Реферат
Подсистема церковных судов в 1721-1723 годах

Рассматривая вопрос о существовавших в нашей стране еще с XI в. церковных судах, сразу же необходимо отметить, что наиболее значительные перемены в их устройстве за 1717—1723 гг. оказались связаны с основанием Святейшего Правительствующего Синода, ставшим высшим органом церковной власти России до 1918 г. Святейший Синод был учрежден 14 февраля 1721 г. вместо созданной 25 января 1721 г. Духовной коллегии. Как известно, учреждение Синода — означавшее ликвидацию в нашей стране института патриаршества (и, тем самым, de jure подчинение церкви самодержавному государству) — явилось ключевым элементом церковной реформы Петра I.
Юрисдикционные полномочия Синода и его статус как органа правосудия были первоначально закреплены в утвержденном 25 января 1721 г. Духовном регламенте, составленном (как убедительно показал еще П. В. Верховской) Феофаном Прокоповичем — при активном участии царя. Достойно упоминания, что в ст. 5 и 6 ч. 1-й Регламента были внесены теоретические рассуждения, в которых доказывалось преимущество коллегиального отправления правосудия перед единоличным. В ст. 5 развернуто обосновывался оптимистический тезис о том, что в «коллегиуме» «не обретается место пристрастию, коварству, лихоимному суду». В свою очередь, в ст. 6 подчеркивалось, что «коллегиум свободнейший дух в себе имеет к правосудию», поскольку «единоличный правитель гнева сильных боится», а вот оказывать давление на группу судей «не тако удобно есть, яко на единого человека».
Собственно нормы, в которых определялись сфера юрисдикции, а также положение Духовной коллегии в системе органов церковного правосудия законодатель поместил, прежде всего, в ст. 5 и 8—11 ч. 3-й Духовного регламента. В ст. 5 речь шла о подсудности коллегии старообрядцев {«расколыциков») и еретиков {«нового некоего учения изобретателей»). В ст. 8 ч. 3-й за Духовной коллегией в общем виде закреплялось положение суда второго звена и апелляционной инстанции по отношению к органу епархиального управления (к «суду епископа»). В той же ст. 8 оговаривалось, что Духовной коллегии надлежало рассматривать по первой инстанции, во-первых, дела по «обидам» (материальному и моральному ущербу), нанесенным епископом либо всему клиру церкви, либо всему монастырю, а во-вторых, дела о конфликтах между самими епархиальными архиереями («обиды, сделанные епископу от другого епископа»).
Кроме того, положение Духовной коллегии как суда второго звена и апелляционной инстанции по отношению к суду органа епархиального управления — более развернуто, нежели в ст. 8 ч. 3-й — закреплялось в ст. 14 раздела «Како же лутче может быть сие [епископское] посещение [епархии]» ч. 2-й Духовного регламента. В названной статье оговаривалось право любых представителей духовенства, не удовлетворенных вынесенным епископом приговором или решением, подавать апелляционную жалобу в коллегию («переносить дело на суд Духовного коллегиум»). Что характерно, в рассматриваемую ст, 14 был внесен особый запрет епископу оказывать какое-либо давление на лиц, подающих апелляционные жалобы, — в частности, «печатать [опечатывать] или грабить домы оных»
В ст. 9 ч. 3-й Духовного регламента закреплялось право Духовной коллегии как инициировать уголовное преследование, так и выступать истцом в делах о хищении церковного имущества, которые производились (как можно понять по умолчанию законодателя) в судах общей юрисдикции. В ст. 10 той же ч. 3-й трактовался казус, когда духовное лицо оказывалось пострадавшим от высокопоставленного должностного лица («от господина некоего силного»). В этом случае дело подлежало рассмотрению в Юстиц-коллегии или в Сенате, но при обязательном информировании Духовной коллегии.
Наконец, в ст. 11 ч. 3-й Духовного регламента законодатель предусмотрел случай, когда возникают сомнения в аутентичности завещаний о значительном наследстве («духовницы знатных особ аще покажутся быть в нем сумнительныя»). Если таковое имело место, то дело поступало на совместное разбирательство Юстиц- и Духовной коллегий.
