Шотландии в 1927. Сознания адептов были расширены работами Маркса и Mao, и психоделическими препаратами. Затем сиднейские студенты-философы в 1970 пошли далее к анаше и героину. Дело приняло такой оборот, что и психоделики, и радикальный феминизм требовали от властей «дисциплинарных разбирательств». В это время антиреформистский или революционный феминизм Джермэйн Грир и журнал хиппи Ричарда Невилла Oz в Лондоне стали иметь международное влияние.

Действительно, отличительный и инновационный стиль философии в Австралии проявился за прошлые несколько десятилетий (и, в меньшей степени, в Новой Зеландии). В широких контурах австралийская философия может быть характеризована (по словам одного из самых ее больших практиков и выдающихся историков философии, Джона Пассмора) как «прямая, ясная, действительная, неуступчивая, натуралистическая, светская, интересующаяся миром, не желающая четко различать между концептуальным и эмпирическим». Есть хорошая книга Селвин Грэй История философии в Австралии (1984), которая доводит историю мысли на континенте до 1980. Она не только рассматривает мысли и учения философов Австралии, которая является ее главной задачей, но также дает некоторый отчет об академической - замещающей политическую - борьбе, что оживляет философскую сцену Австралии. Недавно вышли и другие обстоятельные работы, как по истории, так и по современному состоянию философии на этом континенте.

Если говорить о истории становления и развития философии, то Дж.Армстронг отмечает три великих формирующих события в философии Австралии: Джон Андерсон в Сиднее, Джордж Пол и позднее витгенштейнианство в Мельбурне - в частности Дуглас Гаскинг и Уллин Плэйс, Джек Смарт, и Чарли Мартин в Аделаиде. Более развернутую характеристику дает им Джон Пассмор в своих сочинениях.

Австралийская академическая философия сначала содержала немного, что могло бы предполагать ее международное звучание. Нация, по сути, только появился на свет в первый день 1901 года. До этого были королевские колонии, старейшая - в Новом Южном Уэльсе, 1788 г. Это, в полном смысле слова, транспортированная западная цивилизация. Академическая философия, как и наука, зависела от выходцев из Великобритании. Университет Сиднея был организован в 1851, кафедра философии была создана в нем в 1880-х, но она стала действительно развиваться с прибытием из Глазго Джона Андерсона (John Андерсон) в 1927. Введение формальной философии в англоговорящей Австралии действительно было во власти британско-шотландских философов. Первая кафедра философии была создана в университете Мельбурна в 1886. Ею заведовал Генри Лаури (Henry Laurie), который был более известен экстравагантной застенчивостью, чем общественным воздействием или академическим достижением.

До 1920-ых, доминирующей философской перспективой был идеализм. Ни о мусульманской или индийской (либо какой-либо еще) философии речи не было, ибо о представителях этих цивилизаций могли рассуждать как о рабочей силе, представляющей опасность в связи с их привычками и нравственными устоями. Правда буддистские тексты и индусы были в Австралии, хотя их посещение было испорчено оккультным оттенком. Это было в то время, когда теософия и спиритизм укрепились в популярных интеллектуальных кругах вслед за посещением Индии профессором университета Сиднея Джоном Смитом, который, согласно заявлению, встретился с Анной Безант и Мадам Блаватской. Смит рассказал о своих впечатлениях в мельбурнском журнале. Анна Безант привезла копии индийских философских текстов во время ее посещений Австралии и Новой Зеландии (в 1894 и 1904 гг.). Посетил страну и Кришнамурти.

После прибытия харизматического Джона Андерсона эта перспектива была оспорена его энергичной, отличительной, высоко метафизической и несколько догматической версией реализма. Не имея большого международного признания за свою жизнь, он, тем не менее, оказал мощное влияние на австралийскую культурную жизнь и на студентов, которые затем достигали существенного присутствия в западной философии. Мыслители подобно Дэвиду Армстронгу, Джону Маки и Джону Пассмору отклонялись многими способами от андерсонианизма, но несмываемая марка «крещения» Сиднеем оставалась с ними даже тогда, когда они приспособились к западноевропейскому философскому профилю.

Более четверти столетия или около того, сохранялся контраст и конкуренция между стилем философии Сиднея и Мельбурна. Отец и сын Boyce Gibsons, которые занимали Мельбурнскую кафедру последовательно, сохраняли идеалистическое влияние, Существенные разногласия начались, когда Мельбурн в 1940-ых гг. оказался под влиянием философии Витгенштейна. В течение военных лет благодаря работам G.A. Paul, одного из учеников Витгенштейна, и друга, а позднее друга Поля – Дуглас Гаскинг, который учился под руководством Витгенштейна в Кембридже, и другом ученике Витгенштейна, A.C. Jackson. Если в Сиднее ориентация Андерсона была «систематическая, метафизическая и провинциальная», мельбурнская была постепенной, анти-метафизической и (относительно) космополитической. Как непосредственная сила в академической философии, писал Пассмор, система Андерсона умерла с ним в 1962, также, как и поразительный контраст в стиле между философией Сиднея и Мельбурна.

После окончания войны, была начата эра, которые все еще продолжается, это - эра обмена мнениями (Age of the Conference). В Австралийской философии это означало, фактически, сближение, или, скорее, столкновение двух философски уверенных в себе групп, из Мельбурна и Сиднея, которым не легко понять друг друга. Многие действительно хотели бы узнать, что происходит в Мельбурне, и читать Голубую книгу Виттгенштейна, машинопись которой распространялась в Сиднее того времени подпольно. Интеллектуальный характер этих двух школ был весьма далек друг от друга. Идея о том, что философия была своего рода сбита с толку, и она нуждается в прояснении через язык, была диаметрально противоположной традиционной и классической концепции философии, которая в эмпирицисткой версии, превалировала в Сиднее. В значительной степени это был диалог глухих. Для англоязычного философского мира, поздний Витгенштейн и лингвистическая философия были модой, не менее модным для Австралии был андерсонианизм. Теперь, когда мода прошла, следы их идей, как витгенштейнианства, так и антерсонианизма, могут быть обсуждены в академическом тоне, что вряд ли было возможно в то время.

С расширением университетов и департаментов философии, метафизический акцент Сиднея и аналитического профессионализма Мельбурна слился в технике, которая уже не имеет никакого специфического регионального значения. Среди них было явление известное как австралийский материализм, связанный преимущественно с Джоном Смартом и Дэвидом Армстронгом. Оно продолжило метафизическую ориентацию австралийской философии, при развертывании аналитических и спорных навыков, к тому времени обычных для англо-говорящей философии. Многое из страсти, окружающей споры материализма 1960-ых и 1970-ых, вовлекали «научное мировое мнение» и редукционалистский энтузиазм, рассеянные в более широких метафизических и психологических интересах типа обсуждения универсалий и законов, спора реализма с антиреализмом, онтологию пространства и времени, статуса и претензий когнитивизма.

Продолжается работа, которая является несколько независимой, даже иногда скептической, от этих метафизических направлений: работа в эпистемологии, философской психологии, истории философии и теории ценности. Хотя международное воздействие Андерсона осталось незначительным, его влияние на психологов, получивших образование в университете Сиднея, было значительно. Из тех, кто наиболее систематически и эффективно приводил доводы в пользу андерсонианистского подхода к психологическим проблемам, был Джон Р. Мэз, который критиковал целенаправленный, индетерминистский подход в применении к гомеостасису и антидуалистическую аргументацию. Уместность философии Джона Андерсона «к современным психологическим проблемам» Фереди объясняет особенностью андерсонианизма - ее тщательной антидуалистической позицией. Философия Андерсона, особенно в ее критических аспектах, остается мощным стимулом для современников при осуждении тезисов релятивистов.

В теории ценности немного было высокопрофессиональных отечественных работ, хотя имелись убедительные вклады австралийских философов в международные дискуссии, и Питер Синджер известен вне философских кругов его теоретизированием по оппозиции «святости человеческой жизни» перспективам в биоэтике. Общий тон современной австралийской философии остается решительно «аналитическим», хотя имеется существенный интерес меньшинства к «континентальной» философии и некоторые усилия достигнуть урегулирования между ними. Еще одна особенность философии на зеленом континенте конца ХХ в. – это усиление роли женщин в философии и развитие феминистской философии, хотя многие находят «континентальный» способ благоприятным для их подхода, имеется ввиду их «аналитическая» зависимость. Другой важный акцент был сделан на философии окружающей среды, которая включает традиционный интерес к метафизике, но с меньшим редуктивизмом, чем было характерно для господствующей тенденции.

