Философия Ницше:

философия n-завтрашнего дня

 
Вступление
Прежде всего, хочу объяснить свой выбор данной непростой темы и свою формулировку.
Тематика религиозных споров, вопросов морали, в частности, объективности постановки неоспоримых догматов Добра и Зла, некоторых аспектов изучения особенностей человека (особенно в экстремальных условиях) – мужества его души и вообще душевной силы, способной превозмочь страдания физические, давно меня интересовали, поэтому такой случай обратиться к этим фундаментальным проблемам я не мог упустить. Кроме того, Фридрих Ницше известен как спорный, непонятый (или не до конца понятый) и искаженный в умах большинства людей философ. Разрешить для себя все возможные противоречия, возникающие при знакомстве с Ницше, – вот одна из целей этого реферата.
Однако необходимо заметить, что я, с одной стороны, не хотел бы превратить этот реферат в доклад по теме “Популяризаторы и вульгаризаторы учения Ницше”, и с другой стороны, не хочу, чтобы показалось, будто возможные мои собственные мысли насчет Ницше претендовали на истину в последней инстанции. Более того, на мой взгляд, пытаться высказать некие претензионные суждения о его концепции вообще было бы неуважением и осквернением его учения, ибо все эти суждения могут быть основаны только на некотором фундаменте ценностей каждого отдельного человека (среди которых несомненно присутствуют и религиозные), в то время как Ницше создал свою концепцию “по ту сторону добра и зла”. (Я думаю, что и сам Иммануил Кант осудил бы нас за это, ведь такие вопросы, как, например, существование Бога, всемирный ход истории, душа человека и ее особенности и способности и многое другое – все это “вещи в себе”, а значит и истины о них мы знать объективно не можем.)
Наконец, я очень хочу, чтобы эта работа была привязана к современности и России, в связи с чем и сформулировал тему таким образом, чтобы немного проследить эволюцию представлений о Ницше в России, его современное восприятие, и, в итоге, прийти к выводу, который на самом деле еще сам Ницше неоднократно повторял во многих своих работах, ощущая, что современники его не понимают или боятся.
Часть первая

