-1-

        Кошмар смерти всегда преследовал людей. Он порождал специфические        представления о трагизме жизни. “Смерть не имеет образа ,-говорит байроновский   Люцифер ,- но все, что носит вид земных существ , поглотит. ” Конечность  человеческого существования неотвратимо ставит вопрос о смысле земного удела ,  о предназначении жизни. Несомненно проблема смерти относится к числу  фундаментальных, затрагивает предельные основания бытия.

         Философы, которые обращались к теме смерти , нередко пишут о том, что в     различных культурах эта тема переживалась по-разному.В иные эпохи страх смерти и вовсе отсутствовал: люди находили в себе силы противостоять угрозе физического уничтожения. Античные греки, например , учили преодолевать ужас небытия путем концентрации духа, усилием животворной мысли, воспитывать в себе презрение к смерти. Людей средневековья , напротив, предстоящая смерть доводила до исступления. Ни одна эпоха, как свидетельствует нидерландский историк и философ Йохан Хейзинга, не навязывает человеку мысль о смерти с такой настойчивостью , как XV  столетие.

      Если мы поставим вопрос: что служит основанием для того, чтобы сравнивать , как воспринимают смерть в различных культурах, эпохах, то обнаруживается парадоксальная вещь. Как  правило, сопоставляются обычно философские высказывания. “Ведь какое-то чувство умирания может бытьу человека,-пишет , например, Цицерон.- Все это мы должны думать еще в молодости , чтобы могли призирать смерть; без такого размышления быть спокоен душой не может быть никто; ведь умереть нам, как известно, придется-быть может , даже сегодня.”Вот оно- презирать смерть…А средневековй мыслитель Мейстер Экхатр, напротив , пишет о том, как трудно дается человеку отрешенность от мирских благ… Выходит, было время, когда смерти не боялись, страх перед угрозой физического уничтожения был не всегда. Но в какой мере можно доверять философской мысли? Ведь нередко выраженное в суждении презрение к смерти как раз и отражает ужас перед нею.

      Страх перед смертью заложен в самой человеческой природе, в самой тайне жизни. Он изначален, то есть коренится в глубинах человеческой психики. Однако в конкретной эпохе, через призму определенных духовных ценностей этот страх обретает различные преображенные формы. Вот они-то и находили отражение в стойких религиозно-практических установках. Культура постоянно воспроизводит

                                               

                                                                -2-              

жизненные ситуации , с которыми люди встречаются во все времена. Речь  идет о проблемах долга, любви, жертвы, трагедии, героизма, смерти. Однако, культура 

 вовсе не движется по кругу, возвращаясь вновь и вновь к одним  и тем же мотивам. В каждую эпоху эти ценности приобретают новое содержание , диктуемое не только постоянной,  фиксируемой природой человека, но и социальной действительностью , в которой эта природа раскрывается. Точно так же проблемы смерти , хотя и преследуют человечество исстари , все же получают разное истолкование в различных религиозных традициях.

       Каждая культура вырабатывает определенную систему ценностей , в которой переосмысливаются вопросы жизни и смерти. Она творит также определенный комплекс образов и символов , с помощью которых обеспечивается психологическое равновесие индивидов. Человек, разумеется, располагает отвлеченным знанием о факте неотвратимой смерти. Но он пытается, опираясь на существующую в данной культуре символику, сформировать более конкретное представление о том, что делает возможной полноценную жизнь перед фактом неизбежной гибели.

      По мнению психологов, такая система начинает складываться в психике человека уже в раннем детском возрасте. Образ , который возникает в подсознании человека в связи с его рождением , когда плод отделяется от матери , позднее трансформируется в некий прообраз ужаса перед смертью. Он ищет способы уйти от тления , увековечить себя, постоянно ощущая присутствие смерти.

  Выживание человека предполагает , что в его психике закрепляются символические образы, которые позволяют наполнить земное существование смыслом. Это психологическое равновесие приходится все время поддерживать, подкреплять. Такая потребность присуща не только отдельному человеку. Культуру в целом тоже может войти в состояние разлада и сумятицы, разрушить присущее ей философско-гармоническое восприятие жизни и смерти. Когда возникает опасность для жизни отдельного человека или целого народа, образы символического бессмертия становятся более  четко выраженными, обостренными , интенсивными.

