Лев Давидович Ландау родился 22 января 1908 года в семье Давида и Любови Ландау в Баку. Его отец был известным инженером-нефтяником, работавшим на местных нефтепромыслах, а мать — врачом. Она занималась физиологическими исследованиями. Старшая сестра Ландау стала инженером-химиком.

— Вундеркиндом не был, — вспоминал о школьных годах ученый. — Учась в школе, по сочинениям не получал отметок выше троек. Интересовался математикой. Все физики-теоретики приходят в науку от математики, и я не стал исключением. Ландау, шутя, говорил о себе: «Интегрировать научился лет в 13, а дифференцировать умел всегда».

Лев Давидович поскромничал. Среднюю школу он окончил, когда ему было всего тринадцать лет. Родители сочли, что он слишком молод для высшего учебного заведения, и послали его на год в Бакинский экономический техникум.

В 1922 году Ландау поступил в Бакинский университет, где изучал физику и химию; через два года он перевелся на физический факультет Ленинградского университета. Ко времени, когда ему исполнилось 19 лет, Ландау успел опубликовать четыре научные работы. В одной из них впервые использовалась матрица плотности — ныне широко применяемое математическое выражение для описания квантовых энергетических состояний.

По окончании университета в 1927 году Ландау поступил в аспирантуру Ленинградского физико-технического института, где он работал над магнитной теорией электрона и квантовой электродинамикой.

Он с жадностью набрасывается на физическую литературу, читает еще «горячие» работы по квантовой механике, переживающей в ту пору бурное свое рождение, все статьи, только-только выходящие из-под пера их авторов — создателей физики микромира.

Ландау был в те годы вовсе не один и не в одиночку формировал свое научное мировоззрение. Рядом с ним и на довольно близком уровне находились и другие молодые теоретики. Это была тесная компания, объединенная общими интересами. Тон в ней задавали трое Ландау, Гамов и Иваненко, потом к ним присоединился Бронштейн. Они себя называли «джаз-бандой». Вот тогда-то Ландау и стал Дау; это имя он пронес через всю жизнь. Так звали его все сколько-нибудь близкие ему люди, в том числе и его ученики.

С 1929 по 1931 год Ландау находился в научной командировке в Германии, Швейцарии, Англии, Нидерландах и Дании. Там он встречался с основоположниками новой тогда квантовой механики, в том числе с Вернером Гейзенбергом, Вольфгангом Паули. Большую часть срока Ландау провел в Копенгагене у Нильса Бора. Институт Бора был подлинным мировым центром теоретической физики, «физической Меккой», куда съезжались теоретики со всех континентов. Там постоянно шла очень напряженная коллективная работа. С тех лет навсегда, до конца жизни, сохранилась его дружба с Бором и любовь к Бору. И каждая их встреча станет праздником для Ландау.

В 1931 году Ландау возвратился в Ленинград, но вскоре переехал в Харьков, бывший тогда столицей Украины. Там Ландау становится руководителем теоретического отдела Украинского физико-технического института. Одновременно он заведует кафедрами теоретической физики в Харьковском инженерно-механическом институте и в Харьковском университете. Академия наук СССР присудила ему в 1934 году ученую степень доктора физико-математических наук без защиты диссертации, а в следующем году он получает звание профессора. В Харькове Ландау публикует работы на различные темы. Это создает ему репутацию необычайно разностороннего теоретика.

Работы Ландау по электрически взаимодействующим частицам оказались полезными впоследствии, когда возникла физика плазмы — горячих, электрически заряженных газов. Заимствуя понятия из термодинамики, он высказал немало новаторских идей относительно низкотемпературных систем. Работы Ландау объединяет одна характерная черта — виртуозное применение математического аппарата для решения сложных задач. Ландау внес большой вклад в квантовую теорию и в исследования природы и взаимодействия элементарных частиц.

Необычайно широкий диапазон его исследований, охватывающих почти все области теоретической физики, привлек в Харьков многих высокоодаренных студентов и молодых ученых, в том числе Евгения Михайловича Лифшица, ставшего не только ближайшим сотрудником Ландау, но и его другом. Выросшая вокруг Ландау школа превратила Харьков в ведущий центр советской теоретической физики. Поразительно строго научная школа зародилась в середине 30-х годов, когда ее основателю не исполнилось еще тридцати, и он часто оказывался одного возраста со своими последователями. Оттого в этой школе все были друг с другом, а многие и с учителем на «ты».