“Ницше – рожденный, чтобы преодолеть…”
Быть может, не было человека, который бы развивался в таких муках, всякий раз сдирая с себя окровавленную кожу. Поэтому все его книги – не что иное, как клинические отчеты об этих операциях, методика подобных вивисекций, своеобразное акушерство – учение о родах свободного духа. “Мои книги говорят только о моих преодолениях”, – это история его превращений, история его беременностей и разрешений, его умираний и воскресений, история безжалостных войн, которые он вел с самим собою, экзекуций и карательных экспедиций, и, в совокупности, – биография всех людей, которыми становился и был Ницше за двадцать лет своей духовной жизни.
С.Цвейг, “Фридрих Ницше”.
Фридрих Вильгельм Ницше родился в семье потомственного священника (его отец пошел по стопам своего отца) – лютеранского пастора Карла Людвига Ницше и Франциски Ницше, урождённой Элер (тоже, кстати, дочери священника), 15 октября 1844 года в местечке Рёккен у Лютцена, Германия. День рождения совпал с днем рождения короля – Фридриха Вильгельма IV, поэтому мальчик был назван в его честь. Очевидно, что Ницше рос в глубоко верующей семье, поэтому вера составляла основу его мироощущения в детские годы.
Первым страшным по количеству впечатлений стал промежуток 1849-50 года: в изнурительных страданиях после года сумасшествия умирает отец, а затем после нервного припадка – младший брат. Трагизм пережитых дней надолго останется в сознании Ницше.
В период с 1854 по 1858 год Ницше учится в Наумбургской гимназии. Первые пробы стихотворчества и музыкальных композиций. 12-летний Фридрих пользуется престижем у товарищей по гимназии, учится игре на рояле. С того школьного времени сохранилась одна история о маленьком Фридрихе: нескольким соученикам Ницше показался неправдоподобным некий рассказ о Муции Сцеволе – “ни у одного человека не хватило бы мужества положить в огонь руку”, – рассуждали они. Ницше, не удостаивая их ответом, вынул из печи раскаленный уголь и положил его себе на ладонь. Знак от этого ожога остался у него на всю жизнь… Сквозь весь жизненный путь пронесет Ницше осевой вопрос, запечатлевшийся в этом эпизоде…
Уже в 1860 году Ницше переживает сильное желание стать музыкантом вопреки осуществляемой подготовке к гуманитарной научной деятельности. Уже в это время его занимают философские, этические проблемы. Спустя год – его первое знакомство с музыкой Вагнера.
Новый этап в жизни начинается с 1862 года, когда Ницше поступает в Боннский университет. Тогда же впервые он начинает мучиться регулярными головными болями, не мешающими, однако, усиленным занятиям по теологии и филологии. После бегства из Бонна Ницше решает продолжать обучение филологии в Лейпцигском университете.
13 февраля 1869 года решением базельской университетской 24-летний Ницше утверждается в должности экстраординарного профессора классической филологии Базельского университета и преподавателем греческого языка в старших классах Педагогиума: без предварительной защиты кандидатской и докторской диссертаций. 23 марта Лейпцигский университет без зашиты и на основании статей, опубликованных в “Рейнском научном журнале”, присуждает профессору Ницше докторскую степень.
Поворотным моментом в становлении Ницше стало прочтение им книги малоизвестного в те годы Артура Шопенгауэра “Мир как Воля и Представление”. “Я понял его, как если бы он писал для меня”, – так скажет Ницше о своем учителе. Несомненно, в Шопенгауэре его привлекла идея Воли, которая, по определению автора, есть внутренняя сущность субъекта и является внутренней сущностью всех сил, созидающих мир. Метафизика Шопенгауэра захватила мятежный дух Ницше, в его Воле он увидел вечную пламенную волю к свободе, а творческого гения, которым руководит сама Мировая Воля, он увидел в Рихарде Вагнере.
15 июля 1870 года начинается франко-прусская война и Ницше решает помочь своей родине (сначала в качестве солдата, но получается только санитаром). Отсюда начинается новый этап нравственных потрясений, оставивших неизгладимый след как в душе так и на его физическом состоянии: тяжелейшие потрясения от фронтовых впечатлений и заражение дизентерией и дифтеритом. Война сильно подорвала духовное и физическое здоровье Ницше: к нему уже никогда не возвращались ни спокойный сон, ни уравновешенное самочувствие (неделя кризиса в Эрлангенском госпитале проходила на грани между жизнью и смертью – безнадёжность состояния была такова, что вызывали даже священника).
Но Ницше, не дожидаясь даже полного выздоровления, возвращается к преподаванию в университете. “Несколько раз спасенный от смерти у самого ее порога и преследуемый страшными страданиями - так я живу изо дня в день; каждый день имеет свою историю болезни”, – пишет он в одном из писем.
Истинное духовное потрясение Ницше испытает от знакомства с Рихардом Вагнером, великим композитором, горячим германским патриотом и теоретиком революционной силы искусства. Наконец, в 1872 году выходит в свет “Рождение трагедии”, которое вызывает бесконечный восторг Вагнера и напряжённое молчание в филологических кругах, которое повергает Ницше в крайнее уныние. Спустя некоторое время почти все ученики покидают Ницше после резкого неприятия филологическими кругами “Рождения трагедии”.
Новое обострение здоровья: резкое ухудшение зрения, вплоть до невозможности самому писать. И как результат (после долгих мучений) – в начале 1876 года освобождение по болезни от преподавания в университете. Из письма к Э.Роде от 18 февраля: “Мои головные боли усиливаются от лекций, я не могу ни читать, ни писать”. Все силы своего здоровья Ницше отдает работе над своими книгами. Уже в начале 1878 выходит “Человеческое, слишком человеческое”.
Вскоре в одной из своих статей “Публика и популярность” Вагнер начинает резкие нападки на Ницше. И снова – резкое ухудшение здоровья; уже в который раз подтверждается очевидный факт – состояние здоровья Ницше напрямую связано с его душевным состоянием, которое в свою очередь сильно зависело от признания его творчества.
С тех пор он вел, в основном, отшельническую жизнь, чаще в Италии – в Генуе, частью – в Швейцарских горах, в Энгадине, в маленькой деревушке Сильс-Мария. Пожалуй, внешняя сторона его жизни на этом и заканчивается, между тем как духовная его жизнь все сильнее пробуждается.
В 1882 году в Риме Ницше знакомится с Лу Андреас Саломэ, дочерью петербургского генерала и почитательницей книг Ницше, как, впрочем, и всего экстравагантного. Ницше только что закончил книгу “Веселая наука”, в которой необыкновенный человек будущего – сверхчеловек – уже выступает на арену. Обычный человек, со своими слабостями, со своим несовершенством, не устраивает Ницше: “Иной идеал влечет нас к себе, чудесный, искушающий, чреватый опасностями идеал…”.
Сближение произошло молниеносно. И вот уже Ницше читает Лу и Рэ (Пауль Рэ – автор нескольких книг по моральной философии) свою “Веселую науку”, они втроем путешествуют по горам Северной Италии и Швейцарии и втроем же собираются поселиться в Париже.
Ницше писал, что “вряд ли когда-либо между людьми существовала большая философская открытость”, чем между ним и Лу. “Она сильная как львица и при этом очень женственный ребенок, который будет жить недолго… Она поразительно зрела и готова к моему способу мышления… Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, – не спрашивая ничьих советов и не заботясь об общественном мнении”.
Ко времени встречи с Лу Ницше был почти слепым и мучился головными болями, с которыми справлялся все увеличивающимися дозами опия и постоянными переездами. В те промежутки, когда болезнь стихала, он непрерывно и очень много писал. Одинокий, он несколько раз просил друзей подыскать ему жену. Злые языки говорили, что он никогда не знал женщины. В конце концов, при прогрессирующей слепоте он нуждался хотя бы в секретарше.
После долгих сомнений Ницше сделал Лу предложение, которое та с легкостью отвергла. “Я помню, при первой моей встрече с Ницше - это было весной, в церкви св. Петра в Риме – его намеренная церемонность меня удивила и ввела в заблуждение. Но недолго обманывал относительно самого себя этот одинокий человек: он неумело носил свою маску, наверное, так, как носит обычное платье горожан пришедший с горных высот и из пустынь человек”, – напишет впоследствии сама Лу, уже тогда предчувствуя, что любить он может только Вечность … … … и одиночество…
Это стало очередным потрясением для Ницше. После разрыва с Вагнером он окончательно разубеждается в возможности общения с другими людьми и решительно погружается в глубочайший вакуум одиночества. Через год после встречи Ницше уже проклинает Лу. “Если я бросаю тебя, то исключительно из-за твоего ужасного характера… Ты принесла боль не только мне, но и всем, кто меня любит…”.
Очень важно отметить, почему я так тщательно разбираю этот аспект жизненного пути Ницше. Исследователи предполагают, что именно Лу была прообразом Заратустры. Если это так, то не значит ли это, что именно двадцатилетняя Лу оказалась тем идеалом “совершенного друга”, о котором всю жизнь мечтал Ницше – того, кто исполнен бесстрашия всегда быть собой и стремления стать “тем, что он есть”. Сам Ницше после мучительного разрыва с ней говорил, что Лу – это “воплощение совершенного зла”.
Как бы то ни было, после разрыва, на вершине отчаяния, всего за 10 дней Ницше создает первую часть “Так говорил Заратустра”, рожденную, по словам его давнего друга Петера Гаста, “из его иллюзий о Лу… И именно Лу вознесла его на Гималайскую высоту чувства”. Ясно одно: острота чувства к Лу вызвала в страдающем Ницше тот накал переживаний, которым до сих пор обжигает его книга. Можно только догадываться, чему учил бы Заратустра, если б эти отношения сложились иначе…
В 85 Ницше заканчивает Заратустру и начинает работу над “По ту сторону добра и зла”. Однако уже в следующем году никто не соглашается издавать новую книгу. Характерная ситуация того времени – после встречи с Ницше пишет Роде: “Словно бы он пришёл из какой-то страны, где ещё никто не жил...” Атмосфера непонимания и одиночества все сильнее сгущается вокруг Ницше. Никто не решается вступить в круг его судьбы; всю свою жизнь говорит, борется, страдает Ницше в одиночестве. Чем более он углубляется в самого себя, чем глубже он проникает в эпоху, тем слабее становится отзвук на его речь. Один за другим в смятении встают друзья и враги во время его героического монолога, испуганные возрастающим пылом его речей, и он остаётся на сцене своей судьбы в убийственном одиночестве. Беспокойство овладевает трагическим актером, замечающим, что он говорит в пустоту: он повышает голос, он кричит, жестикулирует с удвоенной энергией, – лишь бы возбудить отклик или хотя бы крик возмущения.
В действительности, декорация остается в этой трагедии неизменной: замкнутость, одиночество, мрачное, бессловесное, безответное одиночество, непроницаемый стеклянный колпак, покрывающий, окружающий его мышление, одиночество без цветов, без красок и звуков, без зверей и людей, одиночество даже без божества, оцепенелое, опустошённое одиночество забытого человека…
Однако с 1887 года у Ницше начинается период наибольшей творческой активности. Он не обращает внимания на свои недуги и, преодолевая самого себя, отдается творчеству. Здесь, на мой взгляд, уместно привести цитату из С.Цвейга: “…на три четверти слепые глаза, которые опухают и начинают слезиться при малейшем напряжении, позволяя человеку умственного труда пользоваться светом глаз не более полутора часов в сутки. Но Ницше пренебрегает гигиеной и по десять часов работает за письменным столом. Разгоряченный мозг мстит за это излишество бешеными головными болями и нервным возбуждением: вечером, когда тело просит уже покоя, механизм не останавливается сразу и продолжает работать, вызывая галлюцинации, пока порошок от бессонницы не остановит его вращения насильно”. К 1889 году Ницше пишет “К генеалогии морали…”, “Антихрист”, “Сумерки идолов”, “Ecce Homo”, “Казус Вагнер”, множество стихотворений, музыкальных произведений, начинает работу над “Волей к власти”.
Для этой фанатической ярости творчества история не знает примера в своих необъятных далях, — кроме, может быть, одного: в том же году, там же, в Европе, переживает другой художник такой же неистовый, уже загнанный в безумие подъем творчества: в саду и в сумасшедшем доме в Арле – с той же стремительностью, с той же исступленной одержимостью создает свои картины Ван-Гог. Едва закончит он добела раскаленную картину, как уверенный штрих уже ложится на новое полотно – без обдумыванья, без промедленья, без размышлений. Творчество стало диктовкой, демоническим ясновидением и быстровидением, непрерывной цепью видений. Друзья, покинувшие его час тому назад, вернувшись, с изумлением видят новую законченную картину, а он, с еще невысохшей кистью, с горящими глазами, уже принимается за третью: демон, схвативший его за горло, не дает передышки, не терпит перерывов…
Первые явные признаки душевного расстройства Ницше проявляются уже в 1888. Вновь обратимся к Цвейгу: “Как Наполеон в пылающей Москве, среди бесконечной русской зимы, видя лишь жалкие обломки великой армии, все еще издает монументальные, грозные манифесты (величественные до грани смешного), так Ницше, запертый в пылающем Кремле своего мозга, обессиленный, собирая рассеянные отряды своих мыслей, пишет самые убийственные памфлеты: он приказывает германскому императору явиться в Рим, чтобы расстрелять его; он требует от европейских держав вооруженного выступления против Германии, на которую он хочет надеть железную смирительную рубашку… Будто удары молота, разбивают его слова все мироздание: он требует, чтобы летоисчисление начиналось не с рождества Христова, а с появления Антихриста, свое изображение он ставит над образами всех времен, – даже болезненный бред у Ницше величественнее, чем у других ослепленных духом; и здесь, как во всем, царит у него великолепная, смертельная чрезмерность”.
А 3 января 1889 у Ницше апоплексический удар на улице и окончательное помрачение. 10 января больного помещают в психиатрическую клинику.
Наконец, 25 августа 1900 года в Веймаре после еще 3 ударов Ницше умирает.
Наконец, я подошел к главному выводу. Не сложись судьба Ницше таким образом, родилась бы его концепция? – возникает вопрос. Нет! – нахожу я ответ, ибо жизнь Ницше есть воплощение его философии. А его жизненный путь есть череда бесконечных преодолений (прежде всего, самого себя) – есть путь Ницше по канату над пропастью…путь к берегу сверхчеловека…
Часть вторая

