Речь.
Актуальность темы. Во второй половине XV – первой трети XVI вв. заканчивается процесс объединения русских земель под началом Москвы, формируется единое русское государство. Одновременно происходило формирование новых идеологических основ русской государственности. Москва постепенно становилась активным участником международных отношений. Таким образом, возникла необходимость, во-первых, определить статус русского государства, вписать его в систему международных отношений, а во-вторых, выработать новые принципы взаимоотношений между властью и подданными. Такая необходимость потребовала от современников обращения к религиозно-политической истории Руси для создания на ее основе легендарной истории московского великокняжеского дома, религиозно-политического мифа, который, с одной стороны, был призван убедить европейских монархов в благородном происхождении московских государей, с другой стороны, обосновать возрастающую власть великих князей над подданными. Без уяснения идейных начал, сформировавшихся при Иоанне III и Василии III, невозможно понять ни дальнейшее идеологическое обоснование необходимости «царской» власти в России, ни строительства российской государственности при Иоанне Грозном, а затем и при Романовых.

Тема диссертации актуальна и в общественно-политическом плане. С распадом СССР идеологические начала власти, на которых основывался советский политический режим, перестали удовлетворять современным условиям развития международных отношений и государственного строительства и потому уже стали достоянием истории. В этой связи следует говорить о том, что сегодня, как и пятьсот лет назад, для России характерны манипуляции с моделями государственного развития и формирования межгосударственных отношений, поиски оптимальной модели государственного устройства, властных отношений и поиски внешнеполитической концепции.

Говоря о степени изученности проблемы, следует отметить, что в дореволюционной исторической литературе изучение вопросов формирования представлений русских книжников о «царской» власти и международном религиозно-политическом статусе Московского государства было тесно связано с отношением исследователей к вопросу о византийском влиянии на формирование этих представлений.

Одни исследователи (среди них Иконников В.С., Дьяконов М.А., Сокольский В., Вальденберг В.) безоговорочно признавали влияние византийских религиозно-политических идей на формирование воззрений русских книжников. Другие (такие авторы как Карамзин Н.М, Соловьев С.М., Ключевский В.О.) – полагали, что оно было куда менее значимо по сравнению с основополагающим влиянием золотоордынских политических порядков. Третья группа исследователей (Сергеевич В.С., Савва В.) – вообще отрицала подобное влияние на развитие русской политической мысли второй половины XV – первой трети XVI вв. Историки полагали, что идея самодержавия русских князей «не есть продукт византийских влияний, это плод освобождения от этих влияний».

Еще одна составляющая нашей проблемы – вопрос об общественных движениях конца XV – начала XVI вв., был поставлен в научной литературе лишь в 60-х гг. XIX в. В дореволюционной историографии можно выделить две основные точки зрения на идеологическую борьбу конца XV – начала XVI вв. Сторонники первой (Жмакин В.И., Пыпин А.Н., Милюков П.Н., Сперанский М.Н. и др. ) писали о том, что Иосиф Волоцкий относил к московскому князю те признаки власти, которыми располагал византийский император; отмечали в идеях иосифлян «параллелизм» монарха и Бога, были убеждены в том, что Иосиф Волоцкий и его сподвижники являлись прямой опорой государственной власти в ее политических притязаниях, а также связывали с иосифлянами формирование официальной идеологии Московского государства.

Представители второй точки зрения (А.С. Павлов В.С. Иконников, Голубинский) полагали, что нестяжательство являлось реакцией на «общественные нестроения». Историки полагали, что нестяжательство было связано с общественно-политической борьбой, происходившей в Русском государстве XVI в. вокруг вопроса о земле, что секуляризация монастырских земель отвечала экономическим интересам государства, а также боярства. Истинной причиной опалы и осуждения Максима Грека в 1525 г. исследователи называли его полемику против вотчиновладения монастырей.

Противоположные этим построениям взгляды развивались в трудах церковных (Макарий) и близких к ним историков. В характеристике Вассиана Патрикеева как религиозно-политического деятеля подчеркивалось боярское происхождение, боярская «спесь и заносчивость», о нем историки писали как о «дерзком вольнодумце и упорном противнике православной Церкви». Признавая ум, образование и писательский талант Максима Грека, исследователи отмечали, что в вопросе о вотчинных правах монастырей Максим Грек подпал под влияние Вассиана Патрикеева.