История становления академической философии

Академическая философия, как основание почти всей современной философии, эффективно начала австралийскую жизнь в Мельбурне, где первый лектор по логике был назначен в университет Мельбурна в 1881. Назначенец был шотландский журналист, Генри Лаури, который впоследствии (1886) стал первым профессором философии в стране. До Лаури, некоторая логическая и политическая теория преподавалась в Мельбурне устрашающим В.Херном, экстраординарным математиком с международной академической репутацией, который также преподавал в различные времена английский язык, древнюю и современную историю, политическую экономию и классическую литературу, перед тем как стать первым деканом факультета права университета. В Сиднее логика преподавалась наряду с классической философией. Хотя университет основан в 1850 г., лекции по философии начали читать только в 1888 г.. Имелись небольшие кафедры по английскому языку и литературе, и моральной философии, образованные ранее в университете Аделаиды, но первые жители континента не имели никаких философских предпочтений. Они стали вырисовываться в 1894 г. с назначения одаренного, его мало упоминают, Уильяма Митчелла, который читал престижные Гиффордовские Лекции в Абердине в 1924-6 гг., позже изданные как «The Place of Minds in the World». Митчелл (позднее Сэр Уильям) был заметной общественной фигурой на Юге Австралия, где он был вице-канцлером университета в течение двадцати шести лет и канцлером - шесть. Он умер в 1962 в возрасте 101 и в свои девяносто был способен к энергичным обменам с одним из его молодых преемников кафедры философии Смартом .

И Лаури, и Митчелл были шотландцами, и шотландское влияние в созидательные годы австралийской философии даже более заметно, чем известное влияние на австралийские университеты вообще. В Сиднее, шотландское влияние было значимым в Университете Глазго, который произвел первого лектора по философии (1888) и затем Challis профессора Mental and Moral Philosophy (1890), которым был Фрэнсис Андерсон. Подобно Митчеллу, Ф. Андерсон был позже кавалером одного из высших британских орденов, но больше за его услуги в образовании, чем философии. Приблизительно тридцатью семью годами после назначения Андерсона на кафедру, другой Андерсон – Джон, прибыл из Глазго (через Кардиф и Эдинбург) как третий и наиболее известный представитель кафедры.

Философия в Австралии в последнее годы девятнадцатого столетия имела небольшое воздействие на остальную часть мира и незначительное воздействие на интеллектуальную или социальную жизнь страны. Философ идеалист США, Джосайя Ройс, взял отпуск в Гарварде, чтобы приплыть к Антиподам в 1887, ища восстановление от депрессии во встречах на этой земле. Восторг от встреч и посещения Австралии и Новой Зеландии способствовал его выздоровлению. После возвращения в США он эмоционально написал о своих впечатлениях, но не сделал никаких комментарий относительно неоперившегося состояния академической философии или университетской жизни вообще. В политической философии Ройс был коммунитаристом и он сравнивал природу отношений австралийских сообществ с индивидуализмом США. Не имея никакого контакта с академическими философами, он ознакомился с некоторыми влиятельными политическими деятелями и был очень увлечен философской перспективой и государственной деятельностью викторианского политического деятеля Альфреда Деакина (Alfred Deakin), который, по сути, был одним из «отцов – основателей» Объединенного содружества наций, и, в конечном счете, вторым Премьер-министром Австралии. Ройс описал Деакина как «любителя метафизики» и продолжал переписываться с ним после возвращения в США. Деакин, кажется, черпал собственное философское вдохновение из заграницы. В любом случае, никакие австралийские философы не участвовали в теоретических дискуссиях в 1900 г. относительно Федерации или формы Австралийской Конституции. Это, видимо, сказалось и на документе, который вышел, по словам Армстронга, прозаически - юридическим и невдохновляющим по отношению к высоко философски ориентируемой американской конституции. И, тем не менее, это был революционный документ, указывающий на достижение мирного развития на пути к независимости Австралии.

Ранние влияния

С полным основанием можно сказать, что в двадцатом столетии австралийская философия была преобладающе идеалистической в ориентации, эклектичной по форме и вдохновленная иностранными моделями по содержанию. Шотландское происхождение гарантировало влияние шотландской мысли, но время шотландской школы Здравого смысла было в прошлом. Хотя, заметим, философия начала преподаваться серьезно в Австралии Сэром Уильямом Хамилтоном, пытающимся с неокантианских позиций исправить Томаса Рида, и идеализм A.С. Прингл Паттисона, и преобладала, скорее чем энергичная, реалистическая, несколько аристотелианская разработка философии здравого смысла Рида. Столетием ранее Рид имел мощное влияние на развитие американской философии, влияние, которое вносило вклад в рост отчетливо национального стиля философии в форме прагматизма. В Австралии, однако, начальное шотландское влияние не имело такого влияния. Митчелл оставил проницательные философские наблюдения и развивал оригинальную и, до некоторой степени, общеизвестную версию идеализма, но невзрачность его мысли не дала плодотворных ростков. Лаури был способным преподавателем, но не имел никакой отличительной философии, чтобы передавать своим ученикам. Фрэнсис Андерсон был известен образовательными реформами скорее, чем философскими новшествами.

Помимо шотландского влияния, свою роль в становлении и развитии философии в Австралии сыграли, конечно, Гегель, затем Бергсон, Гуссерль и Эйкен. Последние своими концепциями проявились в преемнике Лаури в Мельбурне, Бойсе Гибсоне. Старший Гибсон заведовал кафедрой с 1911 до 1935, а его сын, Александр, с 1935 до 1965. Старший Гибсон учился в Европе, в Иене, где господствовал в то время фихтеанец Рудольф Эйкен, пытавшийся создать концепцию метафизики духа. Позже, он посещал семинары Гуссерля и перевел одну из его книг. Любопытно для истории мысли, что Эйкен так повлиял на старшего Бойса Гибсона в Иене, когда в этом же самом университете в то время был философ, оказавший огромное влияние на современную аналитическую философию. Речь идет о Готтлобе Фреге, который работал на кафедре математики и не был известен в то время как философ. Тогда как пользу для развития австралийской философии принес Фреге, скорее, чем Эйкен Мельбурну. С другой стороны, Гибсон имел подготовку по математике и был соавтором учебника по логике, но видимо ничего не знал о реализме Фреге, а больше сочувствовал персональному идеализму Эйкена, отстаивающей религиозную «жизненную систему», в которой живым центром всех духовных явлений утверждается личностное существо, а духовная жизнь пронизана «субстанциальным» нравственным началом.

Идеализм, считалось, поддерживал христианство и акцентировал значение религиозной веры среди ранних австралийских философов. Этот акцент был и метафизическим, и моральным. В то время дискутировался вопрос: может ли вера пережить столкновение с наукой и, даже более точно, может ли этика пережить упадок религии. Ответ - тяжело, но метафизический интерес останется. Опора на метафизику - одна из наиболее отличительных особенностей австралийской философской традиции, которая к тому же получила одно из наиболее поразительных проявлений в работе экспатрианта австралийца, Самюэля Александера.

Александер родился в Сиднее в 1859, учился в Университете Мельбурна перед тем, как уехать из Австралии, чтобы продолжить обучение в Оксфорде. Он был избран профессором философии в Манчестере в 1893, работал в Оксфорде и Кембридже. Во время первой Мировой войны он дал Гиффордовские лекции, изданные затем как «Space, time and deity» (1920). Работа Александера очаровательна - смешение старого и нового. Она традиционно стремилась к крупномасштабному метафизическому видению, обязательство, которое скоро начало бы казаться устаревшим, но оно было определенно реалистическим в его движении против идеализма. Его трактовка «пространства-времени» представляет бесконечную и непрерывную целостность всех субстанций, существующих до всех субстанций и являющееся материалом, из которого «конструируется материя и все вещи». Многообразие мира возникает из этого «пространства-времени» согласно внезапных скачков – эмердженций. Правда, у него не достало аргументов для объяснения становления мира, что привело его к теистическим выводам. Его моральная философия была также явно метафизической и необычной (Moral order and progress; an analysis of ethical conception, 1899). Несмотря на его рождение и воспитание, Александер может рассматриваться периферийным австралийским философом, ибо его философская карьера получила разрешение в Англии, тогда как его способ размышления имел мощное влияние в Австралии через Джона Андерсона и, в меньшей степени, через второго Бойса Гибсона. Андерсон усвоил от него оппозицию идеализму в любой форме, решительный реализм, акцент на пространство-время и категории действительности при строгой систематизации мысли. Гибсон больше акцентировал на значении религиозного опыта. Как считают австралийские исследователи, влияние Александера на Австралийскую философию было не только абстрактно интеллектуальным - он был в комитетах по выбору обеих Гибсонов и кажется, видна его рука в назначении Андерсона.