Четыре четверти пути:
Посмотрите – вот он без страховки идет.

Чуть правее наклон – упадет, пропадет!

Чуть левее наклон – все равно не спасти…

Но должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути…
 
Хочу немного объяснить такое свое вольное построение этой части реферата.
“Человек - это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращённый назад, опасны страх и остановка…”, - писал в Заратустре Ницше. И здесь я усматриваю некое сходство со знаменитой песней В.Высоцкого. Вся жизнь Ницше – по сути есть путь по этому туго натянутому канату, не просто путь – тяжкий и изматывающий, полный преодоления себя, путь к его идеалу, идеалу сверхчеловека. (Вспомним потрясающий момент в “Так говорил Заратустра”, когда герой приходит проповедовать на базарную площадь – там выступает канатный плясун… В некоторой степени это сам Ницше – но об этом чуть позже…)
Неслучайно здесь присутствует разделение на четыре этапа его пути. Четыре вехи есть в учении самого Ницше: учение об Апполоническом и Дионисическом началах человека, концепция сверхчеловека, вызов против существующей морали и христианства – и как результат всех предыдущих работ идея переоценки всех ценностей. И хотя все эти идеи рассеяны в его работах - начинаются, развиваются, целостно оформляются, каждая идея становилась естественным и последовательным продолжением или дополнением предыдущей (Шаг первый – Ницше смотрит в историю и видит – борьба двух начал, где Дионисическое начало – более совершенное начало человека, но оно борьбу проигрывает; следующий шаг – надо определить теперь САМОГО совершенного человека, в котором воплощается это начало и другие, нехарактерные существующему миру; новый шаг – а что, какие люди существуют в этом мире, окружающем нас, в объективной реальности – абсолютная самоложь, подавление естественного Дионисического начала, значит, надо сделать последний шаг – провести переоценку всех ценностей…). Но Ницше так и не успел дойти свой путь до конца (как и его канатный плясун, как и герой Высоцкого): “Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту…” Слишком много совпадений…
И с этой точки, на мой взгляд, надо пройти путем Ницше, проследить за каждым его шагом по этому “мосту”, чтобы разрешить фундаментальные вопросы его учения. Поэтому, в путь…
…Не за славу, не за плату –

На свой, необычный манер

Он по жизни шагал над помостом –

По канату, по канату,

Натянутому, как нерв…
 
Четверть первая.
Третье рождение Диониса:

