Содержание

Введение 3
Глава 1. Становление личности Вильгельма Оранского 6
Глава 2. В составе оппозиции 10

Глава 3. Статхоудер 17

Заключение 27

Примечания 30
Источники и литература 32

Введение

Роль личности в истории – одна из ключевых проблем науки. Поэтому чрезвычайно важно изучать биографии выдающихся людей с тем, чтобы определить их роль в тех или иных событиях. Особенно интересен вопрос роли личности в таких событиях, где участвуют крупные массы народа, например, в революциях: чья роль важнее – масс или  гения?
Поэтому исследование фигуры Вильгельма Оранского интересно и перспективно именно с этой точки зрения. Какова была его роль в Нидерландской буржуазной революции? Чем обусловливалось его поведение? Эти и многие другие вопросы невозможно решит без тщательного изучения Вильгельма Оранского как человека и политика. Это – один из примеров того, какое значение имеет политический портрет в истории.
Цель моей работы – представить политический портрет Вильгельма Оранского. Задачи:
1)                        изучить факторы, определившие становление личности Вильгельма Оранского;
2)                        проанализировать его политические шаги;
3)                        дать оценку личности Вильгельма Оранского как человека и политика.
В работе использовались источники, относящиеся к деятельности Вильгельма Оранского. Так, это отрывок «Из прокламации («Предостережения») Вильгельма Оранского (31 августа 1568) и «Послания в форме просьбы к его величеству...» (1573 год),[i] «Письмо-манифест Вильгельма Дидриху Сонуа» (1568),[ii] свидетельствующий о том, каим образом принц намеревался захватить власть – с помощью наемных войск. Об этом же свидетельствует и такой документ, как «Отрывок из письма Вильгельма своему брату Людвигу Нассаускому о наборе наемных войск» (6 апреля 1568).[iii] Наконец, важными источниками являются «Указ, объявляющий Вильгельма вне закона»[iv] и «Сообщение из Антверпена фирме Фуггер об убийстве Вильгельма Оранского».[v]
К сожалению, по Вильгельму Оранскому очень мало литературы. Точнее, его биографии на русском языке нет. Поэтому пришлось, помимо учебной и справочной литературы, использовать только монографию А. Н. Чистозвонова «Нидерландская буржуазная революция XVI века»[vi] и часть «Истории Бельгии» А. Пиренна «Нидерландская революция».[vii]
Эти книги прекрасно дополняют друг друга. Монография Чистозвонова – типично советское исследование, основанное на марксистско-ленинской идеологии, поэтому все действия Вильгельма Оранского рассматриваются не столько с точки зрения их пользы для Нидерландов, сколько через призму классовых интересов. Поэтому нередко даже благие поступки принца трактуются отрицательно. Двусмысленные поступки Вильгельма Оранского и поступки, сложные для истолкования, трактуются исключительно отрицательно. Например, простое обращение принца с низшими классами трактуется как «демагогия».
С другой стороны, А. Пиренн слишком идеализирует принца Оранского. Он затушевывает его негативные качества. Мало того – он некоторые качества весьма сомнительного свойства подает как положительные.
В общем, эти работа над обеими этими книгами позволяет не впадать в крайности при оценке личности Вильгельма Оранского.

Глава 1. Становление личности Вильгельма Оранского.

