АНГЛИЯ В ПЕРИОД НОВОГО ВРЕМЕНИ

Период Новой истории открывается Английской буржуазной революцией середины XVII в., которая ознаменовала победу нового общественного строя — капитализма — над отживающим свой срок фе­одальным порядком. Как же всё это произошло?

Набережная Темзы. Здание парламента (современный вид).

КАРЛ I СТЮАРТ

В 1625 г. на английский престол взошёл 25-летний король Карл I Стюарт. Карл отличался привлекательной внешностью, изящными ма­нерами, держался просто, но с достоинством. Как и его отец Яков I, Карл считал, что он — помазан­ник Божий и, таким образом, выше всяких законов и не обязан им подчиняться. Что же касается подданных, то все они, по мнению короля, яв­лялись его собственностью. С первых же дней сво­его правления Карл I не обращал никакого вни­мания на парламент, но зато наделял большими полномочиями своих льстивых придворных. Пар­ламент критиковал министров короля и требовал отставки герцога Бекингема, по милости которого Англия в своей внешней политике терпела провал за провалом. Однако король, защищая фаворита, предпочёл распустить парламент, который требовал суда над ним. Но оставшись без парламента, король тем самым остался без денег. Ему ничего не оставалось делать, как вновь созвать парламент. Однако депутаты Палаты общин продолжали добиваться отставки Бекингема. Они обвиняли фаворита ко­роля в расточительности, в том, что он не стес­няется тратить казённые деньги на увеселения, строительство великолепных замков. Карл заявил, что не дозволит требовать отчёта от своих слуг и не отстранит Бекингема от занимаемой должности. Депутаты парламента очень возмутились подобным решением короля и направили депутацию во дво­рец. «Я признаю за вами право советовать, а не осуждать, — заявил король, а затем добавил: — Помните, что я волен созвать парламент и распус­тить его, когда захочу, а если найду его поведение неугодным мне, то вообще уничтожу!»

АНГЛИЙСКАЯ

БУРЖУАЗНАЯ

РЕВОЛЮЦИЯ

Однако подобные угрозы короля не могли ос­тановить поток возмущённых речей членов парламента. Король решил распустить строп­тивый парламент, но, нуждаясь в деньгах, был вынужден прибегнуть к принудительному займу. Подданные же отказались платить деньги без со­гласия на то парламента, и королю вновь пришлось пойти на уступки и созвать в 1628 г. парламент. Депутаты потребовали от короля принять «Пети­цию о правах», которая запрещала взимать пош­лины без согласия на то парламента. Тут уж тер­пению короля пришёл конец, и он повелел вновь распустить неугодный парламент. 11 лет Карл пра­вил один, стремясь любыми путями добывать для себя деньги, минуя парламент. Карл решился вос­становить старинный налог — «корабельные день­ги», который прежде платило население приморс­ких городов для снаряжения судов, и распрост­ранил эту повинность на всё население Англии. Народ роптал, но ничего не мог поделать против королевских чиновников, обиравших его.

Простые труженики страдали также от всевоз­можных преследований. В стране воцарился режим террора. Суды по политическим и церковным делам — Звёздная палата и Высокая комиссия — рабо­тали исправно, привлекая к жестокому суду вся­кого, кто отказывался платить «корабельные день­ги», выступал против принудительного королевс­кого займа, кто читал запретные (пуританские) книги, не посещал приходскую церковь, осмели­вался критиковать действия короля или епископа. Так, за сочинение и издание пуританских памфле­тов несколько человек были выставлены у «позор-

482

ного» столба, их публично секли, клеймили калё­ным железом, потом, обрезав уши, бросили в тюрь­мы. Опасаясь гонений, многие пуритане были вы­нуждены бежать из страны. Всё это отразилось на экономическом положении страны, резко ухудшив его. Эмиграция в Америку нескольких десятков тысяч торговцев и промышленников — пуритан — вызвала сокращение производства и массовую без­работицу. Измученные голодом, нищетой, репрес­сиями простые труженики — ремесленники, крес­тьяне, батраки, подмастерья поднимались против своих господ. В стране нарастала революционная ситуация.

Королю ничего не оставалось, как вновь собрать парламент, который получил название «Долгого парламента», поскольку заседал в течение 13 лет, с 1640 по 1653 г. Он отменил все незаконные указы короля, упразднил «корабельную подать», распус­тил Звёздную палату, исключил из Палаты лордов епископов, а также принял Трёхгодичный билль, который обязывал короля созывать парламент каж­дые три года. Кроме того, депутаты потребовали суда над новым фаворитом Карла — министром Страффордом, которому был вынесен смертный приговор. Король вынужден был со всем этим сми­риться. Парламент настаивал, чтобы король при­знал за ним право назначать и смещать министров, а также контролировать все действия короля.

«Если бы я согласился на это, то стал бы только призраком, пустой тенью короля», — с гневом от­ветил Карл. Борьба парламента с королём вылилась в открытый поединок. В парламенте произошёл раскол на «кавалеров» и «круглоголовых». «Кава­леры» — преимущественно дворяне — поддержи­вали во всех спорах короля, а «круглоголовые» (они не носили длинных волос, коротко стриглись), за­щищавшие интересы буржуазии, отстаивали сто­рону парламента.

Король со своими сторонниками покинул Лон­дон, перебравшись в город Йорк. Сторонники пар­ламента дали клятву: «Уничтожить папизм (като­лицизм), епископов, защищать права и льготы пар­ламента и народа». Во главе «круглоголовых» встал Оливер Кромвель.

ОЛИВЕР КРОМВЕЛЬ

Оливер Кромвель (1599—1658) происходил из небогатой дворянской семьи. Он воспитывал­ся в строгом пуританском духе. В то время как его сверстники играли на улице, Оливер в сопровождении родителей отправлялся в церковь, а затем высиживал долгие часы за столом, слушая бесконечные чтения молитвенника. Богословие бы­ло главным предметом, который Оливеру пришлось осваивать сначала в школе, а затем в Кембридж­ском университете. Впрочем, обучаясь в универси­тете, Кромвель не очень-то утруждал себя науками. Он предпочитал заниматься спортом: плавань­ем, верховой ездой, фехтованием и стрельбой из лу-

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ ПЕРИОДА БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

В период революции и гражданской войны в Англии обра­зовались три политические партии: пресвитериане, индепенденты, левеллеры. Пресвитериане, выражавшие интересы крупной буржуазии, добились передачи конфиско­ванных феодальных землевладений в свои руки. Кроме того, они сделали пресвитерианство господствующей религией в стране. Дальнейшее развитие революции пресвитериане счи­тали не только нежелательным, но и опасным. После захвата в плен короля они стали вести разговоры о прекращении гражданской войны.

Индепенденты (независимые), в ряды которых входили средняя и мелкая буржуазия и новое дворянство, настаи­вали на продолжении борьбы. Они добивались установления республики. Во главе индепендентов стоял Оливер Кромвель. Индепенденты после казни Карла I установили республику, правление которой всецело отвечало лишь интересам буржуазии и нового дворянства. Раздавая имения роялистов своим сторонникам, индепенденты совершенно не считались с интересами простых тружеников, и прежде всего крестьян, с помощью которых им удалось прийти к власти. Политика правящей партии — индепендентов — и её главы Кромвеля вызывала всё большее недовольство в народе. Чтобы удержаться у власти, Кромвель вынужден был ввести в 1655 г. военную диктатуру.

Интересы мелкой буржуазии в революции отстаивала партия левеллеров (уравнителей). Во главе левеллеров стоял Джон Лильберн. Он был пуританином, противником англиканской церкви. Принимая участие в гражданской войне на стороне парламента, Лильберн пытался защищать и интересы народных низов. Лильберн утверждал: «Все люди равны по рождению; каждый из них имеет одинаковое право на безопасность и свободу».

Левеллеры требовали уничтожения всех сословных привилегий, уравнения всех граждан в правах (отсюда они и получили своё название «уравнителей»), проведения регулярных и демократических выборов в парламент. Они выступали также за демократическое и дешёвое судопроизводство, добивались свободы вероисповедания и свободы торговли. Кроме того, левеллеры требовали отмены церковной десятины и упразднения постоянной армии. Пытаясь защищать интересы простых тружеников, левеллеры заявляли: «Бедняки, инвалиды и престарелые должны содержаться за счёт государства!»

Левеллеры не признавали индепендентскую республику, установленную Кромвелем. В одном из своих памфлетов Лильберн заявлял: «Народ низведён до ничтожества... Он ждёт облегчения и свободы от тех, кто его угнетает».

Лильберн призывал народ избавиться от такого угнетения. В одном из памфлетов он писал: «Восстаньте же как один человек для борьбы за своё освобождение против тех, кто обманул вас!»

Власти не могли не заметить столь опасных призывов левеллеров. Лильберн был арестован и брошен в тюрьму. По стране прокатилась волна восстаний возмущённых сторонников левеллеров, но все они были быстро подавлены войсками Кромвеля.

Выразителями интересов простых тружеников во время революции стали диггеры (копатели). Возглавил движение диггеров Джерард Уинстенли. В прошлом он был мелким лондонским торговцем, но разорился и был вынужден наняться батраком к одному помещику в графстве Сэрри, что неподалёку от Лондона. Весной 1649 г. Уинстенли и его друзья издали «Декларацию бедного угнетённого люда Англии». В ней говорилось: «Причиной всех войн, кровопролития, воровства и порабощающих законов, которые держат народ в нищете, является частная собственность на землю».

Обращаясь к богатым землевладельцам — лордам,

483

ка. Пребывание в университете прервалось через год из-за смерти отца. Однако вскоре Оливер про­должил своё образование: он отправился изучать юридические науки в Лондон. Через девять лет он стал членом парламента.

«.. .Однажды утром я вошёл в палату... и увидел говорившего джентльмена, которо­го не знал. Он был очень скромно одет в простой суконный костюм, сшитый, по всей видимости, пло­хим деревенским портным, его бельё было из простого по­лотна и не очень чис­тым, лицо его было одутловатое и крас­ное, голос — резкий и неприятный, но его речь была полна пы­ла...» Таким увидел Оливера Кромвеля осенью 1640 г. придворный Карла I сэр Филипп Уорик.

Наружность и властные манеры Кромвеля производи­ли впечатление на ок­ружающих. В первых же столкновениях с армией роялистов он проявил себя как ис­кусный полководец. В свою армию он набирал про­столюдинов и не стеснялся назначать их на воин­ские должности. Особенной славой пользовался его полк, составленный из набожных людей. В полку запрещались пьянство, богохульство, за ругатель­ства наказывали штрафом. Кромвель гордился сво­ими солдатами. «Эти солдаты — славные ребята!» — говорил он.

Солдаты также боготворили Кромвеля и были готовы идти за ним в огонь и воду. Это войско раз­било королевскую армию. Карл I бежал в Шотлан­дию, но вскоре был схвачен сторонниками парла­мента. Ему удалось бежать на остров Уайт, чтобы собрать новые силы для борьбы с парламентом. Этот шаг короля возмутил «круглоголовых». Армия Кромвеля принесла присягу: «Если Бог дарует нам победу, мы клянёмся призвать Карла Стюарта, это­го кровожадного человека, к суду и потребовать от него отчёта за кровь, которую он пролил, и за зло, которое он принёс своему народу». Король был арестован и доставлен в суд. Пять дней слушалось его дело в суде. Наконец, был вынесен приговор: «Карл Стюарт как тиран, убийца и открытый враг английского государства должен быть предан смер­ти». 30 января 1649 г. при огромном стечении наро­да палач отрубил голову монарху.

Казнь Карла I означала конец правления абсо-

П. Деларош.

"Кромвель у гроба Карла I".

Эрмитаж.

диггеры заявляли: «Земля не была создана специально для вас, чтобы вы были господами её, а мы — вашими рабами, слугами и нищими, но она была создана, чтобы быть общим достоянием для всех людей».

Диггеры считали частную собственность на землю большим злом. Они мечтали создать такое общество, в котором собственность будет уничтожена, не будет бедных и богатых, исчезнет эксплуатация человека человеком. Одна­ко диггеры не призывали к вооружённой борьбе против лендлордов, а считали, что победят «любовью и терпением», надеялись, что своим примером поднимут народ на созидательный труд. С этой целью весной 1649 г. диггеры, вооружившись лопатами, начали копать пустующие земли на холме Св. Георгия в графстве Сэрри, с тем чтобы обрабатывать их, засеивать и убирать урожай сообща, совместными усилиями. Именно с тех пор этих людей и стали называть «диггерами» (копателями). В соседних граф­ствах движение диггеров поддержали бедные крестьяне. Однако, несмотря на мирные намерения диггеров, власти обрушили жестокие репрессии против них. Диггеров арес­товывали, разрушали их хижины, отбирали скот, скудное имущество и провиант, обрекая тем самым диггеров на голодную смерть. Буржуазия и новое дворянство распра­вились с диггерами, потому что усматривали в них самых опасных врагов для своей собственности. Движение диггеров очень скоро было подавлено.

*

484

лютной монархии в Англии. В стране установилась республика, во главе которой стоял лорд-протектор (покровитель) Оливер Кромвель. Почти десять лет он управлял Англией. Кромвель опирался на ар­мию, совсем не считаясь с парламентом. Трижды он просто разгонял его, в конце концов полностью захватив власть в свои руки. В стране началось бро­жение и ропот. В 1658 г. Кромвель скончался, наз­начив своим преемником старшего сына Ричарда. Но тот был человеком слабым, нерешительным и не справлялся с управлением страной в то смутное время.

РЕСТАВРАЦИЯ

Роялисты призвали на трон сына казнённого короля — Карла II Стюарта. Парламент под­держал их. Так в 1660 г. совершилась Рестав­рация монархии. Народ встречал нового короля с ликованием. Повсюду были развешаны гирлянды цветов, устраивались фейерверки, балы, угощения для простого люда.

Карл II был красивый, способный и неглупый человек, однако он предпочитал проводить время в развлечениях и удовольствиях. На свою власть ко­роль смотрел так же, как его отец и дед. «Я не буду считать себя королём до тех пор, пока парламент будет заниматься моими делами, выискивать ошиб­ки в моих счетах и наблюдать за моими министра­ми», — заявлял он.

Прежде всего король приказал учинить публич­ную казнь над убийцами своего отца. Очевидец тех событий свидетельствовал: «В годовщину казни ко­роля, 30 января 1661 г., трупы Кромвеля, Айртона и Бредшоу были на санках перевезены в Тайбэри, потом вынуты из гробов, облачены в саваны и по­вешены за шеи, и так эти трупы висели до захода солнца. После того как их сняли, у трупов были отсечены головы, туловища зарыты в могилу, выко­панную под виселицей, а головы казнённых были водружены на копья и выставлены около Вестминс­терского дворца...»

Король вновь восстановил правление англикан­ской церкви и запретил религиозные богослужения сектантов. Он приказал вернуть прежним хозяевам захваченные во время революции земли. Однако править страной по-прежнему было уже невозмож­но. Представители буржуазии и нового дворянства заседали в парламенте и диктовали свою волю ко­ролю. Парламент назначал денежное содержание королю, с тем чтобы тот более не мог обойтись без его созыва. Карл II отличался безудержным мотов­ством, растрачивая значительные суммы денег, ко­торые выделял для него из государственной казны парламент, на увеселения, подарки фаворитам и фавориткам. И тогда парламент ужесточил свой контроль над финансами Карла, а также за деятель­ностью министров, добиваясь отставки неугодных лиц. Парламент постановил: «Всякий член парла­мента, который признаёт за королём право мило­вать министров, есть изменник и нарушитель прав и привилегий парламента».

ЦЕРКОВЬ В АНГЛИИ

В ПЕРИОД БУРЖУАЗНОЙ

РЕВОЛЮЦИИ XVII в.

Англиканская церковь была основана в Англии ещё в правление Тюдоров, в 1534 г. Тогда же произошёл разрыв с Римом (центром католицизма), и главой церкви в Англии стал уже не Папа римский, а сам английский король. Правительство присвоило земли католических монастырей. Были изменены и некоторые догматы католической религии: проповеди читались на английском, а не на латыни, духовенство получило право вступления в брак. В то же время сохранилось пышное одеяние священнослужителей, богатое внутреннее убранство храмов. Содержание всего этого великолепия требовало больших средств, которые взимались с населения в форме десятины. Подобные поборы тяготили простой народ, уменьшали прибыли бурж­уазии. Недовольные буржуа ворчали: «Нам нужна другая, более дешёвая церковь!»

Сторонники реформ стремились очистить англиканскую церковь от всех остатков католицизма. Этих людей и стали называть пуританами (пуританин значит «чистый»). Они в свою очередь разделились на пресвитериан и индепендентов. Пресвитериане осуждали богатое духовенство и выступали за замену его старейшинами общин (пресвитерами) и проповедниками из числа верующих. В ряды пресвитериан входили крупная буржу­азия и новое дворянство. Средняя и мелкая буржуазия, мелкопоместное дворянство и городская беднота поддерживали индепендентов, которые требовали создания маленьких независимых (по-английски independent — "независимый") общин и противились укреплению центральной власти в церкви.

Англиканская церковь и король жестоко преследовали тех, кто критиковал господствующую религию. При Карле I борьба с религиозной оппозицией нарастала день ото дня. Деятельность пуританских проповедников была запрещена. Начались религиозные преследования, которые вызвали массовую эмиграцию из страны. 20 тыс. пуритан бежали в североамериканские колонии Англии.

*

Улица о Лондоне.

485

СУД НАД КОРОЛЁМ

КАРЛОМ I СТЮАРТОМ

И ЕГО КАЗНЬ

Суд над королём Карлом I проходил в главном зале Лондона, Вестминстер-холле, 20 января 1649 г. Вот как историк описывал это событие: «Охрану дома круглосу­точно несли 200 пехотинцев и отряд кавалерии. 20 января, около двух часов пополудни, члены суда, предшествуемые 20 стражами, вооружёнными алебардами, и клерками, нёсшими меч и скипетр — знаки высшей власти, вошли в зал и заняли свои места. Их скамьи были покрыты красным сукном. Кресло председателя стояло на возвышении. С обеих сторон от него располагались кресла двух его помощников. Все трое были в чёрных судейских мантиях. Перед ними находился стол секретаря и несколько поодаль

— обитое красным кресло для подсудимого... Но вот появился король в чёрном платье, окружённый 12 солда­тами. В знак непризнания полномочий суда он нарочито не снимал шляпы. Не глядя по сторонам, Карл быстро прошёл и сел в предназначенное для него кресло спиной к пуб­лике...»

Судебный процесс завершился приговором короля к смертной казни, что и было приведено в исполнение 30 января: «...День выдался на удивление морозным. Темза покрылась льдом. На площади, с трёх сторон огороженной зданиями королевского дворца Уайтхолл, раздавался стук топоров — шли последние приготовления к публичной казни. Здесь сооружался помост, на котором Карл должен был умереть. В два часа пополудни король, одетый в чёрное, в сопровождении усиленного военного конвоя появился на площади. Помост был окружён несколькими шеренгами кавалерии, отделявшей место казни от зрителей. Вся площадь была запружена народом, многие забрались на уличные фонари, балконы и крыши окружающих домов. На помосте стояли наготове палач и его помощник. В обя­занности последнего входило поднять высоко отрубленную голову, выкрикивая: «Вот голова изменника!» Они были в полумасках и к тому же загримированы (им приклеили усы и бороды), в одежде моряков. Помост был задрапирован чёрным. Король взошёл на эшафот в сопровождении еписко­па, избранного им в духовники. Оглядевшись вокруг, он вынул из кармана сложенный лист и обратился к охране, ибо другие его не могли расслышать, с «прощальным словом». Затем, опустившись на колени, он положил голову на плаху и через несколько мгновений вытянул вперёд руки

— это был знак палачу, и тот одним махом топора отрубил ему голову. Дело было сделано. Кавалерия быстро рас­сеяла толпу, и площадь опустела...»

*

РЕСТАВРАЦИЯ СТЮАРТОВ

Ричард Кромвель не мог долго продержаться на посту протектора. В отличие от отца он не обладал ни полити­ческими, ни военными дарованиями и не пользовался поддержкой каких-либо сил в парламенте или армии. Скоро он сделался марионеткой в руках генералитета армии, а затем был вынужден отказаться от звания протектора. За этим последовала чехарда сменяющих друг друга правительств. Нестабильность правления грозила новыми выступлениями народных масс. Этого очень опасались клас­сы буржуазии и нового дворянства, и потому они решили пригласить на пустующий престол сына казнённого короля — Карла II. Так совершилась Реставрация монархии Стюартов.

*

ПАРЛАМЕНТ. ТОРИ И ВИГИ

Парламент строго следил за тем, чтобы король не издавал каких-либо указов, поскольку за­конодательным органом в стране был парла­мент. А вскоре в самом парламенте образовались две политические партии: «тори» и «виги».

Тори отличались приверженностью к королев­ской власти, отстаивали нерушимость королевских прав и незыблемость существующих порядков. Ви­ги защищали во всех спорах парламент и высту­пали за различные реформы: в экономике, государ­ственном и церковном устройстве. Обе партии при­нимали активное участие в борьбе парламента с ко­ролём. Эта борьба особенно обострилась в 1679 г., когда парламентская оппозиция (виги) потребовала от короля лишить наследных прав его младшего брата герцога Йоркского, поскольку тот был като­ликом. Все англичане, исповедовавшие англикан­скую веру, ненавидели католиков и опасались их влияния на короля. Однако Карл не пошёл на ус­тупки оппозиции и распустил парламент. Четыре года парламент не созывался. Оппозиция вигов бы­ла разбита. Одни её лидеры (Олджернон Сидней, граф Рассел) были казнены, другие (граф Шефтсбери) эмигрировали из страны. В феврале 1685 г. Карл II умер. На престол вступил его брат — Яков II.

ЯКОВ II.

ДЕКЛАРАЦИЯ О ВЕРОТЕРПИМОСТИ

Новый король отличался глубокой религиоз­ностью и преданностью королю Франции — католику Людовику XIV. Вступая на пре­стол, он говорил французскому послу: «Успокойте своего государя, я люблю его и уважаю. Без его помощи я ничего не могу сделать... Я всегда буду советоваться с ним».

Яков стремился править самовластно. Он не же­лал слушать советов парламента и продолжал про­водить профранцузскую политику. В ответ на это народ поднял восстание, во главе которого встал незаконнорождённый сын Карла II — герцог Монмаут. Яков подавил восстание и сурово расправился с мятежниками. Свыше двухсот человек были каз­нены — сожжены и четвертованы. Однако недо­вольство политикой Якова не прекращалось. Чаша терпения подданных переполнилась, когда король издал Декларацию о веротерпимости, которая от­крывала доступ во все сферы правления Англии не­навистным католикам.

486

«СЛАВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ».

БИЛЛЬ О ПРАВАХ.

ВИЛЬГЕЛЬМ ОРАНСКИЙ.

Партии тори и вигов объединились и приняли решение: Якова II с престола изгнать, а на трон пригласить его старшую дочь Марию с мужем Вильгельмом Оранским. Осенью 1688 г. Вильгельм высадился в английском порту и дви­нулся со своей армией к Лондону. Народ встречал его приветливо. Яков туманной ночью тайком бе­жал со своей семьёй во Францию. Вильгельм ему в том не препятствовал. Так в Англии совершился дворцовый переворот, получивший название «Слав­ной революции». Эта революция положила конец вековой борьбе между королём и парламентом. Отныне в Англии установилось правление конс­титуционной монархии, при которой главную роль играет парламент, издающий законы, а монарх только «царствует, но не правит». Парламент вру­чил королю Вильгельму III «Декларацию прав», в которой оговаривались права и обязанности зако­нодательной власти (парламента) и исполнительной (короля и его министров). Декларация запрещала королю издавать законы, собирать подати с народа и созывать армию без согласия на то парламента. В ней подчёркивалось, что народ вправе низложить недостойного короля и на его место посадить дру­гого, а также изменить порядок престолонаследия. Так парламент одержал победу над королём.

Вильгельм Оранский был голландцем и всю жизнь тяготился положением короля на чужбине. Англичане также не любили этого «чужеземца». Вильгельм был суров на вид, но за этим скрывались благородство и честность. Он прославился в Европе как талантливый полководец, который неизменно одерживал победы на полях сражений. Нелюбовь англичан к своему королю особенно ощутимой была в парламенте. Парламент постоянно одерживал верх во всех спорах, которые возникали у него с королём. Парламент добился сокращения числен­ности постоянной армии, ввёл в практику ежегод­ную выплату содержания короля и его двора, с тем чтобы Вильгельм не смог его распустить, принял Трёхгодичный закон, по которому депутаты пере­избирались каждые три года. Чтобы влиять на чле­нов парламента, Вильгельм не гнушался обращать­ся к подкупу их голосов и говорил: «Никто не гну­шается подкупом больше, чем я, но я имею дело с людьми, которыми невозможно управлять иначе, как этим гнусным средством».

Однако постепенно Вильгельм нашёл иные спо­собы влияния на парламент. Поскольку в парла­менте было немало членов партий и тори, и вигов, король начал формировать свой кабинет министров попеременно из числа то одной, то другой партии, учитывая при этом, какая партия была в большин­стве. Когда король стал назначать министров из той партии, которая была сильнее в парламенте, то пар­ламент через министров стал править государством.

ВОЙНА ЗА ИСПАНСКОЕ НАСЛЕДСТВО

После «Славной резолюции» Франция всё ещё представляла серьёзную опасность для англичан, т. к. покровительствовала свергнутым Стюартам. К тому же именно Франция была оплотом католической церкви, восстановления которой Англия очень опасалась. Франция продолжала оставаться серьёзным конкурентом для англий­ских торговцев на европейских рынках и в колониях. Стремление сокрушить могущество Франции в торговле и на море явилось главной причиной вступления Англии в войну против Франции в 1702 г. за право владения Испанией и её колониями после смерти бездетного испанского короля Карла II (Испанское наследство).

Вся территория Европы от Вислы до Атлантического океа­на превратилась в арену военных сражений. В войне за Испанское наследство приняли участие на стороне Англии Голландия и Габсбургская империя, Францию поддержала Испания. Во главе английской и союзнических армий встал Джон Черчилль, предок знаменитого премьер-министра Великобритании XX в. Уинстона Черчилля. За одержанные на полях сражений выдающиеся победы Джон Черчилль получил от королевы Анны титул герцоге Мальборо.

В 24 года Джон уже стал полковником драгунского полка, а спустя десять лет получил титул барона. Именно Мальборо разгромил восстание герцога Монмаута в 1685 г., а самого герцога захватил в плен. За этот поступок он получил от короля звание генерал-майора и титул графа. Молодой, энергичный и красивый генерал успешно делал свою карьеру. Став герцогом в 1702 г., Мальборо вскоре получил крупное землевладение Вудсток и значительную денежную сумму на строительство роскошного дворца. (Его жена, Сара Дженингс, много лет была фавориткой англий­ской королевы.) Кроме того, королева Анна пожаловала ему пожизненную пенсию, орден Подвязки, драгоценности и дорогие картины. Английский писатель Джонатан Свифт полагал, что Мальборо «стоил» государственной казне «многим больше полмиллиона». Надо сказать, что Свифт был лично знаком с герцогом Мальборо и весьма недолюб­ливал его, считая герцога продажным и беспринципным че­ловеком. Свифт утверждал, что герцог злоупотребляет доверием королевы, которая назначила его главноко­мандующим союзными войсками. Так, финансы, отпу­щенные на ведение войны, герцог нередко использовал в целях личного обогащения. Для этой же цели он принимал участие в различных аферах по снабжению армии хлебом и фуражом, получая крупные денежные суммы от поставщи­ков. Свифт высказывал предположение, что герцог Маль­боро намеренно затягивает войну, чтобы ещё больше обога­титься.

Но в то же время Свифт признавал: «Я не нахожу у него ни единого достоинства, кроме таланта полководца».

Союзным войскам удалось одержать ряд побед в войне в немалой степени благодаря полководческому таланту герцога Мальборо. Очень скоро война продемонстрировала очевидную слабость французской армии, с одной стороны, и численное превосходство и прекрасное вооружение ан­гличан и их союзников — с другой. Поворотным пунктом в войне за Испанское наследство явилась битва при Бленхейме, где в 1704 г. войска под командованием Маль­боро нанесли серьёзное поражение французам.

Победы доставались, однако, дорогой ценой. Морская торговля терпела огромные убытки от нападений француз­ских судов. В стране резко подскочили цены на продовольствие и увеличились налоги. На войне наживались лишь поставщики для армии, финансисты и спекулянты, а население нищало с каждым днём. Недовольство народа усиливалось. Свифт так отзывался об этой войне: «Длительная и дорогостоящая война является бременем для нации. Она развязана в интересах тех людей, которые полу­чают солидные доходы от войны. Эта война обогащает

487

ростовщиков и банкиров и ведёт английский народ к нищете и полному разорению. Надо немедленно покончить с этой войной!»

Однако военные действия продолжались. Вскоре англи­чанам удалось захватить практически без боя крепость Гиб­ралтар, что не Средиземном море. Историк прошлого века Томас Маколей так описывал это событие: «Эта знаменитая крепость, которую природа сделала почти неприступной и против которой все средства военного искусства были употребляемы напрасно, была взята так же легко, как если бы она была открытой деревней на равнине. Гарнизон отправился на молитву, вместо того чтобы стоять на страже. Несколько английских матросов влезло на скалу. Испанцы сдались, и британский флаг был водружён я крепости, чтобы уже никогда соединённые армии и флоты Франции и Испании не могли его низвергнуть».

Союзнические войска продолжали вести активные боевые действия в Европе. Вскоре они освободили Фланд­рию от оккупации французов и захватили французский город Лилль. Французы запросили мира. Весной 1713 г. в городе Утрехте был подписан мирный договор между воюющими сторонами. Англия оказалась в наибольшем выигрыше. Она получила Гибралтар, остров Менорка, земли вокруг Гудзонова залива, Ньюфаундленд и Акадию. Кроме того, Англия добилась монопольного права поставки негров-рабов в испанские колонии в Америке, что очень скоро сделалось источником баснословных барышей для англий­ской буржуазии. В результате достигнутой победы над Францией в войне за Испанское наследство Англия заняла господствующее положение на море. Это в свою очередь позволило ей сделать первые шаги на пути создания Британ­ской империи.

*

КАК ТРУДИЛИСЬ

ДЕТИ НА ФАБРИКАХ

АНГЛИИ В XIX ВЕКЕ

О тяжелейших условиях жизни маленьких рабочих повествует книга Джиббинса «Промышленная история Англии». Обычно будущих ремесленных учеников, этих «английских рабов», как назвал их писатель, набирали в «ра­ботных домах». Когда дети попадали на городские фабрики, они не получали никакого жалованья, о пище и одежде их не заботились.

«С детьми обращались бесчеловечно, — свидетельствовал писатель. — Часы труда были ограничены полным истощением их сил после применения всевозможных принудительных способов к продолжению работ. Дети часто работали по шестнадцати часов кряду, днём и ночью; даже воскресные дни употреблялись на чист­ку машин... В страшной духоте, в жарких комнатах, при постоянном шуме тысячи движущихся колёс, крошечные руки и ноги находились в непрерывном движении, подталки­ваемые на непосильную работу ударами тяжёлых рук без­жалостных надсмотрщиков. Детей подвергали телесным на­казаниям, изобретённым утончённою жестокостью ненасытного корыстолюбия. Кормили их самой плохой и дешёвой пищей, зачастую тем, что шло на корм свиньям хозяина. Спали они поочерёдно на грязных постелях. Некоторые из несчастных пытались бежать; чтобы предупредить бегство, заподозренных в этих намерениях детей заковывали в кандалы; они работали и спали в цепях; такому же безжалостному обращению подвергались молодые женщины. Многие умирали, и их тайно хоронили ночью в каком-нибудь глухом местечке, чтобы народ не мог узнать количества могил. Многие кончали самоубийством...»

*

Так как парламент поддерживал министерство, а король не имел права ничего сделать без согласия министров, министры отвечали за все его меры. Че­редование у власти соперничающих партийных группировок парламента заложило основу двухпар­тийной системы, с помощью которой буржуазия до сего дня правит в Англии, Канаде, США, Австра­лии и ряде других стран мира. Вильгельм процар­ствовал 15 лет.

ПРАВЛЕНИЕ

КОРОЛЕВЫ АННЫ.

ВОЙНА ЗА ИСПАНСКОЕ

НАСЛЕДСТВО

После смерти Вильгельма в 1702 г. на престол вступила сестра его жены — королева Анна. Она была женщиной слабого характера и недалёкого ума и к тому же постоянно подпадала под влияние своих фавориток. Её любимой при­дворной дамой долгое время была герцогиня Маль­боро. Муж герцогини — герцог Мальборо, предок знаменитого премьер-министра Англии XX в. Уинстона Черчилля, сделался главнокомандую­щим английской армии. Он сумел одержать немало побед в войне за Испанское наследство (1702— 1713 гг.), которая на протяжении десяти лет была самой кровопролитной войной на континенте. В результате этой войны Англия получила земли на берегу Средиземного моря, у Гибралтарского про­лива, а также монопольное право доставлять нег­ров-рабов в испанские колонии в Америке, что сделалось источником баснословных барышей для буржуазии. В правление королевы Анны произо­шло объединение Англии с Шотландией и Ир­ландией, после чего королевство стало называться Великобританией.

ГЕОРГ I.

ПРАВЛЕНИЕ

КАБИНЕТА МИНИСТРОВ

В 1714 г. королева Анна скоропостижно ско­нчалась, не оставив после себя наследников. И тогда на престол вступил её ближайший родственник, потомок Якова I — Георг I из не­мецкой династии Ганноверов. Он был иностранцем в Англии и даже не говорил по-английски. Его совсем не интересовали дела королевства. Один из придворных поинтересовался, как Георг собирается управлять Англией, на что король ответил: «Я об этом и не думаю; это меня не касается, пускай управляют министры; это — их дело!»

И действительно, на протяжении 45 лет Англией управлял не король, а министры из партии вигов, которым Георг I симпатизировал. Во главе кабинета министров стоял умный и твёрдый политик, пре-

488

мьер-министр Роберт Уолполь. Он стремился про­водить внешнюю политику таким образом, чтобы избегать войны. Он заявлял: «Нет ничего более вредного для Англии, чем война, пока она длится, мы только несём потери, а когда она кончается, мы ничего не выигрываем».

При Уолполе промышленность и торговля рас­цвели, увеличилось богатство страны, достигнутое в немалой степени в результате грабежа колоний. Ведь Англия к тому времени захватила обширные владения в Индии, в Северной Америке, в Авст­ралии, а также ряд островов. И тем не менее пра­вительство Уолполя спустя 20 лет вынуждено было уйти в отставку из-за насаждения среди высших должностных лиц — членов парламента и минист­ров — коррупции (подкупа и взяточничества). На смену Уолполю пришёл кабинет министров во главе с Уильямом Питтом, который представлял интере­сы буржуазии, ратовавшей за более активную внешнюю политику, которая принесла бы новые прибыли. Господство партии буржуазии — вигов — сохранилось и в правление Георга II.

ГЕОРГ III

Положение изменилось лишь с приходом в 1760 г. к власти Георга III. Этот король в отличие от своих отца и деда воспитывался и рос в Англии и поэтому интересы страны вос­принимал как свои собственные.

Он занял более активную позицию: сам назначал министров, а также приблизил к себе землевладель­цев, чьи интересы защищали тори. Теперь настала очередь правления тори. 60 лет царствовал Ге­орг III, и почти всё это время правящей партией оставались тори.

Больше всего в своих подданных Георг III ценил покорность и послушание, чего требовал и от своих министров, и от парламента, которых он сумел под­чинить с помощью подкупа, наград и наказаний. Неумелая политика короля привела к войне с анг­лийскими колониями, расположенными в Амери­ке. Война закончилась поражением для англичан. Североамериканские колонии объявили себя неза­висимыми от английского короля и парламента и стали именоваться Соединёнными Штатами Амери­ки (США).

Король, стремившийся к усилению своей влас­ти, день ото дня становился всё более непопулярен. Народ был возмущён высокими налогами (военные расходы были чрезвычайно велики). Положение на­селения особенно ухудшилось после промышленно­го переворота.

ЛУДДИЗМ

Рабочие изыскивали всевозможные способы борьбы против своих угнетателей. В 1811 г. возникло движение луддитов — разрушителей машин. Нед Лудд, по имени которого названо это движение, работал подмастерьем в городе Лестере. Историк пишет: «Как-то раз он не поладил со своим хозяином, тот обратился к полиции, и по её постановлению несчастного Лудда отодрали плетьми. Рассерженный малый взял тогда молот и разбил свой станок вдребезги». С тех пор у рабочих появилась поговорка: «поступать, как Нед Лудд», т. е. разбивать станки.

Вот как описываются действия луддитов в городке Хорбери: «Приблизительно в 12 часов ночи фабрика Фостера была окружена большой толпой замаскированных и вооружённых лиц. Они поставили сторожевых у всех входов и выходов и, обезопасив себя таким образом, вломились в цеха. Здесь они изломали на мелкие части стригальные машины, уничтожили пряжу, побили все окна. Затем они направились к дому фабриканта. Выбив двери, нападавшие вошли в комнаты и потребовали от хозяев под страхом немедленной смерти выдать им ключи от фабричных зданий; двоих членов семьи они связали и бросили на пол, а остальным приказали сопровождать их с ключами. После того как машины были разбиты, луддиты подожгли все постройки и удалились».

Один из владельцев фабрик рассказывал: «Озлобление рабочих против меня было так велико, что я должен был для охраны своих машин и фабрик каждую ночь держать вооружённую стражу. Я никогда не отваживался выйти из дома ночью, а если это случалось днём, то всегда брал с собой заряженные пистолеты».

*

ПРОМЫШЛЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ

Промышленный переворот, т. е. переход про­мышленности от мануфактурной стадии к фабричной, произошёл в Англии в 60— 80-е гг. XVIII в. Место мануфактуры заняла фабри­ка. Появились новые станки, позволяющие нам­ного увеличить производительность, началось ак­тивное использование водяной и паровой энергии. Всё это сделало невозможным работу на дому, в сельской местности, в небольших мастерских. Рабо­чие стали трудиться на фабриках, постепенно пре­вращаясь в промышленный пролетариат.

Англия очень скоро стала первой промышлен­ной страной мира. В то же время рабочий день в тесных, грязных помещениях фабричных цехов не­редко продолжался до 20 часов в сутки. Фабрикан­ты платили гроши, часто использовали детский труд, который почти не оплачивался. Тяжелейшие условия труда приводили к огромной смертности, эпидемическим заболеваниям детей.

Кроме того, при Георге III резко повысились на­логи, в частности на стекло, свечи, ткани, пиво и сидр.

Рабочие протестовали против эксплуатации: ло­мали станки (таких людей называли «луддитами»),

489

ВИКТОРИАНСКАЯ ЭПОХА

Так англичане назвали правление королевы Виктории (1837—1901 гг.). В этот период не было крупных войн, стабилизировалась экономика, прежде всего промышленность. Не случайно это время окрестили «железнодорожным веком» и «веком угля и железа». В 1836—1837 гг. в Англии началось строительство железных дорог, и уже через десять лет вся страна была ими покры­та.

Удобные ландо, двухколёсные и четырёхколёсные кебы, а также омнибусы (некое подобие автобусов, запряжённых лошадьми) разъезжали по городским улицам. В сельской местности передвигались в кабриолетах, шарабанах и экипа­жах, запряжённых пони.

Тогда же появился электрический телеграф. Затем последовала замена парусного флота судами из железа и стали, которые приводились в движение паром. Потребность в металле резко возросла, но уже к середине века Британия производила около половины всего количест­ва чугуна, выплавлявшегося в мире.

Существенно пополняли английскую казну доходы от внешней торговли. Открытие золотых приисков в колониях Австралии и Северной Америки укрепили положение Англии в мировой торговле. В 1870 г. объём внешней торговли Великобритании превышал торговлю Франции, Германии и Италии, вместе взятых, и был в 3—4 раза выше объёма торговли Соединённых Штатов Америки.

В земледельческих работах стали чаще использовать различные машины, и сельское хозяйство двинулось по пути прогресса. После отмены «хлебных» законов в 1846 г. цены на продовольствие стабилизировались. Богат­ство, накопленное к середине викторианской эпохи, в зна­чительной мере ослабило социальную напряжённость в стране, поскольку доходы трудящихся существенно выросли. Однако это не означало исчезновения социального неравенства. Один исследователь писал так об Англии конца правления королевы Виктории: «Нигде так не резки конт­расты богатства и бедности, как в Англии, и ни одна из европейских столиц не имеет ничего подобного «кварталам бедности» Лондона. Англичане делятся на две расы — на расу краснощёких и расу с землистого цвета лицом».

Если в западной части Лондона, Вест-Энде, рас­полагалось множество великолепных особняков, то в восточной части, за Темзой и на окраинах в трущобах ютилась беднота. Ужасающая теснота, сырость царили в этих жилищах. Многие вообще не имели крыши над головой.

От постоянного недоедания и малопитательной пищи бе­дняки быстро теряли силы и работоспособность и уже в 30 лет выглядели 60-летними. Лишь в 1878 г. был принят закон об ограничении продолжительности рабочего дня 14 часами. Однако кое-где хозяева заставляли работать своих рабочих по 17—18 часов в сутки.