Школа Ландау была, наверное, самым демократическим сообществом в российской науке. Вступить в нее мог кто угодно — от доктора наук до школьника, от профессора до лаборанта. Единственное, что требовалось от претендента успешно сдать самому мэтру или его доверенному сотруднику то, что называлось ТЕОРМИНИМУМ ЛАНДАУ.

Сдача теорминимума Ландау была сродни испытаниям альпинистов при восхождении на «восьмитысячник». Евгений Лившиц рассказывал, что, начиная с 1934 года, Ландау сам стал вести поименный список выдержавших это испытание. К январю 1962 года этот гроссмейстерский список включал лишь 43 имени. Но зато десять из этих имен уже принадлежали академикам и двадцать шесть — докторам наук!

В помощь своим ученикам Ландау в 1935 году создал исчерпывающий курс теоретической физики, опубликованный им и Лифшицем в виде серии учебников, содержание которых авторы пересматривали и обновляли в течение последующих двадцати лет. Эти учебники, переведенные на многие языки, во всем мире заслуженно считаются классическими.

Но жил Ландау и его товарищи не одной работой. В свободное время играли в теннис, сочиняли песенки, ставили спектакли, устраивали костюмированные вечера, вообще всячески веселились. Как и в Ленинграде, молодежь наделяла друг друга прозвищами. Ландау называли «Тощий Лев» (потом он стал говорить о себе, что у него не телосложение, а теловычитание). При этом была у него какая-то своеобразная грация. И даже ловкость. Неплохо, хотя и смешно, не по правилам держа ракетку, играл он в теннис.

С Харькова начались перемены и в личной судьбе Ландау. Он познакомился с Конкордией Дробанцевой, абсолютная красота которой покорила его с первого взгляда, и влюбился в нее. Она была выпускницей хи­мического факультета. А Ландау в на­чале тридцатых годов переехал в Харьков из Ленинграда. Ее внешность произвела на Льва Давидовича очень сильное впечатление. В 1937 году, спустя несколько лет, Кора Дробанцева переехала в Москву и стала женой Ландау. В 1946 году у них родился сын Игорь, работавший впоследствии физиком-эспериментатором в том же Институте физических проблем, в котором так много сделал его отец.

Он все­гда повторял: «Самое интересное в жизни — наука, а самое прекрасное — красота женщины. Настоящая кра­сота — очень редкий и ценный дар природы. А ценить красоту женщи­ны могут только мужчины, и то дале­ко не все...»

После университета Кора устрои­лась на работу в шоколадный цех кондитерской фабрики. Это было здорово, потому что Дау обожал шоколад, особенно молочный с оре­хами. Шоколад он полюбил, когда по путевке Наркомпроса провел полто­ра года в заграничной командиров­ке. Ландау побывал в Берлине, Гёттингене, Лейпциге, Кембридже, Цюрихе и Копенгагене, посещая семинары крупнейших физиков — Борна, Гейзенберга, Дирака, Паули, Бора (именно Бора, и только его Ландау по­сле этой поездки называл своим учителем). Так вот, к молочным шо­коладкам он пристрастился имен­но в Копенгагене, у Бора. Засидев­шись над книгами, он частенько за­бывал и про обед, и про ужин. Выхо­дил на улицу в три часа ночи — все закрыто. Тогда его и выручал «шоко­ладный» автомат: кинув монетку, всегда можно было подкрепиться. С тех пор это лакомство стало его лю­бимым.

В связи с той командировкой Кора вспоминала еще одну забавную ис­торию. Перед возвращением Дау ку­пил себе вечное перо (так в те дале­кие времена назывались перьевые авторучки) и флакон чернил. В поез­де он открыл чернила, чтобы напол­нить ручку, и потерял пробку. Когда поезд прибыл на вокзал в Ленингра­де, он просто спрятал открытый пу­зырек в карман пиджака, а чтобы чернила не расплескались, шел по перрону очень медленно. Встречала его мама — Любовь Вениаминовна. Увидев сына, едва переставлявшего ноги, она пе­репуталась — решила, что ее дорогой Левушка тяжело болен!..


Интересно знать, как Лев Да­видович сделал Коре предло­жение руки и сердца. По отношению к нему самому этот вопрос звучит забавно. Говорят, это он придумал выражение «Хоро­шую вещь браком не назовут». Они зарегистрировались в 1946 году, но к тому времени они уже лет десять «вели совместное хозяйство», что в те времена прирав­нивалось к официальным супруже­ским отношениям.

