Справка. Село Порелье (Порели) основано в 1669 году. Расположено на высоком правом берегу реки Моломы, вблизи от старинного тракта из Орла в Устюг. В 1678 году в селе зарегистрировано только 6 дворов, в которых проживали семьи церковников. Название означает: село, расположенное по рели. Рель - мыс, вдающийся в реку. В конце девятнадцатого века вместо деревянной сгоревшей церкви построена каменная в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Возведение храма продолжалось на протяжении нескольких десятилетий. Благодетелем строительства был крупный помещик Кокорин. Его поместье и село Порели разделяло озеро, устроенное в овраге для ловли рыбы. Усадьба была большая, ухоженная. Высокий дом с мезонином, огромным подвалом, рядом, наискосок, стоял дом прислуги, были хозяйственные дворы, конюшня, отапливаемые теплицы, вырытые в земле, фруктовый сад. Кирпичи для строительства церкви делали на местных заводах. В глиняный раствор для крепости добавляли яйца и соль, которые собирали со всего прихода.

Есть места в вятской глубинке, от красоты которых дух захватывает. Порели в Даровском районе - одно из таких. Кто побывал здесь однажды, обязательно возвращается. Одни говорят: колдовское место. Завораживающее. Другие толкуют о благодати, которую душа испытывает возле заброшенной, но не утратившей своей величавости старинной церкви.

Деревянное зодчество


 

                                    

                        Административное здание конца XVII века. Хлыновская приказная изба.                             

            Приказы как органы центрального управления существовали в России с XVI до начала XVIII века. Сформированные вначале по функциональному признаку (Посольский, Разбойный, Каменных дел и др. приказы), с течением времени они изменили сферу деятельности, структуру, численный состав, подчиненность. Число их к копну XVII века достигло восьмидесяти. На местах органы управления территорией подчинялись непосредственно воеводам и были многофункциональными: их деятельность касалась всех сторон жизни населения. Назывался такой орган приказной (разрядной, съезжей) избой. В Хлынове приказная изба находилась в кремле и занимала довольно крупное трехэтажное здание, вновь выстроенное в 1688—1692 годах по соседству с архиерейским двором. Во главе ее стоял дьяк, которого назначала Москва одновременно с назначением воеводы. В его подчинении находились подьяки (писцы), приставы, рассыльщики, сторожа. К 1678 году число подъячих возросло до 19, да всех прочих служителей было не менее 20. Это был исполнительный орган при воеводе; он отвечал за выполнение всех указов, от имени «великого государя царя и великого князя» рассылаемых центральными приказами; одной из основных задач был сбор многочисленных местных и государственных налогов и всякого рода платежей.


Приказная изба от имени воеводы творила и суд и расправу на подчиненной ему территории. Не забывая и себя, она выколачивала всевозможные подношения — «въезжее пособие», «в почесть», «сошный хлеб», «харчевые деньги» просто «подарки» в «подносные дни», которых по календарю для воеводы, например, насчитывали несколько десятков. Совсем не случайно именно в это «приказное» время сложил народ пословица - «не бранись с тюрьмою да с приказной избою».


Почти ничто не отличало главное административное здание Хлынова от жилых построек состоятельных горожан. Разве только своеобразный вымпел, флажок «из белова железа», на нише над шатровой кровлей приказной избы — знак государственной принадлежности. Да большие по размеру затянутые слюдою «красные» окна, которые были еще редкостью: слюду привозили из Восточной Сибири, она была дорогой. Обычная изба-двойня — две клетки, поставленные рядом на высоком подъизбице, на подклете. Сени «на режу», который в оличии от подклета никак не использовался, у передней избы; и одномаршевая крытая лестница с непременным рундуком. Над каждой избой двойни — третий, холодный этаж для летнего времени — «чердак», а над ним традиционный шатер на четыре ската. Такое летнее помещение в жилых домах обычно называют попалушей, но мы сохранили за ним то название, которое дал писец — чердак. Стены его устроены тоже по-летнему — из теса, и пластин, «забранных в бабки», как это и сейчас делают у неотапливаемых помещений или у глухих оград. К задней избе двойни приставлена третья жилая клеть со своими сенями, тоже поставленная на подклет, как водится на севере. Но здесь не сидят писцы и не готовят отписки на государевы указы: здесь допрашивают взятых на правеж и неделями держат безвестно тех, кому в тюрьме не место. Подклет из посада не виден, голоса узников не слышны — перед ним высокая кремлевская стена.


Когда стольник и воевода Андрей Римский-Корсаков сдавал Вятке «два города и городовые ключи» своему преемнику, ближайшему окольничему Ивану Матюшкину, дьяк из хлыновцев Степан Рязанцев, ведавший всеми делами и штатом приказной избы, поместил в «Росписном списке» 7202 (1694) года справку, которую мы приводим здесь в том виде, в каком она была тогда написана, не меняя ни орфографии, ни знаков препинания.


«Да по указу великих государей при думном дворянине и воеводе что ныне околничей при Андрее Ивановиче Леонтьеве построена вновь в кремле городе приказная изба двойня на онбарах да перед передней срублены сени на режу и учинен сход, да посторонь задние срублена изба на онбаре же для роспросу всяких нужных дел, а промеж избы учинены сени, и те сени и изба свершены доготова и на той избе поставлен шатер и покрыт тесом, а на шатре поставлен знак белова железа, да на приказной избе на двойне основан чердак и зделаны два шатра, и те шатры и чердак покрыты тесом, а на шатрах поставлен знак белова железа, а то все построено из казны великих государей и тому строению в приказной избе книги выборного Антона Носкова за ево рукою.


Да при стольнике и воеводе при князе Михаиле Яковлевиче Хилкове тое ж приказные избы построено в чердаках забрано о готовые бабки тесом и поделаны окошка и намощен пол, а то строение строено ис казны же великих государей из неокладныя доходов». «Росписной список» города Вятки приема воеводы на И. А. Матюшкина. Андрей Иванович Леонтьев был воеводой на Вятке в 1686—1689 гг. Михаил Яковлевич Хилков — воевода на Вятке в 1689—1692 гг.


Осенью 1700 года в Хлынове случился пожар, при котором выгорела центральная часть города, в том числе и кремль с приказной избой. Вот как описывает этот пожар один из местных исторических источников — «Временник, еже нарицается «Летописец Российских князей...» (публикация А. Верещагина):


22 сентября 7209 (1700) года «учинился пожар в Хлынове у Засоры, у Савы Вепрева, и згорели церкви все, и иконы, и книги, и ризы, и людей 6 человек, и кремль город весь, и на посаде по Московской и Спенцынской, и Копанская улицы, и в подгорье все до земских бань, и Успенский монастырь, и девичья церковь».


Ни один из родившихся после 1700 года людей приказнук избу конца XVII века уже не видел. До наших дней сохранилось единственное изображение ее, сделанное неизвестным хлыновских иконописцем в последнем десятилетии семнадцатого века — Hа иконе «Трифон Вятский перед Богоматерью» (после реставрации находится в Кировском художественном музее им. В. М. и А. М. Васнецовых). Посетитель музея обнаружит три шатровые крыши приказном избы в левом нижнем углу изображения кремля, рядом юго-западной угловой кремлевской башней, «что за епископлим двором»


Через много лет, при подготовке к печати сборника «100-летие Вятской губернии», ученик гимназии А. И. Кабалеров сделал рисунок кремля, каким сумел его разглядеть через потемневший от времени слой олифы на старинной иконе. Рисунок Кабалерова был помещен в первом томе «100-летия...» под названием «Стольный Хлынов стоит над рекою Вяткою». Впоследствии рисунок использовали авторы ряда работ по истории Вятской земли, и он получил известность. На рисунке Кабалерова приказная изба изображена в виде трех шатровых построек, две из которых завершены крестами по вполне простительной ошибке художника, который снял только угадываемые на потемневшей иконе «знаки» за кресты. Подробное описание хлыновской приказной избы в «Росписном списке» Римского-Корсакова и изображение ее на иконе использованы при постройке макета, фотография которого позволит читателю представить себе архитектуру давно утраченного административного здания конца XVII века.