Первые попытки связать борьбу идей в конце XV – начале XVI вв. с борьбой классов были сделаны еще до революции, (Плеханов Г.В., Покровский М.Н., Никольский Н.М.) а после 1917 г. такой подход стал доминирующим.

В 1960 – 1970 гг. исследователи (в частности, Клибанов А.И.) видели положительное следствие учения нестяжателей в том, что предлагаемая ими секуляризация церковных земель могла способствовать укреплению Русского централизованного государства и расширению экономического могущества его социальной опоры – дворянства. Историки (в частности, Казакова Н.А.) подчеркивали, что идеи нестяжательства обретали ту или иную политическую окраску, в зависимости от того, какая социальная группа связывала с этими идеями свои интересы: это могла быть и великокняжеская власть, и боярско-княжеская аристократия, и дворянство. Высказывалась мысль о том, что основной водораздел идеологической борьбы конца XV – первой трети XVI вв. проходил не между нестяжателями и иосифлянами, как считалось в дореволюционной литературе, а между еретиками и иосифлянами вкупе с нестяжателями, представлявшими различные течения внутри православной Церкви.

Имели место различия в понимании отдельных сочинений русских книжников второй половины XV – первой трети XVI вв. в дореволюционной и советской историографии.

Возникновение «Сказания о князьях владимирских» в дореволюционной историографии принято было связывать с падением Византии. Большинство исследователей полагали, что легенды о приобретении Владимиром Мономахом «царского» венца из Византии и о происхождении русских князей от Пруса (такие исследователи, как Иконников В.С., Дьяконов М.А., Пирлинг П., Сокольский В.)

В историографии советского периода закрепилось мнение, что «Сказание о князьях владимирских» подчеркивало единство процесса русской истории, устанавливая связь между князьями киевскими, владимирскими и московскими, говорило о месте русского государства в мировой истории. Считалось, что его появление было вызвано потребностью молодого русского государства в укреплении власти великого князя, что оно отразило идеи, уже назревшие в русской действительности и в русской литературе, и что оно скорее говорило не о праве русских князей на византийские земли, а об их праве на все русские земли, в том числе и на киевские.

Изучение проблемы «Третьего Рима» в последней трети XIX в. осуществлялись в двух руслах – научном и философско-публицистическом. У истоков научного направления стоял Н.Ф. Каптерев, у истоков философско-публицистического – В.С. Соловьев. Н.Ф. Каптерев писал о постепенном формировании у русских книжников взгляда на Русь как «на представительницу и хранительницу истинного, неповрежденного православия...»; на Москву как на наследницу павшей Византии и других православных «царств», как на новый, «Третий Рим», на московского великого князя, как на прямого потомка и наследника бывших греческих императоров, как на «главу православного государства, как представителя, поборника и защитника вселенского православия». При этом автор добавлял, что «московские цари хотели быть наследниками византийских императоров, не выступая однако из Москвы и не вступая в Константинополь». В.С. Соловьев приводил два образа «Третьего Рима» – исторический и проективный; один он соотносил с допетровской Русью, второй – с будущей миссией или задачей, завершающим, примиряющим этапом в вековом соперничестве Востока и Запада.

В дореволюционной историографии самым значительным явлением в исследовании идеи «Третьего Рима» стала известная работа В.Н. Малинина, где было опубликовано литературное наследие Филофея Псковского и другие сочинения, составлявшие, по мнению автора, его литературный контекст. Книга вплоть до 70-х гг. XX в. оставалась единственной специальной работой на эту тему.

Из представителей русского зарубежья особого внимания заслуживает Г. Флоровский, который рассматривал теорию «Третьего Рима» в «перспективах апокалиптического беспокойства» XIV – XV вв., усиленного падением Константинополя. Он называл ее эсхатологической теорией, строго выдержанной «в эсхатологических тонах и категориях». «Третий Рим» находится у Г. Флоровского в рамках концепции «кризиса русского византинизма», и в соответствии с этим автор утверждает, что «Третий Рим» «заменяет», а не продолжает Второй.