Особенностями реализма Джона Андерсона

Как систематически мыслящий философ, он считал, что в мире постоянно взаимодействуют ситуации в пространстве и времени. Сознание, знание, нравственность, образование, общество, были не более чем эмпирическими реальностями, пространственно-временной реальности. Социальная жизнь рассматривалась им как постоянное взаимодействие различных социальных движений в разнообразных, зачастую непримиримых, образов жизни. Когда Андерсон прибыл в Австралию, (Андерсон приехал в Сидней из Эдинбурга, вскоре после всеобщей забастовки 1926 г., которую он оценил как справедливую), его политическая позиция была открыто радикальной. Он поддерживал большевистскую версию марксизма, Австралийскую коммунистическую партию (он даже выступал в качестве советника ЦК и писал в их журналы, иногда под литературным псевдонимом). Это было причиной скандала и в университете, и в городе. Но он никогда не подчинял его собственные политические и философские решения коммунизму. И удивительно, что среди ранних левых интеллектуалов во всем мире, в 30-е годы он стал критиком сталинизма. В ближайшие несколько лет он стал троцкистом, но к концу тридцатых стал резким критиком революционного социализма, как одной из величайших иллюзий, которые он видел. Главная озабоченность Андерсона была связана с возможностью построения социализма. Сначала Андерсон утверждал, что социализм был не только возможен и желателен, но и неизбежен. Затем он все более и более в нем разочаровывается: вначале картиной «фактического социализма» в Советском Союзе, затем в связи с утверждением Троцкого, что «диктатура Коммунистической партии пролетариата» могла быть временной договоренностью с марксистской философской структурой, подкрепляющей социалистическую практику. Оставив авторитарные формы социализма, он стал тем, что будут сегодня называть либертарианцем и противником всех форм авторитаризма. Иногда он описывал себя как анархиста но, после 1930-ых, он отбросил его более ранний политический идеализм. Он был всегда критическим к элементам марксистской мысли (особенно к ее диалектике). С другой стороны, он никогда не стал консервативным ортодоксом. Свобода в целом и академическая свобода, в частности, всегда будет, по его мнению, вести «опасную и воинственную жизнь». В конечном итоге от сталинизма он повернул к некоторой разновидности либерально - консервативной политической позиции.

Он основал эмпирический брэнд философии, известной как «сиднейский реализм». Его продвижение по службе «свободной мысли» по всем предметам, включая политику и этику, было спорно и принесло ему постоянный конфликт с величественным сенатом университета. По его мнению, приемлемая философия должна иметь существенный «размах», быть критичной и способной к формовке идей в каждом аспекте интеллекта и общества. Этот настрой способствовал обучению поколения влиятельных мыслителей и активистов в особом духе и на специфических принципах - «андерсонианство», некоторые из них помогли выдвинуть Сидней на первый план международной «сексуальной революции» 1960-ых годов. Ссылки на Андерсона и здесь уместны, ибо он говорил, что «свобода в любви - условие других свобод», поскольку философ критикует подчинение сексуального удовольствия воспроизводству.

Курсы лекций, которые читал Андерсон, всегда включали какое-то серьезное разоблачение и критический анализ. В этом он напоминал «мастеров подозрения» («masters of suspicion»): Маркса, Фрейда и Ницше. Интересен и факт сравнения Андерсона с Гераклитом, который достиг подлинного видения вещи. Фрагмент Гераклита как бы подытоживает вкратце метафизику Андерсона: «Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий». Эти «меры» были истолкованы Андерсоном как «методы работы» вещей, их имманентные законы.

Для многих социальные взгляды Андерсона представляют наибольший интерес. Для Армстронга это была метафизика. Позиция, что нет ничего более существующего, чем пространственно временная система, вряд ли необычная точка зрения. Для иррелигиозной личности это не более, чем здравый смысл. Тем не менее, Андерсон, будучи философом, необходимо стоит перед двумя путями: не только отвергать всякого рода божество, но и объективные сущности, постулированные многими философами со времени Платона вплоть до сегодняшнего дня. Кроме того, как мыслитель, поддерживающий традиционную философию, Андерсон не собирается покидать пространство-время, но хотел бы высказать особое мнение о ее наиболее абстрактной структуре.

Он утверждал, что реальность имеет пропозициональную структуру. Под этим он не имел в виду ничего идеального и ничего лингвистического. Возможно, его идею лучше бы поняли сегодня, сказав, что для него мир - это мир фактов, скорее, чем мир вещей. Здесь он в чем-то согласен с логическим атомизмом Рассела и Трактата Витгенштейна. Он отверг атомизм в пользу доктрины бесконечной сложности вещей, и он никогда не понимал «позднего» Виттгенштейна, язвительно высказываясь относительно «лингвистического поворота». Сходства между его онтологическими взглядами и доктринами Трактата были указаны Дугласом Гаскингом в статье, опубликованной в 1949 г. «Состояние дел» Армстронга, по его словам, прямо происходят от пропозиционального взгляда Андерсона на реальность.

Андерсон никогда не признавал новую логику Рассела, но искал возможности, чтобы показать, что все предложения подпадают под аристотелевские «четыре формы» субъектно-предикатных пропозиций. Это вело к неприятности с отношениями, чью реальность Андерсон больше всего поддерживал, но они должны были тайком вводить в четыре формы, как родственных свойств. Подобная позиция была основой разработки им своеобразной теории категорий, развивающей Самуэля Александера, который отстаивал реалистическую трактовку пространства, времени и категорий бытия, толкающих его на антисубъективистскую трансформацию Канта. На Андерсона повлияли Гиффордовские лекции Александера, которые он слышал, но порождающее, не трансцендентное божество Александера он отверг, восприняв его идею категорий. Суждение (логическая природа вещей) очень важно в метафизике Андерсона, и он думал, что рассмотрение различных особенностей суждения могло показать то, какие категории мы должны принять Идея Александера, которую воспринял Андерсон, представляла пространство, время и категории не как формы опыта, но как формы бытия. Это было реалистическое описание этих объектов и разъяснение, как они вместе оставались целым, что давало одну реалистическую метафизику, реалистическую онтологию, реалистическую теорию общей природы бытия.

Его собственная система насчитывала тринадцать категорий, которые включают тождественность, различие, существование, качество, отношение, число, количество, интенсивность и каузальность - все связанные с формой пропозиции. Продиктованные лекции Андерсона по Александеру существуют, но никогда не были опубликованы при его жизни. По всей видимости они получат больше внимания сейчас, поскольку идея эмпирической метафизики вернулась на философскую повестку дня и снова становится интересной для исследователей. В значительной степени все особенности его творческой мысли того времени были представлены в этих лекциях.

Особенностями реализма Андерсона была отчетливая эмоциональная аргументативность и критика, что было отлично от стилей философии, доминировавших в Оксфорде и Кембридже в 1920 - 1950-ых гг. и враждебных большей частью к систематической, конструктивной метафизике. Поэтому, не случайно, как сам Андерсон, так и круг его учеников, термин «критика» использовали в качестве мантры.

Кроме того, система обеспечивала всесторонний инструмент для разрушения обычной мудрости дня - религиозной, политической, моральной. Дополнительную остроту обеспечивал специальный словарь, который часто использовал знакомый философский жаргон в незнакомом смысле. Было важно быть «эмпириком», но не верить в «чувственные данные» или идеи; «дуалистические» ошибки изобиловали вне философии сознания и были совершены при рассуждении о вере. Часто участники обсуждений редко понимали термины споров. По отношению к Андерсону отмечалась своего рода религиозная, даже сектантская авторитарность его присутствия, его кампаний и многих из его последователей, ведущей к комбинации освобождения и порабощения, производимое его влиянием. Как писал поэт Джеймс Макаулей (James McAuley): «Андесон имел ответ на каждый мыслимый вопрос. Это было «Нет».