        Но можно ли каким-то образом типологизировать различные формы отношения  к смерти? Безусловно. Сравнение мировых религий , далеких  культур показывает , что черту между жизнью и смертью люди воспринимают по-разному. Считают , например, что между земной и загробной жизнью нет никакой разницы, но полагают также, что такая разница есть. В то же время различение подлунного и иного бытия
                                                               -3-   

принимает разные формы. Попробуем проиллюстрировать это на примере различных культур.

          Отношение к смерти в древних культурах носит в основном эпический характер, то есть она не воспринимается как личная трагедия. Кончина человека толкуется как закономерное завершение определенного жизненного цикла. Лирические и трагические акценты еще отсутствуют.

        Многочисленные и разнохарактерные представления о смерти, которые сложились в мировой культуре , можно, по-видимому , в известной мере разделить по каким-то признакам. Выделим прежде всего дохристианские и христианские воззрения. Отметим также, что восточные культуры в отличие от западных сохранили в себе веру в оригинальную силу космологий , религиозных и философских систем, в которых смерть не рассматривается как абсолютное завершение существования. Присущие им концепции посмертного бытия имеют весьма широкий спектр, включающий в себя спектр представлений-  от высоких состояний сознания до конкретных образов другого мира, напоминающую земную жизнь. Во всех этих верованиях смерть не отождествляется с полным исчезновением индивида. Христианство признавало конечность индивидуального существования. Массовое воскрешение трактовалось лишь как завершение земной истории.

        История человеческой цивилизации содержит волнующую летопись многочисленных попыток древнейших культур сохранить жизнь и избежать смерти. Во многих культурах предполагалось , что каждый может должным образом подготовиться к смерти, если он при этом обретет нужное знание о процессе умирания. В литературных памятниках , известных как “Книги мертвых” , излагается детализированное описание смерти и руководства по поводу того, как сделать процесс умирания более полным ( неподготовленный человек сопротивляется смерти и оказывается в промежуточном состоянии ) и последовательным. Наиболее известные из этих произведений- Египетская Книга мертвых и Тибетская Книга мертвых. Однако подобные тексты существовали и в индийских, мусульманских и других традициях.

      Восприятие смерти в культурах , где еще индивид не выделился из племени , из рода, естественно, отличается от толкования этого феномена там, где господствует персоналистская идея ( идея личности ). В тех обществах , в которых процесс индивидуализации зашел не очень далеко , конец индивидуального существования

                                                                  -4-

не оценивается как проблема, поскольку слабо развито само ощущение индивидуального существования. Смерть еще не воспринимается как нечто радикально отличное от жизни.   Совсем иначе оценивается смерть в тех культурах  , где осознается ценность , суверенность и уникальность личности. Здесь хрупкость земного бытия воспринимается  трагически , пронизывает всю человеческую субъективность , то есть мир его переживаний , внутренних состояний.

            Как правило, взгляды на смерть тесно связаны с религиозными воззрениями. Нельзя, например, представить античного , индуистского , мусульманского , христианского человека и его воззрения на смерть, не выяснив предварительно, что являли собой верования египтян, греков, мусульман, индийцев, христиан.

           Некоторые древние религии допускали, что между земным и посмертным существованием нет никакой разницы. Однако эта общая констатация имела все-таки оттенки. В одном случае предполагалось , что здесь, в подлунном мире, все также, как и в потустороннем. В другом –( взгляд бросался как бы “оттуда”) допускалось, что в том посмертном существовании ничего не меняется по сравнению с земным. Иначе говоря, жизнь земная и последующая не разделялись, но акцент делался все же на то обстоятельство, что является изначальной точкой отсчета – этот или тот мир. (“Там” так же, как “здесь”, “здесь” так же , как “там”)

         В древнекитайском сознании , например, факт смерти оценивался как нечто, не имеющее глубокого бытийственного значения. Иначе говоря, если человек умер, никакой трагедии в этом нет. Он все равно остается среди живых, но уже как усопший. Здесь так же , как и там. Мертвый уходит от живых условно, в каком-то ограниченном смысле. Он нас не покидает. Мир плотно заселен “живыми мертвецами”. Они перешли в другое состояние, но не ушли в иной мир. Вот почему в этой культуре символика смерти носила земной характер. За богдыханом ( императором Китая) повсюду следовал гроб , который считался атрибутом его земного существования. Заблаговременная подготовка могилы для престарелых родителей считалось актом заботы и милосердия. Покинув часть земного мира , усопший отправлялся к другим людям , которые умерли раньше , но все же никуда не исчезли. Отсюда культ предков , который весьма характерен для этой культуры.

