Реферат

Реферат Женщина в средневековье

Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28

Поможем написать учебную работу

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Предоплата всего

от 25%

Подписываем

договор

Выберите тип работы:

Скидка 25% при заказе до 5.2.2025





Содержание

1.    Введение

2.    Женщина древней Руси

3.    Женщина и ребенок в Европейском средневековом обществе

4.    Женщина в религии

5.    Мода средних веков

6.    Женщина и колдовство в Средние века

7.    Женщина  в  куртуазной  традиции

8.    Женщина и право в Средневековом обществе

9.    Женщина и труд в Средние века

10.                      Средневековая мысль о женском образовании

11.                      Приложение

12.                      Использованная литература






Введение
     Эпоха средневековья отстоит от наших дней на  сотни  лет.  Однако  было бы наивным полагать, что она ушла в прошлое бесследно. Она гораздо ближе к нам, чем это кажется, — и, возможно, самое солидное наследие  касается сферы  частной  жизни  человека.

     Средневековая культура была важной ступенью в формировании  современных представлений о женщине и женской природе. Именно средневековье  представило наиболее  развернутую  и  аргументированную концеп­цию женского  несовершенства,  однако  именно средневековая культура содержала и  ростки другого, нового отношения к женщине. С христианской культурой в  нашу жизнь пришли два женских образа-антипода,  которые до сих пор играют важнейшую роль в отношении к женщине, — виновница грехопадения Ева  и добродетельная мать Христа Мария. Современное общество, воспроизводя  стереотипы женственности,  нередко  использует  примеры  средневековых  персонажей — прекрасной возлюбленной Данте Беатриче,  отважной, самоотверженной Орлеанской Девы Жанны д'Арк, мудрой мыслительницы Хильдегарды Бингенской,  куртуазной королевы Элеоноры Аквитанской, неистово набожной святой Екатерины Сиенской. Изучение экономического, юридического,  социального статуса средневековой женщины,  несомненно, позволяет  лучше понять и положение женщины в современном обществе:  в экономике  и политике, образовании  и  семейной жизни.

Средневековье отвело женщине очень скромное, если не сказать ничтожное, место в стройном здании социальной иерархии. Патриархальный инстинкт, традиции, сохранившиеся еще со времен варварства, наконец, религиозная ортодоксия - все это подсказывало средневековому человеку весьма настороженное отношение к женщине. Да и как еще можно было к ней относиться, если на священных страницах Библии рассказывалась история о том, как злокозненное любопытство Евы и ее наивность довели Адама до греха, имевшего столь ужасные последствия для рода человеческого? Поэтому вполне естественным казалось возложить всю тяжесть ответственности за первородный грех на хрупкие женские плечи.

Кокетство, изменчивость, легковерие и легкомыслие, глупость, жадность, завистливость, богопротивная хитрость, коварство - далеко не полный список нелицеприятных женских черт, ставших излюбленной темой литературы и народного творчества. Женскую тему эксплуатировали с самозабвением. Библиография ХII, ХIII, ХIV веков полна антифеминистических произведений самых разных жанров. Но вот что удивительно: все они существовали рядом с совершенно иной литературой, которая настойчиво воспевала и славила Прекрасную Даму.

В схеме трех сословий,  утверждавшейся в странах Западной  Европы   начиная  с  XI века, отдельного места для женщины не предусматривалось,  однако в сословном,  иерархичном средневековом обществе женщины,  как  и   любая другая социальная группа,  имели существенные особенности экономического и юридического статуса (например,  права наследования, права участия  в публичной сфере жизни общества для мужчин и женщин различались).  Несмотря на это, настоящий интерес к  "женской  истории",  и  в  частности к истории средневековой женщины,  проснулся лишь  в  последние два-три десятилетия. 




Женщина в Древней Руси
История говорит не только о датах или политических событиях, но и о взаимоотношениях между людьми, о восприятии обществом тех или иных поступков, поведения; о том, что относится к недозволенному, а что - к традициям. Отношение людей XVI-XVII веков к месту и роли женщины в русском обществе - одна из тем, с которой порой связан не только большой интерес у исследователей и читателей, но и большая путаница. Кем же они были, женщины-московитки: рабынями в дому деспота-мужа или самовластными хозяйками; безграмотными жертвами или советчицами, к мнению которых прислушивались?

В разное время разные исследователи доказывали либо полное бесправие, либо полную "эмансипированность" русских женщин в Средние века. В "Домострое", написанном попом Сильвестром в середине XVI века, женщина, жена, предстает во всем послушной своему мужу. Если читателей XIX века, настроенных на славянофильство, "Домострой" умилял как образец благолепия и идеал православной семьи, где добродетельная жена ведет домашнее хозяйство, то читателей XX века, склонных бороться за "ущемленные права" средневековых женщин, "Домострой" возмущал: ослушливую и нерадивую жену мужу рекомендовалось побить. Так возникали мифы: с одной стороны, о золотом средневековье, когда люди были по-настоящему православными: с другой - о забитом и униженном положении русской женщины.

Совокупность источников позволяет говорить о трех уровнях восприятия современниками положения и роли женщины в русском обществе в позднее Средневековье: церковно-канонический, бытовой и социальный. Рассмотрим их по очереди и попробуем понять, какие источники наиболее точно доносят до нас жизнь русских людей конца XV-XVII веков.

Начнем с церковно-канонического уровня восприятия. Восточное христианство, склонное к аскетизму, выработало достаточно жесткое отношение к женщине. В житиях святых женщина часто выступает как соблазн, порой как прямое орудие дьявола, который через женскую плоть уводит человека от Бога. Здесь мы встречаем рассказы и о том, как дьявол принимал образ женщины, искушая монаха-отшельника; и о том, как праведные юноши бежали в день свадьбы, предпочитая браку монашество и святость. Встречаем и повествования о женах. которые после бурной молодости покаянием и усмирением плоти достигали святости *. Конечно, эти жития были написаны далеко от русских земель, задолго до того, как Русь получила крещение, но они ста ли любимейшими книгами для чтения. Пролог, Златая чепь, Измарагд - житийные и повествовательные переводные сборники - получили широчайшее распространение, и с полным правом можно считать, что они отражают культуру Московской Руси.

Другие источники предлагают нам взглянуть на жизнь женщины с бытовой точки зрения. Здесь мы обнаруживаем совсем другой уровень восприятия, чем в описанных выше канонических текстах. В быту к простолюдинкам, крестьянкам и горожанкам относились в целом так же, как и к мужчинам тех же сословий. В упоминавшихся выше записках иностранцев, в исповедных вопросниках и повестях мы встречаем описания пьянства, скандального поведения, ругани и т.п. в равной мере и со стороны женщин, и со стороны мужчин. При описании быта зритель или рассказчик одинаково отзывался о женщинах и о мужчинах, не пытаясь возвысить или облагородить поведение представителей одного из полов; хотя можно выделить некоторые элементы поведения, характерные именно для женщин. В исповедных текстах говорится, что и мужчины и женщины порой издевались и зло смеялись над окружающими, но женщины при этом насмешничали, играя на мужском самолюбии: "Или укорела еси чюжаго мужа или своего его срамотою, опитемеи 20 недели, а поклонов 12 З-жды" .

Женщины редко упоминаются в летописных источниках. Например, в "Повести временных лет" сообщений, связанных с представительницами прекрасного пола, в пять раз меньше, чем "мужских". Женщины рассматриваются летописцем преимущественно как предикат мужчины (впрочем, как и дети). Именно поэтому на Руси до замужества девицу часто называли по отцу, но не в виде отчества, а в притяжательной форме: Володимеряя, а после вступления в брак - по мужу (в такой же, как и в первом случае посессивной, владельческой форме; ср. оборот:мужняя жена, т.е. принадлежащая мужу).Едва ли не единственным исключением из правила стало упоминание жены князя Игоря Новгород-Северского в "Слове о полку Игореве" - Ярославна. Кстати, это послужило А.А. Зимину одним из аргументов для обоснования поздней датировки "Слова". Весьма красноречиво говорит о положении женщины в семье цитата из

"мирских притч", приведенная Даниилом Заточником (XII в.):

"Ни птица во птицах сычь; ни в зверез зверь еж; ни рыба в рыбах рак; ни скот

в скотех коза; ни холоп в холопех, хто у холопа работает; ни муж в мужех, кто жены слушает".

Деспотические порядки, получившие широкое распространение в древнерусском обществе, не обошли стороной и семью. Глава семейства, муж, был холопом по отношению к государю, но государем в собственном доме. Все домочадцы, не говоря уже о слугах и холопах в прямом смысле слова, находились в его полном подчинении. Прежде всего это относилось к женской половине дома. Считается, что в древней Руси до замужества девушка из родовитой семьи, как правило, не

имела права выходить за пределы родительской усадьбы. Мужа ей подыскивали родители, и до свадьбы она его обычно не видела.