Дэвид Стоув, который впитал влияние Андерсона, но отклонил андерсонианизм и развивал его собственную независимую, высоко полемическую философскую позицию, однажды отметил: «полномочия отказа Андерсона от мысли были просто безграничными, а его теория была «крайне алогической». Его убеждение в правоте своей позиции сказывалось и на достижениях современной математической логики, которую Андерсон, отбрасывал с презрением. Его логика была основана на традиционной силлогистической, изобретательно приспособленной, чтобы иметь дело с очевидными ее дефицитами, и имела почти мистически метафизическую твердость относительно их. Суждения, с которыми она имела дело, не были идеи или лингвистические наработки, или математические формулы, а непосредственно реальные государственные дела. Предполагающий иное должен был совершить кардинальный грех против строгого реализма Андерсона, предлагая посредников между мыслителями и фактами, которые они рассматривали. Для Андерсона те вопросы, которые существенны для многих современных философов относительно роли концептуальных схем в понимании действительности, не были проблемами. Вещи, ситуации, процессы существовали в пространстве-времени, и обсуждение должно проявить внимание к определению истины таких вопросов.

Андерсон не выражал беспокойства относительно его мирского успеха или академического продвижения, и осуждал несомненные факты защиты прав потребителей и приверженности прогрессу. Он написал весьма много, но издал мало в главных международных журналах, и некоторые из его наиболее важных работ были опубликованы в малоизвестных журналах. Международная репутация Андерсона среди профессиональных философов небольшая, потому что он издавался почти исключительно в австралийских журналах. Ранее он показал, что философские источники позиции Андерсона лежат в ранних реалистических концепциях У.Джеймса, У.Т. Марвина, Р.Б. Перри, и что наиболее важно, С. Александера.

Андерсон вдохновлялся древними греками, особенно Гераклитом, и восхищался объективным отношением досократиков, которое он противопоставлял антропоцентрическим, субъективным беспокойствам пост – картезианской философии. Гегель уважался за возможности его мысли. Дж.Мур, Рассел и Александер были достаточно критически адаптированы. Среди тех, кто так или иначе повлиял на его мысль, кроме названных, были Сорель, Хилари Беллок и Джеймс Бурнхэм. Он осудил Оксфордский реализм Вилсона (Cook Wilson), потому что философия - всегда скептическая, критическая, но никогда не может претендовать на моральное руководство.

Защита академической свободы

Как профессор кафедры Challis философии Сиднейского университета, Андерсон был непримиримым борцом за принципы академической свободы от авторитарного вмешательства. «Моя оппозиция идеализму в философии, - писал он, - тесно связана с моей оппозицией капитализму». Андерсон порицался Сенатом Сиднейского университета в 1931 после критики роли военных памятных дат в освящении войны. В 1943 он порицался Парламентом Нового Южного Уэльса после его утверждения, что религия не должна иметь никакого места в школах. Он основал и был президентом Сиднейского университетского Общества свободной мысли (Freethought Society), которое работало с 1931 до 1951 гг.

Сенат университета, признавая, что он не может уволить профессора Challis, стремился уменьшить влияние Андерсона, создав новую кафедру «Моральной и политической философии», на которую был назначен Алан Стоут. Но эта тактика дала осечку, когда Стоут немедленно признал гений Андерсона и стал одним из его самых устойчивых поклонников. Результат состоял в том, что Сидней получил второго престижного и представительного философа.

Андерсон был человеком, который устанавливал повестку дня, и устанавливал тон интеллектуального обсуждения философских проблем в Сиднее. Андерсон, как и Делез, редкие среди философов, у которых их работа, кажется, немедленно полезной, чтобы думать о времени и пространстве каждодневной жизни. Оба были общественными деятелями, а их исследования использовались специалистами во многих областях гуманитарного знания. Возможно, это связано с тем, что и Андерсон, и Делез формовали понятия из потока времени, а не из идеальной сетки пространства категорий. Вот почему интерес Андерсона к Марксу и Фрейду не был полностью необычен для того времени; то, что он сделал с их работами, было несвоевременно. Андерсон видел в обоих авторах позитивный процесс прорыва новаторских концепций в объединенный и рациональный порядок общества и разума. Не устраивало же его в обеих доктринах, как и другое поколение западной мысли, новые фантазии, которыми они способствовали социальному или психическому лечению конфликта - на баррикадах или на кушетке. В этом он служит любопытным прототипом радикального перечитывания Маркса и Фрейда, которое Делез предпринял после неудачи Парижского восстания мая 1968. Делез и Андерсон оба отводят специфические роли эстетике в сохранении канала, открытого для разнообразия вещей и событий. Андерсон был сторонником работ Джеймса Джойса, в то время, когда Улисс был фактически запрещен в Австралии. В его известном эссе 1941 г. Андерсон утверждает, что есть «интересная параллель между литературной и политической цензурой». По словам Андерсона, «цензура «изготавливает очевидность» социальной солидарности».

Как преданный эмпирик, Андерсон утверждал, что есть только одно царство «бытия», и оно может быть лучше всего понято через науку и натуралистическую философию. Он считал, что нет никакого сверхъественного бога и что нет никаких ненатуральных царств, наподобие тех, которые отстаивал Платон. Он отрицал, что знание может быть получено иными средствами кроме описаний фактов, и любой веры, что откровение или мистика могли быть источниками получения истины. По его мнению, традиционные христианские понятия добра и зла были предназначены только для рабов. Для Андерсона, термин «хороший» был действителен, когда он применялся к объективным человеческим действиям, которые были свободными, критическими и творческими. Субъективных заявлений нужно избегать или квалифицировать их, как вводящие в заблуждение. Не удивительно, что влияние Андерсона было и обширно, и спорно, поскольку он постоянно исследовал и бесстрашно критиковал освященные верования и учреждения.

В последние годы его карьеры, 1950-ые, Андерсон отстаивал более консервативные представления. Он прервал контакт с прежними учениками, которые сформировали Либертарианское Общество, и никогда не связывался с богемой «Удара», которые обычно хвалили его. После отставки в 1958 и до его смерти в 1962, он ежедневно занимался исследованиями, продолжая работу и пересматривая ранние тексты. Среди его последних публикаций был Classicism (1960), Empiricism and Logic (1962) и Relational Arguments (1962).

Хотя Андерсон проповедовал критический тон в исследованиях, он был очень нетерпимым к критике, когда она была направлена против его мнения, особенно в его департаменте и от его собственных студентов. Что Андерсон действительно хотел людям принести, признавал он это сам или нет, было одно - хорошо овладеть его учением и признать его собственную позицию. Андерсонианцами были те, кто почти все усвоил из его наследия. Имея силу ума, или характера, или даже просто строптивость, учась у Андерсона можно получить прекрасное образование. Джон Пассмор, Джон Маки, Дэвид Стоув, Юджин Каменка и Дэвид Армстронг - все могли бы подтвердить это. Некоторые из его учеников не пошли далее подражательных выступлений в академической философии, другие стали важными вкладчиками в философию на австралийской и мировой сцене. Джон Пассмор, Дэвид Армстронг, Джон Маки и Юджин Каменка все выразил ощущение задолженности Андерсону и, хотя его система фактически умерла с ним, влияние может быть замечено в некоторых из их характерных представлений. В других академических областях, например, в искусстве, люди на которых повлиял Андерсон, имели поразительное воздействие на Австралийскую жизнь, особенно в Новом Южном Уэльсе и Канберре. Два самых прекрасных поэта Австралии, Джеймс Макаулей и Алек Хоуп (James McAuley и Alec Hope), были студентами Андерсона и отстаивали в печати почтительное философское противоречие с их наставником относительно моральной философии. Типичные андерсонианские установки остались с ними, как со многими журналистами, адвокатами, судьями и государственными служащими.

