Истоки творчества М.Волошина

Мировоззрение Волошина складывалось под влиянием общественной жизни, под воздействием окружения, художественной и научной литературы. Его творчество — сложный путь постоянных исканий, находок и разочарований. Он трудно шел по извилистым путям и перепутьям русской художественной жизни начала нашего века, много странствовал, немало видел, со многими выдающимися людьми был связан теплой дружбой. Все виденное и пережитое отражалось в его произведениях. В жизненной судьбе Волошина — ключ к пониманию его поэзии, эстетической системы.

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин родился 16 (28) мая 1877 г. в Киеве. Его родители — Александр Максимович Кириенко-Волошин (1838— 1881) и Елена Оттобальдовна (1849—1923, урожденная Глазер) — были широко образованными, умными людьми. Вскоре после рождения Макса, как называли в семье Максимилиана, они переехали в Таганрог. Тут семью постигло несчастье: 9 (21) октября 1881 г. умер Александр Максимович — юрист, очень общительный, остроумный человек. Елена Оттобальдовна не захотела быть на попечении родных покойного мужа, проживавших в Киеве, уехала с сыном в Москву, где стала работать в конторе при строившейся в то время Московско-Брестской железной дороге.

Детство поэта проходило на окраинах Москвы (в Новой слободе, у Подвисков), где квартиры были дешевле, и в Звенигородском уезде — в обществе няни Несси, среди книг домашней библиотеки.

Е. О. Волошина любила русскую классическую литературу и рано познакомила своего сына с лучшими ее образцами. Благодаря удивительной памяти Макс, которому еще не исполнилось пяти лет, знал наизусть многие произведения Пушкина, Лермонтова и Некрасова. Он легко запоминал сказки, стихотворения и даже целые поэмы. «Любил декламировать, еще не умея читать. Для этого всегда становился на стул: чувство эстрады»,— вспоминал он. С пяти лет Волошин начал читать.

Любознательный, остроумный, не по годам развитой мальчик отличался большой наблюдательностью а обнаружил детское тяготение к творчеству: лепетал свои первые стишки, с увлечением рисовал.

Е. О. Волошина поощряла увлечения сына литературой и живописью, но хотела дать ему хорошее систематическое образование. В 1883 г. она поселилась в одном доме с семьей инженера О. П. Вяземского, к детям которого был приглашен гувернер — студент Н. В. Туркин, романтик и фантазер, своеобразно относившийся к своим педагогическим обязанностям. По просьбе Волошиной он взялся подготовить Макса в гимназию. Учитель быстро понял широту интересов своего семилетнего воспитанника и стал строить занятия несколько необычно, если не странно. «Кроме обычных грамматик, заучивание латинских стихов, лекции по истории религии, сочинения на сложные, не по возрасту, литературные темы», — писал в автобиографии Волошин. Учитель рассказывал своему питомцу о спиритизме, знакомил его с основами буддизма. Наряду с этим Туркин стремился вызвать у него интерес к художественной литературе. Он давал читать Максу рассказы Эдгара По, пристрастил его к Ф. Достоевскому, творчеством которого Волошин интересовался всю жизнь. Впоследствии поэт с благодарностью отозвался о нем: «...разнообразной культурной подготовкой я обязан своеобразному учителю — тогда студенту — Н. В. Туркину».

В 1887 г. мать определила Макса в Поливановскую гимназию, но уже через год вынуждена была перевести его в 1-ю Московскую казенную гимназию, так как платить за обучение сына в лучшей частной гимназии Москвы оказалось ей не под силу.

«Конец отрочества отравлен гимназией», писал М. Волошин в одной автобиографии, а в другой характеризовал этот период своего ученичества так: «Это самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний».

«Тоска и отвращение ко всему, что в гимназии и от гимназии» ^п, сказывались на его учебе. Учителя не понимали одаренного гимназиста. Плохие отметки он получал даже по поведению. «Причем,— писал Волошин в воспоминаниях в 1932 г.,— это было не за шалости, а за возражения и «рассуждения».