В отечественной историографии советского периода долгое время не было специальных исследований, посвященных идее «Третьего Рима». В середине 40-х гг. Д.С. Лихачев дифференцировал разные течения в представлении русских книжников. Он обозначил три важные разграничения: во-первых, между идеей «константинопольской вотчины» и «греческой идеей», во-вторых, между «политической теорией, направлявшей меч великокняжеской власти», и «мистической теорией», зревшей в среде русского духовенства и связанной отчасти с «греческой идеей», в-третьих, между теорией «Москва – Третий Рим», не вышедшей за пределы церковных кругов по преимуществу, и идеями «Сказания о князьях владимирских», получившими широкое распространение как в дипломатической практике, так и в официальной литературе XVI в.

Заметный вклад в исследование идеи «Третьего Рима» внесли работы А.Л. Гольдберга, опубликованные в 70-е гг. XX в. Исследователю удалось существенно расширить источниковедческую базу. Введение им в научный оборот нового рукописного материала позволило по-новому решать проблемы генезиса, атрибуции, датировки изучаемых текстов, взаимоотношения между ними, последовательности их создания, а на основе этого предлагать более аргументированные решения, касающиеся содержания и смысла теории.

Широкий подход к теории «Третьего Рима» отличает работу Международного семинара исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». Исследовательская программа семинара – это «Историко-религиозные и юридические аспекты идеи Рима: традиция и преобразования». Одной из ведущих тем семинара является пространственно-временное распространение римских традиций, их взаимодействие с национальными культурами, своеобразие привлечения и преломления этого опыта в разные эпохи у разных народов.

В работе Н.В. Синицыной рассматривается проблема генезиса и эволюции историософской модели «Третьего Рима». В своей книге автор проводит качественный историографический обзор и опирается на все последние достижения отечественной исторической науки по проблеме «Третьего Рима». А. Боханов рассматривает идею «царской» власти с историософских позиций.

Мы вправе констатировать, что в литературе конца 1980-х – начала 2000 гг. интерес к заявленным вопросам сохранился, хотя общее количество публикаций несколько уменьшилось. Кроме уже упомянутых работ Н.В. Синицыной и А. Боханова можно указать на ряд качественных публикаций В.Г. Графского, Д.М. Шаховского, Л.Е. Морозовой, А.В. Чернецова, Л. Ронки де-Микелиса, опубликованные в материалах IX Международного семинара исторических исследований: «От Рима к Третьему Риму». А также сочинения А.И. Филюшкина, Я.Н. Щапова, А.А. Горского.

В исторической науке констатируется факт перенесения на московских государей «царских» титулов и регалий в связи с Ферраро-Флорентийской унией, падением Константинополя и освобождением от золотоордынского ига. Однако исследователи зачастую представляют в своих работах только выводы, конечный этап своих рассуждений. До сих пор не ясно, в чем именно заключалось переосмысление православно-византийских традиций на Руси, имела ли место эволюция взглядов русских книжников или же представления о «царской» власти были взяты ими в готовом виде и не претерпели существенных изменений. Если эволюция взглядов русских книжников о сущности и характере «царской» власти имела место, то с какими историческими явлениями и событиями она была связана, а также о каких этапах эволюции этих представлений может идти речь. Не закрыт вопрос и об общественных движениях конца XV – первой трети XVI вв. Дискуссионным остается сюжет о сущности и характере религиозно-политической борьбы этого времени, в связи с чем возникает вопрос о позиции московских книжников в отношении проводимого московским правительством курса централизации государственного управления и становления монархической формы правления. В исторической литературе выглядят неубедительными редкие попытки реконструкции учения о «царской» власти тех или иных русских книжников. Зачастую исследователи не использовали всей полноты источникового материала, кроме того, на умозаключения историков влияла их политическая ангажированность или цензура. В литературе остается открытым вопрос о позиции Церкви и государства в отношении развития церковно-государственных отношений как основы общественно-политического созидания.

В целом, несмотря на определенные успехи, достигнутые в решении проблемы, ее изучение в публикациях современных авторов далеко от завершения. Отсутствие до сих пор специальных обобщающих трудов по проблемам генезиса и эволюции представлений русских книжников о «царской» власти, недостаточная изученность многих важных вопросов, стремление исследователей воздержаться от теоретических обобщений, наличие в литературе спорных точек зрения – все это свидетельствует о необходимости дальнейшей разработки указанной темы.

