Реферат История экономических учений Т.Веблена
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Представителем раннего институционализма является Т. Веблен. Его перу
пpинадлежит pяд исследований: "теория праздного класса" (1899), "Теоpия
делового предпринимательства" (1904), "Инстинкт мастерства и уpовень pазвития
технологии пpоизводства" (1914), "крупные предприниматели и пpостой человек"
(1919), "Инженеpы и система ценностей" (1921), "Абсентическая собственность и
пpедпpинимательство в новое вpемя" (1923).
Как основоположник институционализма Веблен выводит pяд экономических явлений
из общественной психологии, в основе его взглядов лежит своеобpазное
понимание человека как биосоциального существа, pуководимого вpожденными
инстинктами. К числу последних Т. Веблен относит инстинкт самосохpанения и
сохpанения pода ("pодительское чувство"), инстинкт мастеpства ("склонность
или пpедpасположение к эффективным действиям"), а также склонности к
соперничеству, подражанию, праздному любопытству. Так, частная собственность
предстает в его произведениях как следствие изначальной человеческой
склонности к конкуренции: она изображается наиболее заметным доказательством
успеха в соревновании и "традиционной основой уважения". Более сложная
психологическая подоплека свойственна категории "завистливое сравнение",
играющей в системе Веблена чеpезвычайно важную роль.
2. Учение Т.Веблена о «праздном классе». Концепция индустриальной системы.
Учение об «абсентеистской собственности»
Центральное место в произведениях Веблена занимает его учение о "праздном
классе", к образованию которого он также подходил исторически. Как и многие
поклонники классического труда Л. Моргана "Древнее общество", Веблен различал
в истории человечества несколько стадий: ранней и поздней дикости, хищного и
полумиpного варварства, а затем ремесленную и промышленную стадии. На ранних
стадиях люди жили в условиях сотрудничества. Тогда, как представлялось
Веблену, не было собственности, обмена, механизма цен. Позднее, когда был
накоплен излишек материальных благ, военноначальники и жрецы нашли выгодным
править другими людьми. Так начался процесс формирования "праздного класса",
а вместе с ним переход от дикости к варварству. По мере того как мирные
занятия уступали место военным походам и грабежам, подавлялся свойственный
человеку инстинкт мастеpства. Если раньше человек боролся в основном с
природой, то теперь - с другим человеком. В центре нового образа жизни
находилась частная собственность, у истоков которой стояли насилие и обман.
В более поздние исторические эпохи, писал Веблен, укоренившиеся варварские
навыки лишь скрывались под маской мирных форм поведения. Окончательно
установилась общественная иерархия с "праздным классом" на вершине социальной
пирамиды. Внешними признаками отличия стало выстановленное напоказ безделье
и потребление, рассчитанное на демонстрацию богатства ("демонстративное
расточительство"). Бурный прогресс техники вступил в острый конфликт со
стремлением людей к показной роскоши. Товары стали цениться не по их полезным
свойствам, а по тому, насколько владение ими отличает человека от его ближних
(эффект "завистливого сравнения"). Чем более расточительным становилось
данное лицо, тем выше поднимался его престиж. Высшие почести воздавались тем,
кто благодаря контролю над собственностью извлекал из производства больше
богатства, не занимаясь полезным трудом. Таким образом, согласно концепции
Веблена, "отношение праздного (т.е. имущего непроизводственного) класса к
экономическому процессу является денежным отношением - отношением
стяжательства, а не пpоизводства, эксплуатации, а не полезности. Обычаи мира
бизнеса сложились под направляющим и избирательным действием законов
хищничества или паразитизма. Это обычаи собственничества, производные, более
или менее отдаленные, от древней хищнической культуры".
Учение о праздном классе вкупе с методологией технокpатизма (дословно:
технократия - власть техники) лежит в основе вебленовской концепции
"индустриальной системы". Согласно этой теории капитализм (в терминологии
Веблена - "денежное хозяйство") проходит две ступени pазвития: стадию
предпринимателя, в течение которой власть и собственность принадлежат
предпринимателю, и стадию господства финансиста, когда финансисты оттесняют
предпринимателей. Для последней стадии особенно характерна дихотомия
(противостояние) между индустрией и бизнесом, интересы, которых совершенно
различны. Под индустрией Веблен понимал сферу материального пpоизводства,
основанную на машинной технике, под бизнесом - сферу обращения (биржевых
спекуляций, торговли, кредита и т.д.).
Индустрия, согласно концепции Веблена, представлена не только
функционирующими предпринимателями, но и инженерно-техническим персоналом,
менеджерами, рабочими. Все эти слои заинтересованы в совершенствовании
пpоизводства и потому являются носителями прогресса. Напротив, представители
бизнеса ориентированы исключительно на прибыль, и производство как таковое их
не волнует.
Дихотомия между индустрией и бизнесом заключается, по Веблену, в том, что в
индустриальной сфере функционируют слои, необходимые для общества, тогда как
бизнес персонифицирован в "праздном классе", не несущем полезной нагрузки. В
"праздный класс" Веблен заключал лишь наиболее крупных финансовых магнатов;
мелких и средних предпринимателей он не считал социальными иждивенцами и даже
(с известными оговорками) зачислял в производительный класс.
Американский ученый неоднократно выражал глубокое уважение к Марксу, хотя и
не был во всем с ним согласен (критиковал марксистскую теорию pазвития
стоимости, учение о резервной армии труда как результате накопление
капитала). Главное острие вебленовской критики было направлено против
интересов крупнейшей буржуазии. Это объясняется тем, что Веблен стоял на
левом фланге западной экономической мысли и был идеологом радикально
настроенной интеллигенции.
Важнейшим итогом теоретической деятельности Веблена стало его учение об
"абсентеистской собственности" (абсентеистская - отсутствующая, неосязаемая).
Эта собственность бизнесменов, не принимающих непосредственного участия в
производстве. Если раньше, на стадии "господства предпринимателей", прибыль
была закономерным итогом полезной предпринимательской деятельности, то в
условиях "денежного хозяйства" ХХ в. главным средством извлечения прибыли
сделался кредит. Именно пpи помощи кредита бизнесмены (представители
"праздного класса") присваивают акции, облигации, другие фиктивные ценности,
которые приносят огромные спекулятивные доходы. В итоге непомерно расширяется
рынок ценных бумаг, рост размера "абсентеистской" собственности во много раз
превосходит стоимости материальных активов корпораций. "Абсентеистская
собственность" - основа существования "праздного класса", причина
обостряющегося конфликта между индустрией и бизнесом.
3. Оценка и роль учения Т. Веблена
Таким образом, Веблен весьма тонко анализирует многие реальные аспекты
экономики США начала XX в.: переход экономической власти в руки финансовых
магнатов, манипулирование фиктивным капиталом как одним из главных средств
приумножения финансового капитала, значительный отрыв капитала-собственности
от капитала-функции и т.д. Вместе с тем этот экономист был убежденным
сторонником меновой концепции: корень социальных конфликтов он искал в сфере
обращения, а не производства, противоречия последней трактовались им как
второстепенные.
По Веблену, основную роль в грядущих преобразованиях призваны сыграть
инженеры - технократы (лица, идущие к власти на основании глубокого знания
современной техники). Согласно его представлениям, участие в создании
передовых производственных сил, формирование высокоэффективной технологии
рождает у технократов стремление к политическому доминированию.
Наблюдая противоречие между интересами бизнеса и развитием индустрии,
инженеры проникаются ненавистью к финансистам. Правда, "праздный класс"
стремится подкупать инженеров, предоставляет им материальные блага, повышает
доход. Часть инженерно-технического персонала, особенно среди лиц старшего
поколения, проникает духом стяжательства, но большинство молодых инженеров не
идет на сделку с бизнесменами, поскольку интересы научно-технического
прогресса для них важнее личного обогащения.
Конкретно картина установления "нового порядка" выглядит в произведениях
Веблена следующим образом: научно-техническая интеллигенция начинает всеобщую
стачку, которая парализует промышленность. Паралич экономики заставляет
"праздный класс" отступить. Власть переходит в руки технократов, приступающих
к преобразованию индустриальной системы на новых началах. Веблен утверждает,
что достаточно объединиться незначительному числу инженеров (вплоть до одного
процента их общего числа), чтобы "праздный класс" добровольно отказался от
власти.
Однако, по мнению Веблена, социализация собственности нужна лишь там, где
паразитизм высших слоев особенно сильно задерживает технический прогресс. При
описании своего социального идеала Веблен делал акцент на проблемах
управления, а не на собственности. Он полагал, что в условиях высокоразвитого
капитализма, на стадии господства финансиста, акционерная форма превращает
крупную капиталистическую собственность в нечто "абсентеистское"
(отсутствующее, неосязаемое).
Творчество Т. Веблена вызвало в экономической науке весьма разноречивые
отклики. Так, представители консервативных и умеренных кругов критикуют его
за неоправданно резкую, по их мнению, позицию по отношению к крупному
бизнесу. Они же указывают на нереалистичность многих его пророчеств
(например, о том, что кредит, равно как и персонифицирующий его банкир, в
скором бедующем "отживает свой век"). Напротив, представители левой
интеллигенции боготворят Веблена за его глубокую, оригинальную критику
"праздного класса", "денежной цивилизации" в целом.
Вебленовская концепция эволюции "индустриальной системы" не прошла бесследно
для левоформатоpского крыла американской экономической мысли. Она получила
дальнейшее развитие в исследованиях видного экономиста и социолога Дж. К.
Гелбрейта, в ряде футурологических моделей О. Тоффлера, Р. Хейлбронера и др.
Институционализм вобрал в себя лучшие теоретико-методологические достижения
предшествующих школ экономической теории и, прежде всего, основанные на
математике и математической статистике принципы экономического анализа
неоклассиков.
Институционалисты сильны в описании реальных экономических структур и
выявлении специфики их институциональных форм в той или иной стране, в
рассмотрении эволюции институциональной системы, в фиксировании новых явлений
и процессов. Их работы - незаменимый источник материала, необходимого для
понимания природы современного капитализма, особенно для анализа его
различных форм и типов, для изучения отдельных институтов и звеньев
институциональных структур, роли институтов (в т.ч. политики государства) в
стимулировании или удерживании развития экономики. На базе эмпирических
институциональных исследований было сделано немало выводов широкого
теоретического характера, обогативших политэкономию. Это относится к
различным областям и проблемам, таким, как теория потребительского спроса
(идеи Веблена об эффекте “демонстрации”, не насыщаемых “статусных”
потребностях, роли управления спросом), теория монополии (монополистическая
природа крупных компаний, роль олигополистических структур, “управляемые
цены”), область “индустриальных отношений” (отношений труда и капитала),
рынка рабочей силы, социально-экономическая теория благосостояния, теория
экономического цикла, инфляции и т.д.
