Реферат Культурная антропология и ее основоположник Ф.Боас
Работа добавлена на сайт bukvasha.net: 2015-10-28Поможем написать учебную работу
Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.
Предоплата всего
от 25%
Подписываем
договор
Реферат
на тему
«Культурная антропология и её основоположник Ф. Боас»
Москва, 2010 г.
Содержание
Введение 4
1. Методы культурной антропологии 5
2. Методы полевых исследований в культурной антропологии 12
3. Современное понимание культурной антропологии 17
Заключение 24
Список литературы 25
Утверждение о том, что культурная антропология является новой наукой в России и традиционной дисциплиной в зарубежной науке, верно лишь при самом широком рассмотрении. При более близком приближении оказывается, что термин «культурная антропология» не является общепринятым и за рубежом: он характерен лишь для ряда национальных традиций, и прежде всего США, где он и возник. Кроме того, выясняется, что несмотря на отсутствие термина в российской науке, многие проблемы культурной антропологии поднимались и решались уже несколькими поколениями отечественных ученых.
Культурной антропологией обозначают часть универсальной науки о человеке и его культуре – антропологии. В последнюю входит, помимо культурной, физическая антропология, которая изучает телесные параметры человека (антропометрию, соматологию, расовую антропологию и др.), включая эволюцию человека. Так, Д. Мандельбаум утверждает, что «центральная задача культурной антропологии состоит в изучении сходств и различий в поведении разнообразных групп людей, в описании характера тех или иных культур и типичных для них процессов воспроизводства, изменений и развития». А. Дж. Куперы отмечают, что «культурная антропология используется для обозначения той отрасли антропологии, которая изучает человека (т.е. людей) как социальное существо, а также скорее благоприобретенные, чем генетически передаваемые формы поведения».
Извлекая материалы из чрезвычайно обширной и разнообразной области культуры, как это было показано выше, различные направления и школы в культурной антропологии применяют для своих построений самые разнообразные методологии и методы изучения.
Начнем с эволюционистского направления. Методология этого научного направления основана на тезисах о единстве человеческого рода и вытекающей отсюда идеей о прогрессивном развитии народов Земли (лат. evolutio − «быстро развиваться») от простого к сложному и выведению законов развития общественных явлений из психических свойств индивида. Эти идеи очень четко просматриваются, к примеру, в трудах самого известного из классиков эволюционизма Эдуарда Бернетта Тайлора (1832–1917).
В работах «Первобытная культура» (1871), «Антропология» (1881) Тайлор рассматривал историю человеческой культуры как «часть истории природы». Он был убежден, что «характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений». Это однообразие «может быть приписано однообразному действию однообразных причин». Разнообразие же форм культуры Тайлор понимал как стадии постепенного развития, каждая из которых «является продуктом прошлого и в свою очередь играет известную роль в формировании будущего». (Последнее замечание чрезвычайно важно для понимания методов работы эволюционистов). Эти последовательные стадии развития соединяют между собой в один непрерывный ряд все народы и все культуры человечества, от самых отсталых до наиболее цивилизованных. «Даже при сравнении диких племен с цивилизованными народами, − указывает Э.Тайлор, − мы ясно видим, как шаг за шагом быт малокультурных обществ переходит в быт более передовых народов, как легко распознается связь между отдельными формами быта тех и других».
Вместе с тем, выдающийся эволюционист допускал, что в истории можно обнаружить не только прогресс, но и вырождение. Но он твердо уверен, что прогресс − это основное и первичное явление, а вырождение − вторичное. «Необходимо ведь сначала достигнуть какого-то уровня культуры, − считал он, − чтобы получить возможность утратить его». В качестве основного метода работы эволюционисты использовали сравнительный метод.
Особенности его применения хорошо видны, например, у А.Бастиана, одного из пионеров этнологической науки. Благодаря тому, что, по его мнению, задатки людей совершенно одинаковы в психологическом предрасположении к определенному культурному творчеству, при одинаковых природных и общественных условиях человеческая культура дает одни и те же результаты. Поэтому первая стадия культурного развития в самых общих чертах у всех народов приблизительно одинакова, и все народы как бы начинают свое развитие с одного и того же. И если, к примеру, мы имеем один народ, стоящий на первой ступени развития, другой − на второй ступени и третий − на третьей, то можно предположить, что народ, стоящий на третьей ступени, когда-то проходил первую и вторую. Следовательно, изучая народы, стоящие на более низкой ступени развития, мы можем составить себе представление о пути развития народов более культурных.
Для определения взаимной исторической связи явлений культур разных народов Э.Тайлор широко пользовался и так называемым методом пережитков. Под «пережитками» Тайлор понимал «те обряды, обычаи, воззрения и пр., которые, будучи в силу привычки перенесены из одной стадии культуры, которой они свойственны, в другую, более позднюю, остаются живым свидетельством или памятником прошлого». Таких пережитков, сохранившихся от древних времен, Тайлор во множестве находил в быту культурных народов Европы.
По существу, против предположений эволюционистов о том, что при одинаковых природных и общественных условиях будут одинаковые культуры, не приходится спорить, если только мы признаем существующее единство человеческого рода. Но вопрос заключается в другом, на что совершенно справедливо указывает П.Ф.Преображенский: «Если такое предположение возможно теоретически, то следует ли из этого, что оно осуществляется и в действительности?». И вот на него мы должны ответить отрицательно: представить себе даже два народа в совершенно одинаковых условиях чрезвычайно трудно!
Поэтому на практике идеи эволюционистов обычно имеют тенденцию к унификации, и, соответственно, искажению реальной истории многих народов и культур, вкладыванию их в «прокрустово ложе» своей теоретической схемы. Недаром многие антиэволюционисты называют это направление школой «однолинейной эволюции». Правда, Лесли Уайт возражает против наклеивания на эволюционизм подобного ярлыка. По его мнению, «два великих первооткрывателя эволюционизма», Г.Спенсер и Э.Тайлор, всегда «подчеркивали его многолинейность». Морган был единственным, кто отстаивал идею однолинейности. Так, Г.Спенсер говорил о том, что социальный прогресс не линеен, а дивергентен и редивергентен, что каждый отдельный продукт дает рождение новой группе различных продуктов. Тайлор же указывал на то, что выполняя великую задачу рациональной этнографии, желательно выработать, насколько это возможно, схему эволюции этой культуры по многим линиям. Как считает Л.Уайт, «однолинейность» у Тайлора и Спенсера обозначала не конкретные культуры и народы, а «однолинейности последовательности» развития человечества: дикость − варварство − цивилизация. Ведь культура, «подобно человеку, может рассматриваться как нечто единичное и как нечто множественное». Но как бы то ни было на самом деле, практика указывает на многие ошибочные представления эволюционистов, связанные с их стремлением открыть универсальные законы развития человеческих обществ. К ошибкам нередко приводил и сравнительный метод, особенно в тех случаях, когда сопоставлялись явления, относящиеся к разным историческим эпохам и географическим ареалам. К небезупречным выводам приводил зачастую и ретроспективный «метод пережитков», многие из которых были на самом деле живыми, действующими общественными институтами, и т. д.
Если для эволюционистов каждое отдельное явление культуры представляло интерес лишь как звено в отвлеченной эволюционной цепи, то для многих последующих направлений основным предметом исследования стали конкретные культуры. Такой поворот ощущается уже в диффузионизском направлении, начиная с антропогеографии Ф. Ратцеля (1844–1904). Исключением на общем фоне выглядит «культурно-историческая» школа Вильгельма Шмидта (1868–1954), придававшая «культурным кругам» характер всемирно-исторических стадий культурного развития.
