Назначение экономики

О дефинициях.

Экономикой в России принято называть всю финансово-хозяйственную сферу - нам привычен штамп: «темпы развития экономики». Здесь экономика является одновременно и материальным производством, и народным хозяйством, и товарообразующей системой.

Экономика, в соответствии с бытующими представлениями, являет собой нечто целое, свободно делящееся на части без потери определенности. Мировая экономика включает национальные экономические составляющие. Но деление на этом не заканчивается. Мы свободно оперируем такими понятиями, как «отраслевая экономика», «региональная экономика» и даже «экономика поселения».

На предприятиях, даже самых маленьких, в торговых комплексах и в банках присутствует своя собственная экономика (экономика субъекта хозяйствования), и существуют экономические службы, а в них работают экономисты, которые бывают и старшие, и главные.

Все это относится к экономике-практике, но существуют и экономика-теория. Учебная экономика делится на несколько дисциплин. В наших университетах «экономики» бывают разные: машиностроения, строительства, труда и даже такой сложной конструкции, как материально-техническое снабжение.

Уникальность термина «экономика» еще и в том, что он легко сочетается с вкраплениями-определениями «микро» и «макро»¹. Особо отметим, что нет никакой иной сферы интеллектуальной деятельности, которая делилась бы по этому признаку. Нет микро и макро физики. Есть единая наука физика, изучающая единый мир от уровня макро до уровня микро. Нет микро и макро химии, биологии, медицины. И в области общественных наук мы не найдем подобного деления: нет макрофилософии или микропедагогики.

Еще есть в Российской Федерации газета «Экономика и жизнь», из названия которой следует, что экономика – это не жизнь, а что это такое, так про то в газете не написано.

При всем при этом существуют (пока никем не опровергнутые) суждения о том, что экономика бывает в различных концентрациях. В самом концентрированном виде она, по мнению В.Ленина, превращается в политику, хотя в исходной консистенции, по убеждению многих, была лишь домоводством².

И английское «economics» переводится как «экономика».

Дать определение economics, используя русский перевод, трудно хотя бы потому, что термин «экономика» в русском языке избыточно перегружен, поскольку имеет множество разнокачественных значений.

Сам термин «экономикс»³ (economics) в трудах автора теории с таким названием Альфреда Маршалла⁴ появился в виде своеобразного неологизма. Это не просто экономика (economy), не политическая экономия (political economy), не экономическая теория (economic theory) и не экономическая наука (economic science). Это нечто иное.

Автор этого языкового изыска А. Маршалл использовал его, чтобы дать определение тому, что получилось у него от соединения (перемешивания - «mix») политической экономии и математики. Соединение с математикой (то есть уже не с арифметикой) было тем новшеством, которое воспринималось как новое качество экономики (economy).

Соединение гуманитарных наук с математикой в это время (рубеж XIX и XX веков) было тенденцией.

Дж. М. Кейнс, автор развернутой биографии А.Маршалла, писал по этому поводу, что когда Маршалл только начинал свою деятельность, идея применения в экономической науке математических методов уже витала в воздухе, но сколько-нибудь существенных результатов еще не принесла. Маршалл отмечал то особое влияние, которое оказала на него книга Курно «Математические принципы теории богатства». Кейнс рассматривал это в качестве естественной реакции кембриджского математика, коим изначально был Маршалл, на труды Рикардо, а также, быть может, на некоторые намеки алгебраического истолкования арифметических примеров у Милля (кн. III, гл. XVIII, § 6 — 8.) относительно интернациональных стоимостей. Через все эти этапы неизбежно должен был пройти А.Маршалл перед созданием «Экономикс», считал Кейнс.

Некоторые исследователи видят во введении А.Маршаллом термина «экономикс» придание понятию «политическая экономия», путем его замены, большей практической направленности.

Однако в «Экономикс» в её сегодняшнем состоянии преобладает теория. Если упор делается на математику и статистику, то появляется «Эконометрия».

Согласимся с тем, что комбинация А.Маршалла: «политическая экономия + математика» - это еще не определение предмета.

Такие определения появились позднее.

Одно из первых было дано лордом Л. Роббинсом⁵. Он считал, что «Экономикс» изучает человеческое поведение с точки зрения соотношения между целями и ограниченными средствами, которые могут иметь различное употребление.

