Социальная структура России начала XX века
К началу XX в. территория России выросла до 22,2 млн. кв.км. В административном отношении страна была разделена на 97 губерний, по 10—15 уездов каждая. По данным переписи 1897 г., население России составляло около 126 млн. человек. К 1913 г. оно увеличилось до 165 млн. человек. Население страны подразделялось на «природных обывателей» и «инородцев» (51% населения) (О. В. Кишенкова, Е. С. Королькова).
В начале XX века в России наблюдался переход от традиционного общества к индустриальному. По-прежнему основу социальной структуры составляли сословия - замкнутые группы людей, наделенные определенными правами и обязанностями, передающимися по наследству (в России наследственным зачастую был и род занятий).
Господствующим сословием являлось дворянство, составлявшее около 1% населения Основная масса дворянства не имела крупных имений и состояний, либо находясь на гражданской или военной службе, либо живя на жалованье. Представители творческой интеллигенции, преподаватели, юристы в большинстве своем были дворянами. Дворянство делилось на два разряда: потомственное и личное. Потомственное передавалось по наследству, личное - нет. Хотя роль дворянства в экономической жизни падала, его роль в политике оставалась ведущей.
К привилегированным сословиям относились также почетные и именитые граждане (потомственные и личные). Эти небольшие сословия включали в себя «верхи» горожан.
Особым сословием являлось духовенство. В его состав входили служители Русской православной церкви - черное (монашествующее) и белое (проповедующее в миру) духовенство. Церковь пользовалась непререкаемым авторитетом в вопросах культуры, образования и воспитания. Хотя в России не было запрещенных религий, Русская Православная Церковь находилась на привилегированном положении.
Гильдейское купечество (I, II, III гильдий) составляло около 1,5 млн. человек. Представителями этого сословия были крупные российские предприниматели и финансисты Морозовы, Гучковы, Мамонтовы и др. Политически Российское купечество было бесправным, хотя играло видную роль в органах Устного самоуправления - земствах и городских думах.
Значительную часть городского населения составляли мещане – лавочникик, ремесленники, рабочие, служащие.
К сельским сословиям относились крестьяне, однодворцы и казаки.
Крестьянство (около 82% населения России) было политически бесправным, в то же время являясь основным податным сословием. До аграрной реформы 1906-1910 гг. они не могли свободно распоряжаться своими наделами и платили выкупные платежи, подвергались телесным наказаниям (до 1905 г.), на них не распространялся суд присяжных. Малоземелье вынуждало крестьян арендовать землю у помещиков на испольной или издольной основе. Инициативность крестьянства сковывала и община. Выйти из общины можно было только с разрешения мирского схода. Основная масса крестьян была неграмотной. Под влиянием капиталистической эволюции сельского хозяйства ускорилось социальное расслоение крестьян: 3% превратились в сельскую буржуазию (кулаки), около 15% стали зажиточными (середняки). Они не только занимались сельским трудом, но и богатели за счет ростовщичества и мелкой торговли в деревне. Остальная масса вела натуральное хозяйство и служила источником наемной рабочей силы в деревне (батраки) и городах. Несмотря на разницу в положении зажиточных и бедняков, все крестьяне боролись против помещичьего землевладения. Аграрно-крестьянский вопрос оставался наиболее острым в политической жизни страны.
Особое военно-служилое сословие составляли казаки. Они были обязаны нести военную службу в течение 20 лет. Казачество имело право на землю и сохраняло определенные традиции казачьего круга. При этом многие права и «вольности» казачества были уничтожены при Екатерине II. Казаки составляли особые войска — Донское, Кубанское, Уральское и другие (привести пример заселения Куйтуна казаками).
