Реферат Творчество Набокова
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Оглавление:
I. Наследие Набокова
II. Следуя за Набоковым
1. Детство писателя
2. Поэзия Набокова
3. Роман «Машенька»
4. «Защита Лужина»
III. Значение творчества Набокова
.
Для своего реферата я выбрала творчество В. В. Набокова, так как до сих пор до конца не изучены основные проблемы литературы русского зарубежья и данный вопрос требует решения.
Я считаю, что эта тема актуальна и значима. Поэтому цель моего реферата – рассмотрение творчества и особенно, новаторского жанра Набокова. Я исследовала и изучила библиографию и произведения этого писателя. Я считаю, что жизнь и творчество любого писателя неотделимы друг от друга.
В душевный терем литературы русского зарубежья Набоков ворвался освежающим вихревым сквозняком. «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня…» - так энергично отозвался в конце 20-х годов И. А. Бунин на появление романов Набокова, писавшего тогда под псевдонимом Сирин: «Машенька» (1926), «Король, дама, валет» (1928), «Защита Лужина» (1930)…
Родившийся в самом конце прошлого века, 10 (22) апреля 1899 года, в Петербурге и скончавшийся 2 июля 1977 года в Монтре, в Швейцарии, Владимир Владимирович Набоков и по сию пору остается феноменом, неразгаданной загадкой, своего рода таинственным, в обманчиво- миражном мерцании светилом, возможно, даже и неким мнимым солнцем на литературном небосклоне нашего столетия. Не оттого ли так неправдоподобно широк спектр оценок набоковского наследия – от безоговорочного восхищения до полного отрицания. Я думаю во всяком случае – и сегодня это несомненно – Набоков – безусловное явление, причем явление сразу двух литератур: русской и англоязычной, создатель особенного художественного мира, новатор – стилист (прежде всего в прозе). Хочу отметить, что влияние его стилистики, гипнотизирующего, завораживающего дара легко обнаруживается в литературе современной, правда по преимуществу там, где преобладают книжность, вторичная культура, тяга к элитарности.
Я считаю, что Набоков оставил после себя, без преувеличения, огромное наследие. Только на русском языке им было написано восемь романов, и несколько десятков рассказов (сборники «Возвращение Чорба», 1930; «Соглядатай», 1938; «Весна в Фиальте», 1956), сотни стихотворений, ряд пьес («Смерть», «Событие», «Изобретение вальса» и др.). К этому нужно добавить обширное англоязычное творчество (с 1940 года) – романы «Действительная жизнь Себастиана Найта», «Под знаком незаконнорожденных», «Пнин», «Ада», «Бледный огонь», «Лолита», «Прозрачные вещи», «Взгляни на Арлекина!», автобиографическую прозу, цикл лекций о русской литературе, книгу интервью «Твердые мнения», многочисленные переводы русской классики (чего стоит хотя бы его перевод «Евгения Онегина» в четырех томах, где три занимают приложения, в которых он, строка за строкой, прокомментировал весь пушкинский роман).
Тем знаменательнее его «двусмысленные слава и недвусмысленный талант». Я думаю, что в последовательно скудевшей литературе эмиграции Набоков остался явлением необыкновенным, уникальным. Характерно, что он не разделил медленной катастрофы, постигшей большинство писателей – эмигрантов так называемого «второго поколения» которое еще именовали поколением «потерянным». В 20 – е и 30 –е годы Набоков находился в центре внимания, вызывая восторженные похвалы или крайние хулы, но никого, кажется, не оставляя равнодушным. А затем, когда эмигрантская литература начала угасать, подобно первой рыбе – амфибии при катастрофическом перепаде климата в пересыхающем водоеме, ухитрился сменить даже самый способ дыхания, приспособив свой пульмометр к иной, англоязычной стихии и получив – единственный среди русских писателей за всю историю русской литературы – признание в качестве выдающегося художника Запада.
Характерно, однако, что оттуда, с американского берега, Набокова подают все - таки именно как крупнейшего русского писателя, но – со счастливой судьбой, которому и перемена звездного полушария была не горестной, крайней нуждой (он бежал в 1940 году из Франции от Гитлера, и руководствуясь своими взглядами, и спасая от гетто жену), а чистым подарком неба. Именно в смене часовых поясов, в географическом, а одновременно и духовном продвижении на крайний Запад (Россия - Германия – Франция – Америка) Набоков, в толковании наших заокеанских коллег, вырастает в грандиозную фигуру: «За всю историю русской литературы было только два прозаика, соизмеримых Набокову по таланту: Гоголь и Толстой» (Эндрю Филд). Набоков – главная ставка Запада в борьбе за русскую литературу.