Несколько облегчилась участь женщин и детей, занятых в промышленном производстве. Детей моложе 12—14 лет перестали брать на фабрики. Их не принимали в литейные цеха, на «вредное» производство (с использованием свинца, мышьяка, фосфора), требовали свидетельство о состоянии здоровья при поступлении на фабрику. Тем не менее подобные меры правительства вряд ли могли спасти семьи бедняков от нищеты. Об Англии «викторианской эпохи», о её социальных контрастах, о жизни маленьких оборванцев в лондонских трущобах много писал Чарлз Диккенс. Нацио­нальное богатство Англии в викторианскую эпоху созда­валось поистине тяжким трудом.

Совершенно иную картину представляла собой жизнь «сильных мира сего». Лорды, государственные сановники, высшие чины церкви, послы великих держав жили в аристо­кратическом районе западной части города, застроенной великолепными особняками. Одна русская путешественница описывала сцену чаепития в таком доме: «Стол покрыт

сжигали склады с шерстью и хлопком, бастовали. Как правило, власти жестоко подавляли подобные выступления.

К началу XIX в. Англия из земледельческой страны превратилась в промышленную. Быстро росло население городов за счёт бежавших из де­ревень крестьян, которые там не могли прокормить свои семьи из-за огораживаний лендлордами об­щинных земель.

После смерти Георга III Англией управлял его сын Георг IV. Он не слишком интересовался делами своей страны, предпочитая проводить время в ку­тежах и попойках. Георг IV также придерживался партии тори, влияние которой, впрочем, уже не бы­ло таким ощутимым, как прежде.

ВИЛЬГЕЛЬМ IV.

ЛОНДОНСКИЙ

СОЮЗ РАБОЧИХ.

ЧАРТИСТЫ

Партия вигов одержала окончательную победу над тори в 1830 г., когда на престол вступил новый король — Вильгельм IV. В его правле­ние был принят важный закон о реформе, который предоставлял большинство мест в парламенте пред­ставителям от городов — буржуазии, что позволяло ей в значительной мере усилить своё влияние на проводимую правительством политику. Были пре­доставлены также права выбора средним классам — городским квартиронанимателям и сельским арендаторам. В то же время простые труженики в городе и деревне ничего от этой реформы не по­лучили. Они по-прежнему были лишены избира­тельных прав. И тогда рабочие включились в борьбу за политические права. В 1836 г. образовался Лон­донский союз рабочих, который выдвинул про­грамму парламентской реформы — Народную хар­тию. Те, кто боролись за неё, стали называться хартистами, или чартистами. Чартисты добива­лись, чтобы избирательные права были предостав­лены всем гражданам общества, а не только бога­тым и зажиточным людям. Они также настаивали на тайном голосовании, чтобы избавиться от по­зорной купли-продажи голосов на выборах. Ещё чартисты предлагали проводить выборы в парла­мент ежегодно, для того чтобы избранные депутаты лучше выполняли свои обязанности, так как им отводился для этого короткий срок. Они настаивали на том, чтобы членом парламента мог стать любой человек, вне зависимости от того, богат он или беден. Наконец, чартисты предлагали разделить страну на равные избирательные округа. Чартисты начали собирать подписи под Народной хартией, устраивая для этой цели многотысячные митинги граждан. Выступая на них, чартисты говорили: «Допустите народ в парламент, дайте ему власть, и он сам о себе позаботится».

490

Наконец, дело было завершено: 1 млн. 280 тыс. подписей англичан было собрано под Народной хар­тией. Однако парламент отказался признать эту хартию. Рабочие попытались организовать митинги протеста, но полиция их разогнала. В ряде городов произошли столкновения рабочих с полицией. На­чались преследования чартистов. Однако они не сдавались и начали сбор подписей под новой пети­цией. На этот раз 3 млн. англичан подписали хар­тию. Однако и она была отвергнута парламентом. Третью попытку чартисты предприняли в 1848 г., однако и она потерпела неудачу, хотя петицию под­писали уже 5 млн. англичан. Усилия чартистов ус­пехом не увенчались.

ТРЕД-ЮНИОНЫ

Борьбу за избирательную реформу в середине XIX в. продолжили рабочие союзы (тред-юни­оны). В 1867 г. они одержали значительную победу, добившись расширения числа избирателей. Теперь избирательным правом могли пользоваться не только богатые помещики (лендлорды) и бур­жуазия, но и те рабочие, которые получали высокие заработки. Бедняки же в городе и деревне по-прежнему были лишены политических прав. Рабо­чий класс укреплял свои позиции год от года и даже создал в 1893 г. свою партию (Независимая рабочая партия), которая с 1902 г. стала именоваться Лей­бористской партией. Виги с середины XIX в. стали называться либералами, а тори — консерваторами, и теперь уже не две партии, как прежде, а три участвовали в борьбе за места в парламенте.

КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ.

РАСЦВЕТ ВЕЛИКОБРИТАНИИ

В 1837 г. на английский престол вступила 18-летняя королева Виктория. Её царствование продлилось целых 64 года, и за это время королева Виктория заслужила искреннее уважение всех своих подданных. Она не блистала умом или какими-либо особыми талантами и была скорее всего обыкновенной женщиной. Секрет её успеха заключался в том, что королева хорошо усвоила главное правило конституционного правления: что­бы достичь мира в стране, надо «царствовать, но не управлять». Королева Виктория так и поступила. Она предоставила управление своим министрам, которые избирали кабинет и его главу (премьер-министра) из числа членов той партии, которая располагала большинством мест в парламенте. Если министерство теряло доверие парламента, то коро­лева назначала новые выборы, для того чтобы по­лучить возможность избрать новый кабинет ми­нистров.

Экономика страны в первые десятилетия прав­ления королевы Виктории процветала. Англия

белоснежной скатертью, уставлен дорогой посудой и серебром. Роскошь посуды и изобилие во всём — харак­терный признак домашнего хозяйства англичан среднего и высшего класса. Перед стулом хозяйки дома — поднос с чашками и чайником; над горящими углями кипит огромный сосуд с водой. Всё семейство: старшие дети, отец, мать выходят в полном туалете к чайному столу... Как только семейство уселось, отворяется дверь и служанка в белом переднике и в белом чепчике вносит кушанье».

Англичане в викторианскую эпоху уделяли немало времени спорту и различным физическим упражнениям. Они занимались охотой, скачками, верховой ездой, плаваньем, рыбной ловлей, игрой в мяч, боксом. Вечером посещали театры, балы, различные увеселительные заведения. Впрочем, эти развлечения были по карману лишь самым богатым. Мелкие торговцы и чиновники, высоко­оплачиваемые рабочие и служащие отдыхали один день в неделю — в воскресенье. Как правило, этот выходной они проводили на природе, в парке, на лужайке. Вот как описывал эти прогулки Диккенс: «Джентльмены в жилетах ошарашивающих расцветок с пропущенными по ним стальными цепочками для часов прогуливаются по траве в ряд, поражая всех своей важностью («павлиньей» — по выражению одного шутника); дамы, обмахиваясь новыми платками величиной с небольшую скатерть, резвятся на лужайке... женихи, не страшась расходов, заказывают для своих возлюбленных бутылки имбирного лимонада, а возлюбленные запивают им несметное количество устриц и креветок; юноши в лихо сдвинутых набекрень высоченных цилиндрах покуривают сигары и притворяются, будто это доставляет им удовольствие; джентльмены в розовых рубаш­ках и голубых жилетах помахивают тросточками, время от времени сбивая ими с ног самих себя и других гуляющих. Здешние туалеты часто вызывают улыбку, но в общем вид у этих людей опрятный, довольный, настроены они благодушно и охотно общаются между собой».

Почти целое столетие страна не вела крупных войн и не подвергалась сколько-нибудь серьёзной национальной опасности. Это позволило англичанам всё своё внимание уделять внутренним делам: изобретать новые и совершенствовать старые машины и механизмы, возводить прекрасные здания, заботиться о воспитании и образовании подрастающего поколения. Поэтому-то они с необыкно­венной теплотой вспоминают о викторианской эпохе как «золотом веке» в истории Англии.

Но к концу XIX в. Англия утратила своё промышленное первенство, уступив его США и Германии по выплавке стали и добыче угля. Монопольному положению Англии на мировом рынке также пришёл конец. Началась война с бу­рами. Викторианская эпоха завершилась.

*

Здание Парламента и башни с часами Биг-Бен в Лондоне.

491

Тауэрский мост через Темзу. Лондон.

одержала верх над всеми другими странами по про­изводству дешёвых и качественных товаров, что подтвердила вскоре Всемирная выставка. Она от­крылась 1 мая 1851 г. в Лондоне. Несколько де­сятков стран представили свои машины, сырьё, го­товые товары, но почти все первые премии за ка­чество были присуждены англичанам. Множество иностранных фирм поспешили заключить контрак­ты на поставки английских товаров. Однако со вре­менем положение Англии на мировом рынке стало меняться. Начиная с 1870 г. Англия по многим по­казателям стала уступать другим странам, и преж­де всего США и Германии. Во-первых, английская буржуазия не хотела вкладывать средства в обнов­ление старого оборудования на заводах и фабриках, и производство товаров на них сокращалось. Во-вторых, буржуазия начала интенсивно вывозить свои капиталы из Англии в колонии, чтобы там получать более высокие прибыли. Это и стало при­чиной экономического кризиса, безработицы и об­нищания простого народа.

Вместе с тем кризис ускорил концентрацию ка­питала. Мелкие заводы и фабрики начали объеди­няться в монополии. Таким образом, Англия вновь усилила своё экономическое развитие и к началу XX в. стала одной из самых могущественных и бо­гатых стран мира.

Львиную долю прибыли английская буржуазия извлекала из колоний. Британская империя пре­восходила по своим размерам колониальные терри­тории других стран. В неё входили многие страны Азии, Америки, Африки: Индия, Канада, Австра­лия, Западная Африка, Афганистан, Персия, часть Бирмы, а также множество островов в Тихом океа­не. Дешёвые сырьё и рабочая сила в колониях при­носили английской буржуазии колоссальные бары­ши.

ЭДУАРД VII

XX век в Англии начался с правления нового монарха. В 1901 г. после смерти королевы Виктории на престол вступил её сын Эдуард VII, ко­торому в то время было 60 лет. Приветливый, любезный, добродушный Эдуард во всём про­должал политику своей матери, также доволь­ствуясь положением царствующего, но не уп­равляющего монарха. Он назначал минист­рами только тех людей, которые пользовались поддержкой парламента и имели авторитет в народе. В 1906 г. на парламентских выборах после долгого перерыва вновь одержала победу Либеральная партия. Она выдвинула следую­щую программу действий: «Издание законов, улучшающих условия наёмного труда; страхо­вание рабочих и вознаграждение за несчастные случаи; пенсии старикам; всеобщее образова­ние, доступное для детей всех классов; строитель­ство дешёвых жилищ для рабочих».

Эта программа привлекала многих людей, и по­тому они поддержали Либеральную партию, отдав ей на выборах свои голоса. Но, чтобы выполнить эту программу, нужно было собрать немало средств.

ЛЛОЙД ДЖОРДЖ.

УЧАСТИЕ АНГЛИИ

В ПЕРВОЙ

МИРОВОЙ ВОЙНЕ.

В то время правительство возглавлял Дэвид Ллойд Джордж, выходец из бедной семьи. Памятуя о трудной жизни рабочих, он на­деялся собрать деньги для проведения социальных реформ, повысив налоги на крупных собственни­ков. Но землевладельцы, фабриканты, банкиры добились того, чтобы Палата лордов его отвергла. Это вызвало в стране всеобщее недовольство. Пар­ламент был распущен.

Результатом реформы, проведенной по инициа­тиве нового парламента, стало отстранение Палаты лордов от решения финансовых вопросов. Нельзя было и накладывать запрет (вето) на решения Пала­ты общин. Кроме того, срок деятельности парла­мента ограничивался пятью годами. Также решили выплачивать жалованье депутатам парламента, что давало возможность избирать в Палату общин на­ряду с богатыми и менее состоятельных людей. Од­нако осуществить эти реформы помешала Первая мировая война, начавшаяся в августе 1914 г. Все её участники преследовали захватнические цели. Так, Англия надеялась уничтожить своего опасного конкурента на мировом рынке — Германию — и для борьбы с ней объединилась с Россией и Фран­цией.

492

Англия всячески стремилась не участвовать в бо­евых действиях. Ллойд Джордж заявлял, что его страна готова помогать своим союзникам «людьми, снаряжением, деньгами». Полтора года в Англии не объявлялась даже всеобщая мобилизация, и на фронт отправлялись только добровольцы. Однако постепенно война достигла таких масштабов, что уже не хватало ни людей, ни военного снаряжения. Тогда англичанам пришлось ввести принудитель­ную воинскую повинность, а также создать мини­стерство по снабжению армии, которое возглавил сам Ллойд Джордж.

На заводы стали принимать необу­ченных рабочих, а также женщин. Что­бы тред-юнионы не мешали этим мерам правительства, с ними было заключено соглашение о праве применять принудительные договоры с ра­бочими. В результате подобных действий прави­тельства положение рабочих во время войны зна­чительно ухудшилось. В то же время буржуазия и крупные землевладельцы нажили себе целые сос­тояния на военных поставках оружия, продоволь­ствия и фуража.

КАРЛ XII ШВЕДСКИЙ

XVIII век в Северной Европе обещал начаться с грома пушек. Россия, Дания и Саксония претендовали на территории, принадлежавшие Шведскому королевству и его союзнику, Голштейн-Готторпскому герцогству. Эти земли были распо­ложены на южном и восточном побережьях Балтий­ского моря. Наибольшую заинтересованность про­являла Россия, поскольку шведское господство в Прибалтике закрывало выход России к морю и препятствовало связям с Западной Европой. Три державы заключили между собой договор против Швеции, послуживший прологом к войне. В фев­рале 1700 г. саксонские войска вторглись в Лифляндию (территорию современной Латвии), в марте датчане начали наступление против Голштинии, в августе войну Швеции объявила Россия. Так нача­лась Северная война — война, которой посвятил всю свою жизнь король Швеции Карл XII.

В 1700 г. Карлу XII было 18 лет. Он ни чем не успел прославиться, кроме своевольного и скан­дального характера, о котором знали только при­дворные. От своего отца он унаследовал абсолютную власть над сильным королевством, где царил по­рядок в экономике и финансах, охраняемый одной из лучших армий в Европе. Начавшаяся война зас­тавила молодого короля забыть дворцовые развле­чения — его владениям угрожала серьёзная опас­ность. Обстоятельства требовали быстрых и реши­тельных действий. Стремительная высадка швед­ского десанта на датский берег заставила Данию капитулировать. В Лифляндии саксонцам не уда­лось взять Ригу. Но осенью 1700 г. русский царь Пётр I с 40 тыс. солдат осадил главную крепость шведов — Нарву. Карл с 10-тысячной армией уст­ремился ей на помощь. Свою первую серьёзную бит­ву он начал вопреки всем правилам военного ис­кусства, сразу бросив пехоту против главных ук­реплений русского лагеря. Завязался жестокий ру­копашный бой — шведы теснили отважно и яростно сопротивляющегося противника на флангах. В разгар боя взметнулся снежный буран, ослепив сра­жающихся, но ожесточение схватки только возрос­ло. Солдаты кололи и рубили почти вслепую. И ког­да ветер стих, по полю пронеслась шведская ка­валерия, гоня остатки неприятеля за линию око­пов. Сдавались последние русские части. Карл, мед­ленно объезжая поле, рассматривал трофеи и плен­ных. Повернувшись в седле к генерал-лейтенанту Реншельду, юный король презрительно усмехнулся и взмахом перчатки указал на обезоруженных рус­ских солдат: «Нет никакого удовольствия биться с русскими — они не сопротивляются, как другие, а бегут».

Пётр I извлек урок из своего поражения и за­нялся преобразованием государства и армии. Но для Карла победа под Нарвой имела роковые пос­ледствия. 18-летний король, еще неопытный в го­сударственных делах, увидел свое истинное призва­ние в том, чтобы руководить победоносными армия­ми на поле боя. Чтобы побеждать — необходима война, и это дело становится его маниакальной страстью. Карл всерьёз полагал, что в его лице на землю пришёл новый Александр Македонский. Лесть придворных питала эту опасную идею. Через некоторое время приближённый короля генерал Стенбок в тревоге писал: «Король ни о чём больше не думает, как только о войне, он уже больше не слушает советов; он принимает такой вид, как буд­то Бог непосредственно внушает ему, что он должен делать».

Победа под Нарвой привлекла к Швеции вни­мание Европы. Воевавшие за испанское наследство Франция и её соперники — «морские державы» Англия и Голландия — увидели в воинственном ко­роле возможного союзника. Они всячески стара­лись привлечь его каждая на свою сторону. Карлу предлагали посредничество в заключении выгодно­го мира с Россией, выделяли субсидии и, конечно, восхваляли его полководческий гений. Король вы­слушивал льстивые речи, принимал деньги, но в войну за испанское наследство не вступил, посколь-

493

ку в этом предприятии не ему отводи­лась главная роль. Карл желал распо­ряжаться судьбами народов, и такая возможность ему предоставлялась на Востоке. Пе­ред Македонским царём лежала держава Ахеменидов, перед Карлом XII — Россия.

В 1701 г. Карл решал, кем из недобитых врагов заняться. Его выбор остановился на саксонском курфюрсте Августе II, который одновременно яв­лялся королем Польши. Военные действия развер­нулись на территории современной Прибалтики. Карл XII действовал весьма успешно, однако дос­тать Августа оказалось не так просто, поскольку тот вёл войну от лица Саксонии. С Польским же го­сударством Швеция не воевала. Карл нашел выход из этого странного положения: он потребовал, ни много ни мало, чтобы поляки лишили Августа пре­стола. Поляки отказались, но шведский король не знал слова «нет». Он без промедления вторгся в Польшу. Вытеснив Августа в Саксонию, Карл ре­шил «состряпать полякам нового короля». И дей­ствительно «состряпал» — молодого, малоизвест­ного дворянина Станислава Лещинского, готового отстаивать шведские интересы. Польша сделалась союзницей Швеции. Война продолжалась на тер­ритории Саксонии, и вскоре Август II был вынуж­ден принять ультиматум Швеции, согласно кото­рому он отказывался на все времена от польской короны и расторгал все враждебные Швеции сою­зы. В его лице Россия потеряла важного союзника, а Петр I — друга. Альтранштадтский мир 1706 г. положил конец борьбе с саксонским курфюрстом.

На востоке Европы установилась напряжённая тишина. Европейские правители не без опасения выжидали, куда направит свои победоносные вой­ска новый Александр Македонский. Городок Альтранштадт недалеко от Лейпцига, где устроил свою ставку Карл XII, превратился в дипломатический центр Европы. Туда съезжались послы, чтобы за­свидетельствовать шведскому королю почтение сво­их государей.

Молодой король действительно поражал совре­менников: он не терпел роскоши, ходил в простом синем мундире, без парика, вёл спартанский образ жизни и отличался безрассудной храбростью. Эта храбрость порой походила на мальчишеское хули­ганство и ставила в тупик приближённых. Карлу ничего не стоило, крикнув свите «За мной!», без всяких объяснений проскакать несколько миль, чтобы явиться перед Августом II, которого он толь­ко что заставил отречься от польского престола. И всё это для того, чтобы с обольстительной улыбоч­кой заявить, что он, дескать, «заехал проститься», взмахнуть шляпой и исчезнуть. Люди из свиты, со­провождавшие Карла в его приключении, с ужасом рассказывали, что король не был убит или схвачен в плен только потому, что Август от удивления ос­толбенел и потерял дар речи. Уверовавший в свой гений Карл проверял судьбу — хранит ли она его. И судьба его хранила.

В 1707 г. Карл XII находился в зените славы. Однако его военные дела на востоке шли уже далеко

не блестяще: Пётр I отбил у шведов базы в Эстляндии и Лифляндии (современных Эстонии и Лат­вии), в 1704 г. пала Нарва. Но европейцы не прида­вали этому значения и по-прежнему не восприни­мали Россию всерьёз. Карл, узнав о строительстве Петербурга, усмехнулся: «Пусть строит. Всё равно будет наше». Он жил воспоминаниями о Нарвской победе и лёгкой расправе с Данией и Польшей, ок­ружённый почитанием и лестью. Он позволил себе вмешаться в дела Австрийской империи под пред­логом защиты австрийских протестантов — своих единоверцев. Инструментом воздействия выступа­ла армия, стоявшая у границ страны. Австрийский император Иосиф с горечью говорил, что, слава Бо­гу ещё, Карл XII не потребовал, чтобы он сам стал протестантом.

Но среди славы и пресмыкательства дипломатов Карл XII не забывал о намерениях, которые роди­лись у него после Нарвской победы и с тех пор хра­нились в тайне. «Ни одному человеку в мире я не заикнулся об этих планах», — писал он позже. Но­вый Александр помнил о своей восточной стране — о России.

Королю советовали заключить мир с Россией на очень выгодных условиях. На это предложение он надменно ответил, что скорее пожертвует послед­ним жителем своего государства, чем оставит Пе­тербург в руках Петра I. Любимец Европы, король Швеции не сомневался в победе и намеревался ре­шить «русский вопрос» одним большим походом. Итогом этого предприятия должно было стать пол­ное уничтожение российской государственности, раздел земель между Швецией и Польшей. Неподелённые же земли следовало разбить на княжества, как во времена Древней Руси. Карл считал, что это будет лучшим способом навсегда покончить с Рос­сией.

Летом 1708 г. Карл двинул на восток прекрасно оснащённую 60-тысячную армию. Путь его лежал к сердцу необъятной державы — к Москве. На по­мощь ему из Швеции двигался 16-тысячный корпус под командованием Левенгаупта. Шведский король был уверен в скорой и лёгкой победе.

Современники не раз отмечали, что Карла XII совершенно не интересовали обычаи и нравы дру­гих народов. В России легкомысленному завоева­телю пришлось до конца прочувствовать пагубность такой привычки. Русские, отступая, с неумолимой последовательностью оставляли за собой опусто­шённые земли. Впервые столкнувшись с подобной тактикой, Карл с трудом обеспечивал свою армию самым необходимым. 9 сентября 1708 г. прогре­мело сражение при Лесной, где кавалерийский кор­пус Петра I наголову разбил войска Левенгаупта, прихода которых так ждали шведы.

Карл не хотел верить в поражение, но уже было ясно, что противник теперь не тот, что восемь лет назад при Нарве. Русские обращали в бегство войс­ка непобедимого короля!

По разорённой земле Карл XII повёл свою армию на Украину, надеясь там найти провиант и устроить войска на зимние квартиры. Украинский гетман

494

Мазепа, перешедший на сторону шведов, обещал им свою помощь. Однако русские опередили шведов и захватили запасы, хранившиеся в гетманской став­ке в г. Батурине. Наступившая зима тоже словно сговорилась с царём Петром — морозы стояли такие лютые, что солдаты Карла XII замерзали сотнями. Словно желая проверить свою неуязвимость, Карл начал бросаться под пули, обрекая на смерть своих солдат и генералов. А по войскам прошёл недобрый слух: «Король ищет смерти, потому что видит дур­ной конец».

Девять лет прошло с тех пор, как войска Карла покинули Швецию. В Стокгольме с тревогой сле­дили за своим монархом, походы которого разоряли страну. Его пренебрежительное отношение к своей, а тем более к чужой жизни пугало приближённых. Когда Карл в бессмысленном бою положил почти без остатка два эскадрона своих солдат, в Швеции стали подумывать о регентстве старшей сестры Кар­ла Гедвиги Софии. Русская пуля в любой момент могла настигнуть шального короля...

Чтобы положить конец тактике русских уходить от боя и вынудить их к решительному сражению, весной 1709 г. Карл осадил Полтаву. Шведский ко­роль мог выставить только 22 тыс. солдат против 45 тыс. русских. Накануне великих событий его ранило в бессмысленной перестрелке с казаками, и в самый вечер перед битвой рана его разболелась. Короля лихорадило.

27 июня 1709 г. грянул Полтавский бой. План его был грандиозен, но имел один решающий не­достаток: Карл XII в своей самоуверенности даже после стольких неудач в России не ожидал увидеть армию с прекрасно обученными солдатами и та­лантливыми командирами. На этот раз теряла зна­мёна шведская армия. Карл метался на носилках, проклиная судьбу за то, что ему не суждено по­гибнуть во главе войск, стройными рядами идущих в атаку. С огромным трудом Карл отступил с 15 тыс. солдат. По пятам за ним гнался корпус Меньшикова. Буквально в последний момент Карл решился оставить своих солдат и бежать, чтобы уй­ти от плена.

Отныне благосклонное ранее Провидение готови­ло ему судьбу скитальца. Он не вернулся в Швецию, чтобы наладить расстроенную беспрерывными вой­нами жизнь страны, но так и остался «воинствен­ным бродягой», как прозвал его Пушкин.

Полтавское поражение шведов изменило отно­шение Европы к России. Карл изо всех сил пытался представить разгром своей армии временной неуда­чей. Он убеждал в этом прежде всего самого себя.

Разбитый король нашел союзника в ли­це Турции. В Стамбуле были взбешены победами своего старого врага — Рос­сии. Карлу удалось столкнуть Турцию и Россию в войне, закончившейся поражением России в походе 1710 г.

Но на долгую дипломатию Карла XII не хватило. Освоившись, гость превратился в капризного и тре­бовательного нахлебника. Он попытался вмеши­ваться в военные дела турок и разругался с великим визирем. Султан Ахмед III наконец не выдержал и велел отправить «Железную башку» домой. Таким нелестным прозвищем турки наградили Карла за непреодолимое упрямство. Шведского короля си­лой выпроводили из страны. Карл остался без ар­мии, средств и союзников. Переодевшись в чужое платье, обросший бородой и неузнаваемый, он вер­хом пересёк Европу и явился в Стокгольм.

Швеция встретила своего короля разорённой и обезлюдевшей. Финансы были истощены военными расходами. Пришлось выпустить «монеты нужды» — медные деньги. Население было задавлено нало­гами. В дополнение ко всем бедам в стране слу­чились неурожай и чума. Карл стал искать выход из создавшегося положения в утопических проек­тах. Ещё большим фантазёром оказался некто ба­рон фон Герц, настоящий злой гений Карла, чело­век, которого ненавидела вся Швеция. Видя, что Карл поглощён навязчивой идеей разделаться с Петром I, Герц в угоду властителю придумал способ достать средства для войны. Он предложил сменить короля Англии, чтобы новый король в знак благо­дарности оказал шведам поддержку. Итогом этого замечательного плана стал международный скан­дал. Второй «блестящей» идеей было заключение мира с Петром I. Затем следовало во главе русской армии отвоевать у Дании Норвегию.

Осенью 1718 г. Карл XII в самом деле вторгся в норвежские земли. Командовал он, конечно, не рус­ской армией, а резервными шведскими войсками. Король-сорвиголова так и не отделался от привыч­ки рисковать жизнью и продолжал поражать под­данных своей удалью. 30 ноября 1718 г. Карл XII, «божьей милостью король шведов, готов и ванда­лов», был убит в траншее у крепости Фредриксхальде при невыясненных обстоятельствах.

Карл XII погиб, когда силы Швеции были на исходе. Но терпение шведов оказалось беспредель­ным. Король, принёсший Швеции короткую славу величайшей европейской державы, страшное пора­жение и долгие годы бедствий, остался в памяти своего народа национальным героем.

ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ XIV — НАЧАЛА XIX ВВ.

Эту историю рассказывают по-разному, и труд­но уже установить, что в ней правда, а что вымысел.

В германском городе Фрайбурге в начале XIV в. жил монах по имени Бертольд Шварц. Занимался этот монах делом, которым в общем-то не должен был заниматься, — алхимией. Кажется, имел он из-за этого какие-то неприятности — во всяком слу­чае, согласно одной из легенд, своё удивительное открытие он сделал в тюрьме. А открытие дейст­вительно было удивительным и объяснению при тогдашнем уровне науки не поддающимся.

Получить золотую краску — вот чего хотелось Бертольду Шварцу. В тот день он смешивал порош­ки разных химических веществ и нагревал их в стоящей на огне медной ступе, прикрытой вместо крышки камнем. Видимо, камень этот не слишком плотно закрывал горловину ступы: как иначе могла бы попасть в неё искра? Страшный грохот потряс стены комнаты, мгновенно наполнившейся едким чёрным дымом. Камень, подброшенный неведомой силой, врезался в потолок. Что произошло с самим Шварцем, точно неизвестно: то ли он погиб, то ли этот случай подтолкнул его к дальнейшему иссле­дованию сделанного им состава. Такова средневеко­вая легенда об изобретении пороха. Разумеется, на самом деле настоящие открытия делаются иначе — после долгих поисков, в которых принимает учас­тие не одно поколение людей. И с изобретением по­роха не всё было так просто и случайно, как в ле­генде о Бертольде Шварце.

Европейцы знали секрет изготовления пороха много раньше — во всяком случае, известна зашиф­рованная знаменитым учёным XIII в. Роджером Бэ­коном запись с его рецептом. Ещё раньше визан­тийцы применяли в военных целях составы, близ­кие пороху. Но и они, судя по всему, не были пер­вооткрывателями .

Порох (смесь селитры, серы и каменного угля) был, видимо, изобретён китайцами и использовался ими и для фейерверков, и для боевых действий. Китайцы владели секретами многих подобных средств, но порох обладал двумя свойствами, имев­шими огромное значение: быстрое сгорание на воз­духе и способность взрываться в замкнутом прост­ранстве.

Каждый из компонентов пороха играет в его сос­таве особую роль. Сера легко воспламеняется и го­рит, выделяя большое количество тепла. Селитра при горении выделяет много кислорода. Высокая температура и кислород — условия для быстрого

сгорания угля. Такой смеси не нужен кислород и воздуха при горении — значит, оно может происходить в замкнутом пространстве, целиком заполненном этой смесью. Если порох поместить в оболочку и воспламенить через небольшое отверстие то произойдёт мгновенное сгорание его — взрыв, и образовавшиеся газы эту оболочку разорвут. Это свойство и использовали китайцы, начинявшие порохом полые чугунные шары с отверстиями для зажигательных шнуров. Шнуры поджигались, шары выбрасывались из специальной метательной машины и летели с тяжёлым гулом на врага, дымя раз­вевавшимися по ветру «хвостами». Если расчёт вре­мени был верен, то шнуры догорали в тот самый момент, когда снаряды оказывались в расположе­нии неприятеля, и их осколки летели в разные сто­роны, неся смерть и ужас. Китайцы называли такие снаряды «чёрными драконами», позднее европей­цы назовут их бомбами.

А что произойдёт, если оболочка пороха не сплошная, если, как в случае с Бертольдом Швар­цем, на ёмкости с порохом крышка? Газы дейст­вуют равномерно на все стенки ёмкости, но только одна из них — крышка — подвижна. Значит, они вытолкнут её. Если приблизить крышку к пороху так, чтобы свободного воздушного пространства между ними практически не оставалось, то крышка превращается в снаряд, порох — в заряд для его бросания, а сама ёмкость — в огнестрельное орудие. Но всё это лишь кажется таким простым. Прошли сотни лет, прежде чем люди поняли: порох может не только взрываться — его можно заставить силой взрыва бросать снаряды на большие расстояния.

Более или менее признано, что огнестрельное оружие появилось на рубеже XIII и XIV вв. Самое древнее известное нам по рисункам и описаниям огнестрельное оружие называлось «мадфой», и изо­брели его арабы. В короткую деревянную или длин­ную железную трубку с одним закрытым наглухо концом засыпали порох и помещали снаряд — сфе­рическую пулю, стрелу или то и другое одновре­менно. Порох поджигали через маленькое отверс­тие в трубке, он взрывался и выбрасывал этот сна­ряд. В Европе, имевшей вековые традиции кузнеч­ного и литейного дела, новинка прижилась с не­вероятной быстротой: понадобилось меньше столе­тия, чтобы огнестрельное оружие появилось в Ита­лии и Франции, Германии и Англии, Венгрии и Чехии, Польше и России.

Выглядело это оружие по-разному — человек лишь нащупывал его оптимальную форму. В

496

1326 г. учёный и юрист Вальтер де Милемет напи­сал обширный трактат — наставление для юного наследника английской короны, будущего короля Эдуарда III. На одной из помещённых в манускрип­те ярких иллюстраций изображены ворота крепос­ти, видимо, осаждённой. Перед воротами — нечто вроде стола, а на нём — грушевидный сосуд со вставленной в него стрелой. Рядом со столом — ры­царь, поджигающий находящийся внутри сосуда заряд. Миниатюра эта — самое старое из известных в Европе изображений огнестрельного оружия.

Были и другие формы раннего огнестрельного оружия, чаще всего короткие трубки с цилиндриче­скими или коническими каналами (внутренним объёмом ствола). Иногда эти трубки оковывали об­ручами, чтобы их не разорвало при выстреле.

Современное огнестрельное оружие принято де­лить на артиллерийское и ручное, стрелковое. Ар­тиллерия действует на большие расстояния, пора­жает самые разнообразные цели, в том числе и за­крытые, невидимые, её орудия обслуживаются не­сколькими людьми. Стрелковое оружие — в основ­ном индивидуальное, применяется для поражения открытых целей, прежде всего живой силы против­ника. Современная пушка по внешнему виду совсем не напоминает пистолет или автомат. В XIV же сто­летии артиллерийские орудия и ручное огнестрель­ное оружие различались только размерами, весом и калибром (диаметром ствола). Даже названия бы­ли сходны: крупные орудия, огромными каменны­ми ядрами пробивавшие крепостные стены, назы­вались бомбардами, а небольшие стволики для стрельбы с рук — бомбарделлами.

Такое оружие не было ни эффективным, ни на­дёжным. Сама процедура заряжания была очень долгой, а точность малой. В одном из сражений ору­дия бургундского герцога Карла Смелого были за­ряжены и наведены в ходе боя. Бургундские ар­тиллеристы взяли прицел слишком высоко, но пов­торно зарядить свои пушки они уже не успели. Карл проиграл сражение. Английские лучники то­го времени на расстоянии 300 шагов без промаха поражали закованных в броню рыцарей, выпуская при этом по нескольку стрел в минуту. Орудия часто разрывались, не выдерживая слишком большого давления пороховых газов. Обслуживавшие их люди, подпалив ведущий к запальному отверстию фитиль, со всех ног бросались к отрытому невдалеке окопу и прятались в нём.

Уже на исходе XVI столетия, когда огнестрель­ное оружие широко распространилось, знаменитый французский мыслитель Монтень писал, что действие огнестрельного оружия так ничтожно, что, вероятно, его скоро уничтожат.

Однако это оружие продолжали использовать в военном деле, постепенно совершенствуя, пока оно не стало и эффективным, и надёжным. Дело в том, что оно внушало страх людям, привыкшим к традиционной рукопашной, где всё зависело от силы и умения воина. От удара мечом можно было защититься, но как защититься от стремительно мчащегося всесокрушающего ядра? Отряды хорошо вооружённых профессиональных воинов бросались в бегство, завидя наведённые

на себя пушки неприятеля, а города сдавались без сопротивления, если защитники их

замечали, что враг устраивает позиции для своих бомбард.

Тот же Монтень, не веривший в жизнеспособ­ность огнестрельного оружия, писал: «Когда оглу­шительный треск аркебуз (т. е. ручного оружия, о котором речь пойдёт позже) внезапно поражает мой слух... я не могу удержаться от дрожи; мне не раз доводилось видеть, как то же самое случалось и с другими людьми, которые похрабрее меня».

Впрочем, со временем эти страхи получали всё больше оснований. В XV в. появились орудия, ко­торые способны были несколькими выстрелами пробить брешь в толстых каменных стенах. Герцог Бургундский, непокорный вассал короля Франции, называл свою артиллерию «ключом французских городов». Ручное оружие тоже становилось всё бо­лее эффективным, им вооружались уже целые от­ряды воинов, способные решить исход боя.

Орудия XV в. поражают и сегодня своей мощью. Бомбарда «Ленивая Магда», например, весит 1 т 383 кг, а диаметр её каменного ядра — 35,5 см. И это далеко не самое крупное орудие того времени. Ещё до него были изготовлены «Брауншвейгская Метта» весом 8,7 т с ядром диаметром 67 см и «Бе­шеная Грета» чуть большего калибра, но значитель­но более тяжёлая — 16 т. Конструкция этих ору­дий-бомбард сложнее, чем в XIV столетии. Дела­лись они обычно из сваренных между собой толс­тых железных полос, скреплённых поперечными обручами. Канал делился на две части: меньшую по диаметру «камору» для пороха и больший «ко­тёл» для ядра. К концу XV в. тяжёлые и непово­ротливые железные орудия стали заменять более лёгкими и надёжными бронзовыми. При той же конструкции их делали иногда уже совершенно ги­гантскими. Гигант из гигантов — знаменитая «Царь-пушка», отлитая в 1586 г. в Москве масте­ром Андреем Чоховым.

XVI в. — время иных конструкций. Высокие ка­менные стены не выдерживали мощи и напора бом­бард. Вместо них стали сооружать низкие земляные валы, которые не пробить каменными ядрами. От артиллерии нельзя было защититься стенами, но можно было защититься от врагов при помощи ар­тиллерии. Крепости меняют свой вид, потому что совершенствуется артиллерия.

Но и артиллерия меняется с изменением облика крепостей. Бомбарды перелиты или свезены в арсе­налы. Всё большую роль играют пушки — орудия с длинными и прямыми каналами, предназначен­ные для настильной стрельбы по неприятелю. Пер­воначальная скорость их железных ядер больше, чем у бомбард, и каменные стены они пробивают лучше. Для разрушения же земляных валов ис­пользуются мортиры — укороченные бомбарды, стреляющие навесом разрывными бомбами.

Развивается артиллерийская наука. Европей­ские учёные, в том числе знаменитый итальянский

497

ОРУЖИЕ И МАГИЯ

...Схватка была жестокой, но короткой. Отразив щитом первый натиск, крестоносец привстал на стременах и со страшной силой обрушил свой меч на шлем не успевшего увернуться врага. Через минуту юный оруженосец рыцаря, связав оглушённого сарацина, уже пытался поймать за узду его арабского скакуна. Крестоносец слез с коня, поглядел с минуту на безуспешные уси­лия юноши, покачал головой: непросто поймать ветер пустыни. Надо было, однако, отблагодарить Господа за дарованную победу. Рыцарь воткнул меч в землю, встал перед ним на колени, сложил молитвенно руки. Меч теперь уже не был страшным оружием — он стал крестом, символом спасения и надежды. Луч солнца, скользнувший по матовому клинку, высветил серебряные буквы: «SNESNDUONMINIODIFS». Рыцарь знал, как читать эту зашифрованную надпись. Тихо зазвучала латынь: «Во Имя Спасителя нашего, Господа Вселенной. Во Имя Матери Иисуса. Во Имя Иисуса Всемогущего, Сына Бога. Спаситель».

Рыцарь благоговейно коснулся губами навершия рукоятки меча. Там, под медной обкладкой — мощи великого святого с берегов такой родной и такой да­лёкой теперь Роны. Всё. Молитве окончена. Крестоносец поднялся с колен, выдернул клинок из земли, вложил в ножны. Вложив, не удержался: снова коснулся его рукояти (на этот раз прикосновение не было столь робким) и, подмигнув кому-то, произнёс тихо: «Мы снова победили, Гроза Мавров». Потом взглянул на связанного и уже начав­шего приходить в себя сарацина. Мирское брало своё. Теперь рыцарь уже прикидывал в уме, большой ли выкуп можно будет взять за столь богато одетого пленника...

Мастера средневековья знали множество способов улучшения боевых свойств оружия. Закли­нание или молитва, начертанные на клинке, мощи святого в навершии рукояти — лишь некоторые из них. Магическое значение, например, имели изоб­ражения крестов, полумесяцев и окружностей на клинках. Перед выступлением в поход рыцарь иногда относил свой меч в церковь, и там он несколько дней, а то и месяцев лежал на алтаре, после чего его кропили святой водой. Мечи посвящали Иисусу Христу и Деве Марии. «In Nomine Domini» — «Во Имя Господа» — эту надпись на клинках вырезали очень часто. Каждый удар, наносившийся таким клинком, наносился во Имя Господа. Мог ли быть неточным, неудачным такой удар?

Некоторые мечи средневековья известны нам под именами собственными. Давая оружию имя, надеялись, что оно повлияет на боевые качества клинка. Жуайез — «Радостный» — так, по средневековым преданиям, звали меч Карла Великого.

Но время шло — и всё меньше оставалось подлинной рыцарской романтики, пусть грубоватой, но искренней. Утончённость и усложнённость рыцар­ских обычаев XV—XVI столетий — это попытка яркой мишурой прикрыть внутреннюю пустоту. Рыцари продолжали давать торжественные обеты — но мало кто их уже выполнял. Оставались на клинках надписи и рисунки — но никто уже не воспринимал их как ма­гические.

И всё же магия не уходит. Странно на первый взгляд, но объектом её становится в это время оружие огнестрельное. Странно потому, что само рождение его стало возможным лишь в результате на­учного вторжения в тайны природы. Всё, однако,

математик Тарталья, занимаются расчётами траекторий полёта снарядов, дают рекомендации мастерам-литейщи­кам. Пушек в Европе очень много, и применяются они уже не только при штурмах и защите городов, но и в полевых сражениях. Около двух с половиной тысяч таких орудий находилось на кораблях «Непобедимой армады», брошенной в 1588 г. испанским королём на завоевание Англии и бесславно погибшей, так и не достигнув её бе­регов.