После свадьбы ее новым "хозяином" становился супруг, а иногда (в частности, в случае его малолетства - такое случалось часто) и тесть. Выходить за пределы нового дома, не исключая посещения церкви, женщина могла лишь с разрешения мужа. Только под его контролем и с его разрешения она могла с кем-либо

знакомиться, вести разговоры с посторонними, причем содержание этих

разговоров также контролировалось. Даже у себя дома женщина не имела права тайно от мужа есть или пить, дарить кому бы то ни было подарки либо получать их. В российских крестьянских семьях доля женского труда всегда была необычайно велика. Часто женщине приходилось браться даже за соху. При этом особенно широко использовался труд невесток, чье положение в семье было особенно тяжелым. В обязанности супруга и отца входило "поучение" домашних, состоявшее в систематических побоях, которым должны были подвергаться дети и жена.

Считалось, что человек, не бьющий жену, "дом свой не строит" и "о своей душе не радеет", и будет "погублен" и "в сем веке и в будущем". Лишь в XVI в.общество попыталось как-то защитить женщину, ограничить произвол мужа. Так, "Домострой" советовал бить жену "не перед людьми, наедине поучить" и "никако же не гневатися" при этом. Рекомендовалось "по всяку вину" (из-за мелочей) "ни по виденью не бите, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колотить, никаким железным или деревяным не бить". Такие "ограничения" приходилось вводить хотя бы в рекомендательном порядке, поскольку в обыденной жизни, видимо, мужья не особенно стеснялись в средствах при "объяснении" с женами. Недаром тут же пояснялось, что у тех, кто "с сердца или с кручины так бьет, много притчи от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут и перст, и главоболие, и зубная болезнь, а у беременных жен

(значит били и их!) и детем поврежение бывает в утробе".

Вот почему давался совет избивать жену не за каждую, а лишь за серьезную

провинность, и не чем и как попало, а "соймя рубашка, плеткою вежливенько

(бережно!) побить, за руки держа". В то же время следует отметить, что в домонгольской Руси женщина обладала целым рядом прав. Она могла стать наследницей имущества отца (до выхода

замуж). Самые высокие штрафы платились виновными в "пошибании"

(изнасиловании) и оскорблении женщин "срамными словами". Рабыня, жившая с господином, как жена, становилась свободной после смерти господина. Появление подобных правовых норм в древнерусском законодательстве свидетельствовало о широкой распространенности подобных случаев.Наконец, в ряде случаев женщина рассматривалась современниками, прежде всего, с социальной точки зрения. Уже упоминавшиеся выше источники позволяют познакомиться и с этим уровнем восприятия. Так, исповедные тексты с начала XVI века указывают не просто на финансовую независимость русских женщин, но на возможность женщине самой держать прибыльное дело. Женщины могли самостоятельно давать деньги в рост, держать корчму или иное доходное заведение. Часто жены вели хозяйство мужей, занимались землей и крестьянами, торговали, платили налоги, писали по инстанциям или ходатайствовали перед знакомыми. Об этом свидетельствует огромная переписка, сохранившаяся с XVII века в фондах учреждений и в личных фондах *. Мнение жены могло иметь решающее значение в делах мужа; здесь женщины выступают в новой роли - в роли советчиц. Очень ярко подобная ситуация описывается в "Повести о Петре и Февронии", где Фе-врония наделена большей мудростью, чем муж, и ее знания и мудрый совет выручают Петра из беды: "Вижу тя, девице, мудру сущу", - говорит Февронии слуга князя.
Женская одежда состояла из длинной рубашки с рукавами. Поверх неё надевали сарафан, обычно шерстяной, а в  южных областях носили клетчатую домотканую юбку-понёву, голову покрывали платком. Девушки могли ходить с  открытой головой. Они, как правило, заплетали одну косу  и украшали голову плотной лентой, обручем или венцом.  Сверху, если было нужно, надевали платок.Замужняя женщина не имела права появляться при посторонних с открытой головой. Это считалось неприличным. Волосы у  неё были заплетены в две косы, а на голову надевали богато  украшенный твёрдый кокошник или особую мягкую шапочку – рогатую кичку, затем платок. В будни вместо парадного кокошника обычно надевали скромный повойник. Открытым у замужних женщин оставались лишь лицо да  кисти рук.

Многие старые и новые философы, фольклористы и психоаналитики говорят об имманентной женственности русской души и русского национального характера. В языке и народной культуре Россия всегда выступает в образе матери. Некоторые авторы делали из этого обстоятельства далеко идущие политические выводы, вплоть до неспособности России к политической самостоятельности, трактуя "вечно-бабье" начало российской жизни как "вечно-рабье" , тоскующее по сильной мужской руке. Другие суживают проблему до внутрисемейных отношений, подчеркивая, что в России "патриархат скрывает матрифокальность" : хотя кажется, что власть принадлежит отцу, в центре русского семейного мира, по которому ребенок настраивает свое мировоззрение, всегда стоит мать. Отец - фигура скорее символическая, всем распоряжается мать и дети ее больше любят.





Женщина и ребенок в Европейском средневековом обществе
Трудно понять, какое в точности место занимали женщина и ребенок в семье как первичной общности. Без сомнения, женщина находилась в подчиненном положении. Она не была в чести в этом мужском, военном обществе, чье существование постоянно было под угрозой и где, следовательно, плодовитость рассматривалась скорее как проклятие, чем как благо. Христианство сделало очень мало для улучшения ее материального и морального статуса. Ведь на ней лежала основная вина за первородный грех. Из всех видов дьявольского искушения именно женщина была наихудшим воплощением зла. «Муж есть глава жены»— христианство верило этим словам апостола Павла и учило по ним.

В раннее средневековье  доминирующим  типом  семьи  была  большая семья, которая включала в себя, наряду с супругами, их родственников — часто несколько поколений. Малая супружеская семья как самостоятельная  ячейка,  существующая  уже в этот период,  начинает  укрепляться  с  XIII века.   Однако  и  в  это,  и  в  последующие  столетия   средневековье недостаточно  четко  отделяло  малую  семью  от  большой,  от домашней общины.  Не случайно при  перечислении  членов  семьи  упоминаются  не только муж,  жена,  дети, но и домочадцы — родственники, проживающие в доме,  включая  незаконных  детей,  слуги,  приживальцы.  На  XII—XIII века приходится   расцвет  линьяжа — родственного  коллектива  на  основе кровнородственных связей  и  брачных  союзов,  совмест­ного владения собственностью.   Линьяж  отличали  такие  черты,  как  нераздельность земельного надела и семейное  самосознание.

Безусловное подчинение в браке — одно  из  требований  к  женщине.  Нарушение установленного порядка осуждалось.  Так, во многих регионах Европы в деревнях существовал обычай оседлания осла  — мужа, над  которым  господствует  жена,  заставляли проехать на  осле  задом  наперед  по  деревне  на  виду  у  всех.  В  случае  неповиновения  жены  допускалось  физическое  наказание  и  принуждение силой.  Но реальной властью в  доме  обладала  и  жена.  Качества  хозяйки  занимали  одно   из  важнейших  мест  в  структуре женского идеала.  Им посвящено значительное количество дидактических трактатов об управлении домом. Такие трактаты  имеют  в Европе  давнюю традицию,  начало которой  восходит  к "Домострою"  Ксенофонта.  К  числу подобных   произведений   относятся   француз­ский "Парижский  хозяин"  (1405),  итальянские "О семье" Леона Баттисты Альберти, "Об управлении семьей" Аньоло Пандольфини (XV в.),  в  какой-то  мере  и  "О  женитьбе"  Франческо Барбаро (1415—1416).

Каковы были конкретные  функции хозяйки в  доме?  Она  была  своего рода  главным технологом домашнего производства.   Даже  если  хозяйка не работала сама,  а лишь   присматривала   за    работницами,   слугами,   она все равно  должна была "знать, как все делать в доме", — говорится в многочисленных трактатах  о    семье, адресованных горожанам и  не  только  им.

     Женщина — хозяйка дома  отвечала  за расходы хозяйства,  следила за  закупкой,  хранением  и  использованием  продовольственных  запасов  и скарба,   хотя  в   целом   ведение  финансовых  дел  должно  было  контролироваться мужем.

Дева Мария. Вторая треть XIV века. ЛуврПовышение статуса женщин наиболее ярко читается в культе Девы Марии, расцветшем в XII—XIII вв., поворот в христианской спиритуальности подчеркивал искупление греха женщин Марией, новой Евой. Этот поворот виден также и в культе Магдалины, получившем развитие с XII в., как показывает история религиозного центра в Везелее. Но реабилитация женщины была не причиной, а следствием улучшения положения женщины в обществе. Роль женщин в средневековых еретических (например, катары) или параеретических (например, бегинки) движениях была знаком неудовлетворенности отведенным им местом.
Впрочем, констатация презрения по отношению к женщине нуждается в уточнениях. Хотя женщина и не считалась столь же полезной в средневековом обществе, как мужчина, но тем не менее она играла важную роль в экономической жизни и помимо своей функции деторождения. В классе крестьян в работе она была почти тождественной, если не равной мужчине. Когда Гельмбрехт пытается убедить свою сестру Готлинду бежать из дома отца-крестьянина, чтобы выйти замуж за «вора», с которым она заживет как госпожа, он говорит ей: «Если ты выйдешь за крестьянина, то не будет женщины тебя несчастнее. Тебе надо будет прясть, трепать лен, сучить нить, дергать свеклу».