Согласно определению, приведенному в учебнике С. Фишера, Р. Дорнбуша и Р. Шмалензи⁶, «экономика - это дисциплина, изучающая, каким образом общество с ограниченными дефицитными ресурсами решает, что, как и для кого производить».

Определение предмета «экономикс» дано и в одноименном учебнике К. Макконнелла и С. Брю⁷: «Предмет экономикс - поиск эффективного использования редких ресурсов в производстве товаров и услуг для удовлетворения материальных потребностей».

Выделим особо определение «Экономикс», данное П. Самуэльсоном и В. Нордхаусом⁸. Авторы считают, что «экономикс» - это объединение под общим названием двух наук: микро- и макроэкономики. «Экономикс, - пишут они, - это наука о том, как общество использует ограниченные ресурсы для производства ценных товаров и распределяет их между различными группами населения... Большое различие существует между макроэкономикой, которая изучает функционирование экономики в целом, и микроэкономикой, которая анализирует поведение отдельных компонентов, таких как промышленность, фирмы и хаусхолды».

Отметим, что авторы этого определения создали достаточно противоречивую конструкцию. Понятно, что две науки, «объединенные одним названием», не могут иметь единого предмета исследования. Иначе их объединяет не название, а суть. Но сам факт признания деления «экономикс» на несколько самостоятельных направлений весьма примечателен, его следует подчеркнуть и запомнить.

Определений, подобных приведенным, очень много, но все они сходятся в главном: «Экономикс» – наука, изучающая способы распределения ограниченных (редких) ресурсов для производства материальных благ.

Анализ многочисленных определений этого предмета позволяет заключить, что их авторы, выстроившиеся вслед за лордом Л. Роббинсом, пытаются в форме определения сформулировать сверхзадачу экономики, возлагая на «Экономикс» функции её теоретического обоснования и осмысления.

Отмечу, что в самой трактовке сути «Экономикс» в качестве пособия по распределению редкостей заложена солидная доля лукавства.

Начнем с того, что в учебниках «Экономикс» нет ни методов определения степени редкости (ограниченности, дефицитности) ресурсов, ни, тем более, методов их распределения.

Но самое главное не в этом. В реальной практике мы не найдем профессиональной деятельности, целью которой было бы формирование решений, описываемых в закрепившихся определениях «Экономикс».

Приведенные определения (и многие иные, их повторяющие) могли бы быть корректны при условии дискретности хозяйственной практики. Тогда в определенный момент некие общественные институты могли бы дифференцировать ресурсы по степени их редкости, распределять их в озабоченности решения проблемы формирования поручения «что, как и для кого производить». Но не занимаются практики-экономисты выявлением редкостей и их распределением.

Безусловно, любое определение, как и любое сравнение, хромает (в рассмотренных нами случаях - на обе ноги). Но другого и ожидать трудно, если определение преподносится как осенение, как благая весть, ниспосланная свыше.

Определение предмета экономики (экономикс) – едва ли не самый сложный вопрос, ответ на который надо искать в процессах становления этого направления интеллектуальной деятельности человечества.

Поэтому обратимся к истокам.
Три источника, три составные части.

Считается, что экономика началась с Ксенофонта. Отметим, что коэффициент цитирования написанного им «Домостроя» в современной экономической литературе необычайно высок, что не характерно для древнегреческих авторов. Одновременно с этим, в данном труде современными исследователями преимущественно используется лишь один его фрагмент – название. Это происходит, возможно, потому, что именно название позволяет охарактеризовать уровень экономических знаний того периода как достаточно примитивный, ограниченный опытом ведения домашнего, натурального в основе своей, хозяйства. Этот «факт» как бы свидетельствует о существенном прогрессе, достигнутом экономикой за два с половиной тысячелетия: пройден путь от советов по организации домашнего хозяйства до управления глобальной хозяйственной системой Земного шара.

Трудно сказать, кто первый воспользовался этим приемом, но уже в «Трактате политической экономии», А.Монкретьена⁹ мы можем обнаружить не только советы королю Людовику XIII о том, как управлять государственным имуществом, чтобы обеспечить процветание государства. Само название этого труда - «политическая экономия» (по мнению автора, означающее «искусство государственного управления экономикой») было выбрано Монкретьеном с определенной целью: противопоставить современный ему взгляд на экономику, как теорию общественного хозяйства, воззрениям древних, понимавших под этим словом управление частными домашними хозяйствами.

Представления об ограниченности экономики в момент её возникновения только формированием алгоритмов решения проблем управления простым хозяйством весьма сомнительны.

