Тенденции политического развития и современная демократия

Что такое демократия? Большинство наших соотечественников и современников над этим, пожалуй, не задумывается, считая, что "и так все ясно". Однако многие не в состоянии, как показывают результаты многочисленных опросов, дать достаточно ясный и осмысленный ответ на этот вопрос. Суждения высказываются наивные, причудливые и удивительные. Так, в газете "Аргументы и факты" (#8,1988) приводятся следующие ответы: "говорить то, что думаешь"(31%) , свобода выбора (13,2%) , равенство людей независимо от постов (8,7%) , справедливые отношения между людьми (7%) , "когда наверху слушают, что говорят внизу"(6,1%) , власть народа (5%) и т.п. Сходные данные привели "Московские новости" (#4,1992) : "когда люди объединяются и помогают друг другу", "возможность делать то, что тебе нравится" и т.п.

Дело не намного облегчается, когда обращаешься к книгам и политологическим авторитетам. Наличие множества толкований демократии признает и пытается свести к четырем "значениям" В. П. Пугачев ("Основы политологии", М., 1992) . Шесть определений демократии дает Юзеф Бохеньский ("Сто суеверий", М., 1993) . Это достаточно обобщенные понимания демократии. Фактически же трактовок демократии не один десяток. Существенные различия обнаруживаются даже в том случае, когда демократия рассматривается непредвзято и под одним каким-то определенным углом зрения, например, как система "правления народа". Предпринятое Дэвидом Хелдом ('Models of Democracy', Oxf., 1987) обобщение подобных аналитических трактовок "правления народа" дало девять базовых моделей, некоторые из которых образуют качественно различные версии.

Все эти факты и обстоятельства мало кого могут утешить. В конечном счете, большинство людей вовсе не интересует, кто и как трактует понятие демократии. Люди, как правило, хотят знать, что же представляет из себя демократия "на самом деле".

Как ответить на этот вопрос? Как рассмотреть одновременно разные модели "правления народа" и соответствующие политические режимы, различные типы политических систем и культур, способы мировосприятия и организации политической жизни? Решение, пожалуй, может быть следуюшим: хотя бы в самых общих чертах посмотреть, что же было демократией для народов разных времен и стран.

Чтобы выяснить, чем же является демократия сегодня, приходится начинать с времен, когда еще не существовало ни малейшего понятия не только о демократии, но и о политики, хотя зачатки и того проявились уже вполне четко и явственно. На древнейшем этапе развития человечества прообразом власти народа стала власть рода или родовая (непосредственная, военная) демократия. Политические системы и процессы эпохи архаики тяготеют к закрытости, предзаданности, для них типична политическая культура образца. Идеал этих политических систем - автократия (самодержавие) с господством единого и гомогенного (тоталитоидного) этоса. Они вырастают прямо из родовой демократии и достаточно органично трансформируются в деспотию. Автократия по существу и есть неразделенность непосредственной родовой демократии и деспотии.

Соединение родов на основе принципа синойкизма (сожития) и перерастание деспотий, а также союзов полисов в империи знаменует переход к следующей политической эпохе, которую обычно именуют промежуточной (имеется в виду ее положение между архаикой и современностью) . Здесь уже в условиях эллинского полиса возникает само понятие демократии. Это не означает, конечно, что вне античного полиса никакой демократии не было.

Родовая демократия предыдущей эпохи трансформировалась в связи с общим характером политической организации новой эпохи.

Свойственные ей политические системы и процессы характеризуются открытостью. Они тяготеют к выдвижению универсальных целей, нередко эсхатологических, толкающих их к экспансии, к расширению своей гегемонии. Правление рода распространяется на чужую, "варварскую" среду и начинает принимать черты политического режима, подкрепленного законом, равно обязательного для всех свободных граждан. От непосредственной демократии осуществляется переход к различным формам опосредованного правления.

На протяжении всей переходной эпохи происходит дифференциация, усложнение политических систем. От перезревших, разбухших деспотий осуществляется переход к протоимпериям, держащимся силой вооруженной руки. Начинает вырисовываться пространство горизонтальной империи, вчинения политического режима из властного центра. Это пространство постепенно заполняется коммуникационными цепями, а затем и сетями. Возникает бюрократия, регулярный и упорядоченный сбор налогов, архивы, письменная кодификация законов и установлений, судопроизводство и т.п.