Объектом настоящего исследования является комплекс взглядов, мнений и идей русских книжников второй половины XV – первой трети XVI вв.

Предметом диссертационного исследования, является эволюция идеи «царской» власти, едва ли не наиболее актуальной и значимой для русских книжников в указанное время.

Цель данной работы – определить основные направления развития и принципиальные моменты представлений русских книжников о сущности и характере «царской» власти применительно к московским государям, которые со временем составили идеологические основы власти российских самодержцев.

Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

1) Определить степень и характер влияния православно-византийской модели церковно-государственных отношений на формирование представлений русских книжников о «царской» власти и международно-политическом статусе Московского государства.

2) Реконструировать взгляды русских книжников на «царскую» власть московских государей во второй половине XV – первой трети XVI вв.

3) Изучить представления русских книжников второй половины XV – первой трети XVI вв. о международно-политическом статусе русского государя и Московского государства, их исторической роли и значении.

4) Доказать, что комплекс идей русских книжников существенно повлиял на официальную позицию правительственных кругов в отношении властных полномочий московских государей и церковно-государственных отношений, показать природу и сущность этого влияния.

Положения, выносимые на защиту:

1) Идея «царской» власти на Руси во второй половине XV – первой трети XVI вв. развивалась по двум направлениям. Первое направление связано с вопросом о национальном освобождении и государственном суверенитете. Так, титулы «царь» и «самодержец» долгое время (до 1480 г.) рассматривались русскими книжниками по преимуществу только в контексте суверенного правления. Второе направление связано с формированием централизованного Московского государства (с конца XV в.), когда остро ставился вопрос о новых принципах церковно-государственных и вассально-подданнических отношений. В этой связи титулы «царь» и «самодержец» постепенно стали применяться для характеристики политического режима внутри страны.

2) Эволюция воззрений русских книжников на сущность и характер «царской» власти в период со второй половины XV – по первую треть XVI вв. проходила в двух направлениях. Во-первых, от признания великого князя одним из многих православных «царей», блюстителем, покровителем и защитником православного христианства для «своих стран», то есть на территории русских земель, к признанию московского государя единственным православным государем, ответственным за судьбы вселенского православия. Во-вторых, от церковно-религиозных прерогатив «царской» власти к декларации ее религиозно-политических принципов, которые со временем составили идеологические основы власти московских государей.

3) В 70-х – 90-х гг. XV в. возможное получение «царского» титула московским государем приобретает характер признания его как суверенного религиозно-политического главы всего православного населения русских земель, единственного легитимного государя, представляющего Русь в международных отношениях, покровителя и защитника русской Церкви. Параллельно Московское государство начинает именоваться «царством». С этого времени «царский» титул русских князей, помимо церковно-религиозной сферы, стал употребляться в церковно-политической, общественно-политической и дипломатической сферах.

В первой трети XVI в. размышления на эту тему породили различные идеи, обосновывавшие, с одной стороны, «царский» титул московских князей, с другой – автокефалию русской Церкви. Благодаря этому Московское государство получило надежные идеологические основы для решения дипломатических, политических и церковно-религиозных задач. Начал формироваться образ мировой державы.

4) Московские книжники в конце XV в. являлись силой, которая в условиях образования единого Московского государства направляла свою деятельность на скорейшее установление централизации государственного управления, подчинения объединенных территорий центру, концентрации политической власти и экономических ресурсов в руках великого князя. При этом они выступали за ограничение влияния Церкви в общественно-политической жизни государства.

5) Ни один автор второй половины XV – первой трети XVI вв. не представлял «царскую» власть совершенно неограниченной. Русские книжники единственной формой управления государством признавали единовластие, которое в это время трактовалось как «самодержавие», противопоставляя его произволу боярско-княжеского многовластия. Государь московский, приняв титул «царя», становился гарантом «правды», то есть гарантом соответствия политической и судебной практики законодательным нормам. Одновременно его воля в силу данной обязанности представлялась выше любого законодательного акта.

Хронологические рамки исследования охватывают период со второй половины XV в. по первую треть XVI в., то есть правление Иоанна III и Василия III. Некоторые задачи диссертации предполагают обращение к сюжетам, предшествующим великому княжению Иоанна III.