Бронзовые артиллерийские орудия XVI—XVII вв. бы­ли очень красивы. Сверкающие полированные поверхнос­ти, рельефные и резные надписи с именами мастеров и заказчиков, гербы европейских государей, пышный рас­тительный орнамент, изображения героев и фантастиче­ских животных — таковы пушки и мортиры этого вре­мени. Это подлинные шедевры литейного мастерства и искусства, а их создатели — настоящие художники. Зна­менитый пушечный мастер Лёфлер, например, — целая эпоха в истории художественного литья. Многие евро­пейские монархи заказывали ему эти грозные произве­дения искусства. В конце концов Лёфлер стал одним из богатейших людей и даже ссужал деньгами своих короно­ванных клиентов.

Средства транспортировки орудий также изменились. Бомбарду, ядра и порох к ней перевозили на нескольких специальных повозках. На них везли и деревянные бру­сья, чтобы укладывать орудие на позиции, щиты для при­крытия ствола и прислуги во время заряжания. Орудия поменьше тоже имели отдельные средства транспортиров­ки и подставки для стрельбы. Всё это хозяйство было тяжёлым и неуклюжим. Большим облегчением стало по­явление лафетов — обычно деревянных двухколёсных станков с массивными станинами, между которыми на специальных опорах — подушках — укладывали орудия. Задние концы станин во время стрельбы упирались в зем­лю и поглощали отдачу при выстреле. Транспортирова­лись они на специальных двухколёсных повозках — пе­редках.

Совершенствовался и сам ствол. Эффективность стрельбы была возможна только при надёжном закреп­лении «тела» орудия в лафете, но в то же время необ­ходимо было менять угол его возвышения. Появились цапфы — цилиндрические приливы по бокам ствола, ко­торые укладывались в гнёзда — полукруглые вырезы на станинах. Отдача при выстреле не могла теперь сбросить ствол с лафета, в то же время специальное устройство позволяло поднять и опустить его казённую (заднюю) часть, а при этом соответственно опускалась или подни­малась передняя — дульная. Задний срез ствола (тарель) первоначально опирался на дерево лафета, непосредст­венно передавая ему отдачу. Теперь в этом уже не было необходимости — отдача шла через цапфы. На тарели стали делать приливы в виде шара на шейке, чтобы удоб­нее было поднимать и опускать ствол. Шары чаще всего отливались в форме виноградных кистей — отсюда и их название: «винграды». Над цапфами в верхней части ствола были специальные скобы — тоже для облегчения его опускания и подъёма. Скобам придавали разную фор­му, но чаще всего они напоминали морских животных с выгнутыми спинами, и постепенно за ними утвердилось название «дельфины».

498

Такой вид артиллерийское орудие сохраняло долго. Со временем менялись его пропорции, становились легче ствол и лафет, исчезали излишние украшения и, главное, улучшалось качество литья. Повышалась мобильность артиллерии, и роль её в бою становилась несколько иной.

В XVII и XVIII вв. орудия выставляли в линию перед фронтом войск или равномерно размещали между бое­выми порядками. Использовали их чаще всего лишь для подготовки атаки или в помощь войскам, отбивающим атаку противника. Линии солдат стояли перед жерлами неприятельских пушек, извергавшими смертоносные снаряды, и ждали сигнала к движению. Ядра выбивали из линий то одного, то другого солдата, и тогда следовала команда: «Сомкнуть ряды!» Такая канонада могла про­должаться очень долго.

2 июля 1644 г. во время гражданской войны в Англии при Марстон-Муре сошлись армия короля Карла I и ар­мия парламента (см. ст. «Англия в период Нового вре­мени»). Войска простояли целый день. С утра до вечера продолжалась артиллерийская дуэль. По словам совре­менника, казалось, весь воздух превратился в огненную стихию. Лишь в 7 часов вечера эскадроны парламента под командованием Оливера Кромвеля пошли в неожи­данную для противника и ставшую впоследствии столь знаменитой атаку, которой не выдержали ни роялистская конница принца Руперта, ни пехота сторонников короля.

В середине XVIII в. роль артиллерии в бою измени­лась. Знаменитый теоретик и практик артиллерии фран­цуз Грибоваль сначала в Австрии, а потом и у себя на родине предложил совершенно новую систему. Система Грибоваля — это не только облегчённые стволы орудий и более удобные лафеты. Это не только упорядочение ка­либров и строгое соблюдение одних и тех же правил от­ливки на разных пушечных заводах. Это прежде всего признание за артиллерией самостоятельной роли в бою. Эта новая роль артиллерии ярко проявилась на рубеже XVIII—XIX вв. В сражениях участвовали теперь огром­ные массы пехоты. Глубокие колонны атаковали боевые порядки противника. Манёвренные орудия в ходе сра­жения сводились в батареи, и батареи эти наносили мас­сированные огневые удары по наиболее уязвимым местам обороны врага. Менялась боевая обстановка — и батареи срывались с места и переходили на новые позиции, уси­ливались новыми орудиями или, наоборот, расформиро­вывались.

Наступающие колонны противника встречались плот­ным огнём, способным остановить и отбросить целые ди­визии. На дальние расстояния стреляли ядрами. Для раз­рушения полевых земляных укреплений и поражения живой силы использовали бомбы и гранаты (той же кон­струкции, что и бомбы, но меньшего диаметра). Если же враг был рядом и готовился «оседлать» батарею, в его порядки в упор выпускали картечь — снаряды, состоя­щие из обвязанных просмолённой бечевой или уложен­ных в жестяные цилиндры свинцовых или чугунных пуль.

Заряжали орудия быстро. Если раньше надо было сна­чала отмерить нужную порцию пороха, засыпать её в ка­нал, забить деревянную пробку и только потом вложить заряд, то теперь зашивали снаряд вместе с заранее от­меренным количеством пороха в «картузы» — холщовые мешки.

объясняется просто. Да, люди научились делать порох, знали, что и как надо смешать и сколько взрывчатого вещества необходимо положить в канал пушки. Они многое знали — не знали только одного: а почему, собственно, происходит взрыв? И эта тайна будоражила их воображение. Ужасный грохот, клубы дыма, запах серы (это ведь запах ада!), наконец, невиданное доселе разрушающее действие нового оружия — всё это приводило людей в ужас. На одной старинной гравюре за плечами производящего свои опыты открывателя пороха Бертольда Шварца изображён сам Сатана. Не он ли нашептал учёному монаху рецепт, унёсший так много жизней? Мрачная, апокалиптическая картина видится великому Леонардо да Винчи: «Выйдет из недр некто, кто ужа­сающими криками оглушит стоящих поблизости и дыханием своим принесёт смерть людям и разрушение городам и замкам». Кто же этот «некто»? Пушка, отливаемая из бронзы в специальной яме, вырытой в земле (отсюда и «недра»).

Но если всё это так, то нельзя ли увеличить разрушительную силу артиллерии? Можно, говорит магия XV—XVI вв. Можно, например, улучшить свойства пороха путём добавления в него пепла сожжённых вместе ящерицы и червяка — грохот взрыва тогда особенно испугает врага. Но лучше всего — перенести магические действия на орудийный ствол — ведь именно он бросает разящие врага ядра.

Случайно ли многие старинные пушки носили имена собственные? Вчитаемся в надписи на их стволах, вдумаемся в их смысл.

«Лее зовусь я, мой рёв пронзителен».

«Страус зовусь я, когда я иду туда, то меня слышно».

«Я зовусь Петух. В драке я вперёд прорвусь».

«Внезапный конец я.

Падай ниц предо мною, советую я.

К тебе резким прыжком иду я...»

«Я зовусь Прекрасная Елена. Из-за меня много людей погибло».

Гибель врагу — вот что предрекают все эти устра­шающие надписи. И не случайно самые популярные названия старинных пушек — это имена хищников (Волк, Лев) или фантастических монстров (Василиск). Изображения их — рядом с надписями. Названия при этом даются отнюдь не случайно. «Василисками», например, называли только крупные осадные орудия, предназначавшиеся для пробивания брешей в крепостных стенах. Василиск, Царь Змей — мифиче­ское существо с хвостом змеи, головой и лапами петуха — дыханием своим, согласно средневековым поверьям, мог разрушать камни.

Как долго живут традиции! Уже никто не думает всерьёз, что удачное название пушки или самолёта улучшит их тактико-технические характеристики. И всё же — даются ведь имена! Танк — это хищный зверь — например, «Леопард»; вертолёт морской авиации — конечно же, «Морской король»; пистолет-пулемёт — устрашающий ядовитый «Скорпион». Традиция есть традиция...

*

499

К началу XIX в. артиллерия стала мощной и подвижной, достигла совер­шенства. Дальше потребовалось изме­нение самих принципов конструкции орудий.

Ранние образцы ручного огнестрельного оружия можно увидеть лишь в нескольких музеях. Это ма­ленькие (длиною примерно 10—50 см и калибром 20—40 мм) стволики из железа или бронзы с за­пальным отверстием наверху в казённой части. Тя­жёлых деревянных колод, к которым эти стволики прикреплялись обручами, или круглых стержней, на которые они насаживались при помощи выемок на своих задних срезах, почти не сохранилось. На старинных миниатюрах изображается, как стреля­ли из этого оружия. Стрелок зажимал заряженное оружие под мышкой, клал на плечо или упирал себе в грудь и наводил на цель. Заряд воспламе­нялся, когда к запальному отверстию подносили фитиль или раскалённый прут. Эту операцию зачас­тую проделывал не сам стрелок, а его помощник. Такая стрельба была, конечно, и малоэффективной, и неудобной, а то и небезопасной. Усовершенст­вования, которые мастера-оружейники XV в. вно­сили в конструкцию ручного огнестрельного ору­жия, могут показаться сегодня слишком простыми и элементарными, да и само это оружие в истори­ческой литературе называют примитивным. Но между бомбарделлой и современным автоматом дистанция всё же значительно меньше, чем между той же бомбарделлой и луком со стрелами. Может быть, наши потомки будут называть примитивным и автомат. Современные конструкторы оружия дви­гаются по дороге, проторённой оружейниками XIV—XV вв.

Как же изменялась в XV столетии конструкция ручного огнестрельного оружия? Прежде всего уд­линился ствол. Пуля, мчавшаяся в его канале, уда­рялась, естественно, в его стенки, они корректиро­вали её полёт, и он становился более прямым. В конце XV в. появилось оружие с нарезными ство­лами — каналы их были не гладкими, как раньше, а со специальными желобками, направлявшими пу­лю. Ближе к дульному срезу располагалась мушка - стало гораздо удобнее прицеливаться. Очень важное усовершенствование — перенесение запаль­ного отверстия на боковую (правую) сторону ствола. Под ним появилась «полка» (выступ с углублени­ем). На полку насыпали порох и прикрывали его откидной крышечкой. Порох поджигали, и он, вспыхивая, передавал огонь через запальное отверс­тие в ствол. Порох на полке называли «затравоч­ным», и отверстие в стволе стали обозначать теперь этим же словом.

Улучшился сам порох. В XIV в. это была так называемая «пороховая мякоть» — порошок из се­ры, селитры и угля, частички которых имели раз­ную массу и потому при длительном хранении, а особенно при тряске, более тяжёлые из них оседали на дно ёмкости. В последней четверти XV столетия на специальных мельницах стали делать более сильный и надёжный гранулированный порох.

И, может быть, главное усовершенствование —

так называемый замок, механизм воспламенения заряда. Самый ранний замок принято называть фи­тильным. Был он чрезвычайно прост: С- или S-образный курок с зажатым в его головке тлеющим фитилём при нажатии на спусковой крючок плавно опускался на пороховую полку и поджигал затра­вочный порох, после чего отводился назад посред­ством пружины. И курок, и пружины монтирова­лись на замочной доске — металлической планке, крепившейся к ложе. Позже к этой же планке ста­ли приделывать и полку. Теперь внимание стрелка сосредоточивалось лишь на прицеливании. Уже не приходилось одновременно следить за тем, чтобы фитиль, зажатый в пальцах, коснулся полки имен­но в нужный для точного выстрела момент. Появ­ление замка повлекло за собой стремительное из­менение формы ложи: ведь освободившаяся от фи­тиля рука могла теперь поддерживать её. Посте­пенно формируется приклад — задняя часть ложи, упирающаяся в плечо.

Оружие с фитильными замками просуществова­ло в Европе до конца XVII в., а в некоторых странах Востока вышло из употребления лишь столетие назад. Одно из самых больших его преимуществ — предельная простота в изготовлении. Целые воин­ские отряды вооружались им.

Аркебузы европейской пехоты конца XV — на­чала XVI вв. — ландскнехтов — тяжёлые, ещё с прямыми или чуть изогнутыми прикладами. Пру­жины их курков — на наружных сторонах замоч­ных досок. Старинные гравюры изображают ров­ные, окутанные пороховым дымом квадраты такой пехоты, двигающиеся по полям сражений. Рядом с ними — другие квадраты, над каждым из которых лес пик. Со временем первых квадратов становится всё больше.

В середине XVI в. появляются мушкеты — длин­ные ружья, широкие гранёные приклады которых можно плотно прижимать к плечу. Стрелок-муш­кетёр стал, пожалуй, самой заметной фигурой на поле боя, существенно потеснив пикинёра. Лихо за­ломленная широкополая шляпа с перьями или же­лезный шлем — «морион», кираса или кожаная куртка, широкие штаны до колен, чулки и туфли с бантами — таков облик мушкетёра XVI—XVII вв. Через левое плечо у него ремень — бандельер с под­вешенными в специальных футлярах боеприпаса­ми, на боку — шпага, в руке — сошка (упор с раз­вилкой, на которую во время стрельбы кладут муш­кет). Мушкетёры — грозная сила, своим огнём спо­собная решить исход крупного сражения. К постро­енному в боевой порядок мушкетёрскому отряду не подступиться: пока его передняя шеренга ведёт огонь, задние заряжают оружие, и дружные залпы следуют один за другим. Строй мушкетёров — «ка­раколе» («улитка») — состоял из 10 шеренг и 12 рядов, а знаменитые слаженностью своих действий шведские солдаты армии Густава II Адольфа строи­лись в 6 шеренг, что при том же количестве стрел­ков увеличивало силу залпа вдвое. Таким образом, малая скорострельность каждого отдельного ствола вполне компенсировалась слаженностью действий

500

солдат. Если враг врывался в боевые порядки, в дело шли тяжёлые боевые шпаги.

Мушкет в европейских армиях XVI—XVII вв. — преобладающий, но вовсе не единственный вид ог­нестрельного оружия. Очень популярны у кавале­ристов стали карабины — короткие ружья, удобные для стрельбы с коня, и пистолеты, которые пер­воначально были исключительно оружием конни­цы. Замки их, однако, чаще всего не фитильные, а значительно более сложные по конструкции — колесцовые или ударно-кремнёвые.

Колесцовый замок появляется в самом начале XVI в. Германия и Фландрия спорили о приоритете в его изобретении. Впрочем, ещё в конце XV в. ве­ликий Леонардо да Винчи работал над аналогичной конструкцией. Колесцовый замок не требовал для ведения стрельбы, как фитильный, постоянно тле­ющего фитиля. Предварительно взведённый меха­низм колесцового замка при нажатии на спуск на­чинал быстро вращать колёсико с насечённым кра­ем. Одновременно на колёсико опускался курок с зажатым в нём кремнём. Получавшиеся в резуль­тате искры падали на полку с порохом.

Однако колесцовые замки были излишне слож­ными. Аристократы использовали охотничье ору­жие с этой системой воспламенения ещё в XVIII в., но солдаты больше любили другой тип замка — ударно-кремнёвый. Искра, зажигающая порох, вы­секалась не при трении, а при сильном ударе крем­ня, зажатого в губки курка, о подвижную металли­ческую пластинку — огниво, опускавшуюся на пол­ку. Известно много вариантов ударно-кремнёвого замка. Самый совершенный из них — француз­ский, иногда называемый батарейным или класси­ческим. Он был изобретён в начале XVII в. Марэном ле Буржуа и просуществовал в европейских армиях до второй половины XIX в., а в охотничьем оружии — до начала XX в. Механизм ударно-кремнёвого замка смонтирован на внутренней стороне доски, всё действие его удивительно продумано. Во избе­жание случайного выстрела курок имеет два взво­да: боевой и предохранительный. Огниво замка, изогнутое под прямым углом, служит одновременно и крышкой полки.

Изобретение батарейного замка повлекло за собой целый ряд усовершенствований в огнестрельном оружии. Появились казнозарядные, многозарядные и много­ствольные ружья и пистолеты. На смену гранёному мушкетному прикладу пришёл более лёгкий («французский») с длинной шейкой, которую легко охватывала правая рука стрелка. Ружьё стало ору­жием универсальным: появление штыка и облег­чение ложи позволяло действовать им в рукопаш­ной схватке. Пикинёры почти исчезли с поля боя. «Штыком коли, прикладом бей!» — эта команда звучала на разных языках, и порой огнестрельность ружья считалась даже чем-то второстепенным: ис­ход сражения на рубеже XVIII—XIX вв. зачастую решался мощным штыковым ударом пехоты, по­строенной в глубокие колонны. «Пуля — дура, штык — молодец», — эти слова Суворова могли бы повторить многие полководцы — его современники.

А дальше в ручном огнестрельном оружии про­изошло то же, что и в артиллерии. Конструкция достигла совершенства, и появилось оружие прин­ципиально иных конструкций. Дульнозарядные ружья и пистолеты, заряд которых воспламенялся от вспышки затравочного пороха на полке, смени­лись системами с «капсюльным» замком, в свою очередь исчезнувшим с появлением патронов цент­рального воспламенения.

...Старинное оружие, выставленное в музеях, поражает красотой своей отделки. Вот немецкие ко­лесцовые пистолеты, тяжёлые рукояти которых по­крыты пластинками гравированной слоновой кос­ти. Вот английские карабины XVI—XVII вв., ук­рашенные перламутром, работы британских масте­ров XVIII столетия, оружие настоящих аристокра­тов — знаменитые охотничьи ружья, в которых ни­чего лишнего, всё строго и удивительно изящно. Тонкий металл ствола, прорезные серебряные ук­рашения на рукоятях — пистолеты мастеров зна­менитой итальянской династии оружейников Коминаццо. Особая роскошь отделки, её разнообразие — это уже Франция, великие Буте и Лепаж («Лепажа стволы роковые», несчастной жертвой которых пал пушкинский Владимир Ленский). Украшения на оружии, эти «цветы зла», — порой настоящие шедевры.

ПРОСВЕЩЕНИЕ

Просвещение — идейное и общественное дви­жение в странах Европы и Америки, свя­занное с общими переменами в условиях жиз­ни под влиянием разложения феодальных и ут­верждения капиталистических производственных отношений. Оно получило распространение в основ­ном в период между «славной революцией» 1688 г. в Англии и революцией 1789—1799 гг. во Франции. И оставило неизгладимый след в науке, литературе, искусстве, политике («просвещённый абсолю­тизм»), но главным образом в истории общественно-политической мысли и общественного движения.

При всём разнообразии мнений большинство мыслителей сходились в его оценке как передового, новаторского явления. Например, Иммануил Кант понимал Просвещение как попытку использовать разум в интересах морального и интеллектуального раскрепощения личности, а Фридрих Энгельс ус­матривал в нём идеологическую подготовку буржу­азных революций.

Среди представителей Просвещения встречались материалисты и идеалисты, сторонники рациона­лизма (признававшие разум основой познания и по­ведения людей), сенсуализма (считавшие таковой

501

ощущения) и даже Божественного про­видения (уповавшие на волю Бога). Часть из них верила в неизбежный про­гресс человечества, другая — рассматривала исто­рию как общественный регресс. Тираноборческие мотивы в творчестве просветителей не мешали боль­шинству из них оставаться противниками насилия и революций. Их индивидуализм поразительным образом уживался с коллективистскими идеями, выдвинутыми некоторыми провозвестниками ком­мунизма.

Как течение общественной мысли Просвещение несомненно представляло собой некое единство. Заключалось оно в особом умонастроении, интел­лектуальных склонностях и предпочтениях. Речь идёт прежде всего о целях и идеалах Просвещения, таких, как свобода, благосостояние и счастье лю­дей, мир, ненасилие, веротерпимость и др., а также о знаменитом вольнодумстве, критическом отноше­нии к авторитетам всякого рода, не­приятии догм.

Именно разномыслие просветите­лей, объединённых общими целями и идеалами, явилось предпосылкой исключительной плодотворности их теоретической деятельности. В не­скончаемых спорах между ними рождались и оттачивались современ­ные концепции прав человека и гражданина, гражданского общества и плюралистической демократии, правового государства и разделения властей, рыночной экономики и эти­ки индивидуализма. За попытки пренебречь этим наследием народы многих стран дорого поплатились в XIX и XX вв.

Просветители вовсе не были меч­тателями, витающими в облаках. Их духовные запросы и интересы боль­шей частью были тесно связаны с злободневными проблемами жизни. Они отнюдь не чурались об­щественной деятельности, видя в ней способ повли­ять на мнение сограждан и политику правительств. Почти все они пользовались известностью как пи­сатели, публицисты, университетские преподавате­ли или политические деятели.

Просветители происходили из разных классов и сословий: аристократии, дворян, духовенства, слу­жащих, торгово-промышленных кругов. Разнооб­разны были и условия, в которых они жили. В XVIII в. нивелирующее воздействие цивилизации едва ощущалось, и народы сильно отличались по уровню экономического развития, политической организации и культурным традициям. Всё это с неизбежностью приводило к различиям во взглядах просветителей. В каждой стране просветительское движение несло печать национальной самобытно­сти.

В Англии в XVII—XVIII вв. после революции и гражданских войн сгладились вопиющие противо­речия. Развитие парламентаризма привело к упрочению правовых форм политической борьбы.

Иммануил Кант.

Бур­ный рост числа и тиражей периодических изданий способствовал повышению культурного и образова­тельного уровня населения. Стремительно расши­рявшийся рынок газет, книг, произведений искус­ства обусловил значительную коммерциализацию культуры, которая освободила творцов от унизи­тельной зависимости от государства, церкви, ме­ценатов и прочего. Эти и многие другие перемены в жизни общества производили ошеломляющее впе­чатление на иностранцев, видевших в Англии об­разец общественного прогресса. Не случайно все ос­новные течения английской общественной мысли подхватывались передовой интеллигенцией в дру­гих странах.

Большинство английских просветителей не про­являли склонности к абстрактному теоретизирова­нию. В литературе они предпочитали лёгкие и под­вижные жанры, старались облечь свои философ­ские, экономические и политиче­ские идеи в форму занимательного рассуждения или сатирического об­личения. Некоторые из них сделали блестящую политическую карьеру: например, граф Шефтсбери был чле­ном парламента, а виконт Болингброк — министром.

На характер английского Просве­щения повлияли также его взаимо­отношения с религией и церковью. Видные его деятели, за редким иск­лючением, придерживались догма­тов христианства. Во многом это объ­яснялось тем, что английская цер­ковь не противопоставляла себя Просвещению, а в какой-то мере да­же отвечала его идеалу веротерпимо­сти. Это имело далеко идущие по­следствия для культурного развития страны, поскольку позволяло сохра­нить равновесие между традиционными ценностя­ми, хранительницей которых выступала церковь, и новаторскими, которые несло Просвещение.

Все, кто привык рассматривать Просвещение как идеологическую подготовку буржуазных рево­люций, с разочарованием отметили бы отсутствие в политической программе английских просвети­телей радикальных лозунгов и боевых призывов. Но это и понятно: большинство политических целей Просвещения было достигнуто в Англии ещё в на­чале XVIII в.

В основных чертах политическая программа английского Просвещения была сформулирована философом Джоном Локком. Как и многие мыс­лители XVII в., он считал, что возникновению го­сударства предшествовало естественное состояние, «состояние полной свободы в отношении их дейст­вий и в отношении распоряжения своим имущест­вом и личностью», а также «состояние равенства, при котором всякая власть и всякое право явля­ются взаимными». Переход от естественного состо­яния к гражданскому обществу был следствием об-

502

щественного договора, который предполагал пере­распределение лишь властных функций и не влёк значительных перемен в положении людей. Госу­дарство должно было руководствоваться тем же « за­коном природы», который регулировал отношения людей в естественном состоянии, и поэтому не мог­ло покушаться на неотчуждаемые права граждан. Локк предусмотрел специальный конституцион­ный механизм, не допускавший превышения госу­дарством своих прерогатив. Это разделение государ­ственной власти на законодательную, исполнитель­ную и «федеративную» (которая ведала отношения­ми с другими государствами). Кроме того, сполза­нию государства к деспотизму должен был препят­ствовать принцип законности, согласно которому «ни для одного человека, находящегося в граждан­ском обществе, не может быть сделано исключения из законов этого общества».

Взгляды Локка в значительной мере воплоти­лись в политическом строе Англии первых деся­тилетий после революции 1688 г.: были закреплены основные права и свободы граждан, представитель­ное правление, религиозная терпимость, неприкос­новенность собственности. Тем самым обеспечива­лись правовые предпосылки благоприятных пере­мен в общественном развитии, включая рост пред­принимательской активности, повышение благо­состояния, дальнейшую демократизацию государ­ственного и общественного строя. Всё это в полной мере соответствовало целям просветителей.

Поэтому их внимание было приковано не столь­ко к политике, сколько к частной жизни граждан. Это отразила этика английского Просвещения, так­же в основных чертах разработанная Локком. По­нятия добра и зла он выводил из ощущений удо­вольствия или страдания (в физическом и духовном смысле). Поскольку люди, считал Локк, соотносят эти понятия с требованиями повседневной жизни, то и правила, регулирующие их отношения, долж­ны отличаться удобством, целесообразностью и по­лезностью. Таковыми, например, являются запове­ди, изложенные в Нагорной проповеди.

В утилитарной этике английского Просвещения звучал и мотив личного преуспевания. Локк под­чёркивал: «Мы рождаемся на свет с такими спо­собностями и силами, в которых заложена возмож­ность освоить почти любую вещь и которые во вся­ком случае могут повести нас дальше того, что мы можем себе представить; но только упражнение этих сил может сообщить нам уменье и искусство в чём-либо и вести нас к совершенству». Просвеще­ние способствовало закреплению в характере англи­чан таких черт, как предприимчивость, изобрета­тельность, практицизм.

Выступая в защиту индивидуальных прав и сво­бод, английское Просвещение безусловно призна­вало и право каждого человека преследовать свой частный интерес. Большое влияние в этом отноше­нии оказало учение философа XVII в. Томаса Гоббса об эгоистической природе человека, которое послу­жило основой этики себялюбия, или разумного эго­изма. Один из её создателей Бернард Мандевиль считал, что поведение людей является производным от себялюбия. Последнее представляет собой не что иное, как чувство самосохранения, побуждающее человека вести борьбу за жизненные средства, против сил природы и противостоящих ему интересов других людей. Из деятельности, направленной на самосо­хранение, Мандевиль выводил и пороки эгоизма, рассматривая их как величайшее благо для общест­ва в целом. В своей «Басне о пчёлах» он проил­люстрировал эту мысль множеством примеров из повседневной жизни. Его парадокс «Пороки част­ных лиц — благо для общества» отражал реаль­ности рыночной экономики.

Как ни соблазнительна была эта апология эгоиз­ма, всё же она не вселяла в англичан уверенности в том, что стремление к личному преуспеванию не приведёт к саморазрушению общества. Просвеще­ние столкнулось со сложной этической проблемой: как погасить разрушительную инерцию эгоизма? Как обеспечить порядок в индивидуалистическом обществе? Английские просветители сделали мно­гое, чтобы решить эту проблему не только теоре­тически, но и практически.

Они не закрывали глаза на общественное нера­венство людей, сводя его, как это делал Шефтсбери, к противоположности между «просвещёнными» верхами и невежественными низами. Источником опасности являлась как заносчивость одних, так и зависть других. Выработанные просветителями способы «социализации эгоизма» заключались в том, чтобы направить в полезное для всего общества русло научного и художественного творчества, эко­номического развития и т. д. активность верхов и в то же время приобщить к ценностям Просвещения тех представителей низов, которые своим усердием, познаниями, гражданскими поступками или богат­ством доказали способность их воспринять.

Во многом благодаря усилиям просветителей бы­ла создана рациональная модель отношений между людьми в практической жизни, соответствующая роли и значению гражданского общества. Одним из важнейших достоинств человека признавалась его способность к общению, сотрудничеству с другими, участию в коллективной созидательной деятельно­сти. Вошло в моду членство в клубе или масонской ложе, посещение политических собраний или встреч по интересам (например, в кафе). Детально разработанный кодекс правил поведения человека в обществе отразила английская художественная литература XVIII в.

Просветители во многом преуспели в стремле­нии привить широким слоям населения Англии свои ценности и идеалы. Значение этого в полной мере проявилось в ходе социально-политических бурь, пронёсшихся над Европой в конце XVIII — начале XIX вв. Англия оказалась островком ста­бильности, сумевшим избежать революций и граж­данских войн. Общие ценности, да ещё этика по­литического компромисса, разработанная, напри­мер, в трудах Болингброка, оказались более надёж­ным средством умиротворения общества, чем при-

503

нудительная дисциплина, поддержива­емая силой. В этом и заключается один из основных уроков английского Про­свещения.

Особое место занимает просветительское движе­ние в Шотландии. История общественной мысли в Шотландии XVIII в. — это история мучительных поисков выхода из унизительного положения, в ко­тором, по убеждению многих просвещённых шот­ландцев, оказалась их родина. Продолжать ли по­литическую борьбу за восстановление независимос­ти или же служить отечеству, содействуя его эко­номическому, социальному и культурному процве­танию? Философ Эндрю Флетчер, «отец» шотланд­ского Просвещения, дал толчок формированию но­вой гражданской этики, обосновывавшей иные, альтернативные войне и политике, методы испол­нения гражданами своего долга перед отечеством.

Просвещение в Шотландии опиралось на мощ­ный интеллектуальный потенциал, которым распо­лагали в середине XVIII в. университеты Эдинбур­га, Глазго и Абердина. Среди преподававших там замечательных учёных выделяется философ, исто­рик, экономист Дэвид Юм. Откликаясь на духов­ные запросы шотландского общества, он обосновал мысль о том, что добродетель гражданственна по своей сути, ибо добро — это всё, что полезно людям.

Юма, конечно же, волновала судьба Шотландии, её культурных традиций в едином британском го­сударстве. Это наложило отпечаток на его рассуж­дения об этике взаимоотношений гражданина с об­ществом и государством. Юм считал, что взаимо­отношения возникают из тяги людей к взаимному общению, а также из-за их полезности, поскольку они увеличивают возможности удовлетворения по­требностей людей. И прежде всего они призваны обеспечить политическую стабильность, от которой зависит всякая упорядоченная жизнь. Именно в ин­тересах стабильности государство и общество долж­ны признавать всё многообразие взглядов и убеж­дений граждан, обусловленное их индивидуальным опытом. Современное общество Юм рассматривал как плюралистическое, основанное на сложном раз­делении труда и различиях в положении людей, ко­торые вследствие этого различаются и своими пред­ставлениями о нравственности и справедливости. По мнению Юма, не может быть стабильным об­щество, не уважающее многообразия социальных и региональных различий между людьми. В равной мере не может быть добродетельным и гражданин, не признающий, что его личное благополучие в ко­нечном счёте связано с благополучием всего общест­ва.

На шотландское Просвещение большое влияние оказала деятельность Философского общества в Эдинбурге, объединявшего лучшие умы того вре­мени. Его секретарём был Юм, а одним из членов — философ и экономист Адам Смит. Этот выдаю­щийся теоретик товарно-денежных отношений стал их горячим защитником и пропагандистом во мно­гом по морально-этическим соображениям. Смит считал, что именно рынок освободил человека от отупляющей системы зависимости при феодализме. По его мнению, люди воспитывают в себе чувство справедливости и вырабатывают навыки цивили­зованного общения, лишь находясь друг с другом в отношениях производителя и потребителя. Общест­во мыслилось ему гигантской мануфактурой, а раз­деление труда — всеобщей формулой сотрудничест­ва людей в интересах «богатства народов» (так на­зывался его основной экономический труд). В своей теории Смит отводил рынку ту же функцию, ко­торую английские просветители отдавали правово­му государству или цивилизованному общению — функцию социализации эгоизма.

Но место гражданина в системе Смита занимал «экономический человек», моральная свобода ко­торого была обусловлена его ролью в экономиче­ской жизни. Тем самым шотландское Просвещение поставило новый и чрезвычайно важный вопрос о мотивах и стимулах хозяйственной деятельности. Согласно Смиту, главнейшим из них является свое­корыстный интерес. Но преследовать его человек может, лишь оказывая услуги другим людям. По­этому каждый отдельный человек, хотя и заботится только о своих интересах, невольно содействует об­щественной пользе, или, по словам Смита, «он не­видимой рукой направляется к цели, которая сов­сем не входила в его намерения... Преследуя свои собственные интересы, он часто более действенным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Интерес просветителей к экономической теории отражал общее повышение престижа хозяйствен­ной деятельности. Однако в шотландском обществе длительное время сохранялось недоверие к свобод­ной игре рыночных сил. Многие представители про­свещённой элиты воспринимали их как разруши­тельную стихию, обуздать которую было призвано государство. Не кто иной, как Смит, воспевший преимущества рынка, выражал опасение, что эко­номические законы, на которых основываются от­ношения производителей и потребителей, могут привести к социальной и нравственной деградации наёмных рабочих. «В такое состояние, — писал он, — должны неизбежно впадать трудящиеся бедня­ки... если только правительство не приложит уси­лий для предотвращения этого».

Потребовалось время, чтобы шотландские про­светители избавились от страха перед рыночной стихией. Новое их поколение, вступившее в пору зрелости ближе к концу XVIII в., уже не уповало на поддержку правительства или парламента. Для них образцом гражданского поведения являлся спе­циалист в какой-либо области профессиональной деятельности, знания и усердие которого приноси­ли обществу ощутимую пользу.

Общественно-политическая жизнь Франции в XVIII в. характеризовалась большой инерцией при­вычек и традиций, унаследованных от феодального прошлого. Влиятельные общественные слои сопро­тивлялись новым веяниям, которые несло с собой Просвещение. В борьбе с ним просветители не мог­ли в полной мере опереться ни на общественное

504

мнение, ещё не вполне сформировавшееся, ни на правительство, подчас относившееся к ним с не­скрываемой враждебностью. Поэтому во Франции просветители не имели такого влияния в обществе, как в Англии и Шотландии, где цели и идеалы Про­свещения вошли в плоть и кровь национальной культуры. Во Франции уделом просветителей было своего рода «отщепенчество», порождавшее в их среде политический радикализм и мессианские настроения.

Большинство видных деятелей просветительско­го движения Франции подвергались преследовани­ям за свои убеждения. Дени Дидро побывал в за­ключении в Венсенском замке, Вольтер (настоящее имя — Франсуа Мари Аруэ) — в Бастилии. Клод Гельвеций из-за нападок был вынужден отречься от своей книги «Об уме». По цензурным причинам не раз прерывалось печатание знаменитой «Энцикло­педии», выходившей в свет отдельными томами в течение 1751—1772 гг. Всё это заставляло просве­тителей облекать свои мысли в оболочку абстракт­ных теорий, недоступных пониманию широкой публики.

Французское Просвещение испытывало сильное влияние аристократической культуры. Это прояви­лось в утончённости и изысканности литературных произведений, составивших его славу. У аристокра­тии просветители заимствовали и салонную форму общения. Атмосфера избранности, царившая в са­лонах, усилила склонность французских просвети­телей к отвлечённому теоретизированию.

Французское Просвещение во многом исходило из идей философов XVII в. Рене Декарта и Локка. Согласно разработанному Декартом рационалисти­ческому методу познания, истина должна чётко и ясно усматриваться человеческим разумом. Немало последователей во Франции нашло учение Локка об обществе и государстве.

Постоянные конфликты с властями создали французским просветителям репутацию потрясателей основ и радикалов. На самом деле в своих кон­ституционных воззрениях многие из них не шли дальше принципов английского Просвещения. Вслед за Локком идею разделения властей на зако­нодательную, исполнительную и судебную разраба­тывал Шарль Монтескье. При этом он выступал не просто за разграничение функций между органами государственной власти, а за разделение властей как политических сил, каждая из которых могла бы реально служить противовесом другой. Монте­скье трудно признать радикалом ещё и потому, что он ощущал пределы, в которых только и возможно изменить общество и государство. Он считал, что «дух законов» того или иного народа определяется совокупностью объективных предпосылок: клима­том, характером почвы, размерами территории, ландшафтом, образом жизни народа, религией, численностью населения, формами хозяйственной деятельности и др.

То же касается и шумных конфликтов просве­тителей с католической церковью. Её идеологиче­ская жёсткость, не допускавшая отступления от догматов вероучения, исключала воз­можность компромисса наподобие того, какой сложился между англиканской церковью и Просвещением в Англии. В этих ус­ловиях свойственное большинству просветителей признание факта Божественного творения мира приобрело антицерковный оттенок, а критика ре­лигиозных догм, даже самая умеренная, — ореол отчаянной смелости. Как известно, Вольтер, имея в виду церковь, часто заканчивал свои письма к друзьям призывом: «Раздавите гадину!» Но тот же Вольтер утверждал, что религия необходима как опора морали: «Вера в Бога, вознаграждающего за добрые поступки и наказывающего за дурные, а также прощающего небольшие проступки, являет­ся для человеческого рода самой полезной верой».

Десятилетия бесплодной оппозиции вызвали глубокое разочарование просветителей. Среди них усилилось стремление к переоценке ценностей, по­влёкшее глубокое размежевание в их рядах. Часть просветителей сохраняла надежды на сотрудни­чество с властями в решении конкретных проблем управления страной. Среди них выделялась группа экономистов-физиократов (от греческих слов «физис» — природа и «кратос» — власть), во главе ко­торых стоял Франсуа Кенэ. Он считал, что земля есть единственный источник богатства и только земледелие умножает его. Поэтому он выступал за поощрение класса земледельцев, прежде всего бога­тых фермеров. «В деревни следует привлекать не столько людей, сколько богатство» (т. е. капитал), — подчёркивал Кенэ. Добивался он и реформы на­логовой системы, лежавшей тяжким бременем на производителях. Надежды на подъём сельского хо­зяйства он связывал также со свободой внутренней и внешней торговли.

Попытку осуществить эту программу реформ предпринял другой представитель школы физио­кратов, Анн Робер Тюрго. В 1774 г. молодой король Людовик XVI назначил его генеральным контро­лёром (министром) финансов. Тюрго ввёл свобод­ную торговлю хлебом и мукой, добился упраздне­ния средневековых цехов и гильдий, приступил к коренной реформе налогообложения. Но сопротив­ление придворных кругов, дворянства и цеховой верхушки свело на нет все его усилия. Отставка Тюрго в 1776 г. предрешила и судьбу его реформ.

Сознание недостижимости целей Просвещения в рамках существующего строя побудило многих про­светителей замкнуться в непримиримой оппози­ции. Их протест порой принимал форму атеизма, резкой критики религии и церкви, характерных для плеяды философов-материалистов середины столетия: Дидро, Поля Гольбаха, Гельвеция и др. Иногда он проявлялся в идеализации прошлого, на­пример республиканского строя античных госу­дарств. Жан-Жак Руссо противопоставлял их пря­мую демократию всем формам представительного правления, включая и английский парламента­ризм. «Всякий закон, — писал он в трактате «Об общественном договоре», — если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен... Анг-

505

лийский народ считает себя свободным: он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов парла­мента: как только они избраны — он раб, он ни­что... В древних республиках и даже в монархиях народ никогда не имел представителей; само это слово было не известно».

С именем Руссо связан новый этап в развитии просветительского движения Франции — ради­кальный пересмотр некоторых его фундаменталь­ных целей и идеалов. Радикализм самого Руссо ко­ренился в его этических воззрениях. В противопо­ложность философам, считавшим себялюбие и эго­изм совместимыми с общественным благом, он тре­бовал подчинения личности благу общества. Руссо писал: «Всякий человек добродетелен, когда его частная воля во всём соответствует общей воле». Добиться этого соответствия он предлагал полити­ческими методами. В стремлении Руссо связать мо­раль с политикой ясно различим зародыш тотали­тарных теорий позднейшего времени.

Руссо разделял общую веру просветителей в при­роду как гармоническую систему, частью которой был человек. Но в отличие от них он был убеждён, что сам человек разрушил это «естественное состо­яние» и окружил себя противоречащими закону природы учреждениями. «Исчезло равенство, по­явилась собственность... — писал Руссо, — и об­ширные леса превратились в радующие глаз нивы, которые надо было орошать человеческим потом и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с урожаем рабство и нищета». Цивилизация на­столько изменила людей, что отказаться от неё они уже не могут. Но, если нельзя вернуться к «естест­венному состоянию», то ещё можно, устранив чрез­мерное неравенство, восстановить утраченные доб­родетели. Сделать это непросто, потому что на стра­же неравенства стоит деспотизм. Требуется сила, чтобы его низвергнуть: «Восстание, которое при­водит к убийству или свержению с престола какого-нибудь султана, — это акт столь же закономерный, как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих поддан­ных».