              Не разделяли земной и потусторонний мир и египтяне. Но они, скорее, подчеркивали сходство загробного мира с подлунным там так же , как здесь. Смерть считалась прелюдией к загробному бытию. Египтяне возлагали надежды на нетленность тела того человека , власть которого была нерушимой при жизни. Тленность , по их представлениям, оставалось нерушимой. Культ мертвых составлял важнейшую

                                                                     -5-

характеристику египетской культуры. Искусство бальзамирования и мумифицирования, строительство грандиозных гробниц, увековечивание памяти ушедших – все служило одной цели : обеспечить символическое бессмертие. Еще в эпоху Древнего Царства

 (XXIX-XIX вв. до н. э.) египтяне полагали , что души умерших соединяются со звездами. Каждую ночь душа усопшего вновь поселяется в теле, покидая ради этого звезду…

              По имеющимся данным, в истории человечества две культуры обнаружили особенно острый интерес к смерти и процессу умирания: культуры египтян и тибетцев. Тогда разделяли глубокую веру в то, что сознание продолжает жить после смерти. Они предлагали хорошо разработанные ритуалы, позволяющие как можно легче прейти в новое состояние, вычерчивали сложные схемы, в которых отражали странствия души.

             Египетская Книга мертвых – коллекция молитв, магических звучаний и мифологических историй, которые относятся к смерти и загробной жизни. Материалы этих текстов разноречивы. Они отражают исторический конфликт между двумя сильными религиозными традициями – жрецами Бога Солнца и последователями Озириса. (В древнеегипетской мифологии бог умирающей и воскрешающей природы) С одной стороны они предлагают священное знание, позволяющее обеспечить вечное благословенное существование под сенью солнечного божества , вместе с ним странствуя по кругу. С другой стороны, тексты отражают традицию древнего Бога смерти , который , согласно легенде, был убит своим братом Сетом. После возрождения  он стал правителем другого мира. Согласно этой традиции мертвые ритуально отождествляют себя Озирисом и никогда не могут вернуться к жизни вновь.

           Итак, в древнекитайской и древнеегипетской культурах жизнь и смерть в известной мере уравнены. Здесь нет и намека на то, что жизнь – это благо, а смерть- это зло. Оба мира равноценны , хотя и разделены некой чертой.

          Иначе оценивается эта проблема в индийском религиозном сознании. Согласно буддизму все существа берут свое начало в Брахмане, безличном абсолютном духовном начале, из которого возникает мир. Брахман лежит в основе всего существующего. Все в конечном счете должно вернуться к нему. Поэтому смерть лишь переход от низшей ступени к высшей , продолжающейся с тех пор, пока дух не достигнет наконец такой степени чистоты и совершенства , чтобы войти в мировую душу, к чему стремится все существующее на земле. Мировая душа- это отражение всего бытия, мировой дух- активное, созидательное начало души.

           Однако достойны этого лишь те, кто откажется от всяких чувственных наслаждений, кто в своем стремлении к святости отрешится от материального мира,

                                                                        -6-

умертвит плоть, разобьет оковы, отягчающие его душу. А таковы одни браманы. Тот же, кто вопреки священным законам противятся вечному, божественному , после смерти подвергнется адским мукам. Душа его в зависимости от степени греховности соединится

 путем нового рождения с более или менее низменным существом и принуждена будет странствовать , не находя себе покоя в юдоли печали до тех пор , пока не обретет вечное успокоение в царстве Брамы.

             В отличие от христианства , где отпущение грехов , достижение вечного блаженства связывали с божественным милосердием , брамины полагали, что только сам человек может искупить свои грехи , только собственными силами может добиться прощения. Отвергнув идею бессмертия тела, индусы придерживались концепции бессмертия души. Тело для индусов всегда презренно и должно быть предано огню тотчас же после смерти. Бессмертная же душа прейдет в новое тело , и этот процесс будет все повторяться и повторяться , пока душа не исчезнет и не сольется с душой вселенной. Идея беспрерывного перерождения , возвращения человека на землю в новых телесных облачениях и составляет смысл идеи реинкарнации , то есть многочисленных возрождений души.

        Из учения о переселении душ следовали строгие предписания о покаянии. Куда бы ни обратил свой взор вечно трепещущий индус , и на этом и на том свете его ожидала суровая кара. Всякое живое существо жаждет освобождения. Для индуса его не существовало.  Разумеется , в принципе индус мог, совершенствуя себя , стать брамином, но это не определяло в последний степени его последующую карму. Жизнь была для него бесконечным паломничеством, полным горьких разочарований, ужасных страданий, непосильных обязанностей, без ободряющей надежды на то, что “вечно движущееся колесо” когда-нибудь остановится без одухотворяющей силы любви, без благородной поддержки сострадания, и даже смерть не гарантировала избавления от мучений. Впоследствии самоубийство сделалось даже религиозном долгом. Итак, в индийском мироощущении земной и загробный мир разделены , но предпочтение не жизни а смерти.

             Древние евреи принимали факт смерти реалистично и были способны примириться с мыслью о прекращении индивидуальной жизни. Иудеи полагали, что личность человека раздвоена , поскольку имеет некую тень , представляющую собоуй бледную и внетелесную копию индивида. После смерти эта тень спускается под землю , где в мрачных покоях обретает грустное и мрачное существование. Предполагалось, что Яхве оденет в плоть разбросанные кости, оживит мертвых для новой жизни. Поэтому рай рисовался обителью блаженных, ад же, напротив, был средоточием грязи и навоза.                  

                                                                        -7-

       В кабалистической традиции евреи развили учение о переселении душ. В устной передаче религиозной заповедей говорилось о том, что душа Адама перешла в Давида, а потом “вдохнется” в мессию  , то есть в ниспосланного Богом спасителя ( царь Израильско-Иудейского государства в конце XI в. – около 950 г до н.э. ). Странствия души прихотливы , она  может принять телесную оболочку животного, превратиться в листья деревьев и даже камни. При этом в древнееврейской традиции человек трактуется не только как природное , но и как сверхприродное существо, которое находится в живом и трепетном контакте с богом.  Поэтому возникает и новая интерпретация смерти. Иудее утешали себя ожиданием того царства счастья и справедливости, к которому должно в конце концов прийти человечество. В целом же эта концепция отличается пессимизмом  , и жизнь и посмертное существование выглядят в ней безрадостно.

         Христианство сделало смерть нереальной и пыталось освободить несчастного человека  от угрозы уничтожения обещанием жизни после смерти. Но вместе с тем рождается острое переживание собственного личного бытия. Ощущение индивидуальной неповторимой судьбы, естественно , было сопряжено с трагическим смятенным ощущением завершения уникальной жизни.

        Представление о том, что земная и посмертная жизнь разделены роковой чертой, получило развитие и а исламе. При этом божественное выступало как весьма зыбкий идеал. Единственной реальностью , которой владеет человек , оказывалась именно подлунная жизнь, потустороннее существование. Если христиан, зная о том, что он принадлежит к грешному , падшему миру, в то же время был убежден в том, что он может осуществить прорыв к лучшей доле , мусульманин , напротив, был лишен такой перспективы и тяготел к земному порядку, он считал , что смерть- это гибель души и тела.

         В целом можно сказать, что древние культуры, как и современные незападные традиции , исходили из того, что процесс умирания неизбежен и является неотъемлемой частью человеческого существования. Сама тема смерти оказывала глубокое воздействие на религию , мифологию, искусство, философию.

          В Новое время в европейском сознании произошел радикальный переворот в осмыслении данной проблемы. Технический прогресс стал платой за глубочайшее отчуждение от фундаментальных биологических аспектов существования.

          В Новое время в осмыслении смерти в европейском сознании господствует иная традиция – пантеистическая , отождествляющая бога в мир. В этих концепциях,

                                                               -8-               

которые складывались еще в мистике средних веков, а затем в натурфилософии эпохи Возрождения, господствовали натуралистические тенденции, растворявшие Бога в природе. Пантеистическая традиция , пронизавшая творчество Спинозы, Гете, Гегеля , отвергала возможность связи природного и сверхприродного через

личность. Она приковывала внимание к жизни. Так , Спиноза подчеркивал, что “человек свободный ни о чем так мало не думает , как о смерти, и его мудрость состоит в размышлении не о смерти , а о жизни.” Смерть как некий феномен и человеческая реальность преодолевались странным образом : о ней просто перестали думать , сосредоточив мыслительные усилия на вопросах подлунного мира . Прагматизм как философское течение видел в смерти не закономерное разрешение жизненного процесса , а поражение , болезненное напоминание об ограниченности нашей власти над природой.

       Отныне внимание  философов приковано к земному миру. “ Признаем чистосердечно ,- сообщает французский философ XI в. Мишель Монтень , - что бессмертие обещают нам только Бог и религия; ни природа  ни наш разум не говорят нам об этом ”.Однако кризис идеалов Просвещения привел к тому, что в европейской философии возникла тяга к прославлению культа эроса и не просветленных разумом бессознательных жизненных влечений. Особенно отчетливо это проявилось в творчестве Артура Шопенгауэра, Фридриха Ницше, и Освальда Шпенглера.

        К этому времени образованный западный человек в основном считал веру в сознательную жизнь после смерти, в загробные странствия души проявлением примитивного страха тех людей, которые не обладают научными знаниями. Истинная романтизация смерти , которая является вызовом жизни , начинается в новейшей западной философии у Шопенгауэра. Немецкий философ пытался создать единое воззрение на судьбы тела и души. Жизнь в системе его рассуждений оценивается как нечто такое, чему лучше было бы вовсе не быть. Земное существование , по его мнению ,- это определенного рода промах и случайность.

Шопенгауэр убежден, что развитие космического цикла породило множество несчастий. А человек признан осознать катастрофичность этого процесса, чтобы осмыслить пагубность земного бытия. Философ доказывал, что существа низшей организации блаженнее человека. Ведь они лишены сознания, поэтому и не ведают , что мир дурен, губителен. Откуда взял Данте материал для своего ада?-  спрашивает Шопенгауэр. И отвечал: разумеется из нашего действительного мира. Когда же,

                                                                  -9-

наоборот, перед Данте возникла задача изобразить небеса и их блаженство, то он оказался в неодолимом затруднении именно потому, что наш мир не дает материала ни для чего подобного.

         Животное, рассуждал Шопенгауэр, страшится смерти только бессознательно, инстинктивно. Оно не может выработать ясную картину физической гибели. Человек же не только отдает себе отчет в грядущем исчезновении. Он способен по этой причине страдать. Реальное ощущение предстоящего исхода усиливает его мучения. Вот почему, по Шопенгауэру, счастье ни в коей мере не  может рассматриваться как цель человеческого существования.

        Предложение о том, что человек способен обрести счастье , Шопенгауэр называет “пагубным заблуждением ”. Исходя из него , невозможно построить логическую картину мира. Она неизбежно будет полна противоречий. Но стоит перейти на противоположную точку зрения – увидеть цель жизни в страданиях, как все парадоксы разрушатся. Все существование человека указывает, что страдания – его настоящий удел, жизнь неотделима от мучений. Появление наше на свет сопровождается плачем. Само бытие человека в сущности трагично, а более всего – исход. Во всем видна печать предопределения.

          Где же выход? Шопенгауэр полагает, что на смерть надо смотреть как на главную цель. Ее тень неизбежно лежит на человеческой жизни. Немецкий философ  полагал, что в момент смерти разрешается все, что подготовлялось в течение жизни. Итак, ожидание смерти, ее предчувствие , ее возвращение- вот на что способен разумный человек

  в отличие от животного. Только человеческая воля может отречься от жизни, отвернуться от нее. Такой поэтизации смерти не было ни в одной культуре. Ни один народ не считал смерть благом и не стремился перечеркнуть жизнь. Даже сторонники Будды не отвергали ценности самой жизни, полной различных превратностей и злоключений.

          Шопенгауэр решительно отвергает идею личного бессмертия. Более того, считает, что настаивать на вечности самого себя все равно что укреплять заблуждение. Ведь каждый индивид не что иное, как “частная ошибка” , “ложный шаг “, “ концентрация случайности”, что-то такое, чему лучше вовсе не быть.

        Проблемам смерти значительное внимание уделили и основатели и сторонники психоанализа: Зигмунд Фрейд, Карл Юнг,  Эрих Фромм.

         З. Фрейд пришел  к выводу, что в человеке проявляется два основных стремления: тяга к жизни, более или менее идентичная сексуальному влечению, и

                                                                  -10-

инстинкт смерти, имеющий целью уничтожении жизни. Он предположил, что инстинкт смерти, сплавленный с сексуальной энергией, может быть направлен либо против самого человека, либо против вне его. При этом он полагал, что инстинкт

 смерти биологически заложен во всех живых организмов и, следовательно, является необходимой и неустранимой составляющей жизни вообще.

        Современная культура , по мнению Фрейда, радикально переосмыслила проблему смерти. Люди гордятся своими достижениями и вроде бы имеют на это право. Но достигнутое господство над временем и пространством, подчинение сил природы, по словам австрийского психиатра, нисколько не уменьшило жажду наслаждений, которая присуща нынешнему человеку. Власть над природой не является единственным условием человеческого счастья. Зачем долгая жизнь, если она так тяжела, так бедна радостями и полна страданиями, что мы готовы  приветствовать смерть как избавительницу? “Нас сколько угодно может ужасать определенная обстановка , в которой находились древние рабы на галерах, крестьяне во время тридцатилетней войны, жертвы священной Инквизиции, еврей во время погрома, но мы не можем вжиться в душевный мир этих людей и постичь изменения, происходившие в их восприимчивости по отношению к ощущениям наслаждения и неприятностей вследствие прирожденной нечувствительности , постепенного отупения, потери надежд или мягких форм дурмана  ”.

         Эрих Фромм пытался уточнить фрейдовскую концепцию смерти. По его мнению, гипотеза о существовании инстинкта смерти обладает тем достоинством, что она отводит важное место разрушительным тенденциям, которые не принимались во внимании в ранних теориях Фрейда. Но биологическое истолкование стихии разрушительства не может удовлетворительно объяснить тот факт, что глубина этой потребности в высшей степени различна у разных индивидов и у разных социальных групп. Если бы предположения Фрейда, размышляет Фромм, были верны, следовало бы ожидать, что сила такого инстинкта , направленного против других или против себя, у всех людей оказалась бы более или менее постоянной. Однако наблюдается обратное: не только между различными индивидами, но и между различными социальными группами существует громадная разница в весе разрушительных тенденций.

        Так, например, вес этих тенденций в структуре характера представителей низов европейского среднего класса значительно выше , нежели в среде рабочих или представителей социальной верхушки. Этнографические исследования познакомили

                                                                 -11-           

нас с целыми народами , для которых  характерен особенно высокий уровень разрушительности. Между тем другие народы проявляют столь же заметное

отсутствие разрушительных тенденций- как по отношению к другим людям, так и по отношению к себе.

     По мнению Фромма , стремление к жизни и тяга к разрушению не является взаимно независимыми факторами , а связаны обратной зависимостью. Чем больше проявляется стремление к жизни , тем полнее  жизнь регулируется , тем слабее разрушительные тенденции. Чем больше стремление к жизни подавляется, тем сильнее тяга к разрушению. Как полагал Фромм , наша эпоха просто отрицает смерть, а вместе с ней и одну из фундаментальных сторон жизни: “Вместо того, чтобы превратить осознание смерти и страданий в один из сильнейших стимулов жизни – в основу человеческой солидарности , в катализатор , без которого радость и энтузиазм утрачивают интенсивность и глубину ,- индивид вынужден подавлять это осознание . Но как и при всяком подавлении , спрятать – не значит уничтожить. Страх смерти живет в нас, живет вопреки попыткам отрицать его, но подавление приводит к стерилизации.