“Первые шаги над пропастью…”
Следовательно,

орлоподобны, пантерообразны

страсти, владеющие тобою,

твои страсти под тысячею личин…
Ницше, “Дионисийские дифирамбы”.
Итак, первой серьезной концептуальной работой Ницше становится “Рождение трагедии из духа музыки” (1872 год). В этой работе Ницше, искренне интересуясь античной философией и филологией, обращается к истории античного мира и стремится противопоставить однообразный, скучный и серый современный ему мир миру античному, его многозвучью и многоцветию; окружавшую его бесформенную людскую массу – миру античных героев с их подвигами; рассуждения и воспоминания современников о величии – подлинному величию поступков и дел эпохи Античности.
Для этого Ницше исследует культуру Древней Греции и утверждает, что она определялась борьбой между культами двух богов – Аполлона и Диониса, в которой первоначально побеждал Дионис.
Существует много форм дионисийского мифа. В одном из мифов Дионис является сыном Зевса и Персефоны; будучи еще мальчиком, он был разорван на куски Титанами, которые сожрали всю его плоть, за исключением лишь сердца. Одни мифы говорят, что сердце было отдано Зевсом Семеле, другие – что сам Зевс проглотил его. Во всяком случае, это привело к вторичному рождению Диониса. Титаны были земного рождения, но после того, как они съели бога, они стали обладателями божественной искры. Так же и человек – отчасти земное, отчасти небесное существо, и вакхические ритуалы способствуют приближению его к полной божественности.
Дионис, или Вакх, был первоначально фракийским богом. Фракийцы были гораздо менее цивилизованны, чем греки, относившиеся к фракийцам как к варварам. Как и у всех народов с примитивным земледелием, у фракийцев существовали свои культы плодородия, а также бог, способствующий плодородию. Имя этого бога - Вакх. Никогда не было совершенно ясно, выступал ли Вакх в образе человека или быка. Когда фракийцы научились делать пиво, состояние опьянения они стали представлять как божественное и воздавать хвалу Вакху. Когда же позднее они познали вино и стали его употреблять, поклонение Вакху возросло еще более. Его функция способствовать плодородию вообще стала отчасти подчиненной его новой функции, связанной с виноградом и божественным безумием, порождаемым употреблением вина.
Не известно, когда культ Вакха был перенесен из Фракии в Грецию. Сначала он был встречен враждебно, но тем не менее укоренился в Греции.
Успех Вакха в Греции неудивителен. Подобно всем народам, быстро пришедшим к цивилизации, греки, или, по крайней мере, определенная их часть, развили в себе любовь к первобытному. Они жаждали поэтому более инстинктивного и полного страстей образа жизни, нежели тот, который им предписывала ходячая мораль.
Итак, пишет Ницше, культ Аполлона – это светлый культ разума, науки, самоограничения, свободы от диких порывов, Аполлон – покровитель изящных искусств; культ Диониса – темный культ земли и плодородия, вина и опьянения, половой любви – культ самой жизни в ее биологическом и физиологическом смысле.
Воплощением культа стало учреждение дионисийских празднеств, дионисийских мистерий, напоминавших оргии большого числа людей, которые сливались в совместном экстазе ритуальных песнопений и шествий, каждый человек в этих ритуалах был уже не индивидом, а частью большого, единого целого.
Корнями в эти мистерии уходит древнегреческая трагедия, которая по сей день рассматривается как один из ведущих жанров высокого искусства. Античные драматурги понимали (и с ними согласен Ницше) трагедию как “прообраз мира” с его вечной борьбой идей и страстей.
Дионисийский феномен греков, раскрытый Ницше, – это и есть настоящая жизнь и настоящий подвиг. “Чары Диониса не только обновляют союз человека с человеком, но и зовут природу, отчужденную, враждебную или порабощенную, на праздник примирения с людьми… Земля по доброй воле приносит свои дары, а со скал и пустынь приходят миролюбивые хищники. Беззлобно шагают пантера и тигр, запряженные в колесницу Диониса, утопающую в цветах и венках… Отныне раб обретает свободу… Отныне, внимая благой вести о мировой гармонии, каждый чувствует, что он не только соединился, примирился и слился со своим ближним, но и просто-напросто составил с ним единое… звери получили дар речи, а земля потекла млеком и медом, так и в человеке звучит нечто сверхъестественное: он чувствует себя богом…”.
Итак, настоящая жизнь появляется тогда, когда человек становится богом! Это первый крик Ницше о сверхчеловеке… Тема человека-бога, то есть человека, равнозначного богу, будет теперь с завидной периодичностью выступать то в одном, то в другом произведении Ницше. С этих пор Ницше всегда будет стремиться осветить настоящую, цельную Жизнь, которой достоин только человек, ставший богом.
Но в V-IV веках до нашей эры “дух Диониса”, считает Ницше, стал вытесняться культом Аполлона, а великая трагедия с полнотой жизни уступила место мещанской комедии. Вместо священного экстаза душой человека завладел холодный расчет, вместо героических поступков, совершавшихся инстинктивно “по велению сердца”, общество получило трезвые сократовские размышления без геройства и без поступков. Время Аполлона – это время конкретных культурных ценностей, которые ведут мир к деградации (это явление Ницше назвал “запахом разложения”). Источником деградации является разумность, опасная сила которой подрывает основы жизни и начала которой Ницше связывал с именем “типичного декадента” Сократа.

Абсолютно антагонистична морали господ – “мораль рабов”. Само происхождение этой морали – это противопоставление неких надуманных ценностей рабов – низших людей – ценностям господ, другими словами – извращение благородных ценностей высших людей, пишет Ницше. Все угнетенные, насилуемые, страдающие, несвободные люди выдвигают свои, новые ценности – “в категорию злого зачисляется все мощное и опасное, обладающее грозностью, хитростью и силой…”. Здесь очевидна некая фундаментальная пассивность этой морали, ибо господа сами создают свои ценности – выступают активными созидателями, творцами, в то время как рабы всего лишь пассивно называют “плохим” все присущее высшим людям, а “хорошим” – все, что характерно для униженных, больных и неспособных к созиданию. Сама эта мораль, утверждает Ницше построена на страхе – страхе, направленном против силы, мощи и свободы (в том числе и нравственной). А потому понятие “хороший человек” ассоциируется с неопасностью данного человека, что может объясняться трусостью, глупостью и многим другим, вообще свойственном рабской натуре.
Ницше, как итог, выделяет 3 причины возникновения подобной морали:

инстинкт стада против сильных и независимых;

инстинкт страждущих и неудачников против счастливых;