У Волошина было глубокое стремление к приобретению знаний. В воспоминаниях он писал: «Я был преисполнен всяческих интересов — культурных, исторических, лингвистических, математических, и все это сводилось к неизбежной двойке». Не без юмора поэт далее указывал, что плохие отметки его не пугали, так как он был убежден, «что никакой зависимости между знаниями и их оценкой нет и быть не может». По-видимому, это было так, поскольку товарищи его ценили и уважали. Один из друзей Волошина по гимназии С. Полетаев вспоминал: «Волошин уже в то время в 14— 15-летнем возрасте был неизмеримо выше нас по своему развитию, начитанности и индивидуальному мышлению. Только теперь мне стали понятны его дискуссии и стычки с преподавательским персоналом и все убожество окружающих нас педагогов, которые никак не сумели ни понять, ни поддержать начинающий талант, но которые даже старались высмеять его всенародно, т. е. перед лицом всего класса. Сильная натура Волошина, несмотря на свое явное превосходство перед товарищами, находила способы уживаться с нами, вероятно, часто очень неприятными для него ребятами-озорниками; с философским спокойствием переносил он гнет педагогов, которые так явно уступали в своем развитии и миросозерцании 15-летнему человеку...»

Макс учился без особой прилежности, но охотно принимал участие в гимназических литературно-музыкальных вечерах. На одном из таких вечеров, состоявшемся 31 января 1893 г., он читал стихотворение А. Пушкина «Клеветникам России», «ораторский склад» которого ему очень нравился. Интерес Волошина к Пушкину не был случайным. К творчеству великого поэта он обращался в течение всей своей жизни.

С 12 лет Волошин «начал регулярно писать стихи». В 4 — 5 классах гимназии вокруг него сплачивается небольшой кружок любителей поэзии, в который вошли друзья Макса, пишущие стихи,— Макаров, Жаренов, Петров и др. Юноши начали делиться плодами своего творчества, обмениваться мнениями о прочитанном, выпускать рукописные журналы. Многие стихотворения Волошина нравились товарищам, и они советовали ему определить их в какой-нибудь журнал. Но у юного поэта «явился глубокий скептицизм по отношению к самому себе, и не появилось желания скорее выступить печатно».

Литературное ученичество Волошина приходится на 90-е годы. Демократическая литература начинает художественно осваивать те коренные проблемы, которые выдвигало время, обогащается новыми идейными и эстетическими качествами. Так, у знакомых матери — в семье художника Н. В. Досекина — Волошин слышал разговоры о литературе и искусстве. Тут восторгались «Вечерними огнями» А. Фета, увлекательными рассказами К. Коровина о Париже, о живописи французских импрессионистов и т. д. Все это, вне всякого сомнения, влияло на сознание подростка и не прошло бесследно: соприкосновение с творцами искусства способствовало формированию художественных взглядов поэта-гимназиста в определенном направлении. Поэтическое дарование Волошина развивалось под влиянием А. Пушкина и М. Лермонтова. К их поэтике восходит образный строй многих произведений юного поэта. Примечательно, что на обложках двух гимназических тетрадок, содержащих ранние произведения, Волошин аккуратно написал заключительные строки стихотворения Пушкина «Поэт и толпа»:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для сладких звуков и молитв.

Интересно, что «толпу», о которой пишет Пушкин, Волошин справедливо отождествляет с бездушным «светом». Об этом свидетельствует стихотворение, отмеченное пушкинским и лермонтовским влиянием, в котором пятнадцатилетний поэт выражает желание посвятить себя литературной деятельности и честно исполнить долг поэта:

Пускай осмеян я толпою, Пусть презирает меня свет, Пускай глумятся надо мною, Но все же буду я поэт. Поэт и сердцем и душою. И с непреклонной головою Пойду среди всех этих бед. Мне дела нет до мнений света — Пустой бессмысленной толпы. Ей песни не понять поэта, Ей не понять его мечты.