Фрэнклин настаивает, что Джон Андерсон был большой философ, который передавал его незаинтересованную любовь к философии любому, кого он учил. Но этика не должна быть изолирована от метафизики. Это - неотъемлемая часть вселенной, которая является предметом философа и неотъемлемой частью логики Андерсона. В любом случае, Андерсон был решительным моралистом вольнодумного разнообразия. Каково было его моральное влияние? Как пишет Фрэнклин, это «более темная сторона андерсонианства». Так Андерсон в 1937 г. назначил первого преподавателя женщину по философии в Австралии. Это была Элен Фоулер, которая прошла в своем развитии от сиднейского реализма до римского католицизма: она больше не могла терпеть андерсонианское издевательство над логикой.

Свободная мысль и сиднейские либертарианцы

Настойчивость Андерсона на непрерывное исследование и критику стала центральной в интеллектуальных принципах Либертарианского Общества университета (Libertarian Society - Общество борцов за свободу), которое вытеснило Общество свободной мысли в начале 1950-ых и обеспечило философскую платформу для намного более широкой субкультуры, известной как «Удар» («the Push«) в 1960-ых. Он был защитником свободы слова и критиковал запрещения австралийского правительства на определенные политические публикации еще в 1928г. Мыслитель защищал религиозные и сексуальные свободы и свободное обсуждение проблем в эру, когда упоминание о табу обычно приводило к сердитому общественному осуждению видными моралистами. Цель общества состояла в том, чтобы «провести расследование областей политического, сексуального и религиозного авторитаризма». Либертарианцы порывали с традиционализмом как актом воли. В письмах фрейдиста Вильгельма Рейха они увидели непосредственную связь между сексуальностью и властью (опередив Фуко), которую и критиковали. Либертарианцы отказались и от догматической стороны андерсонианизма и странного соединения учителем квиетизма и реакции в практическом действии.

Либертарианство было существенно обязано реалистичной философии Джона Андерсона, что любое отклонение от последнего оставило бы либертарианцев без каких-либо причин или рациональных аргументов в пользу того, что они говорят и делают. Без андерсонианского фундаментализма либертарианцы были бы интеллектуально голыми. Эмпиризм может быть рациональным основанием для либертарианских действий, но он не обеспечивает рациональное основание фактических или теоретических верований либертарианцев Существенная вещь - психологическое и моральное воздействие реалистичной философии на индивидуальных либертарианцев.

«Удар» был группой представителей богемы, писателей и художников, которые «откармливали на убой идеи Либертарианского Общества университета». Оно приспособило философию Андерсона (или исказило ее, как он думал) для продвижения образа жизни, сосредоточенного на сексе, напитках, наркотиках и азартных играх. Это «братство среднего класса отчаянных, журналистов, уволенных преподавателей, игроков и неудавшихся поэтов, и их доктрин». Как считал Барри Хумфрис, главный источник привлекательности «Удара» был прост - это был остров волнения в море тупоумия. «Удар» не был столь увлечен распространением утопических иллюзий, но более молодые участники начали поддаваться глупому предположению, что реальное изменение могло бы быть возможно. Так практика критического размышления - и критического питья - формирует своего рода этическую практику жизни, своеобразную «технику я».

Факультет искусства и кафедры философии и социологии были центрами активности. Философия добавила традицию непримиримости по основным принципам. Уол Сучтинг (Wal Suchting), марксистский лектор философии, который стал главным лидером волнения в Сиднее, утверждал, что на основные проблемы - болезнь буржуазной культуры, формы возможных альтернатив, стратегий и тактики – слабый голос аналитической философии никаких ответов не давал. Тогда как на расширение сознания и воображения молодежи 70-х работали концепции Маркса и Мао, психоделики и наркотики.

В Сиднее Уол Сучтинг и Майкл Девитт предложили в 1972 и 1973 гг. курсы по марксизму - ленинизму. План курсов включал упоминание об идеях Сталина, Хошимина, Mao и Че Гевары. Армстронг как заведующий соглашался на некое обучение идеям Маркса. Проблемы марксизма, демократизация кафедр и «академические свободы», таким образом, работали в унисон. Кит Кэмпбэл отстаивал примирительный стиль, при условии, что победители и побежденные, должны будут продолжить жить и сотрудничать. К этому времени появился феминизм как организованная сила и стал требовать место в университетских курсах. Отчетливо Либертарианский голос в феминизме 1970-ых принадлежит Джермине Грир. В начале 1973 г. два аспиранта, Жан Кертойс и Лиз Джака, предложили курс о «политике сексуального притеснения». После различных переговоров и запросов, администрация согласилась на курс, под более умеренным названием. К этому времени уже появились противоречия между феминистами и неисправимыми марксистами, которые расценили феминизм просто как предлог для другой борьбы за демократизацию и самоуправление. В философии главным гуру был признан Луи Альтюссер, автор «За Маркса» (1965), «Читать «Капитал» (1965), «Ленин и философия» (1969). Однако, пришло время идти дальше. Было еще много гуру, особенно французских авторов, которые объединили марксизм, феминизм и психоанализ и в 80-90-е годы оказали существенное влияние на астралийскую философию - Фуко, Иригэри, Лакан, Деррида, Лиотар, Бодрийяр, Делез и другие.

Мельбурнское витгенштейнианство

Если в Сиднее доминировали реалисты, то в Мельбурне - витгенштейнианцы, которые оказали влияние и на философию в Канберре. Влияние идеализма здесь можно проследить в диапазоне мыслителей от В. У.Г. Чайлда до Г.В. Эватта. Зародышевой фигурой здесь был англичанин Джордж Поль, который был в Мельбурнском университете в годы второй мировой войны, а затем вернулся в Англию. Он то и представил философию Витгенштейна, учеником которого он был в Мельбурнский университет. Хотя этот период был относительно коротким, его влияние в это время было огромным, и не только внутри философского департамента, но и на весь факультет искусств. Так возникло историческое соперничество между Сиднеем и Мельбурном, между андерсонианизмом и витгенштейнианством. В 1940 г. в департаменте работал витгенштейнианец Алан Донаган, который вскоре стал спорить с группой иммигрантов из Центральной Европы.

Влияние Поля живет в Мельбурне, например, у А.К. («Камо») Джексона, отца Фрэнка Джексона. Но влияние Виттгенштейна также было обеспечено прибытием в 1948 другого англичанина, и ученика мастера, Дугласа Гаскинга, который провел всю оставшуюся жизнь в Мельбурне. Гаскинг во всех его лекциях и его сравнительно небольшом числе публикаций искал и добился общей ясности. Наиболее важные его работы были собраны в книге Язык, логика и причинность (1996). Его мысли развивались в течение многих лет. Так под влиянием Куайна и Дэвидсона он стал симпатизировать «австралийскому материализму».

В Мельбурне влияние Андерсона было минимальным, ибо Мельбурн стал заставой новой философской революции, связанной частично с логическим позитивизмом и более знаменательно - с поздним Витгенштейном. Поль же не только принес новую философию в Австралию, но и имел огромное влияние на развитие других дисциплин в университете Мельбурна, особенно истории. Витгенштейнианская традиция, установленная в Мельбурне, вначале имела несколько позитивистский аромат, но позже под воздействием Оксфордской философии и прибытия интеллектуалов беженцев из континентальной Европы, многие из которых были нелепо высланы из Великобритании и интернированы в Австралию во время войны, она стала откровенно витгенштейнианской. В 1950-ых годах Мельбурнский департамент по философии включал множество лекторов, как иностранного происхождения, так и местного масштаба обучения, которые позже уехали, чтобы исследовать философию за границей. Здесь можно привести такие известные имена как W.D. Falk, Kurt Baier, Алан Донаган, Брайен O'Shaughnessy, Поль Едвардс, Майкл Скривен и Джордж Шлесингер. Так была установлена тенденция обмена кадрами - Джон Маки, Дженни Теичман, Майкл Девитт, Марк Джонстон, Майкл Стокер и Майкл Тулей прибыли в Австралию из Северной Америки для долгого пребывания, а затем возвращения в США.