Список использованной литературы
1. Ядгаров Я.С. История экономических учений. М: Экономика, 1996.
2. Негиши Т. История экономических учений. М.: Аспект Пресс, 1995.
Июл 13 2007
ТЕОРИЯ ПРАЗДНОГО КЛАССА. ГЛАВА I. ВВОДНАЯ
Раздел: другое — sanczenia @ 11:19 дп
Институт праздного класса получает свое наивысшее развитие на более поздней стадии существования варварской культуры, например, к феодальной Европе или феодальной Японии. В таких обществах различия между классами соблюдаются очень строго и характерной чертой классовых особенностей, имеющей поразительное экономическое значение, является различие между видами деятельности, подобающими отдельным классам. Верхние слои общества, по обычаю, освобождаются от занятий в производстве или остаются от них в стороне, за ними закрепляются известие занятия, которые считаются «почетными». Главным среди почетных занятий является военное дело, а второе место после него обычно занимает священнослужение. Если общество на ступени варварства не отличается воинственностью, функция священнослужителя может выдвигаться на первое место, отодвигая ни второй план «ратную функцию». С незначительными исключениями соблюдается правило: верхние слои общества, будь то воины или священнослужители, не заняты производственной деятельностью, и эта незанятость есть экономическое выражение их высокого положения. Индия браминов представляет собой яркий пример общества, где эти два класса не заняты в производстве. В обществах, относящихся к стадии позднего варварства, наблюдается значительное расслоение на подгруппы той социальной группы, которую можно обобщенно назвать «праздным классом»; между этими подгруппами существует также дифференциация по видам деятельности. Праздный класс в целом включает в себя представителей знати и священнослужителей вместе с многочисленным их окружением. Соответственно разнообразны и занятия среди этого класса, но они имеют общую экономическую черту — непроизводительный характер деятельности. Эти непроизводительные виды деятельности высшего класса можно грубо разделить на следующие сферы: управление, военное дело, религия, спорт и развлечения.
На относительно ранних, однако не начальных стадиях варварства праздный класс находится в менее дифференцированном состоянии. Ни классовые различия, ни различия между сферами деятельности праздного класса еще не являются столь дробными и запутанными. На примере жителей островов Полинезии, в общем, хорошо прослеживается этот этап развития, за тем исключением, что из-за отсутствия па островах крупной дичи охота обычно не занимает в их лишенном укладе почетного места. Яркий пример дает также жизнь общества в Исландии, запечатлевшая в сагах. В таким обществе существуют строгие различии между классами и занятиями, присущими каждому классу. Ручной труд, производство и всё, что непосредственно связано с ежедневным трудом по добыванию средств к существованию, – всем этим занимаются исключительно низшие слои. Это последние включают в себя рабов и других зависимых людей, к которым относятся обычно и все женщины. Если аристократия делится ни несколько ступеней, то женщины высшего ранга обычно освобождаются от производственной деятельности или по меньшей мере от наиболее грубых видов ручных работ. Мужчины высших слоев общества не только освобождаются, но, по предписывающему обычаю, не допускаются ни к какому участию в производстве. Сфера их занятий строго ограничена. Как уже отмечалось, на более высокой стадии развития общества это – правительственная, военная, религиозная служба, спорт и развлечения.
Эти четыре направления определяют образ жизни высших слоев, а для высочайшего ранга – вождей и королей – они являются единственными видами деятельности, которые допускаются обычаем или здравым смыслом членов общества. В самом деле, там, где эта система хорошо развита, даже спорт и развлечения не считаются безусловно оправданными занятиями для членов самого высшего слоя общества. Для более низких слоев праздного класса возможны некоторые другие виды деятельности, но это те ее виды, которые являются вспомогательными для одного или другого из типичных занятий праздного класса. Таковыми являются, например, изготовление оружия, военного снаряжения, военных каноэ и уход за ними, содержание и дрессировка собак, лошадей, ястребов, подготовка утвари для богослужения. Низшие слои не допускаются к этим второстепенным видам почетной деятельности, за исключением тех из них, которые носят явно производственный характер и лишь отдаленно связаны с типичными занятиями праздного класса.
Если мы сделаем шаг назад и перейдем на более раннюю ступень эволюции варварской культуры, мы уже не найдем вполне оформившегося праздного класса. Но эта низшая ступень варварства демонстрирует те обычаи, причины и обстоятельства, из которых возник праздный класс, и в общих чертах показывает ранние этапы его становления. На примере кочующих охотничьих племен в различных частях света можно проследить эти менее сложные фазы дифференциации общества. В качестве примера подходит любое племя охотников Северной Америки. Едва ли можно утверждать, что у этих племен праздный класс имеет установившиеся границы. Существует разделение функций, и на основе этого разделения – различие между классами, однако освобождение or труда класса, стоящего выше других, не зашло так далеко, чтобы к нему было вполне применимо название «праздный класс». У племен, которые можно отнести к этому уровню развития, экономическая специализация доведена до такой степени, когда начинают заметно различаться занятия мужчин и женщин и это различие носит характер противопоставленности. Почти во всех этих племенах за женщинами, но предписывающему обычаю, закрепляются те виды деятельности, из которых на следующем этапе развиваются формы собственно производственных занятий. Мужчины освобождаются от этой грубой деятельности и оставляют за собой войну, охоту, развлечения и соблюдение обрядов благочестия. В этих занятиях различия видны очень хорошо.
Такое разделение труда соответствует различиям между работающим и праздным классами, как оказывается, и на более высших ступенях развития варварства. По мере специализации производства и размежевания по видам деятельности возникает соответствующая разграничительная линия, отделяющая производственную деятельность от непроизводственной. Занятая мужчин, какими они являются па ранних стадиях варварства, не становятся первоосновой, из которой впоследствии развивается какая-либо ощутимая часть производственной деятельности. В дальнейшем эти занятия остаются в сферах, которые не причисляются к производственной деятельности, — война и политика, спортивные состязания, образование, богослужение. Единственными заслуживающими внимания исключениями являются отчасти рыбный промысел, а также определенная деятельность, которую нельзя безоговорочно отнести к производственной, такая, как изготовление оружия, игрушек и предметов для занятий охотой и спортом. Практически весь ряд производственных видов деятельности развивается ни основе того, что в обществе, находящемся па стадии варварства, попадает в разряд женской работы.
На низших этапах эволюции общества в эпоху варварства работа мужчин не менее необходима для жизни группы, чем работа, выполняемая женщинами. Возможно даже, работа мужчин вносит такой же большой вклад в добывание пищи и других необходимых для группы предметов потребления. В самом деле, «производственный» характер работы мужчин так очевиден, что в традиционных трудах по экономике охота считается типичным образцом первобытной производственной деятельности. Но не так обстоит дело в представлении самого охотника первобытного общества. И его собственных глазах он не работник, и в этом отношении его нельзя ставить в один ряд с женщинами и его труд нельзя приравнивать к нудной работе, выполняемой женщинами, как работу или производственную деятельность в том смысле, что позволительно путать его усилия с усилиями последних. В эпоху варварства в любом обществе присутствует глубокие понимание неравенства между работой мужчин и работой женщин. II хотя работа мужчины может способствовать поддержанию жизни группы, но она воспринимается как деятельность, связанная с обладанием определенным мастерством и силой, которые нельзя, не умаляя их достоинств, даже сравнивать с унылым усердием женщин.
При следующем шаге вниз по лестнице эволюции, на стадии диких групп, разделение труда становится еще менее сложным, а вызывающие зависть различия между классами и видами деятельности – менее последовательными и жесткими. Трудно найти явные примеры первобытной культуры в настоящее время. Мало в каких группах или общностях, которые причисляют к «диким», не обнаруживается признаков отхода от более высоких ступеней развития. Однако существуют племена, которые с некоторой степенью точности воспроизводят — в ряде случаев явно не в результате регресса черты первобытного дикарства. Их культура отличается от варварских сообществ отсутствием праздных классов, я также — в значительной степени — и того предубеждения или духовной позиции, на которой покоится институт праздного класса. Эти общности первобытных дикарей, где нет никакой экономической иерархии слоев, составляют лишь малую, незаметную часть человечески расы. Лучший из имеющихся примеров этого этапа эволюции – племена of the Andamans или the Todas of Nilgiri Hills. Для уклада жизни этих племен во времена их ранних контактов с европейцами были, по-видимому, характерно почт полное отсутствие праздного класса. В качестве дальнейших примеров можно привести племена айну, и с меньшей степенью уверенности некоторые племена бушменов и эскимосов. В тот же класс, но уже без особой уверенности, следует включить некоторые поселения индейцев. Многие, если не все, из названных общностей вполне могут оказаться случаями вырождения более развитого варварства, а не носителями такой культуры, которая никогда не поднималась выше своего настоящего уровня. Если это так, то на это нужно делать скидку, помня о целях нашего исследования, но тем не менее эти народности могут служить свидетельством в пользу того же вывода, как если бы они действительно представляли собой «первобытное» население.
Эти общности, где нет сложившегося института праздного класса, похожи друг на друга рядом общих черт их социального устройства и образа жизни. Это – малые группы с простым (архаичным) устройством: обыкновенно они миролюбивы и оседлы; они бедны; их индивидуальная собственность не является преобладающей чертой в системе экономических отношений. В то же время отсюда не следует ни то, что это самые малые из существующих общностей, ни то, что их социальная структура во всех отношениях менее дифференцирована; не обязательно в этот класс включаются все находящиеся на первобытном уровне общности, у которых нет сложившейся системы индивидуальной собственности. Но нужно заметить, что этот класс включает наиболее миролюбивые – возможно, миролюбие является их характерной чертой – первобытные группы людей. В самом деле, из черт, общих для членов таких общностей, наибольшего внимания заслуживает некая дружелюбная беспомощность при столкновении с силой или обманом.