Вильгельм Оранский, старший сын графа Вильгельма I Нассау-Диленбургского, родился 24 апреля 1533 года. Он был представителем знатного, но обедневшего княжеского рода и должен был вступить во владение немецкими имениями своего отца, где он и провел бы свою жизнь в хозяйственных хлопотах и заботах об обедневшем поместье, если бы не внезапная смерть его бездетного кузена Рене Нассауского, которая неожиданно изменила всю предстоявшую ему жизненную карьеру. Он завещал Вильгельму как ближайшему родственнику мужского пола все свои обширные владения и титул принца Оранского.
Но Карл V не мог допустить этого семейного соглашения, не поставив некоторых условий, так как в то время как его дядя сражался за императора, отец принял лютеранство. Впрочем, желая обеспечить сыну блестящее наследство, отец легко согласился отправить Вильгельма к брюссельскому двору, чтобы его воспитали в католической вере.[viii] Возможно, именно этот факт впоследствии определил отношение принца к религии как к политике, и не позволило ему иметь сильную приверженность ни к протестантизму, ни к католицизму.
Прирожденный дипломат и государственный деятель, принц, несмотря на молодость, сделал блестящую карьеру еще при дворе Карла V (конечно, этому во многом способствовало и его происхождение). Вильгельм вскоре усвоил обычаи, язык и взгляды бургундской знати, а его брак в 18 лет с Анной Бюрен, дочерью знаменитого полководца Карла V, окончательно сроднил его с Нидерландами и безусловно снискал ему расположение старого императора. Последний предоставил ему в 1553 году, во время войны с Францией, ответственный военный пост и в день своего отречения от престола появился перед генеральными штатами, опираясь на руку Вильгельма Оранского.
К моменту начала царствования Филиппа II Вильгельму было всего 22 года, и ничто в нем не предвещало его гениальности. Его жизнь ничем не отличалась от жизни других представителей высшей знати: он участвовал в походах, развлекался в мирное время, без счета тратил деньги, устраивал для своих друзей и офицеров бесконечные пирушки, на которых проявлял себя мастером выпить.
В нем особенно ценили то, что он, несмотря на огромные доходы (принц был богатейшим вельможей Нидерландов), обеспечившие ему, несмотря на молодость, влияние, с которым могло бы конкурировать только влияние графа Эгмонта, Вильгельм Оранский нисколько не чванился этим, был прост и любезен в обращении, со всеми радушен, и от него никогда нельзя было услышать гневного или грубого слова даже по отношению к слугам.
Принц был хорошо образован, говорил на 7 языках. Не считая французского, ставшего ввиду его пребывания при бургундском дворе его обычным разговорным языком.[ix]
Огромное честолюбие, холодный расчет искушенного политика, дарование блестящего политического оратора и публициста. Принц обладал природным красноречием, но несмотря на это получил прозвище получил от современников прочно сохранившееся за ним прозвище «Молчаливый» (Taciturnus): за то, что этим дарование принц пользовался главным образом для сокрытия своих подлинных намерений и мыслей.[x]
Но самыми характерными чертами Вильгельма Оранского были острота ума и упорство воли. При брюссельском дворе вошло в поговорку: «Умен, как приц Оранский, и решителен, как граф Эгмонт».[xi] Но если принц был медлителен в принятии решения, то, однажды приняв его, был уже непоколебим.
Воображение и чувство играли у принца мало роли, и его рациональный склад ума прекрасно сочетался с индифферентизмом в религиозных вопросах. Он был такой же католик, как затем лютеранин, а еще позднее кальвинист, без энтузиазма и без глубокой убежденности. Это был государственный деятель, смотревший на религиозные вопросы скорее под углом зрения политика, чем верующего. Если в 1561 году он запретил исповедание протестантской веры в своем княжестве Оранском, то сделал это лишь для того, чтобы не допустить «нарушения общественного спокойствия», а не из-за убеждений.
Его политическая положение во многом определялось его положением. Знатный вельможа, он не склонен был отказываться от привилегий, которыми он пользовался по своему происхождению. Больше чем кто-либо, он гордо требовал свободы говорить и действовать без утеснений, так как он был не только, как другие нидерландские вельможи, рыцарем ордена Золотого руна и провинциальным штатгальтером, но был отпрыском княжеского рода, желавшим сохранить по отношению к Филиппу II такую же независимость, какой пользовались его родственники в Германии по отношении к императору. И хотя он стал с головы до ног бургундцем, но граф Нассауский не исчез в нем  бесследно. Он не желал признать себя простым вассалом испанского короля и не желал склонял головы перед испанским абсолютизмом.
Благодаря своему иностранному происхождению он занял среди высшей аристократии исключительное положение, которое в сочетании с его богатством и талантами привело к тому, что вокруг него вскоре объединились рассеянные до того представители оппозиции.[xii]
Итак, происхождение Вильгельма Оранского и его богатство позволяло ему претендовать на ведущие роли в политике Нидерландов. Как потомок немецкого рода, он не хотел мириться с абсолютизмом. Ну а то, что отец-протестант ради наследства позволил воспитать сына в католицизме, определило отношение Вильгельма к религии с точки зрения политики.
Кроме того, принц был хорошо образован, обладал такими талантами, как дипломатичность, красноречие. Принц был также честолюбив и обладал качеством, важным для политика: умел скрывать свои намерения.

