Реферат по онтологии
Определение сознания

На первый взгляд может показаться, что вскрытые на сегодня антиномии лишь усугубили впечатление о методологической ограниченности и неадекватности любых подходов к изучению сознания, а все бывшие и будущие попытки его рассмотрения вряд ли будут способны органично осмыслить и примирить все противоположные ипостаси его существования. Возникает даже соблазн заявить, возвращаясь к нашему первичному пониманию сознания, что оно представляет собой такой род бытия, посредством которого познаются и преобразуются все иные виды бытия (природное, культурно-социальное, телесно-физиологическое и т.д.), но которое само принципиально непознаваемо в своей целостности. Образно говоря, то, что ближе всего к нам по бытию, то дальше всего от нас по степени познаваемости.
Однако внимательный взгляд на неустранимые антиномии сознания позволяет все-таки воздержаться от столь пессимистического вывода. В выделенных выше оппозициях присутствует и глубоко конструктивный элемент.
Во-первых, эти антиномии объективны и характерны именно для сознания, т.е. мы теперь имеем дело не с каким-то абстрактным и неопределенным бьпием вообще, относительно которого только и можно было сказать, что оно есть ближайшее и первичное для нас, а с реальностью, обладающей вполне определенными, хотя и бинарно-антиномическими, атрибутами.
Во-вторых, взаимодействие подобных противоположных атрибутивных процессов (хотя бы имманентного и трансцендентного, отражательного и конструктивного) в жизнедеятельности сознания является источником его развития как динамической реальности, причем, по-видимому, можно говорить об устойчивых — вневременных и сверхличных — закономерностях такого развития, несмотря ни на свободу конкретных носителей сознания, ни на бесконечный универсум его возможных вариаций в зависимости от культурно-исторического, национального и других контекстов.
В-третьих, наличие противоположностей в сознании — это не только движущий фактор его развития, но и условие и критерий отличия полноценно функционирующей реальности сознания от реальности иллюзорной, в которой пребывает сознание психически больного субъекта — наркомана или личности, впавшей в состояние аффекта. Взаимодействие полярных ипостасей бытия сознания уберегает человека как от иллюзорного ухода в глубины имманентной субъективности, так и от угрозы абсолютного трансцендирования с потерей представлений о собственном «Я». Через базовые антиномии уравновешивается естественная погруженность сознания в спонтанно-темпоральный поток переживаний со столь же естественным сверхвременным памятованием о прошлом, творческими озарениями и надперсональным функционированием категориально-синтетических структур мышления.
Индивид, который все логически сознает (т.е. держит в фокусе своего сознания), рискует утратить навыки «творческого забвения» (именно этому труднее всего научить компьютер) или превратиться в невротика, зацикленного на какой-нибудь идее. Но вместе с тем и человек, живущий лишь бессознательными телесно-эмоциональными импульсами или ожиданиями сверхсознательных откровений, ведет не менее иллюзорное существование, изолирующее его и от мира, и от самого себя. Примеры погружения сознания человека в иллюзорную реальность можно было бы и преумножить, но их общая метафизическая причина коренится в гипертрофировании одной из противоположных сторон за счет другой в вышеотмеченных антиномиях «здорового сознания».
Пока эти антиномические связи в сознании сохраняются и определяют своим «силовым напряжением» его общую динамику и функционирование, до той поры личность успешно живет и действует в окружающем мире, находится в гармонии с собой и окружающими людьми. Правда, эти базовые антиномии на то и являются антиномиями, а не мирным единством взаимодополнительных противоположностей, что их синтез — дело совсем нелегкое ни в жизни, ни в мысли. На оселке этих предельных оппозиций проверяется и закаляется внутренний мир личности и обретаются положительные психологические качества. По-видимому, полностью снять фундаментальные антиномии сознания невозможно — для этого надо быть или полным идиотом, или Божественным Абсолютом, а посему в рациональном плане речь может идти лишь о посильном разумном познании движущих противоречий сознания и их действенно-живом опосредствовании, гармонизации по мере восходящего развития личности.
Учитывая вышеизложенное, можно дать следующее предварительное определение сознания: сознание есть динамическая и противоречивая реальность, посредством которой познаются и преобразуются все иные виды реальности (природная, социальная, культурно-символическая и др.), включая ее саму.