Однодворцами (хуторянами) называли сельскохозяйственное население западных губерний, где не существовало общинной системы земледелия (Прибалтика – хутора).
«Отменить» сословия в России одним махом было практически невозможно. Однако в начале XX в. мы видим и элементы новой России - буржуазию, рабочий класс (формировавшийся в основном из крестьян) и интеллигенцию.
Буржуазия постепенно становилась ведущей силой в экономике страны. Российская буржуазия отличалась от западно-европейской, которая в результате буржуазных революций пришла к власти. В политической системе самодержавно-помещичьей России буржуазия играла незначительную роль. Она не выработала единых политических требований. Крупная буржуазия поддерживала самодержавие, средняя выдвигала проекты умеренных преобразований.
Пролетариат (задать вопрос на эрудицию – изначальное значение слова «пролетариат»), быстро выросший в результате индустриализации, к 1913 г. составлял около 19% населения. Он формировался за счет выходцев из беднейших слоев разных сословий (в основном мещан и крестьян). Условия труда и быта рабочих значительно отличались от западно-европейских и были крайне тяжелыми: самая низкая заработная плата (21-37 рублей), самый продолжительный рабочий день (11-14 часов), плохие жилищные условия. На положении рабочих сказывалось отсутствие политических свобод. Экономические интересы рабочих фактически никто не защищал, так как до 1906 г. не было профессиональных союзов, а политические партии лишь использовали рабочее движение в своих целях. Кадровый пролетариат вёл упорную борьбу против капиталистической эксплуатации и самодержавного строя.
Особое место в обществе занимала интеллигенция, рекрутировавшаяся из различных слоев населения. Ее отличали: жертвенность и подвижничество, стремление служить своему народу, но при этом оторванность от народа и власти; социально активная роль - ее представители формировали основные политические партии, разрабатывали идейные доктрины.
В социальной структуре населения, по мнению Л. В. Жуковой, можно выделить пять крупных категорий:
1. высший государственно-бюрократический аппарат, генералитет, помещики, банкиры, крупные и средние предприниматели, архиереи церкви, академики, профессора и другие - 3%;
2. мелкие предприниматели, основная часть гражданской и военной интеллигенции, среднее чиновничество, инженерно-технические работники, учителя, врачи, офицерский корпус, священнослужители, мелкие служащие государственных учреждений, городские обыватели, кустари, ремесленники и другие - 8%;
3. крестьяне, казаки - 69%, в том числе зажиточные - 19%, средние - 25%, бедные - 25%;
4. пролетарское население: промышленные, транспортные, сельскохозяйственные и другие рабочие, рыбаки, охотники, прислуга и другие - 9%;
5. люмпенские элементы: нищие, бродяги, уголовники — около 1%.
Главным фактором, повлиявшим на формирование новой социальной структуры, была активная капитализация страны.
Формирование новой социальной структуры оказало влияние и на культурное развитие. По мнению А. Головатенко, вчерашние крестьяне переселялись из деревень в города, вырывались из привычного окружения и осваивали новую среду обитания. Бытовые и культурные традиции, существовавшие в этой среде, не сразу становились достоянием новых горожан. Приобщение людей к новым ценностям шло намного медленнее, чем рост городов. В итоге в фабричных поселках и на рабочих окраинах промышленных центров происходило сосредоточение людей, не уверенных в своем будущем, не дороживших прошлым, смутно ориентировавшихся в настоящем. Составленные такими людьми слои называют маргинальными (от лат. marginalis - находящийся на краю). Они пополнялись не только в ходе урбанизации, т. е. массового переселения в города, но и в результате возросшей в конце XIX в. социальной мобильности (подвижности), в результате того, что существовавшие издавна перегородки и барьеры между разными группами и разными сословиями стали преодолимыми, проницаемыми.