Ключевым моментом дифференциации различных субсистем становится разделение сакрального и мирского порядков. На этой основе институционализируется религия, возникают храмовые и жреческие организации, наконец, мощные централизованные религиозные культы империй. Первоначально имперские культы эклектичны, затем они консолидируются. Империя укрепляется за счет дополнения своей горизонтальной составляющей еще и вертикальной опоры. Наконец возникают вертикально-горизонтальные империи или теократии. Однако это происходит уже в постантичный период, после того, как политическая культура промежуточной эпохи была существенно обогащена в т. н. "питомниках" - в эллинском полисе и в ветхозаветном Израиле.

Античная Эллада дала Европе, а тем самым и миру формализацию гражданских (полисных) отношений и субъекта этих отношений - гражданина (политеса) . Обретение индивидуумом самостоятельных политических ролей происходит так или иначе, в более или менее отчетливых формах фактически повсеместно на протяжении промежуточной эпохи. Очевидным и закономерным этапом имперского развития, экспансии становится эмансипация политической личности - хотя бы через образование вольного пограничья, разбойничью или пиратскую вольницу. Не столь резко, но зато более основательно становление политической личности проявляется в рамках полиса. Отчасти это можно отметить уже на Древнем Востоке от Шумера до Финикии. Однако именно в Греции получили вполне последовательное и достаточно рациональное выражение взаимообратимые права и обязанности гражданина, сформировалось и облеклось в юридическую форму понятие гражданства, углубленное и классически разработанное в римском праве.

Развития политическая жизнь позволила эллинским мыслителям отчетливо определить ряд идеальных типов политического устройства. Отталкивались они при этом от факта изменчивости и устойчивости политической организации полиса. Платон в "Политее" намечает ступени деградации идеального полиса - тимократия (власть чести или цензовая демократия) , олигархия, демократия, тирания. Затем в "Политике" Платон вводит две триады - благополучных или, как бы сказали современные политологи функциональных способов правления (монархия, аристократия, демократия законная) и неблагополучных или дисфункциональных способов правления (тирания, олигархия, демократия беззаконная) . Эту схему существенно уточняет и развивает Аристотель, который вводит дополнительные характеристики некоторых разновидностей базовых форм правления, в частности, демократии, а главное формулирует идею политеи как особой смешенной формы правления.

Политиея при этом самым очевидным образом оказывается связана с демократией. В какой то степени это можно объяснить тем, что само понятие народ, демос было для Аристотеля и его соотечественников многозначным. Этим словом обозначалось и народонаселение в целом, и простонародье, и, что особенно важно, базовая политическая единица полиса, функциональный эквивалент и фактическая замена прежнего рода. Соответственно возникают "разные" демократии - власть всех, власть простонародного большинства, власть формально организованных граждан. При этом Аристотель различает два типа политического равенства: количественное или распределительное и "равенство по чести". Принципиальное значение в этой связи получила разработка гражданской равноправности (изополитии) , реализуемой через равенство перед законом (изономия) и равенство в праве на законодательную инициативу (изогория) .

Любая идеальная модель, в том числе и различные демократические модели, сами по себе, как считал Аристотель, очень опасны своей односторонностью, возможностью и вероятностью сбоев. Отсюда его предпочтение смешанных форм правления или политеи. На практике такое сбалансирование обеспечивалось уравновешиванием воли большинства в народном собрании, верховенства закона через самостоятельную систему судопроизводства и, наконец, особый институт графе параномон (обжалования законности) . Дополнительной сдержкой был также остракизм.

Происходившее на протяжении всей промежуточной эпохи укрупнение политических образований было немыслимо без все более активного использования договорных отношений. Этот феномен также наблюдается повсюду. Однако наиболее четкое выражение, к тому же в контексте ключевой дифференциации сакрального и мирского порядков договорной принцип получил в виде Завета (ковенанта) между избранным народом и Богом. В качестве универсального принципа он был воспринят и распространен христианскими и мусульманскими теократиями, которые во многих отношениях использовали опыт ветхозаветной прототеократии.