Г




Знакомство с деревянным культовым зодчеством Вятской земли было бы неполным без упоминания об одном уникальном храме, построенном в мужском хлыновском монастыре в конце шестнадцатого века.
В январе 1580 года в городе Хлынове появился уроженец Мезенского края, некогда наемный работник в строгановских вотчинах, пустынножитель и монах Трифон. Через несколько недель от имени всех пяти вятских городов он отправился в Москву хлопотать об основании в Хлынове мужского монастыря. В конце марта московский митрополит Антоний выдал ему храмозданную грамоту (разрешение на постройку церкви), рукоположение в сан иеромонаха и назначение строителем и настоятелем будущего монастыря. От Ивана Грозного Трифон получил царскую грамоту на земли, которые облюбовал для монастыря у самой городской межи, на месте старого кладбища.
20 июля настоятель монастыря вернулся в Хлынов с московскими дарами. Выпросив у слобожан только что построенную ими небольшую церковь, Трифон приплавил ее в Хлынов и здесь собрал. Она, однако, не отвечала его долговременным замыслам, и вскоре он заложил новый храм, обширный и доселе невиданный. Замысел возник у него еще в Москве, где он познакомился с изумительным храмом Покрова на рву, построенным в 1560 году в память о победе Ивана Грозного над Казанским ханством. Нет сомнения в том, что храм Покрова произвел на Трифона впечатление настолько громадное, что он решил нечто подобное этому поистине «восьмому чуду света» построить и в новом монастыре.
Только что назначенный на Вятку воевода Василий Овцын помог Трифону в сборе пожертвований. Денег, однако, хватило только на то, чтобы срубить само здание, и долгое время его не могли обустроить. И тогда в 1588 году Трифон вновь отправился в Москву для сбора милостыни. Он был принят царем Федором Ивановичем, получил разрешение патриарха Иова на освящение храма и вернулся в Хлынов с двенадцатью возами подарков. В 1589 году церковь была обустроена и освящена, а сам монастырь назван по ее имени — Успенским.
В марте 1601 года по указанию царя Бориса Годунова хлыновский городовой приказчик Федор Рязанцев произвел «дозор» Успенского монастыря. Вот что сообщает он о главной монастырской церкви. «На Вятке в Хлынове городе монастырь стал в 86 году, а в нем храм соборной во имя Успения Пречистые Богородицы древян, круглой, о шти приделах и о шти верхах, соруженье всех вятцких пяти городов, а в нем придел Рождества Пречистые Богородицы, придел Иоанна Богослова, придел Василья Кесарийского, придел Соховстцких чюдотворцев Зосимы и Саватия, придел Афанасья и Кирила Александрийских чюдотворцов, придел Христовы мученицы Екатерины».
Из «Книги письма и дозору Успенского монастыря хлыновского городового приказчика Федора Рязанцева 7109 (1601) году» известно: Успенская деревянная церковь шатрового типа, с шестью приделами, построена на пожертвования жителей пяти вятских городов — Хлынова, Котельнича, Орлова, Слободского и Шестакова. По своему значению, торговле, составу и достаткам населения они были далеко не равны, и построенные на пожертвования приделы не могли быть во всем одинаковыми. Они отличались по величине (высоте), по богатству и художественной ценности внутреннего убранства. Это подтверждается скрупулезным перечислением икон, утвари, служебных сосудов в приделах церкви в «Книге письма и дозору...»
Вторым документом является «Житие Преподобного Трифона Вятского», написанное в то время, когда Успенская церковь еще существовала. Вот что можно узнать из этого источника:«Церковь та велия и пречудна, яко и доныне всеми видима есть. От земли бо до основания здание вкупе, кверху же совершение разно, о шести верхов шатровых со главами. Имать же та церковь пять приделов, кийждо придел имать в столпу свои стены. Числом же всех служб седьм, и переводом таковы церкви нигде не обретается».
Автор сообщает, что Успенская церковь — заметим, как и большинство церквей северной стороны — поставлена на подклет, общий для всех («от земли до основания здания вкупе»), на котором поставлены, каждый отдельно, «шесть верхов шатровых со главами». В одном «столпе», центральном, основная церковь, в остальных пяти — приделы по числу вятских городов; шестой придел размещался в подклете.
На автора и на жителей города новая церковь производила большое впечатление, ее называют великой и пречудной, какой видят ее и доселе — «яко и доныне всеми видима есть». Описание заканчивается сообщением об исключительности, оригинальности композиции — такого образца «нигде не обретается».
Несмотря на то, что шатровая форма деревянных храмов исконно русская, можно думать, что шестишатровых храмов на Руси в конце пятнадцатого века не было. Известно, что в вотчине Строгановых — Сольвычегодске, в котором Трифон бывал не раз, в 1596 году (на семь лет позднее) была построена церковь Богородицы Одигитрии «с приделы». В рукописи сольвычегодского летописца имеется рисунок 1726 года строгановской постройки деревянных церквей, в том числе и церкви Одигитрии: она имела пять шатров. Все сохранившиеся на Русском Севере многошатровые церкви датируются более поздним временем — концом XVII и даже началом XVIII века. Среди них нет церкви с шестью шатрами. Будучи уже совершенно ветхой, Успенская церковь Трифонова монастыря в 1664 году была разобрана, простояв всего 75 лет. Сам по себе факт существования в Хлынове многошатрового храма, отражающего идею единения вятских городов, подтверждает высокое мастерство вятских зодчих-древоделов, даже при условии, что сама идея исходила от кого-то другого, была подсказана им кем-то — возможно, Трифоном, настоятелем монастыря и строителем церкви.
Представленная здесь фотография — снимок макета церкви, реконструированной по известным описаниям, не претендует на полную достоверность и является лишь возможным вариантом архитектурного решения храма такого типа.
Обращение основателя мужского хлыновского монастыря к формам Покровского собора в Москве не было случайным. Он увидел в новом московском храме нечто такое, что не было в полной мере оценено современниками, — возможно, связь храма с историей Вятской земли, единение столицы и провинции.
Храм Покрова — памятник Казанскому взятию, одному из важнейших событий объединения Русского государства. Пять из его девяти приделов посвящены святым, в день памяти которых московское войско одерживало победы. Казань была взята 2 октября, в день Киприяна и Устиньи, и в их память осветили северный придел. Северо-западный придел назван именем просветителя Армении епископа Григория — в день его памяти 30 сентября была взорвана Арская башня Казани. 30 августа была одержана победа над войском Епанчи на Арском поле, и юго-восточный придел посвятили святому Александру Свирскому. Северо-восточный придел назвали во имя трех патриархов, память которых приходилась на тот же день 30 августа. Девятый — южный — придел получил название в честь иконы Николая Великорецкого, Чудотворца Вятского. Сам факт этот говорит о том, что вятчане принимали участие в Казанском взятии. Какое?
В апреле 1551 года Иван Грозный, направив войска к Казани, послал Бахтеяра Зюзина «с вятчавы» занять все переправы по Каме и Вятке. Когда с приближением московского войска из Казани побежали на север, в сторону Вятки крымские татары, Бахтеяр с вятчанами и казаками перехватил и побил крымцев, а к государю привел 46 пленных татарских князей — беков, мурз и уланов.
Весной 1552 года с Вятки на Каму был послан отряд Григория Сукина «с вяцкими и с вятчаны» снова с той же целью захватить перевозы. Однако отряд ногайских татар во главе с Едигером Махметом, сыном астраханского царя, сумел перейти Каму тайно и пришел в Казань, где его посадили на царство.
Осенью 1553 года Иван Грозный стал готовить войско к походу на Астрахань, повелев князю Александру Вяземскому идти «как лед вскроется». 29 июня войско пришло «на переволоку, что к Дону с Волги» и послало «вперед себя князя Александра Вяземского с вятчаны». Встретив отряд астраханского царя, вятчане наголову разбили его. Продолжая спускаться вниз по Волге, вблизи Астрахани Вяземский напал на царев стан, побил много воинов, взял пушки и пищали. Царь Енгурчей бежал в сторону Азова.
И еще раз, в 1556 году, послал государь стрельцов да казаков в Астрахань, да «с вятчаны велел идти Федору Писемскому», дав им, как бы сказали теперь, карт-бланш — «велел им идти к Астрахани в судах и промышляти своим делом, как его милосердии бог подаст». Покинутая царем Астрахань и на этот раз была взята.
Вот так в изложении Воскресенской летописи выглядели события, предшествовавшие освящению храма Покрова, что на рву в Москве. Возможно, описанных событий достаточно для того, чтобы связать историю Вятской земли и ее жителей с созданием централизованного Московского государства. Однако известно еще одно событие, в котором обе некогда враждующие стороны проявили большую заинтересованность. Расскажем о ней так, как она изложена в той же Воскресенской летописи. Начало ее совпадает по времени с годом закладки храма Покрова.
В 1555 году вятские священники и «лутчие люди земские» пришли к государю и били челом, что на Вятке «образ Николы Чюдотворца Великорецкого творит, да от многих лет не поделыван» — чтобы царь велел его «обновите». Государь указал священникам доставить образ в Москву — «Вяткою и Камою вниз, да Волгою вверх, на Казань и на Свияжский город, и на Нижний Новгород, Окою вверх до Коломны, а с Коломны Москвою рекою вверх». 29 июня 1555 года в субботу образ Николы «от Вятцких сел Великоречья» был доставлен в Москву. Встреча ему была устроена небывалая. У монастыря св. Николы на Угреши, у судна на реке Москве его встречал брат царя князь Юрий Васильевич; на Симонове монастыре близ Москвы — великий самодержец Иван Васильевич. v Яузского моста встретили образ «со кресты владыки», а близ Фроловских ворот, «у Троицы на рве, со кресты же» встретил митрополит. «И поиде митрополит со кресты, и образ святаго Чюдотворца Николы чюдотворный понесоша во град и поставиша и соборной церкви Пречистые честнаго и славнаго ея Успения, царствующего града Москвы, против митрополичья места». На пути образа «от вятцких мест Камою, и Волгою, и Окою, и Москвою много исцеления быша с верою приходящим и всякими болезнями одержимым по обоим сторонам рек, верным и неверным; много исцеления быша приходящим и на посаде царствующаго града Москвы, и в церкви безчисленное исцеление приемлюще от образа святаго Чюдотворца Николы, больнии, и слепии, и хромии; и во утрия день, в неделю, в церкви Пречистые быша неоскудная чудеса от образа великого чудотворца Николы... И обновлял образ Николы Чюдотворца сам Макарий митрополит, бе бо иконному писанию навычен, а с ним Андрей протопоп Благовещенской, и со многим желанием и верою, постом и молитвою. ...Много образов с него пишуще мерою и подобием... и ото всех чудотворения быша многим верным. ...Того же месяца велел поставите благоверный царь и великий государь Иван Васильевич всеа Русии, с великою верою и многим желанием церковь древяну святого Чюдотворца Николая Вятцкого, и с его образа таков же образ написати, и новописанный образ святого Чюдотворца Николы поставити в новом поставленном храме у Покрова святой Богородицы надо рвом. И свещаю митрополит Макарий со всем собором Русския митрополии месяца июлия в 29 день понедельник; бо же на освящении том благоверный царь Иван Васильевичь и з братом своим со князем Юрьем Васильевичем и множество бояр и народов».
3 августа 1556 года «отпущен образ на Вятку Николы Великорецкого обновлен... И украсиша его златом, и жемчугом, и камением; а провожал царь и великий князь со своею царицею и с своим сыном, царевичем Иваном, и митрополитом, и князь Юрьи Васильевич и с своею княгинею, и бояре, и множество народа. Царь и великий князь, и царица его, и царевич Иван проводили до Пречистые, до яспу, и тут обедни слушал. От светилника ж Николы образа чудеса безпрестанно содеяшася, многими болезньми одержимых исцеляше. И оттуда государь, отпустя образ светилника Николы с великою честию и любовию, и возвратися во двор свой царской; а князь Юрьи Васильевичь провожал образ до Ростокина. И отпущен образ к Вятке на Устюг, и многая милость от Николина образа изливавшеся по градом и по селом».