Итог

К началу XX века в России сложились следующие группы социальных противоречий:

дворянство - буржуазия

дворянство – крестьянство

буржуазия – рабочие

власть – народ

интеллигенция – народ

интеллигенция – власть
Плюс большое влияние оказывали национальные проблемы. Незрелость средних слоев, разрыв «верхов» и «низов» обусловливали нестабильное, неустойчивое состояние российского общества.

Европа окончательно раскололась на два враждебных лагеря – Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия, Италия) и Тройственное согласие (Антанта).
Содержание.
|Введение.                                                   |3   |

|Коммунизм как идеология.                                    |3   |

|Марксизм в России.                                          |5   |

|Западничество, народничество и «русский марксизм».          |8   |

|«Коммунисты» и «большевики».                                |10  |

|Новый «свет с Востока», или Красный патриотизм.             |12  |
Коммунизм как идеология.
Определение коммунизма  может  быть  сведено  к  тезису   «Коммунистического

Манифеста» Маркса и Энгельса, в котором  подчеркнут  социально-экономический

принцип:  «Коммунисты  могут  выразить   свою   теорию   одним   положением:

уничтожение  частной  собственности».  Следовательно,  существует   сходство

капитализма  и  коммунизма   как   своеобразной   «монополистической   формы

капитализма», по выражению  Шафаревича.  Но  известно,  что  эта  «схожесть»

ложная, принимая во внимание другие, не экономические аспекты коммунизма.
В   основе   социалистического   государства   (то   есть   придерживающееся

коммунистического  строя,  дословно—«строящее  коммунизм»   (10)   находится

партия, которая не укладывается в  собственно  политологическое  определение

«выразителя  интересов  отдельного  класса»  (10).  Пространные  определения

«социализма» и «коммунизма» излишни в данной работе. Не вдаваясь  в  детали,

будем  считать  эти  понятия  смежными,   и,   в   некоторых   случаях,   --

взаимозаменяемыми  (во   всяком   случае,   говорить   о   «коммунистическом

государстве» не приходится). Статья  Малого  философского  словаря  приводит

такое  положение:  социализм—«этап  на  пути   к   коммунизму»   (10).   Или

коммунизм—итог социалистического развития; в данном случае подобные  отличия

не принципиальны. Для социалистического  государства  характерно  стремление

распространить социализм  на  другие  страны,  что  не  имеет  экономической

основы  и,  скорее  всего,  вредно  политически  (история  показывает,   что

«молодые соперники» обычно  более  агрессивны).  Ненависть  социалистических

государств к  религии  никак  не  может  быть  объяснена  политическими  или

экономическими   причинами.   Приведенные   особенности    социалистического

государства указывают не  на  экономическую,  а  на  идеологическую  природу

коммунизма. Коммунизм и есть идеология, что предопределено  всей  философией

Маркса. Словами Н. А. Бердяева, это учение об экономическом материализме,  с

одной стороны,  и о «грядущем совершенном обществе,  в  котором  человек  не

будет уже зависеть от экономики»—с  другой  (2).  Если  в  капиталистическом

обществе человек целиком детерминирован  экономикой,  то  «в  будущем  может

быть иначе, человек может быть освобожден от рабства» (2).
Коммунизм  не  может  считаться  исключительно  экономическим  укладом,  как

капитализм, а является именно идеологией. Сергий  Булгаков  в  работе  «Карл

Маркс как религиозный тип» выдвину мнение, что  атеизм,  будучи  центральным

мотивом философии Маркса, лежит  в  основе  его  исторических  и  социальных

концепций, прежде всего—«материалистического  понимания  истории»,  под  чем

Булгаков понимает полное  отрицание  роли  индивидуальности  в  историческом

процессе (3). Социализм для Маркса явился высшей ступенью атеизма. Отказ  от

частной собственности и религии, наряду  с  уничтожением  семьи  (воспитание

детей в отрыве от родителей, etc.) провозглашены основами  коммунистического

мировоззрения.
Принимать  марксизм  абстрактно  (к  чему   тяготеют   в   настоящее   время

американские или европейские «марксисты») или как «руководство  к  действию»