Платон в «Государстве» вкладывает в уста Сократа мысль о разграничении математики, астрономии и ряда других наук. Задолго до того, как оформилась в научную отрасль высшая математика, Платон выделял в математике земную и небесную области. Первая занимается счетом предметов и зримыми формами, вторая – занимается числами, вне их связи с реальностью¹⁰. Именно такой путь – от простого к сложному, от конкретного к абстрактному, проходили все естественные науки. Очевидно, что и экономика, постоянно претендующая на равное место в ряду всех, включая естественные, наук, также отстаивает аналогичную последовательность перехода от своего изначального уровня к уровню современному: сначала был примитивный «Домострой», а затем появились высокие экономические материи.

Если обратиться к содержанию работ Аристотеля и Ксенофонта, то становится ясным, что экономика (экономия) в их представлениях в значительной степени отличается от современных воззрений на этот предмет. Экономика в понимании древних авторов представляет собой описание технологии ведения домашнего хозяйства.

«Домострой» Ксенофонта - это сборник наставлений, выработанных на базе систематизации практических опытов того времени, приводящих, по мнению автора, к процветанию хозяйства. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно просмотреть оглавление этого труда. Оно включает:

Хозяйство у дурных и хороших хозяев.

Домашнее благоустройство.

Об устройстве дома. Ключница. Значение хозяйки.

Отучение жены от косметических средств и приучение к укреплению тела заботами о хозяйстве.

Управляющий. Выбор его и подготовка.

Качество управляющего.

Законы для слуг о честности.

Необходимость изучать земледелие.

Почва и обработка ее.

Посев.

Уборка хлеба и очистка зерна.

Садоводство.

Заботливые и нерадивые земледельцы.

Уменье обращаться с людьми и повелевать ими...

Таким образом, труд Ксенофонта – это действительно домоводство, т.е. сборник наставлений. Экономики в нем, в привычном для нас понимании, нет. Присутствует лишь один фрагмент, в котором источником прироста богатства признается превышение доходов над расходами. При всей важности этого положения следует признать, что для полноценной науки одного этого заключения маловато.

Да и само понятие «наука» во времена Ксенофонта имеет смысл, существенно отличающийся от современного.

Обратимся к первоисточнику:

«Однажды я слышал, как Сократ вел разговор и о домашнем хозяйстве приблизительно такой.

– Скажи мне, Критобул¹¹, не правда ли, домоводство – это название какой-то науки, так же как медицина, кузнечное дело, плотничье дело?

– Думаю, что так, – отвечал Критобул.

– Можем ли мы сказать, в чем состоит предмет домоводства, подобно тому, как мы могли бы сказать, в чем состоит предмет каждой из тех наук?

– Мне кажется, – отвечал Критобул, – дело хорошего хозяина состоит в хорошем управлении хозяйством»¹².

Мы видим, что здесь автор отождествляет науку с тем, что сегодня принято называть передовым опытом.

Интересно, что при всем, чуть ли не ажиотажном, спросе на «Домострой» почему-то в экономической литературе почти не упоминается еще одна работа Ксенофонта – «О доходах» (Peri poron)¹³, посвященная теме интересной и, безусловно, экономической. В ней Ксенофонт предложил не только экономическую модель развития Афинского государства, находившегося в условиях кризиса, но и обосновал ее многими (географическими, природными, сырьевыми, демографическими и др.) факторами.

За две с половиной тысячи лет до нас он фактически обосновал необходимость формирования и проведения в жизнь осмысленной государственной хозяйственной политики.

Более того, работа Ксенофонта «О доходах» является еще и прекрасным образцом политического памфлета в поддержку финансовой политики Эвбула. В этом труде Ксенофонта мы имеем образец той самой «концентрированной экономики», которую невозможно отделить от политики, а отнюдь не домоводство или описание опытов ведения домашнего хозяйства.

Отметим, что Аристотель выделял два вида богатства: натуральное и денежное. Для обозначения науки, занимающейся натуральным богатством, он использовал термин Ксенофонта - «экономия» (учение о домашнем хозяйстве), а денежным богатством - хрематистикой (хрема - владение, состояние). Таким образом, уже в трудах древних классиков можно обнаружить признаки существования трех достаточно самостоятельных направлений интеллектуальной деятельности, создавших основу экономики в её современном понимании. Каждое из этих направлений имеет конкретный адрес для создаваемого в рамках его результата.

