.

1.Гадамер: действенно-историческое познание.

В работе «Истина и метод» немецкий философ Ганс-Георг Гадамер, подвергая критике экспансию естественнонаучной методологии, обосновывает специфику гуманитарного метода познания. В естественнонаучной методологии история направлена на поиск законов, закономерностей, на выяснение вопроса, как и почему возникает то или иное историческое явление. Такое отношение Гадамер называет «историческим сознанием».

«Историческое сознание» полагает себя совершенно свободным и независимым, оно, так сказать, дистанцируется от истории. Человек, обладающий «историческим сознанием», пытается занять позицию своеобразной «исторической вненаходимости». Историк, являющийся носителем такого типа сознания, чувствует себя независимым от исторической традиции, и на этом основании выносит суждение о ней.

В противоположность такой позиции философская герменевтика обосновывает возможность иного отношения к истории. Важно знать не то, как и почему случилось некое событие, а важно то, что говорит нам история, что говорит нам историческое предание.

Для описания нового отношения к истории Гадамер вводит понятие «действенно-исторического сознания». Этот тип отношения к истории характеризуется пониманием того простого обстоятельства, что на самом деле историк не находится над и вне истории, а предопределен этой историей, той исторической традицией, которой он сформирован. Сама историческая традиция оказывает влияние на исследователя, и его знание предопределено историей воздействий, историей влияний. Эта зависимость характера предметного знания от истории воздействий и есть «действенно-историческое сознание». Такого рода сознание не только не дистанцируется от истории, напротив, оно полагает себя определяемым исторической традицией.

Следовательно, существенное различение «исторического сознания» и «действенно-исторического сознания» состоит в том, что историческое сознание полагает себя независимым от истории, свободным от исторических предрассудков, хотя, с другой стороны, прекрасно осознает и постоянно подчеркивает исторический характер своего предмета. Но, по исторически обусловленным причинам, полагает себя якобы вне историческим, над историческим, а, следовательно, оказывается не-историческим.

Действенно-историческая основа понимания привела Гадамера к синтезису двух выявленных антитез. С одной стороны, существует процесс закрепления, фиксации определённой структуры когнитивной системы субъекта. С другой стороны, должен существовать механизм процесса радикального изменения достигнутого уровня понимания. Гадамер показывает, что в акте понимания эти два, казалось бы, противоположных процесса действительно гармонично соединяются в единое взаимодополняющее друг друга целое. Его герменевтика объясняет, что уровень понимания, достигнутый на данный момент, накладывает онтологические и интерпретационные ограничения на объекты деятельного оперирования, но в то же время оставляет открытыми коммуникативные практики Коммуникация же позволяет выходить за пределы онтологических представлений и утвердившихся интерпретационных схем, в результате чего возникают новые контексты значений, запускаются новые интерпретации.

Следовательно, условие понимания – разблокировка процессов мышления в коммуникативно-деятельных и рефлективных практиках. Гадамер открыто ставит своей задачей разоблачить ход мыслей, в соответствии с которым бессмысленно даже пытаться понять чуждое нам предание, так как это невозможно из-за нашей замкнутости в том языке, на котором мы сами говорим.
2
.Леви-Стресс: структуры родства.

Леви-Стросс родился в Брюсселе в 1908 г., однако всю жизнь прожил в Париже. Оставив юридический факультет, он защитил диплом философа в 1931-м. Затем пришло увлечение антропологией, и молодой ученый начал посещать семинары Марселя Мосса в Парижском этнографическом музее. Интерес к примитивному и далеко не иррациональному миру рос по мере накопления этнографических данных о жизни в Амазонии. Поначалу увлеченный функционализмом Радклифа-Брауна и Малиновского, Леви-Стросс, однако, вскоре понял его узкую замкнутость на сознательные и социальных групп и перешел на другую позицию. Неосознаваемые структуры стали основным направлением исследований Леви-Стросса. Встреча с Якобсоном и Трубецким оказала на него серьезное влияние. Фонология сделала шаг от осознаваемых языковых феноменов к подсознательной инфраструктуре, взяв за основу анализ связей между терминами и введя понятие системы, а лингвистика сделала возможными строгое исследование человеческих феноменов и формулировку необходимых связей.

Оставив изучение частных систем родства той или иной культуры, он пустился на поиски более общих законов. Используя лингвистические и логико-математические модели, ученый пришел к выводу: «В изучении отношений родства социолог оказался в ситуации, формально схожей с ситуацией фонолога; как и фонемы, термины родства суть смысловые элементы. Смысл возникает, когда они интегрируются в систему. Системы родства, как и фонологические системы, формируются на дорефлексивной стадии развития мышления. Наблюдения в отдаленных друг от друга регионах совершенно разных обществ, форм родства и правил бракосочетания подводят к убеждению, что наблюдаемые феномены проистекают из игры общих, но неявных законов».

Следовательно, есть скрытое основание, направляющее и структурирующее хаотические по видимости человеческие феномены. Это и есть системы родства, которые можно трактовать как вид языка и совокупность операций, гарантирующих определенный тип коммуникации внутри группы. Леви-Строссу удалось показать, что в том, как примитивные народы конституируют родственные связи, есть скрытая цель воспрепятствовать герметизации семейных кланов. Обязательство обмениваться женщинами для образования смешанных семейных пар было связано с характером примитивной экономики. Прогрессирующее расширение родственных связей укрепляло солидарность и необходимость сотрудничества и спасало отдельную группу от изоляции, гибельной в ситуации войны и при отсутствии необходимых средств к существованию. Таким образом, для существования структуры родства необходимо наличие трех типов семейных отношений, всегда существующих в человеческом обществе, а именно: отношения кровного родства, отношения свойства и родственные отношения порождения — другими словами, отношения брата к сестре, отношения супруга к супруге, отношения родителей к детям.

Интерпретация элементарных структур родства, с одной стороны, пытается выявить некоторый порядок в массе бесконечных и на первый взгляд никак не связанных феноменов, с другой стороны, обнаруживает инвариантность запрета инцеста. Аргументы биологического или морального типа здесь не срабатывают. Леви-Стросс склонен рассматривать их как следствие неосознаваемых структур. “Запрет инцеста не столько правило, запрещающее брак с матерью, сестрой или дочерью, сколько правило, обязывающее отдать другим в жены мать, сестру и дочь. Это правило исключительного дара”. Переход в культурное пространство очевиден: позитивная функция экзогамии и запрета инцеста состоит в установлении такого рода связей, без которых выход за пределы биологической организации был бы невозможен. Следовательно, совпадают не только методы лингвистики и социологии, но и предмет исследования — коммуникация и социальная интеграция.

Запрет на женщин, что “рядом”, “вблизи”, на тех, которые родственно близки, и обязательство отдавать их “на сторону” мужчинам, отдаленным в кровнородственной цепочке, — это модель расширяющейся группы. Каждый брак делает невозможным ряд других брачных союзов в следующем ближайшем поколении. Эти структурные формы родства для Леви-Стросса — не просто и не только эвристические модели, подкрепленные опытом. Они по-настоящему онтологичны, так как предстают как разнообразные продукты общего врожденного психического оснащения человечества.