 

Глава 2. В составе оппозиции

  
В задачи нашей работы не входит анализ причин и хода Нидерландской революции, а только действия Вильгельма Оранского, характеризующие его как политического деятеля.
Поэтому заметим только, что нидерландские дворяне опасались, что политика Филиппа II вызовет восстание, которое может закончиться не только свержением иноземной тирании и разгромом ее главной опоры – католической церкви, но и гибелью самого нидерландского дворянства. Кроме того, нидерландские дворяне с завистью и злобой следили за тем, как испанцы и их ставленники вроде Гранвеллы оттирают родовитых нидерландцев от правления. Наконец, промотавшиеся нидерландские дворяне хотели упрочить свое положение за счет конфискации и раздела церковных имуществ.
Поэтому как среди аристократии, так и среди рядового дворянства распространились оппозиционные настроения, часть дворян примкнула к реформации. Руководителями оппозиционной феодальной знати были крупнейшие нидерландские вельможи – принц Вильгельм Оранский, граф Эгмонт и адмирал Горн.
Опираясь на нидерландское дворянство, эти вельможи стали высказывать в Государственном совете порицание деятельности правительства и предъявили наместнице и Филиппу II ряд требований: соблюдать вольности и привилегии страны, вывести испанские войска, отозвать из Нидерландов Гранвеллу, отменить или значительно смягчить плакаты против еретиков.
Выступив с оппозицией по отношению к правительству, нидерландская знать и дворянство рассчитывали приобрести авторитет в глазах городской буржуазии и народа, представить себя в качестве защитников вольностей и национальных интересов Нидерландов, намереваясь таким путем сохранить за собой политическую власть в стране.
Однако оппозиционеры подняли «бунт на коленях», и, используя народное недовольство в своих интересах, выпрашивали у Филиппа II лишь частичные уступки. Правительство медлило, и оппозиционеры начали поиск союзников среди немецких лютеранских князей, французским гугенотским дворянством и руководством кальвинистских консисторий внутри страны.[xiii]
Но народ не захотел ждать, пока закончится эти торги и переговоры, и 11 августа 1566 года началось мощное народное восстание, обрушившееся прежде всего на католическую церковь и получившее название иконоборческого. Оно напугало не только правительство, но и дворянство. После того как наместница в манифесте 25 августа 1566 года пошла на ряд уступок и пообещала амнистию членам союза дворян, дворяне полностью приняли ее условия, объявили свой союз «Соглашения» или «Компромисса» распущенным и вместе с правительственными войсками приступили к вооруженному подавлению восстания, стремясь выслужиться за прежние «грехи».
Уже 25 августа принц Оранский писал в письме наместнице, что по его приказу на рыночной площади были повешены два иконоборца, а еще двенадцать подверглись различным наказаниям.[xiv]
А. Пиренн видит в этом отказе от борьбы и переходе на сторону испанских властей «благоразумие» принца.[xv] Да, с ним нельзя не согласиться: это действительно было благоразумие не желавшего рисковать человека, но тут мы видим, что принц, во-первых, не испытывал симпатий к восставшему народу, то есть был типичным представителем своего класса, а во-вторых, был склонен к компромиссам с врагами, склоняясь даже к предательству. Эти же качества мы сможем наблюдать в нем и в дальнейшем.
Когда Филипп II узнал о восстании, он послал огромную карательную армию герцога Альбы. Оппозиционно настроенные дворяне Нидерландов поняли, что позволили завлечь себя в ловушку. Пределы страны покинуло около 100 тысяч человек, и среди них принц Оранский с братом Людовиком Нассауским.[xvi]
Можно, конечно, обвинять принца в трусости, но, на наш взгляд, это был обдуманный ход, к которому вынуждали складывающиеся обстоятельства. Это подтверждает то, что те, кто надеялся на милость короля, полагая, что, переметнувшись на сторону правительства в разгар восстания, искупил свою вину, впоследствии жестоко поплатились за свою политическую недальновидность – граф Ламораль Эгмонт, адмирал Гонт.[xvii]
Принц Оранский вступил в открытую борьбу против испанского деспотизма. Многочисленные родственные и политические связи принца в Германии и Франции обеспечивали ему влиятельных союзников. Укрывшись в Германии, он собрал вокруг себя эмигрантов из нидерландского дворянства, завязал тайные сношения с оппозицией ряда нидерландских городов и начал набирать войска для вторжения в Нидерланды. На этом этапе задачей принца было включение страны в состав Германской империи на правах самостоятельного курфюршества. Он рассчитывал сохранить старые вольности и привилегии страны, а католическую церковь реформировать в лютеранс4ом духе, разделив ее земли среди нидерландских дворян. Эти планы Вильгельма Оранского пользовались симпатиями нидерландских дворян, консервативных бюргеров и торговой буржуазии, не заинтересованных в революционном перевороте. При этом принц не оставлял надежды на возможность сговора                              с   Филиппом   II.
Чистозвонов пишет, что принц был достаточно дальновидным политиком, чтобы понимать необходимость маскировки своих истинных целей, поэтому он вел свои дела в глубочайшей тайне: внешне он прикидывался «патриотом», «сторонником демократии» а его приверженцы старательно окружали принца орелом «бескорысного и непоколебимого борца за свободу и независимость родины».[xviii] Нам кажется, что такая оценка слишком жесткая. Конечно, Вильгельм Оранский прежде всего заботился о своих интересах, но он боролся также за независимость Нидерландов от жестокого владычества Испании. Конечно, пятно на «патриотизм» принца кладет его опора на иноземцев, прежде всего Францию и Англию. Тем не менее говорить, что принцу были полностью безразличны интересы страны, нельзя.
C помощью немецких князей и французских гугенотов принц с братом дважды вторгались в Нидерланды, чтобы свергнуть режим Альбы и, овладев южными провинциями, выполнить намеченную программу.
Но все надежды принц возлагал только на наемников и не желал объединять свои военные операции с действиями лесных гезов, не хотел поднимать народ на восстание.
Вильгельм Оранский очень надеялся на иностранную помощь, о чем говорится в его письме-манифесте Дидриху Сонуа – одному из эмиссаров принца: «Теперь вы легко можете видеть, что принц не может дольше вести этого великого дела один, так как он потерял земли, вассалов и имущество и уже употребил в дело все, что у него осталось, и, кроме того, наделал тяжелых долгов».[xix]
Первый поход (1968) закончился бесцельно. Перед вторым походом брат принца, Людовик Нассауский, вел циничный торг с французским королем Карлом IX и Англией, обещая им нидерландские земли.[xx] Разумеется, такой торг не мог состояться без ведома Вильгельма и характеризует последнего не с лучшей стороны.
После введения Альбой десятипроцентного налога алькабалы и вспыхнувшего за тем восстания побудили принца Оранский несколько пересмотреть свои действия.
Успехи восстания побудили его обеспечить свое влияние на ход событий в северных провинциях, назначая переданных лиц на важные посты восставших городов и гарнизонов, сосредотачивая в своих руках высшую исполнительную и военную власть.
Но, делая это, принц не считал революционный Серев подходящей опорой для осуществления своих планов. Овладев более консервативными южными провинциями, опираясь на этот плацдарм, на внешних союзников и на своих ставленников в отложившихся провинциях, Вильгельм Оранский хотел прийти на Север триумфатором, чтобы продиктовать свои условия, а не принимать условий, навязанных победившей революцией. Поэтому принц рассматривал восстание на Севере как дело второстепенное и досадовал на его «преждевременность». «Принц Оранский, узнав об этом народном восстании, не проявлял никакого удовольствия, - писал хронист Хуго Гроцкий, - наоборот, он жаловался, что эти небольшие успехи помешают главному мероприятию, которое он готовил.