Свидетельства, предоставляемые обычаями и чертами культуры общностей, находящихся на низкой ступени развития, указывают, что институт праздного класса появляется постепенно по время перехода от первобытного дикарства к варварству, или, точнее, во время перехода от миролюбивого к последовательно воинственному укладу жизни. Условиями, очевидно необходимыми для его появления, являются: 1) у общности должен быть хищнической уклад жизни (война или охота на крупную дичь или и то и другое), т. е. мужчины, составляющие в этих случаях зарождающийся праздный класс, должны усвоить привычку причинять ущерб силой и хитростью; 2) средства для поддержания жизни должны доставаться на достаточно легких условиях с тем, чтобы можно было освободить значительную часть общества от постоянного участия в труде по заведенному распорядку. Институт праздного класса развивается из возникшего ранее разграничения видов деятельности, согласно которому одни виды почетны, а другие – нет. При этом древнем разграничении почетными видами занятий являются те, которые можно отнести к разряду доблестной деятельности, непочетными – те необходимые повседневные занятия, которые никакого ощутимого элемента доблестной деятельности не содержат.
Это разграничение не имеет большого значения в современном промышленном обществе и вследствие этого лишь слегка затрагивается на страницах трудов по экономике. С точки зрения современного здравого смысла, направлявшего развитие экономической мысли, это разграничение кажется формальным и несущественным. Но даже в наши дни оно продолжает упорно сохраняться в виде банального предрассудка, о чем свидетельствует, например, наше привычное отвращение к лакейским видам занятий. Это – разграничение личного порядка, разграничение превосходства и подчинения. На ранних ступенях развития цивилизации, когда личная сила одного человека имела более непосредственное и очевидное значение, элемент доблести высоко ценился в укладе повседневной жизни, Это обстоятельство в большей степени, чем что-либо другое, являлось средоточием жизненного интереса. В результате любое различие, развивающееся на этой почве, казалось важнее и значительнее, чем оно кажется сегодня. Как факт в ходе эволюции общества это различие, следовательно, является существенным и покоится на достаточно веских и убедительных основаниях.
Основание для привычного различения каких-либо фактов меняется вместе с изменением привычной точки зрения на эти факты. Характерными и существенными являются те черты рассматриваемых фактов, которые приобретают значимость а свете преобладающих потребностей времени. Для всякого, кто привык смотреть на данные факты с иной точки зрения, любое конкретное основание для различения этих фактов будет казаться несущественным. Привычка различать и классифицировать цели и направления деятельности везде и во всем преобладает над необходимостью, ибо без этого не обходится выработка рабочей теории общественной жизни, как и самой системы жизни общества. Отдельная точка зрения или отдельный характерный признак, который выбирается для классификации фактов в качестве отличительного признака, зависит от интересов, из которых исходит человек в поисках различия между фактами. Следовательно, с развитием культуры постепенно меняются основания и критерии классификации фактов, ибо изменяется аспект обобщении и понимания фактов и в результате также меняется точка зрения. Так что те признаки деятельности или черты социального слоя, которые воспринимаются как характерные и решающие на одной ступени развития культуры, не сохраняют того же относительного значения на любом последующем этапе.
Но изменение норм и смещение точек зрения происходит постепенно, редко приводя к ниспровержению или полному отрицанию однажды принятой позиции. По привычке все еще проводится различие между производственными и непроизводственными занятиями, и это сегодняшнее различие является преобразованной формой различия периода варварства между доблестным трудом и нудной работой. Такие виды деятельности, как военное дело, политика, богослужение и спортивные состязания воспринимаются обществом как занятия, по своей сути отличные от труда, который связан с производством материальных средств существования. Точная разграничительная линия проходит не там, где она проходила в укладе раннего варварства, но общее различие не вышло из употребления.
Сегодня это подразумеваемое различие, диктуемое здравым смыслом, в сущности означает, что любые усилия следует считать производственными лишь до той поры, пока их конечной щелью является пользование вещами, а не людьми. Принудительное использование человеком человека не воспринимается как производственная функция, но всякие усилия, направленные на улучшение человеческой жизни посредством извлечения выгоды из вещного окружения человека, попадают в разряд производственной деятельности. Те экономисты, которые лучше других сохранили и развили классическую традицию, считают критерием производственной деятельности «власть человека над природой». Эта власть производства над природой понимается как власть человека над жизнью животных и над всеми стихийными силами. Таким образом, проводится граница между человеком и неразумным миром.
В иные времена и среди людей, полных, предрассудков, эта граница пролегала не совсем там, где мы проводим ее сегодня. В укладах жизни первобытного или варварского общества она проводятся в другом месте и другим образом. Во всех обществах во времена варварской культуры живет недремлющее чувство контраста между двумя обширными группами явлений, в одну из которых варвар включает самого себя, а во вторую – свой провиант. Между экономическими в неэкономическими явлениями ощущается противоположность, но понимается она не так, как сегодня: противопоставляются не человек и неразумный мир, а одушевленное и инертное.
Может быть, в наши дни излишняя предосторожность разъяснять, что понятие варварской культуры, которое мы намереваемся передать словом «одушевленный», не идентично тому, которое можно передать словом «живой». Слово «одушевлённый» не охватывает всего живого, но в то же самое время включает в себя весьма много других предметов. Такие удивительные явления природы, как грозы, болезни, водопады, считались «одушевленными», тем не менее плоды и травы, а также не очень заметные животные и насекомые, например мухи, личинки, мыши, овцы, обыкновенно не воспринимались как «одушевленные», кроме тех случаев, когда они понимаются собирательно.
Под этим термином в том смысле, в каком он здесь употребляется, не обязательно подразумевается наделение душой или духом. Это понятие включало в себя такие вещи, которые в анимистическом понимании дикаря или варвара грозны по причине действительного или пропитываемого им свойства первыми начинать враждебные действия. Эту категорию составляет большое число разнообразных естественных предметов и явлений. Такое разграничение инертного и активного все еще присутствует в образе мышления ограниченных людей я находят глубокое отражение в распространенных представлениях о человеческой жизни и природных процессах, но оно не распространяется на нашу жизнь до той степени и с теми далеко идущими практическими последствиями, которые обнаруживаются на ранних ступенях развития культуры и истории верований.
Уму варвара обработка и использование того, что может дать инертная природа, представляется деятельностью, совершенно другого рода, нежели при столкновении с «одушевленными» вещами и силами. Граница может быть размытой и подвижной, но это общее различие является достаточно реальным и веским, чтобы оказывать влияние на уклад жизни общества в эпоху варварства. Классу вещей, понимаемых как одушевленные, воображение варвара приписывает развертывание каких-либо целенаправленных действий. Именно эта телеологически понимаемая активность и делает любой предмет или явление «одушевленным». Всякий раз, когда неразумный дикарь или варвар встречается с действиями, которые являются для него серьезным препятствием, он истолковывает их с точки зрения единственно доступных ему представлений о его собственных поступках. Активность, таким образом, связывается с человеческими действиями, и активные предметы в той же мере уподобляются человеку как агенту действия. Явления такого характера, особенно те, которые «ведут себя» весьма угрожающе или сбивают с толку, приходится встречать иначе, с умением, отличным от того, что требуется в обращении с инертными вещами. Успешные попытки совладать с такими явлениями, скорее, героическое деяние, чем труд. Здесь утверждается доблесть, а не усердие.
В силу этого наивного разграничения инертного и одушевленного, действия членов первобытной группы распадаются на два вида, которые, пользуясь современным языком, можно назвать доблестной деятельностью и производственной деятельностью, пли трудом. Труд – это усилия, расходуемые на создание новой вещи, с новым назначением, которое, придавая форму пассивному, «грубому материалу», дает ей изготовитель; в то время как доблестная деятельность до той поры, пока ее исход полезен агенту, есть обращение на свои собственные цели сил, ранее направлявшихся на какую-либо другую цель другим агентом. Мы все еще употребляем выражение «грубый материал», в котором есть что-то от того древнего значения, которое варвар вкладывал в слово «грубый».
Различие между подвигом и низкой работой совпадает с различием между полями. Два пола различаются не только телосложением и мускульной силой, но и, возможно даже более решительным образом, темпераментом, а это, должно быть, рано стало поводом к соответствующему разделению труда. Общий круг деятельности, где можно совершить подвиг, приходятся на мужской пол, представители которого крепче, крупнее телосложением, способнее к внезапному и сильному напряжению, более склонны к самоутверждению, активному соперничеству в агрессин. Различия в весе, характере физиологии и темпераменте среди членов первобытной группы могут быть слабыми; они действительно оказываются сравнительно слабыми и незначительными в некоторых наиболее архаичных из существующих сегодня и знакомых нам общностей – например, в племенах Андаманских островов. Но коль скоро различение функций начинается в направлениях, задаваемых различием в сложении тела и духа, исходные различия между полами будут усугубляться. Совокупный процесс отбора и адаптации к новому распределению занятий происходит быстрее, если место обитания либо фауна, с которыми группа людей находится в постоянном взаимодействии, таковы, что требуют значительной выносливости. Привычная погоня за крупной дичью требует больше мужских качеств, массивного телосложения, ловкости и жестокости, и поэтому она может углубить разделение функций между полами. А как только группа людей вступает во враждебное взаимодействие с другими группами, расхождение в функциях будет принимать зрелую форму различия между доблестной деятельностью и трудом.
В такой хищнической группе охотников сражение и охота становятся функцией здоровых мужчин. Вся какая ни есть другая работа выполняется женщинами, при этом другие члены общности, которые не пригодны для мужской работы, попадают в один разряд с женщинами. Однако и охота и сражения, в которых участвуют мужчины, – занятия одного свойства. По своему характеру и те и другие являются хищническими; и воин и охотник собирают урожай там, где не сеяли. Проявление ими своей силы и сообразительности явно отличается от той усердной и лишенной событий работы, которую выполняют женщины, занимаясь обработкой материалов; занятия мужчин надо считать не производительным трудом, а скорее, приобретением материальных ценностей путем захвата. При такой деятельности мужчины-варвара, которая в ее развитом виде в корне расходится с женской работой, всякие усилии, не связанные с утверждением доблести, становятся недостойными мужчины. Когда такая традиция обретает устойчивость, общий здравый смысл возводит ее в канон поведения, поэтому для уважающего себя мужчины на этой стадии развития культуры никакое занятие и никакое приобретение невозможно нравственно, если оно не зиждется на доблести – силе или обмане. Когда в социальной группе в результате долгого усвоения привычки устанавливается хищнический образ жизни, общепризнанной экономической функцией здорового мужчины становится убийство, уничтожение в борьбе за существование тех соперников, которые пытаются противостоять ему или скрыться, преодоление и обращение в свое подчинение упорно заявляющих о себе враждебных сил внешней среды. Это представление о различии между доблестной деятельностью и унылой работой укореняется так сильно и оказывается таким взыскательным, что во многих охотничьих племенах мужчина не может сам приносить убитую им дичь, а должен посылать жену, чтобы та выполнила эту более низкую функцию.