В качестве методологической основы у представителей этого направления проводилась идея о том, что именно диффузия (физический термин, буквально означает «растекание», «разлитие») является главным содержанием культурно-исторического процесса. Исходя из этого диффузионисты сводили всю историю человечества к явления контакта, столкновения, заимствования, переноса культур. Ратцель, к примеру, был уверен в том, что человек вовсе не является таким изобретательным, каким его обычно представляют, что он гораздо более консервативен. Поэтому, по мнению Ратцеля, одни и те же учреждения и технические навыки, наблюдаемые у разных народов, в большинстве случаев не созданы самостоятельно в пределах отдельного народа, а распространяются путем заимствований. Таким образом, он выдвинул в качестве основного двигателя культурного развития столкновение культур и влияние одной культуры на другую. К.Уисслер (1870–1947) пошел еще дальше. Анализируя контакты культур индейцев, он пришел к выводу, что путем диффузии распространяются не только материальные и нематериальные элементы культуры, но и соматические (телесные, организменные) характеристики.
У некоторых представителей этого направления, в частности, «культурно-морфологической» школы (Лео Фробениус), идея диффузии совмещалась с признанием «органической (от слова “организм”)», в том числе и системной, структуры культуры. «Я утверждаю, − писал он, − что каждая культура развивается как живые организмы, она, следовательно, переживает рождение, детство, зрелый возраст и старость и, наконец, умирает». Как всякий организм, культура нуждается в питании: пища для нее − охота, рыболовство, скотоводство, земледелие и пр. Как организм, культура может быть пересажена на новую почву, и там, в иных природных условиях, развитие ее направляется в иную сторону.
Совсем иное отношение к увлечению «общеисторическими» законами антропологической науки XIX − начала XX в. Демонстрирует культурно-историческая школа Ф.Боаса (1858−1942) и релятивисты. Отвергая классический эволюционизм, с одной стороны (при этом, не отвергая в принципе идеи существования законов, управляющих деятельностью человеческого ума), и упрощенно диффузионизские и структурно-функциональные схемы, с другой, Боас отстаивал исторический метод исследования. Ученый требует большей осторожности в интерпретации культурных явлений и социальных форм, в частности в тех случаях, когда у разных народов в разных странах обнаруживаются сходства и параллельные формы или когда возникает вопрос, какая из сопоставляемых форм древнее: к примеру, материнский или отцовский счет родства? реалистический или геометрический орнамент? Боас предостерегал от всяких скороспелых выводов, в особенности от поверхностного применения «сравнительного» метода.
Явления, внешне сходные между собой, указывал он, могут иметь совершенно различное происхождение и разные функции. Не всякое сходство свидетельствует об исторических связях или о заимствовании одним народом у другого. Не всегда пригодно и объяснение сходств одинаковостью человеческой психики или сходностью географической среды. Конечной целью науки, говорил Ф.Боас, является открытие общих законов исторического развития и реконструкция на их основе истории человечества. Но для этого, считал он, надо сначала изучить историю каждого отдельного народа. Он считал, что каждая культурная группа имеет свою уникальную историю, зависящую отчасти от своеобразного внутреннего развития социальной группы, а отчасти от посторонних влияний, которым она подвергается. Поэтому более правильным направлением работы Боас считал изучение динамических изменений в отдельных обществах.
Наконец, Франц Боас дает нам еще один принцип, в соответствии с которым должно вестись исследование. «Научное изучение обобщенных социальных форм требует... чтобы исследователь освободился от всех оценок, основанных на нашей культуре. Объективное, строго научное исследование возможно только, если нам удастся войти в каждую культуру на ее собственной базе, если мы разработаем идеалы каждого народа и включим в наше общее объективное изучение культурные ценности, обнаруживаемые среди различных ветвей человечества». Здесь Боас высказывает идею, которая впоследствии ляжет в основу целого направления в американской антропологической науке, − идею релятивизма, т. е. идею об относительности всех морально-оценочных критериев и о несравнимости культурных ценностей разных народов.
Одной из самых ярких отличительных особенностей культурной антропологии является то, что она широко использует данные, полученные во время специальных поездок (экспедиций) к изучаемым народам. Антропологи называют экспедиционные исследования работой «в поле», отличая их тем самым от «кабинетной» работы. Вследствие этого собранные в экспедициях материалы принято называть полевыми материалами.
Подчеркивая уникальность полевых материалов, нельзя забывать, что работа в поле, в экспедиции – это лишь часть научной работы этнолога. И эту работу нельзя противопоставлять или отделять от изучения других источников: письменных, архивных, музейных и т. п. «Разумеется, − писал в этой связи Л. Уайт, − между теорией и практикой нет никакой несовместимости». Наоборот, успех экспедиции в значительной мере зависит от глубокого знания всех данных об исследуемом народе и его культуре. Такие знания, составляющие необходимый элемент подготовки экспедиции позволяют глубже и полнее изучить и осмыслить факты и явления обнаруженные во время полевых исследовании. В свою очередь долевые материалы, собранные в экспедиции позволяют антропологу значительно дополнить и правильнее истолковать сведения, извлеченные им при работе над письменными и другими «кабинетными» источниками. Работа «в поле» и работа «в кабинете» − это две стороны единого процесса изучения культуры, которые взаимно дополняют и обогащают друг друга.
Начиная с XIX века полевые наблюдения перестают быть случайными заметками, зависящими от вкусов наблюдателя. Создаются программы для собирания тех или иных сведений, появляются и первые анкеты с перечнем вопросов (например, анкета Русского географического общества 1845 г.; анкета-справочник «Notes and Queries on Anthropology», Британской ассоциации прогресса наук 1874 г.). Разумеется, программирование, упорядочен долевых наблюдений в конкретных случаях подчинялись разным потребностям и задачам, но сама тен-денция сделала полевые наблюдения в целом более систематическими и полными. Примером научного подхода к организации полевых наблюдений могут служить экспедиционные исследования Н.Н.Миклухо-Маклая, изучавшего жизнь папуасов Новой Гвинеи и ряда соседних народов.
«Полевые» материалы собирают, беседуя с людьми, представляющими ту или иную культуру или субкультуру (первобытную общину, сельскую, городскую культуру и др.) и непосредственно наблюдая за их жизнью и бытом (как живут, работают, отдыхают). Методика сбора таких материалов значительно отличается от всех остальных способов работы исследователя не только потому, что мы имеем здесь дело с живыми людьми, а не с книгами или статьями. С методиками сбора материалов по письменным источникам начинающие антропологи уже отчасти знакомы, поскольку они используются в школе при написании докладов и рефератов. Совсем иная ситуация складывается с методикой работы с людьми: школа с нею практически не знакомит. Поэтому рассмотрим ее более подробно.