Такое понимание остается, однако, еще крайне абстрактным и проблематичным. Непонятно, о какой конкретно реальности идет речь и можно ли вскрыть в этой парадоксальной и неуловимой реальности сознания хотя бы какие-нибудь устойчивые структуры. Зачастую, для того чтобы разобраться в природе какого-либо объекта, бывает полезно обратиться к этимологии слова, которым этот объект поименован.
Во-первых, следует обратить внимание на приставку «со» в слове «сознание». В ней явственно зафиксировано что-то превосходящее наше это и органично отсылающее к некому «мы», к общности, трансцендентной нашей имманентной и замкнутой самости. Однако «со» подразумевает не только «горизонтальную» общность и связанность с тем, что нам подобно, т.е. с другими «Я» в рамках социального «мы»; но также связь с тем, что может быть и «выше», и «ниже» нас. Имеется в виду органическая связь с природным миром и его многообразными формами, а также связь с высшими духовными началами, а возможно, и деятельными «Я», которые могут превосходить нас по уровню своей организации. Низшее заслуживает сострадания и помощи, поскольку мы находимся или должны находиться с ним в покровительственном сообщении; «высшее», наоборот, вызывает благоговение, поскольку дарует нечто, позволяющее нам лично совершенствоваться и восходить. Ницше совершенно верно обронил: «Обыкновенно принимают само сознание за общий сенсоризм и высшую инстанцию; тогда как оно есть лишь средство взаимного общения, оно развилось из сообщения и в интересах сообщения». Наконец, есть еще один, направленный вглубь, аспект этого краеугольного «со» — сопричастность собственному внутреннему миру, который не менее таинственен и непонятен, чем предстоящее нашему внешнему восприятию мировое сущее.
Во-вторых, подобное «со» как направленность на связь и общение с собой и миром всегда реализуется только в знании и через знание. Мы совершенно согласны с чеканной формулой К. Маркса: «Способ, каким существует сознание и каким нечто существует для него, это — знание». Ясно, что подобное утверждение выглядит сегодня довольно спорным, учитывая критику отождествления сознания и знания не только в философии, но и в психологии XX в. Однако, если знание рассматривать в предельно широком контексте, как включающее в себя не только явное, но и неявное, не только логико-рефлексивное, но также ценностное, практически-волевое и эмоциональное знание, тогда оппозиция сознания и знания лишается всякого смысла. Сознание всегда существует лишь в стихии многообразного знания и лишь посредством него реализует свои многообразные функции. Так, например, эмоции являются знанием о глубинах собственной души и ее возможностях, а также о том, к каким внутренним состояниям следует стремиться, а каких избегать. Даже совершенно, казалось бы, смутные и безотчетные душевные состояния (тревога, волнение, эмоциональный подъем) все равно являются знанием, пусть фоновым и латентным, но тем не менее необходимым для существования и фиксации форм явного знания. Известно, что многие ученые и поэты всегда интуитивно знают, при каких душевных переживаниях у них рождаются лучшие идеи и самые вдохновенные строки и, соответственно, внимательны к подобным состояниям. Если мы рассмотрим практически-волевые акты, то и они подразумевают стремление к чему-то и преобразование чего-то, что существует в виде знания. Другое дело, что знания вышеприведенного типа могут не обладать свойством истинности и не быть прозрачными для рациональной рефлексии. Попробуй «схвати» в рефлексивном акте сознания мгновенную эмоцию или беглое воспоминание, но не будь их, возможно, никогда не смогли бы возникнуть и вполне рациональные научные открытия и художественные озарения.
Наконец, в философии, начиная с Сократа, весьма эвристичным и глубоким является парадоксальное словосочетание «знание о незнании», точно фиксирующее динамичность и многомерность существования сознания личности в стихии знания. Можно привести и дополнительные этимологические аргументы, подтверждающие неразрывность сознания и знания. Корень «знать» присутствует в ключевых русских словах, описывающих не только познавательный процесс (узнавать—осознавать—распознавать—обознаться—дознание—знак—значение—признак), но также важнейшие модусы социально-экзистенциального существования (знатный—зазнайка—признание—знамя—тризна—знахарь и т.д.).