                       

            Рассматривая деревянное зодчество Вятской земли, нельзя не обратить внимание на такое своеобразное явление общественной и религиозной жизни как монастырь. Совместное проживание группы христиан в форме поселения отшельников впервые возникли в Египте в III—IV вв. н. э., в России — с принятием христианства и XI в. На Вятской земле монастыри известны с конца XVI в. Монастырь — в той или иной степени всегда изолированная от мира общность людей, регламентированная уставом. Внешне это выразилось в томф, что сгруппированные в том или ином порядке постройки монастыря окружались оградой. С точки зрения архитектуры комплекс монастырских построек рассматривался как архитектурный ансамбль. Сложный, развивающийся в течение многих десятилетий, с меняющимися во времени акцентом на функции — идеологическую, социальную, культурную, оборонную, но всегда — ансамбль. Одним из его постулатов была обязательная концентричность композиции, предполагавшая наличие центра, и идейного, и архитектурного, в качестве которого выступал храм. Согласно средневековым представлениям, он истолковывался как «земное небо», как «око Божье». В архитектурной композиции ансамбля храм играл роль доминанты. Вся остальная застройка подчинялась ей. В городах возникавшие монастыри во всех случаях становились важным структурным элементом города. Возникший в глуши как поселение отшельника, монастырь со временем сам становился центром поселения, города... или останавливался в своем развитии на какой-то стадии, приходил в упадок и в памяти следующих поколений оставлял только название.
В 1580 году на Вятке в Хлынове был основан первый монастырь, по соборной церкви получивший название Успенского, а по имени основателя — Трифоновского. В конце XVIII века он включен в черту города и стал очень важной структурной единицей губернского центра. Подробное описание его храмов и менее подробное — жилых и хозяйственных построек содержится в «Дозоре Успенского монастыря», произведенном хлыновским городовым приказчиком Федором Рязанцевым в 1601 году.
Некоторые сведения о нем можно найти в «Писцовой книге» Афанасия Толочапова (1628 г.), в «Переписных книгах» за 1646 и 1678 гг. Несомненную ценность в качестве исторического документа имеет икона «Трифон Вятский перед Богоматерью», написанная икнописцем, хорошо знавшим и монастырь, и город Хлынов в последнем десятилетии XVII века. На ней, правда, показаны два только что построенных каменных храма — Успенская и Никольская надвратная церкви, но нас будут интересовать их деревянные предшественники, находившиеся на том же месте.
Монастырь в средние века воспринимался как образ царства небесного на земле, а его планировка и композиция уподоблялась