Конечно же на заре их знакомства известная харьковская красавица Кора Дробанцева действительно ждала такого предложения от «по уши» влюбленного профессора. Но ждать ей, как видите, пришлось до­вольно долго.

Вот несколько типичных выраже­ний Ландау на эту тему, которые Коре пришлось выслушать, когда они познакомились ближе:

«Жениться можно только по глу­пости или из каких-либо мелко-бы­товых, материальных соображений, на которые я совершенно не спосо­бен».

«Женятся только дураки... Как можно погубить такое великое чув­ство?! В браке в лучшем случае лю­бовь переходит в привычку. Когда собака привыкает к своему хозяину, говорят — она его любит. Вот такая же любовь-привычка возникает и между супругами».

А на прямой вопрос Коры : «Ты просто хочешь, чтобы я стала твоей любовницей?» он ответил: «Что ты! Я не просто хочу, я мечтаю об этом! Это моя самая заветная мечта! Если этого не случится, то и жить неза­чем».

Про отношение Ландау к женщинам ходило и ходит множество легенд. Так, он классифицировал го­рода, вычисляя процентное отноше­ние хорошеньких девушек к общему числу женщин, попавшихся ему на глаза. А в своей «Теории личной жиз­ни» он разделял женщин по их внеш­ним данным, а мужчин — по их отно­шению к женщинам. Тех мужчин, для которых главным является женская фигура, он называл «фигуристами», тех, кто особенно пристрастно отно­сился к женским ногам или рукам, — «ногистами» и «рукистами». Тех, кто любил душу, — «душистами». Сам Ландау при этом называл себя «чистым красивистом» и преклонялся перед женской красотой в целом. Он счи­тал, что женщина должна быть кра­сивая вся. Женщин он распределял по пяти классам: к высшему, первому, принадлежит немецкая кинозвезда Анни Ондра — это идеал. Ко второму — хорошенькие и красивые, к третьему — миловидные, к четвёртому — те,

у которых есть хоть что-нибудь от первого класса, к пятому — все остальные.

Красивая женщина обязательно должна была уметь кокетничать и хорошо одеваться. Как-то Ландау при­знался жене: «Корочка, у тебя один изъян — ты абсолютно не умеешь ко­кетничать!.. Но зато ты правильно одеваешься».
Но вернемся к разговору о физике.

После смерти Сталина Льва Да­видовича пытались заставить рабо­тать над созданием водородной бомбы, и не только пытались. Он действительно этим занимался. Для Ландау разработка бомбы — это технический процесс, требующий множества кропотливых вычисле­ний. Как Ландау всегда говорил, это только отвлекает его от настоящей работы. А его призванием была нау­ка

Когда Лев Давидович был маленьким, его отец, Давид Львович Ландау, главный инженер нефтяных приис­ков в Баку, например, хотел заставить сына во что бы то ни стало научиться играть на рояле. А ему это занятие категорически не нравилось. Он не хотел играть, и его отец ничего не смог с этим поделать. Только испортил отношения с сы­ном.

Ландау презирал тех, кто задался целью непременно перевернуть науку и возвеличиться в ней, равно как и всяких карьеристов и конъюнктурщиков от науки. Дау был удивительно чистый человек, рассказывает О.Н. Трапезникова. Поэтому многое в его поведении нельзя мерить обычными мерками. Он боролся с «зубрами», ненавидел «гнусов». В то же время, вспоминает Трапезникова, на ее вопрос, какое качество он больше всего ценит в людях, Ландау, не колеблясь, ответил «Доброту».

Конфликты, в которые вступал Ландау, некоторые его друзья и ученики, стали оборачиваться крупными неприятностями, дело приобретало нешуточный оборот. В конце концов, встал вопрос о переезде в другой город.

В 1937 году Ландау по приглашению Петра Капицы возглавил отдел теоретической физики во вновь созданном Институте физических проблем в Москве. Но на следующий год Ландау был арестован по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии. Его жена рассказывала, что когда Ландау выпустили, он вышел с красными по локоть руками, как будто на нем были красные перчатки. В тюрьме у него нарушился обмен веществ. Он продолжал заниматься наукой даже в заключении. Позже он рассказал , что за тот год сделал четыре работы. Когда Кора спросила, как он записывал свои выкладки (неужели тюремное начальство давало бума­гу?!), Дау сказал, что все работы де­лал в уме: «Это совсем не трудно, ко­гда хорошо знаешь свой предмет».