Как уже указывалось, различие между доблестной деятельностью и тяжелой, нудной работой есть вызывающее зависть различие между видами занятий. Те виды занятий, которые следует относить к разряду доблестной деятельности, – достойные, благородные занятия, другие виды занятий, не содержащие элемента доблести, в особенно те из них, которые предполагают услужение либо подчинение, – недостойные, неблагородные. Понятие о достоинстве, достойности или чести в применении к человеку или его поступкам является понятием первостепенной важности в развитии классовых различий, и поэтому необходимо кое-что сказать о его происхождении и значении. Его психологическую основу можно показать в общих чертах следующим образом.
Будучи объектом неизбежного отбора, человек является агентом деятельности. Он в его собственном понимании есть центр развертывающейся под действием побуждений деятельности — «телеологической» деятельности. Он — агент, стремящийся во всяком действии к достижению какой-либо конкретной, объективной безличной цели. В силу того, что он является таким агентом, он наделен склонностью к работе, приносящей результаты, и испытывает неприязнь к напрасным усилиям. Он отдает себе отчет в достоинствах, которыми обладают такие качества, как полезность или результативность, и не видит достоинств в бесполезности, пустой трете сил или неспособности (к труду). Эту склонность или предрасположение к эффективным действиям можно назвать «инстинктом мастерства». Там, где традиции общественной жизни или обстоятельства приводят к привычному сравниванию одного человека с другим по эффективности их действий, там в сопоставлении себя с соперником, в сравнении, вызывающем зависть, вырабатывается инстинкт мастерства. До какой степени это происходит, в известной мере зависит от характера населения. В той общности, где становится обычным такое основанное на зависти сравнение, демонстративное преуспевание как основа уважении становится целью, преследуемой ради нее самой. Проявляя свои способности в действии, человек обретает уважение и избегает порицания. В результате инстинкт мастерства выливается в соперничество и демонстрацию перед другими своей силы.
На ранней стадии социального развития, когда общество обыкновенно еще ведет мирный и, возможно, оседлый образ жизни, а система индивидуальной собственности еще не развита, наиболее полное проявление способностей отдельною человека может происходить главным образом в занятиях, направленных на поддержание жизни группы. Какую бы форму ни принимало экономическое соперничество между членами такой труппы, оно будет касаться главным образом полезности членов общности в трудовой деятельности. В то же время побуждение к соперничеству не велико, а сфера его проявления ограниченна.
Когда общество переходит от стадии миролюбивою дикарства к хищнической фазе, условия соперничества изменяются. Побудительные мотивы становятся более вескими и настоятельными, и сама возможность соперничества значительно увеличивается. Действия мужчин все более приобретают характер доблестной деятельности, а вызывающее зависть сравнение одного охотника или воина с другим становится все более простым и привычным. Трофеи — осязаемое доказательство доблести — занимают определенное место в образе мыслей людей как неотъемлемый атрибут существования. Захваченная добыча, трофеи охоты или налета начинают цениться как свидетельства выдающейся силы. Агрессия становятся общепринятой формой боевых действий, добыча служит в качестве prima facie свидетельства успешной агрессии. Как принято, на этой ступени развития культуры борьба становится общепризнанной, достойной формой самовыражения, а полезные предметы или услуги, получаемые захватом или грабежом, служат в качестве традиционного свидетельства успешном борьбы. Таким образом, в силу противопоставления получение материальных предметов способами, отличными от захвата, начинает считаться недостойным высокого звания человека. Та же одиозность и по той же причине распространяется на выполнение производственной работы или занятость в личном услужении. Таким образом возникает вызывающее зависть различие между доблестной деятельностью и приобретением посредством захвата, с одной стороны, и производственной занятостью с другой. Труд приобретает характер нудного занятия в силу пренебрежительного к нему отношения.
До тех пор пока простое содержание понятия «почетный» в сознании первобытного варвара не разветвляется и не скрывается за ростом вторичных однородных понятий, оно не означает, видимо, ничего другого, кроме утверждения превосходящей силы. «Почетный» значит «грозный»; «достойный» — значит «сильный». Вызывающий почтение поступок при подробном анализе, практически не отличается от признанного успешного акта агрессии; а там, где агрессия означает столкновение с людьми или животными, особенно почетными, и прежде всего почетными, оказываются те действия, в которых побеждает сила и хватка.
Наивная архаичная привычка истолковывать все проявления силы с точки зрения отдельной личности или «силы воли» значительно укрепляет традицию возвеличивания сильного. Эпитеты почтения, модные среди варварских племен так же, как и среди народов с более развитой культурой, обычно несут на себе печать этого неосложненного понимания чести. Эпитеты и титулы используемые при обращения к вождям и при умиротворении царей и богов, очень часто наделяет того, кого нужно умилостивить, неотразимой разрушительной силой и склонностью к властному насилию. До некоторой степени это справедливо и в отношении более цивилизованных обществ в настоящее время. Проявляющееся в геральдических изображениях пристрастие к более кровожадным животным и охотящимся хищным птицам подкрепляет ту же точку зрения.
При том, как правый смысл варвара расценивает достоинство и почет, лишать жизни — убивать грозных соперников, будь то люди или неразумные твари, считается в высшей степени почетным. И эта высокая миссия кровопролития как выражение силы умерщвляющего придает блеск достойности всякому акту и всем орудиям и аксессуарам кровопролития. Оружие – это почет, его применение для лишения жизни даже самых мелких земных созданий становятся почетным делом. В то же время занятие в производстве становится соответственно ненавистным, а обращение с орудиями и принадлежностями труда оказывается ниже достоинства здоровых мужчин. Труд становится нудным.
Мы полагаем, что в ходе эволюции культуры первобытные группы людей перешли от начальной миролюбивой стадии к последующей стадии, в которой характерным и открыто признаваемым занятием группы становится сражение. Однако это не означает, что произошел внезапный переход от нерушимого мира и доброжелательности к более поздней, или высшей, фазе общественной жизни, в которой впервые встречается факт боевых действий. Не означает это и того, что при переходе к хищнической фазе в обществе прекращается всякая мирная производственная деятельность. Можно с уверенностью сказать, что с какими-то фактами сражении мы встречаемся на любой ранней стадии развития общества. Достаточно часто факты сражений должны были бы иметь место вследствие соперничества внутри пола. Убедительными доводами в пользу такого вывода являются как обычаи знакомых нам первобытных групп, так в поведение человекообразных обезьян, а рассмотрение общеизвестных побуждений, свойственных природе человека, убеждает в правильности такого взгляда.
Можно, следовательно, возразить, что могло и не быть такой начальной, как здесь предполагается, стадии мирной жизни. Не существует такого момента в эволюции, раньше которого сражения не встречались бы. Но суть рассматриваемого вопроса не в том, что касается частоты случаев боевые действий, редких или нерегулярных или же достаточно частых и обычных; вопрос в том, имеет ли место ставшее привычным воинствующее расположение духа, т. е. преобладающая привычка судить о фактах и событиях с точки зрения схватки. Хищническая фаза развития культуры достигается лишь тогда, когда хищнический настрой становится для членов группы общепринятым духовным настроем, когда сражение становится доминантовой нотой в общепринятом представлении о жизни общества, когда здравой оценкой людей и вещей становится оценка в расчете на борьбу.
Существенное различие между миролюбивой и хищнической фазами развития культуры является, следовательно, не механистическим различием, а различием в сознании. Изменениеe духовного настроя есть результат изменения материальных сторон жизни группы, и наступает оно постепенно, по мере возобладания материальных обстоятельств, благоприятствующих хищнической позиции. Развитие такой культуры ограничено снизу производством. Хищничество не может стать источником средств какой-либо группы или какого-либо класса до тех пор, пока способ производства не достигнет такой степени эффективности, чтобы сверх поддержания жизни тех, кто занят добыванием средств к существованию, оставлять запас, стоящий того, чтобы его отвоевывать. Переход от мира к хищничеству зависит поэтому от роста специальных знаний и использования инструментов. Подобным образом становление хищнической культуры остается невозможным до более позднею времени, когда оружие достигает такого совершенства, что превращает человека в грозное животное. Раннее совершенствование оружия и орудий труда – это, безусловно, одни в тот же процесс, рассматриваемый с двух разных точек зрения.
Жизнь той или иной группы будет характеризоваться как миролюбивая до тех пор, пока обычай обращаться к сражению не выдвигает борьбу на первый план в повседневном сознании людей, пока она не становится главенствующим признаком общественной жизни человека. Группа, очевидно, может усваивать хищническую позицию в большей или меньшей степени, поэтому образ жизни и каноны поведении в группе могут в большей или меньшей мере быть подвержены духу хищничества. Таким образом понимается, что данная фаза культуры наступает постепенно, через совокупное развитие хищнических склонностей, привычек и традиций; подобное развитие происходит вследствие таких изменений в условиях коллективной жизни, которые позволяют сохранять я развивать те свойства человеческой природы, которые приводят к хищническому, а не к миролюбивому образу жизни.
Свидетельства в пользу гипотезы существования такой миролюбивой стадии первобытной культуры выводятся по большей части не из этнологии, а из психологии, и здесь мы не можем останавливаться на них подробно. Мы отчасти вернемся к ним я одной из следующих глав при рассмотрении вопроса о сохранении архаичных черт человеческой природы в условиях современной культуры.
13 2007
ТЕОРИЯ ПРАЗДНОГО КЛАССА. ГЛАВА II. ДЕНЕЖНОЕ СОПЕРНИЧЕСТВО
Раздел: другое — sanczenia @ 11:23 дп
В процессе эволюции культуры возникновение праздного класса совпадает с зарождением собственности. Это непременно так, ибо эти два института являются результатом действия одних в тех же экономических сил. На этапе зарождения это всего лишь разные аспекты одних и тех же общих фактов о строении общества.