Передвижные исследования достаточно широко распространены в отечественной этнологии и антропологии. Их нельзя представлять так, будто во время их исследователи больше ездят, чем «сидят». Ученые и в них «сидят» на одном месте по нескольку и более дней, даже недель, а затем переезжают на новое место. Единственное принципиальное различие между ними и стационарными экспедициями состоит в том, что во время таких экспедиций обследуется не одна, а по крайней мере несколько групп населения, не контактирующих активно между собой, а нередко и удаленных друг от друга на значительные расстояния. Передвижные экспедиции проводятся иногда в форме долговременных, чаще − кратковременных экспедиций. Продолжительность их в зависимости от задач и условий работы колеблется от нескольких недель до нескольких месяцев. Сильной стороной таких экспедиций является значительный охват территории, который позволяет обследовать различные группы населения. Слабой стороной передвижных экспедиций является фрагментарность получаемого материала, отсутствие «комплексов» материалов. Даже в случае всестороннего охвата культуры, получаемые материалы дают лишь более или менее обобщенную собирательную модель, которая слабо учитывает особенности каждой отдельной группы.
В зависимости от цели и задач экспедиции применяются разные приемы, обеспечивающие объективность собранных материалов. Главными из них являются выборочное и сплошное обследование. Первое дает возможность более углубленно обследовать избранные объекты. Существенным недостатком выборочного обследования является сравнительно большая вероятность субъективных ошибок при выборе объектов изучения, в силу чего последние могут оказаться недостаточно типичными. Чтобы избежать подобных ошибок, участники экспедиции должны до выезда в «поле» внимательно ознакомиться с материалами региона, в котором планируются полевые исследования.
При сплошном обследовании участники экспедиции изучают все объекты подряд: например, все постройки данного поселения, все семьи и т.д. Сплошное обследование дает массовый материал, позволяющий применять для его дальнейшей обработки статистические методы исследования. Однако сплошное обследование требует очень много времени. Экономя время, исследователи часто вынуждены либо сужать круг изучаемых черт и особенностей данного явления культуры и быта, что приводит к утрате целостного восприятия культуры.
Применение того или иного вида обследования определяется задачами экспедиции и конкретными условиями работы. Большим подспорьем при сборе массового материала по тем или иным особенностям культуры и быта могут стать различные виды анкет. В русской этнографии (этнологии) их стали применять с момента образования в 1845 г. Отделения этнографии Русского Географического общества.
Полевая работа в этнологической экспедиции очень разнообразна. В один и тот же день антропологу нередко приходится и беседовать с местными жителями, и фотографировать, наблюдать и описывать происходящие события и действия, обмерять и зарисовывать всевозможные предметы, собирать вещественные коллекции и т.д. и т.п. Каждый из этих работ имеет свою специфику, свои технические приемы выполнения. Подробно об этом можно узнать из специальных изданий.
Здесь же приводятся лишь самые общие принципы и приемы.
Так, личные наблюдения исследователя в экспедиции дают весьма ценные материалы по самым различным вопросам. Это и условия жизни населения, его быта, черты поведения, особенности характера (общительность, замкнутость и т. п.), языковые выражения и масса других особенностей, т. е. то, что нередко ускользает из внимания ученого при целенаправленных беседах с людьми. Особенно велика доля материалов, полученных методом непосредственного наблюдения, в стационарных экспедициях. На важность именно этого способа изучения чужой культуры обращал внимание Э.Канетти, когда противопоставлял подходы путешественника и ученого-антрополога: «Чем точнее сообщения путешественников о «простых» народах, тем скорее хочется забыть о спорящих господствующих этнологических теориях и начать думать совсем по-новому. Наиважнейшее, то, что всего выразительней, эти теории как раз упускают… Старый путешественник был просто любопытен… Современный этнолог методичен; годы учения делают его умелым наблюдателем, не способным, однако, к творческому мышлению; его оснащают тончайшей сетью, в которую сам же он первым и попадается…».
Сбор материалов путем опроса (интервьюирования) местных жителей (информаторов или информантов) также составляет важную часть полевой работы антрополога. Особенно велико значение подобной работы в кратковременных экспедициях, что позволяет интенсифицировать работу и увеличить количество получаемых материалов.
Особенности развития антропологии в разных национальных традициях дали целый ряд наименований: этнография, этнология, социальная, культурная, социальная и культурная антропологии. В американской научной традиции, начиная с 1920–30-х гг., под ними понимались разные научные дисциплины. Английская и французская традиции не так резко разводили их. В немецкой и русской науке, напротив, культурно-антропологические аспекты вплоть до недавнего времени (особенно в российской научной традиции) не имели своей особой «антропологической» оболочки.
Дальнейшее развитие научного познания о человеке требуют унификации. Как следствие этого – необходимость введения в российской науке новых «антропологических» терминов, отражающих новый этап в развитии у нас науки о человеке и культуре. Вероятно, не так уж далек был от истины К.Леви-Стросс, говоривший, что этнография, этнология и антропология, являясь одной наукой, в действительности (по крайней мере, во многих зарубежных странах) представляют собой три этапа или три временные стадии одного и того же исследования, где первые – это сбор, упорядочение материалов и первый шаг к синтезу, а последняя – познание человека вообще; причем каждая из них не может быть полностью отделена от других.
Достаточно четкую фиксацию происходивших изменений дает нам созданная Томасом Пенниманом еще в 1936 году схема. Он разделил историю антропологической науки на четыре периода: 1) формирования науки (от античности до 1835 г.), 2) конвергенции (1835–1859 гг.), в результате которого возникает единая наука о человеке, 3) конструктивный период (1859–1900 гг.), когда были созданы классические концепции человека, и 4) критический период (1900–1935 гг.) – время пересмотра старых концепций, и, что самое главное, невозможность охвата возросших материалов о человеке одним исследователем. В результате возникает новая тенденция, приводящая к распадению единой «антропологии» на ее составные части и ослабление между ними контактов. В новом издании книги автор добавляет к ним пятый период – период конвергенции и консолидации, который создают вновь создаваемые концепции.
Во многом сходную схему (с поправкой на современность) дает профессор Гавайского университета Роберт Бофорски (1994). Он делит историю науки на три периода: 1) формационный, 2) период «героических менторов» и 3) период расширения. В формационный период, начавшийся с основания этой дисциплины в XIX в. и продолжавшийся до первых десятилетий XX в., образовались антропологические общества, началось преподавание антропологии в нескольких университетах и постулировались общие схемы прогрессивного развития человечества. «Героические менторы» антропологии – Боас, Дюркгейм, Малиновский и Рэдклиф-Браун, создавшие различные научные школы – стали основателями новой, современной антропологии. С 1940-х гг., по мнению Р.Бофорски, начался новый этап, характеризующийся расширением предметной области антропологии, выходом за пределы, установленные «менторами» и, как следствие этого, раздробление «некогда единой антропологии на медицинскую, экономическую, юридическую, политическую, психологическую антропологию…».
Единственным серьезным отличием этой схемы от предыдущей, на мой взгляд, является преувеличение Р.Бофорски размеров расширения предметной области антропологии на третьем этапе, с которым будто бы связано раздробление единой прежде науки. Как было показано выше, проблема центростремительных тенденций в антропологии XX в. основывается – прежде всего не на расширении предмета, а в углубленном проникновении в предметное поле, когда каждый не видит, что делает другой.
О существующем разрыве говорят и многие другие антропологи, причем начало эпохи разрыва определяется достаточно широко – от 1930-х до 1960-х годов. Одним из последствий появления специализаций внутри дисциплины, занимающихся отдельными сферами проявления культуры, стало нередкое непонимание друг друга представителями разных направлений. «Внутри антропологии существует множество глубоких и продолжительных споров. Результатом этого явилась фрагментация дисциплины, быстро меняется список ключевых слов вместе с быстротой сменой интересов в работах ведущих фигур в этой области». «Сегодня многие антропологи … видят дисциплину в состоянии дезинтеграции и фрагментации на множество поддисциплин и подспециальностей, из которых все подчеркивают свои отличия и уникальность гораздо в большей мере, чем единство», − указывают П.Рэбель и А.Росман. Эти обстоятельства приводят к тому, что «культурная антропология» начинает восприниматься не одной, а целым рядом самостоятельных наук о культуре.