(что, вероятно, уже мало возможно) -- от этого идейное содержание учения  не

меняется, и это, разумеется, надо помнить, и, особенно, говоря о  марксизме,

перенесенном не русскую почву.
Марксизм в России.
Восприняв  марксизм  со  стороны  объективно-научной,   русские   социалисты

находились  под  властью  убеждения,  что   социализм   станет   результатом

экономического развития государства. Становилось очевидным,  что  социальная

революция как результат прививания  революционных  идей  рабочему  классу  в

России в ближайшее время  невозможна,  и,  таким  образом,  непосредственная

социалистическая деятельность оказалось поставленной под вопрос.  Российская

действительность повлекла переосмысление  марксистской  теории—революционный

марксизм  соединился  с  традициями  «старой  русской  революционности,   не

желавшей  допустить  капиталистической  стадии  в  развитии   России»   (2).

Поскольку  марксизм  переставал  быть  целостной  доктриной,  что,   словами

Бердяева,  «противно  тоталитарности  русского  революционного  типа»   (2),

должно было выработаться учение, соответствующее этому революционному  типу:

большевизм. По мысли Бердяева, «ортодоксальный марксизм»  Ленина  воспринял,

прежде  всего,  не  эволюционную,   научную   сторону   марксизма,   а   его

«мессианскую, миротворческую, религиозную сторону,  допускающую  экзальтацию

революционной  воли,  выдвигающую  не  первый  план   революционную   борьбу

пролетариата,   руководимую   организованным   меньшинством,    вдохновенным

сознательной пролетарской идеей» (2). Согласуясь  со  своеобразием  русского

исторического процесса, большевизм  стал  «ориентализированным  марксизмом»,

гораздо более традиционным, чем считается, если согласиться с  утверждением,

что русский народ—народ  восточный  «по  своей  душевной  структуре».  (Ведь

русская  история,  согласно  Бердяеву,  определена  столкновением   в   душе

русского  человека  столкновением  «восточного»  и  «западного»  (восточное,

разумеется, доминирует).
Не будет большой условностью, если сказать, что переосмысление  марксизма  в

большевистском духе—это  своего  рода  опыт  по  адаптации  теории  к  очень

определенной исторической ситуации, теория  Маркса  была  приспособлена  под

«домашние нужды».
Россия была страной сельскохозяйственной, не смотря ни на какое  продвижение

в  развитии  ее   промышленности,   так   что   оказалась   предопределенной

появившаяся  в  марксистской   среде   идея   организованного   меньшинства,

находящегося «в авангарде общества» и мысль о  пролетаризации  крестьянства.
В работе «Развитие капитализма в России» Ленин выдвинул тезис  об  ускорении

капиталистического развития в деревне, вызванном отменой  крепостного  права

(8). В действительности же, если принять во внимание  условия,  при  которых

было  уничтожено  крепостничество,  его  отмена  не  столько  способствовала

развитию  капитализма,  сколько   «консервировала   архаичные,   феодальные,

экономические  структуры»  (5).  Да  и  промышленность  России   не   всегда

оказывалась  заинтересованной  в   отмене   крепостного   права,   так   как

использовала крепостных, следовательно,  юридическое  освобождение  крестьян

не было продиктовано экономической необходимостью. Отмена крепостного  права

была  вызвана  страхом  правящих  классов   перед   массовыми   возмущениями

крестьян, и если  исчезли  юридические  методы  подчинения,  то,  во  всяком

случае, сохранилась экономическая зависимость крестьян от помещика.
Итак, коммунизм не может считаться исключительно экономическим укладом,  как