В свете стоящих перед нами целей собственность и праздность представляют интерес именно как элементы социальной структуры, как традиционное явление. Привычное пренебрежение работой не достаточно для выделения праздного класса; одно только механистическое рассмотрение факта наличия в обществе пользования и потребления также не позволяет выделить институт собственности. В настоящем исследовании, таким образом, не рассматривается зарождение праздности, а также начало присвоения полезных предметов в целях индивидуального потребления. Интересующими нас моментами являются происхождение и природа традиционного праздного класса, с одной стороны, и истоки индивидуальной собственности как освященного традицией права или справедливого притязания — с другой.
Ранней дифференциацией, из которой возникло расслоение общества на праздный и работающий классы, является поддерживающееся на низших ступенях варварства различие между мужской в женской работой. Таким же образом самой ранней формой собственности является собственность на женщин со стороны здоровых мужчин общины. Этот факт можно выразить в более общих словах и ближе к пониманию жизни самими варварами, сказав, что это — собственность на женщину со стороны мужчины.
До того как возник обычай присвоения женщин, несомненно, имело место присвоение каких-то полезных предметов. Такая точка зрения оправдывается практикой существующих архаичных общин, в которых нет собственности на женщин. Во всяком обществе его члены того или другого пола привычным образом присваивают в личное пользование целый ряд полезных вещей, но эти полезные вещи не мыслятся как собственность человека, который их присваивает и потребляет. Скрепленное привычкой присвоение и потребление определенного незначительного движимого имущества происходят без возникновения вопроса о собственности, т. е. вопроса, установленного традицией справедливого притязания на посторонние по отношению к индивиду предметы.
Женщины попадают в собственность на низших ступенях варварской культуры, по-видимому, начиная с захвата пленниц. Первоначальной причиной захвата и присвоения женщин была, вероятно, их полезность в качестве трофеев. Практика захвата у врага женщин в качестве трофея привела в возникновению собственности в форме брака, приведшему к семье с мужчиной но главе. Вслед за этим рабство распространяется на других пленников и людей, попадающих в подчинение, кроме женщин, а собственность в форме брака распространяется не только на тех, что захвачены у врага, а и на других женщин. Продуктом соперничества в условиях хищничества таким образом явились, с одной стороны, возникновение формы брака, опирающегося на принуждение, и, с другой — обычай владения собственностью. Эти два института неразличимы о начальной стадии своего развития, они оба возникают из стремления преуспевающих мужчин представить в доказательство проявленной доблести что-то надежное. Они оба также находятся в подчинении у той склонности к мастерству, которая пронизывает все хищнические общества. Понятие собственности распространяется от женщин как объектов собственности на продукты их труда; таким образом, возникает собственность как на людей, так и на вещи.
Таким путем устанавливается стройная имущественная система. И хотя на поздних ступенях развития общества полезность предметов в потреблении стала наименее явным параметром их ценности, богатство все же ни в коей мере не утратило своего сугубо практическою значения как престижное свидетельство силы владельца.
Где бы пи обнаруживался институт частной собственности, пусть даже в слаборазвитой форме, там процесс экономического развития носил характер борьбы за обладание имуществом. В экономической теории, особенно среди тех экономистов, которые привержены современным доктринам классического толка, вошло в обычай понимать эту борьбу за богатство как, по сути дела, борьбу за существование. Несомненно, она носит по большей части именно такой характер на ранних, менее производительных этапах трудовой деятельности. Таковым является ее характер и там, где «скупость природы» так велика, что предоставляет обществу лишь скудное пропитание в обмен на энергичные и непрестанные усилия, направляемые на добывание средств к существованию. Однако во всех развивающихся обществах в настоящее время сделан шаг вперед от той ранней ступени развития технологии. Эффективность производства доведена в настоящее время до такого уровня, когда производство предоставляет занятым в трудовом процессе нечто существенно большее, чем едва достаточные средства к существованию. В экономической теории стало обычным говорить о продолжающейся на новой производственной основе борьбе за благосостояние как о соревновании за увеличение жизненных благ — прежде всего материальных, — предоставляемых системой материального потребления.
Целью приобретения и накопления принято считать потребление накопленных материальных благ — будь то потребление непосредственно самим владельцем или его семьей, которая при таком теоретическом подходе отождествляется с ним. По крайней мере считается, что экономическая теория вправе принимать в расчет одну только эту цель приобретения. Можно, конечно, подразумевать, что такое потребление служит материальным нуждам потребителя — его материальному благу или же его так называемым высшим запросам, духовным, эстетическим, интеллектуальным и всяким прочим, причем последние обслуживаются материальным потреблением косвенно, что должно быть некоторым образом знакомо всей интересующимся экономикой.
Однако только в том случае, когда термин «материальное потребление» взят в далеком от своего наивного смысла значении, можно сказать, что материальное потребление дает силу стимулу, от которого неизменным образом происходит накопление. Мотив, лежащий в основе собственности, — соперничество; этот же мотив соперничества, на базе которого возникает институт собственности, остается действенным в дальнейшем развитии этого института и эволюции всех тех черт социальной структуры, к которым собственность имеет отношение. Обладание богатством наделяет человека почетом, почет выделяет людей и делает их объектом зависти. Нельзя сказать ничего столь же веского ни о потреблении материальных благ, ни о каком-либо другом стимуле к приобретению, и в частности ни о каком стимуле к накоплению.
Не следует, конечно, упускать из виду тот факт, что в обществе, где почти все материальные ценности являются частной собственностью, необходимость зарабатывать средства к жизни есть мощный вездесущий стимул для более бедных членов общества. Потребность в поддержании существования и в увеличении материальных благ может в течение какого-то времени быть преобладающим мотивом приобретения для тех классов, которые, по обычаю, заняты ручным трудом, чьи средства к существованию не имеют надежного основания и которые владеют малым и обыкновенно немного накопляют; однако в ходе рассмотрения выяснятся, что даже у этих бедных классов преобладание стимула потребления материальных благ не является таким неоспоримым, как иногда предполагают. С другой стороны, для членов и слоев общества, которые главным образом заняты накоплением богатства, стимул поддержания жизни и потребления материальных благ значительной роли не играет. Причины зарождения и становления института собственности не связаны с тем минимумом средств, который нужен для поддержания жизни. Главный стимул исходил сначала из различий и зависти, связанных с уровнем благосостояния, и никакой другой стимул, кроме как временно и в силу исключения, на более поздней ступени развития не захватывал главенствующего положения.
Имущественная собственность появилась, когда добыча, захваченная в ходе успешных набегов, стала выступать в качестве трофея. До той поры, пока группа не отошла далеко от первобытнообщинной организации и находилась в тесном соприкосновении с другими, враждебными группами, полезность людей и вещей, попадавших в собственность, заключалась главным образом в том, что обладание ими давало основание для проведения завистнического сопоставления между их владельцем и врагом, у которого они были отобраны. Обычай дифференциации интересов индивида и интересов тех, кто принадлежит к его же группе, появился, по-видимому, позже. Завистническое выявление соотношения между обладателем престижной добычи и его менее удачливыми соплеменниками, вероятно, рано стало выступать в качестве полезного компонента, хотя вначале оно и не составляло главного элемента ценности в предметах собственности. Мужская доблесть еще была прежде всего групповой доблестью, и обладатель добычи еще чувствовал себя главным образом хранителем чести своей группы. С такой оценкой доблестной деятельности с общинной точки зрения мы встречаемся также и на более поздних ступенях развития общества, особенно в военных почестях.
Однако как только обычай индивидуальной собственности обретает постоянство, начинает меняться и точка зрения в завистническом сопоставлении, на котором покоится частная собственность. На самом деле одно изменение является лишь отражением другою. Начальная стадия развитии института собственности, стадия приобретения путем откровенного захвата и обращения в свою пользу, переходит в следующую стадию – стадию организации производства, зарождающегося на основе частной собственности (на рабов); племя развивается в более или менее экономически самостоятельную производственную общность; теперь приобретения начинают цениться не столько как свидетельства успешного исхода набега, а, скорее, как свидетельства превосходства обладатели этих материальных ценностей в силе над другими индивидами в пределах общности. Завистническое сопоставление теперь становится прежде всего сравнением владельца собственности с другими членами группы. Собственность еще сохраняет природу трофея, но с развитием культуры счет трофеев, свидетельствующих об успехах, все более становится счетом успехов в азартной погоне за собственностью, ведущейся между членами группы по квазимиролюбивым правилам кочевой жизни.
По мере того как хищническая деятельность вытесняется производственной деятельностью в повседневной жизни общины, а также в образе мышления людей, трофеи хищнических набегов как общепринятый показатель успеха и превосходства в силе постепенно, но все более заменяются накопляемой собственностью. С ростом налаженного производства обладание богатством приобретает все большее относительное значение и набирает силу в качестве привычной основы уважения и почета. Не то чтобы другие, более непосредственные свидетельства доблести перестают вызывать уважение или что успешный акт хищнической агрессии пли военный подвиг перестают вызывать одобрение и восхищение толпы или возбуждать зависть менее удачливых соперников; но возможность отличиться посредством такой прямой демонстрации своей превосходящей силы становится все меньшей и предоставляется все реже. В то же время возможностей для агрессии в сфере производства и накопления собственности квазимирными способами в кочевом скотоводстве становится больше, и они предоставляются чаще. Еще более уместным будет сказать, что собственность является теперь самым ярким доказательством успеха, достойного почитания, отличаясь от героическою или выдающегося достижения. Она становится, таким образом, общепринятой основой уважения. Для того чтобы занять сколько-нибудь почетное положение в обществе, обладание некоторой собственностью просто необходимо. Чтобы сохранить свое доброе имя, каждый человек теперь обязательно должен накоплять и приобретать собственность. Став, таким образом, общепринятым признаком способностей, накопленные материальные ценности вскоре приобретают характер независимой и определенной основы уважения. Обладание материальными ценностями, добытыми собственными агрессивными усилиями или же пассивным образом, путем унаследования от других, является общепринятой основой почета. Обладание богатством, которое сначала ценилось просто как свидетельство проявленных способностей, само по себе становится в представлении людей похвальным делом. Само богатство по сути своей теперь почетно, ибо оно наделяет почетом своего обладателя. При дальнейшем совершенствовании института собственности богатство, приобретенное пассивно, путем унаследования от родственных предков или других предшественников, вскоре становится даже более почетным, чем состояние, приобретенное собственными усилиями владельца, однако это различие относится к более поздней ступени эволюции денежной культуры, и о нем будет идти речь в соответствующем месте наложения. Хотя основой банальной почитаемости безупречного положения в обществе становится обладание богатством, подвиги и доблесть могут все еще оставаться основанием для снискания самого высокого уважения людей. Хищнический инстинкт, а вслед за ним и одобрение хищнических способностей глубоко укоренились в образе мышления тех народов, которые прошли школу длительной хищнической культуры. Самыми высокими почестями, которые только можно заслужить у народа, все еще остаются почести, добытые проявлением чрезвычайных хищнических склонностей на войне пли квазихищнических способностей в государственном управлении; но просто для приобретения приличного положения в обществе эти средства к достижению славы заменились приобретением и накоплением материальных ценностей. С тем чтобы пристойно выглядеть в глазах общества, необходимо подходить под некий несколько неопределенный, принятый в обществе уровень благосостояния, точно так же как на ранней хищнической стадии варвару необходимо было подходить под принятый у племени уровень физической выносливости, ловкости и владения оружием. Некоторый уровень, в одном случае — наличие богатства, а в другом — доблести, есть необходимое условие почитания, а всякое превышение этого уровня достойно похвалы.