Занятия женщин высшего класса были хотя и более «благородными», но не менее важными. Они стояли во главе гинекеев, где изготовление предметов роскоши - дорогих тканей, вышивок обеспечивало большую часть потребностей в одежде сеньора и его людей. Не только разговорный язык, но и язык юридический для обозначения разных полов называл их: «люди меча» и «люди прялки». В литературе поэтический жанр, связанный с женщинами и обозначенный П. Лежентийем как «песни о женщине», получил название «песни полотна», то есть распеваемые в гинекеях, в прядильных мастерских. Когда между IX и XI вв. высший слой хозяйственного класса, «laboratores», добился известного социального продвижения, то это коснулось и женщин, принадлежащих к данной категории.

Хотя рождение девочек в средние века и не вызывало особой радости, все же у нас нет оснований подозревать эту эпоху в детоубийстве, как иные женоненавистнические общества. Пенитенциалии, перечислявшие длинный список жестоких и варварских обычаев, как правило, молчат по этому поводу. С другой стороны, женщины из высших слоев общества всегда пользовались определенным уважением. Во всяком случае, некоторые из них. Наиболее известные дамы вошли в литературу. Берта, Сибила, Гибур, Кримхильда и Брунхильда, различные по характеру и судьбе, мягкие и жестокие, несчастные и счастливые, они стоят на первом плане в ряду героинь.
Они были как бы земными двойниками тех женских образов, что столь ярко засверкали в романском и готическом религиозном искусстве. Иератические мадонны стали более человечными, фигуры изображались теперь в более вольных позах, девы Разумные и девы Неразумные обменивались взглядами в диалоге пороков и добродетелей, а в фигурах Евы, смущенной и смущающей, само средневековое манихейство задавалось вопросом: «Неужели само небо сделало это собрание чудес жилищем Змия?» И конечно, главную роль в куртуазной литературе сыграли дамы-вдохновительницы и поэтессы - героини во плоти или героини грез: Элеонора Аквитанская, Мария Шампанская, Мария Французская, равно как и Изольда, Гвиньевьера или Далекая принцесса, - они открыли современную любовь.


Часто утверждалось, что крестовые походы, оставлявшие женщин Запада в одиночестве, привели к росту их власти и прав. Д. Херлихи еще раз подтвердил, что положение женщин высших слоев на Юге Франции и в Италии знало два периода улучшения: каролингскую эпоху и время крестовых походов и Реконкисты. И поэзия трубадуров, казалось, отражала это повышение роли покинутых жен. Но поверить святому Бернару, рисующему Европу совсем обезлюдевшей, или Маркабрюну, у которого владелица замка вздыхает, поскольку все, кто был в нее влюблен, ушли во Второй крестовый поход, это означало бы принять за чистую монету чаяния фанатичного пропагандиста и образы поэта с богатым воображением. Впрочем, при чтении трубадуров, мягко говоря, не возникает впечатления, что мир куртуазной поэзии был миром одиноких женщин. Изучение же юридических актов показывает, что, во всяком случае, в вопросах управления совместным имуществом супружеской пары ситуация женщин ухудшалась с XII по XIII в.

С детьми дело обстояло иначе. Да и были ли дети на средневековом Западе? Если вглядеться в произведения искусства, то их там не обнаружится; Позже ангелы часто будут изображаться в виде детей и даже в виде игривых мальчиков — путти, полуангелочков, полуэросов. Но в средние века ангелы обоего пола изображались только взрослыми. И когда скульптура Девы Марии уже приобрела черты мягкой женственности, явно заимствованные у конкретной модели и дорогие для художника, решившею их обессмертить, младенец Иисус оставался ужасающего вида уродцем, не интересовавшим ни художника, ни заказчиков, ни публику. И лишь в конце Средневековья распространяется иконографическая тема, отражавшая новый интерес к ребенку. В условиях высочайшей детской смертности интерес этот был воплощен в чувстве тревоги: тема «Избиения младенцев» отразилась в распространении праздника Невинноубиеиных. Под их патронатом находились приюты для подкидышей, но они появились не ранее XV в. Прагматичное Средневековье едва замечало ребенка, не имея времени ни умиляться, ни восхищаться им. Да и ребенок часто не имел дедушки - столь привычного для традиционных обществ воспитателя. Слишком мала была продолжительность жизни в средние века.
Едва выйдя из-под опеки женщин, не относившихся серьезно к его детской сущности, ребенок оказывался выброшенным в изнурительность сельского труда или в обучение ратному делу. Это подтверждают и жесты. «Детство Вивьена», «Детство Сида» рисуют очень юного героя уже как молодого человека — скороспелость была обычным явлением в примитивных обществах.
Ребенок попадает в поле зрения лишь с возникновением семьи, характеризующейся совместным проживанием тесной группы прямых потомков и предков, которая появилась и получила распространение с развитием города и класса бюргерства. Ребенок был порождением города и бюргерства, подавивших и сковавших самостоятельность женщины. Она была порабощена домашним очагом, тогда как ребенок эмансипировался и заполонил дом, школу, улицу.


    Тем  не  менее  вопрос  об  "отсутствии  детства"  в  средневековье   является   по-прежнему  дискуссионным.   Многие данные, собранные исследователями, свиде­тельствуют о теплом чувстве родителей к детям, о родительской любви: в источниках упоминается  об  отцах,  играющих  с сыновьями  в  мяч,  о матерях,  любящих  делать прически своим дочерям; сохранились письма родителей,  безутешных в своем горе после безвременной  потери  детей.

C XIV века  в  общественном сознании укрепляется идея  ответственности  матерей  за детей.  Это выража­ется  и  в  особых запретах церкви матерям и корми­лицам,  и  в  широко  распространявшейся  пропаганде   пользы и необходимости для детей грудного вскармли­вания.

Какую  роль играли матери в дальнейшем воспитании  детей?  Детство  было  кратким  периодом;  в семилетнем возрасте дети  крестьян  начинали  трудиться вместе с родителями,  а дети горожан  шли  обучаться  ремеслу Сыновья знатных родителей в отрочестве часто отсылались  на   воспитание  в  дом  к своему сюзерену,  а девочки рано выдавались замуж.  Лишь  пока дети  находились дома,   мать  играла  в  их воспитании важную роль.  Она, как правило, несла полную ответственность за воспитание девочек: учила их управлению  домом  и  трудовым  навыкам.  Воспитанием же  мальчиков  после  семилетнего  возраста  занимались  отцы.  Вместе  с   тем   необходимо отметить,  что в  ряде педагогических работ содержатся наставления матерям учить  сыновей  грамоте,  отвечать за  их нравственное   воспитание.

     И еще   одна   важная  проблема,  связанная с   материнством: осознавались ли  в  средневековье  гендерные  различия  в  воспитании?  Философский    аспект   различия   отцовской   и   материнской   любви проанализирован Э. Фроммом в известной работе "Искусство  любить". По его мнению, «материнская любовь  безусловна  по  самой своей природе. Мать любит  своего  новорожденного младенца потому, что  это  ее  дитя,  а  не потому,  что ребенок выполняет какие-то ее условия или оправдывает какие-то ее надежды...  "Меня любят потому,  что я есть..." Любовь отца — это любовь на определенных условиях. Ее принцип: "Я люблю тебя, потому что ты оправдываешь мои надежды"». Отцовскую любовь надо   заслужить.  То  есть  в  основании  отцовского  и  материнского отношения к  детям  лежат  принципы,  которые  мы  предлагаем  назвать соответственно принципом  справедливости (отец любит ребенка,  если тот выполняет определенные его требования,  и не любит, если  не  выполняет) и  принципом милосердия (мать любит ребенка всегда,  безотносительно к соблюдению  им  норм).




Женщина в религии
Роль женщин в религиях народов мира, особенно иудео-христианского круга, кажется не слишком значительной только на первый, поверхностный взгляд. Мы не увидим много женщин среди самых распространенных типов так называемых «религиозных людей», например, среди пророков, святых, религиозных реформаторов, основателей религий или новых течений в религиях. Немного их и среди священнослужителей, несколько больше – среди ясновидящих, провидцев, магов. 