Я думаю, - есть смысл припомнить главные вехи литературной и житейской биографии Набокова.
II
. Следуя за Набоковым
1. Детство писателя.
В.В.Набоков родился в родовитой и богатой дворянской семье, с длинным сонмом служилых предков. Дед его Дмитрий Николаевич был министром юстиции в пору судебных реформ, в конце царствования Александра II и начала – Александра III. Набоков вспоминал: «Дед – офицер флота, исследователь новой Земли (1817г), где одна из рек носит его имя. Елена Ивановна Рукавишникова – мать писателя была по одной линии внучкой знаменитого сибирского золотопромышленника Василия Рукавишникова, а по другой – внучкой президента Императорской Военно-медицинской Академии Н.И. Козлова.
Мальчик вырастал в атмосфере просвещенного либерализма, избытка материальных и духовных благ. Отец, отказавшийся от чиновной карьеры адвокат, принципиальный англоман и один из лидеров партии «народной свободы» вместе с другими кадетскими вождями устно и печатно отстаивал необходимость для России конституционных свобод. Он был законным наследником русской либеральной интеллигенции, сочетавшей в себе бытовое барство, привычку к довольству и комфорту с искренним народолюбием.
Великолепное образование, которое В.В. Набоков, с первых же шагов, однако несло и нечто от англомана – отца. Он едва ли не ранее начал говорить на языке Шекспира, чем на языке Пушкина.
Юный Набоков воспитывался, прежде всего как «гражданин мира». Знал в совершенстве несколько языков, увлекался теннисом, велосипедом, шахматами, затем – особенно страстно и на всю жизнь – энтомологией, продолжив образование в престижном Тенишевском училище. Первоначальные впечатления, чувство России и всего русского не могли обойти его. Родина оставалась в душе Набокова, и ностальгические воспоминания о ней прорываются до конца дней писателя.
С 1919 – го у Набокова никогда не бывало дома…Кельи Кембриджа, нумера в пансионатах, съемные квартирки, профессорские коттеджи, роскошный «Палас – отель» в Монтрё.
Такой дом, которой был у Набокова, бывает у человека лишь один раз. В Петербурге, в Рождествено, в России. И все свои хобби – бабочки, шахматы, спорт – Набоков вывез из России, из своего детства. Он вывез детство и юность, счастливые, как у принца, первые стихи, первую любовь… Дом на Морской, лето в Ялте… Он отбыл из России, двадцать лет от роду – навсегда… Крыло бабочки отразилось в собственном крыле.
2. Поэзия Набокова
Память о России особенно сильно и непосредственно ощущается в стихах. Здесь мы встретим и по – набоковски пленительный русский пейзаж, и мысленное возвращение в счастливое и безмятежное детство, и простое признание в любви под кратким заглавием «Россия»:
Была ты и будешь… Таинственно созданная
Из блеска и дымки твоих облаков.
Когда надо мною ночь плещется звездная, Я слышу твой реющий зов!
Ты – в сердце, Россия! Ты цель и подножие,
ты в ропоте крови, в смятенье мечты!
И мне ли плутать в этот век бездорожья?
Мне светишь по–прежнему ты.
Эти искренние и непритязательные стихи написаны уже за гребнем великих тектошонских перемен: в 1919 году поэт оказался в Лондоне. Он поступает в Кембриджский университет, где штудирует французскую литературу и энтомологию, и в 1922 г. перебирается в Берлин. Здесь на страницах берлинской газеты «Руль» появились стихи и рассказы молодого писателя под псевдонимом Сирин (имя райской птицы).
Россией наполнены набоковские стихи «Билет», «К России», «Расстрел»:
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
***
Но сердце, как бы ты хотело,
Чтоб это вправду было так:
Россия звезды, ночь расстрела и весь в черемухе овраг.