Принимая во внимание, что андерсонианский Сидней был узко реалистическим и высокомерным из-за неких достижений на арене международной философии, Мельбурн стоял за более космополитический и современный подход. Он также оказал гостеприимство разнообразию перспектив и профессионалов, проблемно-ориентированному подходу к предмету, что Андерсон отклонял как «эклектику». Влияние Витгенштейна было сильным, но не подавляющим, и действительно многие из лучше всего известных изданий департамента того периода, типа McCloskey, Baier, Donagan и Charlesworth не были в абсолютном смысле витгенштейнцами. Дуглас Гаскинг следовал за Бойсом Гибсоном на Мельбурнской кафедре в 1966 г. и Мельбурнский департамент остался мало метафизически ориентируемым, чем другие кафедры в стране или в только что организованные кафедры философии в Мельбурне. Быстрое расширение университетского образования в Австралии с 1960-ых устранило господство и оппозицию философских школ Сиднея и Мельбурна. В настоящее время философия представляет главным образом гегельянский синтез метафизического интереса, полученного из Сиднея, и интернационалистского «аналитического» профессионализма, взятого из Мельбурна.

Австралийский материализм

Эта программа, возможно, самый отличительный аспект австралийской философии, которая стремится понять и объяснять действительность исключительно в пределах структуры естественных наук. Важной частью этой программы была версия материалистической теории сознания (mind), теперь широко принятой теории идентичности сознание-мозг (mind-brain identity theory), которая была первоначально развита, учившихся у Райля, Плэйсом и Смартом в Аделаиде прежде, чем она была представлена Армстронгом в Сиднее в конце 1960-ых.

Начиная с конца 1950-ых, метафизический поток в Австралийской философии был наводнен сначала «австралийским материализмом», а затем версиями метафизического реализма. Также имелся постоянный интерес к онтологии пространства и времени. «Научный материализм» в своих истоках обнаруживает аналитический бихевиоризм Г.Райля, и логический позитивизм Г.Фейгла, концепции У.Селларса, направленные на разрешение «картезианского софизма» (высказываний о ментальных и телесных явлениях) и соотношения духовного и телесного. В начале пятидесятых годов австралийская философия испытывает сильное влияние Джека Смарта. Он приехал в 1950 году. Будучи аспирантом в Оксфорде, он имел поддержку Гилберта Райля (редактора влиятельного журнала Maind с 1948 г.) и считал себя его учеником, и, в частности, принял философию сознания Райля, как она изложена в The Concept of Mind. Не скрывая своих антифилософских настроений в отношении понятия «разум», постулируя необходимость психологического и физиологического анализа сознания, Райль полагает, что современные данные о природе деятельности мозга позволяют перестать рассматривать «разум» как монополию философского мышления. «Разумные» процедуры, по Райлу, непосредственно выражают работу разума, тогда как «интеллектуальные» процедуры предпосылают ей «сущностные» предикаты. Декартовскую теорию он рассматривал как дуализм «разума» и «тела». Сознание он считает мифом, конструированным из существующих ментальных процессов, которые преходящи и не-сознательны. Чувственные данные относятся к «ментальной сфере» и не совпадают с физическим объектом. Смарт, в чем-то следуя Райлу, в Аделаиде развивал материалистическую версию сознания, которая была принята и затем развита Армстронгом, сначала в Мельбурне и позже, в Сиднее, когда он стал заведующим кафедрой в 1964. Книга Армстронга, A Materialist Theory of the Mind (1968), стала некоей библией для материалистической школы. Она представляла на обсуждение точку зрения, что «сознание является мозгом» и защищала ее от разнообразных возражений. Ментальные состояния им признавались как «состояниями человека, которые единственно определяются в терминах объектом или ситуаций, вызывающих данные состояния». Имелись различия акцента и формулировки среди австралийских материалистов, как обнаруживались и подобия между их подходами и таковыми философов - физикалистов и материалистов в Англии и США.

Департамент Смарта должен был охватывать как философию, так и психологию. Ответственным за психологию он назначил Уллина Плэйса, хорошо известного в онтологии. Он также был в Оксфорде и слушал курс по философии, психологии и физиологии. Он был рекомендован Смарту Брайаном Фарреллом, автором замечательной статьи «Опыт». Смарт предлагает нейтралитет психического дискурса. Плэйс становится основателем экспериментальной психологии в Аделаиде, но огромный вклад он сделал, конечно, в философии сознания.

Другое назначение, которое Смарту удалось сделать в то время было очень важным. Это было назначение американца C.B. «Чарли» Мартина, который был учеником Джона Уиздома в Кембридже. Уиздом, следуя Дьюи и Фрейду, считал философа поэтом и психоаналитиком, а философские проблемы видел парадоксами, берущими начало в бессознательном. Лингвистическая философия в его понимании сближается с психоанализом. Однако подобная «описательность» ведет к эпистемологическому анализу. Неудивительно, что Мартин быстро разочаровался в витгенштейнианской философии и его заботой стала онтологическая проблема, которая была важна в Аделаиде, да и на философской арене Австралии. Мартин представил в Австралии концепцию создания истин. Он впервые применил важные находки философии сознания Райля – контрфактуальное и диспозициональные истины о поведении.

В Аделаиде, Плэйс, как и Smart, начал с Райлеанского бихевиоризма. Но существование внутренних психических процессов ему представляется бесспорным. В то же время, аргументы для физикалистского описания мира, в том числе психического, как весьма сильное на научных основаниях. Так он пришел к теории идентичности - идентификации психических процессов с чисто физическими процессами в мозге. Значительная часть проблемы возникает потому, что статья Плэйса была опубликована в 1956 г. в British Journal of Psychology, а статья Смарта только в 1959 года, но в Philosophical Review. Позднее обе статьи стали публиковать в антологиях, и представление о направлении влияния стало немного размытым.

Мартин не был, видимо, откровенным Райлианцем, но он слишком стремится противостоять взглядам Плэйса. Плэйс вернулся в Англию в 1956 и вряд ли был когда-либо в Австралии снова, но он представляет собой один из важных эпизодов в философии Австралии.

Материализм и реализм в Австралии не мыслим без Дэвида Армстронга, который занимается классическими философскими вопросами и рассматривает их в классической манере. Так, отстаивая некоторую гипотезу о мире, он утверждает, что в мире «нет ничего, кроме конкретных сущностей, обладающих свойствами и связанных друг с другом», мир образует единую пространственно-временную систему, и ему можно дать — здесь, правда, Армстронг немного сомневается — полное описание «с помощью законченной физической теории». Подобная гипотеза порождает ряд возражений. Одни утверждают, что мир, который мы действительно постигаем, состоит, из обособленных элементов — идей, чувственных данных или восприятий. Другие - мир содержит в себе сознания, не существующие в пространстве и времени, и свойства в виде вторичных качеств, о которых умалчивает наука. Мнения нельзя должным образом анализировать в терминах свойств или отношений, а свойствам не отводится никакой роли в точном описании мира. Армстронг детально отвечает на эти возражения.

До «Материалистической теории сознания» (1968) Армстронг пишет «Восприятие и физический мир» (1961), в которой дает определение восприятия, почти не претерпевшего своей сути в дальнейших работах. Подобно своему учителю Джону Андерсону, он утверждает, что восприятие состоит в приобретении знания или мнения относительно конкретных положений дел. Оно, естественно, происходит в результате воздействия разных стимулов на органы чувств. Тем не менее, воспринимаемое не является копией этих стимулов, не является чувственным данным. Воспринимать книгу, лежащую на столе, значит, по Армстронгу, считать, что она там находится. Отсюда он заключает, что воспринимаемый нами мир уже содержит свойства и отношения; он не состоит из простых чувственных элементов. Ощущение – это состояние, причинно обусловленное определенного рода стимулом.

Для Армстронга отправной точкой служит материалистическое учение Плейса и Смарта о состояниях центральной нервной системы. Классическим документом этого учения является статья Смарта «Ощущения и процессы в мозге» (PR, 1959), а дальнейшую разработку в более широком контексте оно получило в книге Смарта «Философия и научный реализм». В «Материалистической теории сознания» Армстронг ставит своей целью сформулировать теорию состояний центральной нервной системы не только для ощущений, но и для ментальных состояний в целом. Смарт первоначально был согласен (хотя в последующем изменил свою точку зрения) описывать эти состояния в терминах райлианского бихевиоризма. Ментальные состояния, по Райлу, представляют собой просто предрасположенности. Но для Армстронга они – интенциональные состояния, обладающие определенной предрасположенностью, могущими быть «причиной определенного рода поведения». Наука, считает Армстронг, доказала, что ментальные состояния одновременно есть состояния мозга и, следовательно, существуют в пространстве и времени, а стало быть, не служат контрпримером против гипотезы Армстронга о мире.