    Религиозное служение — одна  из  наиболее  распространенных  сфер приложения  сил  женщины  средневековья.  Европу покрывала густая сеть монастырей, часть из которых принадлежала женским религиозным орденам. Еще в VI веке женские монастыри основывались орденом бенедиктинцев;  с XII века появляются женские цистерцианские монастыри,  с XIII  века — францисканские и доминиканские.

В монастыре в среднем было около двадцати монахинь, хотя имелись и обители  с  двумя-тремя черницами,  и монастыри,  число инокинь в которых достигало полутора сотен.  В целом  женские  монастыри  были  крупнее; численность  монахов  в  мужских  монастырях  чаще,  чем  в  женских,  не превышала  десяти человек. Монастыри существенно различались и по достатку. Наряду  с  зажиточными,  среди  которых было немало основанных особами королевской крови  и  находившихся  под  их  покровительством,  действовали  и небогатые   монастыри,   едва  сводившие  концы  с  концами.  Так,  уже упоминавшийся руанский епископ,  инспектируя обители  своего  прихода, отмечал большую сумму  долга  женских  монастырей и  по этой причине не рекомендовал им принимать новых монахинь; он писал о неудовлетворительном питании инокинь и бедственном состоянии  здания монастыря.

     По  социальному  происхождению    среди   монахинь   преобладали представительницы аристократии,  в том числе  и  дочери правящих фамилий, — для  поступления  в  монастырь  требовалось  значительное приданое, которое не могла себе позволить  крестьянка  или  горожанка.

Что  заставляло аристократок идти в монастырь?  Во-первых, это был наиболее приемлемый путь для тех,  кто не мог выйти замуж, — а это было явлением  нередким.  Недаром   популярная   средневековая   пословица гласила: "Женщине  следует  иметь  либо  мужа, либо стены!" (цит. по: Daichman, p. 13)  Часть знатных девушек оставались незамужними, потому  что  родители не смогли найти подходящую партию или  были не в состоянии собрать  немалое приданое.  Другая причина заключалась  в  том,  что на "рынке невест"   предло­жение   превышало   спрос,  что обусловливалось боль­шей смертностью мужчин-аристократов  в  результате войн,   крестовых   походов,  феодальных распрей, а так­же  оттоком  потенциальных женихов в монастырь.

Поскольку религиозное  служение являлось практически единственной возможностью участия женщины в общественной жизни,   среди  мотивов ухода в монастырь,  вероятно, было желание определенной независимости, жажда самореализации — не удивительно, что многие девушки хотели стать монахинями   даже  вопреки  воле  родителей.  Стоит  подчеркнуть,  что продвижение  по  церковной  служебной  лестнице   (возможность стать настоятельницей монастыря, аббатисой) или  стремление монахини добиться    успеха в  ученых  штудиях  одобрялись  обществом  как  приличествующие  женщине, — в то время как,  например,  управление женщиной государством рассматривалось  как  исключение  из   правил,   как   девиация,   как преодоление несовершенной женской природы.

Разумеется,  одной из основных причин ухода в  монастырь  была  искренняя  вера и стремление посвятить свою жизнь Богу. 

В монастыре  жили не только монахини.  Монастырские стены служили убежищем  для  женщин  из  знатных  семей  в  каких-либо  чрезвычайных ситуациях. Например, глава семейства, отправляясь на войну,  укрывал домашних в монастыре.  Вдова могла оставаться в обители до конца своих  дней. Навсегда  могла  уйти  туда  и знатная замужняя женщина  после  разделения  с  мужем .  Знатные  женщины уходили в монастырь на время болезни. Девочки-аристократки в монастыре проходили обучение,  а затем возвращались обратно  в  семью  .   Практика   временного   пребывания  светских  лиц  в  монастыре порицалась на протяжении всей истории средневекового  монашества,  но  ее  сохранение  вполне объяснимо: аристократки основывали монастыри, оказывали им покровительство и были  вправе  ожидать  ответных    услуг.   Покровительство  монастырям способствовало повышению  влияния  и престижа знатной женщины, к тому же  создавая ей репутацию святости.

    Иерархию чинов   в   женском   монастыре   возглав­ляла аббатиса, избираемая общиной и  утверждаемая епископом. Эта  должность  была пожизненной,  однако  за  недостойное  поведение  или за  некомпетентность  аббатиса  могла  быть  отстранена  от  власти.  Она  была  влиятельной  персоной  и  в стенах монастыря,  и вне его. На ее плечах лежала большая ответственность за управление  монастырем,  за  соблюдение  монахинями дисциплины и порядка.  Аббатисы нередко рас­поряжались  землей,  на которой монастырь осуществлял права сеньора, — распределяли  земельные владения  и  несли  ответственность  за  все службы с них (в том числе искали рыцарей  для  королевской  службы  и  отвечали за  уплату  налогов). Аббатисы  назначали  в  приходские церкви священников и контролировали сбор десятины. Обычно  они происходили из  среды  высшей знати и даже из   королевских семей. Например, в XII веке аббатисой одного из монастырей была Сесилия,  дочь Вильгельма Завоевателя .Этим, кстати, объясняется и то, что отнюдь не всегда аббатисы, привыкшие жить в роскоши,  вели в обителях образ  жизни в соответствии с идеалами бедности и целомудрия,  как свидетельствуют отчеты о проверках в монастырях).

     Среди монахинь, исполнявших другие должности,   следует  отметить  также  приорессу,   старшую в обители после   настоятельницы; келарессу,  контролировавшую в целом быт и питание;  ризничую,  которая отвечала   за   одежду   для службы; особую управляющую, которая присматривала за одеждой для монахинь.  В наиболее крупных монастырях  были прачки,  молочницы, горничные, иногда даже личные слуги монахинь. В них же  были  те,  кто заготавливал воск и сало для свечей,  отвечал  за раздачу  милостыни,  присматривал  за  больными,  опекал послушниц.  С развитием товарно-денежных  отношений  во   многих  больших  монастырях появляются  пекари  и пивовары, изготовлявшие свой товар  на продажу.  Еще одной важной фигурой в обители, жившей, однако, вне монастырских стен, являлся  мужчина  —  капеллан,  который  проводил  службы  и  выслушивал  исповеди  монахинь.

     У монахини было три основных занятия  — молитва, чтение религиозных книг, физический  труд,  из которых первое считалось ее главной обязанностью (напомним,  что средневековое название сословия "духовенство" — oratores — в переводе с латинского "те,  кто молятся"). В день в монастыре было семь обязательных служб.  Первая,  утреня, начиналась в два часа ночи; следующая,  после небольшого перерыва для сна, в шесть утра; последняя  же — в семь вечера в зимнее время и в восемь  вечера  — летом.  Затем инокиня  отправлялась  отдыхать,  но  сон  ее  вскоре опять прерывался ночной службой.

     Второе занятие — это физический труд, которому монахиня посвящала 5 - 6 часов в день,  чаще всего с полудня зимой  и  с  часу  дня — летом. Структура занятий различалась в зависимости от достатка монастыря.  В монастырях победнее  больше   при­ходилось заниматься физическим трудом (полевые работы, стирка, выпечка хлеба, пивоварение, приготовление пищи,  уход за домашней скотиной); в зажиточных, где чаще находились выходцы из аристократических семейств,  монахини занимались преимущественно  вышивкой,   шитьем,   физический же труд был уделом слуг. С XIII века,  после того как орден августинцев,  а позднее ордена францисканцев и доминиканцев принимают обет помогать  больным, монахини работали в больницах и лепрозориях.

Третий вид монашеской  деятельности  —  ученые  занятия.  Цезарий  Арелатский  настаивал  на  том,  чтобы  все  монахини учились читать и ежедневно посвящали чтению не менее  двух  часов . Круг чтения большинства  инокинь  ограничи­вался Священным Писанием, однако  философские  и  драматические  шедевры  многих средневековых писателей, таких, как  Хросвита,  Хильдегарда  Бингенская,  Екатерина Сиенская,  Биргитта  Шведская  и  других,  создавались  в  стенах монастырей.

     Вся жизнь  инокини  достаточно  сурово  регламентировалась.  Пища  была  неприхотливой.  На  столе  обычно  были  хлеб  и  пиво, производившиеся  чаще  всего   в  самом  монастыре.  Во время поста основу рациона составляла гороховая похлебка,  разнообразие которой придавали миндаль,  инжир,  изюм,  а  также,  в зависимости от сезона,  соленая, сушеная или свежая рыба.  В остальные дни на  столе  появлялось  мясо. Ели инокини три раза в день:  трапеза из хлеба и пива утром;  плотный обед,  сопровождаемый чтением вслух в  полдень; короткий ужин после вечерней службы.

     Монахиням предписывалось постоянно жить в  кельях,  причем  личные спальни  были  запрещены  —  все должны  были спать в одном помещении).  Кристина Пизанская пишет, посетив монастырь, что  спят  монахини  на  жестких матрасах,  одетые в свои монастырские робы и  даже подпоясанные,  а некоторые,  смиряющие плоть,  и во  власяницах (Shaher, p. 50).