Сегодня многие задаются вопросом: имеет ли культурная антропология будущее? Ответ в принципе ясен. «Имеет ли антропология будущее, − отвечают П.Рэбель и А.Росман, – в огромной мере зависит от того, будут ли фрагменты, на которые распалась дисциплина, иметь какую-либо общую эпистемологическую базу». Как утверждал Б.Малиновский, сейчас «мы начинаем ясно понимать, что эволюционизм и исторический метод, принцип развития и факт диффузии, объяснения в плоскости мыслительных процессов и социологических теорий – все они не просто не исключают друг друга, но друг друга дополняют и неизбежно друг с другом коррелируют». Когда подобные отношения будут установлены в культурной антропологии, вновь можно будет говорить о целостном понимании культуры и единой науке.
Какой (или какие) из антропологических подходов более всего удовлетворяют системному представлению о культуре?
Это методологические принципы культурно-исторической школы Франца Боас.
В частности, он писал: «Простое перечисление различных аспектов культуры не есть еще культура. Она нечто больше, потому что ее элементы не независимы, они имеют определенную структуру». Однако Боас отвергал существовавшие в науке попытки определения или выведения закономерностей или хотя бы причинности интеграции элементов любой культуры в единое целое благодаря какому-то одному универсальному, наиважнейшему, «определяющему» всю культуру элементу. «Культура как таковая, − подчеркивал он, − не есть единство, потому что проявления социальной жизни разнообразны по своему характеру. Культуры чрезвычайно комплексны, потому что условия, в которых развиваются экономика, изобретения, социальные формы, искусство, религия, − различны, хотя во многих отношениях и взаимосвязаны».
Динамика культуры, говорил он в работе 1932 г., может изучаться с разных точек зрения 1) с точки зрения взаимосвязи между различными аспектами культуры; 2) взаимосвязи между культурой и средой; 3) взаимосвязи между индивидом и обществом. Задачу исследований динамики культуры он видел в установлении того, в какой мере различные ее аспекты детерминированы средой, биологией, психологией, историческими событиями или общими условиями взаимосвязи. Биологи, по Боасу, склонны настаивать на связи между строением тела и культурой, географы все нормы человеческой культуры выводят из географической среды, в которой живут люди, экономисты же выводят их из экономических условий.
Все эти подходы он подвергает критике. Еще в 1911 г. он писал, что «окружающая среда, по-видимому, оказывает значительное влияние на человеческие обычаи и верования, но лишь постольку, поскольку она способствует выработке специальных форм обычаев и верований. Однако обусловлены они, главным образом, культурными условиями, которые сами складываются благодаря историческим причинам». В другой работе он подчеркивает следующую мысль: «Плодородие почвы нигде не создавало земледелия, но, когда оно существует, оно приспособляется к географическим условиям. К одной и той же географической среде приспосабливаются разные типы культуры».
В другом месте исследования Боас обобщает: «История культуры показывает, что географические данные сами по себе не имеют созидательной силы и конечно не являются определяющим фактором культуры. Географическая среда может влиять на культуру, но результаты этого влияния будут зависеть от культуры, на которую она воздействует».
Ф.Боаса чрезвычайно интересовала и роль психологического фактора в формировании особенностей культур народов. Под влиянием идей А.Бастиана он пишет об определяющем культуру «гении народа», о «доминирующей» идее или «институте» в каждой культуре. Наряду с этим (в лекции 1888 г., напечатанной в 1940 г.) он пишет о том, что «эмоциональные реакции, кажущиеся нам естественными, в действительности детерминированы культурой. Данные этнологии говорят, что не только наши знания, но и наши эмоции есть следствие формы нашей социальной жизни и истории народа, к которому мы принадлежим».
Боас решительно выступает против психологического детерминизма. «Я верю в существование сходных психологических процессов у всех рас, но я не верю, – писал он в работе о происхождении тотемизма,− что этнические явления – простые проявления этих психических законов» (1910). Способности людей, подчеркивал он в другой работе, зависят не от расы, а от пройденных ими стадий культуры и от той стадии культуры, в условиях которой они живут (1920). Боас решительно выступал против попыток объяснения явлений культуры с помощью метода психоанализа. «Индивид, – писал он, – важен только как член данной расовой или социальной группы. Мы изучаем факторы, определяющие его поведение в группе. Психолог может изучать интеллектуальное или эмоциональное поведение человека. Антрополог же будет изучать социальные и расовые условия, определяющие распространенное в группе поведение. Индивид развивается и действует как член социальной или расовой группы. Мы сосредоточиваем внимание на обществе, в котором он живет. Индивиды надо изучать в его социальном окружении, которое определяет его интеллект, его поведение в группе...».
Вместе с тем Ф.Боас критиковал идеалистическую концепцию культуры Шурца и А.Кребера как суперорганической сущности, которая якобы следует законам, имманентно присущим самой культуре и независимым от воли индивидов − носителей культуры. «Жизнь общества ведут индивиды, которые действуют в одиночку или сообща под давлением традиций, в которых они выросли, и окружены произведениями своей деятельности или своих предшественников, – считал он. – Силы, вызывающие изменения, действуют в индивидах, образующих социальную группу, а не в абстрактной культуре».
Ф.Боас отвергал и теорию экономического детерминизма, под которым он подразумевал марксизм, трактовавшийся им как вульгарный экономизм или технологический детерминизм. Так, в одной из своих работ он подчеркивает, что взаимосвязь между экономикой и другими аспектами культуры более непосредственная, чем между географической средой и культурой. Боас писал, что «нельзя каждую черту культурной жизни объяснять как детерминированную экономическим положением... Нам неясно, например, каким образом стили в искусстве, формы ритуала или специфические формы религиозных представлений могут быть выведены из экономических сил. Мы скорее видим, что экономика и остальная культура взаимодействуют то как причина и следствие, то как следствие и причина».
Итак, культурная антропология является одной из самых важных частей науки о человеке – антропологии. Особенности в развитии научных традиций различных стран привела к тому, что наименование науки о культурах человеческих групп получили национальную окраску. Несмотря на отсутствие термина в российской науке, многие проблемы культурной антропологии поднимались и решались уже несколькими поколениями отечественных ученых в рамках этнографии и этнологии. – Термин «культурная антропология», как и другие названия (этнография, этнология, народоведение, социальная антропология), не является общепринятым: он характерен лишь для ряда национальных традиций, и прежде всего США, где он возник. Тем не менее он имеет ряд преимуществ по сравнению с терминами «этнография» и «этнология», как отражающий «антропологический» ракурс исследования объекта (в центре человек, а не вещь.
Одной из отличительных особенностей культурной антропологии является то, что помимо общепринятых в гуманитарных науках источников, она широко использует данные, полученные во время специальных поездок (экспедиций) к изучаемым народам. Антропологи называют экспедиционные исследования работой «в поле», а полученные материалы − полевыми.
на тему
«Культурная антропология и её основоположник Ф. Боас»
Москва, 2010 г.