Западноевропейский христианский мир осуществил еще одну важную новацию - создал политический порядок, который можно было бы охарактеризовать как вертикальную империю. Даже блестящая попытка Карла Великого объединить весь западно-христианский мир была далека от завершения. Еще менее убедительны усилия властителей Священной Римской империи. В горизонтальном разрезе западный христианский мир в течении столетий представлял собой пространство политической раздробленности. Однако вертикальная составляющая империи была в полной мере сохранена и даже укреплена. И дело здесь не только и не столько в роли католичества и папского престола, сколько в том, что на протяжении веков как безусловная политическая реальность воспринимался "империум", унаследованная от Рима общая и высшая всеевропейская (всехристанская или католическая) власть, "мистическое тело", по определению средневековых юристов, которое в то же время было отправным моментом, источником построения политического и правового порядка в каждом отдельном королевстве, княжестве или городской коммуне. Соответствующий монарх или республика как бы брали на себя временное осуществление "империума" в своих пределах.

Существование вертикальной империи позволило осуществить длительную проработку и вызревание гражданской культуры (частного права) и норм "общественного договора" (правового процесса) в рамках корпоратичных и территориальных автономий.

Этот длительный и порой весьма болезненный процесс как раз и позволил Западной Европе в политическом отношении подготовиться к переходу в эпоху современности (модерна) .

Переход к современной эпохе в политике связан со становлением суверенитета - окончательным разделением "империума" на ряд суверенитетов. Абсолютистские королевства стали важным двигателем этого процесса. Распад единого сакрального порядка в результате Реформации, утверждение принципа "чья земля, того и вера" позволили ряду монархов претендовать на соединение в своих руках и горизонтальной, и вертикальной составляющей политической организации, на абсолютную власть в своих территориальных политических системах, которые одновременно являли собой и последние империи, и первые нации-государства.

Современная эпоха характеризуется созданием принципиально нового типа политических систем - суверенных территориальных государств или т. н. наций-государств. Возникает единая национальная территория. Самоопределение осуществляется прежде всего ща счет установления границ. в то же время перегородки между внутренними территориями (графствами, марками и т.п.) , между сословиями и корпорациями становятся прозрачными и проницаемыми. Возникает единое гражданское общество, а вместе с ним масса граждан. Прежние сословные и корпоративные привилегии и свободы становятся "естественными" правами человека и гражданскими, политическими свободами. появляются новые скрепы политических систем: территориальные границы и однородный правовой режим внутри них, масса соотечественников и национальное гражданство.

Нации-государства как бы замыкаются в себе, но это квазизамкнутость, принципиально отличная от замкнутости архаичных систем. Там в рассчет принимался только внутренний порядок, покоящийся на родовом этосе. Внешний мир был чужд по определению: и враги и друзья были равно "гостями", чужаками. Здесь четкая, юридически значимая граница позволяет рационально организовывать взаимоотношения политической системы и среды, отчетливо различить не только своих и чужих, но и своих среди чужих, чужих среди своих, т.е. врагов, соперников, попутчиков, союзников, друзей, что создает основу для формирования целой гаммы разнообразных и рационально организованных отношений с внешним миром. Так возникает самостоятельная область внешней политики, противостоящая внутренней, но, в то же время, разделяющая с ней общие системные характеристики.

Благодаря отчетливому оформлению суверенитета, различению внешней и внутренней политики начинает складываться система международных отношений. Возникает т. н. Вестфальская система, а за ней и последующие поколения международных политических систем. Это особая тема, которая будет рассмотрена на следующей лекции. Пока же важно отметить, что образование международных политических систем закономерно связано с появлением территориальных наций-государств, обладающих суверенитетом.

Процесс консолидации политических систем эпохи современности (модерна) принято называть политической модернизацией.

Этот процесс проявляется по-разному. Трудно назвать страну, где бы этот процесс шел совершенно равномерно и без сбоев. Пожалуй, наиболее гладким этот процесс был в Англии. Можно сказать, что этот процесс в целом существенно не прерывался и в примыкающих к ней областях Западной и Северной Европы. Однако опоясывающее эту зону полукольцо европейских владений габсбургов и в значительной мере совпадающих территорий т. н. "второго издания крепостничества" стало регионом, где процесс не только пошел вспять, но стала воспроизводиться прежняя европейская раздробленность без уже невозможной вертикали.

Вовлечение в процесс модернизации все новых и новых геополитических пространств, столкновение модернизаторских и контрмодернизаторских тенденций, различная степень исчерпанности (проработанности) наследия промежуточной эпохи различными политическими системами - все это привело к тому, что темпы и глубина модернизации оказались весьма различными в отдельных частях мира и даже Европы. Постепенной модернизации британского типа оказались противопоставлены ее более или менее форсированные версии, отличающиеся индивидуальным своеобразием.