«Небесному граду праведных — горнему Иерусалиму». Он изображался на русских иконах как обособленный город, обнесенный стеной, с расположенными по периметру жилищами праведных. В небесном граде протекал источник, цвели сады. В центре живописцы всегда помещали престол Бога и Агнца. В русских монастырях на его месте находился собор с престолом и жертвенником, на котором совершается символический обряд заклания агнца.
В XVII веке деревянный Успенский Трифонов монастырь представлял собой ансамбль, имевший в застройке, планировке и композиции общие типологические черты с другими русскими монастырями. Можно полагать, что и выбор места — на старом городском кладбище — был далеко не делом случая: здесь уже имелось необходимое на первое время помещение — две парные (летняя и зимняя) церкви. Через год Трифон собрал приплавленную из Слободского Благовещенскую, клетского типа церковь, в которой можно было отправлять службу на время постройки настоящей соборной церкви Успения. С завершением в 1589 году обширного шестишатрового Успенского храма монастырь получил, наконец, архитектурную доминанту, приковавшую к себе все остальные здания монастыря и всего правобережья речки Засоры. Он стал и центром композиции всех построек ансамбля.
Оградой обносили монастыри уже на ранней стадии строительства. На иконе Трифона Вятского хорошо видна замыкающая территорию деревянная ограда семнадцатого века, «забранная в бабки», и все второстепенные монастырские постройки, расположенные по периметру. В центре только собор. И свободное пространство вокруг него, и Святые ворота с надвратной церковью, поставленные всегда так, чтобы именно перед собором оказывался каждый входивший в них, и масштаб построек — все подчинялось собору. Подчинялось, но не изолировалось от него. Многошатровому завершению собора соответствовал и шатер деревянной надвратной Никольской церкви. «...Да храм в монастыре над Святыми вороты на столбах, круглой, во имя Николы Чюдотворца Можайского. Соруженье мирское», — указывает «Дозор ...» Федора Рязанцева. Подходивший к монастырю видел перед собой один шатер надвратной церкви, а за ним вдали шесть шатров собора. Надвратная церковь выражала мысль о божественном защитнике монастырских врат.
На втором плане и чуть правее ворот иконописец поместил колокольню: «Да в монастыре колоколна на 4 столбех с шатром, а на ней колоколов: колокол благовесник 37 пудов, розщелен, примни вятчан хлыновцов торговых людей; другой колокол 15 пудов, жалование блаженныя памяти великого государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси; два колокола 15 пудов, приклад старца Селиверста Чудовского; два колокола 3 пуда земские, Офонасьевские, да два колокола пуд, один розбит», — записывает Федор 1Рязанцев в 1601 году. Колокольня на четырех столбах была одним н из ранних типов церковных колоколен.
Правее и ближе к собору иконописец изобразил еще одну деревянную церковь, а перед ней — трапезную. Это более поздняя, построенная вместо сгоревшей церковь. Вот что сообщает о ней Переписная книга» 1646 года: «Церковь теплая с пределы во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, в пределе престол Усекновения главы Иоанна Предтечи, да в пределе ж престол преподобного Сергия Радонежского Чудотворца». Трапезная в общежительных монастырях была вторым по времени возникновения сооружением. Общее «вкушение пищи» имело символический смысл, оно асоциировалось с Тайной вечерей. При ней всегда была особая церковь, и ее ставили ближе к собору, чем хозяйственные постройки. Церковь эта вместе с трапезной тоже сгорела в 1671 году и в дереве уже больше не возобновлялась.
«Дозор ...» Федора Рязанцева называет четвертую церковь монастыря: «...Да храм Иоанна Предтечи да преподобного Сергия древян клецки, с трапезой и с келарьскою, о два верхи, сооруженье мирское...» Эта церковь существовала еще в 1580 году, но была столь ветха, что в ней не служили. Перепись 1646 года о ней не упоминает. Значительно позже, уже за пределами XVII века, в том районе монастырской территории появится больничная церковь Афанасия и Кирилла с приделом Зосимы и Савватия.
По мере роста и расширения деятельности монастыря на его территории (и вне ее) появлялись новые постройки. «А келий в монастыре, — сообщает «Дозор ...» — келья архимандрита Трифона по 13 келий братских, да два сушила на погребех, да две житницы, хлеба в них нет, да поварня с хлебнею и в ней на братью есть варят, да другая поварня, на поварне два котла медных больших квасных, да четыре котла кашеварных малых».
К необязательным, но часто встречающимся постройкам относились часовни и надкладезные постройки. Часовни отмечали памятные места. Когда в 1684 году закладывали фундамент каменного Успенского собора, наткнулись на гроб Трифона; его выкопали и перенесли в часовню, специально построенную с южной стороны собора, где он находился до переноса мощей в собор в 1690 году.
«А братьи в монастыре всего 45 братов, да два попа беглых, да слуги монастырские, монастырские детеныши, наймиты монастырские летние, авсего в монастыре слуги диачков, и детенышев, и наймитов летные 38 человек».
И конце XVII века, с началом каменного строительства в монастыре, а затем с включением монастыря в городскую черту по регулярному плану 1784 года, архитектурный облик ансамбля значительно изменился, а его роль в застройке города стала существенно более весомой.

К концу XVII в. на Вятке было 18 монастырей. Большая часть их в XVIII в. была упразднена или выведена за штат. Об одном из них — Троицком мужском монастыре в селе Истобенском — мы имеем возможность рассказать на основании сохранившихся в архиве документов. Он был упразднен в 1771 году, но еще четверть века спустя в его строениях проживали несколько человек монашествующих.
В 1799 году губернский архитектор Ф. М. Росляков снял на план Троицкий монастырь. Вот какие пояснения дал он к этому плану:

1. Церковь во имя Жнвоначальныя Троицы холодная с теплым приделом во имя Входа в храм Пресвятыя Богородицы...

2. Церковь во имя апостола и евангелиста Иоанна Богослова, что на вратех, холодная...

3. Колоколня осмиуголная...

4. Настоятельския кельи в два этажа, из которых в верхнем игумен того монастыря, а в нижнем монашествующие жительствуют...

5. Поварня для братии и игумена, зделана из онбарушки, без полу и потолоку, покрыта на один скат...

6. Изба пекарная с сеньми, а при ней келья с чуланами...

7. Кельи и сушила, а под ними ледник и подвал...

8. Погреб вновь построен, но ледник без потолоку, одна яма с обрубом...

9. Бани братские под литерою С, а другие по литерою Д...

10. Выход под колодцом, и к нему приделан внизу рыбный садок...

11. Ограда монастырская сделана была рядами вокруг всего монастыря, покрыта кровлей...

12. Карстныя сараи, сделанныя на один скат...

13. Конюшенный двор...

14. Огород монастырский.

15. Крестьян экономических дворы и огороды.

16. Переулки.
Познакомившись с планом, мы убеждаемся в том, что и Троицкий монастырь, малочисленный и далеко не процветающий, построен по тем же канонам, общим для всех русских монастырей. Концентричная планировка; подчеркнутая центральным положением, свободным от застройки круговым пространством, контрастом размеров главенствующая роль храма; подчиненное положение всех остальных, кроме трапезной, отодвинутых от центра и прижатых к ограде построек монастыря; непременное равнение Святых ворот с надвратной церковью на главный храм.
Другой, более совершенной и значимой как с точки зрения функциональной, так и по своему архитектурному облику выглядит шатровая колокольня, выстроенная восьмериком от земли; но она не становится от этого ни композиционным, ни смысловым центром ансамбля. Ее положение — на пути к храму — и ее линейный характер отводят ей роль второстепенного сооружения. Не претендует на главную роль и вознесенная на высоту Святых ворот богословская церковь с ее усложненным галереей профилем, видимая со стороны долины за несколько верст. Приближаясь, путник проходит два издалека видимых ориентира — ворота, колокольню — и оказывается перед третьим — храмом, своей целью.
При детальном осмотре губерский архитектор Ф. М. Росляков пришел к выводу, что «оную церковь по великой ветхости в починку произвесть невозможно». В 1799 году он сочинил проект каменной приходской церкви вместо прежней, монастырской, и к 1808 году она была построена на месте прежней и освящена так же — во имя Живоначальной Троицы.



                                    

                        Деревянные клетские и шатровые церкви.                                 