Кроме того, в русской культуре и философии сознание всегда сопрягается с жизнью: жить — значит так или иначе, явно или неявно сознать; а обладать сознанием — значит универсально общаться и жить. Еще B.C. Соловьев писал в «Оправдании добра», что «по естественному значению слова сознание вообще есть определенное и правильное ... взаимоотношение внутренней психической жизни данного существа с его внешнею средою». Буквально туже самую мысль о принципиальной связи сознания и жизненного общения можно найти у ПА Флоренского и С.Н. Трубецкого. Еще раньше на связь жизни и сознания, вплоть до их слияния в одном слове — «живознание», указывали Г.С. Сковорода и И.В. Киреевский. Но в наиболее афористической форме эту идею, правда, со ссылкой на Плотина, высказал С.Л. Франк: «Сама жизнь есть знание».
В принципе, тенденция к отождествлению сознания и жизни свойственна не только русской и восточной философии, но и западной. Но за немногими исключениями (П. Тейяр де Шарден, М. Шелер, А.Н. Уайтхед) жизнь понимается там как преимущественно жизнь индивидуального сознания, как человеческий «жизненный мир». Этот «жизненный мир» может трактоваться как текучий поток жизненных переживаний, где «на основе переживания и понимания самого себя, в их постоянном взаимодействии друг с другом формируется понимание проявлений другой жизни и других людей». «Жизненный мир» может также пониматься как первичный человеческий «образ мира», пронизанный первичными ценностными предпочтениями, базовыми языковыми фигурами дискурса и другими неявными установками. Как писал поздний Э. Гуссерль, «под... установкой... понимается привычно устойчивый стиль волевой жизни с заданностью устремлений, интересов, конечных целей и усилий творчества, общий стиль которого тем самым также предопределен». Подобные — субъективно-переживающие и конструктивно-антропоцентристские — ракурсы рассмотрения связи между жизнью и сознанием вполне правомерны. Можно даже дать следующее образное определение сознания индивида: сознание есть поле «жизненного мира», на котором разыгрывается драма становления нашего индивидуального «Я».
Однако отечественная мысль, обращаясь к проблеме сознания, всегда утверждала нечто принципиально большее и значимое. Будучи, по меткому замечанию А.Ф. Лосева, чуждой всякому субъективизму и безоговорочно онтологичной, русская философия в лице своих наиболее прозорливых представителей подчеркивала изначальное антропокосмическое единство сознания и жизни. Актами своего духа мы конституируем не только «образ мира» (личный и всечеловеческий) и не только «свою жизнь», а сам мир и мировую жизнь. Наша сознающая связь с предметностью любого рода, в том числе и природной, «со» — не только сугубо идеальна, но и материальна, специфически физична в подлинном смысле этого слова. Наши мысли, образы и переживания — объективная вселенская сила, поскольку мы сами — краеугольная идеально-материальная сила мирового целого.
На этих онтологических аспектах бытия сознания мы еще остановимся ниже, при анализе проблемы идеального, а пока целесообразно I углубиться в гносеологическую структуру индивидуального сознания, связанного многомерным общением («со») «горизонтального», «вертикального» и «глубинного» характера с миром, с другими «Я» и с самим собой.
Иными словами нас будет интересовать не онтологический вопрос «что есть сознание?» по самому своему существу; а гносеологическая проблема «что есть сознание?» с точки устойчивых структур существования индивидуального «жизненного мира». Подобная проблема предполагает построение модели сознания как системы познавательных способностей сознания и соответствующих им видов знания. Такая модель должна, по нашему мнению, удовлетворять ряду требований:
отражать вскрытую ранее антиномическую противоречивость бытия сознания, т.е. фиксировать структурное единство разнообразных, в том числе и противоположных, состояний сознания и видов знания;
прояснять не только структуру, но и динамику сознания;
опираться не только на логические, но и на наглядно-метафорические средства понимания, учитывая парадоксальную предметность сознания и наличие в нем внедискурсивных компонентов.
При построении подобной структурной модели мы абстрагируемся от целого ряда проблем, достаточно хорошо исследованных и изложенных в современной литературе по сознанию (в том числе и учебной): во-первых, от проблем становления сознания в онто- и филогенетическом планах и, во-вторых, от влияния социокультурных условий на жизнедеятельность сознания, в значительной мере определяющих потребности и характер личности. К рассмотрению же структуры сознания (или «жизненного мира») личности мы теперь и переходим.

Литература
1.           Лой А.Н. Сознание как предмет теории познания. Киев, 1988. Михайлов Ф.Т. Общественное сознание и самосознание индивида. М., 1990.
2.           Портнов А.Н. Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии ХГХ — XX вв. Иваново, 1994.
3.           Эшби У.Р. Конструкция мозга. М., 1962.