ЛИЧНОСТЬ

В СОВРЕМЕННОЙ КУЛЬТУРЕ

Под отчуждением понимается такой способ восприятия, при котором человекощущает себя как нечточуждое. Он становится как бы отстраненным от самого себя.  Он не чувствует себя центром своего мира, движителем своих собственных действий, напротив, он находится во власти своих поступков и их последствий, подчиняется или

даже поклоняется им. Отчужденный человек утратилсвязьс самим собой, как и со всеми другими людьми. Он воспринимает вещи – при помощи чувств и здравого смысла, но в то же время без продуктивной связи с самим собой и внешним миром. 

Гегель и Маркс пользовались словом "отчуждение", имея в виду не состояние умопомешательства, а менее тяжелую форму самоотстраненности, которая, позволяя человеку поступать разумно в практических делах, представляет собой, тем не менее, одну из наиболее тяжелых формсоциально заданной ущербности. Маркс называет отчуждением такое состояние, при котором "собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того чтобы он господствовал над ней". 

Каждое проявление смиренного поклонения – это акт отчуждения и идолопоклонства. То, что обычно называют "любовью" – нередко всего лишь почти тождественное  идолопоклонству явление отчужденпя с той только разницей, что ооъектом подобного поклонения служит не Бог,  не идол, а другая личность. При этом типе подчинения "любящий" человек переносит на другого всю свою любовь, силу, гвои мысли и воспринимает любимого как существо высшее, находя удовлетворение в полном подчинении и преклонении. Это означает его неспособность не только воспринимать любимого человека как человеческое существо в его или ее истинной

сущности, но и ощущать полностью свою собственную сущность как носителя созидательных человеческих сил. Как и в случае религиозного идолопоклонства, он  переносит все богатство свод личности на другого человека и теперь уже воспринимает  это богатство не как свое собственное, а как нечто отчужденное от себя и вложенное в кого-то другого, обрести связь с этим богатством он может, только подчинившись другому человеку или растворившись в нем. Это же явление наблюдается в случае раболепного подчинения политическому лидеру или государству. На самом деле и вождь, и государство есть то, что они есть, лишь с согласия руководимых ими. Но они превращаются в идолов, когда человек переносит на них все свои силы и поклоняется им, надеясь с помощью покорности и почитания вновь обрести частицу своих же сил. Теория государства Руссо, как и современный тоталитаризм, предполагает, что индивид отказывается от своих собственных прав и передает их государству как верховному властителю. При фашизме и сталинизме абсолютно отчужденный индивид преклоняется перед алтарем идола, и при этом не так уж важно, под каким названием известен этот идол: государство, класс, коллектив или что-то другое.  Мы можем говорить об идолопоклонстве и отчуждении, присущим отношению не только к другим людям,  но и к самому себе в том случае, если человек находится во власти иррациональных страстей. Человек, движимый глазным образом жаждой власти, уже не воспринимает себя во всем богатстве и во всей безграничности человеческого существа; он становится рабом своего частичного,  проецируемого на внешние цели стремления, которым он «одержим». Человек, предающийся исключительно страсти к деньгам, охвачен этим своим стремлением; деньги - идол, которому он поклоняется как воплощению одной отнельно взятой собственной силы и его неудержимой тяги к ней. В этом смысле невротик – это отчужденная личность. Его действия не являются его собственнымии; хотя и питает иллюзию, будто делает то, что он хочет, в действительности им движут силы, отделенные от его «Я», действующие за его спиной; он – чужой самому себе подобно тому, как чужд ему его ближний. Он воспринимает