капитализм, а является именно идеологией. Сергий  Булгаков  в  работе  «Карл

Маркс как религиозный тип» выдвину мнение, что  атеизм,  будучи  центральным

мотивом философии Маркса, лежит  в  основе  его  исторических  и  социальных

концепций, прежде всего—«материалистического  понимания  истории»,  под  чем

Булгаков понимает полное  отрицание  роли  индивидуальности  в  историческом

процессе (3). Социализм для Маркса явился высшей ступенью атеизма. Отказ  от

частной собственности и религии, наряду  с  уничтожением  семьи  (воспитание

детей в отрыве от родителей, etc.) провозглашены основами  коммунистического

мировоззрения.
Уделим еще некоторое внимание состоянию российского населения,  а  именно  –

рабочим и крестьянам. Из-за значительного прироста  крестьянского  населения

(согласно  «Истории  Советского  государства»  Верта,  за  40  лет   на   65

процентов) недостаток земли становился  все  более  ощутимым.  30  процентов

крестьянства составили своеобразный излишек населения, лишенный занятости  и

ненужный экономически. Количество рабочих, к началу века занятых в  отраслях

сельского хозяйства, промышленности и торговли, не  превышало  9  процентов.

Подлинный  рабочий   класс   образовался   только   за   счет   концентрации

промышленного производства, и находился в меньшинстве по отношению к  другим

социальным группам.
Известная  истина:  русский  крестьянин  –  коллективист,  поборник  общины.

Понятия крестьянской общины и частной  собственности  на  землю  в  принципе

исключают друг друга. Русские крестьяне  мечтали  о  «черном  переделе»,  то

есть переделе земли между собой, а не  об  индивидуальной  собственности  на

нее.  В  соответствии  с  настроениями  крестьянства,  одна  из  организаций

народнического   толка   называла    себя    «Черный    Передел».    Русская

коммунистическая революция и совершила этот «черный передел»,  она  отобрала

всю землю у дворян и частных владельцев.
Народную  массу  можно  было  условно  разделить  на  две  группы:  общинное

крестьянство и жестоко эксплуатируемый пролетариат с  крестьянским  прошлым.

Организованное  меньшинство  и  большинство,  чья   истинная   идеология   –

коллективизм. Что еще нужно было русским марксистам?

Западничество, народничество и «русский марксизм».

Марксизм в  России  возник  как  крайняя  форма  западничества  (2).  Первые

поколения   русских   марксистов   боролись   со    старыми    направлениями

революционной интеллигенции, то есть с народничеством, находившемся  к  тому

времени в кризисе.
Первоначально  народническое   движение   70-х   не   носило   революционно-

политического характера. Однако неуспех «хождения в   народ»,  связанный  не

только с правительственными репрессиями, но и с тем,  что  народ  не  принял

интеллигенцию. «Народ  увидел  барскую  затею  в  народническом  хождении  в

народ. Это вплотную поставило  перед  сознанием  интеллигенции  политическую

проблему и привело к выработке новых методов борьбы» (2). Политическая  цель

свержения   самодержавия   террором   свидетельствовала   о    разочаровании

революционной  интеллигенции  в  крестьянстве  и  о  решении  «опереться  на

собственный героизм», словами А. Н. Бердяева (2).
Убийство Александра II вызвало сильную реакцию в  правление  Александра  III

---  не  в  правительстве  только,  но  и  в  обществе.  Оказалось,  что   у

революционного движения не оказалось социальной базы. Оставалось бы  уповать

на будущее, на индустриальное развитие России, которое приведет  к  развитию

рабочего  класса,  «класса-освободителя»,   если   бы   не   «пролетаризации

крестьянства»,  за  идею  которой  выступали  марксисты  и  чего  не  хотели

допустить народники. «Единственная  реальная  социальная  сила,  на  которую

можно опереться, это образующийся  пролетариат.  Нужно  развивать  классовое

революционное сознание этого пролетариата» (2), -- писал Бердяев, философ  с

марксистским прошлым.
Недовольство крестьян, их ненависть к чиновникам и  помещикам  стала  опорой