Методологическая база работы. Ключевым для данного диссертационного сочинения выступило понятие «идея царской власти». По меткому замечанию В.И. Даля идея есть «понятие о вещи». В современных толковых словарях термин «идея» толкуется как в духе В.И. Даля («ведущие положение в системе взглядов», «основная мысль»), так и в значении «намерение», «замысел», «план», «убеждение», «основной принцип мировоззрения». Мы принимаем это двойное толкование и под идеей «царской власти» будем понимать те положения, которые имелись у русских книжников о «царской» власти. Но эти представления на Руси появились много раньше 1547 г., когда Иоанн Васильевич венчался на царство и принял среди прочих титул «царь», то есть ранее фактического ее оформления. Поэтому понятия о «царской» власти московских государей Иоанна III и Василия III неминуемо принимает значение «замысел», «план», приближается по значению к понятию «идеал» – «мыслимый, воображаемый образец совершенства», «высшая цель, руководящая деятельностью личности или общества».

Еще одна принципиальная для настоящей диссертации дефиниция – «книжник» – толкуется нами чуть иначе, чем это было принято В.И. Далем. Для последнего книжник есть «ученый, знающий св. писание, догматик, учитель, толкователь Закона Божия». В наиболее общем значении термин «книжник» трактуется им как «грамотей, ученый, человек начитанный». Однако в рукописном наследии второй половины XV – первой трети XVI вв. мы анализируем сочинения лишь тех авторов, которые поднялись до самостоятельной разработки, неординарной интерпретации или талантливой популяризации идеи/идеала «царской» власти применительно к современным им российским реалиям. Другими словами: не просто взгляды книжников, но, прежде всего, взгляды идеологов – адептов и апологетов «царской» власти – изучались в настоящей диссертации. При подобном выборе мы руководствовались принципиальным соображением историка и историографа А.Л. Шапиро, согласно которому апология «царской» власти во второй половине XV – первой трети XVI вв. становится основой идейного содержания работ книжников того времени. Иногда в литературе таких людей называют «русские провидцы».

Применительно к изучаемому периоду надлежит, на наш взгляд, разводить термины «самодержец» и «царь» и, соответственно, производные от них понятия, в частности «самодержавная власть» и «царская власть». Последняя в эпоху Иоанна III и Василия III много шире первой. Историки применительно к периоду после 1480 г., то есть после формального уничтожения вассальной зависимости московского великого князя от золотоордынского хана, рассуждали о трансформации Иоанна III из вассалов в сюзерены, то есть, о суверенитете Московского государства. Под последним и понималось самодержавие. Понятие же «царь» и «царская власть» суть понятия вероучительные, выводимые русскими книжниками не столько из византийских и/или ордынских политических реалий, сколько из православного догмата: Иисус Христос есть царь небесный, его власть тождественна власти царя земного, хотя и не равна ей: небесный царь – пантократор (вседержитель), земной царь – автократор. После 1547 г. термины «царь» и «самодержец» все больше сближаются по смыслу, но никогда не сливаются окончательно. Во всяком случае, монарх в России носил и титул «самодержец», и титул «царь» до февраля 1917 г. включительно.

В диссертации используется герменевтический подход к исследованию источников. В рамках герменевтики письменный документ трактуется как «проявления жизни» творческого индивида и как языковое обнаружение духовного мира соответствующей эпохи, что предполагает понимание оставленных этой эпохой «жизнепроявлений». Процесс понимания имеет круговой характер и выступает в качестве «герменевтического круга». Последний предполагает взаимообусловленность объяснения и интерпретации, с одной стороны, и понимания – с другой.

Основополагающим принципом исследования выступил принцип историзма, под которым понимается признание устойчивой связи между явлениями и событиями в развивающемся и изменяющемся мире. Основные методы исследования – исторический и логический, взятые в единстве.

Источниковая база исследования довольно представительна. Типологически использованные в диссертации источники следует разделить следующим образом:

I. Публично-правовые акты светских и церковных властей:

1) Акты светских властей: а) Договорный вид: международные договоры, б) Договорно-распорядительный вид: указные грамоты о действиях властей в пользу реального контрагента, в) Судебно-процессуальный вид: судные списки, докладные судные списки и правые грамоты.