Этим мероприятием был тот поход в Нидерланды, о дипломатической подготовке которого говорилось выше (1572). Принц, однако, и в этом походе не стяжал лавров. Он меньше всего был склонен раздувать в южных провинциях народное восстание, надеялся на наемников. Но принц не обладал особыми полководческими талантами, и, измотав в бесконечных маршах и контрмаршах свою и без того слабо организованную армию, принц не мог оказать реальной помощи даже осажденному в Монсе Людовику Нассаускому, который 21 сентября 1572 года сдался войскам Альбы на почетную капитуляцию.Этот поход принца имел лишь то положительное значение, что на время отвлек внимание и главные военные силы испанцев на южный театр военных действий и тем способствовал успехам революции на севере страны.[xxi]
Итак, принц Оранский оказался во главе оппозиции испанскому  режиму. Однако он не был радикалом и был готов пойти на компромисс с испанскими властями. Он также не возлагал надежд на восставший народ и хотел решить дело с помощью наемных войск, пожертвовав даже несколькими провинциями.
В этом проявилась психология аристократа. Однако принц был достаточно гибким политиком, чтобы при успехах народа изменить свою тактику. Впрочем, нельзя обвинять принца в полном отсутствии патриотизма и абсолютном безразличии к судьбе страны (иначе бы он при своем богатстве, связях и положении мог добиться власти и положения полным переходом на сторону Испании), хотя, конечно, на первом месте стояли его личные интересы.