Те члены общества, которые не дотягивают до этой несколько неопределенной степени доблести или нормы собственности, теряют уважение своих собратьев, а вскоре теряют и свое собственное уважение, так как его обычной основой является почтение, оказываемое соседями. Только индивиды с характером, отклоняющимся от нормы, способны в конечном счете сохранить уважение к себе, несмотря на неуважение со стороны своих товарищей. Встречаются и видимые исключения на общего правила, особенно среди людей с сильными религиозными убеждениями. Однако эти случаи вряд ли представляют собой настоящие исключения, так как такие люди прибегают, по обыкновению, к мнимому одобрению со стороны некоего сверхъестественного свидетеля их деяний.
Как только обладание собственностью становится основой для уважения людей, оно тем самым становится также необходимым для той удовлетворенности собой, которую мы называем самоуважением. Во всяком обществе, где имеется обособление материальных ценностей, индивиду ради его собственного душевного покоя нужно владеть такой же долей материальных ценностей, как и другие, те, в одни класс с которыми он, по обыкновению, себя помещает; и крайнее удовольствие — обладать несколько большим, чем другие. Но коль скоро человек делает новые приобретения и достигаемый им в результате этого новый уровень благосостояния становится для него привычным, этот новый уровень тотчас перестает доставлять сколь-нибудь большее удовлетворение, чем доставлял прежний. Во всяком случае, наблюдается общая тенденция к превращению существующего денежного уровня в отправной момент для нового увеличения богатства, а это в свою очередь выдвигает новый уровень достатка и новую расстановку сил между благосостоянием своих соседей и свопы собственным. В том, что касается данного вопроса, цель, преследуемая накоплением состоит в том, чтобы возвыситься над другими, приобрести большую денежную силу по сравнению с остальными членами общества. Пока для нормального, среднего индивида результат такого сравнения оказывается явно неблагоприятным, он будет жить в постоянной неудовлетворенности своим настоящим уделом; когда же он достигнет уровня, который можно позвать престижной денежной нормой данного общества или данного слоя общества, его постоянная неудовлетворенность уступит место беспокойному, напряженному стремлению вырваться вперед и все более увеличивать разрыв между своим денежным состоянием и той средней престижной нормой. Индивид никогда не будет полностью удовлетворен результатом своего завистнического сопоставления, чтобы в борьбе за денежную престижность не иметь охоты поставить себя еще выше по отношению к своим соперникам.
Жажду богатства в силу ее природы почти невозможно утолить в каждом отдельном случае, а об удовлетворении общего стремления к богатству большинства, очевидно, не может быть и речи. Как бы всеохватывающе, поровну или «справедливо» ни распределялся общий прирост общественного благосостояния, он нисколько не приблизит насыщение той потребности, почвой для которой является стремление каждого превзойти всякого другого в накоплении материальных ценностей. Если бы, как иногда полагают, стимулом к накоплению была нужда в средствах существования или в материальных благах, тогда совокупные экономические потребности общества понятным образом могли быть удовлетворены при каком-то уровне развития производственной эффективности, но, поскольку борьба по сути является погоней за престижностью на основании завистнического сопоставления, никакое приближение к определенному уровню потребления невозможно.
Только что сказанное нельзя понимать так, что нет никаких других стимулов приобретения и накопления, кроме этого желания превзойти других в денежном положении и таким обрядом добиться уважения и зависти своего собрата. Стремление к большему комфорту и обеспеченности выглядит как повод к накоплению на каждой стадии этого процесса в современном промышленном обществе, хотя престижный уровень достатка в этом отношении в свою очередь находится в очень большой зависимости от привычки к денежному соперничеству. Этим соперничеством в значительной мере обусловлено формирование способов потребления и выбор предметов потребления для личных благ и приличных средств к жизни.
Помимо этого, мотивом к накоплению является власть, даруемая богатством. Склонность к целенаправленной деятельности и отвращение, испытываемое при всякой бесплодности своих усилий, присущи человеку в силу его свойства выступать в качестве агента действия и не покидают его даже тогда, когда он поднимается над уровнем наивной общинной культуры, где доминирующей нотой является не подвергаемое анализу и безраздельное единение индивида и группы, с которой связана его жизнь. Когда перед ним открывается хищнический путь, где своекорыстие в узком смысле слова становится преобладающим, эта склонность еще остается при нем как всепроникающая черта, формирующая образ его жизни. Скрытым экономическим мотивом остается склонность к достижению успеха и нерасположение к тщетности усилий. Изменяются лишь форма выражения этой склонности и непосредственные объекты, на которые она направляет деятельность человека. При системе индивидуальной собственности наиболее доступными для достижения цели являются те средства, которые предоставляет приобретение и накопление материальных ценностей, и, когда складывающийся на базе уважения к себе антитезис «я – он» становится более осознанным, склонность и достижениям — инстинкт мастерства — все более стремится принять форму напряженных стараний превзойти других в денежном успехе. Денежный успех, поверяемый завистническим сопоставлением себя с другими людьми, становится общепринятой целью всякого действия. Сопоставление себя с другими людьми приобретает благоприятный для человека исход в результате стремления к одной цели — денежному успеху, — являющейся в текущий момент общепринятой и законной, и, следовательно, нерасположение к тщетным действиям в значительной степени сращивается со стимулом соперничества. Оно направлено на усиление борьбы за денежную престижность путем наложения резкого неодобрения на всякий промах и всякое свидетельство промаха в деле денежного преуспевания. Целенаправленными начинают считаться главным образом те усилия, которые ведут к более достоверному проявлению накопленного богатства. Среди мотивов, которыми руководствуются люди при накоплении богатства, первенство и по размаху, и по силе остается за этим мотивом денежного соперничества.
Возможно, излишне говорить, что при использовании термина «завистнический» у нас нет никакого намерения отнестись к какому-либо из явлений, для характеристики которых употребляется это слово, с пренебрежением или превознести его, счесть его достойным похвалы или предосудительным. Термин используется в специальном значении, описывая сопоставление людей друг с другом в целях оценки и расположения их по рангу достоинств и значимости — в каком-то эстетическом или моральном смысле, — таким образом закрепляя за ними соответствующие степени самодовольства, которое от них можно ожидать или на которое они вправе рассчитывать сами. Завистническое соперничество есть процесс оценки людей в отношении их достоинства.
Торстейн Веблен
Торстейн Веблен и социально-психологическое направление институционализма.
Особенности методологии Т. Веблена. Научные труды Веблена. Критика неклассических идей о гармонии экономических интересов и рыночном равновесии.
В начале ХХ века в США возник институционализм, виднейшими представителями которого выступили Торстейн Веблен, возглавивший социально-психологический (технократический) вариант институциональных исследований, Джон Коммонс - социально-правовой (юридический), Уэсли Митчелл - конъюнктурно-статистический (эмпирико-прогностический).
Свое название это направление получило после того, как американский экономист У. Гамильтон в 1916г. впервые применил термин" институционализм". Его распространение было связано с эволюцией экономической теории в США, где в 20х годах этого столетия он занял лидирующее положение.
По определению У. Гамильтона институт - это словесный символ для лучшего описания группы общественных обычаев, "способ мышления", ставший привычкой для группы людей или обычаем для народа. У. Гамильтон утверждал, что "институты" устанавливают границы и формы человеческой деятельности. Мир обычаев и привычек, к которым мы приспосабливаем нашу жизнь, представляет собой сплетение и непрерывную ткань "институтов".
Институционализм - это в определенном смысле альтернатива неоклассическому направлению экономической теории. Если неоклассики исходят из смитианского тезиса о совершенстве хозяйственного рыночного механизма и саморегулируемости экономики и придерживаются “чистой экономической науки”, то институционалисты движущей силой экономики наряду с материальными факторами считают также духовные, моральные, правовые и другие факторы, рассматриваемые в историческом контексте. Другими словами, институционализм в качестве предмета своего анализа выдвигает как экономические, так и неэкономические проблемы социально-экономического развития. При этом объекты исследования, институты, не подразделяются на первичные или вторичные и не противопоставляются друг другу.
Представителем раннего институционализма является Т. Веблен. Его перу принадлежит ряд исследований: "теория праздного класса" (1899), "Теория делового предпринимательства" (1904), "Инстинкт мастерства и уровень развития технологии производства" (1914), "крупные предприниматели и простой человек" (1919), "Инженеры и система ценностей" (1921), "Абсентическая собственность и предпринимательство в новое время" (1923).