         Фромм подчеркивал, что среди людей есть биофилы и некрофилы. По мнению этого американского философа, врожденным стремлением всех живых существ вопреки тому, что сказал Фрейд, является тяга к жизни, интенсивное побуждение сохранить свое существование. Биофильство трактовано американским исследователем как глубокая жизненная ориентация, которая пронизывает все существо человека. Но в современной культуре весьма отчетливо обнаруживает себя и другая тенденция- некорфильская, т.е. разрушительная. Некрофильство- тяготение человека к смерти.

      Несколько лет назад в одном из американских журналов была напечатана заметка о том, как на глазах толпы умирал мальчик, оказавшись в зоне тока высокого напряжения. Подростка можно было спасти , но никто из очевидцев этой трагедии не ступил и шагу. Все были буквально заворожены картиной мучительно длящейся агонии. Свидетели, как выяснилось, наблюдали за этим эпизодом и оценивали его так, словно все это многократно и в разных ракурсах уже развертывалось на экране.

      Представим себя на минуту среди этой “ зачарованной толпы”. Поразмыслим неторопливо с необходимой внутренней сосредоточенностью. Как поступил бы каждый из нас? Вы лично? Проявили самостоятельность или уступили бы инстинкту

                                                               -12-

стадности? Оказались способными к сострадательному поведению или окаменели бы в совершенном безразличии к непоправимой беде? А теперь откровенно, как на исповеди – не доставляют ли вам удовольствия сцены казни, мучений, агонии?

        Газеты писали о том, как в США был создан клуб, где показывали фильмы для избранных. Демонстрировались документальные и художественные фильмы, в которых жертва мучительно расставалась с жизнью. Садисты приходили “побалдеть”. Для гурманов “кровавого зрелища ” снимались  особые ленты. Значит, так… Собирались палачи ( все это снималось на пленку) и обсуждали, кого бы пристукнуть, но с наибольшим “художественным эффектом”. Возникали кандидатуры, некоторые из них отклонялись по причине неполного соответствия “высоким некрофильским стандартам”.

         Наконец, приискивалась страдалица, которая вполне годилась для волнующего палаческого зрелища. Но просто удавить- это неинтересно. На таком пути художественные ленты не рождаются. Обдумывались планы замедленного убийства, которое позволило бы заглянуть    жертве в глаза, ощутить ее предсмертный ужас, не пропустить последнее дыхание… Еще хорошо бы жертву после длительных терзаний чуть-чуть оживить и опять начать все сначала.

        Некрофил- антипод жизни. Его неудержимо влечет ко всему, что не растет , не меняется, ко всему механическому. Но движет его поведением не только тяга к омертвелому, но и стремление  разрушить зеленеющее, жизнеспособное.  Поэтому все жизненные процессы, чувства, побуждения, он хотел бы опредметить , превратить , в вещи. Жизнь с ее внутренней неконтролируемостью, ибо в ней нет механического устройства, пугает и даже страшит некрофила. Он скорее расстанется с жизнью, нежели с вещами, собственностью, поскольку последнее обладает для него наивысшей ценностью.

          Так как же распознать некрофила? Фромм разъясняет: некрофила влечет к себе тьма и бездна. В мифологии и в поэзии его внимание приковано к пещерам, пучинам океана, подземельям, жутким тайнам и образам слепых людей. Он, как подчеркивает американский философ, ориентирован на прошлое , а не на будущее…

               Некрофильская персонификация обладает не меньшим на сознание людей, нежели иная, скажем биофильская. Нужны доказательства? Вспомним-ка “Страдания молодого Вертера”. Сколько молодых людей свели счеты с жизнью по рецепту юного героя… А в наши дни? Многочисленные телевизионные ленты
                                                                 -13-

рисуют картины универсальной катастрофы. Выжженная земля… Внезапно прерванные жизни. Адовы муки… После убийства президента Кеннеди массу

 людей, как свидетельствуют западные авторы, нельзя было оторвать от экранов телевизоров, пока передавались все детали убийства и траурных церемоний. Через

несколько дней , когда телестудии вернулись к своим обычным программам , многие испытали чувство странной пустоты. Аналогичные явления зафиксировали и советские психологи в те годы, когда траурная музыка три года подряд сопровождала очередной уход из жизни ведущих политических лидеров той поры…