Глава 3. Статхоудер

В нидерландской революции участвовало множество социальных групп – от ультрареволюционных до вполне консервативных, поэтому большое влияние приобрели сторонники умеренного направления, политическая платформа которых строилась на зыбкой основе компромиссов, на поисках обходных путей, промежуточных решений и общего «умиротворения».
Олицетворением этого политического курса была оранжистская партия и ее главный руководитель – Вильгельм Оранский.
Вскоре после завоевания брила, в противовес обращению одного из наиболее революционно настроенных вожаков морских гезов адмирала Треслонга, клявшегося истребить «священников, монахов, папистов и великое идолопоклонство» (то есть католицизм), принц Оранский опубликовал собственный манифест. Составленный из высокопарных фраз, этот манифест призывал жителей северных провинций к восстанию за исконные вольности и свободы, но не против Филиппа II, а лишь против его «преступного сатрапа Альбы, злоупотребляющего доверием короля и обманывающего его». Ссылаясь на свой титул статхоудера Голландии и Зеландии, принц заявлял, что берет на себя руководство восстанием. Одновременно он обещал всем католикам неприкосновенность их религии, ясно показывая этим, что он не намерен поддерживать «кровожадные» призывы морских гезов, кальвинистских консисторий и революционных народных масс.
Примечательно, что принц по прежнему готов к компромиссу. Так же как и в «Прокламации» 1568 года («Мы уверены, что его величество имеет неверные сведения о нидерландских делах...»)[xxii] принц вновь подчеркивает, что все дело в Альбе, а не в короле. Таким образом, пока еще принц не стремится сменить сюзерена страны.
Крупная буржуазия северных провинций мирилась с революцией, но только временно, и видела в лице принца Оранского такую политическую фигуру, которая соответствовала их планам. Аристократическое происхождение принца, официальный титул стаутхоудера Голландии и Зеландии, его связи во влиятельных кругах Франции, Англии и Германии делали принца авторитетным лицом. Неудача его собственных планов порождая уверенность в том, что принц будет достаточно сговорчивым и послушным правителем. С его помощью крупная торговая буржуазия рассчитывала «обуздать» народные массы и организовать успешную войну «против узурпатора Альбы», сохраняя в неприкосновенности фикцию суверенитета Филиппа II над Нидерландами.
Кроме того, Вильгельма Оранского поддерживали дворяне Голландии и Зеландии, враждебно настроенные по отношению к испанскому абсолютизму; умеренные слои городского бюргерства; сепаратистки настроенное феодальное дворянство таких отсталых провинций, как Хелдер и Оверейссел, рассчитывавшее укрепить свое независимое положение.
Наконец, борьба принца с испанцами создала ему популярность в глазах народа и консисторий, которым импонировала приверженность принца к идеям реформации. [xxiii]
Приезд принца тщательно подготавливался. На ассамблее штатов Голландии в августе 1572 года было решено признать принца Оранского законным статхоудером Филиппа II в Голландии и Зеландии, ему вручалось верховное главнокомандование над всеми морскими и сухопутными силами, высшая исполнительная власть, право назначения и смещения (с ведома городов) всех высших должностных лиц.
Ордонансы принца, изданные вскоре после ассамблеи, подкрепляли ее постановления: свобода вероисповедания, «упорядочивание» законодательства и пресечение «самоуправства» народа.[xxiv]
В октябре 1572 года принц Оранский вступил на территорию отложившихся провинций, но не как победитель, а как беглец, вынужденный служить политическим интересам крупной торговой голландской буржуазии. Но принц намеревался обеспечить себе гораздо большую самостоятельность действий, чем ему желали предоставить, и всеми мерами старался укрепить свою личную власть. Ради этого он вел хитрую и сложную политику, искусно используя обстановку войны с испанцами и внутренние конфликты между приверженцами различных политических направлений. Поддержку дворян он надеялся получить, щедро раздавая им выгодные должности в армии и государственном аппарате.
Симпатии консисторий и народа можно было подогревать требованием решительной войны против испанцев и проведением в жизнь от своего имени различных мелких политических реформ, по внешности носивших демократический характер. В этих же целях принц не скупился и на всякого рода демагогические жесты (по определению Чистозвонова): он мог запанибрата потолковать о делах с мелким лавочником, выпить чарку вина на свадьбе или на крестинах в семейном кругу зажиточного ремесленника или оказать материальную помощь вдове одного из своих солдат.[xxv]
Но нам кажется, что это слишком негативное определение. Вспомним, что принц не был чванлив, был прост в обращении, никогда не позволял себе грубости даже по отношению к своим слугам.[xxvi] Конечно, было мудро со стороны принца привлекать такими жестами к себе народ, но мы не можем обвинять его в полной неискренности, тем более в отсутствии милосердия, когда он помогал вдовам своих солдат.
Подобное поведение принца не возбуждало особого беспокойства у купеческой олигархии: обеспечив себе господствующее положение в Генеральных штатах, которым принадлежало право основного законодательства и вотирования налогов, она могла придирчиво контролировать деятельность принца. прежде всего принц был зависим от олигархов в плане налогов. Купечество Голландии и Зеландии осуществило очень хитроумную комбинацию, введя продажу государственных лицензий на совершение внешнеторговых сделок. С первого взгляда казалось, что облагаются богатые классы. На самом деле подобная система ставила доходы казны в прямую зависимость о размеров товарооборота, а государство – на службу интересам крупных купцов. Демагогические же маневры принца были им на руку. Так как придавали популярность созданному ей политическому режиму.