революции.   В   крестьянстве   не   исчезли    воспоминания    об    ужасах

крепостничества.    Мир    господствующих     привилегированных     классов,

преимущественно   из   дворянства,   их   культура,    чужд    крестьянству,

воспринимался  как  иностранное.  Аграрная  революция,  будучи   более   чем

социально-экономическим  переворотом,  по  словам  Бердяева,  «прежде  всего

революция моральная и бытовая» (2), сделала  в  России  возможной  диктатуру

пролетариата,  вернее,  диктатуру  идеи  пролетариата,  так  как  «диктатуры

пролетариата, вообще диктатуры класса быть не может» (2).  Однако  диктатура

эта оказалась также и диктатурой  над  крестьянством,  совершившей  жестокое

насилие над ним, как в случае коллективизации,  или  создания  колхозов.  Но

насилие над крестьянами совершалось людьми, вышедшими из низов;  цивилизация

же, основанная на господстве дворян пришла к концу.
Определенные  круги левых народников сразу признали большевиков как русскую

национальную силу. Значительное число левых эсеров, руководствуясь

народническим радикализмом, влилось в большевистскую партию, принеся с

собой вполне сознательный русский национализм. Левые эсеры, как и

большевики, считали себя интернационалистами, но их интернационализм носил

мессианский характер, в дальнейшем Советская Россия стала для них

«авангардом передового человечества, зажегшего факел свободы всему

угнетенному миру» (1). Кстати, статистика показывает, что в большевистской

партии было больше выходцев из  правых эсеров, чем из левых (впрочем, эта

разница составляет несколько процентов 12,7 % бывших левых эсеров и 17,5 %

-- правых). Правые эсеры в целом не были враждебны большевикам, их борьба

против большевизма всегда имела существенные самоограничения и почти

никогда не была последовательной.
«Народничество есть столь же характерное русское явление, как   и  нигилизм,

как и анархизм» (2). Чувство оторванности интеллигенции от простого  народа,

главным  образом,  крестьянства,  лежало   в   основе   учения   и   русских

революционеров,  и  Герцена,  и  Толстого,  и  Достоевского.  «Интеллигенция

всегда в долгу перед народом, и она должна  уплатить  свой  долг».  Культура

создана за счет  народного  труда,  следовательно,  приобщенные  к  культуре

несут   ответственность   перед   народом.   «Революционное    народничество

(славянофилы, Достоевский, Толстой) верили, что в народе скрыта  религиозная

правда, народничество же безрелигиозное  и  часто  антирелигиозное  (Герцен,

Бакунин,  народники-социалисты  70-х  годов)  верило,  что  в   нем   скрыта

социальная правда. Но все русские народники сознавали неправду своей  жизни»

(2). Чуждая индивидуализму народническая идеология могла возникнуть  лишь  в

аграрной стране; народничество, предопределившее русский марксизм, внесло  в

него специфически национальную черту. Борьба марксистов плехановского  толка

с народническим движением не может  служить  тому  опровержением.  Революция

была порождена своеобразием русского исторического и культурного  процессов;

большевистская  революция  возможна  была  только  в  России,   а   западный

коммунизм—явление другого рода.
«Коммунисты» и «большевики».

Как пишет Николай Бердяев, русский народ—«народ государственный, он  покорно согласен быть материалом для создания великого мирового  государства,  и  он склонен к бунту, к вольнице, к анархии». Как и народничество, анархизм  есть «порождение русского духа», один из полюсов в  душевной  структуре  русского

народа  (2).  Центральная  фигура  русского  (да,   пожалуй,   и   мирового) анархизма—Бакунин. Подразумевая  под  анархией  бунтарство,  он  верил,  что революционный «мировой пожар» будет зажжен русским народом и славянством.  В своем «революционном мессианстве»  Бакунин  --  предшественник  коммунистов, анархизм—одни из их истоков.