Эта мысль вдохновляла поколение революционе­ров конца XVIII в., которое разделяло также от­вращение Руссо к себялюбию и эгоистической мо­рали, а вместе с ним — и ко всему строю, осно­ванному на свободной игре рыночных сил. Крити­куя средневековую регламентацию торгово-про­мышленной деятельности, Руссо не одобрял и сво­боду торговли. Он считал, что государство должно направлять торговлю и промышленность в соответ­ствии с общим благом, следить за правильным рас­пределением продуктов питания, денег, товаров. Отрицательное отношение к свободе торговли имело у Руссо этическое обоснование. Он считал, что тор­говля, равно как и другие достижения цивилиза­ции: богатство, наука, искусства, — способствует порче нравов. Стремясь возродить утраченные доб­родетели, он объявлял их основным носителем «на­род», трудящиеся низы общества, поскольку они

меньше всего подверглись пагубному воздействию цивилизации и поэтому в наибольшей мере сохра­нили нравственное здоровье.

Так как простодушный народ не способен по­нять, в чём заключаются его истинные интересы, то ему нужен мудрый правитель, предначертания которого воплощаются в законах и политике госу­дарства. От этой мысли Руссо — шаг до оправдания революционной диктатуры «во имя народа».

Многообразие путей, которыми шло француз­ское Просвещение, сделало его уникальной лабо­раторией человеческой мысли. Именно там истоки многих основополагающих идей либерализма, со­циализма и коммунизма, столь повлиявших на ми­ровое развитие в XIX—XX вв.

Просвещение в Германии представляло собой сложное и противоречивое явление уже в силу по­литической раздробленности страны и разнообра­зия местных условий. Распространению новых вея­ний способствовала интенсивная культурная жизнь провинций. Монархи мелких государств, не имея возможности утвердить свой авторитет великодер­жавными методами, стремились прославиться ме­ценатством. Почёт, которым была окружена в Гер­мании французская культура, также способствовал проникновению просветительских идей.

Один из парадоксов немецкого Просвещения за­ключался в том, что оно нередко получало импуль­сы со стороны правящих верхов. В Пруссии ини­циатором публичного обсуждения его проблем выс­тупил сам король Фридрих Великий. Не без ста­рания властей одной из характерных черт немец­кого Просвещения стал его преимущественно теоре­тический характер. Однако в его активе числились и практические дела. В Пруссии просветители не только разработали важную реформу образования, но и добились осуществления её. В результате была расширена сеть начальных школ и создана система профессионального обучения ремёслам, сельскому хозяйству, торговле и государственной службе. Утилитарный характер этой реформы во многом объяснялся тем, что просветительское движение в Пруссии черпало приверженцев главным образом из среды государственных служащих: армейских офицеров, дипломатов, чиновников, преподавате­лей учебных заведений.

На фоне общей робости просветительской мысли в Германии смелостью и последовательностью от­личались воззрения Канта. Он подвёл итог теоре­тическим исканиям эпохи Просвещения. Особенно значителен его вклад в разработку концепции пра­вового государства. Назначение последнего Кант видел не в заботе о практических потребностях чле­нов общества, а в поддержании режима справед­ливости между ними. Гражданами такого государ­ства, по его мнению, являются морально полноцен­ные люди, которые не нуждаются в опеке со сто­роны кого бы то ни было. «Правление отеческое, — писал он, — при котором подданные, как несовер­шеннолетние, не в состоянии различить, что для них действительно полезно или вредно... такое правление есть величайший деспотизм». Заключая

506

общественный договор, люди не жертвовали своей свободой, а лишь создавали правовые условия для более надёжного и упорядоченного пользования ею. Гарантию от деспотизма Кант видел не в формах правления (республика, монархия), а в разделении законодательной и исполнительной властей. Он до­пускал, что при любой форме правления часть граждан будет недовольна политикой правительст­ва и будет стремиться её изменить. Но их действия не должны нарушать законы, дискредитировать го­сударство или вообще его разрушать. Кант обосно­вал правовые формы и методы борьбы за изменение государственного и общественного строя, которые предполагают путь постепенных реформ и исклю­чают грубое насилие.

Глубиной и оригинальностью отличалась этиче­ская концепция Канта. Он выступил против ути­литаризма современной ему просветительской мыс­ли. Представление, что добрые дела можно совер­шать лишь с задней мыслью, в расчёте на успех или награду, Кант отвергал как радикальное зло. Ибо такая нравственная установка требует от чело­века приспособления к обстоятельствам, из кото­рых самое важное — отношение к нему власть иму­щих. Поэтому эгоизм, даже разумный, толкает бес­правные низы общества к раболепию, неуверенные в своём завтрашнем дне «средние слои» — к лицемерию, упоённые властью верхи — к беззастен­чивости. Этому принципу Кант противопоставлял императивное истолкование нравственности: «По­ступай так, чтобы ты всегда относился к челове­честву и в своём лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству». Объявляя личность само­целью общественной организации, Кант боролся с представлениями, достаточно широко распростра­нёнными в Пруссии, об оправданности безоговороч­ного подчинения личности государственным инте­ресам.

Французская революция и вызванные ею соци­ально-политические катаклизмы рубежа XVIII— XIX вв. на европейском континенте похоронили ве­ру просветителей в возможность постепенного не­насильственного прогресса. По отношению к этим событиям просветительское движение быстро по­литизировалось и раскололось на отдельные про­тивоборствующие группировки и течения. Кризис

Франке. "Фридрих Великий".

Просвещения усугубила консервативная критика его целей и идеалов за то, что они внесли в умы людей путаницу, а в общество — смуту, нарушив­шие нормальное, естественное, органичное разви­тие стран и народов. От этих ударов Просвещение уже не оправилось. Оно внезапно сошло со сцены, заставив потомков ломать голову над вопросом: так в чём же заключалось его историческое предназна­чение?

АЛЕКСАНДР ГУМБОЛЬДТ

Поколением гениев» называют исследова­тели блестящую плеяду немецких мыс­лителей, творивших в последние деся­тилетия XVIII в. — первой половине XIX в. Имя Александра Гумбольдта по праву стоит в этом ряду вместе с именами Гёте, Шиллера, Гегеля.

Увы, порой и гении ошибаются. Шиллер в письме к одному из своих друзей писал 25 августа 1789 г.: «Александр Гумбольдт не сделает ничего поистине великого в науке. Тривиальное, мечуще­еся тщеславие — вот та сила, которая лежит в ос­нове всех его действий». К счастью для мировой науки, выдающийся писатель не оказался провид­цем.

507

Гумбольдт родился 14 сентября 1769 г. в Берлине в аристократической семье. Его молодость пришлась на зна­менитую в истории немецкой культуры эпоху «бури и натиска». И хотя «буря» захватила прежде всего литературу, её атмосфера творческого поиска и но­ваторства, а также характерное для Века Просве­щения стремление к расширению границ познания пленили любознательного берлинского юношу. Он увлекается минералогией, живописью, историей, астрономией, философией, экономикой. В юные го­ды появляется и ещё одна страсть — путешествия, со временем определившая его судьбу учёного.

Перед ним распахнуты двери всех германских университетов. Он обучается в Берлине, Франкфурте-на-Одере, Геттингене, а также в Горной акаде­мии Фрайбурга. Очень рано к Гумбольдту приходят первые успехи. В живописи они у него скромнее, чем в других областях, однако в 1786 г. художест­венный салон Берлина выставил сделанную им ко­пию одной из картин Рембрандта.

В 1790 г. вышла первая научная работа буду­щего энциклопедиста «Минералогические наблюде­ния над некоторыми рейнскими базальтами». Тогда казалось, что геология станет его главной жизнен­ной стезёй. До 1797 г. он действительно занимался организацией горного дела, но, получив наследство, оставил службу. Появилась возможность посвятить себя исключительно научным исследованиям.

Было ли у него тщеславие, о котором говорил Шиллер? Скорее всего, да. Но не мечущееся, не жалкое, не желание любой ценой достигнуть ка­ких-то высот. Нет, к вершинам науки его толкали одухотворённость, неуёмная жажда знаний, посто­янное стремление к самосовершенствованию. Ради этого он готов был пойти на всё. И действительно, Гумбольдт многим пожертвовал для науки, в част­ности личной жизнью.

Видимо, он принял всерьёз слова французского комедиографа XVII в. Чарлза Дюфресни: «Женив­шийся гений — бесплодный гений». Бывшие в моде в годы его молодости литературно-философские са­лоны давали широкую возможность для общения с самыми красивыми девушками, которые, как пра­вило, становились «королевами», хозяйками сало­нов. Многолетняя традиция обязывала молодых людей влюбляться в «королев». Именно так нашёл свою Каролину старший брат Гумбольдта — буду­щий знаменитый филолог Вильгельм. Однако у Александра семья не сложилась, наука оказалась его единственной любовью.

Спустя несколько десятилетий Гумбольдта будут сравнивать с Аристотелем, Колумбом, Марксом, а Гюго назовёт его «гением открытий». Все эти эпи­теты заслужены. Он — один из основоположников научной метеорологии, физической географии, на­учного страноведения, географии растений. Им вне­сён вклад в изучение вулканов и землетрясений. Он вычислил средние высоты материков, дал подроб­ные характеристики континентального и примор­ского климата, разработал вопросы географиче­ского распространения магнитных явлений. Это —

далеко не полный перечень научных заслуг учё­ного.

В 1798 г. Гумбольдт встретился в Париже с французским натуралистом Бонплэном. Молодые люди поклялись совершить путешествие вокруг света и заняться исследованием Африки. Однако вскоре жизнь внесла в эти планы коррективы. Воз­главивший в 1799 г. испанское правительство Марьяно Луис Уркихо помог им организовать на­учную экспедицию в Западное полушарие. За пять лет (1799—1804 гг.) Гумбольдт посетил Венесуэлу, Новую Гранаду (Колумбию), Гвиану, Кубу, Перу, Мексику и США. Он исследовал бассейны рек Ори­ноко и Амазонки, пересёк Анды, поднялся на вул­каны Пичинча и Котопахи.

В Европе это «второе открытие Америки» выз­вало большой интерес. Как писали некоторые био­графы, Гумбольдт стал самым знаменитым челове­ком после Наполеона I. Он — желанный гость всех европейских академий. На родине ему предлагают пост министра образования. Однако учёный пере­езжает в «столицу мира» Париж для обработки ма­териалов экспедиции. Начинается огромная анали­тическая работа, в которой Гумбольдту помогают друзья-единомышленники, французские учёные Жорж Кювье и Жозеф Гей-Люссак.

Более двух десятилетий было отдано подготовке 30-томного труда «Путешествие по тропическим областям Нового Света, совершённое в 1799— 1804». И, хотя учёному не удалось полностью реа­лизовать свой замысел и отдельные тома так и не были подготовлены к печати, из-под пера Гумбольд­та вышла подлинная энциклопедия.

На её страницах читатели нашли описание фло­ры, астрономические наблюдения, материалы по зоологии и сравнительной астрономии, социально-экономическое и политическое исследование вице королевства Новая Испания (Мексика), двухтом­ный анализ экономики и торговли Кубы и многое другое. Пример его научной дальновидности — убеждённость в исторической неизбежности строи­тельства Панамского канала.

В 1807 г. вышло в свет одно из наиболее по­пулярных сочинений Гумбольдта — «Картины при­роды». Здесь впервые были поставлены многие воп­росы географии растений. В 1829 г. он совершил путешествие в Россию, побывав на Урале и Алтае, обследовал Каспийское море и первым высказал мысль о возможности добычи уральских алмазов. Результаты этого путешествия нашли отражение в двухтомнике, посвящённом геологии и климатоло­гии Азии, и в трёхтомнике «Центральная Азия» (30—40-е гг. XIX в.).

Вильям Шекспир сравнивал старость с периодом младенчества: человек забывчив, у него бессмыс­ленный взгляд, отсутствуют зубы и ощущение вку­са, полное опустошение в душе. Эту формулу Алек­сандр Гумбольдт опроверг по всем параметрам. В 76-летнем возрасте он начал работать над главным сочинением своей жизни — книгой «Космос». Его целью было собрать в одном труде все имевшиеся в то время знания о Вселенной и Земле. Вслед за Гёте

508

Гумбольдт предпринял попытку слить воедино на­учные, философские и эстетические представления о природе.

Об этом своём замысле он так писал одному из друзей: «Я приступаю к печатанию труда (труда всей моей жизни). У меня безумная идея охватить и отобразить весь материальный мир, всё, что мы знаем сейчас о космическом пространстве и земной жизни, от туманностей до географии мхов, расту­щих на гранитных скалах, — и всё это в одной кни­ге, которая бы и побуждала интерес к предмету жи­вым и доступным языком, и отчасти служила от­дохновением для души. Каждая большая и важная идея, где-либо промелькнувшая, должна быть здесь зафиксирована. Книга должна воссоздавать целую эпоху истории духовного развития человечества и его познания природы».

В 1845 г. вышел в свет 1-й том «Космоса» — «Космос. Опыт физического описания мира». Гум­больдт успел опубликовать ещё 3 тома, вызвавших

большой интерес и переведённых на многие языки мира.

Ухудшение состояния здоровья он начал ощущать со второй половины 50-х гг. «Мои силы идут на убыль, — писал он в 1856 г. — Не очень-то приятно видеть, как улетучивается фос­фор мысли и уменьшается вес твоего мозга, по вы­ражению нынешней школы. Но всё же я не падаю духом и продолжаю работать». В конце февраля 1857 г. его сразил апоплексический удар. Через не­которое время учёный почувствовал себя лучше и продолжил работу над 5-м томом «Космоса», окон­чательно прерванную смертью, последовавшей 6 мая 1859 г. Мир простился с одним из последних великих энциклопедистов, последним представите­лем «поколения гениев», подтвердившим всей сво­ей научной деятельностью слова Гёте: «Думать и творить, творить и думать — вот основа всякой муд­рости».

ВОЙНА ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ США (1775-1783 гг.)

Пока мы намерены решать все вопросы «мирными средствами», — заявили в сво­ей «Декларации прав» делегаты Первого Континентального конгресса в сентябре 1774 г. и разъехались по домам. Скрытая угроза, содержа­щаяся в этой фразе, была обращена против англи­чан, резко усиливших экономический и политиче­ский гнёт в своих североамериканских владениях. В целом представители 12 колоний (не было деле­гатов лишь от Джорджии) заняли умеренную по­зицию и даже приняли верноподданническое по­слание в адрес английского короля Георга III. В самых почтительных выражениях они просили мо­нарха защитить права американских колонистов.

В те сентябрьские дни мало кто из делегатов предвидел, что война с Великобританией, их ро­диной или родиной их предков, разразится уже в следующем году и что в ней потерпит поражение самая могущественная держава тогдашнего мира.

Войну за независимость называют американской революцией, или главной составной частью рево­люции наряду с утверждением конституции, Билля о правах и созданием органов государственного уп­равления. И она действительно была революцией, освободившей американцев из-под власти короля и английской аристократии, установившей республи­канский строй, открывшей простор для буржуаз­ного прогресса и частной инициативы. Но, с другой стороны, она весьма существенно отличалась от предшествовавших ей и последующих революций, когда «прогрессивные силы» уничтожали «реакци­онные режимы», но сохранялись единая террито­рия и единое унитарное государство. В результате Войны за независимость от Великобритании «от­кололась» весьма значительная часть с населением 2,5 млн. человек (тогда население Великобритании составляло 10 млн. человек).

Конфликт, в результате которого на карте мира появилось новое государство — Соединённые Шта­ты Америки, имел целый ряд причин. Главная из них состояла в том, что британские власти, занятые в XVII—XVIII вв. внутренними раздорами и евро­пейской политикой, не могли уделять достаточного внимания североамериканским колониям. За пол­тора века относительно свободного существования у колонистов скопился солидный опыт самоуправ­ления. И если губернаторов колоний назначал ко­роль в Лондоне, то их жалованье утверждали мест­ные ассамблеи. Поэтому с этими органами, предо­ставлявшими, кстати, рядовым жителям гораздо более широкие права, чем палата общин англий­ского парламента, поневоле приходилось считать­ся. Эта относительная свобода особенно высоко це­нилась колонистами, искавшими здесь убежища от религиозных и политических притеснений на роди­не. Но она была дорога всем переселенцам, даже

509

беднейшим из простолюдинов. Так, крестьянин из Вермонта Тейлор с гор­достью писал в середине XVIII в. своим родным в Англию: «Я обосновался на этой богоиз­бранной и свободной земле два с половиной года назад и с тех пор ни разу не платил за удовольствие жить на белом свете. Да и шапка моя за это время ни разу не ломалась для поклона перед каким бы то ни было "господином"».

Американцы жили не только свободнее, но и бо­гаче, чем рядовые англичане, т. к. они не подчи­нялись тем ограничениям на внешнюю торговлю, которые были установлены в Англии. И вот эти главные ценности — свобода и материальный дос­таток — оказались под угрозой в связи с двумя со­бытиями: в 1760 г. к власти пришёл честолюбивый и ограниченный король Георг III, пытавшийся уси­лить свою власть за счёт ограбления колоний; в 1763 г. окончилась Семилетняя война в Европе. Сражения между английскими и французскими войсками прекратились и в Северной Америке. Од­нако победа Англии и полное вытеснение Франции из её американских владений вместо радости и об­легчения жизни принесли новые тяготы. Англий­ский парламент для погашения военных долгов рез­ко увеличил налогообложение как англичан, так и американских поселенцев. Из серии вновь приня­тых законов наиболее известен закон 1765 г. о гер­бовом сборе, обязывавший колонистов, как, впро­чем, и англичан, платить налоги в королевскую казну за любые почтовые отправления и печатные издания, даже за игральные карты. Кроме того, бы­ли приняты ущемлявшие традиционные свободы местных жителей распоряжения, дававшие адми­нистрации право обыскивать любые помещения в поисках контрабандных товаров, расквартировы­вать солдат, оставшихся на территории колоний после Семилетней войны, в любом частном доме, подвергать жёсткой цензуре журналы и газеты; за критическое выступление на митинге можно было попасть в тюрьму.

В ответ на принятие этих законов по североаме­риканским городам прокатилась волна митингов под лозунгом «Нет налогам без представительст­ва!». Колонисты справедливо требовали: либо они будут иметь своих представителей в палате общин, либо английский парламент откажется от притя­заний на налогообложение колоний.

Наиболее мощным очагом сопротивления анг­лийским нововведениям стал Бостон — столица Массачусетса, где редактор местной газеты «Бени Эдес» Адамс создал и возглавил организацию «Сы­ны свободы».

На всех этапах борьбы американцы опирались на мощную поддержку английских низов, страдав­ших от тех же притеснений и притеснителей. Кроме того, их поддерживали крупные буржуа и их пар­тия вигов, сопротивлявшиеся чрезмерным аппети­там королевской власти в эксплуатации колоний. Одним из первых результатов этой поддержки, без которой американцы, видимо, не добились бы не­зависимости, стала отмена в 1766 г. парламентом

закона о гербовом сборе. Ликование многочислен­ных толп лондонцев по этому поводу вряд ли ус­тупало ликованию по другую сторону Атлантиче­ского океана.

Напряжённость в отношениях между англий­скими властями и колонистами, однако, сохраня­лась. В 1770 г. при разгоне демонстрации у бостон­ской таможни внезапно началась пальба. Было уби­то три человека. Это событие, получившее название «Бостонской бойни», радикальная пресса в полной мере использовала для разжигания ненависти к англичанам. Колонистов, выступавших за единство с британскими соотечественниками, презрительно окрестили «лоялистами», или «тори», подчёркивая их связь с ненавистной королевской властью. «Пат­риотами» стали называть радикалов-сепаратистов, ратовавших за отделение от Британской империи.

В последующие годы события приняли уже необ­ратимый характер. Любое действие английского правительства во главе с лордом Нортом рассмат­ривалось как часть хитроумного, «дьявольского за­мысла» по полному закабалению американских ко­лоний. Так, решение английских властей о выплате жалованья губернаторам из королевской казны трактовалось как «подрыв органов местного само­управления». Реакция же американцев на «чайный закон» 1773 г. никак не укладывается в общерас­пространённое мнение о них как о прагматиках. Отдавая по этому закону монополию на торговлю чаем с колониями Ост-Индской компании, англий­ское правительство рассчитывало на поддержку ко­лонистов, т. к. ликвидация посреднических звеньев существенно снижала розничную цену на чай. Од­нако колонисты выступили против закона, т. е. про­тив собственного кошелька. Их убедили в том, что «чайный закон» создаёт «опаснейший прецедент».

В декабре 1773 г. в Бостонском порту толпы го­рожан препятствовали разгрузке трёх кораблей с грузом чая. 16 декабря 1773 г. по команде Адамса несколько бостонцев, переодевшись индейцами, взобрались на корабли и сбросили тюки с чаем в море. Эта акция получила название «Бостонского чаепития» и была расценена в Лондоне как серь­ёзное преступление. Парламент приостановил дей­ствие конституционных гарантий, в Бостоне было введено чрезвычайное положение, гражданский гу­бернатор сменён военным комендантом, а гавань блокирована.

Военные действия начались 19 апреля 1775 г. По приказу британского командующего — генерала Гейджа — батальоны королевских войск направи­лись вначале из Бостона в Лексингтон, а затем в Конкорд. Их задачами были: поимка двух лидеров «бунтовщиков», Адамса и Хэнкока — купца, примкнувшего к радикалам, впоследствии прези­дента Континентального конгресса, и ликвидация подпольного склада оружия в Конкорде. Но лиде­ров повстанцев вовремя предупредил бостонский «патриот» Ривир.

Итак, отряд из 700 человек вошёл в Лексингтон. Перед ним на городской площади стояли нестрой­ные ряды местных «минитменов» — добровольцев.

510

Их было около 70, и английский офицер из авангар­да, выехав вперёд, предложил им разойтись по до­мам. «Минитмены» уже было согласились, но вне­запно, как и во время «Бостонской бойни», раздал­ся провокационный выстрел, ранивший британско­го солдата. Англичане произвели залп из мушкетов, после которого на площади остались лежать 8 уби­тых и 10 раненых колонистов. Затем солдаты во­шли в Конкорд и захватили оружие, которое ещё не успели припрятать местные жители.

Весть об «ужасном злодеянии» в Лексингтоне разнеслась по всей округе, и англичане возвраща­лись в Бостон, так и не арестовав Адамса и Хэнкока, под градом пуль. Британские солдаты в алых мундирах с жёлтой отделкой и белых гетрах (за цвет мундиров американцы называли их «красны­ми камзолами», либо «омарами») были хорошей мишенью. В итоге экспедиции в Конкорд англий­ские потери составили 273 человека, а американ­ские — 95.

В июне повстанцы возвели редут на холме Бридз хилл, у Бостона, откуда они могли стрелять по го­роду и морской гавани из пушек. Английские вой­ска под командованием генерала Хоува, приехав­шего из Англии со свежими частями, атаковали редут.

По дисциплине и выучке англичане намного пре­восходили колонистов. И Хоув в тот июньский день 1775 г. рассчитывал, что бунтовщики разбегутся сразу же, как только увидят стройные ряды «крас­ных камзолов», поднимающихся вверх по склону холма. Но не тут-то было! Американцы успешно от­били две атаки, и лишь после того как у них кон­чились боеприпасы, англичане смогли ворваться на редут и завершить дело штыками.

После Лексингтона, Конкорда, «резни на Бридз хилле», в которой англичане потеряли 1000 чело­век, а у колонистов 100 человек было убито и 300 ранено, примирение стало практически невозмож­ным. Чем больше проливалось крови, тем больший авторитет среди колонистов приобретали «патрио­ты»-сепаратисты, что и показали заседания второго Континентального конгресса в Филадельфии. Если поначалу, в мае 1775 г., на нём преобладали «уме­ренные» и королю была послана написанная в при­мирительном духе «Петиция оливковой ветви», то через год ни о каких компромиссах не могло быть и речи.

4 июля 1776 г. конгресс утвердил «Декларацию независимости», написанную по его поручению са­мым молодым конгрессменом, 33-летним Джефферсоном. В этом важнейшем документе эпохи нашли отражение идеи талантливых деятелей Американ­ской революции — Ли, Франклина, Пейна, С. Ада­мса, Дж. Адамса. Впервые в истории революцион­ная власть объясняла миру оправданность приме­нения насилия для свержения неугодного народу правительства и право на создание нового строя. Декларация стала первым документом, в котором обосновывались «естественные права» и принципы

демократического правления. Главным из них объявлялась политическая власть, исходящая от народа и призван­ная защищать интересы всех граждан.

Именно 4 июля ежегодно празднуется в США как День независимости, хотя после подписания Декларации прошло пять долгих лет до окончатель­ной победы американцев в войне и семь лет до под­писания Парижского мирного договора.

К числу наиболее важных событий войны отно­сится битва при Саратоге в октябре 1777 г., когда американские войска окружили и принудили сдаться в плен 6-тысячный экспедиционный отряд англичан, вышедший из Монреаля в южном нап­равлении. Во-первых, эта победа придала уверен­ности молодой американской армии. Во-вторых, она стала поводом для заключения союзного дого­вора между США и Францией, что и решило исход войны. Этот договор о дружбе, торговле, оборони­тельном союзе, подписанный с американской сто­роны Франклином, стал первым официальным при­знанием нового государства. Кроме того, он способ­ствовал активному вовлечению европейских дер­жав в войну против Великобритании. В 1779 г. при­меру Франции последовала Испания, а в 1780 г. -Голландия.

Французский флот разблокировал восточные порты США, а в составе американских войск поя­вились регулярные части и волонтёры практически из всех стран Европы.

Самым знаменитым из американцев деятелем Войны за независимость стал главнокомандующий американской армией и будущий первый президент Соединённых Штатов Джордж Вашингтон (см. ст. «Джордж Вашингтон»). Человек большого личного мужества, он не терял самообладания даже после тягчайших поражений. Закончить войну ему было суждено в родной Вирджинии. Здесь, при Йорктауне, в октябре 1781 г. состоялась последняя битва Войны за независимость.

Совместными усилиями американских, фран­цузских и прусских войск британские части гене­рала Корнуоллиса были окружены и капитулиро­вали. Сражение закончилось своеобразным пара­дом: британские солдаты строем, со свёрнутыми знамёнами, вышли из города и прошли мимо сто­явших в два ряда победителей. С одной стороны выстроились в своих нарядных мундирах француз­ские, прусские, польские солдаты и офицеры, по другую сторону стояли одетые в обычные кожаные куртки и штаны с индейской отделкой и орнамен­том «минитмены» и «милиционеры». Лишь изред­ка в их пёстрых рядах встречались недавно вве­дённые сине-жёлтые мундиры американской ар­мии. Оркестр же наигрывал популярные мелодии времён войны, под которые всё большему числу на­родов предстояло плясать в последующие века: «Янки Дудл» и «Весь мир перевернулся вверх тормашками».

ДЖОРДЖ ВАШИНГТОН

В Южной Дакоте, одном из штатов США, есть огромная гранитная скала, в которой скульп­тор Борглум высек четыре двадцатиметровых бюста людей, внёсших наибольший вклад в станов­ление и развитие американской демократии. От­крывает этот ряд бюст Джорджа Вашингтона — первого президента США и главнокомандующего американскими войсками в Войне за независимость (1775—1783 гг.). Джордж Вашингтон — один из наиболее почитаемых героев США. Его имя носят столица государства и один из его штатов. Часто Вашингтона называют отцом страны. Какими же славными делами заслужил он столь большую лю­бовь и уважение своих соотечественников?

Будущий первый президент США родился 22 февраля 1732 г. в семье крупного плантатора-ра­бовладельца в английской североамериканской ко­лонии Вирджиния. Отца звали Августин Вашинг­тон, мать — Мэри Болл. Августин Вашингтон был человеком энергичным, постоянно заботившимся о расширении своих земельных владений. Малень­кий Джордж очень любил отца, который умер, ког­да мальчику было 11 лет. С этого времени опекуном Джорджа становится его сводный старший брат Лоуренс, который вместе со своей женой Анной, происходившей из знаменитого английского арис­тократического рода Ферфаксов, оказал большое влияние на становление личности будущего прези­дента. Формирование манер и образа мышления Джорджа происходило под сильным воздействием изысканного общества, окружавшего его в доме Лоуренса и Анны. Для молодого Вашингтона это было особенно важно, потому что школу он посещал с перерывами с 7 до 15 лет и полноценного образо­вания не получил. Даже в зрелом возрасте Вашинг­тон допускал ошибки при письме. Наиболее зна­чительных успехов он достиг в изучении математи­ки, поскольку с детства готовил себя к ведению хо­зяйства на плантации. С раннего детства Джордж ездил верхом, совершая дальние прогулки и наблю­дая за работой рабов на соседних плантациях. Уже в юности Вашингтон прекрасно разбирался в осо­бенностях выращивания табака, разведения до­машнего скота.

Зимой 1748—1749 гг. Вашингтон прослушал не­большой теоретический курс в колледже г. Вильямсбурга, сдал экзамен и получил свидетельство землемера. Работая следующие два года землеме­ром, Джордж совершал путешествия в дикие нео­своенные районы на западе Северной Америки. Опыт тяжёлой работы научил Вашингтона изобре­тательности и выносливости, закалил его тело и во­лю. В это время Джордж заинтересовался вопросом колонизации «дикого» Запада, поскольку он при­соединился к земельным спекуляциям своего брата

С. Конг.

Джордж Вашингтон.

Лоуренса. Однако освоение западных территорий в XVIII в. было сложным и опасным делом. Мало­населённый и богатый природными ресурсами се­вероамериканский континент представлял интерес для многих европейских стран. Главными же со­перниками были Франция и Великобритания, имевшая в Северной Америке 13 колоний. Активно вмешивались в эту борьбу и местные индейские племена, которые использовались французами для нападения на английских колонистов из Вирджинии и Пенсильвании. По этой причине, а также под влиянием рассказов Лоуренса, служившего в анг­лийском военно-морском флоте, Вашингтон решил

512

начать военную карьеру. В ноябре 1752 г. его на­значили майором ополчения южного района Вирджинии. В течение следующих шести лет, принимая самое активное участие в борьбе с французами и индейцами, совершавшими постоянные набеги на границы английских колоний, Вашингтон дослу­жился до звания главнокомандующего всеми вой­сками Вирджинии.

Жизнь Вашингтона неоднократно подвергалась опасностям, но благодаря мужеству и находчивости он с честью выходил из критических ситуаций. Од­нажды губернатор Вирджинии Динвидди решил от­править Вашингтона во главе маленького отряда в форт Лебеф, чтобы потребовать от французов уб­раться из долины реки Огайо. Официально Велико­британия и Франция были в мире, но приближение войны чувствовалось во всём. Вашингтон со своим отрядом прошёл 800 км в отвратительную погоду по дикой местности к форту Лебеф, где получил вежливый, но твёрдый отказ французов. Обратная дорога превратилась для Вашингтона в настоящую борьбу за выживание. Индейцы повели охоту за скальпами американцев. Когда перебирались на плоту через реку Аллегони, Вашингтон упал в ле­дяной поток и чудом спасся, схватившись за брев­но.

В другой раз Вашингтон, который получил к то­му времени звание полковника, принял участие в военной экспедиции против французского форта Дюкень. Командовал походом генерал-майор Брэддок, прибывший из Англии. Этот поход закончился полным разгромом англичан 9 июля 1755 г. Гене­рал Брэддок был убит, и остатки войск спаслись благодаря хладнокровию и решительности Вашинг­тона, принявшего командование на себя. После официального объявления 16 мая 1756 г. войны между Великобританией и Францией, получившей впоследствии название Семилетней, Вашингтон принял участие ещё в одном походе против форта Дюкень.

Во время этого похода, закончившегося изгна­нием французов из форта, Вашингтон не раз про­являл храбрость и находчивость. Однажды, когда английские войска находились на марше, со сто­роны авангарда раздались выстрелы. Командую­щий послал на помощь подкрепление во главе с Ва­шингтоном. Добравшись до места, Вашингтон уви­дел, что противника нет, а два отряда, приняв друг друга за французов, открыли огонь. Вашингтон бес­страшно бросился между сражающимися, требуя прекратить огонь и приводя солдат в чувство уда­рами шпаги по мушкетам и головам.

Отдав защите Вирджинии несколько лет, Ва­шингтон 1 января 1759 г. покончил, как он думал навсегда, с военной службой. Ассамблея Вирджи­нии приняла благодарственный адрес Вашингтону за «верную службу Его Величеству и Вирджинии, мужественное и твёрдое поведение с начала воен­ных действий против французов и индейцев и до отставки после счастливого овладения фортом Дюкень».

Отныне Вашингтон решил полностью посвятить свою жизнь работе на плантации. Ещё в 20 лет Джордж стал владельцем од­ного из лучших поместий Вирджинии Маунт-Вернон, которое ему завещал брат Лоуренс, умерший от туберкулёза. Теперь до начала войны североамериканских колоний за независимость в 1775 г. все заботы Вашингтона были посвящены Маунт-Вернону. К ведению дел на плантации, как и ко всему, чем он занимался, Вашингтон подошёл со всей серьёзностью. Он выписал из Англии ог­ромное количество литературы по сельскому хозяй­ству и проштудировал её. Вашингтон считал себя лучшим фермером в мире и старался быть на уровне последних научных достижений. Он любил и умел управлять поместьем и всегда был рачительным хо­зяином. К 1775 г. Вашингтон увеличил свои вла­дения до 25 тыс. га. Убедившись в невыгодности выращивания табака, он стал засеивать свои поля пшеницей и превратился в крупного экспортёра му­ки в Вест-Индию.

Вашингтон умел не только работать, но и хо­рошо повеселиться. Он и его жена Марта Кастис вели весёлую светскую жизнь. Подсчитали, что за 7 лет (до 1775 г.) Маунт-Вернон посетило более 2 000 гостей, большинство из которых оставались в доме обедать или ночевать. Вашингтон всегда уде­лял большое внимание своей внешности и заказы­вал лучшую одежду в Лондоне. Самые разнообраз­ные развлечения входили в круг его интересов. С детских лет Джордж выделялся физической силой. Мускулистый, широкоплечий, с длинными руками и ногами, ростом почти 190 см и весом около 100 кг, Джордж Вашингтон всегда был среди луч­ших в соревнованиях по борьбе. Не только верховая езда, охота на лис и уток, рыбная ловля, но и театр, кукольные представления, цирк, петушиные бои и выставки животных увлекали его. В плохую погоду Вашингтон мог весь день провести дома, играя в карты или бильярд. Но самой сильной страстью Ва­шингтона, которая прошла через всю его жизнь, были танцы. Он часто посещал балы, где пользо­вался большим успехом у женщин.

Так бы, наверное, и провёл свою жизнь Джордж Вашингтон в заботах и развлечениях в поместье, если бы во второй половине XVIII в. не пришли в резкое противоречие экономические интересы се­вероамериканских колоний и Англии. Англия бы­ла заинтересована в том, чтобы её колонии постав­ляли в метрополию сырьё, а взамен получали анг­лийские товары. Поэтому она всячески препятст­вовала развитию промышленности в своих колони­ях. У Вашингтона, как и у других американцев, идея провозглашения независимости от Англии возникла далеко не сразу. Первый континенталь­ный конгресс, открывшийся 5 сентября 1774 г. в Филадельфии, принял решение о запрещении ввоза промышленных товаров из Англии. Вашингтон ак­тивно поддержал это решение. Подобные действия американцев вызвали ужесточение политики со стороны правительства Англии. В условиях резкого обострения отношений 10 мая 1775 г. открылся вто­рой континентальный конгресс. На нём Вашингтон

513

был избран командующим всеми конти­нентальными силами, а 21 июня он от­правился возглавлять американские войска.

Перед Вашингтоном встала крайне сложная за­дача. Предстояло вести войну против самой могу­щественной в то время державы мира. Бесспорно, что конечный успех американцев в борьбе за не­зависимость во многом определился личностью их главнокомандующего. Сильный характер Вашинг­тона, его умение сохранять доверие армии в любых условиях, вселять уверенность в собственных силах удержали американские войска от полного развала в критические периоды войны. Вашингтон не был великим полководцем, часто терпел поражения в битвах, иногда был повинен в серьёзных военных ошибках. Например, в битве при Лонг-Айленде в 1776 г. из-за неправильного выбора главнокоман­дующим позиции из 8 тыс. американских солдат было убито, ранено или попало в плен 6 тыс. чело­век.

Вашингтон был очень неопытен. Война с фран­цузами в диких западных лесах не могла научить его искусству управлять целыми армиями. Однако он сумел проявить себя смелым и энергичным вое­начальником в сражениях у Трентона и Принстона, в решающей битве при Йорктауне в 1781 г.

Создавая регулярную американскую армию, Джордж Вашингтон столкнулся с огромными труд­ностями. Приходилось железной рукой наводить дисциплину в войсках. Сам Вашингтон не был жес­токим человеком, однако для поддержания порядка в армии он разработал систему наказаний. За пьян­ство, мародёрство, азартные игры виновных нещад­но пороли. Однажды по приказу Вашингтона была сооружена 12-метровая виселица, на которой он на­писал: «Если необходимо будет поддерживать по­рядок, я повешу на ней 2—3 человека для примера другим». За дезертирство, действительно, иногда вешали.

Армия плохо снабжалась одеждой и продукта­ми. Многие торговцы наживались на поставках в войска. Количество умерших от болезней было не меньшим, чем погибших в боях. Говоря о зимовке армии в 1777—1778 гг. в Вэлли-Фордж, Вашингтон отмечал, что у солдат «нет ни хорошей одежды, чтобы прикрыть свою наготу, ни одеял, чтобы под­стелить под себя, ни башмаков, отчего пути всех их походов отмечены кровавыми следами их ног». На­ходясь в таких условиях, армия всегда была готова к мятежу. Только благодаря авторитету Вашингто­на, его энергии и мужеству удавалось избегать её полного развала.

По мере развития боевых действий с Англией всё больше американцев, и Вашингтон в том числе, приходили к выводу о необходимости отделения ко­лоний от метрополии. 4 июля 1776 г. конгресс при­нял Декларацию независимости, объявлявшую о возникновении нового государства — Соединённых Штатов Америки. Однако решающий перелом в войне наступил после заключения американо-фран­цузского союза весной 1778 г. Французы поставили американской армии оружие, одежду. Особенно ак­тивно организовывал помощь знаменитый фран­цузский комедиограф Бомарше. При участии фран­цузской армии была одержана решающая победа в битве при Йорктауне. Совершив 750-километровый марш от Нью-Йорка к Йорктауну, франко-амери­канские войска под командованием Вашингтона окружили и 19 октября 1781 г. заставили сдаться англичан во главе с лордом Корнуоллисом. В плен было взято свыше 8000 человек, что составляло чет­верть всех английских войск в Северной Америке. После этого война была фактически окончена, хотя резолюцию о её прекращении конгресс принял только 19 апреля 1783 г.

Выйдя в отставку 23 декабря 1783 г., Вашингтон вновь удалился в Маунт-Вернон, намереваясь про­вести там спокойно остаток жизни. Он с негодо­ванием отверг неоднократные предложения исполь­зовать армию для установления в стране монархии, поскольку всегда признавал верховенство граждан­ской власти над военной и был сторонником рес­публики.

Победив Англию, молодая страна оказалась в крайне сложном положении. С исчезновением воен­ной опасности порвались те узы, которые удержи­вали вместе 13 американских штатов. Из-за вось­милетней войны ухудшилось финансовое и эконо­мическое положение страны. Чтобы спасти молодое государство, необходимо было принять конститу­цию, которая законодательно закрепила бы его единство и установила в стране закон и порядок.

Такую конституцию США выработал конвент в Филадельфии, открывшийся 25 мая 1787 г. Ва­шингтон был единогласно избран президентом кон­вента. Хотя он и не был в числе главных создателей конституции, только благодаря твёрдости его ха­рактера удалось достичь согласия и в конце концов принять её. По конституции во главе государства должен был стать президент. На прошедших в фев­рале 1789 г. выборах первым президентом США был избран Джордж Вашингтон.

Вашингтон пробыл на посту президента восемь лет, поскольку в 1793 г. его переизбрали на второй срок. Его президентство было отмечено осторожнос­тью и здравым смыслом, которые всегда отличали Вашингтона. Он стремился находиться в стороне от разворачивающейся партийной борьбы и подчёрки­вал свою позицию президента всей страны. Велико значение Вашингтона в налаживании работы ор­ганов государственного управления. По его инициа­тиве были приняты первые 10 поправок к консти­туции США, названные «Биллем о правах». Они законодательно закрепили основные демократиче­ские свободы.

В сентябре 1796 г. Вашингтон обратился к пра­вительству и народу США с посланием, вошедшим в историю как «Прощальное обращение». В этом завещании уходящий на покой президент говорил о необходимости постоянно укреплять единство штатов, бороться с коррупцией, экономно расходо­вать государственные средства и избегать содержа­ния большой армии. Во внешней политике Вашинг-

514

тон советовал избегать политических союзов и под­держивать с другими странами только торговые от­ношения.

Когда закончился второй срок пребывания Ва­шингтона на посту президента, он удалился в Маунт-Вернон и провёл там в заботах о своих план­тациях последние годы жизни. Он умер 14 декабря 1799 г. от простуды.

Основы общественного и государственного уст­ройства США были заложены в ходе Войны за независимость и закреплены впоследст­вии в конституции. Величайшая заслу­га Джорджа Вашингтона перед страной заключалась в том, что под его командованием бы­ла одержана победа в борьбе за независимость, а в результате его решительных действий была приня­та американская конституция. Недаром один из со­временников сказал, что Джордж Вашингтон был первым на войне, первым в мире и первым в серд­цах своих соотечественников.