Дворяне же понимали, что в создавшейся обстановке политика принца оправдана, и надеялись с укреплением армии и страны укрепить свое влияние в противовес народу и буржуазии.
Вильгельм Оранский старался упрочить свое положение. Генеральным штатам удалось отнять у народных городских ополчений право обсуждать на своих собраниях наиболее важные политические вопросы, но пришлось согласиться с тем, что нужно запрашивать мнения командиров ополчений по отдельным важным делам, так как на этом, стремясь усилить свое влияние, настаивал принц.
Так же принц поступил и в вопросе о расширении представительства голландских городов в провинциальных штатах, добившись допуска в них, в дополнение к делегатам от крупных городов, делегатов от 12 средних и небольших городов Голландии. расширить представительство дворян в штатах принцу, однако, не удалось. Более того, купеческая верхушка при поддержке консисторий провела решение о создании Большого совета, который должен был предупредить попытки принца добиться единоличной власти.
Правда, Чистозвонов говорит, что принц только внешне «выставлял себя... защитником народных интересов». [xxvii] Разумеется, на первом месте у принца были личные интересы. Но, мы думаем, не стоит все-таки чересчур очернять все его действия, тем более что многие из них приносили благо.
Но каким бы ловким политиком ни был принц, он не мог предотвратить всех социально-политических конфликтов. Так, ему не удавалось обеспечить свободу католицизма, так как это вызывало открытое сопротивление народа.
Когда Дордрехтский синод кальвинистской церкви (1574) принял решения, которые фактически предписывали консисториям оказывать действенное влияние на ход политической жизни, вмешиваться в решение внутригородских и государственных дел, вести непримиримую борьбу с католицизмом, это было воспринято принцем как попытка «установить теократию», и политическая борьба разгорелась с новой силой.[xxviii]
Чистозвонов опять с позиций марксистско-ленинской идеологии объясняет желание принца дать свободу католического вероисповедания его желанием пойти на сговор с властями, указывая на его «показное благочестие, прикрывавшее глубокое равнодушие к религии как к таковой».[xxix]
Мне кажется, что дело в другом. Исключительно тонкий политик, лишенный всякого религиозного фанатизма, Вильгельм Оранский нашел в примирительном христианстве Кассандера -–в этом своеобразном переводе идей Эразма Роттердамского на теологический язык – учение, которое наиболее соответствовало его внутренним склонностям. Хотя он продолжал признавать себя в Брюсселе католиком, называя себя втайне в письмах своих в Германию лютеранином, тем не менее в действительности он не был ни тем, ни другим. По своему личному убеждению, а также как государственный деятелей он был сторонником веротерпимости. Его подозревали даже в том будто он мечтает о «своего рода полукатолической, полулютеранской религии, которую он сам себе выдумал, чтобы удовлетворить и тех и других».[xxx] Под влиянием происходившего в стране брожения и угрожавших ей опасностей он все больше укреплялся в убеждении, что только объявление религиозного мира наподобие установленного в Германии сможет восстановить спокойствие в Нидерландах.[xxxi]
Таким образом, в данном случае склонность принца к компромиссу имеет положительный момент: он не хотел распространения фанатизма, утверждения вместо главенствующего католицизма главенствующий протестантизм, хотел ввести свободу совести и уменьшить тем самым конфликты.
Но другой момент политики Вильгельма Оранского рисует его с неблагоприятной стороны: он потворствовал отдельным реакционерам и окружал себя дворянами и иностранцами (вопреки своим официальным заверениям, принц открыл ворота нидерландских городов перед иноземными войсками – Англии и Франции, которые намеревались отхватить кусок побольше).
Неискренняя политика принца вызвала резкое недовольство народа и нападки консисторий. Его оскорбляли на улицах, насмешливо спрашивали, кто же он – кальвинист или католик. Он окружил себя телохранителями из немецких наемников, опасаясь за свою жизнь, ночевал на корабле, а в письмах всячески поносил голландский народ, называя его «самым испорченным народом во всем мире», «бунтовщиками, которые куражатся лишь покуда в их головах бродят винные пары» и т. д.[xxxii]
Это послание испанскому монарху, продиктованное страданиями и бедствиями нидерландского народа, произвело на современников сильное впечатление В декабре 1573 года герцог Альба по приказу Филиппа II был вынужден покинуть Нидерланды. Передав управление ими новому правителю, назначенному из Мадрида, - дону Луису Рекензесу.[xxxiii] 
Революционно-демократическое движение в южных провинциях развивалось вширь и вглубь. Но принц Оранский продолжал вести становившуюся с каждым днем все менее популярную политику компромиссов и политических интриг. Такая линия поведения не могла обеспечить оранжистской партии ни достаточно прочной политической опоры внутри страны, ни достаточно сильной армии для ведения войны с испанцами. Поэтому принц снова обратился как к единственному средству укрепления своих военных сил к помощи иноземных государств. Снова доверенные лица Вильгельма Орлеанского вели дипломатические интриги в придворных кругах Лондона и Парижа. Внешнеполитические комбинации принца при этом самым причудливым  образом перекрещивались с происками соперничавшей с ним на внутриполитической арене дворянской партии, эмиссары которой также выпрашивали помощь у Англии и Франции. В результате страна наполнялась военными авантюристами.[xxxiv]