Первое. Управление домашним хозяйством - экономия.

Второе. Управление процессом накопления богатства - хрематистика.

У Аристотеля (с учетом его отрицательного отношения к накоплению богатства) не нашлось авторитетных последователей в развитии идеи о выделении в качестве отдельной дисциплины науки о богатстве. Однако в трудах исследователей и в реальной практике мы постоянно наблюдаем тот водораздел, который существует между финансовой и экономической сферами деятельности.

Третье. Управление государством. Направление (ветвь) экономики, создающий интеллектуальный продукт, предназначенный для государственного управления, было бы корректно назвать, в унисон с двумя предыдущими, «полисономия»¹⁴.

По поводу третьего направления.

Это направление не было каким-то образом выделено в тех трудах древних мыслителей, которые нам сегодня доступны. Но, судя по содержанию работы Ксенофонта «О доходах», древние греки системно рассматривали и решали вопросы управления государством, путем формирования и распределения бюджета.

В сфере бюджетирования в те времена (как, в прочем и сегодня), было слишком много неопределенного, неформализуемого, что не позволяло Аристотелю или Ксенофонту выявить и описать алгоритм или технологию организации этих процессов. Возможно, что поэтому не появилась работа, подобная «Домострою», посвященная наставлениям в области управления средствами греческих полисов. То, что такой работы нет, не говорит о том, что эти проблемы перед древними греками не стояли, и они их не решали.

Но древняя Греция не была отправной точкой развития человеческой цивилизации. Ростки экономики можно найти в более ранних слоях.
Большой взрыв.

Естественно, что сегодня никто по костям наших далеких предков и черепкам разбитой ими посуды не в состоянии доподлинно реконструировать процесс формирования экономики, поэтому мы можем лишь строить гипотезы, занимаясь «экономической археологией».

Рискну предположить, что появление первого намека на социум, происходило в режиме «Большого взрыва». Именно в этот период, в историческом измерении - миг, в момент своего изначального формирования, человеческое общество должно было столкнуться с проблемами, в решении которых зародились сферы интеллектуальной деятельности, получившие сегодня названия: философия, физика, математика, психология… и, конечно, экономика.

Экономика в этом ряду стоит особняком потому, что именно она наиболее близко соприкасалась с самой главной проблемой нарождающегося общества – проблемой обеспечения выживания, как в краткосрочной, так и в долговременной перспективе.

В интересующем нас аспекте «Большой взрыв», обеспечивший первый импульс развития цивилизации, проявился в переходе к обобществлению добытого человеком у Природы продукта и созданию договорных условий для его дележа.

На начальном этапе формирования человеческого общества был момент, когда добытый стадом продукт, во-первых, стал его общим достоянием, и, во-вторых, дележ добытого продукта осуществлялся по сформулированным и всеми членам стада принятым правилам. Обобществление продукта, добываемого и индивидуальными, и коллективными усилиями, объединило временные и постоянно распадающиеся группы человекоподобных особей в некую стабильную общность (стадо), а сформулированные (сформированные, сформировавшиеся путем целенаправленной работы мысли и ставшие результатом неизбежного компромисса) правила дележа добытого у природы продукта определили качественно новое - человеческое содержание этой общности. Альтернативой разделению продукта по правилам является драка без правил, свидетельствующая о том, что формой объединения является не стадо, а стая.

Выделим основные моменты в предложенной схеме мысленной реставрации процессов формирования и распределения совокупного продукта первобытного стада.

Первый. Происходит обобществление добытого в борьбе с Природой всеми членами стада и каждым в отдельности продукта.

Второй. Формулируются, принимаются в результате борьбы интересов и становятся известными всем членам стада правила дележа совокупного продукта; причем эти правила не основываются исключительно на инстинкте.

Трудно не заметить, что первое и второе условие в их сочетании создают процесс, который современным языком называется… формирование и исполнение бюджета¹⁵ в данном случае в натурально-вещественной форме.

Но главное для нас в предложенной гипотезе - это то, что в период «Большого взрыва» возникли осмысленные правила дележа добытого продукта.

Формирование и применение этих правил, несомненно, представляло собой ни что иное, как занятие пред-экономикой. Здесь создавались основы для формирования будущего критериального и дефиниционного аппарата экономики¹⁶. Но здесь же мы обнаружим возникшую необходимость решения социальных задач – правила должны были учитывать, например, достаточность продукта для содержания немощных стариков. И главное: с самого начала, с момента зарождения пред-экономики, в условиях существования острейшей и главной проблемы - выживания, присутствует неизбывный элемент неопределенности: как делить, сколько оставить в запасе, если не известно, когда удастся добыть следующую порцию продукта¹⁷.