Стихи Волошину даются не легко. Многие из них наивны и подражательны. Но поэтическое дарование проявляется уже в раннем творчестве. Тяготение к поэзии возрастает:

Стихи просятся наружу, Вылетают окрыленные Легкой рифмой.

Строфу Волошин заканчивает словами: Я природу воспеваю восхищенный. Восхищение природой зародилось в поэте с самого детства. Окрестности Москвы будили его поэтическое вдохновение, а пейзажная лирика Пушкина, Лермонтова, Кольцова, поэтов суриковской школы явилась образцом и примером для подражания. Тема природы занимает центральное место в творчестве поэта-гимназиста («Наступление ночи», «Весна», «Над рекою», «Буря», «Утро», «Осень» и др.). Конечно, в ранних произведениях еще не обнаруживается тот зрелый Волошин, которому впоследствии суждено будет стать певцом восточного Крыма — Киммерип, поэтическим Колумбом этой земли. Но в них уже явственно обнаруживается наблюдательность, чувство красок и стиха. Вот одно из ранних пейзажных стихотворений юного поэта:

Травою покрыто зеленою

Безбрежное море степей, Ковыль, будто волны, колышется,

Становится запад алей. По небу заря разливается,

Последний луч солнца блестит, И к северу с юга далекого

Журавлей вереница летит.

В ранних произведениях Волошина еще нет черт, свойственных его последующей поэзии,— законченности и сжатости мысли, оригинальной оркестровки стиха, новых рифм, не всегда выдержан ритм. Но многие стихотворения, несмотря на явно подражательный характер, свидетельствуют о постепенном росте художественной культуры поэта. Таково, например, стихотворение «Утро»:

Потянул ветерок,

По осоке шурша,

Заалелся восток,

Загорелась заря,

Понеслись облака

Из-за лесу гурьбой,

Заблестел на кресте

Солнца луч золотой.

Зазвонили вдали.

Люди в церковь идут.

Все проснулось кругом,

Птицы песни поют,

В голубой вышине

Заливаются...

В некоторых ранних произведениях уже намечается поэтическая манера того Волошина, который предстанет перед читателем только в начале XX в. К таким пробам пера можно отнести, например, стихотворение «Люблю вечернею порою...», в котором, однако, еще «присутствует» Лермонтов:

Люблю вечернею порою,

Когда с болот встает туман,

Сидеть над спящею рекою,

Глядеть, как в небе надо мною

Несется тучек караван,

Как, ярким пурпуром блистая,

В последних солнечных лучах

Несется цепь их золотая,

На горизонте пропадая.

Кругом нисходит ночи мрак.

Замолкли птицы. Все безмолвно.

Царит ночная тишина,

Какой-то неги будто полна.

Свои задумчивые волны

Струит заснувшая река.

Покрыто все сребристой мглою.

Стоит в тумане темный лес.

Кричит вдали сова порою,

И над спокойною рекою

Сияет месяц средь небес.

Острая наблюдательность, передача красок, неполногласие в отдельных словах («сребристой мглою», «средь небес») будут характерны и поэзии зрелого Волошина.

В начале 90-х годов в русском литературном процессе формируются два идеологически и эстетически противоположных течения — пролетарское и декадентское.

Дерзкие выступления первых символистов (Д. Мережковский, К. Бальмонт, В. Брюсов и др.) вызывали у читателей скорее ироническую улыбку, чем сочувствие. Они были приняты как незначительное литературное поветрие.

Эти новые веяния в литературе не были в центре художественных интересов Волошина-гимназиста. Он уезжает на юг, где темп жизни был менее интенсивен, чем в столичных городах и крупных промышленных центрах.

Дальнейшая жизнь Е. О. Волошиной с сыном в Москве требовала больших расходов. Поэтому, выслужив небольшую пенсию, она решила переселиться куда-нибудь на Черноморское побережье, где можно дешевле прожить.