Также важно проанализировать политику принца к Гентскому восстанию.
В Генте социальо-политическая борьба достигла особенной остроты, он стал в 1578 году центром революционно-демократического движения на юге страны. 124. Принц Оранский искал промежуточное, компромиссное решение, опасаясь  чрезмерного усиления восставших масс. Поэтому принц проводил сложную и двусмысленную политику. Не выступая открыто против гентцев, он вел настойчивую работу по внесению раскола в их среду. Неоднородность социальных сил, поддерживавших демократическое движение в Генте, облегчало его задачу. Принц прибрал к рукам Рихове, собравшего вокруг себя умеренно буржуазные и бюргерские элементы, оказывавших влияние на определенную часть цеховой массы. Затем принц стал всячески раздувать соперничество между Рихове и Имбизе, подрывая изнутри силы гентского демократического движения. Не довольствуясь этим, принц начал оказывать политическое давление на гентцев. 11 октября 1578 года в Гент от лица Генеральных штатов была послана специальная депутация, возглавляемая ближайшим приспешником принца – Ф. Марниксом. Она потребовала от гентцев прекращения «беспорядков», восстановления католического духовенства в имущественных правах, введения свободы католического богослужения, выплаты Гентом налогов и отпуска на свободу арестованных контрреволюционеров. Примечательно, что ультиматумы сходного содержания предъявили Генту Елизавета Английская и герцог Анжуйский.  
Всячески задабривая «недовольных», обещая им «навести порядок» во Фландрии, принц Оранский тем временем продолжал вносить раздоры в среду гентцев. В ноябре 1578 года дело дошло до ареста Имбизе сторонниками Рихове. Под давлением вооруженного плебса Имбизе был освобожден, но Рихове готовил новые провокации. Чтобы укрепить положение Рихове и заставить гентцев практически выполнять данные ими ранее обязательства (они пообещали из тактических соображений выполнить большинство требований принца), Вильгельм Оранский в конце ноября 1578 года прибыл в Гент. Он открыто третировал Имбизе и Петра Датенуса и грозил им, что они понесут должное наказание за свою дерзость.[xxxv] 
После заключения в мае 1579 года Утрехтской унии, принц снова начал переговоры с герцогом Анжуйским и Елизаветой Английской, рассчитывая получить у них военную помощь для продолжения борьбы с Испанией, и, прислушиваясь к их требованиям «обуздать чернь», приступил к планомерному подавлению революционно-демократического движения.
Жестокие карательные экспедиции войск Генеральных штатов покончили с крестьянскими восстаниями. Вслед за этим наступила очередь Генте. В августе 1579 года агенты принца в Генте начали вести настойчивую кампанию за приглашение Вильгельма Оранского в город для «урегулирования дел», запугивая бедствиями, которые могут произойти, если этого не будет сделано.[xxxvi]
В 1579 году уже открыто ставился вопрос о необходимости смены суверена. Ответом на это со стороны Филиппа II было опубликование 15 июня 1580 года специального манифеста, в котором принц Оранский объявлялся вне закона, как злейший изменник и государственный преступник, а за выдачу или убийство его назначалось вознаграждение в сумме 25 тысяч золотых экю.[xxxvii]
Теперь принцу были отрезаны все пути к примирению, а вопрос о смене суверена встал в плоскость практического решения. После длительных дебатов в Генеральных штатах принцу удалось настоять на том, чтобы в качестве нового суверена призвать герцога Анжуйского. Иноземные дипломаты, герцог Оранский и принц Оранский разрабатывали свои планы, не принимая в расчет мнение нидерландского народа.
Но, не доверяя ни герцогу Анжуйскому, ни принцу Оранскому, штаты Голландии, Зеландии и Утрехта в июле 1581 года принесли присягу принцу Оранскому как своему статхоудеру, но обставили это такими оговорками и условиями, что позднее, характеризуя их, Мориц Нассауский утверждал, что «он охотнее спрыгнул бы с самой высокой башни Гааги, чем принял бы суверенитет на условиях, которые были поставлены его отцу».[xxxviii]
Лишь после проведения всей суммы этих мероприятий 26 июля 1581 года был, наконец, опубликован эдикт об официальном низложении Филиппа II и покончено с фикцией его суверенитета, которая до сих пор настойчиво поддерживалась.
Но в Брабанте герцогом был провозглашен герцог Анжуйский – благодаря интригам принца Оранского. Конечно, делал это принц не из бескорыстных соображений. Герцог Анжуйский еще в 1580 году писал ему: «Я вас уверяю, что вы всегда будете иметь долю в том успехе, которым я буду пользоваться». Но все крупные города Фландрии и Брабанта отказались впустить французские войска. Попытка утвердиться силой была встречена отпором народа. В мае 1583 года герцог Анжуйский покинул Нидерланды, а вслед за ним из Антверпена в Голландию бежал и принц Оранский.
После падения Антверпена принц Оранский вплоть до своей смерти (он был убит иезуитским наемником Бартоломеем Жераром)[xxxix] продолжал свою привычную политику заигрывания с народом и пытался противостоять правящей олигархии благодаря умелому использованию внутренних противоречий, порожденных ее антидемократической политикой.
Эта политика была характерна и для его сына Морица Нассауского, и стала определяющей для статхоудера на протяжении всей истории республики.[xl]
Мы видим, что принц не в полной мере осуществил свои планы. Он оказался заложником буржуазной олигархии. Тем не менее он пытался проводить свою политику, используя разногласия среди олигархов. Его политика была достаточно успешна, поэтому ее продолжали статхоудеры и после его смерти.