            Столь привычные сегодня каменные постройки появились на Вятской земле только во второй половине семнадцатого века. Избы и амбары, часовни, небольшие по размерам приходские и великие соборные церкви — все издавна рубили из дерева.
Каменные долговечные постройки стоили непривычно дорого, и поначалу только храмы, строившиеся всем миром по приговору прихожан, стали возводить из кирпича. И все же замена деревянных храмов, уже ветхих или новых, опасных в пожарном отношении, каменными пошла так быстро, что в конце восемнадцатого века — двести лет назад — деревянной оставалась малая толика, едва ли не четверть церковных зданий. Из их числа до наших дней сохранились лишь единицы. В их числе наиболее древние: Михайло-Архангельская надвратная церковь мужского монастыря и городе Слободском, построенная в 1610—1614 годах, Никольская церковь на реке Моломе, построенная в 1667 году, и церковь в селе Суши на юге области, освященная в 1733 году во имя защитника русского воинства Архистратига Михаила. По этим сохранившимся памятникам деревянного зодчества, по фотографиям и рисункам прошлого века, по записям историков и по архивным документам мы можем представить деревянные храмы.
На чертеже, снятом с натуры слободским уездным землемером Иваном Бехтеревым, показана церковь-часовня, срубленная, по преданию, монахом Трифоном в 144 верстах от города Слободского по Кайскому тракту у села Екатерининского. Трифон построил ее в 1579 году, еще до прихода в Хлынов, в виде клети крестьянского дома в длину на шести с половиной при высоте в пять с половиной аршин. Как самые древние избы, она не имела потолка; двухскатная крыша покоилась «на самцах». Освещали ее два волоковых оконца. С восточной стороны клети сделан небольшой четырехугольный прируб: в нем алтарь с одним слуховым окном. Таким по типу были церкви лесной полосы в пору зарождения христианства, когда зодчие-плотники, не видевшие еще церковных зданий, имели перед собой только один пример — клеть крестьянского дома. От жилой клети ее отличал лишь крест над коньком, еще без главки, да прируб алтаря. Церковь Трифона представляет тот тип, с которого начиналось несколько веков назад деревянное культовое зодчество. Видевшие ее в начале века утверждали, что это церковь-обыденка, то есть построенная «об один день». В 1838 году слободской земский исправник на запрос вятского губернатора об имеющихся в уезде древностях прислал составленный землемером план и рисунок этого архаичного здания. Позже его поместили даже в сруб-футляр, как реликвию.
Плотники русского севера, конечно же, не видели ни каменных византийских храмов, ни храмов суздальского времени. И свой поиск конструктивного решения православного храма, его композиции и средств украшения они начали с того, что было перед глазами: с рубленой клети, с часовни как простейшего выражения церкви. Так появился трехчастный тип клетского храма, получивший большое распространение и ставший отправным образцом на многие годы: основная, более крупная и высокая клеть — прирубленная к ней с западной стороны вторая клеть (притвор, трапезная) — третья клеть, прирубленная к основной с востока и предназначенная для алтаря (апсида). Третья клеть вначале имела, как и у церкви Трифона, наиболее простую для срубов прямоугольную форму. Позднее, когда зодчие-плотники увидели воочию или по рассказам узнали о круглых алтарях каменных церквей, форма этой клети изменилась на пятистенную (половина восьмигранника), наиболее приближенную к кругу. Так возник термин «срубить накругло». «Круглый» прируб стал еще одним внешним признаком принадлежности к церкви. Его покрывали пятигранной кровлей, завершенной небольшой главкой или кровлей «бочкой», чтобы и кровля имела округлые формы; и ее украшали главкой. И главку с «шеей», и «бочку» крыли лемехом. Прямоугольный сруб основного помещения церкви за счет выпуска нескольких венцов бревен плавно уширяли и повал закрывали «полицей», устраивая двухскатную тесовую кровлю «со скалою». Концы тесин обрабатывали и «зубцы». Зодчие-древодельцы всегда стремились к «преукрашенности» храма, наделяя его такими деталями, которые отличали его от рядовой сельской и городской застройки. Храмы такого — «клетского» — типа были наиболее многочисленными на Вятской земле.
Художник Н. Макаренко в начале XX века запечатлел клетский храм вблизи деревни Ольковской Гидаевского прихода (ныне Верхнекамский район). Построен он в первой половине XVII века и, вне сомнения, в последующие годы получил некоторые поновления: расширены окна, ранее бывшие волоковыми, перекрыта крыша, а бревенчатый охлупень (конек) заменен двумя тесинами; главка и шея вместо лемеха гладко обиты «белым железом». Появление на ближнем к зрителю скате кровли детали, не имеющей кого-либо функционального назначения, вызвано стремлением мастера-плотника украсить церковь некоторым подобием кокошников каменного храма, на которые часто ставили барабаны главок.
В наиболее поместительных помещениях службу отправляли и теплое время года, пока кирпичные печи с дымовыми трубами не получили повсеместного распространения. При топке печей «по черному» оседающая везде копоть портила иконы и росписи. Один из ведущих местных иконописцев Иван Яговкин в 1759 году сообщал епископу Вятскому и Великопермскому, что «некоторые церкви имеются черные на подобие черных изб». Епископ приказал учинить следующее: «Где для зимы в теплых церквах имеются печи без выводных труб, во оных для лучшаго благолепия церковнаго, где исправиться могут, зделать печи образчатые, а где за скудостью не в состоянии, то хотя и кирписчатыя, токмо все были б с трубами выводными, и выбелить известью, а стены и подволоки чисто скобелями выскоблить...»
Выработанный с годами и ставший уже традиционным клетский тип деревянного храма продолжал совершенствоваться и приспосабливаться к местным условиям. Одним из средств «преукрашенности» мастера считали повышение высоты храмов. Сруб «настоящей» церкви постепенно приобретает квадратный план со строной от трех до шести сажен и высоту до пятнадцати сажен. Невысокий сруб перекрывается на четыре ската «колпаком» или «шатром» (название говорит о высоте кровли: если она равна ширине квадрата — колпак, в полтора-два раза выше — шатер). Трапезная с ростом числа прихожан становится шире основной церкви. В них и ставили «черные» печи; после окончания топки и выпуска дыма через волоковые окна можно было открыть дверь в основное помещение и нагреть его за счет теплого воздуха из трапезной.
К церквам клетского типа относится церковь в селе Суши (ныне Вятскополянского района). Построена она в 1733 году. До наших дней дошла в значительно измененном виде: была «возобновлена» в 1839 году, а еще позднее переделывалась под зерновой склад, под клуб. Под церковью в XIX веке появился фундамент из мягкого опочного камня, давно разрушившийся, наружная обшивка, увеличенные окна. В текущем столетии устроено междуэтажное перекрытие, внутреняя штукатурка, железная кровля. Научная реставрация памятника не производилась.
Такого же типа была и деревянная Покровская церковь в кремле древнего Хлынова. Подрядчик Фома Лихачев при переделке ее 1681 году должен был — по поручной записи — «подняв развод, Обложить на разводе подзорные доски, покрыть его двойным тесом со скальем, на верхнем тесу зделать зубцы, зделать новую шею и маковицу и обить их лемехом». Слова «поднять развод» в этом случае означали замену повала, уширсния сруба в его верхней части и украшение ее резными подзорными досками.
Особое место среди деревянных храмов Вятской земли занимает Никольская церковь бывшей Верхне-Моломской пустыни в селе Нижний Починок, в семидесяти километрах от районного центра Опарино. Ее основу составляет высокий бревенчатый четверик, квадратный в плане, как у каменных храмов Суздальской эпохи. Сложенный из циклопических бревен и поднятый на высокий подклет, он оканчивается мощным повалом и четырехскатной кровлей, очень невысокой и почти не ощущаемой вблизи. Как продолжение четверика воспринимается вырастающий из него массивный барабан и единственная глава. Просторная галерея, приподнятая на бревенчатых консолях, скрывает в своей тени основание церкви, и она кажется приподнятой, парящей над изумрудным лугом. С восточной стороны к четверику прирублена высокая апсида, увенчанная граненой бочкой и главкой на шее-барабане, обитая лемехом. С западной стороны устроен всход на галерею-гульбище по двухмаршевой лестнице с промежуточным, приподнятым над землей рундуком, отмеченным шлемовидной главкой, на чересчур массивной, да еще расширяющейся книзу шее. И если всход на галерею, заново устроенный при частичной реконструкции памятника, органически вписывается в общую композицию храма, то эта массивная и конусовидная шея выглядит чужеродной. Через полвека после перестройки (в 1716 году) Никольская церковь перестраивалась. При этом помещения храма, ранее сумрачные, были залиты светом через шестнадцать больших окон. Так на памятнике отразились изменившиеся вкусы восемнадцатого столетия. Ни форма оконных проемов с их оригинальным завершением, ни характер разного декора наличников (основной мотив — перевязанный жгут) не только не нарушают, но и усиливают впечатление древности, возвращая память к образам каменной древнерусской архитектуры.
Поставлена церковь у околицы села, на вершине вытянутого берегового холма правого берега реки Моломы, изумрудно-зеленого летом, и западным фасадом обращена к излучине реки и роскошным замоломским лугам. И река, и холм, и храм, и шестистенные дома единственной улицы села воспринимаются как единый ансамбль, созданный природой и слегка подправленный человеком. Иследователь вятской архитектуры, архитектор-реставратор и автор книги «Дорогами земли Вятской» Б. В. Гнедовский ставит храм в Моломе в один ряд с такими шедеврами древнерусской архитектуры, как Вознесенская церковь села Коломенского (ныне в черте Москвы) и ансамбль Кижского погоста.
В числе сохранившихся памятников вятского деревянного зодчества есть одно здание, построенное в начале семнадцатого века — в 1610—1614 гг. Срублен тот храм из сосновых бревен диаметром 8-10 вершков. В тот год, когда устюжская рать неожиданно оказалась у стен хлыновского посада и была разбита в Раздерихинском овраге, соснам тем было уже около 10—15 лет. Больше двухсот годовых колец можно насчитать на срезе бревна.