В начале 1893 г. Е. Волошина узнала о продаже в районе Феодосии недорогих участков земли. О своем предположительном намерении переехать в Коктебельскую долину она сказала сыну. В воображении Волошина-гимназиста воскресли детские впечатления, связанные с пребыванием в Севастополе, где он отдыхал с матерью в 1886 г.,— яркое солнце, синее море и горы, корабли на рейде и в порту, горький, терпкий запах полыни, белокаменный город, сохранивший следы Крымской войны (1853—1856). Этот волшебный край влек его к себе. После поездки и осмотра Коктебельской долины другом семьи Волошиных П. П. Тешем все было решено. 17 марта 1893 г. Макс записал в дневнике: «Сегодня великий день. Сегодня решилось, что мы едем в Крым, в Феодосию, и будем там жить... Прощай, Москва!

В гимназии обнаружились способности юного поэта к рисованию. И открыл их И. К- Айвазовский. Будучи попечителем гимназии, великий маринист интересовался творческими успехами ее воспитанников. Однажды, беседуя с гимназистами и просматривая их работы, он обратил внимание на Волошина и одобрил его рисунки.

Несмотря на то, что Волошин пользовался уважением у товарищей, был всеми признан талантливым поэтом, способным актером и подающим надежды художником, его жизнь в гимназии протекала однообразно и скучно. В одном из писем к матери он писал: «...полдня пропадает совершенно без пользы в гимназии, потому что на уроках только сидишь да хлопаешь глазами, да томишься, а слушать решительно нечего да и невозможно — такая тоска по большей части бывает. <...> Еще хорошо, что на некоторых уроках читать можно. На Законе Божьем я обыкновенно читаю газеты,— потому что поп давно махнул на меня рукой и сложил с себя всякую ответственность касательно моей будущей деятельности» ⁴⁷. Скучая на уроках, Волошин предавался своему любимому занятию: на листках бумаги делал зарисовки гимназистов, учителей и писал стихи. Множество таких листков сохранилось в Доме-музее М. А. Волошина.

Феодосия в те годы была небольшим провинциальным городом. Но известия о событиях, происходивших в центральных районах страны, все же доходили в гимназию.

Волошин сообщал матери: «Студенческие волнения отразились некоторым образом и в нашей гимназии. Нам очень много говорил классный наставник относительно того, что при окончании гимназии для каждого ученика составляется известная характеристика, которая посылается в университет, где она имеет громадное значение, так как по ней составляется мнение о благонадежности студента. Моя благонадежность, по-видимому, находилась у гимназического начальства в некотором подозрении: это явствует из того допроса, который мне устроил Чураев».

Под влиянием слухов о студенческих выступлениях Волошин написал стихотворение «Многим»:

Когда, одушевясь идеею святой, Вам юноши твердят про высшие права, Про правду, про любовь, качая головой, Вы отвечаете: «Ах, это все одни красивые слова!» Когда вам говорят о деле просвещенья, Что мы идем вперед с трудом, едва-едва, Что есть же все-таки предел долготерпенья.., Вы отвечаете: «Ах, это все одни лишь странные слова!»

В мае 1897 г. Волошин окончил гимназию и решил поступить в университет на историко-филологический факультет, но не желая огорчать свою мать, которая хотела, чтобы сын стал юристом, как и его отец, поступил в августе 1897 г. на юридический факультет Московского университета.

Любознательный Волошин с головой окунулся в студенческую жизнь. Но юридические науки не привлекали его. Определенный интерес он проявил лишь к курсам римского права и политической экономии (лекции И. X. Озерова и А. И. Чупрова). Гораздо больше его интересовали литература и история. Волошин посещал лекции по истории западных литератур XIX ст., которые читал А. Н. Веселовский, охотно слушал курсы «История Франции XIX века» (С. Ф. Фортунатов), «Развитие научного мировоззрения» (Н. А. Иванцов), «История политических учений XVIII—XIX вв». (С. Р. Виппер) и другие, читавшиеся на историко-филологическом факультете.