В условиях форсированной модернизации возникает искушение просто отбросить старые, "отжившие" политические структуры и заменить их новыми. В результате новые структуры несут как бы двойную нагрузку: осуществляют те функции, к которым они преднезначены, и те, которые осуществлялись разрушенными структурами, но о которых система "поминит". Получается своеобразное явление дедифференциации.

Дедифференцированные и недифференцированные политические структуры современности отличаются немалыми чертами сходства.

Одна из важнейших - предрасположенность к дисфункциям, т.е. разрушительным или, по меньшей мере, контр продуктивным проявлениям функциональных возможностей соответствующих структур. Среди дисфункций модернизации наиболее ярко и разрушительно проявились тоталитарные тенденции.

Природа тоталитаризма как навязывания политическому режиму, государству или всей политической системе принудительной гомогенности связана с однозначной трактовкой и тем самым с извращением функциональности такого процесса, как массовизация. Форсированное создание однородной национальной (этническое государство национал-социалистов) или социальной (пролетарское государство коммунистов) массы отрывает тоталитаризуемое гражданское общество от его корней и истоков, парадоксальным образом сближает с наиболее архаичными моделями общинной, первобытной тоталитоидности, провоцирует активизацию протополитических средств организации, прежде всего прямого принудительного насилия.

Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации прежде всего предполагает восстановление и максимальное обогащение потенциала разнообразия политических действий, ролей, институтов и в целом символических форм опосредования. Этот процесс и является демократизацией. Название, вероятно, не самое удачное, т.к. оно невольно акцентирует внимание на комплексе политических явлений, связанных с прямым, минимально опосредованным участием всей совокупности граждан (массы, образованной в пределе по образцу дополитической социальной общности, рода) в принятии политических по своей природе решений. А это как раз то, на чем паразитирует тоталитаризм.

На протяжении всего этого многовекового развития опробовались различные модели и элементы демократии. Даже в течение длительного времени, когда Европа, казалось, забыла даже слово демократия, в рамках средневековых королевств прорабатывались важные стороны демократии: равенство в политических сообществах князей, ремесленников или клириков, развитие договорных отношений, представительства и т.п. Когда же о демократии вспомнили (в 1260г. это слово впервые употребляется в переводе аристотелевской "Политии", а в 1266г. его употребляет уже в собственном сочинении "О режиме правления" Фома Аквинский) , то постепенно это понятие стало насыщаться все более богатым и ярким содержанием. Это произошло, однако, не сразу. Довольно долго демократия трактовалась как преимущественно прямое правление граждан. В наиболее яркой и последовательной форме эта концепция была развита Руссо, связавшего демократию с народным суверенитетом. Эта идеальная модель критиковалась за ее практическую нереализуемость в крупных политических образования, где повседневное и непосредственное участие в управлении всех невозможно. Эта критика вкупе с обоснованием необходимости республиканизма (смешенного правления типа аристотелевской политии) и представительства ярко обосновывалась американскими федералистами. Любопытно, что само понятие демократия в Америке трактовалось при этом как негативное. Вот что выдающийся американский лексикограф Ной Уэбстер писал выдающемуся британскому философу Джозефу Пристли: "By democracy is intended a government where the legislative powers are exercised directly by all the citizens, as formerly in Athens and Rome. In our country this power is not in the hands of the people but of their representatives. The powers of the people are principally restricted to the direct exercise of the right of suffrage. Hence a material distinction between our form of government and those of ancient democracies. Our form of government has acquired the appellation of a Republic, by way of distinction, or rather of a representative Republic. Hence the word Democrat has been used as synonymous with the word Jacobin in France; and by an additional idea, which arose from the attempt to control our government by private popular associations, the word has come to signify a person who attemps an undue opposition to or influence over government by means of private clubs, secret intrigues, or by public popular meetings which are extraneous to our constitution. By Republicans we understand the friends of our Representative Governments, who believe that no influence whatever should be exercised in a state which is not directly authorized by the Constitution and laws" (Webster N. The Letters of Noah Webster. NY., 1953, pp. 207-208) .

В конечном счете была сформулирована концепция представительного правления, выдающуюся роль в этом сыграл Джон Стюарт Милль. Демократия стала важнейшим компонентом этой системы. Это была демократия обладателей собственности и голоса, подающих голос и передающих свои права на управление. Отсюда рациональность цензов, "вес голоса" и т.п. Эту систему в отличие от классической руссоистской демократии выдающийся американский политолог Р. Даль назвал полиархией.