Уже здесь, у истоков цивилизации, ставится и решается задача нахождения равновесного состояния путем соблюдения определенных пропорций.

Проблемы, возникшие на заре цивилизации при дележе добытого продукта, остаются актуальными и сегодня. Как тогда никто не мог объяснить и расчетно обосновать часть общего продукта, приходящегося на долю охотников, так и сегодня нет никакой объективной основы для определения доли государственного бюджета, идущего, например, на оборону. Так было тогда, так это остается и сегодня. В конечном итоге всякий раз, когда конкретная цифра в бюджете возникает, алгоритм её формирования подпадает под рубрику: «Тайна сия велика есть». И вокруг любого бюджета в любой стране постоянно сохраняется ситуация, впервые возникшая при дележе туши добытого мамонта

Процесс перехода от пред-экономики к экономике начинается с периода образования семьи и заканчивается изобретением денег.

Распад родового строя создал основу для будущего деления экономики на разделы «макро» и «микро». У того и другого направления интеллектуального поиска появился конкретный адресат, заинтересованный в их результатах.

Для формирования феномена «экономика» процесс распада общины на отдельные семьи был необходим, но его одного было бы недостаточно. Семья сформировалась как элемент хозяйственной системы под воздействием появления денежного обращения.

Деньги являются не только самым гениальным изобретением человечества, но с их появлением в жизни человечества происходят самые крупные за всю его историю преобразования. Сообщество людей, вооруженное мерой стоимости, перерождается, становясь обществом. Изменения происходят на уровне форм целеполагания: возникает деление на виды деятельности, преследующие экономические и внеэкономические цели.

Именно благодаря появлению денег, мы получили возможность соединять вместе то, что не соединяется методами физики и химии (а что такое себестоимость, как не совокупность человеческого труда, машин, энергии и материалов, сформированная через их стоимость), сводить воедино прошлое и настоящее (капитальные вложения и текущие затраты).

На вопрос: существовала ли экономика до появления денег и является ли натуральный обмен элементом экономики, нахожу необходимым ответить отрицательно.

Изобретение денег создало возможность и необходимость рассматривать любое хозяйство вне зависимости от его величины в качестве единого комплекса. В обмене топора на копья еще нет экономики, она возникает в тот момент, когда, продав топор, продавец анализирует возможные варианты и задумывается о рациональном использовании полученных им средств. Возможно, он выберет копье. А может быть, и нет. Возникает момент принятия свободного осознанного управленческого решения.

Вот в этом свободном выборе уже присутствует атом экономики.
Источник богатства.

Деньги являются уникальным инструментом потому, что с их помощью в абсолютно разнокачественных товарах мы находим нечто общее, что часто называют стоимостью.

Стоимость – абстракция. Но за этой абстракцией стоит некая субстанция, присутствующая в окружающем нас мире, которая отражается в деньгах, делает их реальным инструментом, с помощью которого осуществляется едва ли не большая часть общественных взаимодействий.

Надо признать, что вопрос об источнике богатства (а именно о нём идет здесь речь) достаточно давно является предметом ожесточенных дискуссий в среде исследователей экономических процессов. В связи с этим небезынтересен краткий экскурс в сокровищницу истории экономических учений с одной целю: понять, как со временем менялись представления о природе богатства.

Первым известным нам автором, положившим начало дискуссии о первоисточнике богатства, был Фома Аквинский¹⁸. Признавая божественную природу богатства (все принадлежит Богу, а человек только пользователь), он делил его на естественное (плоды земли и ремесла) и искусственное (золото).

Уже упоминавшийся ранее Монкретьен не только впервые ввел в оборот термин «политическая экономия», но и был первым исследователем, который предложил свою версию земного источника формирования богатства. Согласно разработанной им и его приверженцами теории, получившей название «меркантилизм» (от итальянского «mercante» - торговец, купец), рост богатства государства своим источником имеет внешнюю торговлю.

Вильям Петти¹⁹ объяснял возникновение богатства взаимосвязью труда и природы (земли). Крылатым стало его изречение: «Труд есть отец и активнейший принцип богатства, а земля - его мать».