'~ .",  6-

i

другого человека и самого себя не такими, каковы они в действительности; его восприятие искажено неосознаваемыми им силами, действующими в нем. Душевнобольной – это человек, абсолютно отчужденный, он полностью перестал ощущать себя средоточием своего собственого восприятия; он утратил чувство самости. Процесс отчуждения – вот то общее, что присуще всем этим явлениям: поклонению идолам, идолопоклонническому почитанию Бога и идолопоклоннической любви к человеку, поклонению политическому лидеру или государству, а также идолопоклонническому преклонению перед конкретными воплощениями иррациональных устремлений. Дело в том, что человек ощущает себя не активным носителем собственных сил и богатства личности но лишенной индивидуальных качеств "вещью", зависимой от внешних для нее сил, на которые он перенёс свою жизненную субстанцию.  Отчуждение, каким мы видим его в современном обществе, носит почти всеобщий характер; оно пронизывает отношение человека к своей работе, к потребляемым вещам, к государству, к своим ближним и к самому себе. Человек создал мир рукотворных вещей, какого никогда не существовало прежде. Он разработал сложное общственное устройство, чтобы управлять созданным им техническим механизмом. Однако все созданное им возвышается и главенствует над ним. Он чувствует себя не творцом и высшей руководящей инстанцией, а слугой Голема, сделанного его руками. Чем могущественнее и грандиознее высвобождаемые им силы, тем более бессильным он чувствует себя как человеческое существо. Он противостоит себе и своим собственным силам, воплощенным     В  созданных им вещах и отчужденным от него. Он больше не принадлежит себе, а находится во власти собственного творения. Он соорудил золотого тельца и говорит: «Вот  ваши боги, которые вывели вас из Египта».

его общественные чувства не будут каким-то придатком к его частному существованию, но где его частное и общественное бытие будут составлять одно целое.  Что представляет собой отношение человека к самому себе? При такой ориентации человек ощущает себя вещью, которая должна найти удачное применение на рынке. Он не чувствует себя активным действующим лицом, носителем человеческих сил;  он отчужден от них. Его цель – выгодно продать себя на рынке. Его чувство самости вытекает не из его деятельности в качестве любящего и мыслящего человека, а из его социально-экономической роли. Если бы вещи могли разговаривать, то на вопрос.' "Кто ты2" пишущая машинка ответила бы: "Я – пишущая машинка", автомобиль сказал бы: "Я – автомобиль" или более конкретно: "Я –  Форд" либо "Бьюик", либо "Кадиллак". Если -же -вы спрашиваете человека, кто он, он отвечает: "Я – фабрикант", "Я – служащий", "Я – доктор", или "Я – женатый человек", или "Я – отец двоих детей", и его ответ будет означать почти то же самое, что означал бы ответ говорящей вещи. Так уж он воспринимает себя: не человеком с его любовью, страхами, убеждениями и сомнениями, а чем-то абстрактным, отчужденным от своей подлинной сущности, выполняющим определенную функцию в социальной системе. Его самооценка зависит 'от того, насколько он преуспеет: может ли он удачно продать себя, может ли получить за себя больше того, с чего он начинал-удачлив ли он. Его тело, ум и душа .составляют его капитал, а его жизненная задача – ' выгодно поместить этот капитал, извлечь выгоду из самого'себя. Человеческие качества, такие, как дружелюбие, обходительность, доброта, превращаются в товары, в ценные атрибуты "личностного набора",  способствующие получению более высокой цены на рынке личностей. Если человеку ие удается выгодно "инвестировать" еебя, он испытывает такое чувство, словно он –  сама неудача; если ок в этом преуспевает, то он – сам успех. Совершенно очевидно, что его самооценка постоянно зависит от посторонних факторов, от изменчивой оценки

 рынка, назначающегоценку индивида так же, как он назначает цену товаров. Человек, подобно всем другим товарам, которые не удается выгодно продать на рынке  не имеет ни малейшей ценности в том, что касается его меновой стоимости, даже если его потребительная стоимость достаточно высока. 