Постройку древнего здания связывают с именем Преподобного Трифона. Основатель мужского монастыря в Хлынове, он был не в ладах с жителями города и в начале семнадцатого века, оставя монастырь, ушел из Хлынова. Сначала в Москву, потом в Сольвычегодск, в Соловецкий монастырь. В 1608 году он вернулся на Вятку, но остался в Слободском, где его принял только еще обустраивающийся Богоявленский монастырь. Как свидетельствовали историки церкви, Трифон «много содействовал постройке Боюявленского монастыря». При его участии в 1610 году в монастыре была заложена воротная сторожевая башня с надвратной церковью на ее втором этаже. Освятили ее во имя Архистратига Михаила уже после смерти Трифона 3 июля 1614 года. В качестве деревянной крепостной башни памятник является самым древним из числа сохранившихся на всей территории бывшего СССР и потому принадлежит истории не только Вятской земли, но и истории России. Во второй половине XVIII века Башня была уже ветхой. В донесении иеромонаха Романа с братиею от 27 сентября 1768 года о ней сообщалось так: «Церковь деревянная над святыми враты ветхая, во имя святаго Архистратига Михаила, без трапезы, только при оной церкви одна паперть».
Открытие столь древнего памятника на территории меховой фабрики «Белка» было в какой-то мере неожиданным. «Трудно было предположить, что под уродливой обшивкой и современной железной кровлей скрывается во всей своей красе сооружение начала XVII века, пишут исследователи, освободившие сруб от обшивки девятнадцатого века.
И семидесятых годах, после реставрации, выполненной под присмотром архитектора Б. В. Гнедовского, обновленный памятник показался «во всей красе». Как и следовало ожидать, он имел дна разных по характеру фасада, отразивших две его сути: восточный, внешний, принадлежал сторожевой башне и потому прорезан лишь двумя щелями-бойницами да проемом ворот, и западный, дворовый фасад часовни, украшенный приподнятой над воротами, разместившейся на выпусках бревен ажурной галереей, из которой можно было, переступив высокий порог, попасть в помещение часовни; на галерею вела одномаршевая пристенная лестница на южном фасаде. Со стороны двора башня больше походила на боярский терем, и только обитая лемехом главка и крест указывали на принадтежность его церкви.
Вскоре после окончания реставрации памятник был разобран и отправлен в Париж как экспонат выставки, с большим успехом представивший там пластику русского деревянного зодчества. После возвращения на родину для него нашли место в центре города. Это было вынужденным, далеко не лучшим решением: крепостная башня оказалась в чуждой для себя обстановке, вне крепостной стены и потеряла свою привлекательность.
Одна из древних форм деревянных церквей — шатровая. Она существовала задолго до XVI века, когда появился такой шедевр каменного зодчества, как шатровая Вознесенская церковь в Коломенском. Ее форма позаимствована из деревянного зодчества. Про каменную шатровую церковь так и говорили — «древяна верх». В Заонежье, Карелии, на Северной Двине до сих пор преобладают шатровые церкви. Академик И. Грабарь считал шатровую форму церквей русской, глубоко национальной. Мы не можем сейчас утверждать, что шатровая форма храмов преобладала и на Вятской земле, но они, несомненно, были. В селе Аксеновском на реке Лузе еще несколько лет назад можно было увидеть навес, крыша которого покоилась на нескольких восьмиугольных срубах, уцелевших при замене шатровой деревянной церкви новым каменным храмом по второй половине восемнадцатого века. Такая же шатровая церковь была построена в селе Архангельском бывшей Кырчанской волости, о чем говорят документы. 27 декабря 1700 года вятчапин Чепецкого стана Иван Михайлов сын Лихачев дал поручную запись попу Ивану Макарову: «нынешнем 208 году порядился я Иван у него, попа ... построить церковь Божию во имя Михаила Архангела ... вышиною церковь построить по пригожству, а верх на и той церкве построить шатровой осми граней». Можно утверждать, но шатровый храм был ближе и понятнее вятчанам: в начале XVIII века даже каменных дел мастера переносили форму восьмигранного храма (с восьмериком от земли) в каменное строительство. Примером этого может служить церковь Иоанна Предтечи в Хлынове, построенная в 1717 году. Еще почти на столетие раньше стояла шатровая церковь в Истобенске: «Погост Истобенский над рекою над Вяткою, а на погосте церковь холодная Чудотворца Николы древена шатром», — называет «Книга писцовая Орлова города с уездом» в 137 (1629) году.

Шатровые храмы, по своей конструкции предполагающие одноглавие, в середине XVII века были запрещены. Официальная церковь усиленно внедряла канонизированное пятиглавие. В разрешении на постройку церкви — храмозданной грамоте — непременно указывали, что «строити б тое церковь по чину правилнаго и уставного законоположения. А шатровой церкви отнюдь не строить». Выясняя причину того, что на территории Кировской области, по сравнению с нашими северными соседями, шатровые деревянные храмы были распространены меньше и не сохранились, будем иметь ввиду, что уже в XVIII веке около семидесяти процентов деревянных храмов заменили каменные. Надо иметь ввиду еще одно обстоятельство. Значительная часть бывшей Вятской губернии была заселена нерусским населением, среди которого православие еще только распространялось. Естественно, характерных для Русского Севера национальных строительных традиций эта часть населения не имела. И все же до последних лет кое-где в деревнях сохранялись и возобновлялись шатровые часовни, как, например, па окраине деревни Фатеево (Просница) Кирово-Чепецкого района.
Колокольни при деревянных, да и при каменных церквах появились не одновременно с постройкой церкви. Прихожан из близких поселений собирали ударами в «било» («Колотушка и деревянная доска». В. И. Даль. Толковый словарь русского языка.), как и сейчас еще где-нибудь на полевом стане. Даже в середине XVIII века многие церкви строились без колоколен, а колокола вешали на деревянных, прикрытых кровлей столбах. Количество столбов увеличили до четырех, потом до восьми, затем подняли их на устойчивый четверик, над четвериком поставили восьмерик и устроили на нем ярус звонов. Так постепенно рядом с церковью появилась шатровая колокольня. Вот интересный архивный документ. В самом начале XVIII века, 24 ноября 1702 года крестьяне Чепецкого стана поручились перед церковным старостой Ржано-Поломской Благовещенской церкви «по плотнике по Петре Григорьеве Лихачеве... в том, что ему, Петру, за нашею порукою (у тое) церкви срубить новую колоколницу... высотою 11 сажен, и всякую поделку делать против колоколницы Усть-Чепецкой Никольской церкви». Здесь речь шла об отдельно от церкви стоящей колокольне. Давно ставший традиционным трехчастный план церкви (алтарь — собственно церковь — притвор или трапезная) еще не решались нарушать. Пройдет еще немного времени, и колокольню пристроят к церковной паперти.
11 ноября 1777 года Вятская духовная консистория объявила указ о запрещении строить церкви и колокольни «без проектов архитекторских». Указ отнесли только к каменным церквам — деревянные продолжали строить «по пригожеству», по образцу, с учетом вкуса заказчика и разумению зодчего-плотника. В XIX веке мастера-древодельцы уже не могли строить на свой вкус: проект приходил из города, от ученого архитектора, над которым традиции не довлели. Неоднократно ремонтированными, поновленными, приспособленными к иным условиям дошли до начала XX века многие из вятских деревянных храмов.
Пожалуй, в какой-то мере типичной оказалась судьба и кладбищенской церкви всем на Вятке известного села Великорецкого. Представленная здесь фотография была сделана жителем села В. И. Игнатьевым около 1910 года и прислана молодым тогда учителем Великорецкой школы Валентином Бакиным в 1973 году. Построена церковь на площади села в 1691 году, по традиции, из трех частей: граненая апсида — собственно церковь — притвор. Колокольни при ней не было. В 1846 году, когда на площади села построенная по грамоте епископа Вятского от 24 марта 1822 года уже стояла вторая каменная церковь (Николая Чудотворца), деревянную разобрали и перенесли на сельское кладбище. На фотографии начала XX века мы видим уже не первоначальную двухскатную кровлю, а более позднюю «курму», своеобразное «кубоватое» покрытие, появившееся после переноса на новое место, в середине XIX века. Перестройка не ограничилась заменой завершения четверика. На месте притвора была выстроена колокольня в виде высокого четырехугольного сруба, завершенного такой же упрощенной формы «курмой» и небольшой главкой. Открытая галерея объединила церковь и колокольню в одно целое. После чего все части были гладко обшиты тесом, а кровля, главки и шея обиты железом. Так церковь конца XVII века получила черты другого времени, другой эпохи и потеряла своеобразие и индивидуальность.
Крепостная архитектура Хлынова

                       

            «Соборным Уложением» 1649 года крестьяне были окончательно закрепощены. Постоянный рост денежных и натуральных поборов привел к резкому обострению классовых противоречий и в деревне, и в городе. По Москве и ряду других городов страны в 1648—1650-х прокатился вал народных восстаний («соляные бунты»). Через 14 лет, в 1662 году в Москве городские низы вновь восстали против усиления налогового бремени. Восстания были жестоко подавлены, но причина их возникновения оставалась. Назревала крестьянская война. В этих условиях правительство отдает распоряжение об укреплении городов и усилении оборонительных сооружений. Перестройка городовых укреплений началась и в городе Хлынове.