Рассуждая о Набокове – поэте сразу надо оговорить, что поэзия его – это часть целой творческой гармонии писателя. Стихи его разбросаны по романам и повестям. В таком приеме есть даже некоторая оригинальность: обычно прозаики приводят чужие стихотворные строки в своих книгах. Приведу стихотворение из романа «Дар»:
Люби лишь то, что редкостно и мимо,
Что крадется окраинами сна,
Что злит глупцов, что смердами казнимо;
Как родине, будь вымыслу верна.
О, поклянись, что веришь в небылицу,
Что будешь только вымыслу верна,
Что не запрешь души своей в темницу,
Не скажешь, руку протянув: стена.
В материи стиха, в его поэтическом веществе я чувствую пушкинско – блоковские обозначения тайны и свободы искусства. Вспомним у Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь…» и у Блока: «Вхожу я в темные храмы…»
Стихи Набокова в его эпических произведениях помогают ему скрепить его же прозу, как бы подтвердить верность идеи, потому что принято разуметь поэзию гласом Божьим. Но мне все же кажется, что это – процесс более сложный, даже метафизический. Автор из своих неясных, смутных видений выращивает и оформляет самостоятельный мир. Потом начинается игра в этот мир.
Еще в 1919 году, в России, Набоков – поэт говорит:
Приветствую тебя, мой неизбежный день.
Все шире, шире даль, светлей, разнообразней,
И на звенящую, на первую ступень
Всхожу, исполненный блаженства и боязни.
В 1920 году:
Благоговею, вспоминаю,
Творю – и этот свет на вашу слепоту
Я никогда не променяю!
И дальше, хронологически:
Я Индией невидимой владею (1923);
Страна стихов, где боги справедливы (1924);
Улыбка вечности невинная.
Мир для слепцов необъясним.
Но зрячим все понятно в мире,
и ни одна звезда в эфире,
быть может, не сравнится с ним (1928);
Воздушный остров (1929).
Из этой хронологически выстроенной подборки названий и стихотворных цитат Набокова видно, что он последовательно развивал свою идею человека особенного типа, способного материализовать свои мечты. Автор также прямо утверждает, что это дано лишь избранным людям (так и хочется вместо «людям» сказать – существам, настолько у Набокова стирается грань между образом человека и человеком - нечто). Навряд ли данные художественные приемы являются продолжением традиции русской классической поэзии, например, Державина. В классике нашей все – таки в иные миры улетала всегда душа человеческая, узнаваемая. Рискну предположить, что Набоков уже находится под влиянием западной культуры, в которой нарождался тип сверхчеловека, правда, в чисто внешних проявлениях. Но русскому талантливому писателю не составляет труда вдохнуть в любую схему животворящий дух. Оговорюсь: это сугубо мое мнение.
По явно просматривающимся вехам его творчества мне видно, что его проза являлась вдохновительницей его поэзии. В начале тридцатых годов Набоков пишет роман «Подвиг», в котором фигурирует придуманная им страна «Зоорландия» (говорят, в древности о ней упоминали норманны), собственно говоря, это – своего рода образ России, потерянной во времени и пространстве. Постепенно Набоков в свой поэтический венок начинает вплетать тему возвращения в Россию – Зоорландию. Обстановке абсолютного тоталитаризма герой противостоять не собирается. Лишь один трогательный романтизм, с которым он «беспаспортной тенью» пробирается отстаивать от дикарей свои «игрушки»: «Бывают ночи: только лягу, в Россию поплывет кровать; и вот ведут к оврагу, ведут к оврагу убивать».
Во время работы над романом «Подвиг» написано и стихотворение «Ульдаборг» с подзаголовком «Перевод с зоорландского»:
Смех и музыка изгнаны. Страшен
Ульдаборг, этот город немой.
Ни садов, ни базаров, ни башен,
и дворец обернулся тюрьмой:
математик там плачется кроткий,
там – великий бильярдный игрок.
Нет прикрас никаких у решетки.
О, хотя бы железный цветок.
Хоть бы кто – нибудь песней прославил,
Как на площади, пачкая снег,
королевских детей обезглавил
их Торвальта силач – дровосек.
Но последний давно удавился.