Университетские лекции не несли в себе передовых идей, но они в какой-то степени подготавливали поэта к будущему изображению отдельных страниц русской и французской истории. Уже в студенческие годы осмысление исторических событий, политических доктрин и эстетических концепций уходящего столетия позволило Волошину приступить к работе над поэмой «XIX век», оставшейся неоконченной, но частично использованной в статье «Эпилог XIX века», отразившей историю века в прозе и стихах.

В годы студенчества Волошин интересовался современной литературой, театром, живописью. Он следил за творчеством Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького К. Бальмонта, В. Брюсова, читал художественные произведения и научные трактаты западноевропейских писателей и философов, посещал спектакли и выставки картин. В первые же месяцы пребывания в университете Волошин активно включился в общественную жизнь. Так, в конце 1897 г. он с друзьями хотел издавать периодические сборники, в которых, по его мнению, должны были отражаться дух и настроение студенчества. Несмотря на значительную подготовительную работу, этот замысел не удалось осуществить. Волошин пользовался авторитетом у прогрессивно настроенной молодежи. В январе 1898 г., когда Э. Золя выступил в защиту Дрейфуса и был привлечен к суду, по инициативе Волошина студенты отправили писателю письмо, в котором выразили полную солидарность с ним.

В целом же атмосфера студенческой жизни представлялась Волошину довольно мрачной и нисколько не удовлетворяла его. В феврале 1898 г. он писал: «Все мы живем в каком-то искусственно созданном для нас парнике, в который доступ внешним впечатлениям и свежим струям закрыт. Когда мы хотим узнать, что делается там, за стенами, нам отвечают (подцензурные газеты), что там ничего хорошего нет, а если выглянем из окошка, то нас волк съест. И вот мы сидим по глухим провинциям и ничего не знаем, что вокруг нас в России делается и делалось. А делается такое, что волосы дыбом становятся и дух от негодования захватывает». Из-за общественной деятельности М.Волошин был исключен из университета и подвергался преследованиям властей.

В сентябре 1899 г. Волошин уехал в первый раз за границу: в Италию, Швейцарию, Париж, Берлин. В путешествии он жадно интересовался жизнью Европы и университетскими порядками. В ноябре в Париже, где Волошин прожил месяц, он выразил свои политические симпатии в такой поэтической формулировке:

Но только люблю я не эту толпу Бульваров, кофеен и прочих Вертепов и зрелищ. Люблю я толпу здоровых парижских рабочих.

28 ноября 1899 г. Волошин переехал в Берлин и в качестве вольного слушателя посещал лекции в Берлинском университете, бывал на социал-демократических собраниях, читал социал-демократическую литературу, увлекался творчеством Горького. Так, 28 декабря 1899 г. (9 января 1900 г.) он писал Петровой: «...прочтите роман Горького «Фома Гордеев», напечатанный в журнале «Жизнь» за этот год... Горький — это будущая громадная сила, да и теперь он уже не маленький. Вы читали книжки его рассказов? Если нет, то непременно прочтите и напишите, какое впечатление произведет».

Е. О. Волошина не теряла надежду увидеть сына дипломированным юристом. По ее настоятельной просьбе Волошин 5 января 1900 г. написал на имя ректора Московского университета «Прошение».

В конце мая 1900 г. Волошин сдал экзамены, перешел на третий курс и отправился в заграничное путешествие по Австро-Венгрии, Германии, Швейцарии, Италии и Греции. После двухмесячной поездки он возвратился в Крым, где его уже поджидали жандармы. Поводом к аресту послужила «принадлежность к тайной студенческой организации, именовавшейся «исполнительным комитетом», а также письмо А. Синани к Я. Глотову от 1 июля из Ялты в Москву, полученное полицией агентурным путем, в котором сообщалось: «Кириенко говорил мне, что теперь гектографируется манифест Маркса и что каждый экземпляр будет стоить 60 к. Захватит с собой пять экземпляров, когда будет ехать в Ялту».