2) Делопроизводственные документы, прежде всего их распорядительный вид: памяти, приказы.

3) Акты церковных властей: а) Договорно-распорядительный вид: грамоты и послания о соблюдении интересов реального контрагента, б) Распорядительно-агитационный вид: послания иерархов.

II. Памятники древнерусского канонического права.

III. Оригинальная древнерусская литература: поучения и послания.

IV. Публицистика.

Большинство используемых нами источников были опубликованы Археографической комиссией в рамках Актов археографической экспедиции, Актов исторических, Русской исторической библиотеки, а также в Памятниках дипломатических сношений с державами иностранными, сочинениях Максима Грека ЧОИДР, в Памятниках литературы древней Руси, Посланиях Иосифа Волоцкого, и др. Среди используемых нами источников находятся такие, как «Послание константинопольского патриарха Антония IV Василию I Дмитриевичу», «Память», выданная Юрию Траханиоту от 22 марта 1489 г., «Послание Великого князя Ивана III новгородскому архиепископу Ионе» (от 1471 г.), «Отрывок следственного дела о Иване Берсене и Федоре Жареном, с допросами старцу Максиму Греку и келейнику его Афанасию», «Изложение пасхалии на осмую тысящу лет» (1492 г.), «Соборная грамота русских епископов о верности их митрополиту Ионе и не сообщении с Исидоровым учеником Григорием, поставленном в Риме на киевскую митрополию», «Присяжная грамота тверского епископа Геннадия, данная новопоставленному митрополиту Феодосию», «Послание московского великого князя Василия II Васильевича константинопольскому патриарху Митрофану II» (1441 г.), «Послание московского великого князя Василия II Васильевича императору Константину XI Палеологу» (июль 1451 г.), а также послания архиепископа Геннадия, сочинения Вассиана Патрикеева, послания и «Просветитель» Иосифа Волоцкого, «Слово кратко», сочинения старца Филофея, «Послание ростовского архиепископа Вассиана на Угру» (1480 г.), «Послание» Спиридона-Саввы, сочинения Максима Грека, «Послание Федора Карпова митрополиту Даниилу» и др.

Названные источники в совокупности позволяют реконструировать процесс эволюции воззрений русских книжников второй половины XV – первой трети XVI вв. на важнейшие религиозно-политические вопросы, волновавшие современников. Также они помогают определить, насколько представления тех или иных авторов могли влиять на официальную позицию государственной власти и, наоборот, насколько идеология и политические установки власти могли влиять на общественное сознание.

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые специальному исследованию подвергнута эволюция взглядов русских книжников на предполагаемый характер власти московских государей, а также внешнеполитический статус и международное положение русского государства во всей совокупности, что и укладывается в понятие идеи «царской власти». Изучены их взгляды на сущность и характер власти великих князей московских на протяжении того периода в истории страны, когда ряд религиозно-политических событий (Ферраро-Флорентийская уния, падение Константинополя, свержение татаро-монгольского ига и др.) так или иначе определили формирование и развитие русской государственности. Это позволило увидеть проблемы эволюции идейных основ политического режима в новом аспекте. Благодаря данному обстоятельству были существенно скорректированы имевшиеся в литературе представления о воззрениях многих русских книжников, чьи сочинения, как полагали исследователи, повлияли на становление идейных основ «царской» власти. Результаты исследования дают возможность существенно скорректировать взгляд на развитие представлений русских книжников о «царской» власти и исторических судьбах русского государства.

Апробация и практическая значимость работы. Основные положения и выводы диссертации были отражены в докладах на международных научных конференциях (Кокшетау, 2005, Омск, 2006). По теме исследования опубликовано шесть научных работ. Материалы диссертации могут быть использованы для создания обобщающих трудов по отечественной истории, а также найти применение в подготовке лекционных курсов и семинарских занятий, спецкурсов и спецсеминаров.