Сжег последнюю скрипку палач,
и в Германию переселился
в опаленных лохмотьях скрипач…
Из приведенного отрывка ясно, что мимо его Зоорландии пройти нельзя и что она гармонична с автором. Но с некоторого времени тема «Иная страна, иные берега» стала обычным, блестяще отработанным приемом Набокова, с помощью которого он раскрывал жизнь своих поэтических и прозаических героев. Поэт Ходасевич писал о Набокове: «Одна из главных задач его именно показать, как живут и работают приемы».
Набоков публиковался под псевдонимом «Сирин», что обозначает вещую птицу. Выбор псевдонима, мне кажется, тоже объясняет многое в его творческих намерениях и приемах.
Можно еще долго рассуждать о поэзии Набокова, но придешь все равно к выводу, что его поэзия не может существовать вне его прозы, а самое главное в творчестве Набокова – это его внутренняя драма. Россия русскому человеку не может заменить никакая придуманная или даже настоящая Зоорландия.
В прозе русское тоже ощутимо – и отчетливее в ранних произведениях, но уже вынужденно стесненных горькой эмиграцией пределах обитания: меблированные, без уюта, берлинские комнатки, нелепый быт. Меблированное пространство эмиграции позволило Набокову видеть Россию лишь как сновидение, миф, несбывшиеся воспоминание. «Слепец я руки простираю, и все земное осязаю через тебя, страна моя. Вот почему так счастлив я». ( К России).
3. Роман «Машенька»
Наиболее «русский» из романов Набокова, конечно, первый – «Машенька», это воспоминание, первая попытка вернуть потерянный рай. Роман написан в 1926 году. Подлинный набоковский рай дал ему возможность болезненно ощутить своё позднейшее существование как изгнание, в гораздо более широком, а главное, более глубоком смысле, чем эмиграция.
Изгнание из рая само по себе мощная психическая травма, переживание которой и составляет прафабульную основу русскоязычных романов Набокова.
В предисловии к английскому изданию романа «Машенька» Набоков писал в 1970 году: «Хорошо известная склонность начинающего автора вторгаться в свою частную жизнь, выводя себя или своего представителя в первом романе, объясняется не соблазном готовой темы, сколько чувством облегчения, когда, отделившись от самого себя, можешь перейти к более интересным предметам». Однако, Набоков не спешил, или, точнее, не смог отделаться от себя. Именно в «Машеньке» формируется фабульная структура, ищущая сюжетного разрешения, и основные силовые линии конфликта метароманного «я» с «призрачным», но очень вязким миром.
Конфликт строится на контрасте «исключительного» и «обыденного», «подлинного» и «неподлинного», так что с самого начала перед Набоковым возникает проблема создания незаурядного героя и доказательства его незаурядности. В «Машеньке» эта проблема не находит исчерпывающего решения; исключительность декларируется, но так до конца и не «срастается» с внутренним «я» героя.
С первых строк романа начинается набоковская игра в имена: « - Лев Глево…
Лев Глебович? Ну и имя у вас, батенька, язык вывихнуть можно…
- Можно, - довольно холодно подтвердил Ганин…» - и сюжет романа реализует скрытую угрозу, заключенную в этом ответе. Антагонист продолжает: «Так вот: всякое имя обязывает. Лев и Глеб – сложное, редкое соединение. Оно от вас требует сухости, твердости, оригинальности». В этом словесном вздоре есть потаенный элемент истины.
Набоков пользуется сторонним взглядом на своего героя, чтобы подчеркнуть его «особенность». Хозяйке русского пансиона Ганин «казался вовсе не похожим на всех русских молодых людей, перебывавших у неё». Но герой сам прекрасно знает о своей исключительности, выраженной прежде всего в том, что он в себе носит воспоминание о подлинном мире. Для него существует изначальный рай, символом которого становятся «дедовские парковые аллеи» и первая любовь – Машенька.
Узнав о том, что Машенька жива, Ганин буквально просыпается в своей берлинской эмиграции: «Это было не просто воспоминанье, а жизнь, гораздо действительнее, гораздо «интенсивнее, - как пишут в газетах, - чем жизнь его берлинской тени. Это был удивительный роман, развивающийся с подлинной, нежной осторожностью».
Герой оказывается не на высоте положения, и, утратив рай (совмещение утраты родины и любви), попадает в атмосферу пошлости (берлинская эмиграция), наиболее ярким воплощением которой становится антагонист, антигерой Алферов – нынешний муж Машеньки.