Как основоположник институционализма Веблен выводит ряд экономических явлений из общественной психологии, в основе его взглядов лежит своеобразное понимание человека как биосоциального существа, руководимого врожденными инстинктами. К числу последних Т. Веблен относит инстинкт самосохранения и сохранения рода ("родительское чувство"), инстинкт мастерства ("склонность или предрасположение к эффективным действиям"), а также склонности к соперничеству, подражанию, праздному любопытству. Так, частная собственность предстает в его произведениях как следствие изначальной человеческой склонности к конкуренции: она изображается наиболее заметным доказательством успеха в соревновании и "традиционной основой уважения". Более сложная психологическая подоплека свойственна категории "завистливое сравнение", играющей в системе Веблена чрезвычайно важную роль. При помощи этой категории Веблен интерпретирует такие экономические явления, как приверженность людей к престижному потреблению, а также к накоплению капитала: собственник меньшего по размеру состояния испытывает зависть к более крупному капиталисту и стремится догнать его; при достижении желаемого уровня проявляется стремление перегнать других и тем самым превзойти конкурентов.
Одним из важнейших положений Веблена было требование исторического подхода в экономической науке. По его мнению, необходимо было осуществить изучение различных экономических и общественных институтов в их развитии, от момента их возникновения и до современности. Он много занимался историей человеческого общества, анализировал возникновение частной собственности, классов, государства, стремился обнаружить в прошлом истоки тех противоречий, которые, по его мнению, демонстрировал современный ему капитализм.
Движущую силу развития Веблен видел в противоречиях между институтами и внешней средой. По его словам: “Институты - это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоятельствам прошлого и, следовательно, не находившийся в полном “согласии с требованиями настоящего времени”. По мысли Веблена, несоответствие между уже сложившимися институтами и изменившимися условиями, внешней средой и делает необходимым изменение существующих институтов, смену устаревших институтов новыми. При этом изменение институтов происходит в соответствии с законом естественного отбора. Веблен писал: “Жизнь человека в обществе точно так же, как жизнь других видов, - это борьба за существование, а, следовательно, это процесс отбора и приспособления, эволюция общественного устройства явилась процессом естественного отбора социальных институтов. Продолжающееся развитие институтов человеческого общества и природы человека, прогресс, можно в общих чертах свести к естественному отбору наиболее приспособленного образа мысли и процессу вынужденного приспособления изменяющемуся с развитием общества и социальных институтов, в условиях которых протекает человеческая жизнь”. Таким образом, в трактовке Веблена общественно-экономическое развитие (“эволюция социального устройства”) предстаёт как реализация процесса “естественного отбора” разнообразных институтов.
Веблен механически переносил дарвинистское учение о естественном отборе на область социальных явлений. Он не учитывал при этом, что “эволюция социальной структуры” - это социальный процесс, закономерности которого не могут быть сведены к биологическим закономерностям.
Книги Веблена содержат скрытую, а порой и явную полемику с экономистами неоклассического направления. Всем своим творчеством он давал понять, что экономическая наука не должна быть только наукой о ценах и рынках. Веблен писал, что предметом политической экономии является человеческая деятельность во всех ее проявлениях, общественные науки призваны заниматься отношениями людей друг к другу.
Hеоклассики нередко представляли человека в виде идеальной счетной установки, мгновенно оценивающей полезность того или иного блага, с целью максимизировать общий эффект от использования наличного запаса ресурсов. Однако, согласно Веблену, экономическое поведение людей носит более сложный часто иррациональный характер, ибо человек - не "машина для исчисления ощущений наслаждения и страдания". На поведении людей сказываются, например, мотивы демонстративного престижного потребления, завистливого сравнения, инстинкт подражания, закон социального статуса, и прочие врожденные и благоприобретенные склонности. Поведение человека не может сводиться к экономическим моделям, основанным на принципах утилитаризма и гедонизма. Данные рассуждения Т. Веблен использовал, в частности, в полемике против одного из столпов неоклассики - Дж. Кларка.
Согласно Веблену, институты, или "принятая в настоящее время система общественной жизни", определяют непосредственные цели, подчиняющие поведение людей. Hо благоприятные условия экономического развития существуют лишь в том случае, когда система институтов находится в гармонии с конечными целями, вытекающими из инстинктов.
В результате реформ Веблен предвидел установление “нового порядка”, при котором руководство промышленным производством страны будет передано специальному “совету техников”, и “индустриальная система перестанет служить интересам монополистов, поскольку мотивом технократии и индустриалов явится не денежная выгода”, а служение интересам всего общества.
Другим важнейшим фактором, лежащим в основе изменения институтов, Т. Веблен считал технику, технологию. Согласно его учению, эту доминирующую роль техника выполняет не всегда, а лишь на стадии машинного производства. Таким образом, в методологии Веблена, присутствуют элементы историзма, хотя во многом технократического свойства: институты изменяются потому, что на них воздействует человеческая психология, с одной стороны, и сплошной поток технических факторов - с другой. Эта двойственная психолого-технократическая концепция заложила основы современных теорий стадийности экономического роста и индустриальной цивилизации.
2. Учение Т.Веблена о “праздном классе”. Концепция индустриальной системы. Учение об “абсентеистской собственности”
Центральное место в произведениях Веблена занимает его учение о "праздном классе", к образованию которого он также подходил исторически. Как и многие поклонники классического труда Л. Моргана "Древнее общество", Веблен различал в истории человечества несколько стадий: ранней и поздней дикости, хищного и полумирного варварства, а затем ремесленную и промышленную стадии. На ранних стадиях люди жили в условиях сотрудничества. Тогда, как представлялось Веблену, не было собственности, обмена, механизма цен. Позднее, когда был накоплен излишек материальных благ, военноначальники и жрецы нашли выгодным править другими людьми. Так начался процесс формирования "праздного класса", а вместе с ним переход от дикости к варварству. По мере того как мирные занятия уступали место военным походам и грабежам, подавлялся свойственный человеку инстинкт мастерства. Если раньше человек боролся в основном с природой, то теперь - с другим человеком. В центре нового образа жизни находилась частная собственность, у истоков которой стояли насилие и обман.
В более поздние исторические эпохи, писал Веблен, укоренившиеся варварские навыки лишь скрывались под маской мирных форм поведения. Окончательно установилась общественная иерархия с "праздным классом" на вершине социальной пирамиды. Внешними признаками отличия стало выстановленное напоказ безделье и потребление, рассчитанное на демонстрацию богатства ("демонстративное расточительство"). Бурный прогресс техники вступил в острый конфликт со стремлением людей к показной роскоши. Товары стали цениться не по их полезным свойствам, а по тому, насколько владение ими отличает человека от его ближних (эффект "завистливого сравнения"). Чем более расточительным становилось данное лицо, тем выше поднимался его престиж. Высшие почести воздавались тем, кто благодаря контролю над собственностью извлекал из производства больше богатства, не занимаясь полезным трудом. Таким образом, согласно концепции Веблена, "отношение праздного (т.е. имущего непроизводственного) класса к экономическому процессу является денежным отношением - отношением стяжательства, а не производства, эксплуатации, а не полезности. Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим и избирательным действием законов хищничества или паразитизма. Это обычаи собственничества, производные, более или менее отдаленные, от древней хищнической культуры".
Учение о праздном классе вкупе с методологией технократизма (дословно: технократия - власть техники) лежит в основе вебленовской концепции "индустриальной системы". Согласно этой теории капитализм (в терминологии Веблена - "денежное хозяйство") проходит две ступени развития: стадию предпринимателя, в течение которой власть и собственность принадлежат предпринимателю, и стадию господства финансиста, когда финансисты оттесняют предпринимателей. Для последней стадии особенно характерна дихотомия (противостояние) между индустрией и бизнесом, интересы, которых совершенно различны. Под индустрией Веблен понимал сферу материального производства, основанную на машинной технике, под бизнесом - сферу обращения (биржевых спекуляций, торговли, кредита и т.д.).
Индустрия, согласно концепции Веблена, представлена не только функционирующими предпринимателями, но и инженерно-техническим персоналом, менеджерами, рабочими. Все эти слои заинтересованы в совершенствовании производства и потому являются носителями прогресса. Напротив, представители бизнеса ориентированы исключительно на прибыль, и производство как таковое их не волнует.
Дихотомия между индустрией и бизнесом заключается, по Веблену, в том, что в индустриальной сфере функционируют слои, необходимые для общества, тогда как бизнес персонифицирован в "праздном классе", не несущем полезной нагрузки. В "праздный класс" Веблен заключал лишь наиболее крупных финансовых магнатов; мелких и средних предпринимателей он не считал социальными иждивенцами и даже (с известными оговорками) зачислял в производительный класс.
Американский ученый неоднократно выражал глубокое уважение к Марксу, хотя и не был во всем с ним согласен (критиковал марксистскую теорию развития стоимости, учение о резервной армии труда как результате накопление капитала). Главное острие вебленовской критики было направлено против интересов крупнейшей буржуазии. Это объясняется тем, что Веблен стоял на левом фланге западной экономической мысли и был идеологом радикально настроенной интеллигенции.
Важнейшим итогом теоретической деятельности Веблена стало его учение об "абсентеистской собственности" (абсентеистская - отсутствующая, неосязаемая). Эта собственность бизнесменов, не принимающих непосредственного участия в производстве. Если раньше, на стадии "господства предпринимателей", прибыль была закономерным итогом полезной предпринимательской деятельности, то в условиях "денежного хозяйства" ХХ в. главным средством извлечения прибыли сделался кредит. Именно при помощи кредита бизнесмены (представители "праздного класса") присваивают акции, облигации, другие фиктивные ценности, которые приносят огромные спекулятивные доходы. В итоге непомерно расширяется рынок ценных бумаг, рост размера "абсентеистской" собственности во много раз превосходит стоимости материальных активов корпораций. "Абсентеистская собственность" - основа существования "праздного класса", причина обостряющегося конфликта между индустрией и бизнесом.
3. Оценка и роль учения Т. Веблена
Таким образом, Веблен весьма тонко анализирует многие реальные аспекты экономики США начала XX в.: переход экономической власти в руки финансовых магнатов, манипулирование фиктивным капиталом как одним из главных средств приумножения финансового капитала, значительный отрыв капитала-собственности от капитала-функции и т.д. Вместе с тем этот экономист был убежденным сторонником меновой концепции: корень социальных конфликтов он искал в сфере обращения, а не производства, противоречия последней трактовались им как второстепенные.
По Веблену, основную роль в грядущих преобразованиях призваны сыграть инженеры - технократы (лица, идущие к власти на основании глубокого знания современной техники). Согласно его представлениям, участие в создании передовых производственных сил, формирование высокоэффективной технологии рождает у технократов стремление к политическому доминированию.