инстинкт посредственности против исключений.
Теперь имеет смысл рассмотреть вышеприведенное рассуждение в применении к конкретной истории нашего мира.
Проследим тогда за историей Иудеи. Первоначально здесь все обстояло согласно естественному ходу вещей, но после покорения Великим народом римлян иудеи стали по сути рабами (но их decadence к тому же объясняется восстаниями самих стадных евреев против их же правителей – что видимо и ослабило их к тому времени, хотя, конечно, глупо отрицать мощь Римской армии). И тут в высшей степени, считает Ницше, проявляется скрытая Воля к власти евреев, отношение к которым самого Ницше во многом противоречиво – он то восхищается силой их Воли к власти, то склонен обвинять их в деградации всего мира.
Единственным средством мести Риму евреи находят своеобразный путь их нравственного порабощения. Они извращают все их ценности, и вдобавок (чтобы мало не показалось) и всю историю: “Все, что было содеяно на земле против “знатных”, “могущественных”, “господ”, не идет ни в малейшее сравнение с тем, что содеяли против них евреи; евреи, этот жреческий народ, умевший в конце концов брать реванш над своими врагами и победителями лишь путем радикальной переоценки их ценностей, стало быть, путем акта духовной мести”.
Таким образом, классическое уравнение (хороший = знатный = могущественный = прекрасный = счастливый = боговозлюбленный) меняется кардинально: “только одни отверженные являются хорошими; только бедные, бессильные, незнатные являются хорошими; только страждущие, терпящие лишения, больные, уродливые суть единственно благочестивые, единственно набожные, им только и принадлежит блаженство, – вы же, знатные и могущественные, вы, на веки вечные злые, жестокие, похотливые, ненасытные, безбожные, и вы до скончания времен будете злосчастными, проклятыми и осужденными!”… (легко увидеть, заявляет Ницше, кто в этой борьбе победил – достаточно взглянуть – кому стоят храмы в центре Рима).
Таким образом, христианская мораль есть по сути мораль мести (при том, что она провозглашает всеобщее прощение!) – в этом уже само по себе проявляется чувство беспринципной лжи.
Приведу пример Ницше. Фома Аквинский, великий учитель и святой, пишет: “Блаженные в царстве небесном узрят наказания осужденных, дабы блаженство их более услаждало их” (перев. с лат.). Или вот еще: “Там приду я в восторг, видя стольких царей, о которых возвещалось, что они были взяты на небо, и которые будут стонать в кромешном мраке вкупе со своим Юпитером! Думаю, это приятнее того, что можно лицезреть в цирке, двух амфитеатрах и на всем ристалище”.
Вот она, сущность их морали – ненависть и месть, восклицает Ницше. И потому, утверждает он, с наибольшим правом над христианским Раем с его “блаженством” должно повесить надпись: “и меня сотворила вечная ненависть”.
Она, эта ненависть или жестокость, порой просто очень глубоко скрыта в людях. Но если пронаблюдать, как изменится поведение людей за пределами их среды, то мы точно обнаруживаем все так глубоко скрытое. Посмотрите, говорит Ницше, как все эти люди, что придерживаются надиктованных нравов, привычек поведения, благодарности, выказывают дикую изобретательность по части такта, чуткости, сдержанности, – они же становятся дикарями на чужбине, буквально “смакуют свободу от всякого социального принуждения”. Они неизбежно возвращаются к невинной совести хищного зверя, к своей естественной природе.
Вывод: эта мораль лжива: она говорит о свободе и ее же неизбежно ограничивает, в ней все равно присутствует корысть, она порождает тщеславие низших людей, она основана на страхе и лжи, удручающих аскетических идеалах, она суть тысячелетних заблуждений всей философии, etc, etc, etc…И для всей этой системы Ницше дает заключительный диагноз – бесконечная фабрика идеалов…
Новая цель – необходима переоценка всех ценностей во спасение мира!
Безусловно, рецепты возрождения жизни Ницше дает на протяжении всей своей жизни (и концепция сверхчеловека, и в переходе “По ту сторону добра и зла”, и в “Антихристе”), но окончательно его идея воплощается в его последней работе “ВОЛЯ К ВЛАСТИ. ОПЫТ ПЕРЕОЦЕНКИ ВСЕХ ЦЕННОСТЕЙ.”, так и не законченной Ницше. В сущности, в ней он обобщил все свои доводы против существующей морали, но идеального рецепта возрождения так и не дает… В любом случае, в дополнении к ним имеет смысл рассмотреть те идеи переоценки, которые Ницше предлагает в этой работе.
Исторически сложилось следующее:
1) Мораль как высшая ценность (госпожа над всеми фазами философии, даже скептической). Результат: этот мир никуда не годен. Он не есть “истинный мир”.
2) Что определяет в этом случае высшую ценность? Что собственно представляет мораль? – Инстинкт декаданса; здесь истомленные и обойденные мстят этим способом за себя. Исторический довод: философы постоянно были декадентами… на службе нигилистических религий.
3) Инстинкт декаданса, выступающий как воля к власти. Доказательство: абсолютная неморальность средств на протяжении всей истории морали.
Общий вывод – прежние высшие ценности суть частный случай воли к власти, сама мораль есть частный случай неморальности.
Выход отсюда один:

На место “моральных ценностей” – исключительно натуралистические ценности. Натурализация морали.

Вместо “социологии” – учение о формах и образах господства.

Вместо “общества” – культурный комплекс – как предмет моего главного интереса (как бы некоторое целое, соотносительное в своих частях).

Вместо “теории познания” – перспективное учение об аффектах (для чего необходима иерархия аффектов: преобразованные аффекты, их высший порядок, их “духовность”).

Вместо “метафизики” и религии – учение о вечном возвращении (в качестве средства воспитания и отбора).
Дополнительно, можно выделить еще целый ряд идей, расширяющих или дополняющих данную схему.
1). “Необходимо шаг за шагом суживать и ограничивать царство моральности: нужно извлечь на свет Божий подлинные имена действующих в этом случае инстинктов и окружить их заслуженным почетом, после того как их столь долгое время прятали под лицемерной маской добродетели; ради стыда перед нашей “честностью”, все настойчивее в нас говорящей, нужно отучиться от стыда, заставляющего нас отрекаться от наших естественных инстинктов и замалчивать их. Мерою силы должна служить большая или меньшая способность обходиться без добродетели”.
2). “Движение вперед к “естественности”: во всех политических вопросах, также и во взаимоотношении партий, – даже меркантильных, рабочих или работодательских партий - дело идет о вопросах мощи: “что я могу” - и лишь затем как вторичное: “что я должен”.
3). И наконец, “…нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-то большим. Так говорит учение, которое сама жизнь проповедует всему, что живет: мораль развитая. Иметь и желать иметь больше, рост, одним словом, – в этом сама жизнь…”.
В итоге, все-таки необходимо сказать и подчеркнуть, что, хотя Ницше так и не дошел свой путь переоценки до конца, он безусловно заложил необходимый фундамент новых ценностей, и не его вина, что люди не смогли его понять, а его идеи решили эксплуатировать фашисты в целях пропаганды своей идеологии.
Часть третья