Проанализировав имеющуюся литературу и источники, мы пришли к следующим выводам: во второй половине XV – первой трети XVI вв. учение о «царской» власти прошло ряд этапов своего развития. В учении о «царской» власти выделяются два основополагающих направления. Первое – внешнеполитическое: в нем являлись важными вопросы суверенности, религиозно-политического статуса московских князей во вселенском православии и международной иерархии государей. Второе – внутриполитическое, оно было посвящено вопросам характера, пределов и прерогатив «царской» власти, обсуждению и принципов церковно-государственных взаимоотношений, и принципов вассально-подданнических отношений. Оба направления имели тесную идейную взаимосвязь.

В первом направлении формулировалось то значение «царского» титула московских князей, в каком их хотели представить в Москве на международной арене в зависимости от тех или иных церковно-религиозных и политических событий. Постепенно увеличивалось количество сфер приложения и расширялось значение «царского» титула московских князей: от довольно узкого значения «царского» титула (в середине XV в.) московских князей в качестве защитников и покровителей православия русских земель, бытовавшего преимущественно в церковно-религиозной литературе панегирического характера, к значению московского государя, «царя» в качестве единого, суверенного религиозно-политического главы всего православного населения русских земель, единственного легитимного государя, представляющего Русь в международных отношениях, покровителя и защитника русской Церкви (в 70 – 80-х гг. XV в.). С этого времени «царский» титул русских князей, помимо церковно-религиозной сферы, стал употребляться в церковно-политической и дипломатической сферах.

После признания в конце 80-х гг. XV в. «царского» титула московских князей в дипломатической переписке с Максимилианом, будущим императором Священной Римской империи, в 90-х гг. XV в. московским митрополитом был озвучен тезис о великой роли Москвы – московского князя (московского государства) и русской Церкви – в судьбах вселенского православия. В XVI в. размышления на эту тему породили историософскую и историко-легендарную теории, обосновывавшие, с одной стороны, «царский» титул московских князей, с другой – автокефалию русской Церкви, называя Московское государство  «царством». Благодаря этому Московское государство получило идеологические основы для решения дипломатических, политических и церковно-религиозных задач. Формировался образ мировой державы.

Во втором направлении значение «царского» титула московских князей эволюционировало от признания иерархами русской Церкви великого княжения «богодарованным» только московским государям (середина XV в.) к провозглашению московского князя «божьим слугой», «своим господином» «христианским Господарем Русским», не подчиняться которому означает «Божью повелению противится» (70-е гг. XV в.). Следующий этап формирования представлений о «царской» власти происходит в рамках публицистического обсуждения характера, пределов и прерогатив «царской» власти (90-е гг. XV в. – первая треть XVI в.), где авторы единогласно признавали, что единовластие (монархия) является наилучшей формой государственного устройства, но полемизировали в отношении пределов «царской» власти. Титул «царя» начинает фигурировать в общественно-политической, идеологической и государственной сферах.

В целом следует говорить о том, что ни один автор второй половины XV – первой трети XVI вв. не представлял «царскую» власть совершенно неограниченной. С другой стороны, русские книжники видели единовластие единственной формой управления государства, противопоставляя его произволу боярско-княжеского многовластия. Объявляя государя гарантом «правды» и «нелицеприятного суда», книжники порой не всегда осознанно фактически создавали предпосылки для формирования неограниченной власти монарха. Поскольку, являясь гарантом «правды» (т.е. гарантом соответствия политической и судебной практики законодательным нормам), государь, чья воля в силу данной обязанности представлялась выше любого закона, определял ее содержание и характер.

Следует отметить, что источником для формирования учения о «царской» власти на Руси послужили православно-византийские традиции в том виде, в каком они нашли отражение в Кормчей, «Пчеле» и т.д. Учение о «царской» власти на Руси отличалось от аналогичного учения в Византии рядом черт, из которых следует выделить две наиболее существенные. Суть первой заключается в том, что на Руси в значительно большей степени делался акцент на принципах симфонии церковной и государственной властей, суть второй – в том, что на Руси «царскую» власть представляли ограниченной большим количеством пределов, начиная морально-нравственными и заканчивая неповиновением церковных властей или даже подданных. Возможно, эти пункты отличий обусловлены историческими реалиями. Если в Византии уже сформировавшийся институт императорской власти довлел над формирующейся церковно-общественной организацией христианства, то на Руси власть московских князей начинает возвышаться с того момента, когда Церковь поддержала московских государей.