«Приехав в Крым,— писал Волошин Пешковскому,— я заметался: в Севастополь, в Балаклаву, сейчас же оттуда с Яшей (Глотовым) в Ялту, из Ялты той же ночью через Яйлу на Четырдаг, в Алушту. Наконец в Феодосию, в Коктебель, в Керчь к Юрию Андреевичу, снова в Коктебель, в Судак... И тут меня наконец поймали жандармы, которые, как оказалось, с самого моего переезда через границу ловили меня и только через две недели поймали».

21 августа Волошин был настигнут и арестован на дороге между Судаком и Отузами. В тот же день в Коктебеле был произведен обыск. Затем Волошин был отправлен по этапу в Москву и водворен в тюрьму. Но на допросах от него ничего не добились.

1 сентября 1900 г Волошина выпустили из тюрьмы, возвратили отобранные при обыске бумаги за исключением гектографированной прокламации, призывающей студентов требовать приема в университет всех исключенных, подписанной группой студентов 26 февраля 1899 г., и «тенденциозного», по характеристике охранки, стихотворения «Предсказание». Его исключили из университета, лишили права поступать в высшие учебные заведения России, жить в столицах и университетских городах, объявили, что дело его не закончено и возможна далекая высылка. Волошина обязали немедленно покинуть Москву и сообщать о перемене места пребывания в московское охранное отделение.

В охранке Волошин заявил, что направляется в Севастополь. Принятие такого решения было обусловлено тем, что под Севастополь на дачу «Еленкой» ехал В. О. Вяземский, чтобы попрощаться с родственниками, отдыхавшими там, перед отъездом на изыскания по строительству Ташкентско-Оренбургской железной дороги. С Валерианом Вяземским Волошин был дружен с детских лет: в Москве, как уже отмечалось, они жили в одном доме и их семьи дружили. Не дожидаясь ссылки, Максимилиан Волошин решил ехать с Вяземским в Среднюю Азию.

2 сентября они выехали в Севастополь, откуда 8 сентября направились в Ташкент. Эту вынужденную поездку Волошин называл ссылкой. И я был сослан в глубь степей, И я изведал мир огромный В дни страннической и бездомной Пытливой юности моей.

В декабре 1900 г. Волошин получил от охранки извещение, в котором сообщалось, что его дело оставлено без последствий: «Ни в чем не виновен, но снисхождения не заслуживает». Представилась возможность уехать из Средней Азии:

Я возвращался, чтоб взять и усвоить,

Все перечувствовать, все пережить,

Чтобы связать полноводное устье

С чистым истоком азийских высот.

С чем мне сравнить ликованье полета

Из Самарканда на запад — в Париж? («Четверть века»)

Весной 1901 г. Волошин уехал в Европу, поселился в Париже и на долгие годы связал свою жизнь с этим городом. Он стремился пополнить свой запас знаний, определиться в жизни, получить специальность. В автобиографической заметке «О самом себе» поэт писал: «Юридический факультет не влек обратно. А единственный серьезный интерес, который в те годы во мне намечался,— искусствоведение». Волошин начал посещать лекции в Сорбонне, в Школе изящных искусств и других учебных заведениях. Он слушал лекции Ковалевского, Мечникова, Аничкова и других в Вольной русской школе социальных наук, открывшейся 14 ноября 1901 г. Записался он и в Луврскую школу, однако вскоре оставил ее. Волошина «интересовало не старое искусство, а новое, текущее», поскольку он хотел «подготовиться к делу художественной критики», в теоретических же лекциях школы он не находил ничего, что бы помогло ему «разобраться в современных течениях живописи. Оставался один более практический путь: стать самому художником, самому пережить, осознать разногласия и дерзания искусства».

Е. Кругликова предоставила Волошину свою мастерскую, познакомила его со многими живописцами и скульпторами. Он стал заниматься в студиях Колоросси и Дж. Уистлера. Постепенно Волошин вошел в художественную жизнь Парижа и стал одним из интереснейших людей среди русских, живших там, а также и среди парижан. Он стал секретарем Русского артистического кружка «Мон-Парнас». В 1902 г. Волошин познакомился с К. Бальмонтом и в течение многих лет был связан с ним нежной, трогательной дружбой. К этому времени относится его знакомство с художником О. Рэдоном, писателем А. Косоротовым, богачом-коллекционером С. Щукиным и многими другими. На него стали обращать внимание, считаться с его мнением, ценить эрудицию, талант, вкус, душевное благородство.