Отчужденная личность, предназначенная «на продажу» должна лишиться изрядной доли чувства собственног достоинства, столь свойственного человеку даже в самых примитивных культурах. Такая личность должна почти полностью утратить чувство самости, перестать ощущать себя существом единственным и неповторимым. Чувство самости вытекает из переживания собственно личности как субъекта ее опыта, ее мыслей, ее чувств, ее решений ее суждений, ее действий. Оно предполагает, что переживание индивида является его собственным, а не отчужденным. У вещей нет своего "Я", поэтому и люди, ставшие вещами, не могут иметь чувство "Я". 

Покойному Г.С.Салливану, одному из наиболее одаренных и оригинальных современных психиатров, отсутствие самости у современного человека представлялось явлением естественным. Для него самость – это всего лишь многочисленные роли, которые мы исполняем в отношениях с другими людьми; функция этих ролей состоит в том чтобы вызывать одобрение и избегать беспокойства, порождаемого неодобрением. Какая на редкость стремительная деградация понятия самости по сравнению с Х1Х в когда у Ибсена в "Пер Гюнте" утрата самости была главной темой его критики современного ему человека.. Пер Гюнт описан как человек, который, погнавшись за наживой, в конечном счете, обнаруживает, что он потерял своё "Я", что, подобно луковице, он состоит из отдельных слоев, за которыми нет сердцевины. Ибсен описывает ужас о сознания ничтожности, охватывающий Пер Гюнта при этом открытии, панический страх, из-за которого он готов попасть в ад, лишь бы не быть брошенным обратно в "горнило" небытия. В самом деле, вместе с переживанием самости пропадает и переживание тождественности, а если уж это происходит, человек может лишиться рассудка, если он не спасет себя, приобретя вторичное чувство самости. Он обретает его, получая одобрение окружающих,  чувствуя собственную ценность, удачливость, полезность,  одним словом, ощущая себя пригодным для продажи товаром, который и есть он сам, поскольку другие смотрят на него как на существо хоть и заурядное, зато соответствующее одному из стандартных образцов. 

Природу отчуждения нельзя понять в полной мере, не учитывая одной особенности современной жизни: его рутинизацию и вытеснение осознания основополагающих проблем человеческого существования. Здесь мы сталкиваемся с универсальной жизненной проблемой. Человеку приходится зарабатывать свой хлеб насущный, и эта задача всегда в большей или меньшей степени поглощает его. Он вынужден заниматься проблемами повседневной жизни, на которые приходится затрачивать массу сил и времени; он погряз в рутине, необходимой для выполнения этих дел. Он вырабатывает общественный порядок,  обычаи, привычки, идеи, помогающие ему сделать все, что  полагается, и по возможности без осложнений сосуществовать со своими ближними. Всем культурам свойственно создание рукотворного, искусственного мира, налагающе-гося на природный мир, в котором живет человек. Однако человек может реализовать себя лишь при условии,  что он сохраняет связь с фундаментальными реалиями своего бытия, что ему доступны восторг любви и порывы чувства товарищеской солидарности, а также переживание трагического факта собственного одиночества и но:  полноты своего существования. Если же он полностью оказывается во власти рутины и искусственных образований, не способен видеть ничего, кроме фасада мира;- ''.-зданного человеком по законам здравого смысла,-то теряет связь с миром и самим собой, перестает ос ознавать себя и окружающий мир. Конфликт между рутиной и попыткой вернуться к основным реалиям бытия мы находим во всех культурах. И одна из задач искусства и религии как раз заключалась в том, чтобы помочь человеку в этой попытке, хотя в конечном счете религия сама стала новым видом рутины. Театральное действо представляло в художественной и драматической форме основополагающие проблемы человеческого существования участвуя в нем, зритель (хотя имеется в виду не зритель в нашем современном понимании, т.е. не в смысле –потребитель) вырывался из рутины повседневной жизни соприкасался с самим собой как человеческим существом, с истоками своего существования. Его ноги прикасали к земле, и это давало ему силу, возвращавшую его к самому себе. О чем бы ни шла речь: о греческой драме, о средневековых мистериях, представлявших страсти Господни, об индийских танцах либо о религиозных ритуалах индуизма, иудаизма или христианства, – во всех этих случаях мы имеем дело с различными видами театрализованного представления фундаментальных вопросов человеческого существования, представления, в котором "проигрываются" те же самые проблемы, которые осмысливаются в философии и теологии. 