     Выходить из монастыря  разрешалось  лишь  в  крайних  случаях,  с позволения  руководства  обители.  Чтобы   ограничить   связь  монахинь  с  внешним миром,  на  монастырскую  территорию  старались  не  допускать светских женщин,  мужчин,  кроме епископов и архиепископов (посетителя  могли  допустить  лишь  на  недолгую  беседу  в присутствии  свидетелей.  Тем  не менее,  судя по судебным документам, нарушение этого правила было  обычным  явлением. (Папа  Бонифаций  VIII  в 1300  г. издал  специальную  буллу,  в  которой подтверждал запрет покидать монастырь и допускать посторонних посещать монахинь без специального разрешения руководства  обители.  Булла была встречена в  штыки;  однажды при ее публичном чтении "невесты Христовы" отобрали  у  посланника  папы  текст  и швырнули ему в лицо. Поэтому в дальнейшем руководство церкви  старалось как-то  смягчить  требования этой  буллы,  разрешив  монахине  на  короткий  срок  оставлять  обитель.

Монашеская жизнь — наиболее известный и распространенный,  но  не единственный  путь  религиозного  служения  женщины  в  средневековье: религиозным занятиям посвящали свою  жизнь  и  затворницы. Они проживали  в  кельях-убежищах,  которые  располагались  при  приходских церквях,  при монастырях,  при замках,  рядом  с  городскими стенами; в  Англии  затворницы  жили  даже  в  Тауэре.

     Из правил,  написанных в XIII веке для группы отшельниц, следует, что  затворница проводила свое время  в  молитвах,  в  чтении  религиозной  литературы и  в  работе  —  прядении,  шитье.  Образ  жизни  затворниц напоминал монашеский, однако был более свободным.  В их кельях, которые состояли из двух комнат —  спальни и кабинета, было окно, через которое они могли разговаривать с теми, кто пришел искать их совета;  иногда  они  принимали  в  своих  кельях  посетительниц  и  даже посетителей.   Затворницы  часто  содержали  служанок,  которые  также поддерживали  их  контакты  с  внешним  миром.   Кандидатура   будущей отшельницы  (дева,  вдова  или  монахиня)  тщательно изучалась и потом утверждалась епископом.  Содержались затворницы за  счет  мона­стыря, пожертвований  или собственных средств. Материальное   положение  многих  было  не  столь  уж  и плачевным;  некоторые  даже  оказывались в  состоянии  помогать родственникам.

Уровень образования затворниц был разным.  Иные были неграмотны и проводили  дни  в  молитве и работе,  однако многие образованные женщины того времени уединялись  в  кельях  именно  для  творчества.

     Особое место среди женщин,  посвятивших свою  жизнь  религиозному служению, занимали бегинки. Бегинское движение широко распространяется в XII веке в северной Франции, Фландрии, южной Германии; оно достигает пика популярности в XIII веке и к XV столетию сходит на нет.

Духовная ассоциация бегинок, которых   современ­ники  нередко называли  sanctae  mulieres  ("святые женщины"), представляла собой отчасти полу­монашеский,  отчасти  полумирской  орден.  Если  в  начале существования  движения  бегинки  чаще  жили дома,  пожертвовав ордену часть имущества и занимаясь трудом и практикой благотворительности, то позднее стало правилом проживать в одном общежитии — домах бегинок.

По социальному  происхождению  бегинки  отличались  от монахинь: большинство составляли женщины незнатного  происхождения,  в  основном горожанки   и   крестьянки.   Женщины,    социальный  статус  и материальное положение которых не давали возможности посвятить  свою  жизнь Богу в  монастыре,  могли достичь желаемого в этом движении. Большая часть дня бегинки проходила в молитвах и работе. В церковном расследовании о бегинках говорится, что после утренней службы они идут в свой дом, где работают,  поочередно распевая псалмы вслух,  вечером же  снова идут на службу). Бегинок нередко называли серыми, синими или черными сестрами,  поскольку они одевались в  платья  соответствующих  цветов;  поверх  платья   накидывали капюшон или покрывало .Подобно монахиням,  бегинки  следовали  принципам  целомудрия  и умеренности. Церковное расследование свиде­тельствовало,  что бегинки были очень бедны,  питались грубым хлебом, похлебкой  и  холодной водой,  многие  из  них  не  носили  рубашек   на  теле  и  спали на соломе вместо  постели.

От монахинь,  кроме  социального  происхождения, их  отличал  ряд существенных   особенностей.   Во-первых,   бегинки   сохраняли   свою собственность,  а  не  приносили  ее  в   общину,  как  это делали монахини. Во-вторых, бегинки, чьи дома обычно находились не в сельской местности, а в городах, зарабатывали себе на жизнь:  они были прачками, учителями,  нянями,  сестрами,  трудились  в  лечебных  заведениях  (не  случайно,   бегинские  дома  чаще  всего и находились рядом с больницами и лепрозориями). Наконец,  они  не  давали  пожизненного  обета.





Мода в средние века.

Готика.

Согласитесь, что даже невеликие знатоки истории, при словах «Средние века» и «Готика» вспоминают о временах священной инквизиции, культе прекрасной дамы и конусообразных шпилях соборов. Само название – Готика – появилось гораздо позже стиля, царствовавшего в период IX – XV веков. Итальянское gotico («готский», то есть принадлежащий племени готов) стало синонимом варварства и грубости, которыми воинственные готы отличались. Но так ли была груба мода того времени?

      Готика возникла и развивалась в Германии, стране с достаточно суровым, по сравнению с Грецией и Римом, климатом. К тому же, Германия того времени - страна завоеваний и рыцарей-воинов. Чем дальше мужчина был от дома, чем реже он видел женщину, тем более женственной и желанной она становилась в его мечтах. И женщины не могли обмануть мечтаний своих мужчин. Чтобы показать свои прелести, им нужна была одежда, облегающая, подчеркивающая тело. Так появилось новое слово в конструкции женского платья – его стали сшивать по бокам и делать вытачки. Чтобы лиф еще выгоднее подчеркивал грудь, пришлось придумать вшивные рукава. А чтобы иметь возможность показывать ее, в моду вошли глубокие декольте, в угоду церковникам, отрицающим плоть, прикрытые прозрачными вышитыми вставками.

Волосы замужних женщин прятались под головным убором, никто, кроме мужа, не мог любоваться их красотой, а обязательным условием красоты, согласно представлениям об эстетическом идеале, были длинные золотистые вьющиеся волосы.

Девушки заплетали косы и укладывали их над ушами в «бараний рог». До XIII в. признаком рабства и бесчестия считались короткие волосы.

Классический женский наряд периода готики это многослойное платье, состоящее из нижней рубашки, верхнего платья с длинными рукавами и глубоким V- образным декольте до талии. Юбка платья сверху драпировалась и была укорочена снизу. Объяснялось это просто: такой фасон юбки прекрасно имитировал «широкую талию», что было свойственно беременным женщинам. А беременная женщина особо почиталась в Средневековье – время войн и эпидемий. Более того, чтобы «беременность», а значит и «почетность» дамы была заметнее, под юбку подкладывали специальные подушечки.

      Видимо, сознание собственной величавости, привело к тому, что предположение о знатности дамы можно было сделать и по длине шлейфа ее платья и по высоте энена – готического головного женского убора. Длина шлейфа и высота энена строго регламентировались. Ни одна самая ярая модница незнатного рода не осмелилась бы надеть неподобающие ей по положению высокий энен или длинный шлейф.

      Учитывая климатические условия и особое значение знатности рода, одежду шили из тяжелых дорогих тканей. Бархат и сукно на каждый день, парча и атлас – для особых случаев. Украшалось верхнее платье вышивкой, тесьмой, кистями, дорогими мехами. Основательность и тяжеловесность платья подчеркивала и цветовая гамма: черный, синий, коричневый, бардовый цвета были ведущими.

      Готика не баловала женщин украшениями. И все же женщина оставалась женщиной в любые времена. Средневековые женщины особенно любили украшать себя золотыми бубенчиками и колокольчиками.

      Если греки и римляне предпочитали цветущих зрелых особ с веселым блеском в глазах, то средневековый рыцарь поклонялся худенькой, бледной, «болезненной» в своей хрупкости, строгой и целомудренной девушке-подростку. Только она была для него идеалом божественной неземной красоты. Только она была достойна трепетного поклонения. Толька такая могла носить титул Прекрасной Дамы. И прекрасные дамы затягивали грудь, пили уксус для бледности кожи, напрочь выщипывали брови, закапывали в глаза сок белладонны для расширения зрачков, заливали горячим воском волосы на лбу и затылке, удаляя лишние, чтобы открыть рыцарским взорам беззащитную шею. Для впечатления большей беззащитности обильно использовали свинцовые белила, по которым сверху голубой пудрой прорисовывали «болезненные» жилки, чтобы подчеркнуть тонкость и прозрачность кожи.