Содержание
Введение 4
1. Методы культурной антропологии 5
2. Методы полевых исследований в культурной антропологии 12
3. Современное понимание культурной антропологии 17
Заключение 24
Список литературы 25
Введение
Утверждение о том, что культурная антропология является новой наукой в России и традиционной дисциплиной в зарубежной науке, верно лишь при самом широком рассмотрении. При более близком приближении оказывается, что термин «культурная антропология» не является общепринятым и за рубежом: он характерен лишь для ряда национальных традиций, и прежде всего США, где он и возник. Кроме того, выясняется, что несмотря на отсутствие термина в российской науке, многие проблемы культурной антропологии поднимались и решались уже несколькими поколениями отечественных ученых.
Культурной антропологией обозначают часть универсальной науки о человеке и его культуре – антропологии. В последнюю входит, помимо культурной, физическая антропология, которая изучает телесные параметры человека (антропометрию, соматологию, расовую антропологию и др.), включая эволюцию человека. Так, Д. Мандельбаум утверждает, что «центральная задача культурной антропологии состоит в изучении сходств и различий в поведении разнообразных групп людей, в описании характера тех или иных культур и типичных для них процессов воспроизводства, изменений и развития». А. Дж. Куперы отмечают, что «культурная антропология используется для обозначения той отрасли антропологии, которая изучает человека (т.е. людей) как социальное существо, а также скорее благоприобретенные, чем генетически передаваемые формы поведения».
1. Методы культурной антропологии
Извлекая материалы из чрезвычайно обширной и разнообразной области культуры, как это было показано выше, различные направления и школы в культурной антропологии применяют для своих построений самые разнообразные методологии и методы изучения.
Начнем с эволюционистского направления. Методология этого научного направления основана на тезисах о единстве человеческого рода и вытекающей отсюда идеей о прогрессивном развитии народов Земли (лат. evolutio − «быстро развиваться») от простого к сложному и выведению законов развития общественных явлений из психических свойств индивида. Эти идеи очень четко просматриваются, к примеру, в трудах самого известного из классиков эволюционизма Эдуарда Бернетта Тайлора (1832–1917).
В работах «Первобытная культура» (1871), «Антропология» (1881) Тайлор рассматривал историю человеческой культуры как «часть истории природы». Он был убежден, что «характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений». Это однообразие «может быть приписано однообразному действию однообразных причин». Разнообразие же форм культуры Тайлор понимал как стадии постепенного развития, каждая из которых «является продуктом прошлого и в свою очередь играет известную роль в формировании будущего». (Последнее замечание чрезвычайно важно для понимания методов работы эволюционистов). Эти последовательные стадии развития соединяют между собой в один непрерывный ряд все народы и все культуры человечества, от самых отсталых до наиболее цивилизованных. «Даже при сравнении диких племен с цивилизованными народами, − указывает Э.Тайлор, − мы ясно видим, как шаг за шагом быт малокультурных обществ переходит в быт более передовых народов, как легко распознается связь между отдельными формами быта тех и других».
Вместе с тем, выдающийся эволюционист допускал, что в истории можно обнаружить не только прогресс, но и вырождение. Но он твердо уверен, что прогресс − это основное и первичное явление, а вырождение − вторичное. «Необходимо ведь сначала достигнуть какого-то уровня культуры, − считал он, − чтобы получить возможность утратить его». В качестве основного метода работы эволюционисты использовали сравнительный метод.
Особенности его применения хорошо видны, например, у А.Бастиана, одного из пионеров этнологической науки. Благодаря тому, что, по его мнению, задатки людей совершенно одинаковы в психологическом предрасположении к определенному культурному творчеству, при одинаковых природных и общественных условиях человеческая культура дает одни и те же результаты. Поэтому первая стадия культурного развития в самых общих чертах у всех народов приблизительно одинакова, и все народы как бы начинают свое развитие с одного и того же. И если, к примеру, мы имеем один народ, стоящий на первой ступени развития, другой − на второй ступени и третий − на третьей, то можно предположить, что народ, стоящий на третьей ступени, когда-то проходил первую и вторую. Следовательно, изучая народы, стоящие на более низкой ступени развития, мы можем составить себе представление о пути развития народов более культурных.
Для определения взаимной исторической связи явлений культур разных народов Э.Тайлор широко пользовался и так называемым методом пережитков. Под «пережитками» Тайлор понимал «те обряды, обычаи, воззрения и пр., которые, будучи в силу привычки перенесены из одной стадии культуры, которой они свойственны, в другую, более позднюю, остаются живым свидетельством или памятником прошлого». Таких пережитков, сохранившихся от древних времен, Тайлор во множестве находил в быту культурных народов Европы.
По существу, против предположений эволюционистов о том, что при одинаковых природных и общественных условиях будут одинаковые культуры, не приходится спорить, если только мы признаем существующее единство человеческого рода. Но вопрос заключается в другом, на что совершенно справедливо указывает П.Ф.Преображенский: «Если такое предположение возможно теоретически, то следует ли из этого, что оно осуществляется и в действительности?». И вот на него мы должны ответить отрицательно: представить себе даже два народа в совершенно одинаковых условиях чрезвычайно трудно!
Поэтому на практике идеи эволюционистов обычно имеют тенденцию к унификации, и, соответственно, искажению реальной истории многих народов и культур, вкладыванию их в «прокрустово ложе» своей теоретической схемы. Недаром многие антиэволюционисты называют это направление школой «однолинейной эволюции». Правда, Лесли Уайт возражает против наклеивания на эволюционизм подобного ярлыка. По его мнению, «два великих первооткрывателя эволюционизма», Г.Спенсер и Э.Тайлор, всегда «подчеркивали его многолинейность». Морган был единственным, кто отстаивал идею однолинейности. Так, Г.Спенсер говорил о том, что социальный прогресс не линеен, а дивергентен и редивергентен, что каждый отдельный продукт дает рождение новой группе различных продуктов. Тайлор же указывал на то, что выполняя великую задачу рациональной этнографии, желательно выработать, насколько это возможно, схему эволюции этой культуры по многим линиям. Как считает Л.Уайт, «однолинейность» у Тайлора и Спенсера обозначала не конкретные культуры и народы, а «однолинейности последовательности» развития человечества: дикость − варварство − цивилизация. Ведь культура, «подобно человеку, может рассматриваться как нечто единичное и как нечто множественное». Но как бы то ни было на самом деле, практика указывает на многие ошибочные представления эволюционистов, связанные с их стремлением открыть универсальные законы развития человеческих обществ. К ошибкам нередко приводил и сравнительный метод, особенно в тех случаях, когда сопоставлялись явления, относящиеся к разным историческим эпохам и географическим ареалам. К небезупречным выводам приводил зачастую и ретроспективный «метод пережитков», многие из которых были на самом деле живыми, действующими общественными институтами, и т. д.
Если для эволюционистов каждое отдельное явление культуры представляло интерес лишь как звено в отвлеченной эволюционной цепи, то для многих последующих направлений основным предметом исследования стали конкретные культуры. Такой поворот ощущается уже в диффузионизском направлении, начиная с антропогеографии Ф. Ратцеля (1844–1904). Исключением на общем фоне выглядит «культурно-историческая» школа Вильгельма Шмидта (1868–1954), придававшая «культурным кругам» характер всемирно-исторических стадий культурного развития.