Пошлость Алферова «густо» проявлена автором в первой же главе книги (её сюжет начинается со сцены в лифте: герой и антигерой застревают между этажами – «тоже, знаете, - символ…», как замечает Алферов). Все пошло в Алферове: слова, банальности. В понятии «пошлость» у Набокова соединяются посредственность и конформизм, но пошляк, добавляет писатель, известен и другими свойствами. Он любит производить на других впечатление и любит, когда производят впечатление на него. Культ простоты и хорошего тона в старой России, считает Набоков, привел к точному определению пошлости. Гоголь, Толстой, Чехов в поисках простой правды с легкостью обнаруживали пошлую сторону вещей, дрянные системы псевдомысли.
Важным моментом фабулы нарождающегося метаромана становится любовная связь героя с псевдоизбранницей, роль которой в «Машеньке» отведена Людмиле, наделенной чертами сладострастной женщины и полностью лишенной женской интуиции.
Герои пытается обрести потерянный рай: отказывается от псевдоизбранницы и собирается похитить Машеньку у Алферова. При этом он совершает неэтичный поступок, - напоил соперника в ночь перед приездом Машеньки и переставил стрелку будильника, с тем, чтобы Алферов не смог встретить Машеньку, а сам бросается на вокзал. Он не испытывает ни малейшего угрызения совести и не признает за противником права на удовлетворение оскорбленного чувства. В мире теней совесть героя спит.
В конечном же счете Ганин оказывается «собакой на сене»: он тоже не встретит Машеньку, понимая в последний момент, что прошлое не вернуть: «Он до конца исчерпал свое воспоминание, до конца насытился им, образ Машеньки остался … в доме теней (пансионе), который сам уже стал воспоминанием. Переболев прошлым, герой отправляется на другой вокзал, уезжает в будущее. Концовка свелась к отказу от рая, и «кроме этого образа, другой Машеньки нет и быть не может»
Набоков размышлял: «Зачем я пишу? Чтобы получать удовольствие, чтобы преодолевать трудности. Я не преследую при этом никаких социальных целей, не внушаю никаких моральных уроков… Я просто люблю сочинять загадки и сопровождать их изящными решениями». В этих словах нет ни позы, на качества. Девизом Набокова остается всепоглощающее эстетическое служение искусству как таковому, и это поневоле ограничивало в эмиграции и без того не столь уж глобальную память о России.
В своей превосходной книге «В поисках Набокова» писательница Зинаида Шаховская обращает внимание на ряд знаменательных обстоятельств. Например, какой возникает в его книгах родная природа. «Сияющие, сладкопевные описания его русской природы, - пишет она, - похожи на восторги дачника, а не человека, с землею кровно связанного. Пейзажи усадебные, не деревенские: парк, озеро, аллеи, и грибы. Но как будто Набоков никогда не знал: запаха конопли, нагретой солнцем, облака мякины, летящей с гумна, искр, летящих под молотом кузнеца, вкуса парного молока или краюхи ржаного хлеба, посыпанного солью… Все то, что знали Левины и Ростовы, все что знали как часть самих себя Толстой, Тургенев, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Бунин, все русские дворянские и крестьянские писатели, за исключением Достоевского. Еще более показательно и другое наблюдение, касающееся России Набокова. «Отсутствует в набоковской России, - отмечает она, - и русский народ, нет ни мужиков, ни мещан. Даже прислуга некий аксессуар, а с аксессуаром отношений не завяжешь. Мячик, закатившейся под нянин комод, играет большую роль, чем сама няня … Низшая каста, отразившаяся в набоковском творчестве, это гувернантки и учителя. Набоковская Россия очень закрытый мир, с тремя главными персонажами – отец, мать и сын Владимир».
Эхо родины продолжало сопровождать путника, однако в строгом согласии с акустическим законом удаления от источника звука.