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

В конце XVIII в. Франция пережила глубокое общественное потрясение, названное Фран­цузской революцией.

За несколько лет до неё жизнь королевства могла показаться мирной и спокойной. Ничто, казалось, не предвещало перемен.

Население страны в то время разделялось на три сословия. Власть была сосредоточена в руках двух привилегированных сословий — дворянства и ду­ховенства. Все остальные граждане, составлявшие 96% нации, крестьяне, простые го­рожане, ремесленники, торговцы, промышленники, принадлежали к так называемому «третьему сосло­вию». На третье сословие ложилась основная тяжесть налогов, но в воп­росах управления страной его голос ничего не значил.

Обеспеченные люди из третьего сословия жили в постоянной трево­ге. Они вкладывали свои деньги в го­сударственные ценные бумаги, но королевская власть не отчитывалась перед ними в своих денежных тра­тах. Каждый день мог принести вкладчикам (рантье) известие о ра­зорении.

Крестьян раздражали и угнетали бесчисленные феодальные повинно­сти. Крестьянин был, как паутиной, опутан различными ограничениями: он не мог пасти скот, переправиться через реку, перейти мост, продать товар на базаре, наловить рыбы, смо­лоть зерно, вырыть колодец без того, чтобы не уплатить местному дворя­нину очередную грабительскую по­дать. Особую ненависть вызывало право на охоту — одно из самых уни­зительных для крестьян. Только дворянин мог охотиться на дичь на любых окрестных землях, топча крестьянские посевы. Крестьянин же не имел права убивать дичь, хотя та уничтожала его посевы. Косить траву на своих лугах он мог только тогда, ког­да куропаткам не угрожала опасность попасть под косу. Он был обязан оставлять для них невыкошенные участки.

Образованные французы из третьего сословия тоже не были сторонниками старого порядка. Их подготовила к революции французская философия XVIII в. Философы-просветители Вольтер, Монте­скье, Руссо, Дидро, д'Аламбер в своих сочинениях

"Пробуждение третьего сословия".

Современная гравюра.

515

ПОСЛЕ ВЗЯТИЯ БАСТИЛИИ

Бывший видный сановник Фулон заслужил, находясь у власти, всеобщую ненависть простых людей тем, что при недостатке хлеба издевательски советовал беднякам есть траву.

В 1789 г. 74-летний фулон доживал свой век на покое. Испуганный взятием парижанами тюрьмы Бастилии, опасаясь народной расправы, он приказал похоронить своего умершего слугу как самого себя. Но это ему не помогло: кто-то из слуг выдал его местным крестьянам. Те схватили его, привязали ему на спину охапку травы («Пусть жуёт свою траву!») и на верёвке повели его в Париж, на суд.

Толпа парижского простонародья потребовала немедленно судить Фулона. Один из видных вождей начала революции, Лафайет, стал уговаривать толпу: конечно, этот Фулон — преступник, но, быть может, у него были сообщ­ники? Надо заточить его в тюрьму и там узнать у него всю правду.

Народ поддавался уговорам и начал было аплодировать речи Лафайета. Однако Фулон, обрадованный тем, что ему не грозит немедленная казнь, присоединился к рукоплеска­ниям. У толпы проснулось подозрение: «Смотрите-ка! Они друг друга поняли!» Люди схватили Фулона и потащили к ближайшему фонарю. Его попытались повесить, но две верёвки оборвались. Старик продолжал умолять о пощаде. Только на третьей верёвке его удалось повесить. Его голову отрубили, набили рот сеном, насадили на остриё пики и пронесли по улицам города.

*

КРАСНОЕ ЗНАМЯ

Во второй половине XIX в. и позднее красное знамя было символом революции и социализма. Но 200 лет назад во Франции оно имело совсем другое значение. В случае бес­порядков и волнений правительство вывешивало красное знамя — знак военного положения, грозное предупреж­дение всем бунтовщикам. Видя его, граждане спешили разойтись, не то их могли разогнать выстрелами.

Но 10 августа 1792 г. толпы народа, шедшие штурмовать королевский дворец в Париже, решили придать красному знамени новое значение. Год назад сторонников республики расстреливали гвардейцы, держа в руках красное полотнище как знак военного положения. Теперь над народной толпой там и здесь развевались красные знамёна с надписью «Военное положение народа против мятежного правительства». Люди были убеждены, что король и его правительство изменили Франции, вступили в сговор с воюющими против неё державами.

Так красное знамя впервые получило революционное значение. После 10 августа 1792 г. почти на 50 лет оно было забыто, но в середине XIX в. о нём вспомнили, и постепенно оно стало символом рабочего и социалисти­ческого движения.

*

остроумно и резко разоблачали отжившие порядки и предрассудки.

Причины, подтолкнувшие революцию, как мы видим, были достаточно глубоки.

Поводом для революции стал дефицит государ­ственного бюджета. Говоря проще, королевская казна не сводила концы с концами.

Расточительность двора и беспечность минист­ров довели к 1788 г. задолженность государствен­ного бюджета Франции до 140 млн. ливров (на эту сумму в те времена можно было купить с десяток королевских дворцов). Но все-таки положение не было безвыходным — достаточно было обложить налогами привилегированные сословия — дворян­ство и духовенство, чтобы укрепить расшатавшееся здание монархии. Однако два высших сословия упорно не желали поступаться частью своих дохо­дов.

В этих условиях королевская власть пошла на созыв Генеральных штатов — старинного сослов­ного органа власти, не собиравшегося с 1614 г. Мне­ния советников короля Людовика XVI по этому воп­росу разошлись, их голоса разделились поровну. Дело решил голос самого короля, поданный за со­зыв Генеральных штатов — перевесив чашу весов, он стал тем «камешком», который сдвинул лавину.

Решение о выборах депутатов Генеральных шта­тов всколыхнуло всю страну и в особенности третье сословие. Когда Генеральные штаты созывались прежде, все вопросы решали представители духо­венства и дворянства. Только если они не могли договориться между собой, в спор вступало третье сословие. Теперь же окрепшее третье сословие мог­ло воспользоваться предлогом (дефицитом бюдже­та), чтобы с помощью Генеральных штатов пере­вернуть весь старый порядок.

Задачу, стоящую перед третьим сословием, де­путат аббат Сиейес в популярной брошюре «Что та­кое третье сословие?» формулировал так: «Что та­кое третье сословие? Всё. Чем оно было до сих пор в политическом строе? Ничем. Чем оно хочет быть? Стать чем-то».

5 мая 1789 г. в 18 км от Парижа, в Версальском дворце, в так называемом «Зале Малых забав» ко­роль открыл заседание Генеральных штатов. Вдоль стен обширного зала в нарядных костюмах и сута­нах размещались 300 депутатов от дворянства и 300 от духовенства; 600 избранников третьего сословия, скромно одетые в черное, находились в центре. В своей речи король предостерегал против «чрезмер­ного стремления к нововведениям» и осуждал «все­общее брожение» и «возбуждение умов».

Уже на второй день заседаний между тремя сос­ловиями в Генеральных штатах разгорелся спор по вопросу, который может сегодня показаться неваж­ным. Как должны голосовать депутаты — поголов­но или же каждое сословие отдельно? На самом деле это имело огромное значение. Отдельное голосова­ние позволило бы дворянам и духовенству блокиро­вать любое радикальное предложение третьего сос­ловия. Депутаты же третьего сословия настаивали на поголовной подаче голосов. Споры об этом дли-

516

лись полтора месяца, и постепенно среди депутатов от духовенства, в числе которых было много прос­тых приходских священников, наметился раскол: низшее духовенство стало переходить на позиции третьего сословия.

20 июня 1789 г. депутаты от третьего сословия, подойдя к главному входу в зал заседаний, встре­тили вооружённую охрану. Начальник охраны объ­явил им, что зал закрыт, и в качестве предлога со­слался на ремонт.

Но ни преградившие им путь солдаты, ни не­погода (шел проливной дождь) не смутили депута­тов: если надо, собрание состоится и на улице. Не­подалёку оказался свободным «Зал для игры в мяч», зайдя в который, депутаты торжественно по­клялись не расходиться, пока не будет принята конституция — основной закон государства, огра­ничивающий власть короля и отменяющий фео­дальные порядки.

К концу июня 1789 г. сопротивление верхушки духовенства и большинства дворянства было слом­лено и депутаты от всех трёх сословий окончательно объединились в Национальное собрание. Оно про­возгласило себя Учредительным — т. е. учреждаю­щим новую государственность Франции.

Многие газеты с восхищением писали в те дни, что Французская революция, не пролив ни капли крови, приближается к благополучному заверше­нию. Но с конца июня королевский двор начал пе­редвижение войск, расположенных вокруг столи­цы, стягивая их к Парижу и Версалю. Одновре­менно король отправил в отставку всех министров, сочувствовавших Национальному собранию. Среди парижского населения нарастало волнение: любая искра воспламеняла людей. В один из этих дней молодой журналист Камиль Демулен, вскочив на улице на стол перед толпой, воскликнул «К ору­жию!» Сотни голосов отвечали ему «К оружию!» Крикнув: «Нам нужен опознавательный знак!», в порыве вдохновения Демулен сорвал с дерева зе­лёный — «цвета надежды» — лист и прикрепил его к своей шляпе. Тотчас головные уборы множества революционно настроенных граждан украсились кусками ткани зелёного цвета.

Энергия народа искала выход. По городу прошёл слух, что местом сосредоточения войск в Париже станет мрачная крепость-тюрьма Бастилия, что её орудия направлены на город. Захватив оружейный склад, парижский народ начал готовиться к штур­му цитадели. Объект для атаки был выбран точно: все сословия одинаково ненавидели зловещий сим­вол произвола.

14 июля 1789 г. вооружённая толпа окружила тюрьму. Вначале осаждающие попытались добить­ся капитуляции крепости мирным путем и выслали парламентеров для переговоров. Однако они были встречены ружейными выстрелами. Это вызвало ярость толпы, цепи подъёмных мостов были обруб­лены, и осаждающие ворвались в крепость. При этом погибло около ста штурмующих. Освобождено было семь узников; в основном это были женщины лёгкого поведения и душевнобольные, которых

срочно переправили в другой дом за­ключения. Народ растерзал комендан­та Бастилии Делонэ.

Ночью с 14 на 15 июля герцог Ларошфуко-Лианкур разбудил Людовика XVI и сообщил ему о взя­тии Бастилии. На вопрос короля «Что же, это бунт?», герцог ответил: «Государь, это революция». После размышления король принял решение усту­пить революционному потоку «с тем, чтобы не про­лилась ни одна капля народной крови». Посетив Париж, он украсил свою шляпу революционной ко­кардой и выразил своё одобрение случившемуся. Ему был оказан торжественный приём. День взятия Бастилии 14 июля является национальным празд­ником Франции. Само здание тюрьмы было разру­шено вскоре после штурма крепости. Над площад­кой, где стояла тюрьма, появилась надпись «Здесь танцуют».

6 августа 1789 г. Учредительное собрание при­няло декрет, отменявший феодальные права дво­рянства, хотя и оставлявший в неприкосновенности огромные земельные владения дворян. Феодальные повинности отменялись не безвозмездно, а за боль­шой выкуп. На деле, однако, крестьяне так никогда и не выплатили установленный выкуп. Прочтя пер­вую строчку декрета «Учредительное собрание пол­ностью отменяет феодальный порядок», большин­ство из них пришло к твердому убеждению, что с этого дня они ничего не должны своим сеньорам.

Учредительным собранием была принята Декла­рация прав человека и гражданина, начинавшаяся знаменитыми словами: «Люди рождаются и оста­ются свободными и равными в правах». В качестве неотъемлемых прав человека она закрепила права на «свободу, собственность, безопасность и сопро­тивление угнетению».

В собрании депутаты разделились по своим взглядам. Выделились «правые», т. е. сидевшие справа, — сторонники осторожности, умеренности и порядка — и «левые», сидевшие слева — револю­ционеры и сторонники перемен. С тех пор термины «правый» и «левый» употребляются в этих значе­ниях.

В октябре 1789 г. революционно настроенные парижанки организовали «поход на Версаль», тре­буя переезда короля в Париж. Любовь к королю была ещё сильна в народе, но жители столицы хо­тели ограничить интриги королевского окружения. Король подчинился требованиям народа. Тем са­мым он отдавал себя в руки граждан столицы, т. е. в руки революции. Вместе с Людовиком XVI в Па­риж переехало и Учредительное собрание.

14 июля 1790 г., в первую годовщину взятия Бастилии, на Марсовом поле в Париже состоялся один из первых красочных революционных празд­ников. Над подготовкой праздника вместе труди­лись депутаты и простые рабочие; даже сам король пришёл ненадолго поработать лопатой на поле. Ка­залось, во Франции прочно установилась атмосфера братства и доверия. Но это впечатление было обман­чивым, и вскоре от идиллии не осталось и следа.

Заканчивая свою деятельность, перевернувшую

517

Неизвестный художник. "Жан Поль Марат".

СУД НАД МАРАТОМ

Одним из вождей крайних революционеров — якобинцев — был Жан Поль Марат. Журналист, редактор газеты «Друг народа», он постоянно публиковал в ней призывы к самосудам, народной расправе и т. д. Когда он первый раз выступал в Конвенте, его встретили шиканьем. Он восклик­нул: «Видимо, у меня тут много врагов?», на что из зала за­кричали: «Все! Все!»

В период борьбы между жирондистами и якобинцами жирондисты решили в первую очередь предать суду Марата за его призывы к самосудам. В ходе круглосуточного непрерывного заседания поимённым голосованием жирондисты приняли решение о предании Марата суду. Он стал первым отданным под суд народным представителем.

Марат решил подчиниться декрету и явился в Революционный трибунал. Он подвергал свою жизнь опасности, т. к. в случае осуждения его ждала бы смерть. Но после недельного разбирательства и упорной защиты суд оправдал его.

Восторженный народ поднял его на плечи, надел ему на голову дубовый венок и так, на руках, отнёс в Конвент. Это был триумф Марата, высший момент его жизни.

После такого поражения власть жирондистов стала стремительно таять, и через полтора месяца верх одержали якобинцы.

*

весь старый порядок Франции, Учредительное соб­рание решило, что ни один из его депутатов не дол­жен быть избран в новое Законодательное собрание. Депутат крайней левой группы (состоявшей из де­сятка человек) Максимильен Робеспьер так выра­зил общее чувство: «Мы — победившие, но устав­шие атлеты».

Человеком, против своей воли толкнувшим ре­волюцию дальше и сломавшим установившееся бы­ло равновесие, стал Людовик XVI. После долгих колебаний он принял решение тайно покинуть вместе со своей семьёй Париж и при поддержке ино­странных держав начать открытую борьбу против революции, за восстановление абсолютной монар­хии и старого порядка.

Радикальный журналист Жан Поль Марат от­крыто предупреждал о тайных замыслах короля в своей газете «Друг Народа» 6 июня 1791 г.: «Граж­дане, нам никогда не грозили столь страшные опас­ности: удвойте свое усердие, стерегите дворец Тюильри, чтобы помешать бегству королевской се­мьи».

Ночью 20 июня король вместе с семьёй покинул королевский дворец Тюильри и направился к гра­нице. Воспитательница королевских детей изобра­жала русскую баронессу Корф, королева преврати­лась в её гувернантку, а король, надевший парик, — в лакея. Однако попытка бегства не увенчалась успехом: 22 июня король, неосторожно выгляды­вавший из окна кареты, был узнан и задержан в городе Варенн. Учредительное собрание, объявив­шее до этого, что король «похищен», выслало трёх своих депутатов для возвращения беглого монарха в столицу. Король заявил им, что не имел намере­ния покидать Францию. Услышав эти слова, один из депутатов, Барнав, напыщенно произнёс: «Вот слова, которые спасут Францию!»

Вернувшись в Париж, Барнав произнес в Учре­дительном собрании страстную речь в защиту ко­роля, отражавшую и мнение большинства депута­тов: «Ныне всякие перемены пагубны, всякое про­должение революции губительно. Собираемся ли мы кончать революцию? Или начнем её сначала? Ещё один шаг по пути свободы означал бы низвер­жение королевской власти, ещё один шаг по пути равенства означал бы уничтожение собственности». Депутаты встретили речь Варнава аплодисментами, и ни один из них, включая крайних левых, не ре­шился произнести слова «республика».

17 июля на Марсовом поле национальные гвар­дейцы открыли огонь по манифестантам, собирав­шим подписи под петицией с требованием суда над королём. Несколько десятков человек были убиты и ранены. Но опять-таки вся ответственность за происшедшее была возложена на манифестантов, и никто из членов Учредительного собрания не ос­мелился выступить в их защиту. Франция не была готова к свержению королевской власти.

Утвердив конституцию, Учредительное собрание разошлось. 1 октября 1791 г. начало свою работу новое, Законодательное собрание. В нём господст­вовала группа депутатов, занимавших более ради-

518

Давид.

"Смерть Марата".

кальные позиции, чем лидеры предшествующего этапа революции — Барнав, Мирабо и др. По имени департамента Жиронды, от которого были избраны многие из них, они получили позднее название «жирондисты».

Рассчитывая укре­пить своё влияние во­енными успехами и заставить переменчи­вую королевскую власть безоговорочно встать на сторону ре­волюции, жирондис­ты стали требовать объявления Францией войны сопредельным державам. В качестве повода они указывали на деятельность на их территории француз­ских эмигрантов — монархически настро­енного дворянства и братьев короля.

Лозунг «Война!» был подхвачен боль­шинством депутатов. Против этого реши­лись выступить толь­ко немногочисленные крайние «левые»: Ма­рат, Робеспьер и др. Одна из немногих вы­ступивших против войны газет так отве­чала на слова жирон­диста Бриссо о том, что «честь французов оскорблена»: «Свобод­ные люди никогда не знали, что такое честь.

Честь — это достояние рабов. Пусть будет народ добродетелен, пусть он будет силён, но честь... Ка­кое дело французской нации до мнения кучки ти­ранов, бежавших на заре свободы?»

На слова жирондиста Верньо о том, что «фран­цузов ожидает слава», газета восклицала: «Мы не хотим славы, мы хотим только счастья».

20 апреля 1792 г. король и Законодательное соб­рание объявили войну Австрии. Этой войне суж­дено было продлиться (с вовлечением в неё боль­шинства европейских держав) и унести жизни мил­лионов людей.

Война началась с неудач для французских войск. Среди парижского населения росло недо­вольство колеблющейся позицией королевской вла­сти. 20 июня 1792 г. толпы народа ворвались во дворец Тюильри. Король, стоя у окна, надел на го­лову красный фригийский колпак — символ осво­бождения и равенства. В Древнем Риме такой кол­пак надевали на голову освобождённого раба. Бу­дущий военный диктатор Франции Наполеон Бона-

Революционная символика.

СМЕРТЬ МАРАТА

Двадцатипятилетняя жирондистка Шарлотта Корде считала депутата-якобин­ца Марата чудовищем, крово­жадным тираном. Она приехала из провинции в Париж в июле 1793 г. Купив большой нож, она отправилась к Марату домой и передала ему записку с просьбой о встрече. В ней она писала, что хочет сообщить ему важные для Франции сведения.

Марат страдал болезнью, причинявшей ему постоянный мучительный зуд во всем теле, унять который он мог, только сидя в тёплой ванне. Так он и принял пришедшую к нему Шарлотту Корде. «Садитесь, моё дитя», — сказал он ей.

Шарлотта стала перечислять ему фамилии депутатов-мятеж­ников из числа жирондистов. Марат стал записывать их на бу­маге. Корде вытащила нож и вонзила его в сердце депутата. Он успел только крикнуть своей подруге-прачке, бывшей в соседней комнате: «Ко мне, милая!» Но было уже поздно.

Шарлотта Корде была арес­тована. На суде на вопрос о том, что её побудило к убий­ству, Шарлотта ответила: «Его преступления. Я убила одного человека, чтобы спасти сотни тысяч других, убила негодяя, свирепое дикое животное, чтобы спасти невинных и дать отдых моей родине».

Шарлотту приговорили к смерти как убийцу. Перед казнью палач ударил её по щеке, и, когда отрубленную голову показывали народу, её щёки были ещё красны от стыда. Один молодой человек так полюбил Шарлотту перед казнью, что открыто восхищался ею и призывал поставить ей памятник. Позднее он был казнён за эту странную любовь и принял смерть с облегчением.

Убитый Марат был похоронен с величайшими почестями, а потом его прах был перенесён в Пантеон — усыпальницу великих людей Франции. Но пробыл он там недолго. При очередном политическом перевороте антиякобински настроенная толпа вынесла его из Пантеона и сбро­сила прах в водосток Парижа.

Несколько десятилетий спустя при обследовании париж­ских водосточных труб на стене одной из них был замечен всё ещё висевший там полуистлевший саван Марата.

*

519

парт, в тот момент никому не извест­ный молодой лейтенант, стоя в толпе, воскликнул: «Какой трус! Как можно было впустить этих каналий! Надо было смести пушками 500—600 человек, остальные разбежа­лись бы!»

Собрание провозгласило в связи с тяжёлым по­ложением на фронте, что «отечество в опасности». Весной 1792 г., через несколько дней после начала войны, молодой сапёрный капитан Клод Жозеф Руже де Лиль в порыве вдохновения за одну ночь на­писал текст знаменитой «Марсельезы», ставшей впоследствии французским национальным гимном. Её слова в одном из русских переводов звучат так:

Вперёд, сыны Отчизны милой,

Мгновенье славы настаёт.

К нам тирания чёрной силой

С кровавым знаменем идёт.

Вы слышите, уже в долинах

Солдаты злобные ревут.

Они и к нам, и к нам придут,

Чтоб задушить детей невинных.

К оружью, граждане!

Равняй военный строй!

Вперёд, вперёд, чтоб вражья кровь

Была в земле сырой.

Вперёд, плечом к плечу шагая,

Священна к родине любовь.

Вперёд, свобода дорогая,

Одушевляй нас вновь и вновь.

«Песня марсельцев» (парижане впервые услы­шали её от отрядов марсельцев) вызывала такой патриотический подъём в войсках, что иногда ко­мандиры просили прислать «или подкрепление, или тысячу листовок с «Марсельезой».

10 августа 1792 г. толпы парижан начали го­товиться к штурму дворца Тюильри. Восстанием руководила созданная в ночь с 9 на 10 августа Па­рижская Коммуна — революционная городская власть. Король решил вместе с семьёй покинуть дворец, не дожидаясь штурма, и пришёл в Законо­дательное собрание.

Войдя, он в соответствии с протоколом занял место рядом с председателем и сказал: «Я пришёл сюда во избежание тяжкого преступления, и я всег­да буду считать себя и свою семью в безопасности среди представителей нации».

Председатель Верньо ответил ему: «Собрание знает свои обязанности. Оно поклялось охранять права народа и установленные власти».

Вскоре стало известно, что дворец Тюильри взят вооружённым народом. Законодательное собрание приняло решение об отрешении короля от власти и созыве нового верховного органа власти — Нацио­нального конвента. Людовик XVI был препровож­ден в один из королевских дворцов, а через несколь­ко дней — арестован и помещён в тюрьму Тампль.

11 августа во Франции была фактически ликви­дирована монархия. А всего за месяц до этого, 7 июля, епископ Ламурет призвал противоборствующие партии — жирондистов и умеренных — об­няться и братски примириться в знак того, что они одинаково ненавидят республику, что и было сде­лано! Позднее соратник Робеспьера Сен-Жюст за­метил: «Мы не знали, куда влечёт нас таинственная сила вещей». Это замечание было верно, конечно, для всего периода революции.

К началу сентября 1792 г. положение Франции на фронтах стало критическим. Собрание обсуж­дало вопрос о том, покидать ли ему Париж, ко­торому угрожали иностранные армии, и единодуш­но решило остаться. Народный трибун Жорж Жак Дантон, назначенный министром юстиции, воскли­цал с трибуны Законодательного собрания: «Что нам нужно, чтобы отбросить врагов назад? Сме­лость, смелость, ещё раз смелость, и Франция будет спасена».

По Парижу прокатился слух, что в тюрьмах го­рода арестованные враги революции готовят вос­стание. 2 сентября народные толпы стали произ­водить скорый самосуд над заключёнными: всего было убито около полутора тысяч человек. Проис­ходили душераздирающие сцены: одного из аресто­ванных спасла его дочь, закричавшая толпе, что её отец не аристократ, что они ненавидят аристокра­тов. Для доказательства этого девушка была вы­нуждена выпить чашку «аристократической» кро­ви. Это убедило толпу в невиновности её отца. Люди с восторгом обнимали «оправданного» и под крики «Да здравствует нация!» проводили его и дочь до­мой.

Из видных деятелей Революции в тот момент только Марат одобрил «сентябрьские убийства», ос­тальные осудили их или отмежевались от них.

20 сентября произошло два важнейших собы­тия. Французские войска, ещё не вполне организо­ванные, но воодушевлённые революционной идеей, нанесли первое поражение войскам противника под командованием герцога Брауншвейгского в битве при Вальми. В этот же день в Париже собралось новое, революционное Собрание - Конвент. 21 сен­тября во Франции была провозглашена Республи­ка. По решению Конвента этот день стал «первым днём новой эры»— началом первого года Республи­ки.

В Конвент было избрано 750 депутатов. Правую сторону составляли жирондисты (около 200 чело­век). Левую — «монтаньяры» — «обитатели Горы» (100 человек). «Горой» в Конвенте прозвали верх­ние скамьи, где сидели наиболее революционно на­строенные депутаты. Монтаньяров называли также якобинцами, т. к. большинство из них состояло в Якобинском клубе. Этот клуб располагался в быв­шем помещении монахов-доминиканцев (во Фран­ции они назывались якобинцами). Основателями Якобинского клуба были Мирабо, Барнав, Сиейес и др. Лидерами монтаньяров, или якобинцев, в Кон­венте стали очень разные люди: Робеспьер, Марат, Дантон, а также брат арестованного короля Филипп Орлеанский, принявший имя Филипп Эгалите (французское «равенство»). Это соседство давало

520

Людовик XVI.

жирондистам повод постоянно упрекать якобинцев в намерении восстановить монархию.

Между «Горой» и «Жирондой» заседала основ­ная часть депутатов, прозванная «Равниной», или, иронически, «Болотом». Самих же депутатов пре­зрительно именовали «болотными квакушами». Со­храняя молчание в большинстве острых споров, эти депутаты голосовали за тех, у кого была сила — сначала за «Жиронду», потом за «Гору». Одним из лидеров «Болота» стал Сиейес. Когда через несколь­ко лет у него спросили, что он делал, заседая в Кон­венте, он ответил коротко: «Я оставался жив».

Вопросом, волновавшим тогда всех, была судьба арестованного короля Людовика XVI. Конвент ре­шил судить его. 11 декабря его доставили в Конвент и допросили. Его обвиняли в измене, переписке с иностранными державами, воевавшими против Франции. Людовику было задано 57 вопросов.

15 января 1793 г., выслушав все доводы за и против осуждения короля, депутаты приступили к решающему голосованию.

«Виновен ли Людовик в заговоре против свободы?» Здесь колебаний поч­ти не было. Из всего Конвента только 28 человек воздержались от голосования. Конвент единодушно вынес свой вердикт: «Виновен».

Гораздо больше разногласий вызывал другой вопрос: какого наказания заслуживает Людовик? Якобинцы требовали смертной казни, многие жи­рондисты выступали за изгнание или тюремное зак­лючение. Каждый из депутатов должен был под­няться на трибуну и объявить свой приговор с крат­кой мотивировкой. Это заседание длилось 37 часов подряд. Некоторые депутаты засыпали и просыпа­лись лишь для того, чтобы выпалить: «Смерть!»

Чаша весов колебалась: перевес был то на одной, то на другой стороне. Тяжело больной депутат Дюшатель велел принести себя в Конвент и проголо­совал за сохранение жизни короля. Многие сопро­вождали свой вердикт целыми речами, другие были кратки. Сиейес бросил почти на ходу: «Смерть без разговоров!»

За смерть короля проголосовал Филипп Эгалите. Депутаты Максимильен Робеспьер и Лепелетье де Сен-Фаржо два года назад добивались отмены смер­тной казни, но сейчас это не мешало им голосовать за смерть короля. Переломный момент наступил, когда на трибуну поднялся жирондист Верньо. Во­преки ожиданиям он произнёс: «Смерть».

И он же, как председатель, объявил результат: «Наказание, к которому присуждён Людовик, — смерть.» Приговор вынесен большинством в 53 го­лоса, но, если отнять 26 голосов, связавших при­говор с требованием помилования, большинство — всего в 1 голос!

На следующий день, когда депутат Лепелетье де Сен-Фаржо обедал в одном из ресторанов, к нему подошёл незнакомый человек.

— Вы Лепелетье?

—Да.

— Вы голосовали по делу короля?

— Да, за смерть.

— Ну так вот тебе, разбойник! — воскликнул мужчина, и нанёс депутату смертельный удар саб­лей, после чего скрылся.

Людовик должен был умереть 21 января. За день до этого он простился со своей семьёй. В десять часов утра следующего дня, под барабанный бой, площадь заполнили вооруженные люди. Посреди площади была сооружена гильотина, орудие казни, изобретённое революцией. За несколько лет до это­го её предложил в этом качестве врач Гильотен, считавший, что тяжёлый нож, падая с высоты, обезглавливает совершенно безболезненно. Сначала король противился палачам, желающим его свя­зать, но священник напомнил ему, что Иисус Хри­стос тоже дал себя связать. Тогда Людовик подчи­нился. Перед смертью он сказал: «Французы, я умираю безвинно. Говорю вам это с эшафота, го­товясь предстать перед Богом. Я прощаю своих вра­гов. Желаю, чтобы Франция...»

Бой барабанов заглушил последние слова коро­ля. Нож упал, палач показал голову короля толпе.

521

После казни короля в Конвенте про­должала нарастать борьба между жи­рондистами и якобинцами. Первые вы­ступали за расширение прав местного самоуправ­ления и ограничение центральной власти. Вторые, напротив, стояли за «единую и неделимую Респуб­лику» и сильную исполнительную власть. Кроме того, жирондисты обвиняли якобинцев в подогре­вании беспорядков и провоцировании самосудов на­подобие «сентябрьских убийств». Жирондисты воз­мущались также тем, что якобинцы настраивают против них Париж, значительно более революци­онный, нежели провинция. Поддержку городского простонародья якобинцы завоевали требованием «максимума», т. е. предельного ограничения цен и заработной платы. Ограничивая спекуляцию, эта мера отвечала интересам бедной части населения. В разгар полемики один из жирондистов восклик­нул, что если население столицы пойдет против во­ли Конвента, то народ Франции снесёт Париж и скоро люди будут спрашивать, на котором берегу реки Сены он стоял.

"Поверженный кумир". Гравюра 1793 г.

Жирондисты предали суду депутата Марата за призывы к самосудам, но Революционный трибу­нал оправдал его. Они арестовали другого крайнего якобинца — журналиста Эбера. Эбер был редакто­ром популярной в народе газеты «Папаша Дюшен». Этот «папаша», от имени которого печаталась газе­та, изображался в ней в виде здорового детины с трубкой и парой пистолетов за поясом. В своих ста­тьях Эбер обличал жирондистов и прославлял очис­тительную «народную бритву», т. е. гильотину. Од­нако вскоре под напором протестов Эбера пришлось освободить.

2 июня 1793 г. Конвент окружили десятки ты­сяч вооружённых парижан. Они требовали исклю­чения из числа депутатов двадцати жирондистских вожаков. Депутаты Конвента попытались выйти из здания, окружающий народ приветствовал их кри­ками «Да здравствует Республика!», но не пропус­кал. Удрученные, депутаты «Болота» и «Жирон­ды» вернулись обратно в зал заседаний, на который были направлены 163 пушки восставших. Якоби­нец Кутон заметил с трибуны: «Разве Конвент не видит, что он свободен, что он ок­ружён друзьями?»

Сначала двадцати жирондистам предложили добровольно подать в отставку «для спасения отечества». Некоторые согласились, другие про­должали протестовать. Жирондист Ланжюине протестовал особенно ак­тивно. Один из депутатов «Горы», работавший ранее мясником, закри­чал ему: «Слезай с трибуны, или я тебя пришибу!» «Примите сначала декрет, объявляющий меня быком!» — отвечал тот. Его стащили с три­буны.

Под напором пушек Конвент при­нял предложение якобинцев об иск­лючении тридцати жирондистов. Они были помещены под домашний арест. Власть во Франции перешла к якобинцам и их вождям — Робес­пьеру, Марату, Дантону.

13 июля жирондистка Шарлотта Корде убила Марата. Через несколь­ко дней она была гильотинирована как убийца.

В октябре 1793 г. Конвент по предложению депутата Ромма при­нял решение о введении нового, ре­волюционного календаря. В году от­ныне было 12 месяцев ровно по 30 дней каждый. Они назывались: ван­демьер, брюмер, фример, нивоз, плювиоз, вантоз, жерминаль, флореаль, прериаль, мессидор, термидор, фрюктидор, что в переводе означает: виноградный, туманный, морозный (осень), снежный, дождливый, вет­реный (зима), прорастающий, цветущий, луговой (весна), жатвенный, жаркий, плодовый (лето). Кро-

522

ме того, в году было пять праздников — Гения, Труда, Действия, Вознаграждения, Мнения, а в ви­сокосном году ещё один праздник — Революции. Начиналась новая эра в день осеннего равноденст­вия и одновременно на следующий день после про­возглашения Республики, 22 сентября 1792 года: 1-го вандемьера 1 года. Революционное летоисчис­ление просуществовало во Франции 12 лет. В эти годы, когда надо было привести дату по христиан­скому календарю, говорили «такое-то число такого-то года по рабскому стилю».

Война Франции с монархическими державами Европы продолжилась с новым ожесточением. Име­на отдельных героев становились известны всей стране. Прославился, например, своей героической гибелью мальчик-барабанщик Барра. Когда враги потребовали от него сдаться, крикнув «Да здрав­ствует король!», он отказался и погиб с возгласом: «Да здравствует Республика!»

В самой Франции гильотина работала всё чаще, и поэтому период 1793-1794 гг. получил название эпохи террора (лат.«страх»). В октябре 1793 г. была казнена королева Мария-Антуанет­та. Из всей королевской семьи в за­ключении выжила только одна дочь короля, а наследник престола (до­фин) погиб в тяжёлых условиях за­ключения.

Конвент принял знаменитый «за­кон о подозрительных». В этом за­коне говорилось: «Подозрительны все те, кто своими действиями, сно­шениями, речами, сочинениями и чем бы то ни было навлекает на себя подозрение». Все подозрительные подлежали аресту. Аресты шири­лись, они всё больше захватывали самих депутатов Конвента. Были арестованы оставшиеся в Конвенте 73 жирондиста, подписавшие про­тест против насилия над Конвентом 2 июня. 9 октября на эшафоте погиб первый депутат.

Восстания, поднятые жирондис­тами в нескольких городах, подтал­кивали к жестокой расправе с их арестованными вожаками. В октяб­ре 1793 г. жирондисты предстают перед революционным прокурором Фукье-Тенвилем. Суд признал их виновными в заговоре и приговорил к смертной казни. Один из аресто­ванных тут же закололся кинжалом, другой воскликнул: «Мы умираем потому, что народ спит, а вы умрете потому, что он проснётся!»

На следующий день они были казнены. Возле эшафота осуждён­ные запели «Марсельезу». Хор из двадцати голосов становился всё ти­ше: каждую минуту падала новая голова. Наконец, замолк последний. Верньо, один из руководителей

жирондистов, казненных в этот день, сказал: «Революция подобна богу Са­турну: она пожирает собственных де­тей ».

Комиссары — посланники Конвента — недрог­нувшей рукой «наводили порядок» в городах Фран­ции. По приказу депутата Колло д'Эрбуа в городе Лионе было расстреляно 210 человек за один раз. Когда считали тела, обнаружили два лишних. Тут только вспомнили, что два человека безуспешно пытались доказать, что они не приговоренные, а полицейские.

Комиссары Конвента отдавали чрезвычайные приказы по всей Франции. Депутат Сен-Жюст, на­пример, отдал такой необычный приказ: конфиско­вать 10 тыс. пар сапог у аристократов города Страс­бурга и отправить их в армию, где многие солдаты вынуждены обходиться без обуви.

Между тем разногласия начинались и в самом стане якобинцев. Наибольшим влиянием среди них тогда пользовался глава всемогущего Комитета об­щественного спасения Робеспьер. Но было и два

"Разоблачённый аристократ". Политическая карикатура.

523

других влиятельных течения — край­ние якобинцы, прозванные «бешены­ми», которых возглавляли Эбер и Шометт, и так называемые «умеренные» якобинцы — Дантон и его сторонники. Эти две группы боролись между собой.

Эбер, прозванный по имени своей газеты «па­пашей Дюшеном», призывал народ к восстанию, чтобы разделаться с «умеренными» в Конвенте. Он и его сторонники были арестованы за эти призывы и в марте 1794 г. «народная бритва» снесла и их головы.

Что это? Победа группы Дантона? Робеспьер тор­жественно обнял Дантона на трибуне Конвента, грозно спрашивая у присутствующих: «Знаете ли вы лучшего гражданина, чем он?» Между тем стали распространяться слухи о том, что уже подписан указ об аресте Дантона. Друзья уговаривали его бе­жать из страны. Но он отказался: «Нельзя унести с собой отечество на подошвах своих сапог!»

В апреле 1794 г. Дантон, его друг Камиль Демулен и другие его сторонники были арестованы. Дантон заметил, сидя в тюрьме: «Год назад я пред­ложил учредить Революционный трибунал. Сейчас я прошу за это прощения у Бога и людей». В суде Дантон защищался с необычайным красноречием, казалось, ещё немного, и процесс сорвётся. Обеспо­коенный Комитет общественного спасения издал специальный указ, чтобы оборвать прения на суде. Возмущённый Камиль Демулен скомкал свою за­щитительную речь, которую ему не дали произнес­ти, и швырнул её в лицо прокурору Фукье-Тенвилю. Трибунал приговорил Дантона и его друзей к смерти. Дантон предсказал, что Робеспьер после­дует за ним. Он сказал палачу: «Покажи мою го­лову народу, она того стоит».

8 июня 1794 г. в Париже состоялось необычай­ное празднество. Конвент по предложению Робес­пьера декретировал культ Верховного Существа — новую республиканскую религию. 8 июня — первое празднество республиканского бога. Облачённый в голубой камзол, с пучком колосьев и цветов в руке, Робеспьер торжественно поджёг чучела отврати­тельных чудищ — Безбожия и Анархии. На их мес­те с помощью машины была поднята статуя Муд­рости.

Теперь, когда все открытые противники Робес­пьера обезглавлены, можно было надеяться, что террор Революции пойдёт на убыль. Но на следую­щий же день после праздника Верховного Существа депутат Кутон с трибуны Конвента предложил уп­ростить судебные формальности; теперь арестован­ные практически лишались права на защиту. Тер­рор набирал новые обороты. Даже самый послуш­ный исполнитель всех бесчеловечных указаний уже не мог чувствовать себя в безопасности.

После всех мнимых и вымышленных заговоров в недрах Конвента начал зреть заговор уже настоя­щий. Во время одного из обедов депутатов Робес­пьер, которому стало жарко, сбросил камзол. Де­путат Карно обыскал его карманы и нашёл список 40 подозреваемых членов Конвента. Там было и его

имя. Депутатам-якобинцам Тальену, Фрерону и другим приходилось выбирать: действовать или умереть.

26 июля 1794 г. (8 термидора) Робеспьер высту­пил с речью в Якобинском клубе, осуждая нена­званных заговорщиков и высказывая готовность умереть «ради примера». Художник и депутат-яко­бинец Давид закричал ему: «Робеспьер, я выпью яд вместе с тобой!» (Это не помешало, однако, тому же Давиду стать несколько лет спустя бароном при дворе нового императора Наполеона!)

27 июля 1794 г. (9 термидора) в Конвенте вы­ступил ближайший друг Робеспьера Сен-Жюст. Он должен был зачитать список участников заговора. Заговорщики, позднее прозванные термидорианца­ми, вскочили и криками возмущения прервали его. Робеспьер потребовал слова. Председатель пообе­щал дать ему слово потом. Робеспьер закричал: «Председатель убийц, в последний раз требую сло­ва!» Среди шума он попытался найти поддержку в зале. Сев на одно из пустующих мест в «Болоте», он сказал: «Добродетельные люди «Равнины», к вам обращаюсь я!»

«Болотные» депутаты молчали, напряжённо размышляя, кто-то воскликнул: «Ты сел на место Дантона, которого ты зарезал!»

Услышав имя Дантона, Робеспьер вскочил, как ошпаренный. Его бил кашель, сквозь который он слышал крики: «Его душит кровь Дантона!», «Об­винение! Голосуйте обвинение!»

Робеспьер был обвинён и арестован вместе с дву­мя десятками своих сторонников. Раздались голо­са: «Да здравствует Республика!», на что Робеспьер с горечью ответил: «Республика погибла, торжест­вуют разбойники!»

По дороге в тюрьму толпы граждан освободили арестованных. Конвент объявил их и всех, кто бу­дет им помогать, вне закона. Объявление вне закона означало немедленную казнь без суда после уста­новления личности. Это повергло в ужас тех, кто только что был готов идти за Робеспьером. Граж­дане поспешно разошлись.