Существование вторичных качеств Армстронг дает с реалистической позиции, обвиняя Смарта в устарелом операционализме. Он отождествляет вторичные качества со свойствами физических объектов, которые нами воспринимаются в повседневных ситуациях только как некие структуры. Мы только осознаем, к примеру, что и роза, и пион являются красными, но не воспринимаем их как разрозненное множество световых волн и не осознаем, что же онтологически означает быть красным.

В дальнейшем, пытаясь определиться с пониманием сознания, в своей книге «Сознание, истина и знание» Армстронг опирается на высказанное Рамсеем предположение о том, что наша система сознания и убеждения представляет собой «карту, по которой мы сверяем свой путь», при этом сознание отличается от мысли, которую мы просто продумываем, ибо оно всегда служит «потенциальной причиной или тормозом для наших действий». Согласно Армстронгу, совершенно очевидно в случае, как сознание о том, что определенная книга лежит на столе; это состояние сознания, в котором зашифрована информация, и подобно другим ментальным состояниям оно предрасполагает к совершению действия. Однако возникает проблема: как быть с научными законами, область применения которых не знает ограничений?

Армстронг отвечает в духе Рамсея: считать, что научный закон выполняется, значит иметь предрасположенность «расширить карту» или же «ввести общие отношения каузального обеспечения между частями карты в соответствии с общими правилами». Таким образом, в подобном анализе, в противовес номинализму любого вида, принимается на веру существование качеств. Но содержит ли мир качества и если нет, то откуда мы знаем, какие качества он содержит? Эти вопросы Армстронг обсуждает в двухтомном труде под названием «Универсалии и научный реализм». Он тщательно критикует разного рода классические теории: номиналистические (а в некоторых вариантах платонистические), «партикуляристские» в духе Дж.Ф.Стаута и «универсалистские», представленные, например, предположением Рассела о том, что конкретные сущности представляют собой пучки универсалий. Отсюда он делает вывод, в общих чертах следуя Андерсону, что ни без конкретных сущностей, ни без универсалий обойтись нельзя, что мир складывается из состояний дел, при этом конкретные сущности обладают свойствами и находятся в определенных отношениях друг с другом.

Отношения между универсалиями формулируются научными законами. Откуда мы знаем, что универсалии существуют? По мнению Армстронга, мы не можем ответить на этот вопрос, просто рассмотрев, какие предикаты содержит наш язык. Какие существуют универсалии, открывает наука в процессе формулировки общих законов. Армстронг проводит четкое различие между «семантикой предикатов» и «теорией универсалий»; вопросы, касающиеся значения, он в основном откладывает в сторону, когда пытается построить «первую философию». Возможность какой-либо первой философии помимо теории значения, возможность какой-либо теории универсалий помимо семантики предикатов — именно это многие из его современников отвергли бы наиболее резко. Но Армстронга почти не затронул «лингвистический поворот». Хотя Армстронг необычен в том, что пишет по столь многим классическим темам, было бы трудно найти классическую философскую проблему, которая была бы оставлена им без тщательного анализа в последние десятилетия.

В новейшей (американской) аналитической «философии сознания», занимающейся изучением механизма фиксации процессов сознания в естественном языке, заметен отход от теории психофизического параллелизма в сторону теории тождества духовного и телесного. По мнению Малколма, философы-аналитики расширительно толкуют понятия «ментальные состояния», что нередко приводит к серьезным концептуальным заблуждениям.

Последние годы ряд аналитиков в витгенштейнианской «философии сознания» видят единственную альтернативу когнитивистской методологии изучения психофизических процессов. Когнитивизм, по М.Уильямсу, полагает, что организация поведения субъекта объясняется каузальным воздействием сугубо внутренней ментальной структуры. Такие влиятельные авторы, как Д.Фодор, С.Стич, Н.Хомский считают, что только такой подход и способен придать психологии научный статус. Эти сциентистско ориентированные взгляды не совместимы с философией позднего Витгенштейна, который полагал, что сами формы нашего повседневного языка приводят к ошибочной интерпретации психологических состояний и процессов. «Философия сознания» занимается концептуальным анализом лингвистических средств, используемых для описания и объяснения процессов сознания (и психики). На передний план выходят исследования, посвященные интенциональным характеристикам сознания, проблемам «индивидуального языка» и познания «других сознаний», фиксации в языке болевых ощущений, всевозможным ситуациям воления, воображения, психическим предрасположенностям к тому или иному поведению. Таким образом, сохранить ее в составе аналитических дисциплин становится все труднее, а вот витгенштейнианская парадигма концептуального анализа психики предлагается как избегающая крайностей когнитивизма и бихевиоризма.

Материалистическое настроение доминирующее много лет в Австралии, было не все-покоряющим. Конечно, влияли Витгенштейн или Оксфорд, которые имели тенденцию думать о ментальном в лингвистических или социальных терминах; они были подозрительны к онтологии, особенно к радикальному упрощению онтологии, хотя некоторые были привлечены к неоднозначному физикализму Дональда Давидсона. Эпистемология, философия языка и «моральная психология» отмечаются как более важные, чем онтология, хотя первые две темы, по крайней мере, также исследовались некоторыми материалистами, но центром была философия науки. Имелись также критики материализма, более сочувствующий онтологизирующему настроению, которые предложили для некоторых остаточный дуализм, часто центрируемый на упорство «qualia» к материалистической редукции. Существенное влияние здесь оказывали C.B. Martin в Аделаиде, а Frank Jackson и Keith Campbell защищали онтологическое значение и несводимость эмпирического. Джэксон даже поддержал немодные чувственные данные в репрезентативной теории восприятия в его книге Perception. Campbell, мигрировал из Новой Зеландии, наследовал кафедру Армстронга в Сиднее. В любопытном повторении династической традиции Гибсонов, Джэксон наследовал кафедру его отца в Monash University, и в 1995 г. стал вторым (после его отца) австралийцем, который дал престижные лекции Джона Локка в Оксфорде.

Австралийский реализм

Большинство направлений реализма развивались в русле сциентизма. Многие из реалистов требовали не только освободить философию от химер идеалистической метафизики, абсурдных выводов идеалистического эмпиризма, но и перестроить философию по образу и подобию науки. В позиции американских философов была видна особенность нового толкования реализма – распространение на онтологию, более полное использование феноменологического метода, подчеркивание роли разума в постижении реальности.

Философы в Австралии, начиная с Джона Андерсона, имели тенденцию быть решительно «реалистами» в их онтологиях. Этот реализм часто выражался как представление, что объекты, описанные в научных теориях (например, кварки, мезоны, молекулы ДНК и РНК) действительно существуют, в противоположность тому, чтобы быть социально построенными. Распространенность реализма объяснялась как отражение практичной австралийской культуры или как внедрение ее в особых климатических и географических условиях (Дэвид Армстронг). Одно внешнее влияние, однако, было существенно: регулярные посещения выдающегося американского философа Дэвида Льюиса, непосредственного ультра-реалиста и где-то «почетного Австралийца». Некоторые чувствовали, что воздействие Льюиса было чрезмерно; если так, то оно укрепило тенденцию отечественного производства этих идей. Сильный реализм очевиден даже в части работы по пространству и времени; Graham Nerlich защищает представление, что пространство не только абсолют, но и сущность.