Ну а современная культура? Что осталось в ней от такой "драматизации" жизни? – Да почти ничего. Человек практически не преступает границ царства им же самим созданных условностей и вещей и не выбивается за пределы обыденности, не считая нелепых попыток хоть как-то удовлетворить потребность в ритуале, исполнение которого происходит в масонских ложах и разного рода братствах. Единственное, что приближается по своему значению к ритуалу, – участие зрителя в спортивных состязаниях. По крайней мере, здесь мы имеем дело с одной фундаментальной проблемой человеческого существованиия - борьбой людей между собой и переживанием чужой победы или чужого поражения. Но до чего же это примитивный и ограниченный аспект человеческого бытия, сводящий все богатство жизни человека к одной отдельно взятой ее стороне! А вся эта завороженность спортивными соревнованиями, преступлениями и страстями свидетельствует о потребности пробиться за поверхность рутины, однако пути удовлетворения этой потребности обнаруживают крайнюю убогость нашего решения проблемы.'

 Рыночная ориентация тесно связана с тем обстоятельством, что у современного человека потребность в обмене стала главной движущей силой. Правда, даже в примитивной экономике с зачатками' разделения труда люди обмениваются изделиями своего труда в пределах одного племени. Тот , кто производит материю, обменивает ее на зерно, которое, возможно, собрал его сосед,либо на серпы или ножи, изготовленные кузнецом. По мере роста разделения труда обмен товаров становится все.более' интенсивным, но при обычных условиях он служит всего лишь средством достижения экономической цели В капиталистическом обществе обмен превратился в самоцель. 

Не кто иной, как Адам Смит увидел основополагающую роль. потребности в обмене и истолковал ее как главиый импульс, движущий человеком. Действительно, принцип обмена во все больших масштабах на национальном и мировом рынках является одним из основополагающих экономических принципов капиталистической системы, но Адам Смит предугадал, что этому принципу предстояло стать одной из глубочайших психических потребностей современной, отчужденной личности. Обмен утратил свое разумное назначение как простое средство достижения экономических целей, он стал самоцелью, вышел за пределы экономики и проник в другие сферы жизни. 