          В патриархальной, доперсоналистической культуре смерть не воспринималась как неслыханная и жуткая катастрофа. В традиционной культуре крестьяне знали о цикличности всего бытия. Традиции помогали найти психологическую опору в естественном процессе жизни и смерти. Сельское кладбище было частью общего уклада. Мертвые оставались среди живых. Современная индустриальная культура разрушила эти вековые установления. Над покойным смыкаются волны забвения. Память безжалостно вычеркивает его. В результате ощущение полной и бессмысленной трагедии становится для человека невыносимым. Не в том ли разгадка тех психологических деформаций, которые сопряжены сегодня с угрозой смерти?

          Несомненно, патриархальная культура приемлет факт смерти откровеннее, трезвее и органичнее. Возможно, в современном сознании нарушены какие-то традиционные психологические механизмы , которые служили опорой человеку.

        Как ведет себя человек, когда он сталкивается с ситуацией беспощадной, психологически переносимой? Какие защитные механизмы обнаруживают свое действие? Психологи столкнулись со многими явлениями, свидетельствующие о бессознательной автоматике поведения в условиях катастрофы. Здесь и особое состояние “зачарованности смертью” , навязчивое стремление к образам гибели и разрушения, и потеря чувства собственного “я”.

          Люди,  пережившие тяжелейший опыт катастрофы ( Чернобыль, армянское землетрясение, национальные стычки) нередко теряют представление о собственной идентичности. Оставшиеся в живых испытывают побуждение отождествить себя с мертвыми, со “злым  взглядом ” неведомой силы. После армянского землетрясения на советском телевидении прошло немало репортажей. Показывали развалины, спасительные работы, безмерное горе. Но вот парадокс: никто не обратил  внимания на тот факт, что в хронике не было ни одного “обычного человека” среди тех, кто

                                                                  -14-

пережил землетрясение. Иначе говоря, каждый прошедший через опыт катастрофы пережил и кризис личности. Он действовал автоматически, в состоянии полного психического омертвения. Выявился психологический синдром, описанный американским исследователям Р. Лифтоном и подтвержденный самими жертвами.

        Современная культура, как отмечают многие исследователи , фатально заражена некрофильскими , разрушительными тенденциями. Уничтожение окружающей среды, усиление садистских поползновений, тяга к механической омертвелости- симптомы этого диагноза. Есть ли выход? Возможно ли устранение опасных  катастрофических явлений? Вывод  ряда специалистов прост : проблема состоит в том, чтобы   переосмыслить столь фундаментальную тему, как смерть.

 

                                                              Заключение 

        Осмысление смерти имеет огромные историко-философские , духовные истоки и традиции. С истолкованием этого феномена связаны разносторонние бытийственные проблемы. Названная проблема по-разному оценивается в разных культурах, порождая символику и способы психологической защиты о угрозы физического уничтожения. Человечество выработало множество традиций и способов, с помощью которых обеспечивается символическое бессмертие. Так, например, форма психологического выживания  через надежду на сохранение определенных генетических свойств прослеживается в патриархальных восточных культурах.

           Другим способом символического увековечивания  можно считать творческое бессмертие. Оно воплощается в передаче унаследованных традиций, в беспрерывном созидании. Древние учили: помни о смерти! Мы убеждаемся сегодня в мудрости этого завета. Помни, т.е. не пытайся утонуть в забвении. Не почитай себя бессмертным, ибо вытесненные страхи все равно прорвут плотину.

         Современная культура, судя по всему, стоит на пороге грандиозных открытий , связанных с тайнами бытия смерти. Огромный этнографический, философский, естественно-научный материал, который накоплен учеными, позволяет значительно расширить рамки обсуждаемой темы. Пора объединить усилия специалистов разных профилей для осмысления тех загадок, которые поставлены современной наукой.
  Использованная   литература:

“Философия и жизнь”, 1991/4 “О смерти и бессмертии ”, /Изд. “Знание”;

“Философия и жизнь”,1991/1 “О любви к жизни, о смерти, и о ‘тайнах иного бытия’”

 / Изд. “Знание” ; “Философия и жизнь”,1991/11 “О смысле жизни” / Изд. “Знание”