За Ландау заступился директор Института физических проблем Петр Леонидович Капица. Так что переезд в Москву, оказывается, очень даже помог. Петр Леонидович был удивительным человеком. Когда Дау арестовали, он написал письмо Сталину. Но время шло, Лев Давидович по-прежнему сидел в тюрьме. Тогда Ка­пица пишет письмо Молотову. При­ведем последнюю часть этого письма: «Конечно, говоря все это, я вме­шиваюсь не в свое дело, так как это область компетенции НКВД. Но все же я думаю, что должен отметить следующее как ненормальное:

1. Ландау год как сидит, а следст­вие еще не закончено, срок для след­ствия ненормально длинный.

2. Мне, как директору учреждения, где он работает, ничего неизвестно, в чем его обвиняют.

3. Главное, вот уже год по неиз­вестной причине наука, как совет­ская, так и вся мировая, лишена голо­вы Ландау.

4. Ландау дохлого здоровья, и если его зря заморят, то это будет очень стыдно для нас, советских людей».

И в конце апреля Ландау действи­тельно освободили под личное пору­чительство Петра Леонидовича.

Когда Ландау переехал из Харькова в Москву, эксперименты Капицы с жидким гелием шли полным ходом

Ландау также объяснил сверхтекучесть, используя принципиально новый математический аппарат. Ландау выдвинул гипотезу о существовании двух компонент движения, или возбуждения фононов, описывающих относительно нормальное прямолинейное распространение звуковых волн при малых значениях импульса и энергии, и ротонов, описывающих вращательное движение.
Еще у Льва Давидовича была целая теория о том, как сде­лать людей счастливыми. И супружеская вер­ность там конечно же не фигурировала. Он был идеалистом. Ландау не понимал, что не все люди смотрят на жизнь так же, как он. Он ис­кренне верил, что достаточно рас­сказать о том, как жить правильно, чтобы все поняли и согласились. В жизни же так не бывает. Все, напри­мер, знают, что и мужья, и жены до­вольно часто изменяют своим супругам, но большинство почему-то надеется, что их жена (муж) будет хранить верность до гробовой дос­ки. Когда в таких семьях одного из супругов уличают в неверности, иногда происходят настоящие тра­гедии. А Дау предлагал не прятать голову в песок, а воспринимать окружающую нас жизнь такой, какой она в действительности и является.Понятие счастья у Льва Дави­довича было неотделимо от поня­тия свободы. Свобода — это то, на чем основывался «Брач­ный пакт о ненападении», который Лев и Кора заключили задолго до то­го, как стали мужем и женой. Дау сразу заявил жене, что свобода в их отношениях превыше всего: «Несмо­тря на проверенную и безграничную влюбленность в тебя, твоим рабом я никогда быть не смогу». Он гово­рил, что его личную свободу нельзя стеснять никогда и ни в чем. Равно как и он никогда и ни в чем не стал бы стеснять ее свободу.

Кора должна была заводить рома­ны просто для развлечения. Ландау ис­кренне радовался, когда мужчины обращали на нее внимание. Он пи­сал ей в одном из писем: «...С кем ты флиртуешь? Если мощно флиртуешь, то завидно, а если нет, то еще хуже — скучаешь. А мне так хочется, чтобы у тебя было весело и хорошо на ду­ше...»

Но если Кора могла заводить ро­маны, то и Дау мог знакомиться с новыми девушками. Ревновать запрещалось. То есть про себя можно было ревновать сколько угодно, но нельзя было этого показывать. Если же недовольство высказывалось вслух, за него полагался штраф (Дау штрафовал Кору на очень внуши­тельные денежные суммы).

Можно только догадываться, каких усилий стоило ей принять жизненную философию Льва Давидовича. Но она считала, что гению нужно прощать все и обычные человеческие мерки здесь не действуют. Она говорила, что за гениальность может простить ему что угодно.

Летом 1941 года институт эвакуировался в Казань. Там, как и остальные сотрудники, Ландау отдавал силы, прежде всего, оборонным заданиям. Он строил теории и производил расчеты процессов, определяющих боеспособность вооружения. В 1945 году, когда война закончилась, в «Докладах Академии наук» появились три статьи Ландау, посвященные детонации взрывчатых веществ.