Пристрастие к обмену пришло на смену пристрастию к обладанию. -Человек покупает машину или дом, намереваясь при первой же возможности продать их. Однако, более важным является то, что стремление к обмену сказывается и в области межличностных отношений. Любовь часто оказывается не чем иным, как подходящим обменом между двумя людьми,.получающими максимум того, что они могут ожидать, исходя из своей цены на рынке личностей. Каждый человек представляет собой своеобразный "набор", в котором разные аспекты его меновой стоимости сливаются в одно: его "личность". При этом под личностью подразумевают те качества, благодаря которым человек может удачно продать себя. Внешний вид, образование, доход, шансы на успех – вот тот набор, который каждый человек стремится обменять на возможно большую стоимость. Даже посещение вечеров и вообще общение людьми в значительной степени становится обменом целью завязать контакты, а возможно, и совершить выгодный обмен, индивид стремится встречаться с «наборами котирующимися несколько выше, чем он сам. Человек хочет обменять свое общественное положение, т.е. собственное "Я" на более высокое; при этом он меняет прежний круг друзей, прежние привычки и чувства на новые, подобно тому как владелец "Форда" меняет его на «Бьюик». И хотя Адам Смит считал эту потребность в обмене свойством человеческой природы, в действительности она служит признаком абстрактного и отчужденного отношения к окружающему, присущего социальному характеру современного человека. Весь ход жизни воспринимается словно выгодное помещение капитала, где инвестируемый капитал – это моя жизнь и моя личность. Если человек покупает кусок мыла или фунт мяса, он с полным основаниеми ожидает, что уплаченные им деньги соответствуют стоимости покупки. Он заинтересован в том, чтобы уравнение: «Такое-то количество мяса – такому-то количеству денег", имело смысл с точки зрения существующей структуры цен. Однако подобное ожидание распространилось и на все прочие виды деятельности. Отправляясь в театр или на концерт, человек более или менее задётся вопросом, "стоит" ли это представление уплаченных денег. И хотя этот вопрос имеет некоторый побочный смысл по сути своей он ничего не значит, так кай в уравнении сведены две несоизмеримые вещи: удовольствие от концерта никак нельзя выразить в деньгах; ни сам концерт, ни впечатление от его прослушивания не являются товаром. То же самое положение остается в силе, когда человек совершает увеселительную поездку, идет на лекцию, устраивает вечеринку или выполняет любое другое действие, связанное с затратой денег. Действие само по себе продуктивный жизненный акт, оно несоизмеримо с затраченной на него суммой денег. Потребность измерить жизненные акты при помощи чего-то количественно исчисляемого наблюдается и в склонности интересоваться, "стоит ли тратить время" на что-то. Вечер, проведенный молодым человеком с девушкой, беседа с друзьями и многие другие действия, которые могут быть (а могут и не быть) связаны с денежными расходами, вызывают вопрос: стоило ли то или иное действие затраченных на него денег или времени.В каждом случае человек испытывает по требность оправдать свое действие с помощью уравнения,  свидетельствующего, что энергия была выгодно "инвестирована". Даже гигиена и забота о здоровье призваны служить той же цели; человек, ежедневно совершающий утренние прогулки, склонен рассматривать их скорее как серьезный вклад в свое здоровье, чем как приятное занятие, не нуждающееся в каких бы то ни было оправдайиях.  Как более точно и категорично эта установка выражена у Бентама в его представлении об удовольствии и страдании. Начав с допущения, будто цель жизни состоит в получении удовольствия, Бентам предложил своеобразную бухгалтерию, призванную показать, чего больше в каждом действии – удовольствия или страдания, и если удовольствия оказалось больше, значит, такое действие стоило совершить. Таким образом, жизнь в целом была для него чем-то вроде бизнеса, где в каждый данный момент : положительный баланс должен был свидетельствовать о .выгодности предприятия. Хотя о взглядах Бентама теперь уже не часто вспоминают, выраженная в них установка укоренилась еще сильнее. В голове современного человека возник новый вопрос: "Стоит ли жизнь того, чтобы-.ее прожить?", а вместе с ним, соответственно, и чувство, что жизнь индивида –это либо "неудача", либо 'успех''.В основе такого взгляда лежит представление-о жизни как о предприятии, которое должно доказать свомю прибыльность. Неудача подобна банкротству фирмы, при котором убытки значительно превышают выгоду. Такое представление – бессмыслица. Мы можем быть снастливы или несчастливы, можем достичь одних целей и не достичь других, но не существует отвечающего здравому смыслу баланса, который мог бы показать, стоит ли жизнь того чтобы ее прожить. Если исходить из такого баланса, то возможно, жить вообще не стоит: ведь жизнь неизбежно заканчивается смертью, многие из наших надежд не сбываются, жизнь сопряжена с напряжением и страдания. Поэтому если исходить из такого баланса, то скорее всего, покажется, что лучше было бы вообще не родиться или умереть в раннем детстве. А с другой стороны, кто скажет разве один счастливый миг любви, радость дышать и бродить ясным утром, упиваясь свежим воздухом, не стоят всех тех страданий и усилий, с которыми связана жизнь?
ЛИТЕРАТУРА:

1.    
Э.ФРОММ «ИМЕТЬ ИЛИ БЫТЬ», 94

2.    
Э.ФРОММ «ПСИХОАНАЛИЗ И ЭТИКА»,93

3.    
Э.ФРОММ «АНАТОМИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕСТРУКТИВНОСТИ»,90