После денежной реформы был осуществлен переход к открытой торговле, сопровождавшейся установлением единых государственных розничных цен. Пайковые цены были повышены в среднем в 3 раза и, таким образом, приблизились к коммерческим. Вопреки ожиданиям населения высокие розничные цены на промтовары в городах и сельской местности были сохранены. Таким образом, реформа была направлена на решение государственных, а не социальных задач. Не случайно поэтому, психологический подтекст при ее проведении должен был превалировать над экономической стороной вопроса. Наиболее ярко эта тенденция проявилась в переписке министра финансов СССР А.Г.Зверева с И.В.Сталиным. В докладе на имя председателя Совета Министров Зверев рекомендовал выпуск новых денег вплотную приблизить к моменту отмены карточек. Это, по его мнению, должно было укрепить престиж новых купюр В этой же записке министр финансов прямо отметил, что «широкие слои трудящихся» понесут потери, связанные с обменом". Власти опасались, что реформа будет сопровождаться не только недовольством населения, но и всевозможными нарушениями. Поэтому за ее ходом пристально следила Союзная прокуратура.
Высвобожденные в результате денежной реформы финансовые средства позволили на качественно новом уровне решать государственные экономические задачи. Весьма характерно, что фактически изъятые у населения деньги в большинстве случаев направлялись не на реализацию социальных программ и нужды людей, пострадавших о войны, а на остановку экономического спада в стратегически важных отраслях промышленности. К концу войны во всех базовых сферах производства, кроме ВПК, имело место абсолютное падение производственно-экономических показателей. В 1945 г. чугуна выплавлялось 59%, стали и проката производилось 66% и 65%, нефти было добыто 62% по сравнению с 1940 г. Тракторов, комбайнов, паровозов, автомобилей изготовлялось в 2—5 раз меньше, чем в последний год мирной жизни. Сложившуюся ситуацию можно объяснить не только колоссальным материальным ущербом и военными затратами 1941 — 1945 годах, но и нарушением экономических связей, затруднявшим управление хозяйством
Во второй половине 40-х годов в ряде «внутренних» регионов страны продолжали функционировать предприятия, прибывшие из прифронтовых районов в годы войны. Часто их новое месторасположение определялось не экономической целесообразностью, а военной необходимостью. Еще 7 августа 1941 года вышло постановление ГКО № 421 «О порядке размещения эвакуированных предприятий». По известным причинам предпочтение тогда отдавалось скорейшему размещению заводов по изготовлению патронов, а так же танковой и авиационной промышленности. После окончания боевых действий руководство не спешило отдавать распоряжения о демонтаже и перевозке предприятий на прежние места. Это можно объяснить не только экономическими трудностями, но и стратегическими планами власти. Военно-промышленный комплекс становился ключевой сферой советской экономики. Не случайно после войны выпуск патронов и артиллерийских снарядов не только не сократился, но и возрос. К активным действиям не побуждали даже массовые протесты рабочих эвакуированных заводов, требовавших возращения в свои регионы. Фактически в мирное время люди оказались прикрепленными к промышленным объектам. Напрашивается вывод о политике огосударствления не только средств производства, но и самих производительных сил.
Как и в 30-е годы тяжелая промышленность оставалась приоритетным направлением послевоенного советского хозяйства, поэтому ее развитие нередко проводилось в ущерб другим секторам экономики. Лишь крайне низкий уровень народного потребления продукции обусловил принятие экстраординарных мер по восстановлению легкой промышленности. В этом необходимо отметить особую заслугу председателя Госплана СССР Н.А.Воэнесенского, стремившегося создать в высших эшелонах власти соответствующие настроения. По оценке министра финансов А.Г.Зверева, Вознесенский «был очень сильным руководителем Госплана, мыслил масштабно и смело, глядел далеко вперед». Возможно, именно это и предопределило его дальнейшую трагическую судьбу.
Уже 23 декабря 1946 года Совет Министров принял постановление «О мерах по ускорению подъема легкой государственной промышленности, производящей предметы потребления». В нем отмечалось, что существующие темпы роста предприятий Министерства текстильной и легкой промышленности «совершенно недостаточны и не обеспечивают выполнение закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства». Самое интересное, что постановление обвиняло местные органы власти в отношении к легкой промышленности, как «второстепенной» отрасли. Необходимо отметить, что такое положение дел логично вытекало из всей стратегии государственной экономической политики. Скорее всего, к незначительной смене курса в декабре 1946 г, правительство подтолкнули социальные ожидания. Основная идея документа сводилась к предложению «произвести серьезный поворот внимания и ресурсов Министерств, ведомств, Совета Министров Союзных республик, и местных органов власти на дело ускорения роста производства товаров широкого потребления для населения».
В соответствии с постановлением, Совет Министров установил новый, отличавшийся в сторону повышения, план производства важнейших товаров, прежде всего тканей. Вместо 4,7 млн, м хлопчатобумажных тканей, установленных ранее на 1950 год, закон о пятилетнем плане предписывал произвести 4,8 млн. м. Производство шерстяных тканей должно было увеличиться на 5,6%. По сути, постановление зафиксировало серьезные сбои в реализации плана четвертой пятилетки. Неслучайно ответственность за его выполнение теперь возлагалась на местные партийные органы, обязавшиеся добиться необходимых показателей. Закономерно, что для подъема легкой промышленности применялись лишь административно-командные методы. Собственно экономического стимулирования труда не предполагалось. Стремясь выполнить распоряжение правительства, руководство предприятий осваивало неиспользованные ранее производственные площади, увеличивало количество действовавших смен, применяло опыт довоенных социалистических соревнований.
Несмотря на затраченные усилия, довоенный уровень развития текстильной промышленности был достигнут только в 1949 г. Примечательно, что в производстве шерстяной и шелковой тканей уровень 1940 г. удалось достичь к 1948 г., то есть на год раньше. Шерстяная ткань использовалась для пошива солдатских шинелей, а шелк для производства парашютов. Как и в других случаях, отрасли связанные с ВПК развивались более быстрыми темпами. Ситуация в текстильной промышленности существенно осложнялась тем, что за годы войны было выведено из строя 61,7 тыс. станков. За 1946—1948 гг, страна произвела лишь 8727 единиц ткацких станков, что составило 14,1% к потерям за годы войны. Кроме этого, к концу четвертой пятилетки замены требовала значительная часть износившихся машин, что не могло быть восполнено техникой, вывозимой из Германии. По данным Российского государственного архива экономики, в период с 1945 по 1947 гг. из Германии прибыло 17 тыс. вагонов демонтированного оборудования. По известным причинам в официальной советской статистике не принято было упоминать о значении репараций в восстановлении и развитии народного хозяйства СССР в первые послевоенные годы.
Как известно, репарационные платежи поступали от Германии и Японии. В первую очередь это — комплектное оборудование более 5,5 тыс. демонтированных и вывезенных в СССР в 1945—1950 гг. германских (на территории Восточной Германии, Польши, Австрии и Венгрии) и японских (на территории Манчжурии и Северной Кореи) предприятий. Среди них преобладали металлургические, машиностроительные, судостроительные, авиационные, химические, артиллерийские, приборостроительные, радиотехнические, деревообрабатывающие, рыбоконсервные заводы. Руководство страны отдавало предпочтение ввозу в страну средств производства военной техники. Это в полной мере соответствовало уровню милитаризации сознания государственных лидеров. Отчасти поэтому в первые послевоенные годы среди населения сохранялся повышенный спрос на товары народного потребления.
Совокупные трудности развития как эвакуированных, гак и «давних» текстильных предприятий определялись в конечном итоге главным — недостатком получения капитальных вложений. Это было одно из центральных противоречий времени — противоречие между провозглашенными высокими целями добиться обилия основных потребительских товаров и материальным воплощением этой цели. Однако существовали объективные основания подобной государственной политики.
В послевоенный период основная доля национального бюджета по-прежнему уходила на реализацию военных программ, на противостояние с ведущими в техническом плане державами Запада. Известный историк Н.Н.Яковлев приводит пример, насколько обеспокоен был министр здравоохранения Е.И.Смирнов тяжелым положением в снабжении больниц лекарствами, Сталин, узнавший об этом, спокойно отметил: «Смирнову, по должности знавшему о разработке ядерного оружия, не подобало не понимать, куда идут средства». Таким образом, существовала обратная сторона официальной конверсии. Затраты страны на военно-промышленный комплекс не только оставались огромными, но и постоянно наращивались.
Сразу же после войны в районе закрытого города Краеноярск-26, по указанию Л.П. Берия, началось сооружение подземного горно-химического комбината для производства оружейного плутония. О размахе стройки, ее необычайной дороговизне, говорит тот факт, что из таежных сопок «вынули грунта больше, чем при прокладке московского метро*. В начале июля 1948 года был введен в действие первый советский ураново-графитный реактор на комбинате № 817 (Челябинск-40), строительство которого осуществлялось ударными темпами Для того чтобы представить масштабы строительных работ, достаточно отметить, что при закладке фундаментов производственных помещений было вынуто 190 тыс, куб, метров фунта (в основном скальные породы), уложено 82 тыс. куб. метров бетона, 6 тыс. куб. метров кирпича. На объекте было смонтировано 5 тыс. тонн металлоконструкций, 230 км трубопроводов.
У советского руководства было достаточно оснований для подобного распределения материальных средств. По рассекреченным сейчас документам хорошо известно, что сразу же после окончания Второй мировой войны американское военное командование и объединенный комитет начальников штабов стран НАТО разрабатывал варианты плана военной агрессии против СССР. Боевые действия предполагалось вести с применением ядерного оружия и больших масс войск. Это планы под названием «Тоталиту» (1945 г.), «Троуджэн» (1948 г.), «Троян», «Дропшот* и «Оф-фтекл» (1949 г.). В результате ряда успешных операций советской внешней разведки Сталин был осведомлен о планах стран НАТО, что и определило пропорции в финансировании военных проектов СССР. Неслучайно, исследователи создания ядерной промышленности, как правило, более лояльно настроены по отношению к Сталину и его окружению, нежели исследователи аграрного развития страны.
О значимости ядерного проекта свидетельствует масштаб политических и научных деятелей, ответственных за его реализацию. Большинство членов комитета имели опыт создания промышленности в годы Великой Отечественной войны. Поэтому при организации работ использовались методы управления военного времени, была создана атмосфера абсолютной секретности. Непосредственное участие в руководстве созданием ядерного оружия первых лиц государства стало еще одной причиной колоссальных размеров затрат. На самом высоком политическом уровне была осознана необходимость дать свободу творчества ученым в области физики и естественных наук. В целях экономии времени научный руководитель Уранового проекта И.Курчатов использовал практику проведения исследований одновременно несколькими организациями. В конечном итоге удалось достигнуть более высоких результатов в кратчайшие сроки. В своих воспоминаниях С.Берия отметил, что все ученые, задействованные в проекте, получили огромные материальные вознаграждения, автомобили, для них были построены дома. В работе с людьми умело сочетались самые разнообразные методы — от поощрения, до прямого давления.
Отставание от США в лаучно-прэдстической разработке заставило пойти на рискованный шаг. Было принято решение совершенствовать технологию в условиях уже действующих предприятий. Фактически ядерное оружие было получено на экспериментальном промышленном уровне Значительные задержки в развитии новой отрасли могли возникнуть в связи с отсутствием в СССР разведанных запасов урановой руды Проблема была решена за счет использования шахт ближайших стран-союзниц по социалистическому лагерю. Лишь в 50-е годы оказалось возможным полностью перейти на отечественную руду.
Западные специалисты считали, что в условиях послевоенной разрухи СССР сможет создать свою атомную промышленность и наладить незначительное производство ядерного оружия не раньше, чем через 7—10 лет. Однако первая советская ядерная бомба прошла успешные испытания через 4 года после принятия решения о создании атомной промышленности. Исследователи объясняют это тем, что Урановый проект приобрел статус общенациональной программы в истории СССР. Во многом такое положение вещей может быть объяснено личным отношением Сталина к ядерной проблеме. Осознав в первые годы войны реальную угрозу стране, а, значит, и своей власти, Председатель Совета Министров СССР делал все возможное для обеспечения государственной безопасности.
Для Советского Союза во второй половине 40-х годов существовало два пути разрядки международной напряженности. Это создание военно-промышленного (ядерного) паритета с капиталистическими странами, либо коррекция государственной идеологии. Поскольку второй путь был принципиально неприемлем для руководителей, воспитанных на идеалах революции и гражданской войны, послевоенное историческое развитие характеризовалось крайне жесткой социально-экономической политикой. Только такой курс мог обеспечить необходимые темпы роста ВПК. Гражданское строительство превратилось во второстепенную задачу.
В этих условиях для преодоления разрухи были оправданы самые разнообразные меры, вплоть до использования труда немецких военнопленных. Длительность их пребывания в стране как раз и объясняется экономической ситуацией, прежде всего нехваткой рабочей силы. Конечно, труд бывших солдат и офицеров Вермахта не мог даже приблизительно компенсировать потери в годы войны, однако не учитывать столь значительное число людей этой категории в восстановительном процессе на народнохозяйственных объектах нельзя. По данным В.Б Конасова, общий вклад военнопленных в возрождение промышленности за 1943—1949 гг. исчислялся 50 млрд. руб. Из них 38 млрд. приходилось на долю немцев. Солдаты и офицеры Вермахта привнесли в ряд отраслей отечественного производства новые навыки, методы и технологии, употреблявшиеся в Германии 30—40-х годов.
В значительной мере идея использования труда немецких военнопленных принадлежала И В.Сталину, который еще в 23 февраля 1942 года в приказе Тчо 55 отметил следующее: «Было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остается» Система лагерей для военнопленных начала создаваться еще в годы войны, но окончательно сложилась к 1946 году. Труд немецких солдат и офицеров в первую очередь использовался на погрузочно-разгрузочных работах, лесозаготовках, торфодобыче и возведении железных дорог. Наиболее квалифицированные специалисты привлекались к восстановлению и реконструкции промышленных объектов. Не оплачиваемый, либо низко оплачиваемый труд — одна из особенностей тоталитарных экономических систем. Он был характерен не только для немецких военнопленных и заключенных советских лагерей. Например, труд промышленных рабочих и колхозников стимулировался разнообразными идеологическими акциями, социалистическими соревнованиями и т.д.
Пропаганда сопровождала все значительные экономические события в жизни страны. В марте 1946 г. ЦК ВКП (б) принял постановление «Об агитационно-пропагандистской работе партийных организаций в связи с принятием закона о пятилетнем плане восстановления и развития народного хозяйства СССР на 1946—1950 гг.». Только в Москве 300 тыс. агитаторов разъясняли задачи трудящихся. Широкую пропаганду вела печать и радио. С калининским призывом «Новая пятилетка — наше родное, общенародное дело» выступила газета «Труд». Часто в агитационной работе использовалась военная тема и символика Интересно, что, например, на плакатах художника В.Иванова рабочие были представлены в солдатской форме.
Подведение итогов хозяйственного и финансового развития так же превращалось в мощную пропагандистскую акцию. Например, перевод рубля на золотое обеспечение в 1950 г. преподносился как результат выполнения страной четвертого пятилетнего плана, хотя по сути, как отмечают современные исследователи, это была попытка покончить с финансовой зависимостью от Запада. Приняв свои внутренние правила, советская финансовая система отделилась от мировой. Реформа основывалась на постановлении Совмина СССР от 28 февраля 1950 г. «О переводе курса рубля на золотую базу и о повышении курса рубля в отношении иностранных валют». С 1 марта 1950 г. было прекращено определение курса рубля по отношению к иностранным валютам на базе доллара и установлено золотое его содержание. Одновременно устанавливалась покупная цена Госбанка СССР на золото в 4 руб. 45 коп. за 1 г драгоценного металла. Соответственно, курс рубля в отношении иностранных валют, исходя из золотого содержания рубля в 0,222 г, устанавливался в 4 руб. за 1 американский доллар вместо существовавших 5 руб. 30 коп. Подобный расчет действовал и в отношении к валютам других стран". Реформа укрепила не только политические позиции руководства внутри страны, но и международное положение СССР, что собственно и являлось ее целью.
Отсутствие значительных политических изменений во второй половине 40-х годов вовсе не означало консервацию системы, поскольку основные перемены в это время происходили на социально-психологическом уровне. Большинство из них было связанно с формированием комплекса надежд и ожиданий после победоносного завершения войны. Неповторимое своеобразие, особый колорит общественных настроений послевоенных лет во многом определяли характер отношений между народом и государственной властью. Психологическая атмосфера послевоенного общества не могла не оказывать влияния на экономическое развитие страны. Коллективная жизнь, напряженный труд, взаимовыручка и взаимодействие, сохранившиеся с военных лет, стали характерными чертами советского социума на рубеже 40—50-х гг. Понимание общности трудностей и судеб, связи выполняемой работы с конечным продуктом и обостренное чувство долга требовали подчинения личных интересов и настроений — общим, что порой приводило к работе на пределе сил. Стремление к ускоренным темпам социалистического строительства было сильно не только в высшем партийно-государственном руководстве, но и в широких слоях общества.
Дух свободы и оптимистические ожидания, сохранившиеся после победы, в короткие сроки были подорваны условиями повсеместной нищеты и разрухи, сохранившейся карточной системой, введенной в начале войны. Потребление на душу населения за годы войны снизилось на 35—40% Сахар и кондитерские изделия по сравнению с 1940 г. в бюджете питания составляли лишь 22,4%, мясо и мясопродукты — 59,5%. Потребление колхозников снизилось в 1943 г. в сравнении с 1939 г. по мясу и салу на 66%, по хлебопродуктам на 35%.
К концу войны в Сибири на 6 месяцев приходилось на 1 крестьянскую семью 49 гр. сахара, 13,2 гр. чая и 2,3 кг. печного хлеба в месяц, 1 яйцо на 15 человек в день и 91 грамм мяса и сала на семью". В этих тяжелейших условиях настроения, суждения и поведение людей не могли быть одномерными. Далеко не все, как утверждал генерал А.В.Горбатов «безропотно верили Сталину». Известны многочисленные высказывания недовольства тяжелыми условиями. Именно этим советское общество конца 40-х годов принципиально отличалось от общества середины 30-х годов. Самое интересное, что антиправительственные настроения теперь сдерживались не только страхом за свою судьбу, но и верой в правильность выбранного курса развития. Война не только на словах объединила народ и правящую партию. Не случайно высказывания недовольства характеризовались как болтовня, нездоровые настроения, лживые, провокационные и антисоветские слухи, враждебные антисоветские наггроения. Такая точка зрения была свойственна и 1артийной элите и простому народу. И все же власти те могли не учитывать массовых ожиданий, что ока-швало известное влияние на экономическую политису государства. Зимой 1945 по городским нормам хле-эом снабжалось 52,8 млн. человек, тогда как к осени 1946 г. их количество увеличилось до 58,8 млн.^Р Здесь важно отметить, что в основном учитывались настроения горожан, сельские жители оставались материально самой не защищенной категорией населения.
Психологическую атмосферу ожидания голода правительство успешно использовало для решения политических и экономических задач: укрепления вертикали власти и стимулирования развития базовых отраслей промышленности, не связанных с народным потреблением. Осенью 1946 года, когда в стране начал нарастать голод, нормы распределения хлеба среди рабочих зависели не от степени их профессионализма и квалификации, а от отрасли производства и характера выполняемого труда. Так, в легкой и текстильной промышленности суточная норма хлеба на одного рабочего не превышала 600 граммов, служащие оборонных предприятий получали до 700 граммов, тогда как наивысшая норма — до 1200 граммов — выдавалась труженикам предприятий министерства угольной промышленности, рабочим горячих и вредных цехов, подземных шахт и трубопрокатных заводов Минчер-мета.
Подобная неравномерность распределения хлеба в голодные послевоенные годы позволяла направить поток демобилизовавшихся из армии в 1945—1946 гг, в необходимые правительству сферы производства. Из докладной записки Л. Погребного В.Молотову от 20 марта 1946 г. следует, что с момента издания закона о демобилизации старших возрастов личного состава Действующей Армии от 23 июня 1945 г. и Указа о демсЧшшзалиивторойочиредзличного состава Красной Армий от 25 сентября 1945 г. в города и сельские местности прибыло 5.314,7 тыс. человек демобилизованных (1.771,5 тыс. — в города и 3.543,2 тыс. — в сельские местности). По словам Погребного, многие возвратившиеся из Красной Армии длительное время «от 3-х до 4-х месяцев не поступают на работу, мотивируя необходимостью устройства своих квартирных и домашних дел...» Основными причинами, объясняющими это явление, были условия труда и его оплата. После окончания войны не все мирились с бытовой неустроенностью. Порой проявлялось открытое недовольство администрацией предприятий, люди требовали установить 8-ми часовой рабочий день. Крайне низкий уровень заработной платы привел к тому, что на январь 1946 года только 71,1% демобилизованных приступил к труду, несмотря на решения правительства, обязывающие местные органы обеспечивать работой в первую очередь демобилизованных и инвалидов.
В 40-е годы поставки союзников лишь отчасти могли облегчить материальное положение населения, поскольку в военное время в них преобладали средства производства. По данным Первого отдела Госплана СССР, импорт и «ленд-лиз» обеспечили в валовом внутреннем продукте СССР в 5941 — 1945 гг. не менее 55% потребления грузовых и легковых автомобилей, 20,6% тракторов, 23,1% металлорежущих станков, 42,1% паровозов, 40,8% алюминия, 19,3% цинка, 25,3% никеля, 37% ртути, 99,3% олова, 56,9% кобальта, 67,1% молибдена, 24,3% нержавеющей стали, 18,1% авиационного бензина, 100% натурального каучука, 22,3% этилового спирта, 38,2% глицерина и т.д. Всего по «ленд-лизу» наша страна получила в 1941 — 1945 гг. из США готовой продукции и материалов на общую сумму $ 10,6 миллиардов. При пересче^ге этой суммы по официальному курсу 1940 г. (1 дол-дар за 5,3 рубля), получается 56,] млрд. руб., что, например, эквивалентно 18,9% национального дохода СССР в 1944 г. в ценах 1940 г.
По официальным данным, опубликованным председателем Госплана Н. Вознесенским, поставки союзников никогда не превышали 4% по отношению к отечественному производству". Эту точку зрения не оспаривали и в США. В конце мая 1945 г., во время визита в Москву, Г.Гопкинс не только из дипломатической вежливости подчеркнул: «Мы никогда не считали, что наша помощь по ленд-лизу является главным фактором в советской победе над Гитлером». Ситуация изменилась с началом «холодной войной». В вопросе о сотрудничестве с союзниками с этого времени (и вплоть до конца 80-х гг.) преобладала идеологическая, а не, собственно, объективная экономическая сторона.
Советские историки не стремились поднимать вопрос о материальном положении рабочих в послевоенное время. Лишь в 90-е годы появились публикации, освещающие уровень заработной платы, условия труда и быта работников предприятий и служащих. Имеющиеся данные говорят о крайне тяжелом положении городского населения. При этом послевоенная разруха и карточная система далеко не основные причины создавшейся ситуации. По мнению В.Попова, государству было выгодно такое состояние общества, в котором основные производители материальных благ были поставлены на грань выживания. Согласно его данным чуть меньше половины (43%) рабочих и служащих имели такой фактический заработок в месяц, из которого половина и более всей суммы должна была пойти на оплату питания по самому необходимому для человека минимуму. Кроме этого власти регулярно практиковали задержку заработной платы.
Так,за июль194бгода полностыо получил и зарплату лишь 24 млн. рабочих и служащих страны, из 30,6 млн. рабочих и служащих, числящихся в 1946 голу во всех отраслях народного хозяйства. Подобная экономическая политика имела свои объяснения.
Как показали последние исследования, за годы войны накопилось несоответствие между натуральной и ценностной формами выражения стоимости внутреннего валового продукта и национального дохода. Это привело к тому, что план развития народного хозяйства СССР в 1945 г. составлялся с серьезными диспропорциями. Так, баланс средств производства формировался с дефицитом в 24 млрд. руб., а баланс предметов потребления — с дефицитом 20 млрд. руб. При определении размеров национального дохода в 1945 г. Госплан СССР допустил ошибку. Сначала была названа цифра 518 млрд. руб., затем — 476 млрд. руб. Фактически национальный доход СССР в 1945 г. составил 441,4 млрд. рублей. Поскольку это было на 48,2 млрд руб. меньше, чем в 1944 г., возникла острая необходимость сократить расходы союзного бюджета. Таким образом, последний год войны и начало первого года мирной жизни для экономики СССР ознаменовались глубокий кризисом, который, на самом деле, являлся продолжением общего экономического спада, обусловленного гигантскими экономическими потерями и военными затратами 1941 — 1945 гг. Сознавая это, руководство страны переложило основное бремя трудностей на плечи населения.
После войны заработная плата рабочих заводов снизилась в связи с сокращением трудовой недели и прекращением сверхурочных работ. Среднемесячная зарплата рабочих на заводах и предприятиях г. Москвы, составлявшая в мае 1945 г. 680 руб., снизилась до 480 руб. На отдельных предприятиях сокращение оплаты труда было еще больше, примерно в 1,5—2 раза.
Заработки уборщиц, вахтеров, истопников и других не менялись с 1937 г. и были на уровне 200 руб. в месяц. Минимальная заработная плата, не облагавшаяся налогами, составляла 150 руб. Значительную часть зарплаты отнимали налоги и государственные займы. Так, из заработка в 200 руб. изымалось 67 руб.* На некоторых крупных заводах тяжелой промышленности средний размер зарплаты составлял за отдельные месяцы 65% от начисленного заработка, а' 35% удерживалось по Госзайму. Крупных размеров достигали удержания из заработной платы за сделанный брак. Иногда рабочие в течение нескольких месяцев оставались должниками завода.
Парадоксальнее всего то, что самые значительные продовольственные трудности в послевоенный период испытывали основные производители хлеба — рабочие колхозов и совхозов. Оплата труда в сельском хозяйстве никогда не превышала среднемесячной зарплаты промышленного рабочего. В зимние месяцы заработная плата у трактористов снижалась с 356 руб. до 256 руб., у комбайнеров — с 411 руб. до 305 руб. в месяц. Много меньше зарабатывали в совхозе скотники, доярки и телятницы. Работники всех категорий в 1947 г. получили за год на 1 тыс. руб. больше чем в 1946 г. главным образом за счет хлебных надбавок, но это не могло компенсировать роста цен. Маленькая зарплата была у сезонных и временных рабочих — 260—270 руб. Директора совхозов и их заместители получали примерно столько, сколько зарабатывали ударники труда — от 800 до 900 руб, в месяц,
Дело в том, что размеры заработной платы соответствовали принципам социальной политики руководства. Рабочие промышленных предприятий, как основная социальная опора власти, не зависимо от общих для всех послевоенных трудностей, получали более высокую зарплату, чем крестьяне. Поэтому эаработки рабочих совхозов в 2,4 раза уступали заработкам рабочих МТС. К тому же выдача оплаты в совхозах нередко задерживалась На 1 октября 1953 г в совхозах союзного подчинения Министерства совхозов СССР задолженность по заработной плате составляла 11,4 млн. руб.*
Тяжелое материальное положение людей усугублялось политикой государственных займов денежных средств у населения, которая в послевоенные годы приняла фактически принудительный характер. Только колхозники внесли наличными около 30 млн. руб. За время голода в СССР было выпущено два займа восстановления и развития народного хозяйства. Примечательно, что полученные от них 45 млрд. руб. составляли половину суммы 4-х военных займов 1942—1945 гг. Вопреки названию акции денежные средства шли не столько на восстановление хозяйства, сколько на развитие ВПК. Разумеется, последнее обстоятельство не отражалось в средствах массовой информации.
Если в трудные военные годы люди шли на жертвы сознательно, то теперь государству приходилось использовать мощные пропагандистские средства. В <*Правде» публиковались призывы: «Ни одного трудящегося без облигаций нового займа... Подписка проводится под лозунгом «Трех-четырех недельный заработок — взаймы государству». Нарком финансов А.Г.Зверев, давал соответствующие указания финансовым органам союзных и автономных республик: «Быстрые темпы размещения займа должны в полной мере сочетаться с высоким уровнем массово-разъяснительной и организационной работы по займу» ^ш.
В условиях массового голода 1946—1947 гг. далеко не для всех убедительно звучала официально провозглашенная цель займа: привлечение средств населения на финансирование хозяйственного и культурного строительства. Поэтому мероприятие было организовано как социалистическое соревнование и проведено в предельно сжатые сроки. Официальные издания сообщали, что трудящиеся Москвы дали взаймы государству на 385 млн. руб. больше предусмотренной нормы. Перевыполнение плана по сбору денег «Правда» назвала «подлинным триумфом советских государственных займов». Утверждалось, что «Ни одно зарубежное государство не знало и не знает подобных примеров»", что, впрочем, соответствовало действительности. Займы стали структурным компонентом целостной системы государственного обогащения любой ценой. Когда были исчерпаны источники изъятия денег у населения, а развитие военной промышленности требовало новых капиталовложений, активизировалась продажа за рубеж сырья и природных богатств.
Одной из отрицательных сторон сложившейся системы хозяйствования стало нерациональное отношение к сырьевым ресурсам, наиболее наглядно проявившееся в лесозаготовках. По прогнозам Госплана СССР рубка леса в 1946 году должна была составить 114% от рубки 1940 года. Увеличение лесосеки официально объяснялось необходимостью быстрого восстановления народного хозяйства, прежде всего, промышленных предприятий, разрушенных войной. Однако значительна часть древесины шла на экспорт и расширение ВПК. Главлесохрана (т. Мотовилоа) возразила против допущения сверх расчетной лесосеки, особенно в центральных областях России, где леса были «истощены рубками последних лет»^%. Тем не менее, в марте 1946 г, решением СНК СССР Нарком-тяжстрою были переданы лучшие лесосырьевые базы, располагавшиеся в непосредственной близости от железнодорожных и водных путей сообщения: Белорусской, Московско-Киевской и Свердловской железных доьог,бассейнад рек Дрепр,Волга,О0ь и Ветлуга. То есть, истощение легко доступных лесосырьевых баз сочеталось с перестоем древесины в отдаленных районах.
В отличие от промышленного сектора сельское хозяйство страны в большей степени ощутило на себе негативные стороны советской административно-командной системы. Тоталитарная экономика, как известно, предполагала наличие полного контроля власти над всеми формами производства. Поскольку крестьянство, как самая консервативная часть общества, всегда отличалось наименьшей вовлечённостью в государственную экономическую жизнь, его ожидали наиболее радикальные перемены. Объективный анализ показывает, что сталинская коллективизация в большей степени изменила историческое лицо.России, нежели сама революция. Создание колхозов, сопровождавшееся раскулачиванием, уничтожило как раз те социальные и психологические структуры, которые труднее всего поддаются восстановлению.