В качестве методологической основы у представителей этого направления проводилась идея о том, что именно диффузия (физический термин, буквально означает «растекание», «разлитие») является главным содержанием культурно-исторического процесса. Исходя из этого диффузионисты сводили всю историю человечества к явления контакта, столкновения, заимствования, переноса культур. Ратцель, к примеру, был уверен в том, что человек вовсе не является таким изобретательным, каким его обычно представляют, что он гораздо более консервативен. Поэтому, по мнению Ратцеля, одни и те же учреждения и технические навыки, наблюдаемые у разных народов, в большинстве случаев не созданы самостоятельно в пределах отдельного народа, а распространяются путем заимствований. Таким образом, он выдвинул в качестве основного двигателя культурного развития столкновение культур и влияние одной культуры на другую. К.Уисслер (1870–1947) пошел еще дальше. Анализируя контакты культур индейцев, он пришел к выводу, что путем диффузии распространяются не только материальные и нематериальные элементы культуры, но и соматические (телесные, организменные) характеристики.
У некоторых представителей этого направления, в частности, «культурно-морфологической» школы (Лео Фробениус), идея диффузии совмещалась с признанием «органической (от слова “организм”)», в том числе и системной, структуры культуры. «Я утверждаю, − писал он, − что каждая культура развивается как живые организмы, она, следовательно, переживает рождение, детство, зрелый возраст и старость и, наконец, умирает». Как всякий организм, культура нуждается в питании: пища для нее − охота, рыболовство, скотоводство, земледелие и пр. Как организм, культура может быть пересажена на новую почву, и там, в иных природных условиях, развитие ее направляется в иную сторону.
Совсем иное отношение к увлечению «общеисторическими» законами антропологической науки XIX − начала XX в. Демонстрирует культурно-историческая школа Ф.Боаса (1858−1942) и релятивисты. Отвергая классический эволюционизм, с одной стороны (при этом, не отвергая в принципе идеи существования законов, управляющих деятельностью человеческого ума), и упрощенно диффузионизские и структурно-функциональные схемы, с другой, Боас отстаивал исторический метод исследования. Ученый требует большей осторожности в интерпретации культурных явлений и социальных форм, в частности в тех случаях, когда у разных народов в разных странах обнаруживаются сходства и параллельные формы или когда возникает вопрос, какая из сопоставляемых форм древнее: к примеру, материнский или отцовский счет родства? реалистический или геометрический орнамент? Боас предостерегал от всяких скороспелых выводов, в особенности от поверхностного применения «сравнительного» метода.
Явления, внешне сходные между собой, указывал он, могут иметь совершенно различное происхождение и разные функции. Не всякое сходство свидетельствует об исторических связях или о заимствовании одним народом у другого. Не всегда пригодно и объяснение сходств одинаковостью человеческой психики или сходностью географической среды. Конечной целью науки, говорил Ф.Боас, является открытие общих законов исторического развития и реконструкция на их основе истории человечества. Но для этого, считал он, надо сначала изучить историю каждого отдельного народа. Он считал, что каждая культурная группа имеет свою уникальную историю, зависящую отчасти от своеобразного внутреннего развития социальной группы, а отчасти от посторонних влияний, которым она подвергается. Поэтому более правильным направлением работы Боас считал изучение динамических изменений в отдельных обществах.
Наконец, Франц Боас дает нам еще один принцип, в соответствии с которым должно вестись исследование. «Научное изучение обобщенных социальных форм требует... чтобы исследователь освободился от всех оценок, основанных на нашей культуре. Объективное, строго научное исследование возможно только, если нам удастся войти в каждую культуру на ее собственной базе, если мы разработаем идеалы каждого народа и включим в наше общее объективное изучение культурные ценности, обнаруживаемые среди различных ветвей человечества». Здесь Боас высказывает идею, которая впоследствии ляжет в основу целого направления в американской антропологической науке, − идею релятивизма, т. е. идею об относительности всех морально-оценочных критериев и о несравнимости культурных ценностей разных народов.
2. Методы полевых исследований в культурной антропологии
Одной из самых ярких отличительных особенностей культурной антропологии является то, что она широко использует данные, полученные во время специальных поездок (экспедиций) к изучаемым народам. Антропологи называют экспедиционные исследования работой «в поле», отличая их тем самым от «кабинетной» работы. Вследствие этого собранные в экспедициях материалы принято называть полевыми материалами.
Подчеркивая уникальность полевых материалов, нельзя забывать, что работа в поле, в экспедиции – это лишь часть научной работы этнолога. И эту работу нельзя противопоставлять или отделять от изучения других источников: письменных, архивных, музейных и т. п. «Разумеется, − писал в этой связи Л. Уайт, − между теорией и практикой нет никакой несовместимости». Наоборот, успех экспедиции в значительной мере зависит от глубокого знания всех данных об исследуемом народе и его культуре. Такие знания, составляющие необходимый элемент подготовки экспедиции позволяют глубже и полнее изучить и осмыслить факты и явления обнаруженные во время полевых исследовании. В свою очередь долевые материалы, собранные в экспедиции позволяют антропологу значительно дополнить и правильнее истолковать сведения, извлеченные им при работе над письменными и другими «кабинетными» источниками. Работа «в поле» и работа «в кабинете» − это две стороны единого процесса изучения культуры, которые взаимно дополняют и обогащают друг друга.
Начиная с XIX века полевые наблюдения перестают быть случайными заметками, зависящими от вкусов наблюдателя. Создаются программы для собирания тех или иных сведений, появляются и первые анкеты с перечнем вопросов (например, анкета Русского географического общества 1845 г.; анкета-справочник «Notes and Queries on Anthropology», Британской ассоциации прогресса наук 1874 г.). Разумеется, программирование, упорядочен долевых наблюдений в конкретных случаях подчинялись разным потребностям и задачам, но сама тен-денция сделала полевые наблюдения в целом более систематическими и полными. Примером научного подхода к организации полевых наблюдений могут служить экспедиционные исследования Н.Н.Миклухо-Маклая, изучавшего жизнь папуасов Новой Гвинеи и ряда соседних народов.
«Полевые» материалы собирают, беседуя с людьми, представляющими ту или иную культуру или субкультуру (первобытную общину, сельскую, городскую культуру и др.) и непосредственно наблюдая за их жизнью и бытом (как живут, работают, отдыхают). Методика сбора таких материалов значительно отличается от всех остальных способов работы исследователя не только потому, что мы имеем здесь дело с живыми людьми, а не с книгами или статьями. С методиками сбора материалов по письменным источникам начинающие антропологи уже отчасти знакомы, поскольку они используются в школе при написании докладов и рефератов. Совсем иная ситуация складывается с методикой работы с людьми: школа с нею практически не знакомит. Поэтому рассмотрим ее более подробно.
Передвижные исследования достаточно широко распространены в отечественной этнологии и антропологии. Их нельзя представлять так, будто во время их исследователи больше ездят, чем «сидят». Ученые и в них «сидят» на одном месте по нескольку и более дней, даже недель, а затем переезжают на новое место. Единственное принципиальное различие между ними и стационарными экспедициями состоит в том, что во время таких экспедиций обследуется не одна, а по крайней мере несколько групп населения, не контактирующих активно между собой, а нередко и удаленных друг от друга на значительные расстояния. Передвижные экспедиции проводятся иногда в форме долговременных, чаще − кратковременных экспедиций. Продолжительность их в зависимости от задач и условий работы колеблется от нескольких недель до нескольких месяцев. Сильной стороной таких экспедиций является значительный охват территории, который позволяет обследовать различные группы населения. Слабой стороной передвижных экспедиций является фрагментарность получаемого материала, отсутствие «комплексов» материалов. Даже в случае всестороннего охвата культуры, получаемые материалы дают лишь более или менее обобщенную собирательную модель, которая слабо учитывает особенности каждой отдельной группы.