С развитием системы сдержек и противовесов, партийных систем полиархия трансформируется, укрепляется, оказывается способность интегрировать способы организации, использующие иные идеальные типы - аристократию (парламентаризм) и монархию (президентство) .

Уже в наше время с развитием и усложнением политических систем возникает необходимость их гибкой перестройки, и реакции на сложные вызовы времени. Возникает демократия участия, предполагающая постоянную дискуссию и инновацию. Это демократия осознанного многоголосого дискурса, открытия новых смыслов и процедур политического регулирования.

Демократизация же и современная демократия по своей сути есть соединение всех возможных и так или иначе испытанных форм политического опосредования действий и форм организации. Эту идею несколько парадоксально заострил У. Черчилль, выступая в британском парламенте 11 ноября 1947 года. "Демократия, - сказал он, - самая плохая форма правления, если не считать все остальные, которые время от времени подвергаются проверке".

Демократия плоха своей всеядностью (плюрализмом, толерантностью) . Это влечет множество неизбежных издержек, например, например многократное дублирование функций, проработке множества альтернатив и т.п. В результате система по определению не может быть достаточно эффективной для того, скажем, чтобы "догнать и перегнать" или "осуществить радикальную реформу", за пару лет втиснув страну в рамки капитализма образца К. Маркса. Для эффективного решения таких задач как раз и годится тоталитаризм. Он или подобные "однозначные" системы, претендующие на максимальную эффективность, как раз и подвергаются, по мысли Черчилля, проверке. Она обычно подтверждает эффективность "однозначной" системы, но тут же показывает разрушительность, а то и просто бессмысленность поставленных целей - перегоняя, убежали в какой-то тупик, завоевывая новое "жизненное пространство", едва не лишились того, что было, устремляясь к "свободному рынку", рискуем форсировать тотальную дезорганизацию. С точки зрения Черчилля лучше не искушать судьбу погоней за небывалыми и сверхэффективными формами правления, а удовольствоваться "худшим" - смешением того, что работает и позволяет пусть медленно, но верно решать практические задачи.

Подобная смешанная система кажется "худшей" с точки зрения эффективности. Если же взглянуть не нее с точки зрения надежности, то она предстанет "лучшей". Так и оценивал подобную систему Аристотель, называвший ее политией. Это слово собственно означало устройство полиса, его конституцию. Эта конституция как раз и является соединением, по необходимости противоречивым, всех возможностей политической системы. Политию Аристотель четко отличал от собственно демократии в ее исходном смысле как прямого управления полисом всей массой граждан, исключающего иные варианты.

Современная демократия решительно отличается от классической, хотя и связана с ней, как, впрочем, и с классической монархией и аристократией, с тимократией и теократией, с прочими частными формами правления. Отличие современной демократии от множества ранних смешанных систем заключается в последовательности и рациональности соединения испытанных временем политических структур и связанных с ними функций. То, что мы называем демократическими принципами и процедурами по существу является рациональными средствами обеспечения устойчивости и стабильности массивных, плотных и многоуровневых политических систем современности. Современная демократия в результате предстает как рациональное и критическое освоение сложными модернизированными политическими системами наследия всех трех эпох, гибкое и прагматическое его использование.

Что значит быть демократом сегодня? Ответов на этот вопрос может быть дано множество. С точки зрения рассмотренных в лекции проблем быть демократом означает, прежде всего, обрести способность к непредвзятой и всесторонней оценке максимального числа, а в идеале всех наличных альтернатив. Это означает также максимально полное знание политического наследия всех эпох политического развития, способность рационально освоить это наследие и использовать его в повседневной политической жизни.

По самой своей сути современная демократия чужда зацикливанию на стереотипах современности (модерна) . В этом отношении прорисовывается ее связь с движением к пост модерну. Не слишком ли смелым является это допущение? Действительно ли уже виден конец эпохе современности (модерну) ? Думается, что само появление понятия пост модерн, рассуждения о конце истории являются немаловажными симптомами. Еще важнее осознание издержек и дисфункций модернизации, выявление признаков ее исчерпанности на собственной основе. Однако самым существенным свидетельством реальности приближения новой политической эпохи является само развитие современной демократии, все более отчетливое ее различение в сравнении не только с классической демократией, но и с демократией популистской, которую как раз и следовало бы называть современной, оставив за той демократией, что начинает утверждать себя сегодня название постмодерной или какое-то иное, которое придумают люди новой политической эпохи.