Робеспьер пытался покончить самоубийством, но только повредил себе выстрелом нижнюю че­люсть. Он, Сен-Жюст, Кутон и все остальные его друзья были вновь арестованы. Теперь суд уже не был нужен: формальное удостоверение личности — и казнь.

Наутро 23 человека были отвезены на телеге к эшафоту. Палач грубо сорвал с Робеспьера тот са­мый голубой камзол, в котором он был на праздни­ке Верховного Существа. Простреленная челюсть была перевязана грязной тряпкой; палач сорвал и её, отдирая присохшую кровь от раны. Он опасался, что острый нож гильотины затупится о ткань. У Робеспьера вырвался ужасный крик боли, а через минуту над площадью разнёсся другой крик — крик толпы: «Да здравствует Республика!»

В этот день закончилась целая эпоха. Никто из «термидорианцев», как назвали людей, пришед­ших к власти 9 термидора, в тот момент не имел желания упразднить революцию; они хотели лишь

524

продолжить её, не рискуя своими головами. Но на практике это привело к прекращению революцион­ных преобразований. Почва для них была исчерпа­на. Прервалась связь собрания депутатов и народа, которая подталкивала революцию изначально. Ещё дважды в 1795 г. народ попытался вмешаться в ра­боту Конвента и направить её по-своему, требуя «хлеба и якобинской Конституции 1793 г.». Но это привело только к казни последних якобинских де­путатов — Ромма и др.

Революция подошла к концу. Политический ре-

жим Франции после термидорианского переворота остался весьма далёким от демократии и всё более от неё отдалял­ся. Директория из пяти человек, которой в 1795 г. передал власть Конвент, в 1799 г. сменилась у вла­сти ещё менее демократичным Консульством (см. ст. «Наполеон и его империя»). В 1806 г. император Франции Наполеон упразднил последние остатки республиканского строя. Во Франции установилась Империя.

ДЕЯТЕЛИ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

МИРАБО

(9 марта 1749 г. — 2 апреля 1791 г.)

Имя графа Оноре Габриэля Рикетти де Мирабо получило достаточно широкую известность задолго до начала Французской революции. Репутация молодого аристократа носила скандаль­ный характер. Он прославился своими головокру­жительными любовными похождениями, бегства­ми от кредиторов, разгульным образом жизни. В светских кругах его прозвали «донжуан столетия».

Жизнь французского дворянства XVIII в. была, конечно, очень далека от идеалов смирения и отка­за от радостей жизни. Но мало кто так дерзко бросал вызов общепринятому лицемерию и ханжеским нормам, как граф де Мирабо. И это не осталось без­наказанным.

В те времена любой француз, ари­стократ или простолюдин, мог быть бе­зо всякого суда брошен в тюрьму на долгие годы. Достаточно было одного указа короля, даже не гласного, а тай­ного.

Секретные указы короля вновь и вновь преследовали Мирабо. Несколь­ко лет заключения, ссылки, аресты привили ему глубокую ненависть к ти­рании и беззаконию.

В 1774 г. 25-летний Мирабо напи­сал «Опыт о деспотизме». В этом серь­ёзном политическом труде он призывал сограждан смело бороться против произвола. Два года спустя Мирабо без подписи издал этот труд в Лондоне (во Франции издание такого рода в то время было не­возможно).

В водоворот событий Французской революции граф де Мирабо вступил уже зрелым, сформиро­вавшимся человеком. Ему было 40 лет.

Объявленные королём в 1788 г. выборы в Ге­неральные штаты происходили от трёх сословий — дворянства, духовенства и так называемого «тре­тьего сословия». Вначале Мирабо попробовал вы­ставить свою кандидатуру от дворянства Прованса, к которому он принадлежал. Встречен он был очень холодно. Тогда он решил избираться от третьего со­словия. Для того чтобы войти в ряды этого сосло­вия, ему пришлось даже открыть торговую лавку. В своих речах Мирабо требовал решительных ре­форм, принятия конституции. Своими выступлени­ями кандидат в депутаты Мирабо завоёвывал всё большую популярность в Провансе. В этом ему по­могал удивительный дар красноречия и могучий голос. Особенно людей поражало то, что этот страстный обличи­тель пороков дворянства принадлежит к одной из самых знатных фамилий Прованса. В Марселе толпа забрасыва­ла его цветами, восклицая: «Слава Ми­рабо — отцу отечества!» Люди выпря­гали лошадей из его экипажа и сами везли его по улицам. После избрания почётный эскорт с факелами провожал его до самой границы Прованса.

И вот Мирабо в Версале. Он — де­путат Генеральных штатов Франции. Но здесь он почти не известен, затерян в толпе из 600 избранников третьего сословия. Через две недели после на­чала работы Генеральных штатов депу­тат Максимильен Робеспьер, тоже ещё никому не известный и тоже будущий вождь революции, в письме отозвался о Мирабо так: «Граф Мирабо не имеет никакого влияния, потому что его нравст­венный облик не внушает к нему доверия».

Перелом в отношении к Мирабо произошёл

525

23 июня 1789 г. Вот уже полтора ме­сяца заседали Генеральные штаты. Всё это время продолжались мучительные разногласия между сословиями (см. ст. «Француз­ская революция»).

23 июня в конфликт решил вмешаться король. Он потребовал от депутатов разойтись по трем пала­там. Депутаты третьего сословия стали в тупик. Подчиниться королю? Но это означало полную ка­питуляцию. Не выполнить указ? Но это тоже каза­лось немыслимым: королевская власть имела ко­лоссальный авторитет. Избранники народа были в растерянности, но не расходились. Главный цере­мониймейстер двора маркиз де Брезе обратился к ним: «Вы ведь слышали повеление короля?» В этот решительный момент прогремел негодующий голос Мирабо: «Вы, кто не имеет здесь ни места, ни права говорить, идите скажите вашему господину, что мы находимся здесь по воле народа и нас нельзя уда­лить отсюда иначе, как силой штыков». Короткая реплика Мирабо вернула собранию его уверенность и была встречена криками одобрения.

С этого момента Мирабо стал одним из вождей революционного движения. До 23 июня простой на­род столицы ничего не слышал о Мирабо. После этого дня среди парижского народа разнёсся слух о графе огромного роста и с таким мощным голосом, что в зале, где он говорит, гаснут свечи.

Через несколько дней, ещё до первого революци­онного кровопролития — взятия парижанами тюрь­мы Бастилии, Мирабо так сформулировал свой иде­ал революции: «Эта великая революция не будет стоить человечеству ни злодеяний, ни слёз! Самым мелким государствам часто удавалось добиться те­ни свободы только ценой крови. А мы, господа, уви­дим, как наша революция свершится единственно силой просвещения и патриотических намерений... История слишком часто повествовала нам лишь о действиях диких зверей, среди которых изредка можно было различить героев. Нам позволено на­деяться, что нам дано положить начало Истории людей».

Между тем революция углублялась и захваты­вала всё новые слои общества. В октябре 1789 г. толпы парижан пришли в Версаль. Женщины из простонародья запрудили зал Национального соб­рания. Они громко выкрикивали свои требования: «Хлеба! Хлеба! Хватит долгих разговоров!» С гроз­ным видом поднялся Мирабо: «Хотелось бы мне знать, кто берёт на себя смелость диктовать нам волю?!» Женщины ответили Мирабо аплодисмен­тами, любовь к нему среди простых людей была ещё очень сильна. Единственный, может быть, среди де­путатов, он мог обуздать шумную толпу своим мо­гучим голосом.

Мирабо нисколько не боялся идти против общего течения. То, что не сошло бы с рук другим, только усиливало его популярность. Собрание упразднило все сословные привилегии, отменены были и дво­рянские титулы. Бывшим дворянам приходилось вспоминать свои полузабытые родовые имена. Граф де Мирабо должен был стать гражданином Рикетти.

Но он отказался принять это имя, гордо заявив: «Европа знает только графа де Мирабо!» — и про­должал всюду подписываться своим дворянским именем.

Мирабо твёрдо отстаивал королевскую власть, её сохранение и укрепление. Без стеснения он заяв­лял, что считает наиболее ужасной власть 600 пер­сон: «Завтра они объявят себя несменяемыми, пос­лезавтра — наследственными, с тем чтобы закон­чить присвоением себе неограниченной власти».

Мирабо мечтал о слиянии королевской власти и революции. В октябре 1789 г. он подал тайную за­писку королю, в которой предлагал Людовику XVI сформировать правительство из ведущих револю­ционных деятелей и объявить о своей поддержке революционной нации. Фактически он хотел, что­бы Людовик XVI встал во главе революции.

Но напрасно пытался Мирабо соединить несо­единимое: монархию и революцию. Тысяча нитей связывала монархию с дворянством, церковью, с традициями прошлого. План его был, конечно, с негодованием отвергнут королём. Королева Мария-Антуанетта заметила: «Надеюсь, мы никогда не бу­дем настолько несчастны, чтобы прибегнуть к со­ветам Мирабо». Тем не менее Мирабо не терял на­дежды на успех своего фантастического проекта.

С весны 1790 г. Мирабо стал окружать себя рос­кошью, необычной даже для богатого аристократа. Многочисленные посетители его дома не могли не спрашивать себя, откуда у него такое богатство. Но, наверное, никто из них не решился бы предполо­жить правду: Мирабо согласился получать от ко­роля деньги за свои секретные советы. И деньги немалые: более миллиона ливров. Это и был источ­ник его богатства. Мирабо держал свои отношения с двором в секрете, но нисколько их не стыдился: ведь он не изменял своим убеждениям. Он даже советовал через несколько лет опубликовать свою переписку с двором, говоря: «В ней моя защита и моя слава».

Но, согласившись получать деньги, он ставил се­бя под двойной удар. Мог ли король с уважением слушать человека, которому он тайно платил? Для революционеров Мирабо всё ещё был живым воп­лощением революции. Но если его связи с королём стали бы известны, весь его авторитет исчез бы в одну минуту и навсегда. Игра Мирабо была риско­ванной.

Осенью 1790 г. здоровье Мирабо стало ухудшать­ся. Его лечили, делая кровопускания. Самочувст­вие то улучшалось, то вновь становилось хуже.

Между тем слава Мирабо достигла апогея. В кон­це января 1791 г. он единодушно был избран на 15 дней главой Национального собрания. Жизнь же его отсчитывала последние месяцы. В марте 1791 г. выяснилось, что первоначальные диагнозы — бо­лезнь крови, дизентерия — были поставлены не­верно. У Мирабо было воспаление брюшины, и уже в безнадёжном, запущенном состоянии.

Мирабо умирал. Когда это стало известно, толпы граждан часами простаивали под его окнами. Ули-

526

цу покрыли толстым слоем песка, чтобы шум эки­пажей не беспокоил умирающего.

2 апреля 1791 г. Мирабо не стало.

4 апреля состоялись похороны «отца народа», вождя революции Оноре Габриэля Рикетти де Мирабо. В траурной процессии шло всё Национальное собрание и десятки тысяч простых людей.

Мирабо была оказана исключительная честь: он стал первым захороненным в Пантеоне — усыпаль­нице великих людей Франции.

Прошёл год. Грандиозный и фантастический план примирения монархии и революции умер вме­сте с его автором. В августе 1792 г. монархия была ликвидирована. В ноябре 1792 г. стало известно о тайных связях Мирабо и королевского двора. Это разоблачение потрясло всю Францию: бюсты Мирабо разбивались, имя его употреблялось как синоним продажности.

20 ноября 1792 г. французский парламент — Конвент — решил покрыть статую Мирабо покры­валом. Осенью 1793 г. останки Мирабо, «оскорб­лявшие республиканскую добродетель», были уда­лены из Пантеона.

Один из современников Мирабо с горечью вос­кликнул тогда: «Если бы Мирабо умер годом рань­ше, какая великая слава навсегда окружала бы его имя!» Позднее большинство историков в отличие от современников трибуна высоко оценивало деятель­ность Мирабо. В частности, историк-социалист Жан Жорес писал, что если бы план Мирабо по примирению короля и революции был осуществлён, это, возможно, спасло бы Францию от десятилетий войн, потрясений и военного деспотизма.

РОБЕСПЬЕР

(6 мая 1758 г. — 28 июля 1794 г.)

К началу Французской революции Максимильену Мари Изидору де Робеспьеру, адвокату из города Арраса, было 30 лет. Сдержанный, добродетельный, серьёзный, всегда тщательно оде­тый, молодой адвокат вызывал почтение у своих сограждан. Какие дела он вёл? Вот наиболее извест­ное из них.

Какой-то человек установил над своим домом громоотвод, тогда только что изобретённый. По тем временам это было нечто шокирующее и неслыхан­ное. Громоотвод снесли как «опасный для общест­венного порядка». Робеспьер произнёс несколько ярких речей в суде, обличая мракобесие, после чего решение о сносе громоотвода было отменено. Речи Робеспьера были даже изданы отдельной брошюрой и сделали известным его имя.

Кроме того, Робеспьер был поклонником воль­нолюбивых идей философа Ж.-Ж. Руссо. В возрасте 20 лет он побывал в Эрменонвиле, где доживал свои последние годы в уединении автор «Общественного договора» и «Прогулок одинокого мечтателя». О той встрече не сохранилось никаких точных сведе­ний. Согласно одной из легенд, философа больше

Неизвестный художник. "Робеспьер".

всего поразили в молодом студенте не его знания, а твёрдый, жёсткий, пронизывающий взгляд.

В 1789 г. Робеспьер был избран в своей провин­ции депутатом в Генеральные штаты от третьего сословия. Здесь, в толпе народных представителей, он был одним из самых незаметных. Газеты, давая отчеты о заседаниях, постоянно путали его имя, называя его то Робером, то Робертпьером. Однако, несмотря на свою незаметность, Робеспьер был од­ним из самых деятельных депутатов. В 1789 г. он выступил 69 раз, в 1790 г. — 125 раз, в 1791 г. (за 9 месяцев) — 328 раз! Его речи казались длинно­ватыми и не всегда понятными. Слушали его не­внимательно, но он был настойчив и не уставал пов­торять своё.

Что же он говорил? Он, как и все остальные де­путаты, никогда не выступал, например, за респуб­лику, против королевской власти. Но как, напри­мер, король должен представлять законы на ут­верждение Учредительному собранию? По мнению Робеспьера, он должен был говорить при этом: «На­род, вот закон, который я сложил для тебя. При­нимаешь ли ты его?»

Когда Робеспьер изложил этот проект собранию, оно разразилось громовым хохотом. Все депутаты

527

смеялись над этим юристом из Арраса, который строил перед ними свои наив­ные воздушные замки. Неужели король будет заискивать и унижаться перед народом!

Другие деятели революции могли укорять за что-то народ (например, за излишнюю доверчивость или чрезмерную жестокость), упрекать или осуж­дать. Но для Робеспьера слово «народ» было си­нонимом правоты. Когда летом 1789 г. толпа жес­токо расправилась с бывшим сановником Фулоном, повесив его на фонаре, он коротко сообщил об этом в письме другу: «Вчера Фулон казнён по приговору народа».

Мирабо рано обратил внимание на Максимильена. Он заметил о нём: «Этот человек сделает что-то. Он верит каждому слову, которое произносит».

С 1790 г. популярность Робеспьера в народе всё более возрастала. Его прозвали «Неподкупным». 30 сентября 1791 г., в день закрытия работы Уч­редительного собрания, парижский народ устроил Робеспьеру овацию.

Робеспьер старался и в частной жизни быть вме­сте с небогатыми людьми. Он поселился в доме сто­ляра Дюпле, жил подчёркнуто скромно. В одной из небольших комнат этого деревянного дома он про­жил до конца своих дней.

Чтобы понять деятельность Робеспьера в после­дующие полтора года — до июня 1792 г., важно ещё раз подчеркнуть его отношение к народу. По мне­нию Робеспьера, движение народа священно, его воля — закон, хотя бы она нарушала все старые законы. Поэтому Максимильен не отходил, как другие политики, от народного движения, после­довательно сметавшего короля, монархию, умерен­ных республиканцев — жирондистов (см. ст. «Фран­цузская революция»), а шёл с ним в ногу. Сверже­ние монархии 10 августа 1792 г. он оправдывал тем, что до тех пор «у народа не было законов, а только преступные капризы тиранов, опирающихся на си­лу... Их преступления заставили народ ещё раз взять осуществление своих прав в свои руки».

В сентябре 1792 г. в Париже собрался новоизб­ранный законодательный орган Франции — Кон­вент. Здесь Робеспьер — лидер «Горы» — якобин­ского меньшинства в Конвенте. Конвент обсуждал, какому наказанию подвергнуть бывшего короля. Робеспьер не колебался — смерти. В своей речи он объяснил, что Конвент не выносит приговор, он только приводит его в исполнение. Приговор вынес народ, когда решил, что Людовик — мятежник и сверг его с престола.

Правящая группа — жирондисты — упрекали якобинцев и Робеспьера в лести, заискивании перед народом. Робеспьер по этому поводу восклицал: «Вы осмеливаетесь обвинять меня в том, будто я хочу обмануть народ и льстить ему! Как я мог бы это сделать? Ведь я не низкопоклонник, не трибун, не защитник народа; я сам народ!»

Жирондисты обвиняли якобинцев и Робеспьера в разжигании смуты, требовали порядка и спокой­ствия. Робеспьер отвечал им так: «Неужели вам нужна была революция без революции! Кто может

точно указать, где должен остановиться поток на­родного восстания после того, как события развер­нулись?» Эти слова — грозное предупреждение. В июне 1793 г. Конвент под напором вооружённых парижан исключил из своего состава вожаков жи­рондистов; власть во Франции перешла к «Горе», и в первую очередь к Робеспьеру.

Итак, Робеспьер у власти. Куда логика событий поведёт дальше этого человека? Понять это можно, внимательно рассмотрев его взгляды, да и взгляды значительной части французских революционеров вообще.

Робеспьер и многие другие французские рево­люционеры исходили из идеи о том, что по своей природе человек добр и добродетелен. Тирания и деспотизм искажают его естественный облик. Надо только устранить, снять силой эти наслоения, и сущность человека проступит во всей своей красоте.

Этими идеями и руководствовались Робеспьер и его сторонники в период своего правления. В те­чение этого времени всё больший размах приобре­тали политические казни — якобинский террор. Но было бы неправильно считать, что планы этого тер­рора Робеспьер готовил изначально. Когда в 1792 г. якобинец Марат стал излагать Робеспьеру свои про­екты массовых казней и народных расправ, Робес­пьер пришёл в ужас, побледнел и долго молчал. Террор стал для Робеспьера лишь средством для достижения его идеала — всеобщей добродетели. Робеспьер оправдывал казни, считая, что отдель­ные порочные люди не дают народу жить по зако­нам добродетели, как народ того желает. Значит, добродетельные люди должны применить против них террор, который будет тем самым проявлением добродетели.

На гильотину отправлены королева, сторонники короля, жирондисты, пытавшиеся поднимать вос­стания... Но в глазах Робеспьера и его соратников порочных, развращённых людей не становится меньше. Меч террора разит уже и самих якобинцев.

В апреле 1794 г. казнены Дантон и его сторон­ники. В своих заметках о Дантоне Робеспьер писал: «Слово «добродетель» вызывало смех Дантона. Как мог человек, которому чужда всякая идея морали, быть защитником свободы!»

К «врагам добродетели» применителен только террор, но «народом следует управлять с помощью разума». Этот принцип Робеспьер пытается пред­ставить в праздновании дня Верховного Существа — нового республиканского бога (см. ст. «Француз­ская революция»).

Победив открытых «врагов республиканской добродетели», Робеспьер стал замечать, что рядо­вые организаторы террора, депутаты Конвента не безупречны в моральном отношении. Многие из них сделали из террора средство личного обогаще­ния, казня и милуя по своей прихоти. По этим лю­дям необходимо было нанести новый удар, чтобы, наконец, восторжествовала добродетель. За два дня до смерти, 8 термидора (26 июля 1794 г.) Робеспьер произнёс свою последнюю речь, полную смутных предостережений и угроз. Он сказал: «Они назы-

528

вают меня тираном. Если бы я был им, они ползали бы у моих ног. Я осыпал бы их золотом, я бы обе­спечил им право совершать всяческие преступле­ния, и они были бы благодарны мне! К тирании приходят с помощью мошенников. К чему приходят те, кто с ними борется? К могиле и бессмертию».

Робеспьер не назвал тех, кого обвиняет, по име­нам. Но многие депутаты, не без основания опа­саясь за собственные головы, решились выступить против Робеспьера.

9 термидора (27 июля) Робеспьер был арестован во время заседания Кон­вента и наутро следующего дня гильо­тинирован (см. ст. «Французская революция»).

На могиле Максимильена Робеспьера помещена следующая эпитафия:

Прохожий! Не печалься над моей судьбой.

Ты был бы мёртв, когда б я был живой.

НАПОЛЕОН И ЕГО ИМПЕРИЯ

Наполеон Бонапарт, одна из ярчайших фигур Новой истории, родился 15 августа 1769 г. в г. Аяччо на острове Корсика.

Корсика только что стала французским владе­нием. Отец Наполеона, дворянин Карло Буонапарте (именно так первоначально звучала итальянская фамилия Наполеона), вместе с корсиканским геро­ем Паоли сражался против французских завоева­телей, но потом предпочёл мирную жизнь. Паоли назвал его за это предателем.

Несмотря на своё дворянское происхождение, се­мья Буонапарте жила очень скромно, даже бедно. Восьмерых детей надо было обучить и вывести в люди. Троим старшим повезло. Первого сына, Жозефа, отец отправил учиться на адвоката во Фран­цию, второго, Наполеона, пристроил в Бриеннскую военную школу, тоже во Францию, дочь Элизу от­дал в пансион. Все они жили и учились за казён­ный, т. е. государственный, счёт.

Во Франции Наполеону приходилось тяжело. В отличие от своих богатых французских сокурсни­ков он не имел модного мундира и денег на развле­чения. Поэтому будущий император старался дер­жаться подальше от шумных компаний однокаш­ников. Всем привозили из дома подарки, Наполеон их не получал. У семьи Буонапарте не было средств даже для того, чтобы сын мог приехать домой на каникулы. Наполеон говорил по-французски с сильным итальянским акцентом, что вызывало злые насмешки его товарищей. По всем этим причи­нам у юноши практически не было друзей, и он с рвением занимался учёбой. Будущий полководец очень любил математику, читал книги по истории, географии, увлекался современной и античной ли­тературой.

Науки давались ему удивительно легко. Затруд­нения вызывали только иностранные языки. Но настойчивость помогла справиться и с этим. В 1784 г. его перевели в Парижскую военную школу, лучшую в стране. Успешно завершив курс наук, Наполеон в 1785 г. был направлен из школы в гар­низон в г. Балансе в чине младшего лейтенанта ар­тиллерии.

Жан Антуан Гро. "Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту" .

В этом же году его постигло тяжёлое горе: умер отец. На плечи 16-летнего юноши легла ответст­венность за всю семью.

В 1789 г. началась Французская революция. Па­риж разносил по всем уголкам страны желанное и непонятное слово «свобода». Пала Бастилия, и бы­ла принята «Декларация прав человека и гражда­нина». Многие с удивлением узнавали, что «люди

529

рождаются и остаются свободными и равными в правах», которые, оказыва­ется, у них есть. Франция кипела страс­тями.

Наполеон с восторгом принял свершившееся. Страстный патриот Корсики, он жаждал свободы для своего маленького острова и поспешил домой. Пламенный революционер, примчавшийся осчаст­ливить Корсику духом Свободы, с удивлением за­метил равнодушие и даже злорадство по поводу «не­разберихи на континенте». Не унывая, Наполеон разукрасил свой дом в Аяччо лозунгами «Да здрав­ствует нация! Да здравствует Паоли! Да здравствует Мирабо!». Но и французская нация, и кумир Пари­жа Мирабо оставили корсиканцев равнодушными. Вот Паоли — это независимость, это было понятно. Наконец явился и герой-освободитель Паоли. Наполеон, который ещё в училище написал исто­рию Корсики и её борьбы за свободу, попытался снискать расположение своего кумира. Но напрас­но. Паоли не забыл «предательства» отца Наполео­на, Карло Буонапарте, и не собирался прощать это даже его сыну. Наполеон нёс идеи французской революции, у Паоли же были несколько иные пла­ны. В общем, Наполеон стал политическим и лич­ным врагом своего бывшего кумира. Ему пришлось, спасаясь от ареста, ночью бежать по горной тропе на другой конец острова. В 1791 г. будущий им­ператор уехал вместе с семьёй с Корсики во Фран­цию и больше никогда не возвращался на родной остров.

В 1793 г. Франция находилась в очень тяжёлом положении. Коалиция — союз европейских госу­дарств — объявила ей войну. Враги наступали с севера и с юга. В порте Тулон вспыхнул роялист­ский мятеж. Город захватили англичане, отсюда они собирались начать наступление на юг Франции.

Осада Тулона французской революционной ар­мией длилась два месяца, но взять его так и не удалось. Капитан Буонапарте предложил отечеству свои услуги. Его план штурма города был риско­ванным, однако имел шансы на успех. План при­няли. 17 декабря начался штурм Тулона. Наполеон шёл во главе атакующих, был ранен. К вечеру 18 декабря Тулон пал. Наполеон Буонапарте одер­жал свою первую победу. Французская республика присвоила ему чин генерала. Генералу было всего 24 года.

9 термидора (27 июля) 1794 г. произошёл го­сударственный переворот. Правительство якобин­цев было свергнуто и казнено. Их сторонников и близких к ним людей преследовали. Генерал Буонапарте оказался в их числе. Чудом он избежал ареста и казни, но был вынужден уйти в отставку. Так в 24 года он стал отставным генералом.

В 1795 г. героя Тулона вспомнили. В вандемьере (сентябре) вспыхнул роялистский мятеж в Париже. Правительство Франции поручило Наполеону по­давить его. 13 вандемьера, расстреляв из пушек роялистов, он восстановил спокойствие в столице. Это был явно очень лихой генерал. Правда, о победе в 1793 г. уже почти никто не помнил, много было

славных побед, а расстрел мятежников — не победа над врагом в сражении.

Однако, превратившись из героя Тулона в «ге­нерала Вандемьера», Наполеон ещё раз заявил о себе. В нём стали нуждаться. После двух лет нище­ты и забвения он опять почувствовал себя на коне.

Генерал Бонапарт (больше не Буонапарте) как истинный француз предложил правительству план завоевания Италии. Ему дали армию. Раздетую, го­лодную, неопытную, очень молодую. Наполеон, го­ревший желанием воевать, не очень-то обращал внимание на такие мелочи. Он рассчитывал найти всё необходимое в Италии и весной 1796 г. начал итальянскую кампанию.

Северная Италия тогда находилась под властью Австрии. Первое сражение произошло в горах, у деревушки Монтенотто. И французская армия вы­играла его. «Мы начинались с Монтенотто», — с гордостью говорил потом Бонапарт. Другие круп­ные сражения с австрийской армией (Арколь и Лоди) также закончились победой. Французские вой­ска взяли Венецию и Рим. Австрийцы запросили мира. Генерал Бонапарт подписал мир самостоя­тельно. Париж вынужден был это одобрить, потому что он был единственным генералом, одерживав­шим столь блистательные победы. Знамёна раз­громленных армий ложились к ногам восхищённой Франции, трофеи текли рекой. Бонапарт стал самым популярным человеком.

В 1798 г. он вернулся в Париж с мирным до­говором и проектом новой кампании, на этот раз в Египте. Франция находилась в состоянии войны с Англией. Англия на своём острове была неуязвима, потому что у Франции не было сильного флота, и Бонапарт предложил завоевать Египет — англий­скую колонию.

Директория (так называлось с 1797 г. француз­ское правительство) охотно согласилась поддер­жать план генерала. Кому же нужен в столице по­пулярный полководец с преданной армией? На этот раз ему дали всё: вооружение, флот, обмундирова­ние, припасы — только бы убрать с глаз долой. «Военное счастье изменчиво, а вдруг он погибнет», — с надеждой думали директоры.

В 1798 г. Наполеон высадился в Египте. Ряд удачных сражений при Абукире, у пирамид закон­чился тем, что англичане и их сторонники были разбиты. Но французским кораблям пришлось встретиться с английским флотом под командова­нием адмирала Нельсона, и морская битва в Абукирском заливе закончилась для французов ката­строфой. Связь с Францией была блокирована. Дли­тельная осада крепости Сен-Жан-д'Акр убедила Наполеона в бесперспективности продолжения этой кампании. Но вывезти армию не было никакой воз­можности, а из Франции приходили тревожные слухи: генерал Суворов уничтожил все плоды побед Бонапарта в Италии; Директория не в состоянии контролировать ситуацию, над страной снова на­висла угроза иностранного вторжения.

530

Давид. "Наполеон на перевале Сен-Бернар".

Ещё в Италии Наполеон решил, что подчиняется Директории только вре­менно и что настанет день, когда он сам будет управлять страной. Похоже, что этот день приближался. Бонапарт тайно покинул Египет, ос­тавив армию в полной боевой готовности на гене­рала Клебера. С огромным риском, так как каж­дую минуту мог показаться английский флот, он добрался до Франции. Триумф был полный. Фран­ция с восторгом приветствовала героя Италии и Египта. Членам Директории ничего не оставалось, как только принять его с распростёртыми объятия­ми. И Бонапарт начал действовать.

18—19 брюмера (9—10 ноября) он совершил го­сударственный переворот. Несколько раз всё висело на волоске. Но Наполеон победил. Он был провоз­глашён первым консулом сначала на 10 лет, а в 1802 г. — пожизненно.

Чтобы закрепить победу, первый консул решил восстановить свои завоевания в Италии, вновь от­няв её у Австрии. 14 июня 1800 г. произошло сра­жение при Маренго, закончившееся блистательной победой. Италия снова принадлежала Франции. В 1802 г. заключён мир с Англией. Народ ликовал. Можно было наслаждаться мирной жизнью после стольких удачных побед.

Однако звание консула, даже пожизненного, уже не устраивало Бонапарта. Он хотел большего. И в мае 1804 г. пожизненный консул был провоз­глашён императором Французской республики, а с 1808 г. — Французской империи, под именем На­полеона I. Собственноручно возложив на себя ко­рону 2 декабря 1804 г., он решил завоевать мир. Для этого была нужна война. Повод не заставил себя ждать. Наполеон вызвал возмущение всей мо­нархической Европы, расстреляв члена бывшей французской королевской семьи герцога Энгиенского. Кроме того, он поссорился с Александром I, императором российским. Опять на Францию опол­чилось больше половины Европы. Но теперь во гла­ве Франции стоял человек, который хотел войны. «Война была настолько его стихией, что, когда он готовил её или вёл, то всегда производил впе­чатление человека, живущего полной жизнью» (Е.В. Тарле).

Против Франции выступили армии крупнейших государств того времени — Австрии и России, ко­торых поддерживали менее сильные страны: Коро­левство обеих Сицилий, Савойя и другие. Англия блокировала Францию с моря. Первое решающее сражение между союзниками и армией Наполеона состоялось 2 декабря 1805 г. при Аустерлице. Та­кого разгрома Европа ещё не видела! Сокрушительнейшее поражение русской и австрийской армий привело к тому, что Австрия вынуждена была за­ключить сепаратный (т. е. отдельно от союзников) мир с Францией. В 1806 г. под Иеной и Ауэрштедтом Наполеон в неделю разгромил хвалёную прус­скую армию, полностью выведя Пруссию из войны. С 1806 г. все дружественные Франции страны должны были присоединиться к Континентальной блокаде, которую император направил против Англии, т. к. по-другому достать её не мог. Наполеон объявил Неаполитанское королевство несуществу­ющим, изгнал из него короля, введя французские войска, и посадил на опустевший трон своего брата Жозефа. Остальные братья тоже не были обойдены при раздаче корон. «Пусть не думают, что я соби­раюсь выпрашивать трон для кого-нибудь из своих: у меня хватит тронов, чтобы раздавать их моей семье» (Наполеон — Мюрату). Маршалы Наполеона стали владетельными герцогами. «Делатель и разделыватель королей», как называл Наполеона принц де Линь, действительно раздавал титулы на­право и налево, что позволило потом русским без особого уважения относиться к герцогскому и ко­ролевскому достоинству его генералов и маршалов.

Императору осталось «разобраться» с одной Рос­сией. В начале 1807 г. французская армия в ряде сражений под Прейсиш-Эйлау и Фридландом до­билась существенного преимущества, и два импера­тора, русский и французский, встретились в Тильзите для заключения мира. После этой встречи На­полеон заявил: «Я могу всё».

И Европа вновь задрожала от марша колонн ста­рой гвардии Наполеона. Австрия и Испания, новые войны, новые жертвы — сколько погибших во сла­ву Франции и императора! За него, только для того, чтобы он, может быть, их заметил, жертвовали жизнью французские солдаты. Они делали невоз­можное, проявляли чудеса храбрости, гибли тыся­чами, но всё же сокрушали армии великих держав и, наконец, швырнули обессилевшую Европу к но­гам своего кумира.

Кроме Англии, неприступной на своём острове, и Испании, горевшей огнём партизанской войны против французов, у Наполеона не осталось про­тивников в Европе. На многих престолах сидели его братья или родственники, остальные государства благоразумно держали нейтралитет или были в полной зависимости от воли императора Франции. Оставалась одна Россия.

В июне 1812 г. «двунадесятиязыкая» — мно­гонациональная, набранная почти со всей Европы Великая Армия, более 600 тыс. человек — огром­ная численность для того времени, — вторглась в Россию.

Первым крупным сражением была битва под Смоленском. Затем две армии встретились подле села Бородино. После жестокой битвы русские вой­ска отступили, и поле боя осталось за французами. Наполеон вступил в Москву. В Москве, обложен­ный со всех сторон русскими войсками, Наполеон продолжал считать себя победителем. Но Россия от­казалась подписать мир. В армии, деморализован­ной мародёрством и бездействием, начался голод. Приближалась зима с непривычными для францу­зов морозами. И великий полководец впервые от­ступил. Сражение под Малоярославцем заставило его уходить по разорённой старой Смоленской до­роге, т. е. тем же путём, каким он и пришёл. В ре­зультате этого отступления армия в 600 тыс. чело­век растаяла.

Спасти её было нельзя, и Наполеон, оставив вой-

532

ска на своих генералов, вернулся в Париж. Собрав новую армию, он попытался остановить русское наступление в Европе. Однако осмелевшие европей­ские государства решили присоединиться к России. В октябре 1813 г. произошла «битва народов» под Лейпцигом. На этот раз против французской армии выступили войска коалиции почти всех европей­ских государств. Наполеон потерпел сокрушитель­ное поражение, несмотря на ряд выигранных им сражений. Союзники вошли в Париж. Наполеон принял яд, но он не подействовал. Загнанный в Фонтенбло, он не мог оказать сопротивления коа­лиции и вынужден был подписать отречение от пре­стола: «Император Наполеон, верный своей прися­ге, заявляет, что он готов оставить трон, покинуть Францию и даже уйти из жизни для блага Родины».

Бонапарт был отправлен на остров Эльба в Сре­диземном море, императором которого он и был провозглашён. Его былая мощь внушала уважение, и отнять титул у него не посмели.

В Вене собрался конгресс государств — участни­ков войны с Наполеоном. Францию вернули в до­революционные границы. Были восстановлены на троне Бурбоны, свергнутые в 1793 г. Отменить все результаты революции новое правительство побоя­лось. Но страну наводнили вернувшиеся дворяне, которые не желали понять, что пути назад нет. Их заносчивость и наглость раздражали армию и на­род, открыто сожалевших об императоре.

Наполеон с далёкого острова Эльба пристально следил за событиями во Франции. Ему было всего 45 лет, и в нём клокотала неистовая корсиканская кровь.

В феврале 1815 г. с небольшим отрядом он по­кинул остров Эльба и 1 марта высадился во Фран­ции.

Народ встречал своего кумира ликованием. Поч­ти все войска, высланные остановить свергнутого императора, перешли на его сторону. Уже первая встреча с солдатами короля показала, кому в дей­ствительности принадлежит армия. Наполеон безо­ружный подошёл к сомкнутым рядам. «Солдаты, вы меня узнаёте? Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!» Солдаты, расстроив ряды, бросились к Наполеону. Они плакали от восторга, падали на колени, целовали его руки. Никто никог­да не имел над ними такой власти Наполеон мог быть циничным, грубым, неблагодарным, высоко­мерным, бестактным со своими приближёнными, он пожертвовал своей славе несколько сот тысяч жизней, уничтожил независимость половины стран Европы, но для солдат всегда оставался их «малень­ким капралом», которого они любили с грубоватой и наивной нежностью.

Наполеон в течение 20 дней покорил Францию без единого выстрела. Интересны заголовки парижских газет тех дней, меняющиеся в за­висимости от продвижения императора к столице: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан» — «Людоед идёт к Грассу» — «Узурпатор вошёл в Гренобль» — «Бонапарт занял Лион» — «Наполеон приближается к Фон­тенбло» — «Его императорское величество ожида­ется сегодня в своём верном Париже». 20 марта 1815 г. Наполеон, окружённый свитой, въехал в столицу. Такого триумфа он ещё не знал. Даже са­мые громкие его победы не встречали с таким буй­ным ликованием, как возвращение в Париж. Нача­лись знаменитые «Сто дней» правления импера­тора.

Венский конгресс, ещё не успевший договорить­ся о разделе Европы, был потрясён быстротой и лёг­костью, с какими его злейший враг опять утвер­дился в Париже. Наполеона объявили врагом че­ловечества. Против Франции опять ополчилась вся Европа. Англия, Австрия, Пруссия, Швеция, Рос­сия бросили свои войска на мятежную страну. И снова Наполеон должен был сражаться. 18 июня 1815 г. состоялась битва при Ватерлоо в Бельгии, которую французская армия проиграла. Впрочем, даже если бы Наполеон и выиграл, это мало бы что изменило.

Единственным и последним шансом императора было возвращение к революционным принципам, но этого-то он не мог и не хотел сделать. «Я не хочу быть королём Жакерии», — заявил он, хотя прек­расно понимал, что его «средства были слишком не в уровне с опасностью». Поэтому Наполеон отка­зался от сопротивления.

Вторично ему уже не оставили титула императо­ра и предпочли отправить подальше от Европы, на остров Святой Елены под надзор англичан.

Шесть долгих лет томился «пленник Европы» на маленьком острове в Тихом океане, страдая от мелочных придирок губернатора Гудсона Лоу, отягощённый воспоминаниями о своём былом вели­чии. Он писал мемуары, пытаясь проанализировать свой жизненный путь и причины падения.

5 мая 1821 г. Наполеон Бонапарт скончался, за­вещав своему сыну помнить главный девиз: «Всё для французского народа». Последними его слова­ми были: «Франция... Армия... Авангард...»

Наполеон остался национальным героем Фран­ции. Он ушёл позже своей эпохи, однако притя­гательная сила его судьбы ещё долго будет будо­ражить умы, потому что «она есть не что иное, как символ человеческой жизни с её молодостью, уст­ремлением в будущее...» (Юрий Олеша).

В 1840 г. прах Наполеона был перевезён с ост­рова Святой Елены и под ликующие крики фран­цузов, встречавших возвращение императора, по­хоронен в Доме Инвалидов в Париже.

МАРШАЛЫ НАПОЛЕОНА

18 мая 1804 г. сенатским указом управление республикой было передано императору Наполеону I. Тогда же им были назначены высшие государственные и военные чины. В армии вводилось высшее звание, которое отменила рево­люция, свергнув власть короля, — маршал Фран­ции. Этот чин получили 18 наиболее достойных полководцев французской армии.

В 90-е гг. XVIII в., когда Франция вела беспре­рывные революционные войны, на первый план быстро выдвигались молодые и талантливые вое­начальники. За 3—4 года они достигали вершин славы, пройдя путь от сержанта до дивизионного генерала и становясь командующими армиями. Именно им республика была обязана многими слав­ными победами. Правда, молодые генералы недолго оставались на своих высоких постах. Военное сча­стье капризно. Ещё более капризными оказались сменявшие друг друга правительства. После малей­шей неудачи способные полководцы клали свои го­ловы под нож гильотины. Ещё немного — и лишил­ся бы жизни один из талантливейших генералов Лазар Гош, получивший это звание в 25 лет.

Политическая нестабильность — не единствен­ное, что угрожало молодым военным. Преждевре­менная гибель на поле боя от шальной пули, смерть от рук фанатиков или сверхчеловеческое напряже­ние сил вырывали лучших из их рядов. Так погибли Марсо (1796 г.), Жубер (1799 г.), Десекс (1800 г.), Клебер (1800 г.) и тот же Гош (1797 г.). Все они могли бы с успехом соперничать с Бонапартом в славе, если бы судьба не распорядилась иначе.

Но и среди тех, кто перешёл на его сторону после переворота 18 брюмера, оказались знаменитые вое­начальники, имена которых Франция узнала задол­го до Наполеона. Именно они в первую очередь ста­ли маршалами: грубоватые и простодушные Лефевр и Журдан, отличившиеся ещё в 1792 г., хитрый, жадный и фантастически талантливый Массена, показавший себя достойным соперником Суворова, вечно интригующий гигант Ожеро, вызывавший тайные опасения Директории, седой Келлерман, первым принёсший победу Французской республи­ке при Вальми в 1792 г., и др.