      Кто из рыцарей мог устоять перед такой прелестницей? И звучат стихи о любви к ней, единственной. И надевает прекрасная дама свой лучший наряд, чтобы мелькнуть в окне в знак благосклонного внимания к влюбленному.


А она цветет красою,
И пред ней дрожу, смущенный.
Ночь гоня сияньем взгляда,
Солнца свет она затмила.
Все-то в ней ласкает глаз,
Все влечет, чарует нас.


Женщина и колдовство в Средние века
Идея связи  человека  с  нечистой  силой претерпела на  протяжении средневековья  значительную  эволюцию;  вместе  с  ней  менялись   и представление о колдунье,  и  роль  женщины  в  ведовских  процессах.

Средневековые ведовские процессы - процессы над ведьмами - и сегодня продолжают смущать умы ученых и тех, кто интересуется историей. Сотни тысяч обвиненных в колдовстве или связи с дьяволом были тогда отправлены на костер. В чем причины столь безумной вспышки боязни нечистой силы, ведовства, охватившей Западную Европу в ХV-XVII веках? Они неясны и ныне. Наука практически всегда рассматривает средневековую охоту на ведьм как нечто вторичное, полностью зависящее от внешних обстоятельств - состояния общества, церкви. Для большинства историков (отечественных и зарубежных) охота на ведьм - явление пусть и ужасающее, но вполне отвечающее общему строю суеверного, темного Средневековья. Такая точка зрения весьма популярна и сегодня. А между тем ее легко опровергнуть с помощью хронологии. Большинство ведьм сгорело на кострах инквизиции отнюдь не в начальный период Средних веков. Гонения на колдуний набирало силу в Европе параллельно с развитием гуманизма и научного мировоззрения, то есть в эпоху Возрождения.

Советская историография всегда рассматривала охоту на ведьм как одно из проявлений развернув шейся в XVI-XVII веках феодально-католической реакции. Правда, она не учитывала то, что слуг дьявола вовсю жгли и в протестантских странах: жертвой мог стать каждый, независимо от социального положения и религиозных воззрений. Не избежала подобного взгляда и наиболее популярная ныне социальная теория: охота на ведьм - лишь очень яркий показатель степени обострения внутриобщественных отношений, стремление найти "козлов отпущения", на которых можно возложить ответственность за все проблемы и трудности бытия

Дела о  колдовстве,  возбуждаемые в раннее средневековье светской  властью,  нередко  имели  политическую  подоплеку. Самый известный колдовской   процесс  эпохи  Меровингов  описан  Григорием  Турским  в "Истории  франков": в  580  году  после  смерти  сыновей   королевы Фредегонды  были  заподозрены  в колдовстве  префект  Муммол и несколько  женщин.  Префект признался,   что получил от  колдуний  мазь  и  напитки,  посредством которых были  погублены  жертвы.    В результате сам Муммол был выслан,  а женщины, признавшие свою вину, подвергнуты  колесованию  и сожжению.   В IX веке,  в  Каролингскую  эпоху,  сыновья  Людовика  Благо­честивого  обвинили вторую  жену  короля,  Юдифь,  в  том, что она  посредством колдовства  пыталась  повлиять на короля  с  целью перераспределения наследства  в пользу своего сына.

Вплоть до   XIV   века   светский  суд  гораздо  суровее,  нежели  церковный,  относился к обвиняемым, поскольку   колдовство  здесь   каралось   не  как  грех,  а как  преступление,   вызвавшее  реальный  ущерб. В XIV—XV веках ситуация  меняется.  Колдовство как результат  связи  человека  с дьяволом  признается  вполне  реальным и церковью;  теперь такая связь считается преступлением  более  тяжким,  чем  собственно  ущерб, наносимый  ворожбой.   Все  это  приводит  к  началу  массовых  репрессий  против колдунов  и ведьм,  причем  очевидным  является факт  преобладания  среди  обвиняемых  женщин.

     Об особой склонности женщины  к колдовству  писали  различные средне­вековые  авторы.  Так, Гильом из Оверни утверждал,  что женщины более, чем мужчины, подвержены иллюзиям — они  скорее,  чем  мужчины,  верят в то,  что можно  летать  ночью.

Наиболее   подробное  обоснование  тезиса об   осо­бой  предрасположенности   женщины к колдовству было дано  в  "Молоте  ведьм" — пособии   для   инквизиторов,   написанном   доминиканскими   монахами Шпренгером и Инститорисом в 1487 году. Колдовство более распространено среди женщин,  чем  среди  мужчин, считают   авторы.   Почему  же  женщины  легче  отклоняются  от  веры?  Во-первых,  женщина от природы неразумна и  легковерна,   что  является основой  для  чародейства  (в  качестве доказательства приводили и уже упоминавшееся этимологическое  объяснение  Исидора  Севильского  слова femina);  во-вторых,  из-за  влажности  своего  сложения женщина более подвержена  влиянию  духов;  в-третьих,  она  ненасытна   в   плотских наслаждениях  и  потому  вынуждена  прибегать  к  помощи дьявола,  чтобы утолить свою страсть;   в-четвертых,   женщина болтлива и   передает  свои  заблуждения  другим женщинам;  в-пятых,   силы  женщины невелики и потому она  жаждет  отмщения  с помощью  чародейства .  Наконец,  это  доказывает  и порядок  сотворения мужчины  и женщины:  "Уже при сотворении...  она была взята из кривого  ребра,  а именно — из  грудного ребра,  которое как бы отклоняется от мужчины"

Средневековая схоластика с ее страстью к  дефини­циям   создает  теологическое  определение  ведьмы.   Сначала   появляется  булла папы Инно­кентия VIII "Summis desiderantes" (1484), которую стали назы­вать  ведовской  буллой;  затем  содержащееся  в  ней   определение  ведьмы уточняется  в    трактате  Шпрен­гера  и Инститориса.  Ведьмой называли женщину,  которая состояла в связи с дьяволом,  выполняла  сатанинские ритуалы, отмечала черную  мессу  и в результате действий которой людям  наносился ущерб.

Никто из авторов, рассказывающих об охоте на ведьм, не обошел вниманием все этапы ведовского процесса: арест ведьмы, расследование преступлений, вынесение приговора и казнь. Пожалуй, наибольшее внимание уделяется разнообразным пыткам, приносившим почти стопроцентное признание во всех самых гнусных и чудовищных обвинениях.

Однако обратим внимание на значительно менее известную процедуру, которая предшествовала пытке и по сути служила главным доказательством вины. Речь идет о поиске на теле ведьмы или колдуна так называемой "печати дьявола". Ее искали, сначала просто осматривая тело подозреваемого, а затем нанося уколы специальной иглой. Судья и палачи старались найти на обвиняемом места, отличающиеся от остальной поверхности кожи: пятна беловатого цвета, язвочки, небольшие вздутия, обладающие, как правило, настолько пониженной болевой чувствительностью, что они не ощущали укола иглы.

Вот что говорит по данному поводу русский дореволюционный историк С. Тухолка в работе "Процессы о колдовстве в Западной Европе в 15-17 веках": "Еще до пытки колдунью подвергали операции отыскивания стигмата дьявола. Для этого пациенту завязывали глаза и вонзали в тело длинные иглы". Об этом же пишет и Я. Канторович в труде "Средневековые ведовские процессы", вышедшем в 1889 году: "Если у кого-нибудь на теле оказывались язвы или какие-нибудь следы, происхождение которых было неизвестно, то их приписывали дьяволу. Поэтому прежде всего обращались к испытанию иглой. Нередко такое, лишенное чувствительности место действительно находили на теле". О том, что наличие "ведовской печати" считалось абсолютным признаком виновности, сообщал и советский исследователь И. Григулевич. Правда, приводились такие факты лишь затем, чтобы показать суеверие и мракобесие, присущие как средневековому миру вообще, так и священнослужителям в частности.

В самом существовании на теле человека каких-то пятен или отметин нет ничего странного и чудесного. Но если признать, что рассказы о ведьминых знаках имеют под собой реальную основу, то следует задать вопрос: а что представляли собой эти отметины?

Есть два основных вида таинственных знаков - дьявольское пятно и ведьмин знак. Последний представлял собой своеобразный бугорок или вырост на теле человека и, по мнению демонологов, использовался ведьмами для кормления различных духов собственной кровью. Клеймо же дьявола можно скорее сравнить с родимым пятном.

И все же главный признак, по которому в Средневековье отличали дьявольское пятно, - его нечувствительность к боли. Поэтому при осмотре потенциальной ведьмы подозрительные пятна обязательно прокалывали иглой. И если на укол не следовала реакция, обвинение считалось доказанным. (Еще одна существенная особенность "чертовых знаков": при укалывании эти места не только не чувствовали боли, но и не кровоточили.)

Отрешимся от фантастических деталей, вроде пылающего злобой дьявола, клеймящего собственной рукой (или иной конечностью) своих приверженцев, а признаем наличие на теле человека каких-либо специфических отметин. Но ведь описание "ведьминых знаков" очень напоминает какое-то кожное заболевание.

Действительно, почему бы не предположить, что подавляющая часть людей, обвиненных в ведовстве, имела общую для всех болезнь? И только одно заболевание подходит под все приведенные выше симптомы. Это лепра, или проказа, - и сегодня один из самых страшных недугов, а в Средневековье - настоящий бич Божий.

Итак, с большой долей уверенности можно утверждать, что практически все колдуны и ведьмы, осужденные на смерть, были в той или иной стадии поражены проказой. Сам собой напрашивается и следующий вывод: в основе гонения на ведьм лежало стремление средневекового общества обезопасить себя от страшного заболевания, распространение которого в XV-XVII веках достигло своего апогея. Уничтожая прокаженных (мера, бесспорно, жестокая), Европа к концу ХVII века в какой-то степени справилась с эпидемией проказы.

Верили ли сами судьи в то, что отправляют на костер именно дьяволово отродье, а не больных и отверженных людей? На этот вопрос пока нет абсолютно уверенного ответа. Однако вполне вероятно, что в Средние века люди достаточно хорошо знали симптомы проказы, и, по крайней мере, привилегированная, образованная прослойка государственных и церковных деятелей осознавала, что ведет борьбу не со слугами сатаны, а с заразной болезнью. Ведь неслучайно огромная роль в проведении ведовских процессов принадлежала врачам. По замечанию одного из современных исследователей, врачи "принимали достаточно активное профессиональное участие в процессах над ведьмами. В их обязанности входило диагностирование болезней, возникавших в "результате колдовства", и медицинское обслуживание пытки. Зачастую их заключение решало участь несчастной ведьмы".

И тем не менее, видя в охоте на ведьм и колдунов лишь карантинную меру, а в судьях и палачах - борцов с опасным недугом, мы излишне модернизируем явление более чем пятивековой давности. Проказа в то время могла рассматриваться и, вероятно, рассматривалась как признак одержимости дьявольской силой, и именно поэтому носителям этой болезни объявили беспощадную войну на уничтожение. Эта сторона дела заслуживает тщательного изучения.

Первой жертвой  обвинения в сожительстве с дьяволом,  в   результате чего  родилось  чудище с волчьей  головой  и  хвостом дракона,  считается тулуз­ская   аристократка  Анжела Ламбарт.   С того времени, когда практика  колдовства  была определена как ересь и утвердилась идея  связи ведьмы и дьявола,  количество  ведовских процессов  начало  быстро  расти.  Наибольшее  распространение они получили в тех регионах,   где  бушевали  преследования еретиков.

Женщина в куртуазной традиции
Женщина в куртуазной традиции. Культ Прекрасной Дамы.
     Удивительное явление Средних веков – культ прекрасной Дамы, который был тесно связан с распространением культа Девы Марии. Это было совершенно светское изобретение. Считается, что его родина – юг Франции, - регион более древний и тонкой культуры, чем север. Он воспевает сладостное блаженство и эротическое томление. Прославление Дамы сердца распространяется при многих блестящих дворах
Западной Европы: в Бретани, Бургундии, при дворе Элеоноры Аквитанской и Генриха II в Англии (XII века). Дамы сами способствовали распространению этого культа, они покровительствовали трубадурам и являлись главными вдохновителями и подлинными ценителями искусства куртуазной любви.
      Вообще рыцарская любовь была таким же количеством церемоний, что и само феодальное сообщество. Если дама принимала любовь рыцаря, то её согласие было обставлено целым рядом церемоний, напоминающих обряд принесения вассальской клятвы. Рыцарь становился на колени и вкладывал сложенные ладони в руки своей возлюбленной, а затем в присутствии свидетелей клялся до гроба служить ей и защищать её от врагов. Принимая его клятву, дама обещала верное его любить, надевала кольцо ему на палец, целовала его и разрешала ему подняться с колен.
      Существовали даже специальные суды, которые разбирали дела, касающиеся любовных отношений. Судьями в них были женщины. Даже учёные мужи и студенты университетов гордились своим знанием тонкостей любви и восхваляли своих избранниц в своих стихах.
                  Возьми эту розу, моя дорогая.
                  Она – символ вечной любви.
                  Ведь шип этой розы
                  Пронзил моё сердце –
                  В нём вечно останешься ты.(7)
      Благородная возвышенная любовь – монополия рыцарства. Только женщина из «сеньориального» класса обладала привилегией возбуждать это чувство, но никак не простолюдинка.
      Есть два правила рыцарского поведения, две страсти и обязанности: «сражаться и любить».(8) И то и другое должно совершаться абсолютно бескорыстно. Куртуазная любовь основана на поклонении Даме и строится по модели вассальных отношений. Женщина в этом дуэте играет главную роль, занимает место сеньора. Влюблённый приносит клятву своей избраннице и служит ей как сюзерену. Культ любви включает отдельные ступени посвящения, а его центральным пунктом становятся испытания. Рыцарь служи во имя идеи, а Дама – только повод для выражения чувств и демонстрации доблести. Интересно, что вознаграждение влюблённого как бы и не предполагается в этой игре; во всяком случае, не является основной целью. Таким образом, характер этих отношений     платонический. В доказательство этого стоит отметить, что культ Дамы процветал при дворах крупных сеньоров. Как правило, объектом поклонения избиралась хозяйка замка. Для вассалов своего мужа, странствующих менестрелей, происходивших из семей бедных и малоземельных рыцарей, она оставалась недосягаемой. Они прославляли зрелую замужнюю женщину, не рассчитывая на взаимность.