После окончания войны и до 1962 года он работал над решением различных задач, в том числе изучал редкий изотоп гелия с атомной массой 3 (вместо обычной массы 4), и предсказал для него существование нового типа распространения волн, который был назван им «нулевым звуком». Заметим, что скорость второго звука в смеси двух изотопов при температуре абсолютного нуля стремится к нулю. Ландау принимал участие и в создании атомной бомбы в Советском Союзе.

Как-то в пятидесятые годы член-корреспондент Артемий Алиханьян рассказал почти неправдоподобную историю про Дау. Навещая его, он посетовал, что на арагапской станции космических лучей ему с сотрудникам никак не удается получить согласную с опытом одну энергетическую формулу, весьма важную для космики. Задав два-три вопроса, Ландау сказал «Ты тут поиграй с моим Гариком, а я поднимусь на минутку к себе...». Он вернулся через четверть часа... На листе, исчерченном по-детски ясными каракулями, была выведена желанная формула!..

Интенсивность напряженной и плодотворной работы Ландау нисколько не ослабевала до самого рокового дня. Катастрофа случилась утром 7 января 1962 года. Ландау вместе с фи­зиком Судаковым (тот сидел за ру­лем) и его женой Верой собрался ехать в Дубну, чтобы встретиться с друзьями. А накануне шел дождь, к утру подморозило, был сильный го­лолед. На Дмитровском шоссе Судаков решил обогнать притормозивший на остановке автобус. Он выскочил на левую полосу движения и, не сни­жая скорости, пошел на обгон, тем самым грубо нарушив правила. Нав­стречу «Волге» шел самосвал. Суда­ков резко затормозил. Машину за­крутило. Потеряв управление, она за­вертелась на льду, и тут ее ударил са­мосвал. Весь удар пришелся на Льва Давидовича...

Первое воскресное утро нового года ознаменовалось для русской и мировой науки трагическим событием. Физики перезванивались, ошеломленные слухами о несчастье с академиком Ландау. Все проверяли достоверность случившегося. Для всех абсурдно звучало краткое «Дау без сознания!». Когда его привезли в больницу, он не подавал признаков жизни. Первая запись в истории болезни: «Множе­ственные ушибы мозга, ушибленно-рваная рана в лобно-височной обла­сти, перелом свода и основания че­репа, сдавлена грудная клетка, по­вреждено легкое, сломано семь ре­бер, перелом таза. Шок». Полтора ме­сяца он находился без сознания.

С первых часов рядом был замечательный хирург Сергей Нико­лаевич Федоров, и в том, что Ландау не умер в первые же часы и дни, боль­шая заслуга Федорова.

С лекарствами очень помог анг­лийский издатель Роберт Максвелл. Он покупал все, что было необходи­мо, и передавал с пилотами «British Airways». С нашими таможенниками была соответствующая договорен­ность, и лекарства «для Ландау» пре­секали границу без всяких препятст­вий. Лекарства летели из Америки, Англии, Бельгии, Франции, Чехословакии. Академики Николай Семенов и Владимир Экогельгардт в первое же злосчастное воскресенье, 7 января, синтезировали и стерилизовали вещество против отека мозга. Готовая ампула из Ленинграда их опередила. Но каков был деятельный порыв двух семидесятилетних коллег пострадавшего!

Ходили слухи, что после ава­рии в больнице около постели Лан­дау дежурила женщина, которая выдавала себя за его жену... По всей видимости, это чистая правда. В первое время после аварии Кору даже не пускали в больницу. А в качестве жены Ландау представляли другую женщину. Строго говоря, она не была ему посторонней.

Но потом жена все-таки сумела прорваться. Академик пришел в себя и уз­нал ее очень быстро. А вот про то, что у него есть сын, он некоторое время не помнил... А ту женщину, которую прочили ему в жены, он не узнал... Так что ей не ос­тавалось ничего другого, как исчез­нуть...

То, что Лев Давидович выжил после такой аварии, было настоя­щим чудом... Он выжил, но стал инвалидом. Когда он находился в больнице, к нему приглашали веду­щих специалистов, профессоров, лучших из лучших! Но, как говорит­ся, у семи нянек дитя без глазу. Ему неправильно сложили ногу, и она стала на семь сантиметров короче другой. Навсегда испортили суставы на руке — у него были вывихнуты пальцы, а массажистка попробовала их разогнуть.