Наблюдая противоречие между интересами бизнеса и развитием индустрии, инженеры проникаются ненавистью к финансистам. Правда, "праздный класс" стремится подкупать инженеров, предоставляет им материальные блага, повышает доход. Часть инженерно-технического персонала, особенно среди лиц старшего поколения, проникает духом стяжательства, но большинство молодых инженеров не идет на сделку с бизнесменами, поскольку интересы научно-технического прогресса для них важнее личного обогащения.
Конкретно картина установления "нового порядка" выглядит в произведениях Веблена следующим образом: научно-техническая интеллигенция начинает всеобщую стачку, которая парализует промышленность. Паралич экономики заставляет "праздный класс" отступить. Власть переходит в руки технократов, приступающих к преобразованию индустриальной системы на новых началах. Веблен утверждает, что достаточно объединиться незначительному числу инженеров (вплоть до одного процента их общего числа), чтобы "праздный класс" добровольно отказался от власти.
Однако, по мнению Веблена, социализация собственности нужна лишь там, где паразитизм высших слоев особенно сильно задерживает технический прогресс. При описании своего социального идеала Веблен делал акцент на проблемах управления, а не на собственности. Он полагал, что в условиях высокоразвитого капитализма, на стадии господства финансиста, акционерная форма превращает крупную капиталистическую собственность в нечто "абсентеистское" (отсутствующее, неосязаемое).
Творчество Т. Веблена вызвало в экономической науке весьма разноречивые отклики. Так, представители консервативных и умеренных кругов критикуют его за неоправданно резкую, по их мнению, позицию по отношению к крупному бизнесу. Они же указывают на нереалистичность многих его пророчеств (например, о том, что кредит, равно как и персонифицирующий его банкир, в скором бедующем "отживает свой век"). Напротив, представители левой интеллигенции боготворят Веблена за его глубокую, оригинальную критику "праздного класса", "денежной цивилизации" в целом.
Вебленовская концепция эволюции "индустриальной системы" не прошла бесследно для левоформаторского крыла американской экономической мысли. Она получила дальнейшее развитие в исследованиях видного экономиста и социолога Дж. К. Гелбрейта, в ряде футурологических моделей О. Тоффлера, Р. Хейлбронера и др.
Институционализм вобрал в себя лучшие теоретико-методологические достижения предшествующих школ экономической теории и, прежде всего, основанные на математике и математической статистике принципы экономического анализа неоклассиков.
Институционалисты сильны в описании реальных экономических структур и выявлении специфики их институциональных форм в той или иной стране, в рассмотрении эволюции институциональной системы, в фиксировании новых явлений и процессов. Их работы - незаменимый источник материала, необходимого для понимания природы современного капитализма, особенно для анализа его различных форм и типов, для изучения отдельных институтов и звеньев институциональных структур, роли институтов (в т.ч. политики государства) в стимулировании или удерживании развития экономики. На базе эмпирических институциональных исследований было сделано немало выводов широкого теоретического характера, обогативших политэкономию. Это относится к различным областям и проблемам, таким, как теория потребительского спроса (идеи Веблена об эффекте “демонстрации”, не насыщаемых “статусных” потребностях, роли управления спросом), теория монополии (монополистическая природа крупных компаний, роль олигополистических структур, “управляемые цены”), область “индустриальных отношений” (отношений труда и капитала), рынка рабочей силы, социально-экономическая теория благосостояния, теория экономического цикла, инфляции и т.д.
Общая характеристика институционализма
| |
В начале XX в. ученые-экономисты США, активизировав анализ усилившихся монополистических тенденций в экономике и содействуя антитрестовской политике собственной страны, обрели статус лидеров концепций социального контроля над экономикой, осуществляемого разнообразными методами. Их теории положили начало новому направлению экономической мысли, которое ныне принято называть социально-институциональным, или просто институционализмом.
Институционализм — это в определенном смысле альтернатива неоклассическому направлению экономической теории. Если неоклассики исходят из смитианского тезиса о совершенстве рыночного хозяйственного механизма и саморегулируемости экономики и придерживаются «чистой экономической науки», то институционалисты движущей силой экономики, наряду с материальными факторами, считают также духовные, моральные, правовые и другие факторы, рассматриваемые в историческом контексте. Другими словами, институционализм в качестве предмета своего анализа выдвигает как экономические, так и неэкономические проблемы социально-экономического развития. При этом объекты исследования, институты не подразделяются на первичные или вторичные и не противопоставляются друг другу.
В области методологии институционализм, по мнению многих исследователей, имеет много общего с исторической школой Германии. Например, В.Леонтьев пишет, что выдающиеся представители американской экономической мысли, имея в виду Т.Веблена и У.К. Митчелла, «в своей критике количественных аналитических методов в экономической науке продолжили общую линию немецкой исторической школы. Частично это можно объяснить тем обстоятельством, что на рубеже веков влияние немецкой школы в США было столь же велико, а возможно, и более значительно, чем влияние английской».
Следует, однако, отметить, что историзм и учет факторов социальной среды для обоснования путей экономического роста хотя и символизируют схожесть методологических принципов институционализма и исторической школы Германии, но отнюдь не означают полной и безоговорочной преемственности традиций последней. И причин здесь несколько. Во-первых, находясь под теоретическим влиянием А.Смита, немецкие авторы второй половины XIX в. всецело поддерживали юнкерские круги Пруссии в их борьбе за утверждение в Германии свободы торговли и других принципов экономического либерализма, включая необходимость неограниченной свободной конкуренции предпринимателей. Во-вторых, историзм в исследованиях немецкой школы проявлялся преимущественно в утверждении естественного характера рыночных экономических отношений и поддержке положения об автоматическом установлении равновесия в экономике на всем протяжении развития человеческого общества. И в-третьих, в трудах авторов исторической школы Германии не допускались даже какие-либо намеки на возможность реформирования экономической жизни общества на принципах, ограничивающих свободное предпринимательство.
Институционализм, таким образом, являет собой качественно новое направление экономической мысли. Он вобрал в себя лучшие теоретико-методологические достижения предшествовавших школ экономической теории — и прежде всего основанные на математике и математическом аппарате маржинальные принципы экономического анализа неоклассиков (в части выявления тенденций в развитии экономики и изменений конъюнктуры рынка), а также методологический инструментарий исторической школы Германии (для исследования проблем «социальной психологии» общества).
Во многом похожее суждение высказывает М.Блауг, по мнению которого, пытаясь определить суть институционализма, мы обнаруживаем три черты, относящиеся к области методологии:
1) неудовлетворенность высоким уровнем абстракции, присущим неоклассике, и в особенности статическим характером ортодоксальной теории цен;
2) стремление к интеграции экономической теории с другими общественными науками, или «вера в преимущества междисциплинарного подхода»;
3) недовольство недостаточной эмпиричностью классической и неоклассической теорий, призыв к детальным количественным исследованиям.
Основные течения институциональной теории
В обозначившихся трех течениях институционализма Т.Веблен возглавляет социально-психологический (технократический) вариант институциональных исследований, Дж.Коммонс — социально-правовой (юридический), У.К. Митчелл — конъюнктурно-статистический (эмпирико-прогностический).
Торстейн Веблен (1857—1929) — автор значительного числа крупных трудов в области экономики и социологии, в которых он исходил из теории эволюции природы Ч.Дарвина, принципа взаимосвязи и взаимообусловленности всех общественных отношений, в том числе экономических и социально-психологических. Его теоретическое наследие получило наибольшую популярность и применение для ряда последующих творческих изысканий в русле социально-институционального направления экономической мысли во всех трех его течениях.
По определению Т.Веблена, «институты — это результаты процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоятельствам прошлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени». Отсюда, по его мысли, необходимость их обновления в соответствии с законами эволюции, т.е. привычными способами мышления и общепринятым поведением.
За образ своих мыслей многими идеологами того времени он воспринимался как американский Маркс. И причиной тому было не только и не столько то, что Т.Веблен — в прошлом студент самого Дж.Б. Кларка — стал противником экономической теории своего учителя, придерживавшегося «чистой экономической науки», сколько острая критическая оценка последствий того, к чему привели национальные экономики различных стран проповедники абсолютизации смитианских идей экономического либерализма, саморегулируемости и бескризисности народного хозяйства, «естественного» совпадения в условиях свободного предпринимательства личных интересов «экономического человека» с общественными. Вот почему в своих рассуждениях о «теологии» и «апологии» он «решительно возражал против центрального тезиса неоклассической теории благосостояния, согласно которому совершенная конкуренция при некоторых ограничениях ведет к оптимальным результатам» и почему эволюционная наука для него — это «исследование происхождения и развития экономических институтов и взгляд на экономическую систему как на «кумулятивный процесс», а не «самоуравновешивающийся механизм».
Особое видение проблем социально-экономического развития общества Т.Веблен подчеркивал даже в названиях изданных им работ, в числе которых «Теория праздного класса» (1899), «Инстинкт мастерства» (1914), «Инженеры и система цен» (1921), «Собственность отсутствующего» (1923) и др.
Свою убежденность в эволюционном преобразовании общества Т.Веблен основывал на своеобразном преломлении теории эволюции природы Ч.Дарвина. Отталкиваясь от ее постулатов, он, в частности, пытался аргументировать положение об актуальности в человеческом обществе «борьбы за существование». При этом им используется историческая оценка развития «институтов» общества, в которой отрицаются марксистские положения о «классовой эксплуатации» и «исторической миссии» рабочего класса. На его взгляд, экономическими мотивами людей движут прежде всего родительское чувство, инстинктивное стремление к знаниям и высокому качеству выполняемой работы.
В теории «праздного класса», судя по содержанию одноименной книги Т.Веблена, отношение этого «имущего непроизводственного» класса к экономическому процессу характеризуется как отношение «стяжательства, а не производства, эксплуатации, а не полезности». Этот класс, по Веблену, предпочитает «обычаи мира бизнеса», сложившиеся «под направляющим и избирательным действием законов хищничества или паразитизма». В частности, для представителей именно этого класса могут, очевидно, существовать особые цены на товары, символизирующие показатель их «престижности», а не истинное проявление закона спроса, что ныне принято называть «эффектом Веблена».