Ницше в России: Вчера, Сегодня, Завтра…
Наконец, я подошел к той части, которая и послужила для меня основным стимулом моего выбора именно этой темы реферата. Но прежде, чем я выскажу свою личную точку зрения на будущее концепции Ницше, необходимо проследить за эволюцией восприятия Ницше в России вообще.
Итак, творчество германского философа получило в России специфическую трактовку. Ницше, как он был прочитан российской интеллигенцией, оказался настолько близким традиционной отечественной мысли, что за ним закрепилось имя “самого русского” из западных философов.
Литературно-философская личность Ницше во всем сочетании биографических реалий и литературной легенды, казалось, совпадает с излюбленным русским литературным архетипом морального бунтаря: и по стилю, и по направленности мыслей, и самое главное, по особенностям менталитета, обусловившего этот бунт. Действительно, ницшевскую критику общепринятых ценностей не раз сравнивали с русской традицией нравственного бунта. Иной раз казалось, что его идеи – это просто замаскированные переложения аналогичных русских идей. Поэтому необходимо сравнить их во избежание всяческих противоречий.
Русский литературный архетип бунтаря, выступающего против общепринятой морали, вырос в культурной среде, пораженной социальным и политическим недугом. Декабристское восстание 1825 года, закончившись полным провалом, оставило после себя легенду о благородных, свободных духом героях, которые добились политических реформ и социальной справедливости. Затем, в последнее десятилетие царствования царя Николая I, эта легенда была подкреплена теоретическим обоснованием необходимости социальных и политических изменений. В 1840-е годы в основных университетских центрах, – в первую очередь в Москве и Санкт-Петербурге, – создаются философские кружки: умы будоражило пьянящее сочетание французских социалистических теорий с немецкой (преимущественно) идеалистической философией.
Революции, потрясшие Европу в 1848 году, привели к разгону большинства маленьких интеллектуальных кружков, как подрывающих устои государства; члены этих кружков понесли различные наказания. Невозможность реального претворения идей в жизнь общества породила поколение тургеневских “лишних людей”, которые продумывали путь к социальным реформам, но не годились для их осуществления на практике. Однако реформаторский дух не умер окончательно и, возродившись, принял куда более радикальный и бескомпромиссный характер. Половинчатые результаты реформы 1861 года, освободившей крестьян от крепостной зависимости, подготовили почву для революционной ситуации. В конце 1850-х годов в студенческих группах сформировалось новое поколение более радикальных мыслителей. Теперь интеллектуальная полемика приобрела большую энергию и более четкую направленность.
Между бунтующей личностью Ницше и русским образом нигилиста, бесспорно, существует немало сходства. Их можно причислить к “высшим натурам”, им свойственно сильно развитое чувство нравственной и интеллектуальной честности, презрение к окружающей жизни и страстное желание найти достойную жизненную цель. Они отрицают общепринятые системы ценностей, разоблачая их фальшь. Метафизической предпосылкой для морального нигилизма является мысль Ивана Карамазова о том, что, если нет Бога, то “все дозволено”, и аналогичное высказывание есть у Ницше (после смерти Бога): “Ничто не истинно – все позволено”. И в исследовании морального сознания Ницше и в русской традиции нравственный скепсис питается глубоким отвращением к “человеческому, слишком человеческому”, то есть к доверчивости и предсказуемости человеческой природы. И Ницше, и русские “бунтари” исследуют фатальный раскол между “сердцем” (страсть, потребность, инстинкт, интуиция) и “рассудком” (самообладание, ясное видение, рационализм). Однако героями русской литературы владело презрение к “сердцу”: оно казалось им слабым и уязвимым. В результате не оставалось ничего другого, как полагаться на гордыню разума. (Так, Печорин в лермонтовском “Герое нашего времени” показывает себе и окружающим презренную предсказуемость человеческой натуры, расчетливо завоевывая, а затем отвергая любовь княжны Мэри. Базаров в “Отцах и детях” низводит чувство до биологически вычисляемой величины). В то же время у Ницше прямой основой сверхчеловека несомненно является опора на внутренние инстинкты.
После разрушения существующей системы ценностей и Ницше, и русские бунтари творят собственные идеалы “нового человека”, идеализируя те стороны человеческой натуры, которым более всего доверяют сами – это интеллект и воля. Эти идеи отражают пламенное желание полного преображения человека и общества в нечто более благородное, прекрасное и несокрушимое.
Например, Кириллов в “Бесах” Достоевского грезит о христоподобном мученике, человекобоге, который исцелится от всех современных ценностей, преодолев страх смерти и божьей кары. Нравственная ориентация Кириллова весьма схожа с ориентацией Ницше. Оба видят в нынешнем человеке “мост” к более совершенному существу. Вспомним образ человека у Заратустры: “мост между обезьяной и сверхчеловеком”. Кириллов, инженер по профессии, приехал в провинцию именно с этой целью – построить мост. “Мост”, разумеется, духовный: проложить путь ко всеобщему счастью – вот задача, которой намерен посвятить себя Кириллов. В конечном счете и Кириллов, и Ницше пытаются заменить традиционную подавляющую мораль более продуктивной. Оба отвергают непреложные, данные свыше законы и критерии. Человекобог, подобно сверхчеловеку, переоценивает нравственные ценности, творит суд не над своими поступками, а над самим собой.
Теперь обратимся к историческому восприятию и влиянию Ницше. Традиционно выделяют 4 этапа восприятия идей Ницше в России. Рассмотрим кратко каждый из них и затем перейдем к современному положению.
Первый этап (ознакомительный) относится к девяностым годам XIX века. Для этого времени характерны острые дискуссии о нравственной природе ницшеанства, полемическое обсуждение моральных, эстетических, психологических проблем. Знакомство отечественного читателя с концепцией Ницше состоялось, главным образом, посредством пересказа содержания его книг в критическом изложении на страницах толстых журналов и газет. Особую известность в эти годы получили оценки философии Ницше, высказанные в работах В.Преображенского, Н.Михайловского, Вл.Соловьева, Н.Федорова, Л.Лопатина, Н.Грота, В.Чуйко, А.Волынского, Д.Цертелева. К данному периоду относятся первые публикации на русском языке переводных исследований по философии Ницше – монографий Лу Андреас-Саломе (1896). Ф.Риля (1897), Л.Штейна (1888), Г.Зиммеля (1899). А.Лихтенберже (й899). Появились первые опыты осмысления и использования идей Ницше в художественных сочинениях (роман П.Боборыкина “Перевал”, 1893).
Первоначальное (примерно с 1892 по 1900 годы) отношение российских интеллектуалов к творчеству Ницше можно охарактеризовать как резкое отрицание позитивной роли его учения, в котором традиционно усматривали симптом и отражение кризисных тенденций, присущих европейской культуре. Особенно сильно бросается в глаза тот факт, что практически все авторы, независимо от конкретного отношения к его идеям – враждебного или, напротив, сочувственного, – говорили о негативных аспектах ницшеанства. Так в последние годы уходящего века был создан устойчивый образ Ницше – декадента, имморалиста, ниспровергателя идеалов, сторонника рабства и крепостного права, безбожника и проповедника зла. А термин “ницшеанец”, крайне популярный в России с конца прошлого века, нередко прилагался к различным оригинальным идеям и теориям, часто напрямую не связанным со взглядами германского мыслителя. Отличительно, что такое определение носило преимущественно негативный характер.
В немалой степени способствовал формированию крайне неприглядного образа Ницше моральный авторитет Толстого. Великий писатель был убежден, что увлечение идеями Ницше свидетельствует о нравственном упадке русского общества. Его тревожило, что человек, которого сам он считал душевнобольным, может совратить души молодых.
Начиная с 1890-х годов выдающийся философ Владимир Соловьев вел полемику с Ницше и в прессе, и в своих философских сочинениях. На создание главного его труда, посвященного вопросам морали, “Оправдание добра” (1897), его побудило несогласие с ницшевским отрицанием абсолютных нравственных норм. В этой работе Соловьев пытался соединить представление об абсолютной ценности морали с этикой, допускающей свободу выбора и возможность самореализации. В 1899 году в статье “Идея сверхчеловека” он выражал сожаление, что философия Ницше воздействует на русское юношество.
Подобно другим противникам Ницше, Соловьев сводит ницшевскую философию морали к надменности и своеволию: “Дурная сторона ницшеанства бросается в глаза. Презрение к слабому и больному человечеству, языческий взгляд на силу и красоту, присвоение себе заранее какого-то исключительного сверхчеловеческого значения – во-первых, себе единолично, а затем себе коллективно, как избранному меньшинству “лучших”, господских натур, которым все позволено, так как их воля есть верховный закон для прочих, – вот очевидное заблуждение ницшеанства”.