При всем этом Ландау постоянно жаловался на боли в животе, но ни­кто из врачей так и не смог ему по­мочь. Он очень страдал, совер­шенно не мог сидеть — только ле­жать или ходить. Лишь незадолго до того, как его не стало, выяснилось, что у него были посттравматические спайки кишечника — сейчас они элементарно определяются ультра­звуком и лечатся сравнительно не­сложной операцией.

В первое время после аварии при­ходилось очень тяжело: зарплату не платили — несчастный случай в быту в те времена не оплачивался. Ему, правда, полагалась заметная сумма за звание академика, но и эти деньги нельзя было получить без формальной доверенности. Но по­том все постепенно наладилось. Ава­рию, поскольку Дау ехал в Дубну, пе­реквалифицировали в несчастный случай на производстве, а когда он пришел в себя, подписал жене дове­ренность на получение денег «за зва­ние».

В то время многие коллеги Льва Давидовича пытались помочь чем могли. Но ближайший друг и постоянный соавтор отца по курсу теоретической физики Евгений Михайлович Лифшиц повел себя иначе.

Вот что говорит об этом сын знаменитого академика, Игорь Львович Ландау: «Когда случилась авария, мне ска­зали, что у отца только легкие трав­мы и он завтра или послезавтра бу­дет уже дома. У матери в тот вечер случился сердечный приступ, и ее увезли в больницу. Я был дома один. Зашел Евгений Михайлович и по­просил у меня подарки, врученные отцу на пятидесятилетие, якобы для того, чтобы показать врачам в боль­нице. Поскольку я не знал о серьез­ности состояния отца, эта просьба не вызвала у меня никаких подозре­ний. Надо сказать, что все эти подар­ки были шуточного плана — альбо­мы с фотографиями и рисунками, разные смешные посвящения, иг­ральные карты с изображениями всех учеников отца, а также матери — все четыре дамы были с ее лицом. Конечно же он не собирался демон­стрировать все это врачам у постели их умирающего пациента. По всей видимости, Евгений Михайлович ре­шил, что Ландау все равно умрет, а ему, Лифшицу, они могут пригодить­ся.

Когда отец все-таки выкарабкался и стало ясно, что он будет жить, я ду­маю, Евгений Михайлович очень ис­пугался. Этого поступка отец ему не простил бы никогда и ни при каких обстоятельствах. Но, к счастью для Лифшица, он так и не поправился окончательно. Про исчезновение по­дарков отцу, разумеется, никто не рассказывал, а ему в его состоянии было не до этого».

Лев Давидович получил Нобе­левскую премию еще в больнице. Академии наук, где он тогда лежал. Посол Швеции вручил ему медаль лауреата Нобе­левской премии, диплом и чек в тот же день, когда состоялась официаль­ная церемония награждения нобе­левских лауреатов в Стокгольме.

Раньше Ландау говорил, что, если он когда-нибудь и получит Нобелев­скую премию, то ни за что не наде­нет фрак, являющийся официаль­ной одеждой нобелевских лауреатов. Некоторые берут его напрокат, другие шьют специально для этой цере­монии, а у кого-то, может быть, и до присуждения Нобелевской премии было уже несколько фраков. Ужасно жалко, что ему так и не удалось по­ехать в Стокгольм и быть первым но­белевским лауреатом, получающим свою награду в обычном костюме...

После аварии Ландау проболел шесть лет, но так и не выздоровел окончательно. Он очень устал бо­леть. В конце марта 1968 года из-за многолетней спаечной болезни у него развилась паралитическая непро­ходимость кишечника, и потребова­лась срочная операция. Страдал он, по-видимому, ужасно. Все время по­вторял: «Скорее операцию. Скорее операцию». Как назло, машина, по­сланная за хирургом, сломалась. Пришлось ехать сыну, долго не могли найти анестезиолога.... Именно во время этой операции и обнаружи­лись спайки. Их конечно же удалили, и, когда Лев Давидович очнулся от наркоза, это был его первый день после аварии без болей в животе. Наверное, он мог выздороветь полностью и вернуться к физике, но судьба распорядилась иначе. Через несколько дней он умер от тромбоэмболии легочной арте­рии.

Когда его жена Кора узнала, что Льва Давидовича боль­ше нет, она произнесла: «Гарик, папа так любил шутки... И словно пошу­тил — умер первого апреля...» Ландау сказал перед смертью «Я неплохо прожил жизнь. Мне всегда все удавалось». Лев Давидович умер 1 апреля 1968 года.