4. «Защита Лужина»
«Ранний» Набоков (то есть Сирин) – это роман о гениальном шахматисте «Защите Лужина» (1930) опровергает самим своим возникновением наивную ганинскую идею победоносного преодоления прошлого. Здесь фабула разворачивается в глобальную метафору и приобретает аллегорический вид, осуществляясь в истории жизни шахматного гения. Лужин – недосягаемый образец непохожести, абсолютизации творческого «я». Роман начинается с момента изгнания героя из детского рая, символом чего становится обращение к нему по фамилии: «Большего всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным». Фамилии – это невыносимая объективизация «я», насилие над личностью, закабаление. Вместо рая детства герою предлагается «нечто, отвратительное своей новизной и неизвестностью, невозможный, неприемлемый мир…». Найденный на чердаке и и вновь выдворенный из рая, Лужин только тогда находит успокоение, когда погружается в свой абсолютный и неприступный мир шахмат. В этом мире он призван сыграть роль чудака и гения. Соревнование двух противников с неожиданной болезненностью вводит в набоковский мир тему творческой конкуренции, соперничества. Герой оказывается уязвимым, его теснят с пьедестала, где, по логике вещей, он должен пребывать один. Конкурентом Лужина становится итальянец Турати, «представитель новейшего течения в шахматах»: « Уже однажды Лужин с ним встретился и проиграл …» Сама идея «защиты Лужина» – победный вариант игры с «представителями новейшего течения». Лужин, досконально разработавший систему обороны, не смог применить её в турнире с Турати, потому что противник сделал неожиданный ход. Защита, выработанная Лужиным, «пропала даром». Ошибка Лужина – сильный набоковский ход, поражающий читателя своей оправданной неожиданностью, после чего, однако автор делает куда более слабый ход, представляя поведение Лужина в квартире тестя как поведение стандартного гения. В конце концов Лужин оказывается раздавленным собственной гениальностью: переутомление, нервное истощение, сумасшествие – расплата за жизнь вне всяческих правил. Когда же наступает выздоровление, Лужин вновь оказывается в мире детства: «и вдруг что-то лучисто лопнуло, мрак разорвался, и остался только в виде тающей теневой рамы, посреди которой было сияющее голубое окно. В этой голубизне блестела мелкая, желтая листва…» «По-видимому, я попал домой, » - в раздумии проговорил Лужин…»
Таким образом, произошла «рокировка»: гений рокируется с детством, детство - с гением. «… Свет детства, - продолжает Набоков, - непосредственно соединился с нынешним светом, выливался в образ его невесты.» Возникает мысль о том, что обретения потерянного рая возможно в любви. «…она чувствовала в нем призрак какой-то просвещенности, недостающей ей самой…» Но дело конечно не в том, что она разочаровалась (он преспокойно храпел всю брачную ночь), а в том, что Лужина семейное счастье не удовлетворяло, а поскольку шахматы были запрещены, судьба сама навязала ему новую «партию», подталкивая вернуться к любимой игре.
В злобных шалостях судьбы обезумевшего Лужина есть некий частный момент – это момент насилия над собой. И, протестуя против явного издевательства судьбы, Лужин кончает жизнь самоубийством.
III
. Значение творчества Набокова
Далее Набоковым был написан «Подвиг» (1932), роман «Дар» (1937) «Приглашение на казнь» (1938) и другие.
Вообще у этого сноба, у этого эстета, у этого недемократа, у этого не - эмигранта потрясающая трудовая жизнь. Развитие писателя в эмиграции - проблема весьма сложная и проблематичная. Набоков не продолжал, а начинал писать. Эти два творчества – русское и английское – симметричны, как крылья бабочки.
В первые годы жизни в Америке (1940) писатель порой доходит до отчаяния, перебиваясь случайной работой, но терпеливо и целеустремленно строит свой «американский дом», заводит полезные знакомства в престижных журналах.
Позднее преподает в университетах и много пишет; его прекрасная книга «Другие берега» (1954) не проходит незамеченной, однако лишь скандал, разразившейся вокруг романа «Лолита» (1955), объявленного цензурой «порнографическим», парадоксальным образом превращает Набокова в писателя с мировым именем «Лолитой» Набоков завоевал мир. А вместе с ним и право на все, что он написал «до» да и на все, что пишет «после». Завоевал он и покой. «С тех пор, как моя девочка кормит меня…»
В 1959 – м Набоков возвращается в Европу.
Он еще напишет «Бледный огонь» и «Аду», «Прозрачные вещи» и «Посмотри на арлекинов!».