В заключительной части своей работы “Три разговора”, озаглавленной “Краткая повесть об Антихристе”, он живописует ницшеанского сверхчеловека как Великого Инквизитора наших дней, якобы воплощающего всю добродетель мира, а по сути – любящего одного себя. Прикрываясь поисками духовного утешения и социального благоденствия для всех, он втайне жаждет неограниченной власти. Для Соловьева сверхчеловек – это квинтэссенция земного зла.
Второй этап (вольной интерпретации философии Ницше) охватывает первую четверть ХХ века. Рубеж столетий – пик популярности философии Ницше в России. В 1900 году опубликовали первое собрание его сочинений на русском языке под общей редакций А.Введенского. Учение Ницше, наряду с философией Вл.Соловьева, оказало катализирующее воздействие на деятелей Русского духовного ренессанса. В центре внимания оказались философские, религиозные, экзистенциальные и историко-культурные вопросы. Это было время выхода в свет отечественных монографий, содержащих всесторонний анализ философии Ницше: “Философия Ф.Ницше: критический очерк” кн. Е.Трубецкого (1904), “Философия Ницше и его произведения” В.Битнера (1904), “Трагедия Ф.Ницше: опыт психологии личности” Г.Рачинского (1900). Появились серьезные исследования, главной темой которых стало сопоставление концепции Ф.Ницше с творчеством известных российских мыслителей, главным образом, Ф.Достоевского и Л.Толстого. Данной теме посвящены труды Л.Шестова, Д.Мережковского, В.Иванова, Г.Рачинского, В.Щеглова. Публиковалось значительное число художественных произведений (М.Арцыбашев, А.Вербицкая, М.Горький, В.Крыжановская, Д.Мережковский), в которых главными героями были ницшеанцы.
Сильное влияние Ницше оказал на известного русского философа Льва Шестова. Шестов был поглощен теми проблемами, смысл которых открывается человеку лишь в личном мистическом и религиозном опыте, а не приходит от учителей, из книг или проповедей, пусть даже самых знаменитых и авторитетных. Российский мыслитель связывал творчество исследуемых им авторов с историей трагедии их личной жизни, теми уникальными перипетиями судьбы, в которых и скрывается, по его мысли, разгадка тайны философии каждого гениального писателя. Истинным философом Шестов мог назвать лишь того писателя, идеи которого есть “знание для себя, а не для других”, откровенная исповедь, крик больной души, а не внешнее проговаривание общепризнанных, но отчужденных от человека идеалов и правил.
Аристократизм ницшеанства Шестов не принял. Человек, которого он хотел оправдать, – это человек, существующий вне идеалов норм и ценностей не потому, что он их преодолел, а потому, что он вдруг понял, что ни одна ценность, ни одна культурная величина, ни один идеал не сможет разрешить его личную человеческую трагедию. Шестова Ницше интересовал прежде всего как личность. Исследователь был захвачен не столько взглядами великого философа, сколько трагедией его души, безутешным поиском смысла. Ему была важна та неопределенная, сокровенная, внетекстовая область биографического, “больного” Ницше, которую он искал буквально между строк его обжигающих книг. Подлинный Ницше открывался ему в свете страшной болезни, в том неожиданном повороте судьбы, который вывел “безумного мыслителя” за пределы морали и эстетики, индивидуализма, гражданского долга, культуры.
Первым и главным учителем-союзником для Шестова стал Ницше, философскую концепцию которого отечественный мыслитель интерпретировал как “отчаянную попытку вернуться от дерева познания к дереву жизни”. В лице Ницше Шестов приветствовал прежде всего бунтовщика культуры, возжелавшего вырваться из-под власти “вечных истин” и прорицателя, открывшего миру, что умозрительность этики была придумана взамен умершего Бога: “Ницше был только первым вестником наступающих событий. Все свидетельствовало за то, что царству Сократа приходит конец, что человечество откажется от эллинского мира истины и добра и снова вернется к забытому им Богу”.
Третий этап (опосредованного влияния философии Ницше), относящийся к 1920 – 1970-м годам, характеризуется ослаблением серьезного внимания к наследию философа. Главным образом это явилось результатом проводимой в Советской России “культурной политики”, частью которой стало запрещение работ немецкого мыслителя. В 1923 – 1924 годах книги Ницше были фактически изъяты из библиотек. Единственным аспектом его творчества, получившим резонанс в Советской России двадцатых годов, была философия культуры, в особенности интерпретация античности. Эта тема присутствовала в работах В.Иванова, Ф.Зелинского, В.Вересаева, А.Лосева. Во время второй мировой войны отношение к наследию немецкого философа стало сугубо негативным. Его имя воспринималось как синоним фашизма, поскольку теоретики национал-социализма использовали отдельные положения мыслителя для проповеди расизма и насилия. Возник целый корпус текстов, в которых творчество Ницше, на основании ряда вырванных из контекстов цитат, объявлялось “идейным базисом фашистской идеологии”. В последующие годы, вплоть до восьмидесятых годов нынешнего столетия имя Фридриха Ницше практически было исключено из повседневного философской жизни. Причиной тому стало табу на произведения немецкого философа, провозглашенное большевистской идеологией. Свободные от ходячих идеологических стереотипов и штампов исследования и интерпретации сочинений Ницше грозили смертельной опасностью их авторам. В период с 1920-х по конец 1980-х годов произведения Ницше не переиздавались в России. Можно констатировать, что эти годы были фактически потеряны для отечественного ницшеведения.
Четвертый этап (“возвращение” философии Ницше) начался в 1980 – 90-е годы, по мере ослабления идеологического прессинга, ситуация начала понемногу меняться к лучшему. Складывалось новое поколение ницшеведов, расширился круг поднимаемых ими в исследованиях проблем. Наиболее заметный след в отечественной ницшеведении оставили Ю.Давыдов, А.Михайлов, К.Свасьян, Р.Данилевский, М.Коренева, П.Гайденко, В.Подорога, А.Лаврова, А.Мочкин.
Но все это было Ницше Вчера, наконец, в итоге, мы подошли к Ницше Сегодня. Однако хочу сказать, что Сегодня неразрывно связано с Завтра, а потому я и не буду их разрывать.
Одной из недавно постигших меня идей стала идея о том, что я уже давно знаком с неким возможным бегством от излишнего рационализма этого мира в сторону возрождения инстинктов. Вспомним, как зарождался в западных странах протест против “общества всеобщего благоденствия”. Молодые люди, прежде всего тинэйджеры, пытались противопоставить свою культуру идеалам существующего мира. Одним из проявлений такого протеста стало своеобразное “бегство в сказку” – я говорю о росте популярности стиля “фэнтэзи”. В то время молодежь все более захватывается этаким миром естественных инстинктов, миром, где все просто и нет нужды в рационализме – особом мире, где на первый план становятся твои страсти и желания. (В то же время в газетах появляются статьи под названиями “Еще немного Мордора!”, на заборах появлялись надписи “Гэндальфа в президенты!”). Хотя это явление значительно повлияло на многие западные общества, однако, непохоже, чтобы оно радикально что-либо изменило в отношении к излишнему рационализму и прагматизму. Но если все-таки смотреть на это явление как на некое возрождение человеческих инстинктов, то, можно сказать, что и в России (где продолжается рост “фэнтэзимании”) есть все предпосылки для более глубокого понимания ницшеанства.
С другой стороны, все также недавно я осознал, что до сверхчеловечества (естественно, я говорю о всем лучшем в этом ницшевском идеале) России еще далеко. И связано это даже не с экономическим или социальным положением наших граждан. Дело все в том, что у людей в головах. А в головах большинства (кстати, отнюдь не конституционного) пока что только старые, давно дискредитировавшие себя ценности и идеалы. Это вполне очевидно подтвердилось недавним принятием “нового” Российского гимна. Тут позволю себе воздержаться от дальнейших комментариев… Но созидателями мы еще станем не скоро – а давно пора родить-таки настоящую Русскую идею!
Заключение.
В заключении я хочу сделать вывод о том, что мы, да и весь мир вместе с нами, с головой погрузившийся в сплошной и глубокий прагматизм, не готов для восприятия Ницше (отдельные философы – не в счет!).
Тут уместно, на мой взгляд, в последний раз процитировать Ницше.
“Величайшие события и мысли – а величайшие мысли суть величайшие события – постигаются позже всего: поколения современников таких событий не переживают их – жизнь их протекает в стороне. Здесь происходит то же, что и в царстве звезд. Свет самых далеких звезд позже всего доходит до людей, а пока он еще не дошел, человек отрицает, что там есть звезды. “Сколько веков нужно гению, чтобы его поняли?” – это тоже масштаб, это тоже может служить критерием ранга и соответствующим церемониалом – для гения и звезды…”
И вот другая цитата, человека конца XX века, отражающая ту же идею: Ницше до сих пор не разгадан до конца, а наш мир все еще не готов к тому, чтобы принять свет его учения.
В твоей смерти - жизнь. В твоей скорби - радость. В твоем зле - добро. В твоих словах - музыка. Твой миг - вечность. Твой обрыв - восторг. Твоя глубина - запредельная высь, из которой звезды смотрят на своих морских собратьев. Но никому еще нет дела до твоих открытий. Никому и ни для кого - это сегодня все еще твой рок. (Дмитрий Фьюче – “Разговор с Ницше”).
И потому мы так и не можем понять – ЗАЧЕМ… … …?
И сегодня другой без страховки идет.