Остается добавить, что в Духовном регламенте предусматривалось четыре случая, когда суду Духовной коллегии (по первой инстанции) подлежал глава органа епархиального управления. По ст. 10 и 16 раздела «Дела епископов» ч. 2-й Духовного регламента и по ст. 14 и 15 упомянутого раздела «Како же лутне может быть сие посещение», епархиальный архиерей попадал под суд коллегии, во-первых, за поставление в священники «неученого человека», во-вторых, за необоснованное наложение анафемы, в-третьих, за предоставление фальсифицированных сведений о состоянии дел в епархии. В-четвертых, епископ был подсуден Духовной коллегии за притеснения подчиненных ему лиц («аще кто от него [епископа] знатно изобижен будет»).
Между тем, не прошло и полутора месяцев после издания Духовного регламента, как юрисдикционные полномочия русской православной церкви оказались увеличены по кругу лиц. Согласно закону от 3 марта 1721 г. (изданному в развитие высочайших резолюций от 14 февраля 1721 г. на докладе Духовной коллегии), в подсудность Синода и его местных органов были переданы крестьяне и управители церковных вотчин (патриарших, архиерейских и монастырских). По верному замечанию П. В. Верховского, это было «неожиданное и очень крупное» расширение судебной компетенции новоучрежденного Святейшего Синода, под юрисдикцию которого в одночасье перешло свыше полумиллиона человек'.
В том же марте 1721 г. Петр I уточнил и объем полномочий Синода в отношении суда над духовенством. Согласно закону от 15 марта 1721 г. (изданному в форме высочайших резолюций на доклад Святейшего Синода), лица, имевшие духовный сан, подлежали церковному суду по всем делам, за исключением государственных преступлений, «явных злодейств» (убийств и разбоев), а также гражданских дел, связанных с участием представителей духовенства в промыслах, торгах и откупах. Соответственно, исковые челобитные на лиц духовного звания надлежало отныне подавать в Синод.
В такой обстановке Святейший Синод выступил с инициативой дальнейшего увеличения полномочий органов церковного правосудия всех уровней. В п. 3 доклада, направленного императору в ноябре 1721 г., Синод предложил перевести под исключительную юрисдикцию церковных властей как духовенство, так и все население церковных земель. Мотивировалось это предложение тем, что духовенство и население церковных земель «удобнее видится иметь под одним ведением и охранением Синода».
Если бы законодатель принял указанное предложение Синода, то русская церковь могла бы в 1721 г. вернуться к столь широкому объему юрисдикционных полномочий, каковым она обладала разве что по Уставу князя Владимира о десятине. Между тем, масштабные притязания Святейшего Синода касательно увеличения церковной юрисдикции возникли отнюдь не случайно. И дело здесь было не только в устремлениях тогдашних синодских руководителей приблизить объем власти Синода к объему власти патриарха — на что указал П. В. Верховской (хотя нет сомнений, что в 1721 г. имела место и эта тенденция).
Быстро сформировавшиеся ведомственные амбиции Святейшего Правительствующего Синода имели куда более серьезные предпосылки, носили в значительной мере объективный характер. Представляется совершенно очевидным, что в синодском докладе от ноября 1721 г. проступили две глубинные — и взаимопересекавшиеся — традиции отечественного государственного и церковного строительства.
Первая из них — традиция церковного строительства — заключалась в том, что русская православная церковь издревле обладала значительными судебными полномочиями (сокращавшимися, правда, мало-помалу на протяжении XV— XVII вв.). Менее стародавняя традиция государственного строительства состояла в том, что организационная модель «единого хозяина» воплощалась в нашей стране не только на региональном уровне (о чем уже шла речь выше), но и на уровне тех центральных органов власти, которые ведали теми или иными профессиональными и социальными группами (что порождало в XVI—XVII вв. отмеченную «судебную чересполосицу»). Нельзя также не обратить внимание, что в приведенном фрагменте п. 3 синодского доклада от ноября 1721 г. оказался сформулирован основополагающий принцип ведомственной юстиции: «иметь под одним ведением и охранением» или, выражаясь по-современному, «кем управляешь, того и судишь».