«7122 (1663) года месяца сентября в 17 день начали строить земляной город, а строили стольник и воевода князь Григорий Афанасьевич Козловский, а делали оба города 3 года», — сообщила местная летопись. «Земляной город» в эти годы строили вновь по новым границам выросшего посада, крайняя западная точка которого доходила до современной Театральной площади. «Оба города» — укрепления кремля и укрепления посада. «Летописец старых лет, что учинилось в Московском государстве и во всей Русской земле в нынешняя и последняя времена».

Укрепления второй половины и конца XVII века не сохранились до нашего времени, и только руины их, редким пунктиром разбросанные по всему периметру Большого или Земляного города, позволяют представить себе положение городовой стены, башен и «выводов» того времени. Сохранившиеся в архивах «Росписные списки», по которым каждый вновь вступавший в должность воевода принимал от своего предшественника все оборонительные сооружения, оружие и казну, позволили выполнить графическую реконструкцию и частично макетирование городовых укреплений.
Войдем в читальный зал Центрального Государственного архива древних актов в Москве и возьмем в руки «Росписной список Вятки приема воеводы князя П.С. Прозоровского». «Лета 7185 (1678) года февраля в 8-й день по указу великого государя царя и великого князя Федора Алексеевича, всея великия и малыя, и белыя России самодержца, стольник и воевода князь Петр Семенович Прозоровский принял у воеводы Василия Поликарповича Нарышкина на Вятке два города земляные и со всякими деревянными крепостьми, и городовые ключи, и на городех наряд, и великого государя в казне зелье, и свинец, и всякия пушечнья и оружейныя запасы, и в приказной избе великого государя денежную казну, и указные и о всяких делах великого государя грамоты, и Униженную печатную и чиновную, и прежние писцовые и приходные книги, и неокладным всяким денежным доходам, и платежные новобрачные книги, и блаженной памяти к великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу… и великому князю Федору Алексеевичу, сыну ево государеву отписки, и всяких денежных доходов и судных вершенных и невершенных делов записные книга, да ссыльных людей, литовских городов белорусцев и в тюрьмах сидельцев в разных делах с ево приезду, как приехал на Вятку, и то писано в сем росписном списке порознь статьями».
Описание укреплений начиналось со Спасской башни кремня: «На старом городовом месте по отсыпи башня Спасская с проезжими вороты, ворота створные брусяные, с опускными решетками, осмистенная, а над вороты Спасов Нерукотворенный образ в киоте. На среднем мосту в башне построена казенка, забрана тесом, для мушкетов и всякие оружейныя казны, на верху вышка круглая осми стен, забрана тесом, с окошки для сторожи, шатер крыт тесом. Да в той же башни построены 2 бои, третей подошевной. Перед башней через ров мост с перилы. Рву ширина 14 сажен, изо рву по осыпи вверх 15 сажен».
Спасская башня была срублена из «городового» четырехсаженного леса. Проезд в ее нижнем ярусе («четверике») выводил из города на торговую площадь, находившуюся сразу за рвом. В казенке на втором этаже хранились мушкеты, пищали железные и медные на колесных станках, ядра к ней весом полтора-два фунта, бердыши, топорки, пики с древками и без них, багры, крючья, медные формы для отливки мушкетных пуль. Здесь же в иные годы находилась часовня. Второй ярус башни был срублен «накругло» — восьмериком. Он завершался высоким шатром, расчлененным «вышкой» — помещением для караула с окнами на все стороны света «для сторожи». Здесь же висел набатный или сполошный колокол весом 41 пуд 18 фунтов, извещавший горожан о приближении врага или о пожарной опасности. Спасская башня кремля была самой высокой: ее флагшток поднимался над городом на двадцать сажен.
Проезд через башню закрывали тяжелые двустворчатые ворота из бруса, имевшие железный клинчатый замок; кроме ворот, проезд можно было быстро перекрыть падающей дубовой решеткой, в обычное время поднятой. Справа и слева от проезда на нижнем мосту находились две медные пищали, стрелявшие через узкие бойницы «подошевного» боя ядрами весом чуть больше полутора фунтов. Еще два уровня боев — для мушкетной стрельбы — располагались выше, па перекрытиях («мостах»). В верхней части башни, где восьмерик ее ствола плавно расширялся, имелась щель для отвесною боя. Через нес можно было поражать неприятеля, подобравшегося вплотную к стенам башни. Перед башней был глубокий ров удачно прикрывавший кремль с западной стороны отвершек Засорного оврага; его глубина, если измерять «по осыпи вверх», ровнялась 15 саженям, а ширина — 14 саженям. Через ров устроен деревянный моет с перилами.
Конструктивную основу земляного вала, его «скелет» составляли «тарасы» две параллельные бревенчатые стенки высотой в 2 сажени с аршином, срубленные из того же «городового» леса; между собой они соединяются поперечными бревенчатыми же стенками, образующими и нитрованные ячейки, заполненные землей. С внешней стороны тарас отсыпан и одернован крутой откос. Боевая площадка при воеводе Прозоровском по верху тарас была защищена со стороны поля турами. Это плетеные ивовые корзины диаметром и высотой по одному аршину, заполненные землей, поставленные друг от друга на расстоянии аршина, как зубцы на стене.
В начале 1680-х годов следующий воевода, сочтя туры недостаточной защитой для обороняющихся, приказал устроить заборолы — саженной высоты бревенчатую стенку с узкими бойницами для стрельбы. Тогда же всю боевую площадку закрыли сверху двухскатной кровлей.
На расстоянии 75 сажен от Спасской находилась четверостенная (с квадратным основанием) Воскресенская проезжая башня, получившая свое название по ближней церкви. Относительно небольшая по высоте, она имела три уровня бойниц; медная пищаль была установлена не внизу, а на среднем мосту, откуда могла обстреливать дальние цели. Завершалась она четырехскатной кровлей, высота которой больше стороны квадрата — «колпаком».
Еще через 9 сажен к востоку, у крутого берега реки Вятки находилась третья башня — Богоявленская, названная тоже по церкви. Первоначально такая же, как и Воскресенская, при воеводе П.Д. Дорошенко она была перестроена и получила второй ярус в виде восьмерика, кровлю «по шатровому» и вышку для караула. Такой она и изображена на иконе Св. Трифона Вятского. На втором уровне боев на колесном станке стояла железная пищаль, которая могла поражать цели на воде.
У Богоявленской башни начиналось восточное прясло малого города: через 44 сажени стены прерывалась четырехгранной Никольской башней, стоявшей на тридцатисаженевой высоте над рекой. В ее нижнем ярусе были устроены «проходные» ворога, за которыми по крутой деревянной лестнице можно было спуститься к реке и отделившемуся от нее озерку. Над воротами поставлен образ Николая Можайского.
Еще 79 сажен городовой стены, и она круто меняет направимте на западное, проходит по берегу Засорного оврага. В восемнадцати саженях — Покровская башня. Через Покровские порота по крутому склону оврага можно было спуститься к Успенскому монастырю. Как и другие башни кремля, она имела колесную пищаль, установленную на среднем мосту. До начала восьмидесятых годов она была единственной башней на южном прясле кремлевской стены; ее усиливали два вывода — в начале и и конце стены. При воеводе Дорошенко оборону этого участка сочли недостаточной, и вместо одной Покровской башни и выводов на юго-западном и юго-восточном углах построили две: Наугольную против Успенского монастыря и Наугольную за архиепископским двором (так они названы в «Росписном списке» приема воеводы Лыкова в 1684 году). Первая из них построена восьмериком от самой земли и завершена «по шатровому». На иконе Св. Трифона Вятского она изображена с вышкой для караула. Такой, очевидно, она и была на самом деле. Вторая башня рублена в четыре стены, перекрыта четырехскатной тесовой кровлей и снабжена караульной вышкой. Из ее первого яруса можно было пройти на боевую площадку городней стены Большого города.
От башни «за епископским двором» оставалось еще 27 сажен дерево-земляной стены до Спасской башни. Это звено замыкало кольцо крепостной стены хлыновского кремля.
Большой или Земляной город — кольцо обороны посада — начинался от башни «за епископским двором» и продолжался в западном направлении по левому берегу Засорного оврага. Его отличала не только большая протяженность, в несколько раз превышающая длину укреплений кремля (1476 сажен), не только большая разность высот рельефа, достигавшая 22—23 сажен, хотя это и весьма существенные признаки. Стена посада пересекала многочисленные и глубокие «потоки из города», которые надо было перекрыть системой «городней» — срубов, поставленных по линии обороны вплотную друг к другу и образующих крепостную стену переменной высоты. С городней от Наугольной башни, перекрывавших отвершек Засорного оврага, и началась стена Большого города: «…до Успенской башни, что на рву, 13 сажен рубленных городень» да за башней «до земляной стены 15 сажен рубленных городень, изо рва в вышину до обламов 4 сажени с аршином, обламов сажень», — сообщает «Росписной список».