Заключение

Вильгельм Оранский – фигура неоднозначная. Он не отличался особыми военными дарованиями, зато был искусным политиком, ловким дипломатом, обладал даром политического предвидения. Конечно, его можно обвинить в трусости, когда он бежал из Нидерландов, опасаясь испанских карателей, но судьба оставшихся оппозиционеров показывает, что оставаться в этой ситуации в Нидерландах было равносильно самоубийству, было не отвагой, а глупостью, а бегство – единственно разумным решением.
Принц был мастером компромиссов и интриг. Он при случае мог легко пойти на компромисс с врагом, причем на компромисс, граничащий с предательством. Так, например, во время иконоборческого восстания в Нидерландах принц, чувствуя, что «запахло жареным», не постеснялся объявить о непричастности к мятежу и даже казнить несколько иконоборцев. Конечно, во многом такой компромисс был продиктован боязнью дворянства восставшего народа.
Но, с другой стороны, нередко его стремение к компромиссу было оправдано по крайней мере отчасти: например, в вопросе о свободе совести и отношении принца к католическому вероисповеданию. Заметим, что принц вообще относился к религии как к политике, но нельзя назвать его абсолютно беспринципным в этом плане: он был не безбожником, а, скорее, веротерпимым человеком.
Как и любой аристократ, он не чувствовал особого уважения к народу, но обладал достаточно хорошим чутьем, чтобы использовать его в своих целях. Он был против народных восстаний – ничего другого и нельзя было ожидать от аристократа XVI века, надо отдать дань исторической эпохи. Но в то же время принц был по отношению к народу достаточно простым, доступным человеком, не брезговал сесть за один стол с простолюдином (пусть, возможно, и таил при этом мысль завоевать доверие народа).
Вильгельма Оранского нельзя оценивать однобоко. Конечно, принц использовал народ в своих личных целях, многие его действия (особенно с привлечением в страну иностранцев) нельзя оценивать положительно. Однако не следует обвинять его и в полной беспринципности, аморальности. Сложный, неординарный и безусловно талантливый Вильгельм Оранский явился объединяющей силой для жителей Нидерландов. Его политический талант направил практически стихийное восстание в оптимально правильное, выигрышное русло.

 

 

 

Примечания

---