Женщина и право





      Помимо воспевания сеньоры культ предполагал реальные действия, подтверждающие чувства почитателя. Диапазон их весьма широк, и фантазия играла здесь не последнюю роль. «Это подвиги на поле боя или на турнирах, совершаемые в честь возлюбленной, что было наиболее традиционно, разнообразные деяния, начиная с самых простых и безобидных поступков, таких, как ношение платка, ленты, перчатки или рубашки своей дамы, а также цветов её  герба, и кончая самыми экзотическими мазохистскими актами вроде вырывания ногтей, бега на четвереньках и воя по-волчьи. Добровольно вступая в любовное рабство, рыцари подвергали себя всевозможным унижениям, чтобы добиться благосклонности своей повелительницы, терпели физические мучения. Возможная боль была не так страшна, как отказ от собственного «эго» - рыцарской гордости, приносимой в дар любви».(9) Конечно, подобное поведение не являлось типичным, но экстатические и экстремистские проявления не были редкостью в это время.
      Куртуазная любовь, отраженная в рыцарской поэзии и поэзии трубадуров, строилась на следующих принципах.
     1. Первое правило — "в браке нет любви". Куртуазная любовь была своего рода реакцией на сложившуюся форму брака без любви, брака по расчету.
     2.  Женщина была поставлена на   пьедестал.   Рыцарь воспевает   ее,   восхищается ею и должен смиренно и терпеливо сносить ее капризы; она же подчиняет его. В.Ф. Шишмарев обратил внимание на роль идеологии   феодального строя в утверждении куртуазной любви. Любовь к госпоже воспринималась по привычной  схеме — как  отношение     служения,
служения сеньору или Богу. Об этом свидетельствует и мотив признания  заслуг  "вассала"  и  поощрения   его наградой: улыбкой  или поцелуем,    кольцом или перчаткой Дамы, красивым  платьем, добрым конем — или удовлетворением его страсти.
    3.   Идеал рыцаря и идеал поклонника Прекрасной Дамы отождествлялись.    Если   поклонник Прекрасной Дамы должен  был культивировать в себе  рыцарские добродетели,   то настоящим рыцарем, добродетельным и  благородным,  можно  было стать только с помощью куртуазной любви,    поскольку любовь считалась   источником   бесконечных  духовных возможностей  для   человека.     Куртуазная   любовь — это и основание литературного совершенства: рыцарю рекомендовалось слагать и посвящать любимой сонеты. Условия       рыцарского   кодекса   чести:   молчание   и терпение,    подавление    в    себе    вспышек    гордыни, благоговение    перед    своей   Дамой    и    верность    ей, куртуазность.
   4. Любовь должна быть платонической. Ее реальное содержание, смысл были не столько в самом любовном романе, сколько в тех душевных переживаниях, которые преображают влюбленного, делают его совершенным, щедрым, благородным. Она — источник вдохновения и военных подвигов. Любовь стала полем, на котором можно было взращивать всевозможные эстетические и нравственные совершенства. Благородный влюблённый – согласно этой теории куртуазной любви – вследствие свое страсти становится чистым и добродетельным.(10)
     Наиболее обстоятельно куртуазная теория представлена в сочинении "О любви" (ок.1184—1186), принадлежащем перу
Андрея Капеллана, духовника французского короля. Любовь, по словам Капеллана, преображает человека: даже грубого и невежественного заставляет блистать красотой, низкородного одаряет благородством нрава, надменного благодетельствует смирением. Андрей Капеллан выделяет три пути достижения любви: красота облика, доброта нрава и красноречие.
      Пытаясь  разобраться в хитросплетениях Капелланова текста, следует обратить внимание на изложение основных принципов куртуазии, или «правил Любви». Вот они:
     - основу истинной любви составляют любовное влечение (правила 9,24), подлинная страсть (правила 15,16,23) и взаимное чувство (правило 5);
     - человек (прежде всего мужчина) должен быть достоин любви, главным образом своей доблестью (правило 18);
     - выше ценится труднодостижимая, но не легкодоступная любовь, т.е. преодоление препятствий при достижении любви лишь повышает её цену (правило14);
    - любовь должна быть лишена корысти (правило 10);
    - чувство ревности лишь доказывает истинность любви и усиливает её (правила 2,21,22);
    - в интимных отношениях любовников не должно быть внутренних запретов (правила 26,27);
    - вместе с тем безмерное сладострастие губит любовь (правило 29);
    - недолговечна та любовь, тайны которой разглашаются (правило 13);
    - любовь не вечна и может сменяться новой (правила 4,17,19).(11)
Многие из этих правил согласуются с общими положениями в начальной части трактата; где любовь определяется как страсть, проистекающая из неумеренного помышления о красоте чужого пола и влекущая человека, в объятия другого, и автор подчеркивает, что любовь – страсть есть страдание, поскольку нет мучения сильнее, чем тревога любовника не достичь желаемой любви или потерять её. Речь в данном случае идет о любви земной, поскольку неустанное помышление любовника заключается в том, чтобы насладиться объятиями любимой и совершить с ней всё, что заповедано любовью.
     Часть правил затрагивает проблему соотношения любви и супружества. Так в правиле 1 говорится о том, что супружество не может быть препятствием для любви вне брака. Однако любовь должна следовать ряду предписаний, которые в какой-то мере характерны для брачных норм: любить можно того, с кем не зазорно вступить в брак (правило 11); мужчина допускается к любви лишь по достижении полной зрелости (правило 6); в случае смерти одного из любовников полагается два года «вдовства» (правило 7). Тем не менее, в любви, в отличие от супружества, возможны случаи, когда одну женщину любят двое, и ни что не препятствует любви двух женщин к одному мужчине (правило 31).(12)
      В контексте традиционного для XII века спора о любви телесной («amor
carnalis») и любви духовной («amor spiritualis») А.Капеллан в диалогах различает две формы любви – «amor purus» (чистую любовь) и «amor mixtur» (любовь плотскую). В основе первой – созидание духа и сердца, когда даже поцелуи и физический контакт облекаются в целомудренные и стыдливые формы, тогда как вторая есть полное торжество Венеры.(13)
      Все более спутываясь бесчисленными правилами, куртуазная любовь превращается в род ритуала, игры. Много общего она имела и со средневековой схоластикой. Любили головой, а не сердцем. «Системой куртуазных понятий были заключены в строгие рамки верной любви все христианские добродетели, общественная нравственность, все совершенствование форм жизненного уклада. Стремление к стилизации любви представляло собой нечто большее, нежели просто игру. Именно мощное воздействие самой страсти понуждало пылкие натуры позднего Средневековья возводить любовь до уровня некой прекрасной игры, обставленной благородными правилами. Дабы не прослыть варваром, следовало заключать свои чувства в определённые формальные рамки. Для низших сословий обуздание непотребства возлагалось на церковь, которая делала это с большим или меньшим успехом. Во всяком случае, они создавали прекрасную иллюзию и люди хотели следовать ей в своей жизни. В основном, однако, отношение к любви даже среди людей высших сословий оставалось весьма грубым. Повседневные обычаи все ещё отличались простодушным бесстыдством, которое в более поздние времена уже не встречается».(14)
     Хейзинг утверждает, однако, что вся эта грубость вовсе не есть пренебрежение к идеалу. Так же как и возвышенная любовь, распущенность имеет свой собственный стиль. Этот стиль у Хейзинга назван эпиталамическим.
     В средневековой культуре наряду с доминирующим религиозным идеалом, начиная с X века, утвердился рыцарский идеал красоты. Хотя рыцарское движение формировалось вокруг выполнения военной функции, однако помимо культивирования духа воинственности, силы, мужества, самопожертвования, презрения к смерти в новом менталитете откристаллизовались такие общезначимые устремления, как преданное служение прекрасной даме, культ естественной любви, право на земное счастье, благородство, обострённое чувство личного достоинства, прямодушие. В рыцарском мировосприятии фактически игнорировалась жизнь, насыщенная мистическими мотивами, религиозным экстазом. Так, автор, «Тристана и Изольды», рассказывает волнующую и трагическую историю о пылкой любви. В его понимании любовь двух молодых людей не адское наваждение, не опасная болезнь, а великое чувство, возвышающее человека.  Трагизм взаимного притяжения рыцаря  Тристана  и жены корнуэльского короля Изольды кроется не в греховной природе человека, не в плотских желаниях, которые третировала церковь, но в консервативности феодального устройства, отсталых обычаях и предрассудках. Жак Ле Гофф писал о чувствах этих и подобных им героев: «Как бы то ни было, но куртуазная любовь, поднявшись над протестом и бунтом, смогла найти изумительное равновесие души и тела, сердца и ума, влечения пола и чувства. Возвысившись над словесной мишурой и ритуалом, делавшим её феноменом эпохи, поднявшись над манерностью и заблуждениями куртуазной схоластики…- она остаётся нетленным даром».(15)
     Кодекс рыцарской любви долго существовал и после того, как рыцарский дух его покинул. Безусловно, культ Прекрасной Дамы, созданный в рамках куртуазной культуры, оказал сильное влияние на преодоление женоненавистничества и подготовил почву для рождения одухотворенной
индивидуальной любви. Однако об этом благотворном влиянии можно говорить скорее применительно к последующим эпохам, чем собственно к средневековью. Разумеется, культ женщины был идеалом маленькой аристократической касты. «Водораздел, отделявший "вилланок", с которыми самый утонченный рыцарь мог обращаться, как ему вздумается, от "дам" и "девственниц" был незыблем".(16)
       От любви до ненависти один шаг, и этот шаг был сделан в знаменитом "Романе о Розе", ставшем символом вырождения куртуазной любви. Его первая часть была написана французом Гийомом да Лоррисом в 1240 году и представляла собой типичный образчик куртуазной поэзии. «Его грациозному замыслу сопутствует живая, прелестная фантазия при разработке сюжета. Это постоянно используемый мотив сновидения».(17)
     Слава романа не была бы столь велика, если бы к нему в 1280 году не написал продолжения другой французский поэт — Жан де Мен. Прошло всего сорок лет, но мы видим уже совершенно другое отношение к женщине. Любовь занимает центральное место и в этом романе — но не верная, бескорыстная, платоническая любовь к недостижимой Прекрасной Даме, а любовь плотская. Тот, кто хочет войти в сад любви, также должен обладать добродетелями, но как же эти добродетели отличались от рыцарского кодекса любви куртуазной! Добродетели последней •— это качества, с помощью которых рыцарь облагораживается. Согласно же Жану де Мену, добродетели поклонника — всего лишь средство охоты за женщиной.
        «Эти добродетели – беззаботность, умение наслаждаться, весёлый нрав, любовь, красота, богатство, щедрость, вольность, куртуазность».(18)
    Центральное место занимает не поклонение женщине, но жестокое презрение к ее слабостям. Сами женщины предстают перед нами хитрыми, безнравственными, похотливыми.
      Трактат получил большой резонанс и, как это ни парадоксально, способствовал развитию женского самосознания, стимулируя поиски контраргументов. Именно в полемике с ним оттачивала свое мастерство французская писательница
Кристина Пизанская. Эта отважная защитница прав женщин и женской чести обращается к богу любви с поэтическим посланием, заключающим жалобу женщин на обманы и обиды со стороны мужчин. Она с негодованием отвергла учение «Романа о розе».(19)


1. Реферат на тему Existentialism A WorldView Essay Research Paper Existentialism
2. Реферат ТНП в легкой промышленности
3. Реферат на тему Synopsis Of The Great Gatsby Essay Research
4. Реферат на тему Environmental Law
5. Монография на тему Фінансовий контроль теорія та методологія
6. Реферат на тему The Odyssey Essay Research Paper The OdysseyIn
7. Курсовая на тему Расч т выпечки
8. Реферат на тему Julius Ceaser The Importance Of Brutus Essay
9. Реферат на тему Атлантида в разные времена
10. Курсовая на тему Гигиена крупного рогатого скота на промышленных фермах