Если сейчас на Западе, несмотря на многочисленные переиздания произведений Набокова, к писателю в целом относятся спокойно, если не сказать равнодушно и вяло, не считая, конечно узкого круга последователей и поклонников, то у нас нынче широкий круг читателей «болеет» Набоковым. У набоковской прозы учатся не только прекрасному русскому языку, но и человеческому благородству, стойкости, служению культуре. Я считаю не просто мода на запрещенного еще вчера писателя, хотя, конечно, запретный плод всегда сладок, но скорее интерес к подлинным литературным ценностям.
«Все, что у меня есть,- это мой стиль, » - утверждал Набоков.
С 1961г. писатель жил в Швейцарии, и лишь спустя десять лет после его смерти (он умер в 1977 году) началось «возвращение» его на родину: запоздалое, но уже навсегда. На могиле Набокова в Монтре – голубой роскошный камень. Ни креста, ни портрета, надпись по-французски: Владимир Набоков, писатель, и годы жизни. Более эстетского надгробья не увидишь.
Мы не можем не отдать дань выдающемуся словесному таланту писателя. Об этом хорошо сказала З. Шаховская: «Что-то новое, блистательное и странное вошло с ним в русскую литературу и в ней останется. Он будет – все же, вероятнее всего – как Пруст, писателем для писателей, а не как Пушкин – символом и дыханьем целого народа». И еще: «Король без королевства, одинокий изгнанный принц, «потерявший за морем свой скипетр» (такая фраза есть в американском стихотворении Набокова «Королевство на берегу моря») Набоков – Solux Rex – одинокий король».
Споры относительно глубины и самобытности общественно-философских воззрений Набокова, по-моему, будут еще продолжаться, но недавние годы вне всякого сомнения, опровергли не лишенную, в прочем, известной игры самоэпитафию крупного мастера: «По темному небу эмиграции Сирин…промелькнул как метеор, не оставив позади себя ничего, за исключением некоего неясного беспокойства». Теперь все видят, что получилось как раз обратное.
Признание писателя ширится.
Я считаю, что Набоков – не эмигрант. Это его судьба. Но и не только. Судьба есть линия одной жизни, как угодно ломанная, под каким угодно, хоть острым, хоть обратным углом продолженная. У Набокова это послесмертие.
В послесмертии уже не живут, а присутствуют, никем не замеченные, и все видят. Сам переход от жизни к смерти у Набокова всегда переход от чувства, достаточно слепого и бедного деталью, к зрению, ею загроможденного и перенасыщенного.
Я считаю, что сама смерть легка и даже забавна. Смешно, что человек никогда не узнает, что умер.
Я считаю, что значение для русской литературы творчества Набокова состоит прежде всего, в том что он осмыслил ее саму в романе «Дар». Русскую литературу он сделал главным героем романа и олицетворил ее с отечеством.
Я пришла к выводу, что в русской литературе ХХ века творчество Набокова – это духовный вызов и постоянное противостояние основным русским этическим проблемам.
Таким образом, В.В. Набоков своеобразен, интересен, - это новатор – стилист, это явление в литературе. Так, как литература русского зарубежья полностью не изучена, я считаю, что необходимо расширить программу по изучению русского зарубежья.
«Моя жизнь - сплошное прощание с предметами и людьми, часто не обращающими никакого внимания на мой горький, безумный, мгновенный привет» («Памяти Л. И. Шигаева »).
Все было написано, все было исполнено.
Бабочка сложила крылья.
Будто на все еще теплом камне Крыма, так и не остывшим с 1919-го.
Список литературы.
1. Адамович Г. В. Владимир Набоков. //Октябрь
2. Битов А.Т. – Ясность бессмертия- М. Современная Россия 1990г.
3. Ерофеева В.В. Русская проза Набокова – М: Правда 1990г.
4. Залотусский И. Путешествие к Набокову. //Новый мир. 1996. №12.
5. Лебедев А. К приглашению Набокова. // Знамя. 1989. №10.
6. Михайлова О.Н. – О В.В. Набокове – М: Современная Россия 1989г.
7. Мулярчик А.С Воспоминания – М: Современник 1991г.
8. Толстая Н. И. Круг. Л. 1990.
9. Фридлянд В. Г. Лирика. Театр. М. 1981.
10. Федоров В.С. Стихотворения и поэмы. М. 1991.
11. Шерон Ж. Письма к В. Ф. Маркову. //Звезда. С-Пб. 1996. №10.
12. Шаховская З. А. В поисках Набокова. М. 1991.