Основы  тоталитаризма  государства  коммунистов—в  самих  коммунистах  и   в

гражданах  этого  государства.  Раболепие  и  бунтарство,   вероятно,   были

свойственны основной массе русского народа как  амбивалентное  качество,  и,

следовательно,  нет  противоречия  в  смене   анархии   жесткой   деспотией,

окончательно сложившейся к третьему десятилетию нашего века.
Двуликость русской революции как несущей народу гражданские  свободы,  но  и новое иго, отразилась в представлении о том, что большевики и  коммунисты—не одно и то же, бытовавшем на ранних этапах становления советской  власти.  Н. А. Бердяев заметил  характерность  этой  легенды:  «Для  народного  сознания большевизм  был  русской  народной  революцией,  разливом  буйной,  народной стихии, коммунизм же пришел от инородцев, он  западный,  не  русский,  и  он наложил на революционную народную  стихию  гнет  деспотической  организации,

... рационализировал иррациональное»  (2).  Большевики—это  русские,  давшие народу землю, а  коммунисты  стремятся  навязать  народу  новое  иго.  Бунин передает разговор между красноармейцами в Одессе 1919  года:  «Вся  беда  от жидов, они все коммунисты, а большевики все русские» (4). Как  пишет  Михаил

Агурский  в  книге  «Идеология  национал-большевизма»,  такой   взгляд   был распространен очень широко в разных слоях общества, и невозможно  определить его единственный источник, скорее всего, он возник стихийно (1).
По мнению Н. А. Бердяева, заслугой  коммунизма  перед  русским  государством является остановка анархического распада  страны.  Процесс  высвобождения  и сковывания хаотических сил в ходе  революции  закономерен.  Интересна  точка зрения Бердяева, согласно  которой  народное  восприятие  «коммунистов»  как инородцев свидетельствует о «женственной  природе  русского  народа,  всегда подвергающейся изнасилованию чуждым ей мужественным началом»  (2).  Впрочем, есть и  другое  объяснение.  Михаил  Агурский  полагал,  что  таким  образом

проявился национализм, инстинкт толпы, всегда  желающей  найти  виновного  в собственных ошибках. Это, заметим в скобках, симптоматично,  --   показатель нездорового общества.
Главным врагом  большевиков  до  революции  считалась  русская  буржуазия  и русская политическая система, самодержавие. После 1917 года  главным  врагом большевиков становится мировой капитализм. «По существу же речь шла  о  том, что России противостоял весь Запад», как пишет Агурский (1).  Эта  тенденция

предсказуема, так как  заложена  самим  марксизмом,  который  бессознательно

локализует  «мировое  зло»,  то  есть  капитализм,  географически,  так  как

капитализм  был  достоянием  нескольких  высокоразвитых  стран.   Борьба   с

капитализмом  стала  отрицанием  самого   Запада    (еще   раз   открывается

столкновение роковых «восточного» и  «западного»  в  русской  душе).  Борьба

против агрессивного капитализма превратилась  в  национальную  борьбу.  «Как

только Россия осталась в результате  революции  одна  наедине  с  враждебным

капиталистическим миром, социальная борьба не  могла  не  вырасти  в  борьбу

национальную, ибо социальный конфликт был немедленно  локализирован.  Россия

противостояла западной цивилизации» (1).
Новый «свет с Востока», или Красный патриотизм.

Как уже было  сказано, факт того, что революция произошла именно  в  России,

не мог  не  оказать  влияния  на  большевистскую  партию  и  идеологию,  вне

зависимости от интернационализма, который она декларировала.  Прежде  всего,

для  большинства  членов  партии  такие  цели  революционной   борьбы,   как

диктатура пролетариата,  борьба  с  империализмом  да  и  мировая  революция

связывались с гегемонией Советской  России.  Агурский  подчеркивает,  что  в

этом контексте такое отождествление  не  имело  «сколько-нибудь  выраженного

национального  характера»  (2).  Собственно   национальные   интересы,   под

которыми  понимают  интересы   отдельного   государства,   заслонены   более

масштабной идеей мировой революции и новой  эпохи  в  истории  человечества,

которая  должна  была  открыться  ею.  Россия,   страна   не   пролетарская,

следовательно, «пролетарского  мессианства»  в  марксистском  смысле  нельзя

наблюдать в данной тенденции, здесь мессианство иного  рода—именно  русское,

значит,  национальное.  Опять  давнишние  русские   чаяния   о   «свете   со

славянского Востока», который  озарит  западную  цивилизацию  и  спасет  ее.