Как же на доклад Синода от ноября 1721 г. отреагировал законодатель? Петр I занял в данном случае явственно компромиссную позицию. Предложение о расширении судебных полномочий Синода в отношении духовенства император оставил без ответа (подтвердив, тем самым, силу прежних установлений). А вот касательно населения церковных земель Петр I рассудил иначе.
Согласно закону от 19 ноября 1721 г. (изданному в форме высочайших резолюций на отмеченный доклад Святейшего Синода), крестьяне и управители церковных вотчин подлежали церковному суду по всем делам — за исключением «криминалных дел» (умышленных убийств, разбоев и татьбы с поличным). По таковым «криминалным делам» в законе от 19 ноября 1721 г. оговаривалась подсудность населения церковных земель Юстиц-коллегии и иным судам общей юрисдикции. Тем самым, к концу 1721 г. Синод получил никак не предусмотренную Духовным регламентом преимущественную, но все же не исключительную юрисдикцию над населением церковных вотчин.
Окончательное — для первой четверти XVIII в. — разграничение светской и церковной юрисдикции по кругу дел было установлено в законе от 12 апреля 1722 г. (изданном опять-таки в форме высочайших резолюций на очередной доклад Святейшего Синода). Согласно данному закону к исключительной подсудности органов церковного правосудия были отнесены дела по богохульству, еретичеству, колдовству, принадлежности к старообрядчеству, о насильственном пострижении в монахи, а также о расторжении брака. В свою очередь, к «светскому суду» в 1722 г. законодатель отнес издревле рассматривавшиеся в нашей стране в церковных судах дела о преступлениях, совершенных на сексуальной почве (изнасилование, принуждение к сожительству феодальнозависимых женщин), нарушение супружеской верности, кровосмешение), а также дела о внебрачных детях и о вступлении в брак без согласия родителей.
Кроме того, в законе от 12 апреля 1722 г. специально оговаривалось, что светскому суду подлежали государственные служащие, повинные в неподчинении законным требованиям епархиального архиерея (те, кто «не будут в духовных делах повиноваться епископу». Таким образом, можно видеть, что в законе от 12 апреля 1722 г. церковная юрисдикция подверглась существенному ограничению (особенно по кругу дел). Не возникает сомнений, что это сокращение объема церковной юрисдикции законодатель осуществил по образцу Швеции, где церковь вообще не обладала ни полномочиями в сфере уголовной юстиции, ни юрисдикцией по кругу лиц.
Что касается новой организации церковного суда, то в окончательном виде она была закреплена в синодском указе от 4 сентября 1722 г. об укреплении инстанционности в церковном судопроизводстве. Согласно этому закону в качестве церковного суда первого (основного) звена выступали либо низовые органы управления церковными вотчинами, либо низовые органы общего церковного управления. Судом второго звена в законе от 4 сентября 1722 г. определялись, во-первых, органы епархиального управления, а во-вторых, перешедшие в 1721 г. в подчинение Синода центральные органы церковной власти — Духовный и Монастырский приказы.
Соответственно, распределение дел между перечисленными церковными судебными органами второго звена обусдавливалось характером дела или подсудностью ответчика. Монастырский приказ (с 18 сентября 1724 г. Камер-контора синодального правления) рассматривал дела крестьян и управителей церковных вотчин, Духовный приказ — брачно-семейные дела, а также дела, возникавшие по челобитью представителей духовенства друг на друга. Впрочем, как явствует из фундаментального «Описания документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода», на практике, сообразно упоминавшейся выше старомосковской традиции, и органы епархиального управления, и синодальные приказы выступали также в роли суда первой инстанции — для жителей той местности, где они располагались.
Церковным судом третьего (высшего) звена в законе от 4 сентября 1722 г. определялся Святейший Правительствующий Синод. Тем самым, в законе от 4 сентября 1722 г. оказалась зафиксирована трехзвенная система органов церковного правосудия. Нельзя не отметить также, что, в отличие от системы судов общей юрисдикции, в системе церковных судов к 1722 г. не появились органы, функционально и структурно отделенные от органов церковного управления.