Часть клетей засыпана землей, другие предназначены для обороняющихся, и городнях устроены бои в двух уровнях, да еще и «отвесный бой» с бревенчатых выступов-обламов в уровне боевой площадки стены. Как и в кремлевской стене, на городнях устроен; саженной высоты стенка с прорезями-бойницами, и все сооружение закрыто сверху двухскатной крышей. Так слабое место было надежно защищено. На протяжении Засорного оврага устроено семь таких городень; восьмая перекрывала кремлевский ров в северо-восточном углу кремля, где кончалась стена посада.
Первая башня посада — Успенская — поставлена «на городнях через тот ров». Рублена в четыре стены, проезжая, перекрыта четырехскатной кровлей.
Между Успенской и следующей, Никитской башней, 365 сажен городовой стены, двумя «выводами» разделенной на три прясла; участки рубленых городень перемежаются с участками земляного вала. Рва перед валом нет.
Проезжая Никитская башня поставлена на Пасеговской дороге, господствовала над Засорным оврагом и контролировала подходы по нему. Двухъярусная («восьмерик на четверике»), с тремя уровнями боев и вышкой для караула. Перекрыта «по шатровому». От нее до Московской башни, поставленной на Московской дороге, 205 сажен земляной стены с двумя «выводами».
Московская башня тоже двухъярусная, с вышкой, но выше других башен посада, да и поставлена на самом высоком месте города. Две улицы ведут к ней: Московская с торговой плошади и Морозовская с северной части посада: выезжающих из города встречал установленный над воротами образ Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, московских чудотворцев, а тех, кто въезжает — образ Нерукотворенного Спаса. Поэтому некоторые старые документы и называют ее Спасской, а иной раз встречаются оба названия сразу, на одной странице. Башня имела четыре уровня бойниц. От нее на северо-восток, к Раздерихинскому оврагу, и на юго-восток — к Засорс перед валом был отрыт ров глубиной две сажени, на каждом выезде из города перекрытый мостами.
После Московской башни городовая стена принимала направление на северо-восток и шла на протяжении 231 сажени до Ильинской башни на выезде из одноименной улицы. Отсюда шла дорога в Спенцынский стан. Башня внешне напоминала Московскую. Как у всех проезжих башен, рядом стояла караульная изба. Над воротами со стороны города висел писанный на холсте образ Нерукотворенного Спаса, со стороны поля — образ пророка Илии на доске.
Дальше городовая стена еще больше отклонялась к востоку и, достигнув самой северной точки за современной улицей Труда, изменяла направление на юго-восточное и через 273 сажени подошла к башне у вершины Раздерихинского оврага. Здесь стена встречалась с руинами острога пятнадцатого века и шла дальше по правому берегу оврага к Вятке по тем историческим местам, которые помнили ночную битву с четырехтысячным великоустюжским отрядом, неожиданно оказавшимся под стенами города. История сохранила два названия поставленной здесь воеводой Козловским боеевой башни. «Росписные списки…» называют ее Пятницкой (здесь приход Пятницкой церкви). «Вятский летописец» называет Троеворотной. Но последнее название относится не к башне XVII пека, а к месту, на котором она построена. Когда-то в башне было трое ворот: один выход вел к реке, к перевозу, второй — в ближайшие к городу угодья на горе левого берега.
От восьмистенной Пятницкой башни вал проходил 155 сажен берегом оврага до слуды — высокого мыса на берегу Вятки, где был устроен прямоугольный «вывод», получивший странное для элемента обороны название «Веселуха». Всего в нескольких саженях от него находилась четырехстенная Сретенская башня. Она была «прохожей»: через калитку в ее нижнем этаже можно было спуститься к реке. Названа башня по одному из престолов ближайшей церкви. Прежнюю башню называли Слудной. От углового «вывода“ » оставалось по берегу еще 120 сажен до похожей на Сретенскую четырехстенной Преображенской башни и еще 25 сажен земляной стены до последних «городень» через ров, окружающий кремль. Здесь крепостная стена Земляного города состыковывалась с кремлевской стеной.
Система укреплений города Хлынова складывалась в течение длинельного периода — около трех веков. За это время она прошла путь от срубных жилищ, обращенных глухими фасадами ко рву и рассчитанных на защиту от вооруженного разве что стрелами противника, до мощных дерево-земляных стен толщиной более трех сажен, способных защитить не только от мушкетного огня, но и от каменных или чугунных ядер полевых пушек. Оборона города стала двухвальной, то есть практически эшелонированной. В ее составе появились укрепленные точки, позволяющие вести огонь во фланг штурмующего противника — «выводы», в известной степени компенсирующие и увеличенные расстояния между башнями. В XVII веке в крепостные стены были включены городни, перекрывающие потенциально опасные пути подхода по руслам ручьев и овражков. С инженерной и военной точки зрения укрепления хлыновского кремля и посада были спланированы и построены вполне на уровне своего времени.
Система обороны Хлынова была развита и усилена во второй половине XVII века, когда Вятская земля уже не являлась северовосточной окраиной Руси, ее форпостом, и нашествие внешнего врага с этой стороны уже не угрожало Русскому государству. Она предназначалась для защиты государства не от внешних, а от внутренних врагов и имела явную социальную направленность.
Башни, городки, выводы, валы и рвы, составляющие систему обороны города, имели не только практическое, утилитарное значение. Шел семнадцатый век. В связи с утратой былого оборонного значения крепостей в русской архитектуре отмечен процесс перестройки каменных крепостных башен и стен, башни и стены получали нарядное, чисто декоративное завершение. Перестройка шла в первую очередь в центре государства, но велась она и на периферии; перестраивались кремли, перестраивались монастыри. Она затронула и деревянное оборонное зодчество. Нарядный силуэт получали и вновь строившиеся деревянные башни Хлынова. Перекрывались шатрами «выводы». Зодчих горододельцев заботила уже не только функциональная сторона крепостных сооружений, но и их внешний вид, силуэт, увязка с рельефом, городской застройкой, их эстетическая оценка. Совсем не случайно сугубо официозные и потому лаконичные «Росписные списки» подчеркивают такие, казалось бы, малозначащие детали, как характер отделки свесов кровель — «в зубцы» или что кровли выполнены «по шатровому со спусками» (полицами) и завершены флюгерами или «знаками белова железа». Разнообразны силуэты, высота башен: одна рублена «в четыре стены», вторая — «восьмериком» от земли, третья, проезжая — «восьмерик на четверике». Внешний вид башен, их живописная расстановка и пропорциональность определяли портрет города. Далеко видимые высокие шатры «круглых» башен перемежались с приземистыми и создавали выразительные силуэт, уже издали указывали центр и контуры города. Для городского жителя они создавали своеобразный фон, на котором просматривались жилые и хозяйственные постройки, город сам по себе превращался в замкнутый архитектурный ансамбль. Силуэт города приобретал объемность и с каждой точки выглядел иначе, чему немало способствовал пересеченный рельеф, свободная планировка улиц, умение так выбрать места для башен, что они удовлетворяли как функциональному (это не украшение: это оборона), так и эстетическому предназначению.
После 1700 года предпринимались попытки восстановления стареющих или поврежденных пожарами крепостных сооружений, но подкрепления Москвы они не получили. Правительство требовало отсылки мастеровых людей в Архангельск для строительства Ново-Двинской крепости, в строящийся город на Неве, на остров Котлин, в Таганрог, а восстановление башен, валов и городень в Хлынове предписывало «делать и починивать остаточным вятским жителям и уездным людям, и у того городового дела быть и ведать вятскому бурмистру». Крепость продолжала разрушаться. К 1731 году многих башен уже не стало. Еще через десять лет с вышки Спасской башни упал и разбился сполошный колокол; после этого башню разобрали. Последней была растащена Московская башня посада. Годный материал пошел на постройку работного дома. Случилось это уже после открытия Вятского наместничества, после 1780 года.