10 мая 1901 г. Волошин присутствовал на митинге солидарности французских писателей с русскими. Он убедился, что взгляды французских писателей на творчество Толстого, отлученного от церкви, и Горького, посаженного в тюрьму, импонировали его собственным. После митинга Волошин в письме к матери (10 мая 1901 г.) отмечал, что Горький имеет теперь громадный успех в Париже, и на всех французских митингах протеста его имя всегда упоминается рядом с именем Толстого. «А его арестом здесь возмущены, право, кажется, больше, чем в России»,— писал он.

И все же оторванность от родины, сказалась на взглядах Волошина. В студенческие годы, прерывавшиеся ссылками, у него выработалось критическое отношение к действительности. Как известно, возникновение во Франции теории «чистого искусства» или «искусства для искусства» связано с социальными предпосылками. В творчестве французских поэтов были элементы недовольства современным им социальным строем. Уход их на позиции «искусства для искусства», разрыв с действительностью — не примирение с общественным строем, а напротив, отрицательное отношение к нему, своеобразная форма пассивного протеста. Волошин, как в свое время французские поэты, не примирялся с действительностью, не принимал общепринятых эстетических правил, искал свою дорогу в искусстве. Познакомившись с французской литературой, он убедился, что его взгляды совпадают с художественными принципами парнасцев и «проклятых поэтов». Это еще более углубило его интерес к французской литературе, которая постепенно представилась ему «дисциплиной и образцом». Совет Чехова показался Волошину вполне справедливым. Творчество Леконта де Лиля, Теофиля Готье, Ж-М. де Эредиа поражало его ослепительностью метафор, живописностью образов, чеканностью стиха, мраморной изысканностью формы; Поль Верлен и Стефан Малларме пленяли его музыкальностью стиха, тем, что они гармонию перенесли из окончаний внутрь стиха, создали сложную игру ассонансов и таким образом канонизировали свободный стих. Волошин принялся переводить на русский язык Эредиа, Малларме, Франса и др. Вскоре он оказался полностью «под влиянием французских поэтов». Истоки его творчества уходили уже не только в русскую, но и во французскую литературу.

Политический и моральный индифферентизм многих французских поэтов не смущал Волошина и наложил определенный отпечаток на его творчество. Поэт быстро эволюционировал в сторону созерцательности, замкнулся в субъективных переживаниях. Этот мировоззренческий поворот был обусловлен отсутствием у поэта четко очерченных общественных идеалов, тем, что его натура легко подвергалась различным влияниям, была эмоциональной, без выраженной самодисциплины. К тому же литературная атмосфера Парижа, общение с определенной частью французской художественной интеллигенции способствовали укреплению в нем склонности к анархизму, аполитизму, ориентации на «эстетизм», на создание произведений, лишенных общественной проблематики.

Уходя корнями своего творчества в две культуры — русскую и французскую, Волошин, с одной стороны, испытывал воздействие традиций реализма, с другой — в его поэзию проникали черты декаданса. Так, впитывая в себя «весь трепет жизни всех веков и рас», переплавляя его в своем сознании и воплощая в художественные произведения, он вошел в русскую литературу.

Литература

1.Брюсов В. Далёкие и близкие. — М., 1992

2.Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Кн. 1-2. — М, 1991.

3.Данчич А. На берегу моря… (О доме-музее в Коктебеле) // Нева. — 1963 — № 6.

4.Орлов В. Л. На рубеже двух эпох // Вопросы литературы. — 1966 — № 10.

5.Волошина М. С. О Максе, о Коктебеле, о себе. Воспоминания. Письма. Феодосия. - М, 2003