Своего рода, самопожертвование, подобие характерных самосожжений.
В  принципе,  процесс,  который  повлек  противопоставление   России   всему

остальному миру, миру  буржуазии,  как  страны,  преследующей  цель  мировой

революции, не давал  России  какое-то  исключительно  положение  «образцовой

страны». Ленин выдвигал  мнение  о  возможном  отставании  России  в  случае

победы коммунизма в развитых  западных  странах.  Но  неожиданное  положения

Советской республики, передового государства, зовущего  весь  мир  следовать

своему примеру, не могло не импонировать  многим  коммунистам.  Это  явление

получило название «красного патриотизма».
Настроения подобного рода, как сообщает М. Агурский, появились уже  накануне

Октябрьской революции. На VI съезде партии,  в  августе  1917  года,  первым

высказал  их  Сталин.  «При  обсуждении  резолюции   съезда   Преображенский

предложил   поправку,   согласно   которой   одним   из    условий    взятия

государственной власти большевиками было наличие пролетарской  революции  на

Западе», -- пишет  Агурский  (1).  Выступая  против  этой  поправки,  Сталин

заявил, что «не исключена возможность, что  именно  Россия  явится  страной,

пролагающей путь  к  социализму...  Надо  откинуть,  --  сказал  Сталин,  --

отжившее представление о том, что только  Европа  может  указать  нам  путь»

(9).  С  течением   времени   красный   патриотизм   стихийно   подвергается

дальнейшему влиянию национальной среды,  основываясь  на  пресловутых  идеях

противостояния России «бездушной западной цивилизации»,  а  так  же  влиянии

«небольшевистских  попутчиков  революции»,  как  Агурский  называет  широкий

спектр течений, включающий и православие (!) и  литературные  круги  (1).  К

слову о православии—Агурский приводит пример  некоего  архиепископа  Варнавы

(Накропина), заявившего на допросе ВЧК, что «только большевики могут  спасти

Россию» (6). В среде  православной  церкви  нашлись  священники,  готовые  к

сотрудничеству с советской власти, хотя их были единицы.
«Сила красного патриотизма состояла в том, что позволяла многим  большевикам

отождествлять себя не  только  с  партией,  не  только  с  рабочим  классом,

который в годы  гражданской  войны  превратился  в  фикцию,  но  и  со  всем

народом», -- делает вывод Михаил Агурский (1).
Характер революции в России   и  условия,  в  которых  она  произошла,  были

таковы, что, как пишет Бердяев, «идеологически ей мог  соответствовать  лишь

очень трансформированный марксизм  и  именно  в  сторону,  противоположенную

детерминизму» (2). Если экономика определяет  весь  социальный  процесс,  то

неминуем вывод о том, что отсталая Россия  должна  была  ожидать  буржуазную

революцию,  а   не   пролетарскую,   социалистическую.   Русская   революция

свидетельствует,  что  далеко  не  все  зависит  от   экономики.   Ленинско-

марксистская    философия    противоречит    экономическому     детерминизму

независимостью от экономики, возможностью  революционной  активностью  вести

экономический произвол. Русский коммунизм не  был  классическим  марксизмом,

возможно, не был марксизмом вообще, если  под  марксизмом  понимать  научную

теорию. Учение русских коммунистов впитало в себя самые  различные  влияния,

включая элементы тех течений, с которыми боролось.