Не забыл Наполеон и своих генералов, которые прошли с ним через огонь Итальянской кампании и побывали в Египте. «Когорта Бонапарта», подоб­ранная и воспитанная самим императором, блис­тала своими талантами ничуть не меньше, чем се­дые герои нации. Бертье, Мюрат, Даву, Ланн с пол­ным правом получили звание маршалов Франции.

С начала консульства и уж тем более с начала империи Франция вела беспрерывные войны. Поч­ти всю историю наполеоновских походов можно было проследить по титулам маршалов: Ланн — гер­цог Монтебелло, Массена — князь Эсслингский, Бертье — князь Ваграмский, Даву — герцог Ауэрштедтский.

"Фельдмаршал Журдан после взятия Вены". Музей в Версале.

Наполеон высоко ценил таланты своих воена­чальников. Доходы их росли год от года, все мар­шалы стали владетельными герцогами. Но и цена, которую приходилось платить за почёт и милости, сыпавшиеся как из рога изобилия, была очень вы­сокой — жизнь. Своей кровью расплачивались они за привилегированное положение. Не говоря о ра-

534

нах, которых у всех маршалов было предостаточно, война вырывала из их рядов лучших. В 1809 г. по­гиб Лассаль, который должен был стать маршалом со дня на день. В том же году был убит Ланн, смерть которого оказалась невосполнимой потерей для ар­мии.

Почти все высшие чины в армии Наполеона не получили специального военного образования. Их знания и навыки пополняла сама жизнь. Пёстрый социальный состав ге­нералитета, где аристократы соседст­вовали с простолюдинами, давал им­ператору основание утверждать, что в каждом солдатском ранце лежит мар­шальский жезл.

Генералы и маршалы Франции, воз­вращаясь в Париж после долгой разлу­ки с ним, давали выход своей кипучей энергии. Постоянные скандалы, о ко­торых подробно сообщал «Монитор» в разделе светской хроники, разгромы ресторанов, дуэли, фантастические проигрыши, скачки, карты — вот да­леко не полное описание «особенно­стей» досуга большинства высших ар­мейских чинов. Отдыхом это можно было назвать с трудом. Но люди, ко­торые проводили дома лишь недели и привыкли любому закону противопоставлять гру­бую силу, не считались с приличиями. Они ворва­лись в высший свет, словно ураган, и устанавли­вали собственные правила поведения. Огромные деньги, которые они оплачивали своей кровью, ка­зались им смехотворными. Форменный грабёж, ко­торый учинили в Испании Массена и Сульт, поражал своими размерами. Всё становилось его объектом: церкви, богатые дома, королевские дворцы. Старый контрабандист Массена не ос­тановился и перед нарушением прово­димой Наполеоном политики Конти­нентальной блокады, получив с этого доход более 6 млн. франков.

Наполеон удивительно умел угады­вать людей с выдающимися способно­стями. Ни одного его маршала нельзя назвать бездарью, получившей чин благодаря происхождению или родст­ву, как это было во всех других госу­дарствах. Не удивительно, что армия Франции побеждала. К своим военным Наполеон предъявлял исключитель­ные требования: точное выполнение поставленной задачи, умение прояв­лять инициативу и работать на износ. Не многие выдерживали такое напряжение. Пер­вым «сломался» Массена — один из наиболее ак­тивных и талантливых маршалов. Длительные по­ходы, постоянные лишения подорвали здоровье этого немолодого уже полководца.

Маршалов связывало скорее военное братство, чем дружба (взаимная нелюбовь не была редкостью). Своеобразная кастовость выс­ших военных чинов заставляла их дер­жаться вместе и особняком от осталь­ных государственных деятелей. Любые нападки или несправедливость по отношению к кому-либо из них вызывали бурю протеста, с чем император не мог не считаться. Но такое единство проявлялось только по отношению к властям. Соперничество из-за славы делало их порой непримири­мыми врагами. В одной из операций, в которой участвовали Мюрат и Ланн, Наполеон похвалил лишь одного, пос­тавив победу в заслугу ему. С тех пор гасконцы почти перестали разговари­вать друг с другом. Массена, своим ог­ромным талантом вызывавший непри­крытую зависть, чуть не пал жертвой клеветы, которую возвели на него Сюше и Сульт.

Неудачная кампания 1812 г., когда французская армия практически пере­стала существовать, а лучшие воена­чальники были деморализованы, ска­залась и на боевых действиях 1813 г. Осыпанные ласками и милостями им­ператора, давно получившие всё, о чём только можно мечтать в военной карь­ере, — славу, деньги, титулы, — мар­шалы утратили боевой задор. То, что было хорошо в молодости, когда вся жизнь впереди, оказалось тягостным и ненужным к 40 годам. Усталые и оз­лобленные, утомлённые частыми капризами во­шедшего в роль повелителя мира постаревшего им­ператора, они все после отречения Наполеона пе­решли на службу к королю Людови­ку XVIII. Да и отречься Наполеона то­же заставили они, отказавшись (мо­жет быть, в первый раз в жизни!) уми­рать за своего императора.

При королевской власти все марша­лы сохранили свои чины и звания. Ка­залось, ничто не нарушит спокойной жизни, к которой они так стремились. И вдруг в 1815 г. Наполеон высадился во Франции. Против него были броше­ны войска, которыми командовали его соратники, — те, кто был обязан ему очень многим. Большинство из них ос­тавались в душе бонапартистами и слишком хорошо помнили своё рево­люционное прошлое, чтобы выступать на стороне короля против вернувшего­ся Наполеона. Уже почувствовавшие высокомерие и презрение роялистов, Ней, Мюрат, Даву, Сульт, Брюн и мно­гие другие перешли на его сторону, забывая и про­щая своему императору былые обиды. Казалось, молодость возвращается. Но Бонапарт был уже не тот, да и ряды его «кузенов», как он называл мар­шалов, изрядно поредели. Не вернулся Массена, по­считав себя слишком старым для новой авантюры; Мармон, получивший звание маршала лишь в

Ожеро.

Массена.

535

1809 г. и только благодаря личному расположению Наполеона, не рискнул оставить своих новых хозяев, предав старого друга. Да разве только они!

Время Наполеона уходило. С ним уходили войны и слава. После поражения Бонапарта под Ватерлоо тех, кто перешёл на его сторону, постигла печаль­ная участь. Часть из них погибли: Ней и Мюрат расстреляны, Брюн растерзан в Авиньоне озверев­шими роялистами. Остальных выкинули в отстав­ку. Да и из оставшихся верными королю мало кто отличился впоследствии. Служба у Наполеона, ко­торая вытягивала все силы, многочисленные раны и незнатное происхождение оставляли их за бортом новой жизни. Героическое время кончилось.

И всё-таки маршалы Франции оказали сущест­венное влияние на европейскую историю начала XIX в. Лучшие, храбрейшие, талантливейшие пол­ководцы, они сделали всё, чтобы слава Франции и Наполеона засияла в полную мощь.

Иоахим Мюрат (1771—1815) — один из наиболее ярких полководцев Наполеона. Бесшабашно сме­лый, великодушный, добрый, он был «храбрейшим из королей и королём храбрецов», как называл его Бонапарт. Его безумные наряды вызывали шок у парижского общества. Говорят, что в самые опас­ные сражения он шёл одетым особенно броско. Бес­сменный командир конницы во французской ар­мии, он был лучшим кавалеристом Европы.

"Мюрат".

Литография Г. Греведона по оригиналу Ф. Жерара.

1826 г.

Выросший в маленьком гасконском городке Лабастид-Фортюньер, где с трёх лет сажают на ло­шадь, Мюрат рано начал самостоятельную жизнь. Прослужив некоторое время в королевской гвардии и изведав мордобой и хамство офицеров-аристокра­тов, Мюрат вернулся домой. Однако избранная для него отцом-трактирщиком карьера священника ма­ло устраивала резвого молодого человека. Краси­вый, пылкий, увлекающийся, он в 1791 г., бросив учение, пошёл добровольцем в революционную ар­мию. Мюрат достаточно быстро получил офицер­ский чин, но продвинуться дальше оказалось труд­нее.

Счастливая звезда Мюрата взошла на небоскло­не Парижа в вандемьере 1795 г. Бонапарт, который должен был подавить мятеж роялистов, оказался в весьма трудном положении. Ему срочно понадоби­лась артиллерия в центре Парижа. Пушки, сметая всё на своём пути, доставил капитан Мюрат.

Именно с этого момента началась настоящая карьера этого человека. Он стал адъютантом Бона­парта. А потом была Италия, где он никак не мог избавиться от почётной и утомительной обязанно­сти мальчика на побегушках. Его товарищи по должности уже давно стали генералами, а Мюрат продолжал тянуть лямку полковника, несмотря на то, что ему приходилось бывать в самых опасных местах, водить полки в атаку, заменять в бою по­гибших генералов. В Египте Мюрат наконец-то по­лучил право самостоятельного командования и чин дивизионного генерала. Ах, как лихо водил он в атаку своих кавалеристов в знаменитой битве у пи­рамид в 1798 году! 40 веков с изумлением взирали на отчаянный поединок, который свёл лицом к ли­цу двух генералов — французского Мюрата и еги­петского Мурат-бея. Победил Мюрат, и полученная в качестве трофея сабля Мурат-бея стала предметом его особой гордости.

По возвращении в Париж Мюрат не остался в стороне от политической жизни. И вовсе не потому, что стремился к карьере политика, а потому, что Бонапарт решил сам управлять Францией. Мюрат был посвящён во многие тайны готовящейся опе­рации. День 19 брюмера 1799 г. был самым решаю­щим для переворота. Совет пятисот и совет старей­шин — законодательные органы Франции — долж­ны были провозгласить генерала Бонапарта консу­лом. Но что-то не получилось. То ли генерал не проявил должной решительности, то ли у депутатов проснулись последние остатки гордости. С криками «Вне закона!» они вытолкали генерала с заседания. Казалось, всё потеряно. Но не растерявшийся Мю­рат сумел спасти положение, махнув рукой на пар­ламентские методы. От звуков его мощного голоса, отдавшего приказ солдатам: «Вышвырните-ка мне всю эту публику вон!», депутаты в ужасе бросились спасаться к окнам. Бонапарт стал консулом, а Мю­рат — военным губернатором Парижа (1800 г.).

Неизменный начальник кавалерийского корпу­са, Мюрат, произведённый в маршалы в 1804 г., теперь сумел проявить свой военный талант в пол­ной мере. Гасконская хитрость и актёрские способ­ности не раз помогали ему выкрутиться из слож­нейших положений. В 1805 г. он, Ланн и Бессьер, тоже гасконцы, сумели на Аспернском мосту об­вести вокруг пальца австрийское командование и практически втроём захватили переправу. А свои­ми блестящими атаками в Аустерлицкой битве эта троица «заставила плакать петербургских дам», почти полностью уничтожив самые привилегиро­ванные войска — русских кавалергардов.

536

С 1806 г. Мюрат стал великим герцогом Бергским, Клевским и Жуайезским. Не стоит думать, что он получил огромные владения. Это были ми­зерные германские княжества, присоединённые к Франции. В 1808 г., в начале войны в Испании, Мюрат жестоко подавил Мадридское восстание. Эта война была резнёй с обеих сторон. Испанцы, отстаи­вая свою независимость, вырезали всех, кто гово­рил по-французски, а французы, в свою очередь, не щадили целые деревни. В основных боевых дейст­виях Мюрат поучаствовать не успел. Это имело две причины. Во-первых, давали себя знать старые ра­ны, которые чуть не свели Мюрата в могилу в Мад­риде. И, во-вторых, в связи с вступлением Жозефа Бонапарта, Неаполитанского короля, на испанский престол, королевское место в Италии осталось ва­кантным. Маршал благодаря своему браку был род­ственником Наполеона и человеком, которому тот очень доверял. Поэтому Мюрат и стал королём Неа­поля. Маршал радовался, как ребёнок. Его тщесла­вие было настолько забавным, что делало его все­общим любимцем. Правда, его радость по случаю коронации омрачалась некоторыми деталями. Во-первых, Мюрат давно находился в плохих отноше­ниях со своей женой, сестрой Наполеона, которая, надо признаться, была скверной женщиной. Во-вто­рых, он в душе мечтал получить польскую корону. В 1806 г., будучи в Польше, маршал настолько был очарован страной и шляхетством, замашки кото­рого во многом отвечали складу его характера, что не мог равнодушно смотреть на пустующий поль­ский престол.

В Неаполе Мюрат показал себя хорошим поли­тиком и королём. Конечно, настолько, насколько это позволяли неусыпное око и тяжёлая рука На­полеона. Мюрату удалось унять волнения, сотря­савшие королевство Обеих Сицилий. Всегда оста­ваясь в душе молодым, даже мальчишкой, он легко нашёл путь к сердцам молодых неаполитанцев. Но стремление короля к объединению Италии постоян­но наталкивалось на железную волю Наполеона, и Иоахим Мюрат вынужден был уступить.

В поход против России в 1812 г. Мюрат соби­рался с большой неохотой. Несмотря на свою ки­пучую энергию, он тоже устал от 20 лет беспре­рывных войн. Да и сердцем чувствовал, что поход не будет удачным. Под Смоленском он на коленях умолял Наполеона не идти дальше. Но всё было напрасно, Наполеон не внял советам своего марша­ла.

Бесшабашное удальство Мюрата, его лихие ка­валерийские атаки и характерная внешность на­столько полюбились русским казакам, что они даже уговорились не стрелять в маршала, а попытаться взять его в плен, что вызвало немало веселья во французском лагере и льстило самолюбию Мюрата.

Единственной крупной неудачей маршала был поход под Тарутино, когда он упустил армию Ку­тузова. К тому времени дружеские отношения с На­полеоном уже уступили место официальным, и оз­веревший император так орал на провинившегося Мюрата, что довёл его до истерики. С этого момента

Мюрат «сломался». Казалось, ничто не может вернуть тех прежних лет, когда он, сломя голову, кидался в бешеный водоворот атаки по первому приказу Бонапарта. Уезжая во Францию, Наполеон оставил армию на Неаполитанского короля. Армию! Замёрзших, по­луголодных, деморализованных людей, а не побе­доносное войско. Доведя остатки ещё способных к дисциплине полков до границы, Мюрат, бросив всё, уехал в Неаполь.

После Лейпцига (1813 г.) стало очевидно, что Наполеон проиграл всё. И Мюрат, чтобы сохранить неаполитанскую корону, вступил в переговоры с со­юзниками. Одним из непременных условий, выдви­гаемых ими, было помочь покончить с Наполеоном. И король, вспомнив былые обиды, выставил неапо­литанские войска против корпуса Евгения Богарне. Боевые действия так и не начались, но факт остаёт­ся фактом — Мюрат больше не служил Наполеону.

Несмотря на все старания Мюрата, Венский кон­гресс, вырабатывающий условия мирного договора, естественно, не собирался оставлять корону сыну трактирщика. Поэтому в 1815 г., когда Наполеон высадился во Франции, Мюрат откликнулся на его просьбу и двинул свои войска на австрийскую ар­мию. Без сомнения, им руководило не только же­лание остаться королём. Он был слишком велико­душен, чтобы долго помнить старые обиды, и не мог не поддержать своего старого друга и императора.

К сожалению, силы оказались неравными, и не­большая неаполитанская армия была разбита пре­восходящими силами противника. Ах, если бы у Мюрата были его французские кавалеристы!

Бежав в Гасконь, а затем на Корсику, Мюрат не оставлял мысли вернуть себе неаполитанскую ко­рону. В сентябре 1815 г. он получил письмо от кар­динала Боргезе, который сообщал, что народ с ра­достью встретит его возвращение. Это была чудо­вищная ложь! Утомлённые итальянцы не в силах были продолжать сопротивление. Но Мюрат, всегда полный оптимизма, хитрый, но по-детски наивный, поверил. 13 октября он высадился с небольшим от­рядом в Калабрии, на юге Аппенинского полуост­рова. Его уже ждали. Но не восторженные толпы итальянцев, а австрийские солдаты. Бывший ко­роль был арестован. Всего два часа понадобилось собравшемуся для соблюдения формальностей авст­рийскому военно-полевому суду, чтобы вынести приговор. И Мюрат в последний раз доказал своё мужество, потребовав взвод неаполитанских стрел­ков. Он сам командовал своим расстрелом.

Гасконца не забыли. Его родной город был впо­следствии переименован в Лабастид-Мюра, а в Неа­поле маршалу поставили памятник как одному из самых популярных королей.

Среди маршалов Наполеона были ещё два гас­конца, по характеру во многом походившие на Мю­рата. Но им не хватало его размаха, его авантюриз­ма, великодушия и задора. Это Жан-Батист Бессьер (1768—1813) и Жан Ланн (1769—1809) — два чело-

537

Ланн.

Ж.-Б. Бернадотт.

Раскрашенная гравюра Л. Ш. Риэта

по оригиналу И. Л. Креуля.

века, трагическая гибель которых потрясла фран­цузскую армию.

Бессьер был другом Мюрата. Они вместе сража­лись в Пиренейской армии в 1792 г., вместе участ­вовали в походах Наполеона. Бессьер был челове­ком менее открытым, чем Мюрат, суше его, но столь же дружелюбным, несмотря на своё зануд­ство. Его мужество было по достоинству оценено Наполеоном. Он доверил маршалу святая святых — императорскую гвардию.

Ланн, которого называли Роландом француз­ской армии, отличался блестящими дарованиями. Сын конюха, добровольцем поступивший в 1792 г. в революционную армию, благодаря личному му­жеству достаточно быстро получил офицерский чин. Но в 1795 г. правительство уволило его в от­ставку за отсутствие военного образования. В 1796 г. он стал волонтёром Итальянской армии На­полеона. Способности и исключительная храбрость, опыт ведения военных действий быстро обратили на него внимание умеющего угадывать таланты Бо­напарта. И уже спустя год «за отличие в боях» Ланн был произведён в бригадные генералы. Как и Мю­рат, он был посвящён в тайны переворота 18 брюме­ра и сумел активно поддержать Бонапарта, за что и был назначен командиром консульской гвардии.

Ланн и Бессьер довольно часто вступали в конф­ликты с консулом и императором. Их отличали иск­лючительное упрямство, умение говорить правду в глаза новому повелителю Франции и республикан­ские взгляды. Ланн, не пожелавший принять навя­зываемый Наполеоном образ «солидного человека», жестоко поплатился за свою строптивость. Импе­ратор, который раздаривал состояния направо и на­лево, буквально разорил маршала, рассчитывая, что тот наконец-то смирится и образумится. Нап­расный труд! Старый республиканец лишь бранил­ся и ругал Наполеона на чём свет стоит, но не уни­зился до просьб. Даже получение титула герцога Монтебелло не смягчило нрав маршала. Бессьера Наполеон, бесцеремонно распоряжающийся судьба­ми своих людей, так и не смог заставить подобрать себе жену, которая устраивала бы императора. Однако Бонапарт вынужден был терпеть этих исклю­чительно талантливых людей, один из которых (Ланн) мог сравниться даже с ним своими дарова­ниями.

Но война есть война. И первой её жертвой среди маршалов в 1804 г. стал Ланн, всегда ходивший впереди своего корпуса в атаку. Ядро австрийской пушки под Эсслингом (1809 г.) положило конец во­енной карьере и жизни маршала. Смертельно ра­ненный, он мучился ещё 7 дней. Наполеон не от­ходил от умирающего и вынужден был выслуши­вать брань и упрёки в свой адрес, которыми его осыпал Ланн.

Бессьер участвовал в русской кампании 1812 г. и сумел вывести остатки гвардии из негостеприим­ной страны. Герцог Истрийский неотлучно нахо­дился рядом с Наполеоном во всех сражениях. Он и дальше бы продолжал поддерживать императора, если бы не трагическая гибель. В бою в мае 1813 г. ударом ядра в грудь Бессьер был убит на глазах у готовых к атаке гвардейцев.

Был среди маршалов Наполеона и ещё один гас­конец, от которого он натерпелся бед. Жан-Батист Бернадотт (1763—1844) начал и успешно продол­жал свою карьеру до 1800 г. без всякого участия Бонапарта. Достаточно быстро дослужившись до ге­неральского чина, Бернадотт впервые встретился с Наполеоном в Италии, когда его корпус был на­правлен на подкрепление итальянской армии (1797 г.). Дружеских отношений между двумя ге­нералами не возникло. Оба уверенные в себе, сло-

538

жившиеся полководцы, наделённые славой и по­честями, они уже тогда с трудом находили общий язык. Поэтому Бернадотт не вошёл в «когорту Бо­напарта» и не отправился с ним в Египет, а остался во Франции заниматься государственными делами. Оставив поля сражений, он некоторое время был военным министром в правительстве Директории. Неуживчивый характер и неуёмное честолюбие не позволили Бернадотту надолго задержаться на этом ответственном посту.

С приходом к власти Бонапарта взаимная нелю­бовь вспыхнула с новой силой. В 1802—1804 гг. ярый республиканец Бернадотт даже участвовал в заговоре военных с целью свержения первого кон­сула. Однако благодаря своей популярности в Се­верной армии он не понёс наказания и в 1804 г. был произведён в маршалы.

В 1806 г., воюя в Голландии, Бернадотт удиви­тельно мягко обошёлся с пленными шведами: он их отпустил. Это создало ему большую популярность в Швеции и вызвало новый скандал с императором. Чем дальше, тем хуже. И в 1810 г. Бернадотт был вынужден уйти в отставку. Наполеон невысоко оце­нивал полководческие способности своего маршала. Зато его великодушие сумели оценить шведы, ко­торые предложили ему стать преемником швед­ского короля. Бернадотт быстро уехал из недруже­любной Франции, тем более что на шведский пре­стол его толкал Наполеон, уверенный, что новый правитель не будет выступать против своей родины. Время показало, насколько он ошибался.

Бернадотт очень быстро забыл, что он француз, и начал доказывать всему миру, прежде всего Шве­ции и Наполеону, что он настоящий швед — душой и сердцем. Благодаря его блестящей дипломатиче­ской политике стране удалось сохранить нейтрали­тет в 1812 г., а затем в 1813 г. присоединиться к армии союзников, громивших Наполеона.

Бернадотт стал основателем новой династии шведских королей, которая правит и сегодня.

Среди маршалов Наполеона, вышедших из прос­того народа, было много выдающихся полководцев. Но наибольшей славой и любовью в армии по праву пользовался маршал Мишель Ней (1769—1815). Военачальники Наполеона отличались храбростью. И всё-таки Нея называли храбрейшим из храбрых. Со шпагой в руке, в чёрном с золотом маршальском мундире, он всегда был впереди своего корпуса. Не единожды собственным примером останавливая бе­гущих, Ней в одиночку бросался в атаку, увлекая за собой солдат. Пылкий, добрый, он пользовался заслуженным почётом и уважением в военной сре­де. Пожалуй, это был единственный маршал, ко­торый не имел врагов и против которого не строили козни соперники. И это несмотря на то, что он дос­таточно скупо делился славой, предпочитая «тя­нуть одеяло на себя».

Ней начал службу в 1788 г. в королевской ка­валерии. В революционной армии он быстро достиг командных высот, став в 1796 г, бригадным гене­ралом. Он служил на Севере Франции, поэтому не разделил славы Итальянского похода. Но Директория высоко оценила его заслуги, и в 1799 г. он получил чин дивизионного генерала.

Несмотря на то, что Ней не принадлежал к «ко­горте Бонапарта», он сразу стал своим в окружении первого консула, и честностью, преданностью и тактичностью сумел завоевать расположение Напо­леона. Ему император поручал самые опасные пред­приятия. Надо отдать должное маршалу — он с че­стью справлялся с любой трудной задачей. Его единственным недостатком, как впрочем, и Мюрата, было нежелание работать в штабных условиях. Они предпочитали импровизировать на месте, в сражении. Не было больших врагов штабных карт и больших молчунов на военном совете, чем Ней и Мюрат.

"М. Ней".

Гравюра Г. Паркера по оригиналу Ф. Жерара. 1833 г.

В битве при Бородино 26 августа 1812 г. именно Нею достался наиболее трудный участок — Багратионовы флеши. Именно Нею и его солдатам ад­ресовались похвалы русского генерала: «Браво! Как красиво идут!» И именно потому, что в Бородин­ском сражении корпус Нея оказался стержнем ос­новных действий французской армии, герцог Эльхингенский получил от императора титул князя Московского.

Зная мужество Нея, Наполеон доверил ему при отступлении из России командовать арьергардом, надеясь на то, что маршал справится с этой задачей. Действительно, в сражении под Красным 2 ноября 1812 г. Ней сумел под бешеным огнём русской артиллерии увести свой корпус. На предложение рус­ских сдаться маршал ответил: «Вы когда-нибудь слыхали, чтобы императорские маршалы сдавались в плен?» В лютый мороз, под постоянным обстре­лом, редея с каждым днём, корпус Нея выходил из заснеженной страны. В небольшом немецком город­ке в офицерский ресторан вошёл голодный, обор­ванный, небритый человек: «Вы не узнали меня, господа? Я — арьергард Великой Армии, маршал Ней».

539

В 1814 г. именно Ней, в преданности которого Наполеон никогда не сомне­вался, от имени маршалов Франции по­требовал от Наполеона отречься от престола. И да­же страстная речь Бонапарта, пытавшегося напом­нить Нею о былой славе и призвавшего продолжить войну, не заставила маршала пуститься в эту аван­тюру.

В 1815 г., когда Наполеон начал свой поход на Париж, взоры короля и его окружения обратились к единственному, кто мог бы остановить Бонапарта, — маршалу Нею. Он дал себя уговорить и даже пообещал привезти Наполеона в железной клетке. Но, едва завидев Наполеона, солдаты категориче­ски потребовали от Нея присоединиться к армии императора. Маршалу ничего не оставалось, как ус­тупить. И в тот же день он приступил к исполнению своих обязанностей уже в армии Бонапарта.

Мужественное поведение Нея в сражении при Ватерлоо, его необычайная популярность в армии и незнатное происхождение послужили причинами суда над маршалом. Суд пэров перевесом всего в один голос вынес смертный приговор. Единствен­ным, кто отказался судить старого боевого друга, был маршал Монсей, вынужденный после этого уйти в отставку.

Ней предпочёл сам отдать солдатам приказ «Огонь!». Но они, вынужденные расстреливать сво­его любимого командира, только ранили его. Обли­ваясь кровью, Ней просил дать ему пистолет, чтобы избавиться от мучений. Но никто не посмел этого сделать. У стены Люксембургского сада оборвалась жизнь одного из талантливейших полководцев На­полеона.

Луи-Никола Даву (1770—1823) и Луи-Алек­сандр Бертье (1753—1815) в отличие от большин­ства генералов Наполеона были аристократами. Да­ву принадлежал к мелкопоместному бургундскому дворянству. Он получил военное образование, окон­чив Парижскую военную школу в 1788 г. В 1794— 1795 гг. Даву служил в Рейнской армии. В 1793 г. молодой лейтенант, хладнокровно наведя пистолет, заставил замолчать генерала Дюмурье, пытавшего­ся склонить к измене революционную армию. За мужество и удачные боевые операции Даву был про­изведён в чин бригадного генерала. Египетская эк­спедиция Бонапарта заинтересовала Даву, и он при­нял предложение отправиться в жаркие пески. Не­смотря на свой угрюмый характер и склонность к педантизму, молодой генерал достаточно быстро оказался во втором кругу «когорты Бонапарта».

С 1804 г., став маршалом, Даву был непремен­ным спутником Наполеона во всех его кампаниях. Благодаря военному образованию и будучи прекра­сным стратегом, он оказался для Наполеона исклю­чительно полезным человеком. Если большинство его командующих предпочитали разбираться с про­тивником на месте, блестяще владея тактикой боя, то Даву мог сутками методично разрабатывать пла­ны предстоящей кампании, что, впрочем, не меша­ло ему на поле боя блистать мужеством и талантом.

Особенно ярко способности Даву проявились в

"Л.-Н. Даву".

Литография Ш. Билона.

1-я половина XIX в.

кампании 1806 г., когда под Ауэрштедтом он с ус­пехом выполнил свою задачу и наголову разбил вто­рую прусскую армию, довершив разгром Пруссии.

По возвращении Наполеона с острова Эльба в 1815 г. Даву, не раздумывая, присоединился к им­ператору и возглавил военное министерство. Учи­тывая его дворянское происхождение, королевское правительство не уготовило для него судьбы мар­шала Нея, а отправило в отставку. Надо отдать должное Даву: он не стремился восстановиться в армии и служить королю.

Бертье был бессменным начальником штаба Бо­напарта с 1796 по 1801 г. и с 1807 по 1814 г. Именно Бертье организовывал, набирал, обучал и формиро­вал штаб. Его офицеры и адъютанты, молодые дво­ряне, носили прозвище «попугаев» за молодость и склонность к фанфаронству. Однако именно штаб Бертье давал армии прекрасные кадры и военную организацию. Работа Бертье заложила основу той системе штабов, которую приняли почти все евро­пейские армии и которая, конечно, с большими из­менениями, дошла до наших дней.

Бертье был старше Бонапарта. Он начал свою военную карьеру ещё будучи совсем молодым, ког­да идеи Руссо только начали завоёвывать мир. В 1775 г. он, как и Лафайет, отправился сражаться за независимость Америки, вдохновлённый идеей свободы. Поэтому неудивительно, что с началом ре­волюции во Франции Бертье оказался в рядах ре­волюционной армии. В Париже в 1795 г. он встре­тился с Бонапартом, и с тех пор судьба не разлучала их почти до конца. Бертье был более штабист и канцелярист, нежели полководец. Но в кампании 1809 г. под Ваграмом он сумел заменить Наполеона, проведя его план разгрома австрийской армии с за­видной педантичностью.

540

Сухарь, бумажный человек, но абсолютно безот­казный и наивный, влюблённый в Наполеона, Бертье взваливал на себя гигантскую работу. В отличие от других министров императора, сменявшихся че­рез 2—3 года, он сумел выдерживать неимоверное напряжение почти 20 лет. Наполеон был очень щедр к беспрекословно подчиняющемуся и испол­нительному маршалу, даруя ему миллионные до­ходы и очень высокие титулы. Личной жизнью Бертье, как, впрочем, и многих своих военачальников, император распоряжался по своему произволу. По­этому Бертье оказался одним из самых несчастных людей в семейной жизни. Но его преданность Наполеону от этого не страдала. В 1815 г., когда стала очевидной неизбежность поражения Бонапарта, Бертье, побоявшийся присоединиться к его армии, но не желавший видеть падение своего кумира, предпочёл покончить с собой.

Бертье,

ШАРЛЬ-МОРИС ТАЛЕЙРАН

Талейран.

Это человек подлый, жадный, низкий инт­риган, ему нужны грязь и нужны деньги. За деньги он бы продал свою душу, — и он при этом был бы прав, ибо променял бы на­возную кучу на золото», — так отзывался о Талейране Оноре Мирабо, который, как известно, сам был далёк от нравственного совершенства. Собственно, подобная оценка сопровождала князя всю жизнь. Только под старость он узнал что-то вроде признательности потомков, которая, впрочем, его мало интересовала.

С именем князя Шарля-Мориса Талейрана-Перигора (1753—1838) связана целая эпоха. И даже не одна. Королевская власть, Революция, Империя Наполеона, Реставрация, Июльская революция. И всегда, кроме, может быть, самого начала, Талейран умудрялся быть на первых ролях. Часто он хо­дил по краю пропасти, вполне сознательно подстав­ляя свою голову под удар, но побеждал он, а не Наполеон, Людовик, Баррас и Дантон. Они прихо­дили и уходили, сделав своё дело, а Талейран оста­вался. Потому что он всегда умел видеть победителя и под маской величия и незыблемости угадывал по­беждённого.

Таким и остался он в глазах потомков: непре­взойдённым мастером дипломатии, интриг и взя­ток. Гордый, надменный, насмешливый аристок­рат, изящно скрывающий свою хромоту, циник до мозга костей и «отец лжи», никогда не упускающий своей выгоды, символ коварства, предательства и беспринципности.

Шарль-Морис Талейран происходил из старой аристократической семьи, представители которой служили ещё Каролингам в X в. Полученное в дет­стве увечье не позволило ему сделать военную карь­еру, которая бы могла поправить финансовые дела обедневшего аристократа. Родители, которых он мало интересовал, направили сына по духовной сте­зе. Как же Талейран ненавидел эту проклятую ря­су, которая путалась под ногами и мешала светским развлечениям! Даже пример кардинала Ришелье не

541

мог подвигнуть молодого аббата на доб­ровольное примирение со своим поло­жением. Стремясь к государственной карьере, Талейран в отличие от многих дворян пре­красно понимал, что век Ришелье окончился и поздно брать пример с этого великого деятеля ис­тории. Единственное, что могло утешить князя, так это посох епископа Оттенского, который принёс ему помимо своей антикварной стоимости некоторые доходы.

Лиловая ряса не особенно мешала епископу раз­влекаться. Однако за светской чехардой и картами, до которых князь был большой охотник, он чутко угадывал грядущие перемены. Назревала буря, и нельзя сказать, что это огорчало Талейрана. Епис­коп Оттенский, при всём своём равнодушии к идеям свободы, считал необходимыми некоторые измене­ния государственного строя и прекрасно видел вет­хость старой монархии.

Созыв Генеральных Штатов подхлестнул често­любие Талейрана, который решил не упустить шанс и приобщиться к власти. Епископ Оттенский стал делегатом от второго сословия. Он быстро сообра­зил, что нерешительностью и неумными действия­ми Бурбоны губят себя. Поэтому, придерживаясь умеренных позиций, он очень скоро оставил ориен­тацию на короля, предпочтя правительство фейянов и жирондистов. Не будучи хорошим оратором, князь Талейран тем не менее сумел обратить на себя внимание теперь уже Учредительного собрания, предложив передать государству церковные земли. Благодарности депутатов не было предела. Вся бес­путная жизнь епископа отошла на второй план, ког­да он, как верный последователь нищих пророков, призвал церковь добровольно, без выкупа отказать­ся от ненужной ей собственности. Этот поступок был в глазах граждан тем более героическим, что все знали: епархия — единственный источник до­ходов депутата Талейрана. Народ ликовал, а дво­ряне и церковники открыто называли князя за «бескорыстие» отступником.

Заставив говорить о себе, князь всё-таки пред­почёл не занимать пока первых ролей в этом не слишком стабильном обществе. Он не мог, да и не стремился стать народным вождём, предпочитая более доходную и менее опасную работу в различ­ных комитетах. Талейран предчувствовал, что эта революция добром не кончится, и с холодной нас­мешкой наблюдал за вознёй «народных вождей», которым в ближайшем будущем предстояло лично ознакомиться с изобретением революции — гильо­тиной.

После 10 августа 1792 г. многое изменилось в жизни революционного князя. Революция шагнула несколько дальше, чем хотелось бы ему. Чувство самосохранения взяло верх над перспективами лёг­ких доходов. Талейран понял, что скоро начнётся кровавая баня. Надо было уносить ноги. И он, напи­сав прекрасный революционный манифест о низ­ложении короля, предпочёл побыстрее очутиться с дипломатической миссией в Лондоне. Как вовремя! Через два с половиной месяца его имя внесли в

списки эмигрантов, обнаружив два его письма к свергнутому монарху.

Естественно, Талейран не поехал оправдывать­ся. Он остался в Англии. Положение было очень сложным. Денег нет, англичанам он не интересен, эмиграция искренне ненавидела расстригу-еписко­па, который во имя личной выгоды сбросил мантию и предал интересы короля. Ах, если бы им предста­вилась возможность, они бы его уничтожили. Хо­лодный и надменный князь Талейран не придавал особого значения тявканью этой собачьей своры за своей спиной. Правда, эмигрантская возня всё же сумела досадить ему — князя выслали из Англии, он вынужден был уехать в Америку.

В Филадельфии его, привыкшего к свету, ждала скука провинциальной жизни. Американское об­щество было помешано на деньгах — Талейран это быстро заметил. Ну что ж, если нет светских са­лонов, можно заняться бизнесом. Талейран с дет­ства мечтал стать министром финансов. Теперь ему представилась возможность испытать свои способ­ности. Скажем сразу: здесь он мало преуспел. Зато ему всё больше начинало нравиться развитие со­бытий во Франции.

Кровавый террор якобинцев закончился. Новое правительство термидорианцев было более лояль­ным. И Талейран настойчиво начинает добиваться возвращения на родину. Верный своему правилу «пропускать вперёд женщин», он с помощью пре­красных дам сумел добиться снятия с себя обви­нений. В 1796 г., после пяти лет скитаний, 43-лет­ний Талейран вновь вступил на родную землю.

Новому правительству Талейран не уставал на­поминать о себе прошениями и через друзей. При­шедшая к власти Директория сперва и слышать не хотела о скандальном князе. «Талейран потому так презирает людей, что он много изучал самого себя», — так выразился один из директоров — Карно. Од­нако другой член правительства, Баррас, чувствуя нестабильность своего положения, со всё большим вниманием поглядывал в сторону Талейрана. Сто­ронник умеренных, тот мог стать «своим» челове­ком в интригах, которые директоры плели друг против друга. И в 1797 г. Талейран назначен ми­нистром иностранных дел Французской республи­ки. Ловкий интриган, Баррас абсолютно не пони­мал людей. Он сам вырыл себе яму, сначала по­могая продвигаться Бонапарту, а затем добившись назначения Талейрана на такой пост. Именно эти люди и отшвырнут его от власти, когда придёт вре­мя.

Талейран сумел подтвердить свою небезупреч­ную репутацию очень ловкого человека. Париж привык к тому, что взятки берут почти все госу­дарственные служащие. Но новый министр ино­странных дел умудрился шокировать Париж не ко­личеством взяток, а их размерами. 13,5 млн. фран­ков за два года — это было слишком даже для ви­давшей виды столицы. Талейран брал со всех и по любому поводу. Кажется, не осталось в мире стра­ны, общавшейся с Францией и не заплатившей её министру. К счастью, алчность была не единствен-

542

ным качеством Талейрана. Он смог наладить работу министерства. Это было тем легче, чем больше по­бед одерживал Бонапарт. Талейран очень быстро понял, что Директории долго не продержаться. А вот молодой Бонапарт — это не «шпага», на ко­торую так рассчитывал Баррас, а властелин, и с ним следует подружиться. После возвращения победо­носного генерала в Париж Талейран активно под­держал его проект завоевания Египта, считая не­обходимым для Франции задуматься о колониях. «Египетская экспедиция», это совместное детище министра иностранных дел и Бонапарта, должна была положить начало новой эре для Франции. Не вина Талейрана, что она не удалась. Пока генерал воевал в жарких песках Сахары, Талейран всё боль­ше задумывался о судьбе Директории. Постоянные раздоры в правительстве, военные неудачи, непопу­лярность — всё это были минусы, грозившие пере­расти в катастрофу. Когда к власти придёт Бона­парт, а Талейран не сомневался, что именно так и будет, ему вряд ли будут нужны эти недалёкие ми­нистры. И Талейран решил развязаться с Дирек­торией. Летом 1799 г. он неожиданно ушёл в отстав­ку.

Бывший министр не ошибся. Полгода интриг в пользу генерала не пропали зря. 18 брюмера 1799 г. Бонапарт совершил государственный переворот, а через девять дней Талейран получил портфель ми­нистра иностранных дел.

Судьба связала этих людей на долгих 14 лет, семь из которых князь честно служил Наполеону. Император оказался тем редким человеком, к кому Талейран испытывал если не чувство привязаннос­ти, то уж по крайней мере уважение. «Я любил Наполеона... Я пользовался его славой и её отблес­ками, падавшими на тех, кто ему помогал в его благородном деле», — так будет говорить Талейран спустя много лет, когда уже ничто не связывало его с Бонапартом. Возможно, он был здесь искренним.

Талейрану грех было жаловаться на Наполеона. Император предоставил ему огромные доходы, офи­циальные и неофициальные (взятки князь брал ак­тивно), он сделал своего министра великим камер­гером, великим электором, владетельным князем и герцогом Беневентским. Талейран стал кавалером всех французских орденов и почти всех иностран­ных. Наполеон, конечно, презирал моральные каче­ства князя, но и очень его ценил: «Это человек инт­риг, человек большой безнравственности, но боль­шого ума и, конечно, самый способный из всех ми­нистров, которых я имел». Кажется, уж Наполеон вполне понимал Талейрана. Но...

1808 год, Эрфурт. Встреча русского и француз­ского государей. Неожиданно покой Александра I был прерван визитом князя Талейрана. Изумлён­ный русский император слушал странные слова французского дипломата: «Государь, для чего Вы сюда приехали? Вы должны спасти Европу, а Вы в этом преуспеете, только если будете сопротивляться Наполеону». Может быть, Талейран сошёл с ума? Нет, это было далеко не так. Ещё в 1807 г., когда, казалось, могущество Наполеона достигло своего

апогея, князь задумался над будущим. Как долго может продолжаться триумф императора? Будучи слишком иску­шённым политиком, Талейран в очередной раз почувствовал, что пора уходить. И он ушёл в 1807 г. с поста министра иностранных дел, а в 1808 г. бе­зошибочно определил будущего победителя.

Князь, осыпанный милостями Наполеона, повёл против него сложную игру. Шифрованные письма информировали Австрию и Россию о военном и дип­ломатическом положении Франции. Проницатель­ный император и не догадывался, что «самый спо­собный из всех министров» роет ему могилу.

Давид

"Наполеон в рабочем кабинете". 1812 г.