Впрочем, в 1723 г. законодатель предпринял попытку учредить подчиненный Синоду особый орган правосудия, структурно отделенный от органов церковного управления. По собственноручно написанному Петром I указу от 8 февраля 1723 г., создавалась новая (правда, никак не наименованная) коллегия, к компетенции которой было отнесено рассмотрение уголовных и гражданских дел духовенства. Апелляционной инстанцией по отношению к данной коллегии определялся Святейший Синод.
При этом окончательно компетенция новоучрежденной коллегии в именном указе от 8 февраля 1723 г. не устанавливалась, а декларировалось лишь намерение законодателя регламентировать такую компетенцию в будущем («и каким делам тут [в коллегии] быть, поговоря, определить»). Однако, как можно видеть из «Описания документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода», эта своего рода синодальная Юстиц-коллегия так и не была создана в действительности (в чем трудно не заметить сходства с уже рассмотренной историей с основанием в 1724 г. Розыскной конторы при Сенате).
Остается добавить, что вышеобрисованные новации в области церковного судоустройства и судопроизводства получили отражение и в проекте Уложения Российского государства 1723—1726 гг. Вопросам юрисдикции русской церкви оказались посвяшены ст. 2—10 гл. 2-й кн. 1 проекта, утвержденные Уложенной комиссией 9 сентября 1723 г. В частности, в ст. 3 «О суде Святейшаго Синода» было внесено законодательное предположение, в котором воспроизводились нормы закона от 12 апреля 1722 г. о разграничении светской и церковной юрисдикции.
Итак, можно констатировать, что на протяжении 1721 — 1722 гг. — в рамках проведения решающего этапа церковной реформы Петра I — в нашей стране подверглись реформированию как организация церковного суда, так и церковное судопроизводство. Что касается церковного судоустройства, то наиболее значимым изменением здесь следует признать означавшее отмену патриаршества учреждение Святейшего Правительствующего Синода, который занял в системе органов церковного правосудия место суда третьего (высшего) звена. При этом во всех частях механизма церковной власти сохранилось традиционное структурное единство административных и судебных органов. Иными словами, обособленные от органов управления церковные суды не появились в России и при Петре I.
В области церковного судопроизводства в центре внимания законодателя в 1721—1722гг. находились судебные полномочия органов церковной власти. В отношении объема этих полномочий позиция Петра I отличалась двойственностью. С одной стороны, с момента издания Духовного регламента юрисдикционные полномочия русской православной церкви постоянно возрастали, хотя и не достигли к 1723 г. того уровня, которым церковь обладала в патриарший период (не говоря уже о более ранних временах). С другой стороны, согласно законам от 19 ноября 1721 г. и от 12 апреля 1722 г., сфера церковной юрисдикции подверглась значительному сокращению по кругу дел.
В свою очередь, эта непоследовательность законодателя в определении границ церковной юрисдикции явилась следствием затруднений, возникших по ходу адаптации идеальной модели Polizeistaat к российским условиям. Дело в том, что наличие у русской церкви исстари сложившихся обширных судебных полномочий никак не соответствовало принципам камерализма и не имело, стоит повторить, даже отдаленного аналога в шведских образцах. В итоге, в вопросе об организации и полномочиях церковных судов Петр I оказался перед объективно нерешаемой задачей — совместить традиции отечественного государственного и церковного строительства с новейшими достижениями западноевропейской политико-правовой мысли.
В подобных условиях первый российский император избрал в качестве основной линии следование отечественной традиции церковного строительства. Именно в русле этой традиции за русской церковью (пусть и de jure подчиненной в 1721 г. самодержавному государству) была сохранена значительная юрисдикция, именно в русле этой традиции Святейший Синод превратился в почти «единого хозяина» в отношении населения церковных земель, именно в русле этой традиции в нашей стране так и не появились обособленные от органов управления церковные суды. Единственной значительной уступкой законодателя исходно приоритетным шведским образцам стало произведенное в 1722 г. сокращение церковной юрисдикции по кругу дел.