В зависимости от цели и задач экспедиции применяются разные приемы, обеспечивающие объективность собранных материалов. Главными из них являются выборочное и сплошное обследование. Первое дает возможность более углубленно обследовать избранные объекты. Существенным недостатком выборочного обследования является сравнительно большая вероятность субъективных ошибок при выборе объектов изучения, в силу чего последние могут оказаться недостаточно типичными. Чтобы избежать подобных ошибок, участники экспедиции должны до выезда в «поле» внимательно ознакомиться с материалами региона, в котором планируются полевые исследования.
При сплошном обследовании участники экспедиции изучают все объекты подряд: например, все постройки данного поселения, все семьи и т.д. Сплошное обследование дает массовый материал, позволяющий применять для его дальнейшей обработки статистические методы исследования. Однако сплошное обследование требует очень много времени. Экономя время, исследователи часто вынуждены либо сужать круг изучаемых черт и особенностей данного явления культуры и быта, что приводит к утрате целостного восприятия культуры.
Применение того или иного вида обследования определяется задачами экспедиции и конкретными условиями работы. Большим подспорьем при сборе массового материала по тем или иным особенностям культуры и быта могут стать различные виды анкет. В русской этнографии (этнологии) их стали применять с момента образования в 1845 г. Отделения этнографии Русского Географического общества.
Полевая работа в этнологической экспедиции очень разнообразна. В один и тот же день антропологу нередко приходится и беседовать с местными жителями, и фотографировать, наблюдать и описывать происходящие события и действия, обмерять и зарисовывать всевозможные предметы, собирать вещественные коллекции и т.д. и т.п. Каждый из этих работ имеет свою специфику, свои технические приемы выполнения. Подробно об этом можно узнать из специальных изданий.
Здесь же приводятся лишь самые общие принципы и приемы.
Так, личные наблюдения исследователя в экспедиции дают весьма ценные материалы по самым различным вопросам. Это и условия жизни населения, его быта, черты поведения, особенности характера (общительность, замкнутость и т. п.), языковые выражения и масса других особенностей, т. е. то, что нередко ускользает из внимания ученого при целенаправленных беседах с людьми. Особенно велика доля материалов, полученных методом непосредственного наблюдения, в стационарных экспедициях. На важность именно этого способа изучения чужой культуры обращал внимание Э.Канетти, когда противопоставлял подходы путешественника и ученого-антрополога: «Чем точнее сообщения путешественников о «простых» народах, тем скорее хочется забыть о спорящих господствующих этнологических теориях и начать думать совсем по-новому. Наиважнейшее, то, что всего выразительней, эти теории как раз упускают… Старый путешественник был просто любопытен… Современный этнолог методичен; годы учения делают его умелым наблюдателем, не способным, однако, к творческому мышлению; его оснащают тончайшей сетью, в которую сам же он первым и попадается…».
Сбор материалов путем опроса (интервьюирования) местных жителей (информаторов или информантов) также составляет важную часть полевой работы антрополога. Особенно велико значение подобной работы в кратковременных экспедициях, что позволяет интенсифицировать работу и увеличить количество получаемых материалов.
3. Современное понимание культурной антропологии
Особенности развития антропологии в разных национальных традициях дали целый ряд наименований: этнография, этнология, социальная, культурная, социальная и культурная антропологии. В американской научной традиции, начиная с 1920–30-х гг., под ними понимались разные научные дисциплины. Английская и французская традиции не так резко разводили их. В немецкой и русской науке, напротив, культурно-антропологические аспекты вплоть до недавнего времени (особенно в российской научной традиции) не имели своей особой «антропологической» оболочки.
Дальнейшее развитие научного познания о человеке требуют унификации. Как следствие этого – необходимость введения в российской науке новых «антропологических» терминов, отражающих новый этап в развитии у нас науки о человеке и культуре. Вероятно, не так уж далек был от истины К.Леви-Стросс, говоривший, что этнография, этнология и антропология, являясь одной наукой, в действительности (по крайней мере, во многих зарубежных странах) представляют собой три этапа или три временные стадии одного и того же исследования, где первые – это сбор, упорядочение материалов и первый шаг к синтезу, а последняя – познание человека вообще; причем каждая из них не может быть полностью отделена от других.
Достаточно четкую фиксацию происходивших изменений дает нам созданная Томасом Пенниманом еще в 1936 году схема. Он разделил историю антропологической науки на четыре периода: 1) формирования науки (от античности до 1835 г.), 2) конвергенции (1835–1859 гг.), в результате которого возникает единая наука о человеке, 3) конструктивный период (1859–1900 гг.), когда были созданы классические концепции человека, и 4) критический период (1900–1935 гг.) – время пересмотра старых концепций, и, что самое главное, невозможность охвата возросших материалов о человеке одним исследователем. В результате возникает новая тенденция, приводящая к распадению единой «антропологии» на ее составные части и ослабление между ними контактов. В новом издании книги автор добавляет к ним пятый период – период конвергенции и консолидации, который создают вновь создаваемые концепции.
Во многом сходную схему (с поправкой на современность) дает профессор Гавайского университета Роберт Бофорски (1994). Он делит историю науки на три периода: 1) формационный, 2) период «героических менторов» и 3) период расширения. В формационный период, начавшийся с основания этой дисциплины в XIX в. и продолжавшийся до первых десятилетий XX в., образовались антропологические общества, началось преподавание антропологии в нескольких университетах и постулировались общие схемы прогрессивного развития человечества. «Героические менторы» антропологии – Боас, Дюркгейм, Малиновский и Рэдклиф-Браун, создавшие различные научные школы – стали основателями новой, современной антропологии. С 1940-х гг., по мнению Р.Бофорски, начался новый этап, характеризующийся расширением предметной области антропологии, выходом за пределы, установленные «менторами» и, как следствие этого, раздробление «некогда единой антропологии на медицинскую, экономическую, юридическую, политическую, психологическую антропологию…».
Единственным серьезным отличием этой схемы от предыдущей, на мой взгляд, является преувеличение Р.Бофорски размеров расширения предметной области антропологии на третьем этапе, с которым будто бы связано раздробление единой прежде науки. Как было показано выше, проблема центростремительных тенденций в антропологии XX в. основывается – прежде всего не на расширении предмета, а в углубленном проникновении в предметное поле, когда каждый не видит, что делает другой.
О существующем разрыве говорят и многие другие антропологи, причем начало эпохи разрыва определяется достаточно широко – от 1930-х до 1960-х годов. Одним из последствий появления специализаций внутри дисциплины, занимающихся отдельными сферами проявления культуры, стало нередкое непонимание друг друга представителями разных направлений. «Внутри антропологии существует множество глубоких и продолжительных споров. Результатом этого явилась фрагментация дисциплины, быстро меняется список ключевых слов вместе с быстротой сменой интересов в работах ведущих фигур в этой области». «Сегодня многие антропологи … видят дисциплину в состоянии дезинтеграции и фрагментации на множество поддисциплин и подспециальностей, из которых все подчеркивают свои отличия и уникальность гораздо в большей мере, чем единство», − указывают П.Рэбель и А.Росман. Эти обстоятельства приводят к тому, что «культурная антропология» начинает восприниматься не одной, а целым рядом самостоятельных наук о культуре.