Тонкий шнур под ногой – упадет, пропадет!

Вправо, влево наклон – и его не спасти…

Но зачем-то ему тоже нужно пройти четыре четверти пути!
 
Список использованной литературы
 1). Ф. Ницше “Так говорил Заратустра” (ЭКСМО – Пресс, 2000)
2). Ф.Ницше “По ту сторону добра и зла” (ЭКСМО – Пресс, 2000)
3). Ф.Ницше “К генеалогии морали” (ЭКСМО – Пресс, 2000)
4). Ф.Ницше “Антихрист” (ЭКСМО – Пресс, 2000)
5). Ф.Ницше “Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей”
6). Б.Рассел “История западной философии” (“Феникс”, 1998)
7). Философия: учебник (Под ред. В.Д.Губина, Т.Ю.Сидориной, В.П.Филатова. – Русское слово, 1996)
8). Стефан Цвейг “Фридрих Ницше”
9). Эдит Клюс “Ницше в России. Революция морального сознания”
10). Ю.В.Синеокая “Восприятие идей Ницше в России”
11). Л.Гармаш “Лу Саломе – “совершенный друг” и “абсолютное зло” в жизни Фридриха Ницше”
12). Н.Макиавелли “Государь”, “Рассуждение о первой декаде Тита Ливия” (“Азбука”, 2000)
Дополнительно были использованы материалы Internet.
http://www.nietzsche.ru/
http://www.skrijali.ru/
 

                   

           

           

           

                       

           

    Яндекс.Маркет