Большая часть работ Даммита была посвящена интерпретации и с существенными оговорками защите Фреге. В двух объемистых труда он говорит и о главных проблемах философии языка, правда, при любом рассмотрении проблемы мы должны принять внимание сложную расстановку - позицию Фреге, мнение Даммит о позиции Фреге, мнение Крипке о Фреге и Даммите и так далее. Даммит, в отличие от других, открыто защищает «лингвистический поворот». Что касается антиреализма Даммита, то здесь все не так просто. С одной стороны он признан «родоначальником антиреализма» С другой стороны, не является ясным само понятие «антиреализм»: его отождествляют то с феноменализмом, то с инструментализмом, то с номинализмом. В своей работе «Реализм» Даммит ясно отвергает ту точку зрения, что феноменализм является антиреалистическим, а в работе «Наука и здравый смысл» обстоятельно критикует инструментализм, заявляя, что наука есть продолжение наших повседневных убеждений и мнений, за исключением, пожалуй, ее высших уровней. По сути, многие реалисты прочли бы это с одобрением. Следовательно, излагая семантику Даммита, мы излагали его антиреализм. Конечно, он рассматривает конкретные эпистемологические вопросы («Наука и здравый смысл») и отнюдь не является абсолютно убежденным антиреалистом, каким его иногда представляют. Что особенно важно, так это отказ Даммита от онтологического противопоставления реализма и идеализма, сводя данное противопоставление к чисто логическому рассмотрению противоположностей. Проблема переводится исключительно в область логического анализа суждений В этом случае, антиреалист сам устанавливает критерии истинности или ложности и допускает даже существование «индифферентных» суждений, которым не приписан предикат истины или лжи.

Антиреализм — это универсальная позиция, предусматривающая определенный подход к широкому кругу спорных вопросов, которые, как оказывается, имеют значительно больше общего, чем мы вначале предполагаем. Антиреализм имеет одно следствие, которое кто-то сочтет нежелательным. Поскольку им отвергается принцип двузначности, отсюда следует, что некоторые известные формы вывода не являются больше корректными — например, из высказывания «это не истинно» некорректно теперь выводить, что «это ложно». Но это, утверждает Даммит, не является сведением к абсурду. Спустя почти двадцать лет после первой статьи по реализму Даммит публикует вторую статью под тем же названием Synthese, в которой продолжает твердо придерживаться своего главного тезиса: спор между реализмом и антиреализмом вращается вокруг интерпретации.

Патнэм воспринимался и как физикалист, который заявляет, что «философия физики является продолжением самой физики», а не является метатеорией о том, как работают физики. По его мнению, математика, наука и философия взаимопроникают друг в друга. Согласно «внутреннего реализма» Х.Патнема, значение термина не должно отождествляться с его референтом (объемом), а представляет собой образование, состоящее из синтаксических, семантических характеристик, стереотипа указания и дескрипции экстенсии. Все эти компоненты изменяются в зависимости от «компетенции» говорящего и других «прагматических условий». Заметная особенность патнэмовской философии науки состоит в том, что он связывает науку с практикой в характерной для американских прагматистов манере.

Подготовкой к реалистическому движению в Австралии был увеличивающийся акцент на потребности расположить философию в пределах перспективы физических наук. Физикализм был преобладающей ориентацией. Два аспекта современных физических наук особенно впечатлили австралийских материалистов - полнота и редукционизм. Успех редуктивных стратегий в химии и биологии поощрял идею, что все важные философские проблемы будут лучше поняты в терминах научных теорий. Много дискутировали о природе редукции. Теория идентичности, которая подкрепила произведенный подход, была исследована относительно достоинств типов идентичности и символической идентичности, точной роли функциональных объяснений ментального в пределах материалистической структуры, а также отношение традиционного материализма к элиминативному материализму. Элиминативисты обращаются к ментальному как волшебной категории, которая изменит границы науки. Австралийский материализм, вообще говоря, отвергнул элиминативизм; он стоял на тождестве сознания-мозга, сравнивая их с тождествами типа такового воды с H₂O, и материалисты думали, что многое из нашего «народного» понимания верований, боли, чувств и так далее были полезны как многое из нашего «пред теоретического» размышление о воде.

Следует заметить, что витгенштейнианская идея автономии грамматики в конечном итоге направлена против метафизического реализма. Смысл же «научного реализма» состоит в обосновании дескриптивистского, референциального, онтологического характера терминов науки, что противоречит конвенционализму и инструментализму неопозитивизма. Так «научный реализм» У.Селларса представляет собой «трансформацию кантовского критического идеализма в реализм, который одновременно является критическим и научным», и интерпретирует психофизическую проблему в противоречии между «наличным» и «научным» изображением «человека-во-вселенной», или «научного изображения человека» как сложной «физической системы». Согласно «внутреннего реализма» Х.Патнема, значение термина не должно отождествляться с его референтом (объемом), а представляет собой образование, состоящее из синтаксических, семантических характеристик, стереотипа указания и дескрипции экстенсии. Все эти компоненты изменяются в зависимости от «компетенции» говорящего и других «прагматических условий».

Последние годы ряд аналитиков в витгенштейнианской «философии сознания» видят единственную альтернативу когнитивистской методологии изучения психофизических процессов. Когнитивизм, по М.Уильямсу, полагает, что организация поведения субъекта объясняется каузальным воздействием сугубо внутренней ментальной структуры. Такие влиятельные авторы, как Д.Фодор, С.Стич, Н.Хомский считают, что только такой подход и способен придать психологии научный статус.

Философы в Австралии недавно оказали существенное влияние в областях прикладной философии и социальной этики, где инструменты философии применяются при разрешении спорных практических и моральных проблем. Центром подобной работы стал CAPPE (Центр прикладной философии и социальной этики), который образовал в 2000 г. и финансировал ARC (Australian Research Council) как Специальный Центр Исследования в прикладной философии. Работая совместно с университетом Мельбурна, университетом Чарльза Стерта и австралийского Национального университета, философы в CAPPE регулярно вносят на обсуждение академических и общественных форумов разнообразный диапазон беспокоящих общество проблем, включая полицейскую коррупцию, деловую этику, клонирование и современный терроризм. Проблемы, связанные с движением зеленых, франкофеминистами, аборигенной духовности и т.п. сейчас постоянно обсуждаются.

Сегодня австралийские мыслители похожи на других в философском мире. Можно найти все модные подходы и все модные темы, аналитические и не аналитические. Но, возможно, австралийскую философию отличает определенный идеосинкразический характер, который вытекает из влияния Андерсона в Сиднее, Джорджа Пола, Дугласа Гаскинга и витгенштейнианских традиций в Мельбурне, и Плэйса, Смарта и Чарли Мартина в Аделаиде. И, видимо, не случайно, что это критическое переосмысление часто велось через Мишеля Фуко и Жиля Делеза, которые принадлежат совсем другому - Парижскому либертарианству. Если бы дать генеалогию Сиднейского либертарианства, это, возможно, была бы одна из форм непрерывного критического различия из-за ее способности всегда дифференцировать себя от прошлых воплощений, которые теряют их рефлексивную и критическую суть. Эта генеалогия была бы такой – андерсонианство – либертарианство – постмодерн.

Андерсонизм защищал интересы и образ жизни интеллигенции как отличного меньшинства, выполняющего миссионерскую роль и говорящего от имени общества в целом. С другой стороны, оно не отвергает и путь демократического общества, чтобы вовремя гасить конфликты. Важны прозрения Андерсона, когда он указывает на мультикультурализм как структуру для демократического решения конфликтов, и практики совместного действия, которая само организует себя от основания до вершины. Австралийская философия не избежала увлечения постмодернизмом, который только отдельными своими теориями увлек молодых исследователей. В этом виноваты и глобальные векторы СМИ, которые проникают чрезвычайно тонко в каждый угол каждодневного опыта. От ризоматического прочтения мировосприятия австралийские философы все больше склоняются к тому, что они имеют антенны, которые еще надо налаживать на прием. Постмодернизм демонстрирует широкий доступ к методам и установленным догмам, которые были организованным выражением либертарианства. Каждый художник и автор должны были отдалиться, иногда тонко, иногда драматично, от рабских структур семьи и государства. Постмодернизм инициировал и диалог философских культур, результатом чего стала компаративистская философия, устремившаяся на сравнение родственных идей в классических текстах из Индии или Китая или Японии, а не только Европы.

Список литературы

1. Богданова М. Е. Влияние Джона Андерсона на австралийскую философию 1930– 1950 гг – ХОРА. Журнал современной зарубежной философии и философской компаративистики, 2009.

2. Браун Р.А. Современная философия в Австралии. – М.: Юрайт, 2008.

3. Кохановский В.П.Философия. – М.: Феникс, 2010.

4. Лавриненко В.Н.Философия. – М.: Юрайт, 2010.

5. Хрусталев Ю.М. Философия. – М.: Академия, 2008.

6. Липский Б.И., Марков Б.В. Философия. – М.: Юрайт, 2010.