Сегодня многие задаются вопросом: имеет ли культурная антропология будущее? Ответ в принципе ясен. «Имеет ли антропология будущее, − отвечают П.Рэбель и А.Росман, – в огромной мере зависит от того, будут ли фрагменты, на которые распалась дисциплина, иметь какую-либо общую эпистемологическую базу». Как утверждал Б.Малиновский, сейчас «мы начинаем ясно понимать, что эволюционизм и исторический метод, принцип развития и факт диффузии, объяснения в плоскости мыслительных процессов и социологических теорий – все они не просто не исключают друг друга, но друг друга дополняют и неизбежно друг с другом коррелируют». Когда подобные отношения будут установлены в культурной антропологии, вновь можно будет говорить о целостном понимании культуры и единой науке.
Какой (или какие) из антропологических подходов более всего удовлетворяют системному представлению о культуре?
Это методологические принципы культурно-исторической школы Франца Боас.
В частности, он писал: «Простое перечисление различных аспектов культуры не есть еще культура. Она нечто больше, потому что ее элементы не независимы, они имеют определенную структуру». Однако Боас отвергал существовавшие в науке попытки определения или выведения закономерностей или хотя бы причинности интеграции элементов любой культуры в единое целое благодаря какому-то одному универсальному, наиважнейшему, «определяющему» всю культуру элементу. «Культура как таковая, − подчеркивал он, − не есть единство, потому что проявления социальной жизни разнообразны по своему характеру. Культуры чрезвычайно комплексны, потому что условия, в которых развиваются экономика, изобретения, социальные формы, искусство, религия, − различны, хотя во многих отношениях и взаимосвязаны».
Динамика культуры, говорил он в работе 1932 г., может изучаться с разных точек зрения 1) с точки зрения взаимосвязи между различными аспектами культуры; 2) взаимосвязи между культурой и средой; 3) взаимосвязи между индивидом и обществом. Задачу исследований динамики культуры он видел в установлении того, в какой мере различные ее аспекты детерминированы средой, биологией, психологией, историческими событиями или общими условиями взаимосвязи. Биологи, по Боасу, склонны настаивать на связи между строением тела и культурой, географы все нормы человеческой культуры выводят из географической среды, в которой живут люди, экономисты же выводят их из экономических условий.
Все эти подходы он подвергает критике. Еще в 1911 г. он писал, что «окружающая среда, по-видимому, оказывает значительное влияние на человеческие обычаи и верования, но лишь постольку, поскольку она способствует выработке специальных форм обычаев и верований. Однако обусловлены они, главным образом, культурными условиями, которые сами складываются благодаря историческим причинам». В другой работе он подчеркивает следующую мысль: «Плодородие почвы нигде не создавало земледелия, но, когда оно существует, оно приспособляется к географическим условиям. К одной и той же географической среде приспосабливаются разные типы культуры».
В другом месте исследования Боас обобщает: «История культуры показывает, что географические данные сами по себе не имеют созидательной силы и конечно не являются определяющим фактором культуры. Географическая среда может влиять на культуру, но результаты этого влияния будут зависеть от культуры, на которую она воздействует».
Ф.Боаса чрезвычайно интересовала и роль психологического фактора в формировании особенностей культур народов. Под влиянием идей А.Бастиана он пишет об определяющем культуру «гении народа», о «доминирующей» идее или «институте» в каждой культуре. Наряду с этим (в лекции 1888 г., напечатанной в 1940 г.) он пишет о том, что «эмоциональные реакции, кажущиеся нам естественными, в действительности детерминированы культурой. Данные этнологии говорят, что не только наши знания, но и наши эмоции есть следствие формы нашей социальной жизни и истории народа, к которому мы принадлежим».
Боас решительно выступает против психологического детерминизма. «Я верю в существование сходных психологических процессов у всех рас, но я не верю, – писал он в работе о происхождении тотемизма,− что этнические явления – простые проявления этих психических законов» (1910). Способности людей, подчеркивал он в другой работе, зависят не от расы, а от пройденных ими стадий культуры и от той стадии культуры, в условиях которой они живут (1920). Боас решительно выступал против попыток объяснения явлений культуры с помощью метода психоанализа. «Индивид, – писал он, – важен только как член данной расовой или социальной группы. Мы изучаем факторы, определяющие его поведение в группе. Психолог может изучать интеллектуальное или эмоциональное поведение человека. Антрополог же будет изучать социальные и расовые условия, определяющие распространенное в группе поведение. Индивид развивается и действует как член социальной или расовой группы. Мы сосредоточиваем внимание на обществе, в котором он живет. Индивиды надо изучать в его социальном окружении, которое определяет его интеллект, его поведение в группе...».
Вместе с тем Ф.Боас критиковал идеалистическую концепцию культуры Шурца и А.Кребера как суперорганической сущности, которая якобы следует законам, имманентно присущим самой культуре и независимым от воли индивидов − носителей культуры. «Жизнь общества ведут индивиды, которые действуют в одиночку или сообща под давлением традиций, в которых они выросли, и окружены произведениями своей деятельности или своих предшественников, – считал он. – Силы, вызывающие изменения, действуют в индивидах, образующих социальную группу, а не в абстрактной культуре».
Ф.Боас отвергал и теорию экономического детерминизма, под которым он подразумевал марксизм, трактовавшийся им как вульгарный экономизм или технологический детерминизм. Так, в одной из своих работ он подчеркивает, что взаимосвязь между экономикой и другими аспектами культуры более непосредственная, чем между географической средой и культурой. Боас писал, что «нельзя каждую черту культурной жизни объяснять как детерминированную экономическим положением... Нам неясно, например, каким образом стили в искусстве, формы ритуала или специфические формы религиозных представлений могут быть выведены из экономических сил. Мы скорее видим, что экономика и остальная культура взаимодействуют то как причина и следствие, то как следствие и причина».
Заключение
Итак, культурная антропология является одной из самых важных частей науки о человеке – антропологии. Особенности в развитии научных традиций различных стран привела к тому, что наименование науки о культурах человеческих групп получили национальную окраску. Несмотря на отсутствие термина в российской науке, многие проблемы культурной антропологии поднимались и решались уже несколькими поколениями отечественных ученых в рамках этнографии и этнологии. – Термин «культурная антропология», как и другие названия (этнография, этнология, народоведение, социальная антропология), не является общепринятым: он характерен лишь для ряда национальных традиций, и прежде всего США, где он возник. Тем не менее он имеет ряд преимуществ по сравнению с терминами «этнография» и «этнология», как отражающий «антропологический» ракурс исследования объекта (в центре человек, а не вещь.
Одной из отличительных особенностей культурной антропологии является то, что помимо общепринятых в гуманитарных науках источников, она широко использует данные, полученные во время специальных поездок (экспедиций) к изучаемым народам. Антропологи называют экспедиционные исследования работой «в поле», а полученные материалы − полевыми.
Список литературы
Залкинд Н.Г. Московская школа антропологии. М., 1975.
Емельянов Ю.Н. Основы культурной антропологии. СПб., 2004.
Левин М.Г. Очерки по истории антропологии в России. М., 1960.
Гелен А.О систематике антропологии
Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 2004.
Рогинский Я.Я., Левин М.Г. Антропология. М., 1963.
Шаронов В.В. О современном звучании социально-антропологических мотивов творчества М., 2006.