Многоопытный дипломат не ошибся. Выросшие аппетиты Наполеона привели его к краху в 1814 г. Талейран сумел убедить союзников оставить трон не за сыном Наполеона, к которому первоначально благоволил Александр I, а за старой королевской

543

фамилией — Бурбонами. Надеясь на признательность с их стороны, князь сделал возможное и невозможное, про­явив чудеса дипломатии. Что ж, признательность со стороны новых властителей Франции не замед­лила последовать. Талейран вновь стал министром иностранных дел и даже главой правительства. Те­перь ему предстояло решить сложнейшую задачу. Государи собрались в Вене на конгресс, который должен был решить судьбы Европы. Слишком уж сильно перекроили Французская революция и им­ператор Наполеон карту мира. Победители мечтали урвать себе кусок побольше от наследства повер­женного Бонапарта. Талейран представлял побеж­дённую страну. Казалось, князю остаётся лишь со­глашаться. Но Талейран не считался бы лучшим дипломатом Европы, если бы это было так. Искус­нейшими интригами он разъединил союзников, за­ставив их забыть о своей договорённости при раз­громе Наполеона. Франция, Англия и Австрия объ­единились против России и Пруссии. Венский кон­гресс заложил основы политики Европы на ближай­шие 60 лет, и министр Талейран сыграл в этом ре­шающую роль. Именно он, чтобы сохранить силь­ную Францию, выдвинул идею легитимизма (закон­ности), при котором все территориальные приобре­тения со времён революции признавались недейст­вительными, а политическая система европейских стран должна была остаться на рубеже 1792 г. Франция тем самым сохраняла свои «естественные границы».

Может быть, монархи и считали, что таким об­разом революция будет забыта. Но князь Талейран был мудрее их. В отличие от Бурбонов, которые всерьёз восприняли принцип легитимизма во внут­ренней политике, Талейран на примере «Ста дней» Наполеона видел, что было бы безумием возвра­щаться назад. Это только Людовик XVIII считал, что вернул себе законный трон своих предков. Ми­нистр иностранных дел прекрасно знал, что король сидит на троне Бонапарта. Развернувшаяся в 1815 г. волна «белого террора», когда самые попу­лярные люди пали жертвой произвола озверевшего дворянства, вела Бурбонов к гибели. Талейран, на­деясь на свой авторитет, попытался втолковать не­разумному монарху губительность такой политики. Напрасно! Несмотря на своё аристократическое происхождение, Талейран был настолько ненавис­тен новой власти, что она разве что не требовала его головы у короля. Ультиматум министра, требовав­шего прекратить репрессии, привёл к его отставке.

«Благодарные» Бурбоны на 15 лет вышвырнули Талейрана с политической арены. Князь был удивлён, но не расстроен. Он был уверен, несмотря на свои 62 года, что его время ещё придёт.

Работа над «Мемуарами» не оставила князя в стороне от политической жизни. Он пристально наблюдал за положением в стране и присматривал­ся к молодым политикам. В 1830 г. грянула Июль­ская революция. Старый лис и здесь остался вер­ным себе. Под грохот пушек он сказал своему секре­тарю: «Мы побеждаем». «Мы? Кто же именно, князь, побеждает?» «Тише, ни слова больше; я вам завтра это скажу». Победил Луи-Филипп. 77-лет­ний Талейран не замедлил присоединиться к но­вому правительству. Скорее из интереса к слож­ному делу он согласился возглавить труднейшее по­сольство в Лондоне. Пусть разгулявшаяся свобод­ная пресса поливала старого дипломата грязью, припоминая его былые «измены», Талейран был не­достижим для неё. Он уже стал историей. Его ав­торитет был так высок, что одно выступление князя на стороне Луи-Филиппа было расценено как знак стабильности нового режима. Одним своим присут­ствием Талейран заставил заартачившиеся было ев­ропейские правительства признать новый режим во Франции.

Последней блестящей акцией, которую удалось провернуть видавшему виды дипломату, было про­возглашение независимости Бельгии, которая была очень выгодна для Франции. Это был потрясающий успех!

Не будем очень строго судить Талейрана. Трудно порицать человека за то, что он слишком умён и прозорлив. Политика была для Талейрана «искус­ством возможного», игрой ума, способом сущест­вования. Да, он действительно «продавал всех, кто его покупал». Его принципом всегда была прежде всего личная выгода. Правда, сам он говорил, что Франция стояла для него на первом месте. Кто зна­ет... Любой человек, занимающийся политикой, не­пременно оказывается запачканным грязью. А Та­лейран был профессионалом.

«Неужели князь Талейран умер? Любопытно уз­нать, зачем это ему теперь понадобилось?» — по­шутил язвительный насмешник. Это высокая оцен­ка человека, который хорошо знает, что ему надо.

Это была странная и загадочная личность. Сам он так выразил свою последнюю волю: «Я хочу, чтобы на протяжении веков продолжали спорить о том, кем я был, о чём думал и чего хотел». Споры эти длятся и сегодня.

СИМОН БОЛИВАР

Твоё имя — бриллиант — неподвластно «волнам времени, вымывающим из памяти имена всех королей». Эти строки кубин­ский поэт-романтик Хосе Мариа Эредиа посвятил своему современнику Симону Боливару. Поэтиче-

ское пророчество сбылось. Волны времени не толь­ко не унесли в бездонную Лету имя великого Осво­бодителя Латинской Америки, но, более того, при­дали ему ещё большее сияние, открыв для потомков новые, неведомые дотоле грани его таланта.

544

Хосе Жиль де Кастро. Боливар".

Симон Боливар родился 24 июня 1783 г. в городе Каракасе в аристократической семье, предки кото­рой обосновались в Венесуэле ещё в XVI в. Знат­ность и материальный достаток, казалось бы, га­рантировали ему безоблачную жизнь. Однако вско­ре последовала череда утрат: в 1786 г. умер отец, в 1792 г. — мать, а через год — опекавший Симона дедушка.

Лишённый родительской ласки мальчик взрос­лел быстрее своих сверстников. Он получил хоро­шее домашнее образование, его учителями были Андрес Бельо, поэт, филолог, юрист, и Симон Родригес, автор философских и педагогических трудов. Годы спустя Боливар писал о Родригесе: «Ему я обязан всем... Он сформировал моё сердце для сво­боды, для справедливости, для великого, для пре­красного».

Учитель и ученик неоднократно бывали в Ев­ропе. В 1806 г. в Риме, на Священной горе, Боли­вар, обращаясь к Родригесу, торжественно произ­нёс: «Клянусь перед Вами и перед Богом моих ро­дителей, клянусь ими, клянусь моей честью, кля­нусь Родиной, что моя рука и моя душа не будут знать устали до тех пор, пока не будут порваны угнетающие нас цепи испанского рабства».

Более трёх веков большая часть народов Нового Света находилась под властью Испании. За это вре­мя возникли неразрешимые противоречия между

метрополией и колониями. Креолов — выходцев с Пиренейского полуострова, обосновавшихся в Америке, — особен­но раздражали ограничения в области торговли и в политической сфере. Первые сводились к запрету торговли с другими государствами, вторые факти­чески закрывали креолам доступ к руководящим должностям в колониальной администрации. Ин­дейское коренное население не могло смириться с посягательством на их землю и свободу; негры-рабы — с жестоким обращением и эксплуатацией. Столь же ненавистны для латиноамериканцев были и многочисленные запреты в культурной жизни. Пос­ле начала Великой французской революции в Ис­пании и её колониях было запрещено почти всё французское: от «Декларации прав человека и гражданина» до жилетов по последней парижской моде, не говоря уже о книгах и газетах.

Боливар и другие руководители войны за неза­висимость (Франсиско де Миранда, Антонио Нариньо, Хосе де Сан-Мартин, Бернардо О'Хиггинс, Антонио Хосе Сукре) были убеждены в том, что ус­пешный исход борьбы народов Испанской Америки за освобождение немыслим без их солидарности и единства. Уже в 1812 г. Боливар говорил о том, что Венесуэла и «вся Америка» сражаются за общее дело.

В письме с Ямайки 6 сентября 1815 г., ставшем одним из программных документов войны за не­зависимость, Боливар задолго до её исхода утверж­дал: «Судьба Америки определилась окончательно. Узы, соединявшие её с Испанией, порваны».

И Боливар, и многие его соратники в начале XIX в. надеялись на помощь США — первой рес­публики в Западном полушарии. «Мы одиноки, мы вынуждены обращаться за помощью к Северу прежде всего потому, что они наши соседи и братья, а также в связи с тем, что у нас нет ни средств, ни возможностей для контактов с другими странами», — писал Боливар. Однако, объявив о нейтралитете, «соседи и братья» фактически встали на сторону Испании.

Уже в 20-е гг. XIX в. Боливар довольно точно предсказывал основные направления территори­альной экспансии США в Новом Свете. «Посмот­рите внимательно на карту, — говорил он своему адъютанту генералу О'Лири. — На севере вы уви­дите США, нашего могучего соседа, дружба кото­рого с нами основана на арифметике: даю тебе столько-то, взамен хочу вдвое больше. Соединён­ные Штаты захватили Флориду... зарятся на Кубу и Пуэрто-Рико. Если мексиканцы позволят, то они присвоят Техас, да, пожалуй, и всю Мексику».

«Родина, независимость, свобода!» — под этими лозунгами проходили годы войны — 1810—1826. Чередовались победы и поражения, неудачи и ус­пехи. В те времена Боливар был поистине вездесущ. «Он жил как бы среди сполохов пламени и сам был пламенем», — писал о нём Хосе Марти. 15 лет ге­роического служения, 472 битвы — таков послуж­ной список Боливара — солдата и полководца. С его именем связано и образование целого ряда не-

545

зависимых государств Южной Амери­ки — Боливии, Венесуэлы, Колумбии, Перу, Эквадора.

Хрупкий суверенитет молодых республик мог в любой момент не выдержать экономического и по­литического, а порой и военного давления наиболее сильных европейских держав, в основном поддер­живавших Испанию в её многолетней кампании по удержанию колоний. (Да и США не оставались в стороне.) В Европе, как известно, все вопросы, ка­сающиеся международных отношений, решались в те годы в рамках «Священного Союза». Отсюда стремление Боливара создать «Священный Союз на­родов», который мог бы противостоять «Священ­ному Союзу» монархов.

Дважды он пытался практически осуществить идею латиноамериканского единства. Прежде всего он хотел добиться этого путём включения в широ­кую конфедерацию испаноязычных государств За­падного полушария. Своеобразной её моделью мог­ла стать так называемая «Великая Колумбия» — созданное Боливаром государство, в которое вошли на добровольных началах Венесуэла, Колумбия, Панама и Эквадор. Оно просуществовало с 1821 по 1830 г.

Слабость и преждевременность этого объедине­ния выявились очень быстро. Огромные расстояния и отсутствие широкой сети путей сообщения, эко­номическая разруха, появление на местах мно­гочисленных каудильо, выступавших против цент­рального правительства, — всё это вело к раздроб­ленности, раздорам, а в конечном итоге и к распаду «Великой Колумбии».

Ещё раз Боливар попытался вдохнуть жизнь в идею латиноамериканского единства в 1826 г. на созванном по его инициативе Панамском конгрессе. В его планах было учреждение регулярно созывае­мого конгресса всех государств Латинской Америки в Панаме, т. е. в самом центре Нового Света. В случае общей опасности там должны были концент­рироваться силы для её нейтрализации, а в мирное время конгресс играл бы роль посредника и тре­тейского судьи. В случае надобности предполага­лось предоставить в его распоряжение армию и флот. Но всё осталось только в области проектов. На конгрессе присутствовали только делегаты Ко­лумбии, Перу, Мексики и Центральноамерикан­ской федерации, что разрушило планы Боливара. С грустью писал он, что был в этот момент «похож на того сумасшедшего грека, который, сидя на ска­ле, пытался управлять проходившими мимо су­дами».

«Я всё, что в моих силах, сделаю для Америки!» — эта фраза, произнесённая Освободителем 21 ок­тября 1825 г., отражает глубинную суть его кипу­чей деятельности, однако именно во второй поло­вине 20-х гг. максимализм Боливара подвергся наи­большим испытаниям. Многие благородные замыс­лы осуществить не удалось — мешали не только США и Великобритания, добавились острые внут­риполитические противоречия в самой «Великой Колумбии». Распри, зависть и тщеславие некото­рых вчерашних друзей и соратников, борьба за власть и клевета, распространяемая его противни­ками в армии, — всё это осложняло обстановку в стране и подрывало силы Освободителя.

Его обвиняют в установлении диктатуры, и в от­вет на это он в 1829 — начале 1830 г. трижды про­сит конгресс об отставке. «Меня подозревают в том, что я стремлюсь к установлению тирании. Но если судьба государства зависит от одного человека, то такое государство не имеет права на существование и в конце концов сгинет», — писал он в заявлении об отставке. После того как 1 марта 1830 г. его просьба была удовлетворена, Боливар собирался по­ехать в Европу, но умер на родном континенте 17 декабря 1830 г.

РАБСТВО И РАБОТОРГОВЛЯ

«Охотники за рабами сковывали по нескольку негров вместе, гнали их пешком за сотни миль, клеймили, как скот, перево­зили через океан на отвратительных невольничьих кораблях и продавали колонизаторам как скот... Никогда ещё человек не падал так низко, как участники чудовищной работорговли». Трудно не согласиться с этими словами американского учё­ного и общественного деятеля Уильяма Фостера.

С начала XVI в. в течение четырёх столетий рабы оставались одним из самых доходных товаров в тор­говле наиболее развитых стран мира. По подсчётам исследователей, за это время из Африки было про­дано в колонии европейских стран около 20 млн.

невольников. Причём речь идёт только о рабах, дос­тавленных к месту назначения живыми. Если же учесть, что и при охоте на людей, и при перевозке через океан смертность среди них была очень вы­сока, то можно согласиться с выводами тех авторов, по подсчётам которых в период работорговли Аф­рика потеряла свыше 60 млн. человек.

Наибольшее количество рабов попадало на не­вольничьи корабли в результате захвата их специ­альными вооружёнными отрядами европейцев. Живым товаром становились также люди, продан­ные либо за какой-то проступок вождями племён, либо родственниками во время голода. Достоянием торговцев оказывались и рабы, перепроданные

546

своими хозяевами, и пленные, захваченные во вре­мя войн аборигенов.

У многих африканских племён было правилом продавать в рабство мужчин и женщин за тяжкие (по нормам местной морали) преступления. Этим активно злоупотребляли туземные вожди, князьки, старейшины и беззастенчиво сбывали по пустяко­вому поводу своих соплеменников. Не прибегая к силе, европейские работорговцы могли в XVIII в. приобрести раба (по ценам французской фактории) за 3 фунта янтаря или за 100 патронов, 9 унций кораллового ожерелья, 240 ножей, 4 метра ярко-красной материи, 100 литров водки, 4 ружья, 4 фунта гвоздей, 30 фунтов красной шерстяной пря­жи, 6 пистолетов, 50 фунтов пороха, 12 пачек пис­чей бумаги. Впрочем, практиковались и комбина­ции из перечисленных товаров.

Перевозили рабов из Африки в Новый Свет обы­чно на небольших судёнышках водоизмещением около 200 т, человек по 250 на каждом. Описание невольничьего рейса, сделанное португальским ис­ториком Оливейра Мартиншем, потрясает: «Судно с рабами представляло собой отвратительный, про­низывающий сердце болью спектакль. Сваленные в трюм невольники напоминали муравейник живых тел, они жадно приникали к железным решёткам люка в поисках глотка свежего воздуха. То и дело происходили жестокие драки, слышались яростные вопли... Внутри трюма царил мрак, несчастные то пребывали в безысходной апатии, то терзались, пе­реполненные отчаянием и ненавистью. Одни пыта­лись удавиться, другие расплющивались толпой».

За малейшее проявление протеста рабов жестоко наказывали — вплоть до выбрасывания за борт в открытое море. Та же участь ожидала и серьёзно заболевших невольников.

Хотя до берегов Нового Света не удавалось до­везти живой товар без больших потерь, работоргов­ля приносила колоссальные доходы. На варварском торге наживались голландцы, англичане, францу­зы, португальцы и датчане. Победа Англии в войне за Испанское наследство (1700—1713 гг.) позволи­ла туманному Альбиону поставить прибыльное дело

под свой контроль. По подсчётам учё­ных, за всё время работорговли англий­ские суда перевезли в четыре раза боль­ше невольников, чем корабли других стран.

Известно выражение Катона: «Раб должен или работать, или спать». Спустя тысячелетия оно точ­но отражало положение невольников даже в XIX в. Тяжкий труд на сахарных и хлопковых плантаци­ях, различная чёрная работа — вот удел негров на территории Западного полушария. На Кубе, напри­мер, в период уборки сахарного тростника им при­ходилось работать по 19—20 часов, а есть — два раза в сутки.

Вседозволенность развязывала рабовладельцам руки. Садисты придумали изощрённую экзекуцию, при которой избиваемый должен сам считать на­носимые ему удары. Если несчастный, извиваясь под кнутом, сбивался, что было вполне естественно при почти поголовной неграмотности невольников, то отсчёт начинали с нуля. Палачи проявляли «ми­лосердие», наказывая беременную женщину: преж­де чем бросить жертву на землю, в почве делали углубление для живота рабыни. Таким образом, ещё находясь в утробе матери, дети рабов ощущали варварство ожидавшего их бытия.

Приобрели печальную известность способы пы­ток и избиений, и даже их названия: «лестница», «сепо», «грильете», «маса» и т. д. «Лестница» —это наказание привязанного к лестнице раба бичом. «Сепо» — наказание-пытка. На полуобнажённого раба накладывали своего рода смирительную руба­шку из дерева с отверстиями для головы, рук и ног. Тот лежал под палящим тропическим солнцем, страдая от жары, жажды и укусов насекомых. «Грильете» — всего-навсего предосторожность, а не пытка. Ноги раба на уровне щиколоток приковы­вали к достаточно длинной цепи, что позволяло ис­пользовать его на различных работах. «Остроум­ной» разновидностью «грильете» была «маса»: од­ним концом цепь держала ногу раба, а другим — тяжёлое бревно. Можно было даже передвигаться, правда, взвалив бревно на себя.

На невольников, склонных к побегу, надевали

Труд рабов в южных штатах США.

Караван рабов в Африке во времена Ливингстона.

547

Объявление о продаже рабов.

железное «колье», состоявшее из кольца, крепив­шегося вокруг шеи, и двух штырей, торчащих вверх по обе стороны головы наподобие рогов, на которые навешивались колокольчики. На рабов, поедавших стебли сахарного тростника, надевалась закрывавшаяся на ключ металлическая маска без отверстия для рта. Без разрешения надсмотрщика — ни есть, ни пить.

Применялась по отношению к рабам и смертная казнь. Использовали для этого гильотину, и обя­зательно в присутствии остальных рабов.

«Сколько рабов — столько врагов», — говорил римский философ Сенека. Бич надсмотрщика не только подгонял невольника в работе, но и вызывал в нём чувство непримиримости. Простейшая форма протеста — побег. Уже в первой половине XVI в. рабовладельцы испанских колоний начали созда­вать фонды для организованного преследования беглых рабов. Появились и специалисты по их от­лову. Кубинские «охотники» (ранчадорес) пользо­вались славой искушённых мастеров и даже имели подготовленных для этой «охоты» собак. Когда в конце XVIII в. англичанам не удалось подавить вос­стание рабов на Ямайке, они пригласили кубинских ранчадорес, которые с помощью собак быстро лик­видировали очаг сопротивления. Едва ли не решаю­щую роль сыграли собаки.

Графиня де Мерлин довольно подробно описы­вает их действия: «Иногда происходила схватка между негром и собакой, причём у последней всегда было преимущество, и, даже будучи раненой, она никогда не оставляла свою жертву. С восхититель­ной ловкостью и лёгкостью собака прыгала на свое­го противника, стремясь схватить его за уши, а ког­да это удавалось, вонзала зубы с такой силой, что боль заставляла негров уступать и сдаваться на ми­лость победителя... Если же негр не сопротивлялся, как это чаще всего и было из-за ужаса, охваты­вающего его при виде разъярённого зверя, собака не трогала его и удовлетворялась тем, что сопро­вождала беглеца...» Натасканных собак брали на корабли, перевозившие рабов, чтобы не позволять неграм прыгать за борт. Показательно, что расходы на содержание собаки превышали затраты на со­держание раба.

Если кто-либо из преследователей получал ранение, то колониальные власти оплачивали его ле­чение, сколько бы оно ни длилось, и в течение этого периода выдавали раненому жалованье в полном размере. Пойманных невольников возвращали хо­зяевам через 72 часа, однако рабов, принимавших участие в восстаниях, ограблениях или ставших из­вестными ворами, отправляли в тюрьму.

В колонии ввозили в основном негров-мужчин, но во второй половине XVIII в. по просьбе план­таторов стали доставлять и рабынь, хотя экономи­чески было выгоднее покупать новых невольников, нежели содержать их семьи. Рабы почти не вос­производились в пределах рабовладельческого хо­зяйства; восполнение потерь всецело зависело от поставок живого товара из Африки.

Во многих колониях рабы получали небольшие участки земли для ведения личных хозяйств. Это носило большей частью формальный характер, ибо у невольника практически не хватало времени на обработку своего надела.

Цены на рабов до начала XIX в. были не слиш­ком высоки. Нередко невольников перепродавали и в самих колониях. В декабре 1810 г. гаванская газета «Диарио де ла Авана» сообщила о продаже 20-летнего негра за 450 песо, а рядом предлагались за 1500 песо три мула. Таким образом, молодой раб ценился дешевле тяглового животного.

Дороже всего стоили невольники, имевшие на­выки сапожников, плотников, портных и т. п., а также рабыни, умевшие вести хозяйство и ухажи­вать за больными. Велась торговля и детьми рабов, причём очень часто встречались объявления о раз­дельной продаже матери и её ребёнка. Часто рабов обменивали на различные вещи, предметы, дома, породистых животных.

Беспросветное положение рабов нередко толкало их к восстаниям, которые жестоко подавлялись. Многие невольники бежали в горы или леса, созда­вали там свои «республики». Самой известной из них является «Республика Пальмарес» в Бразилии, просуществовавшая с 1630 до 1697 г. Численность её населения составляла около 20 тыс. человек. Её обитатели занимались не только сельским хозяй­ством, но и приспособились плавить и обрабатывать металлы. Это «государство» управлялось вождём, избираемым пожизненно советом старейшин.

548

Подобные укреплённые поселения имелись на Кубе, Ямайке, а также в Венесуэле, США, Сурина­ме. Во второй половине XVIII в. суринамские «лес­ные негры», чья численность, по некоторым оцен­кам, доходила до 40 тыс., сумели создать настолько крепкую «республику», что голландские колони­альные власти вынуждены были в 1761 г. заклю­чить с ними пакт о мире, признав тем самым их автономию.

Несколько столетий работорговли породили спе­циальную терминологию. Если в товарных ведомос­тях упоминались «мужчины» и «женщины», то речь шла о неграх от 17 до 40 лет, если же гово­рилось о «стариках», то имелись в виду невольники с сединами — те, кому уже за 40. С конца XVII в. стало широко использоваться такое понятие, как «тонна негров», что означало вес трёх рабов ростом не ниже семи четвертей (182 см). «Тонна негров» — сколько в этом сочетании слов кощунства и глум­ления над человеческой природой. В различных странах мира начиная со второй половины XVIII в. чаще и настойчивее зазвучали голоса известных деятелей науки и культуры, требовавших запрета работорговли.

С начала XIX в. этот вопрос стал одной из важ­нейших проблем международных отношений. Пер­вой в 1804 г. прекратила позорную торговлю Дания. Затем Великобритания, нажившая колоссальные барыши на живом товаре, начала широкую кам­панию осуждения варварской коммерции как поро­чащей цивилизованные народы Европы. Подоплёка столь неожиданной метаморфозы политики Лондо­на легко объяснима: она сугубо экономическая, а отнюдь не нравственная. К началу XIX в. Велико­британия значительно опережала страны Европы по развитию капиталистических отношений, что обеспечило ей почти монопольное положение «ма­стерской мира». Британские экономисты хорошо осознавали бесперспективность рабства. Уже в кон­це XVIII в. труд свободного рабочего в Вест-Индии был втрое производительнее труда раба. К тому же отделение от английской короны Соединённых Штатов Америки избавило Лондон от необходимос­ти пополнять бывшую колонию рабочей силой. Ос­тавшиеся колонии не испытывали в ней недостатка.

Прекращение работорговли нанесло бы серьёз­ный удар по соперникам Великобритании. Особен­но пострадали бы Испания и Португалия. Лишив­шись притока невольников, их колонии оказались бы ещё более зависимыми от закупок английского промышленного оборудования и различного рода технических усовершенствований.

Среди стран, активно поддержавших запреще­ние работорговли, была и Россия, прогрессивные деятели которой давно выступали в защиту рабов. Декабристы проводили прямые аналогии между

рабством Нового Света и крепостным правом в России и призывали навсегда покончить с ними.

Непримиримую позицию по отношению к рабо­торговле занимал и российский двор. Не приходит­ся сомневаться в искренности гуманных побужде­ний русского императора. Александр I, воспитан­ный французом-республиканцем Лагарпом, в юнос­ти был поклонником Французской революции кон­ца XVIII в., и позднее в его политической практике иногда причудливо сочетались взаимоисключаю­щие друг друга либерализм и абсолютизм. Велико­душное сострадание к невольникам-неграм и игно­рирование бесправного положения своих поддан­ных, крепостных крестьян, — один из парадоксов правителя России.

В 1815 г. на Венском конгрессе, казалось, вся Европа выступала за ликвидацию позорного торга, однако в процессе обсуждения выявились две весь­ма удалённые друг от друга позиции. Англия счи­тала этот вопрос международно-правовым, а Испа­ния, Португалия, Голландия и Франция — нацио­нальным, касающимся только их непосредственно. К тому же они заявили, что конгресс не полномочен устанавливать сроки прекращения работорговли. Колониальные державы настаивали на сохранении её ещё на неопределённое время, признавая, впро­чем, противоречащей нормам общечеловеческой и христианской морали.

Искоренить позорное явление сразу не удалось. Появились лишь многочисленные конвенции, дек­ларации, декреты. Торговля людьми продолжа­лась: с 1807 по 1847 г. из Африки вывезли более 5 млн. рабов.

Англия вновь поднимала этот вопрос в 1822 г. на Веронском конгрессе великих держав того вре­мени, но добилась только морального осуждения рабства. В первой половине XIX в. во многих стра­нах мира возникли мощные общественные движе­ния борцов за полное запрещение купли-продажи людей.

Развитие экономики и достижения промышлен­ности стран Европы и Америки выявили полную бесперспективность рабства. Весь XIX век прошёл под знаком отмены рабства в различных странах. В начале столетия оно было объявлено вне закона на Гаити, затем — в Центральной Америке и Мек­сике, в 50-е гг. — в большинстве латиноамерикан­ских государств. 1 января 1863 г. с рабством было покончено в США, в 1886 г: — на Кубе, в 1888 г. — в Бразилии.

Только в 1926 г. была наконец принята Лигой наций и ратифицирована большинством государств конвенция о полном запрещении рабства и рабо­торговли.

Среди выдающихся политических деятелей ми­ра особое место занимает шестнадцатый пре­зидент США Авраам Линкольн. Его прези­дентство пришлось на период гражданской войны в США 1861—1865 гг., унёсшей жизни около 600 тыс. американцев. В истории Линкольн навсег­да останется как человек, предотвративший распад Соединённых Штатов и освободивший рабов. Он по праву считается продолжателем дела «отцов-осно­вателей» США, создателей американской демокра­тии.

Авраам Линкольн родился 12 февраля 1809 г. в штате Кентукки в семье бедного фермера. Всё её благосостояние зависело от клочка земли, на ко­тором работали родители Авраама, Томас и Нэнси Линкольны. С детства Авраам привык трудиться, помогая родителям обрабатывать землю, охотясь и собирая лесные ягоды. Американских фермеров в начале XIX в. подстерегало много опасностей. На­падения индейцев, эпидемии, истощение земли зас­тавляли их часто переезжать с места на место. Не была исключением и семья Линкольнов. Это поме­шало Аврааму получить даже начальное образова­ние. Сам он об этом говорил так: «Бесспорно, что, когда я достиг совершеннолетия, я знал немного. Однако я кое-как читал, писал и считал, и это было всё, что я мог». Выручали природная любознатель­ность, отличная память, постоянная тяга к самооб­разованию. Он очень любил читать. Любимыми книгами его детства были «Робинзон Крузо», «Бас­ни Эзопа» и «История Соединённых Штатов».

Линкольн всего в жизни добился собственными усилиями. Начав в 21 год самостоятельную жизнь, он перепробовал много профессий. Работал земле­мером, кладовщиком, лесорубом, почтовым служа­щим, даже воевал с индейцами. В течение несколь­ких лет Линкольн изучал право, рассчитывая по­лучить лицензию адвоката. В круг его интересов входили также история и филология, он самосто­ятельно изучал математику и механику. Живя сре­ди простых людей, Линкольн сумел завоевать ав­торитет успехами в спортивных состязаниях, осо­бенно в борьбе.

Природа наградила Линкольна яркой внешно­стью. Огромного роста, с необыкновенно длинными руками и ногами, он выделялся в любой толпе. Один из современников Линкольна вспоминал, что от него веяло магнетизмом и энергией, которые притягивали к нему людей.

Первые шаги в политике Линкольн сделал в 1834 г., когда был избран в законодательное собра­ние штата Иллинойс, пройдя здесь отличную по­литическую школу, завоевав авторитет среди кол­лег. В 1836 г. Линкольн сдал сложный экзамен и получил право на собственную адвокатскую практику.

АВРААМ ЛИНКОЛЬН

Линкольн

Национальная портретная галерея. Вашингтон.

Став юристом, он перебрался в город Спринг­филд. Линкольн впервые в жизни начал хорошо зарабатывать. Для этого ему приходилось практи­ковать не только в Спрингфилде, но и по всему су­дебному округу. Каждую весну и осень он верхом или в коляске проезжал сотни миль по малонасе­лённым прериям от одной деревушки к другой, раз­бираясь в тяжбах фермеров. Дела по большей части были мелкими, а гонорары за них — ничтожными. Глубоким знанием юриспруденции и бескорыстно­стью Линкольн добился известности в штате Илли­нойс.

550

Следующей ступенькой в политической карьере Авраама Линкольна стало его избрание в Палату представителей конгресса США в 1847 г. Работа в конгрессе открывает возможность претендовать на место в правительстве страны. Однако Линкольну не удалось в этот раз выделиться среди американ­ских законодателей. Более того, выступив против американской агрессии в Мексике и политики пре­зидента Полка, Линкольн нажил себе много поли­тических врагов. Дело было в том, что США в это время вели активную политику по захвату земель соседних стран, особенно Мексики. При помощи оружия и денег американцы за первую половину XIX в. увеличили свою территорию в 3,5 раза. Боль­шинство населения страны поддерживало такие действия правительства. Линкольн, будучи убеж­дённым противником войн, решительно высказал­ся против американского вторжения в Мексику. Оценивая действия правительства, он заявлял, что «политический курс демократов ведёт к новым вой­нам, территориальным захватам, к дальнейшему распространению рабства».

Когда в 1849 г. срок его пребывания в Палате представителей истёк, он даже не пытался выста­вить вновь свою кандидатуру. Возвращение из кон­гресса домой в Спрингфилд ознаменовало наступ­ление худшего периода в жизни Линкольна: он по­терял политическую популярность, его адвокат­ская практика значительно уменьшилась, появи­лись большие долги. Но за последующие 3—4 года благодаря упорству и знаниям Линкольн стал ве­дущим юристом штата Иллинойс. Взявшись за то или иное дело, он всегда добивался досконального расследования, до тонкостей знал относящиеся к делу законы, умел преодолеть все формальности и добраться до сути вопроса. Путешествуя по судеб­ному округу, он восстановил былую популярность.

Неудачная проба сил в конгрессе не заставила Линкольна отказаться от политической деятельно­сти. Он вовсе не собирался ограничивать себя ра­ботой адвоката и присоединился к образовавшейся 25 февраля 1854 г. республиканской партии. В это время политическая борьба внутри США шла во­круг вопроса о неосвоенных землях на западе стра­ны и о территориях, захваченных у других стран. Южные штаты, где процветало плантационное ра­бовладельческое хозяйство, хотели распространить рабство и на новые территории. Северные штаты, где рабства не было, считали, что эти земли должны достаться свободным фермерам и промышленной буржуазии. Но вопрос о свободных землях был лишь частью более сложного и важного для США вопроса о будущем страны в целом: будут ли в ней развиваться капиталистические формы собственно­сти, или верх возьмёт плантаторско-рабовладельческая система хозяйства. Очень остро стоял и вопрос о рабстве. Во всём цивилизованном мире оно было осуждено и работорговля запрещена. США же, так гордившиеся своей демократией, продолжали тай­но покупать рабов и ввозить их в страну.

Негры никогда не мирились со своим ужасным положением. Они поднимали восстания, бежали на Север, но плантаторы Юга жестоко подавляли восстания, устраивали на бежавших рабов облавы, словно на диких зверей. В 1850 г. они добились права охотиться за беглыми рабами на территории всей страны. Пе­редовые люди с сочувствием относились к борьбе негров и выступали за отмену рабства в США. На­иболее решительные из них, объединившись с ра­бами, вступали на путь вооружённой борьбы против рабовладельцев. Так, в 1859 г. Джон Браун, создав небольшой отряд из белых и негров, попытался под­нять восстание за освобождение всех рабов Юга. Но местное население не поддержало восставших, Джон Браун был схвачен и казнён.

Авраам Линкольн был противником рабства. 18-летним юношей Линкольн побывал в Новом Орлеа­не, этом крупнейшем центре работорговли Юга. Он был потрясён тем, что на городском рынке людей продают словно животных. «Я ненавижу рабство, потому что рабство само по себе чудовищно неспра­ведливо», — говорил Линкольн. Но как политик он понимал, что попытки крутыми мерами покончить с позорным явлением лишь приведут к войне и рас­паду государства. Близким он признавался, что во­прос об отмене рабства и сохранении Союза штатов является для него сложнейшей проблемой. Поэто­му в своих политических высказываниях он был чрезвычайно осторожен.

Линкольн считал, что сохранение Союза важнее всех остальных проблем. «Несмотря на то что я не­навижу рабство, я скорее соглашусь на его расши­рение, чем увижу Союз распавшимся», — говорил он. Перспектива борьбы Юга и Севера страны пред­ставлялась Линкольну так: «Дом, разрушенный ссорами, не может устоять. Я уверен, что нынешнее правительство не может быть устойчивым, остава­ясь наполовину рабовладельческим, наполовину свободным. Я не ожидаю, что Союз будет расторг­нут, что дом рухнет, и считаю, что раздоры в нём прекратятся. Он станет или полностью свободным, или полностью рабовладельческим». Линкольн был уверен в возможности мирного решения спора меж­ду Севером и Югом. В душе он надеялся, что если рабство будет ограничено только южными штата­ми, то постепенно оно само отомрёт. Рабский не­вольничий труд приводил к тому, что земля плохо обрабатывалась и быстро скудела, и плантаторам, чтобы получать прибыль со своего хозяйства, при­ходилось постоянно расширять территории своих владений.

Конец 50-х гг. XIX в. был поворотным моментом в жизни Линкольна. Активно участвуя в политиче­ских спорах, он приобрёл известность во всей стра­не. Выступая в различных уголках страны, Лин­кольн проявил себя как умный и осторожный по­литик. Он не стал поддерживать требование отмены рабства и стремился всеми силами не допустить гражданской войны. На собрании республиканской партии в Чикаго Линкольн был выдвинут канди­датом в президенты. Теперь предстояла трудная борьба с кандидатами демократов, поддерживаю­щих рабовладельцев Юга. В ходе предвыборной кампании Линкольн сдержанностью и стремлением избегать крайностей сумел убедить избирателей и,

551

победив на выборах 6 ноября 1860 г., стал президентом США.

Избрание республиканца послужило толчком к отделению восьми рабовладельческих штатов, объявивших 4 февраля 1861 г. о создании независимого государства — Конфедеративных Штатов Америки со столицей в Ричмонде, избрав­ших своего президента, Джефферсона Дэвиса.

Линкольн оказался в сложном положении. Он не имел опыта управления страной, не было ещё сформировано правительство. Линкольн хотел убе­дить рабовладельцев отказаться от раскола Союза. Между тем обстоятельства потребовали быстрых и решительных мер. Южане атаковали и захватили форт Самтер. Через два дня Линкольн объявил шта­ты Конфедерации в состоянии мятежа и обратился ко «всем лояльным гражданам» с призывом высту­пить на защиту страны. В армию вступили 75 тыс. добровольцев. Началась гражданская война между Севером и Югом.

Вначале Линкольн думал, что северянам удастся быстро победить рабовладельцев. Действительно, северные штаты занимали гораздо большую терри­торию, там жила большая часть граждан страны, они имели хорошо развитую промышленность. Но Север был не готов к войне. Многие офицеры армии — выходцы из южных штатов — с началом войны перешли на сторону рабовладельцев. Кроме того, в северных штатах насчитывалось немало сторонни­ков Конфедерации, всячески вредивших войскам правительства. Так что опыт управления страной и армией приходил к президенту Линкольну через го­речь поражений и неудач.

Наведение порядка Линкольн начал с прави­тельства. Его доброжелательность, справедливость к оппонентам, уравновешенность, юмор и велико­душие позволили создать хорошо работающее пра­вительство, состоящее как из сторонников освобож­дения рабов, так и из тех, кто склонялся к при­мирению с рабовладельцами. Свою задачу в граж­данской войне Линкольн определил так: «Моя глав­ная цель в этой борьбе — спасти Союз безотноси­тельно сохранения или разрушения рабства. Если я смогу спасти Союз без освобождения рабов, я сде­лаю так; если я смогу спасти его, только освободив всех рабов, я сделаю так; если я смогу спасти его, освободив часть рабов, я сделаю так». Президент умело лавировал между министрами правительст­ва. Он терпеливо выслушивал всех, но решения всегда принимал самостоятельно.

Другой сложной проблемой было создание силь­ной армии. Линкольн обратил внимание на талант­ливого генерала Улисса Гранта и назначил его ко­мандующим. Вместе с другими способными генера­лами — Шерманом, Шериданом, Томасом — Грант сумел провести большое совместное наступление на южные штаты.

Президент Линкольн проявил себя и как талант­ливый дипломат. Ярким примером может служить так называемое "дело «Трента»". На борту англий­ского судна «Трент» два дипломата Конфедерации направились в Великобританию и Францию, чтобы склонить европейцев к оказанию помощи Югу. Однако английское судно было задержано северяна­ми, а посланники южан арестованы. Правительство Великобритании расценило действия северян как оскорбление. Линкольн понимал, что выступление англичан на стороне Юга недопустимо, и освободил дипломатов. Угроза войны с Великобританией ис­чезла.

Два закона, принятых Авраамом Линкольном в ходе войны, имели решающее значение для победы северян и последующего развития США. По закону о гомстедах каждый желающий мог получить за символическую плату в 10 долларов земельный на­дел в 65 га. Этим Линкольн и привлёк в армию северян многих людей, желавших получить землю, и заложил основы современного американского фермерства. Другим законом, подписанным Лин­кольном 1 января 1863 г., была знаменитая Про­кламация об освобождении негров-рабов. Сам Лин­кольн оценил документ так: «Если моё имя когда-либо попадёт в историю, то за этот акт, и в нём — вся моя душа». Прокламация, правда, освобождала лишь рабов мятежных штатов. Линкольн опасался, что в случае полной отмены рабства к мятежникам могут присоединиться те рабовладельческие шта­ты, которые не вышли из состава Союза. Но когда гражданская война уже стремительно катилась к своему завершению и победа Севера была очевид­ной, по инициативе Линкольна была принята 13-я поправка к Конституции США, навсегда запретив­шая рабство.

Закон о гомстедах и освобождение рабов — вы­дающийся вклад Линкольна в развитие подлинной свободы личности в США. Президент собственным примером демонстрировал уважение человеческого достоинства. Линкольн принимал посетителей-нег­ров, чего прежде не делал ни один президент США, а одним из его друзей был бывший раб Фредерик Дуглас.

Линкольн понимал и любил свой народ, и амери­канские граждане ответили всеобщей поддержкой. 8 ноября 1864 г. на очередных выборах он был из­бран президентом на второй срок. 9 апреля 1865 г. войска южан под командованием генерала Роберта Ли капитулировали. Гражданская война в США за­кончилась, но президент стал одной из последних жертв кровопролитной войны. 14 апреля 1865 г., когда страна праздновала победу, в Вашингтоне, в театре Форда, Авраам Линкольн был убит выстре­лом в голову. Совершив злодеяние, убийца, актёр Джон Бутс, фанатичный сторонник южан, выско­чил на сцену и выкрикнул: «Так погибают тираны. Юг отмщён!».

Смерть Авраама Линкольна потрясла весь мир. Нескончаемым потоком шли люди в Белый дом, чтобы проститься с человеком, который вывел стра­ну из тяжелейшего кризиса, сплотив сторонников единства страны и уничтожения рабства. Только сохранив единое государство, США смогли впослед­ствии стать ведущей державой мира. Оценивая за­слуги Линкольна, великий русский писатель Лев Толстой сказал так: «Он был тем, чем Бетховен был в музыке, Данте в поэзии, Рафаэль в живописи, Христос в философии жизни».

552