Дальнейшее развитие этой идеи нашло свое отражение в учении физиократов (от греческого physis - природа и kratos - сила), которое базировалась на том, что истинным богатством нации являются не деньги, а продукты сельского хозяйства.

Адам Смит²⁰ предложил трудовую теорию стоимости, суть которой сводилась к тому, что единственным источником стоимости является труд, причем в образовании стоимости участвует не только живой, но и овеществленный труд, т. е. «перенесенная стоимость» примененных средств производства.

Давид Рикардо²¹ считал, что единственным источником стоимости товара является труд. Он пришел к выводу, что прибыль капиталиста есть неоплаченный труд рабочего.

К. Маркс и Ф. Энгельс²² развили трудовую теорию стоимости и показали происхождение прибавочной стоимости, как исторической формы прибавочного продукта и форм её проявления: прибыли, процента, ренты.

На Марксе и Энгельсе дискуссия об источнике человеческого богатства практически прервалась.

Представители экономической мысли более поздних поколений не придавали существенного значения вопросу происхождения богатства, будучи более занятыми поисками ответов на вызовы времени. Поэтому идея эквивалентности стоимости (богатства) количеству и качеству затраченного живого и овеществленного труда устоялась, как закрепились и представления об изъятии капиталистом части созданного трудом рабочего богатства в виде прибавочной стоимости.

Идея об эксплуатации человека человеком политически весьма продуктивна, и попытки её опровержения наталкиваются на непреодолимую «правду жизни», демонстрирующую нам примеры вопиющего имущественного неравенства реальных производителей и максимальных потребителей.

Но когда К.Маркс писал об эксплуатации, то он был прав ровно наполовину. Эксплуатация действительно существует. Только это не эксплуатация человека человеком, а эксплуатация Человеком Природы. И всё, что было названо классовой борьбой, является ничем иным, как борьбой за перераспределение между конкурирующими социальными группами энергетического «пирога», отобранного совместными усилиями всего человечества у природы.

Сегодня человеческое общество делит (чаще по правилам, а иногда и без них) то же самое, что делило и в момент его зарождения – трудом добытый у природы продукт, а если дойти до конца, то энергию, взятую у природы.

Со времён первобытного стада продукт этот не только неизмеримо увеличился количественно, но и изменился качественно. Мясо диких животных теперь не составляет и тысячной доли процента в совокупном общественном потреблении. Человечество, изначально борясь за выживание, и теперь, ускоренно развиваясь, идет по пути колонизации природы. Совместно, общими усилиями всех живущих человечество берет у природы всё более возрастающие объемы энергии. Именно энергетическая «дань» покоренной части природы даёт человечеству основу для формирования его постоянно растущего богатства.

Достаточно давно замечено, что уровень благосостояния, достигнутый той ли иной страной, самым тесным образом связан с удельными показателями энергопотребления²³. Это связь имеет не формальный, а содержательный характер.

Физическая сила человека, насыщенная его интеллектом, превратилась в труд, который, будучи оснащенным капиталом и находясь в обрамлении общественных институтов, оказался способен неограниченно черпать энергию из природы.

Источником богатства человеческого общества является энергия природных сил во всех ее проявлениях. А назначение человеческого труда состоит в направлении преобразования энергии природы к виду, доступному человеку для её потребления.

Труд человека не является источником богатства, поскольку в процессе трудовой деятельности человек никогда не прибавляет дополнительную энергию к той исходной величине, которую он взял у природы. Он, применяя для преобразования, использования и потребления энергии технологические способы и машины, лишь уменьшает величину изначально добытой природной силы за счет неизбежных трансформационных потерь. Поэтому человеческий труд не источник, а способ формирования общественного богатства. Труд одними видами природной энергии воздействует на другие, добиваясь приведения последних к форме, способной удовлетворить потребности человека. Этим же методом он способствует более полному извлечению энергии природы в потребляемых продуктах,

Труд человека не является источником богатства и потому, что совокупное богатство человечества растет по мере того, как человек медленно, но верно сокращает свое трудовое присутствие в сфере материального производства. Значительная и все возрастающая часть активности человека направлена на прямую замену его трудовых усилий работой, совершаемой за счет использования природных сил. Количество собственной энергии, затрачиваемой человечеством в процессах производительной деятельности, уменьшается относительно энергетической ценности потребляемых и накапливаемых им благ.

Труд человека не является источником богатства еще и в силу того, что создание материального богатства не является конечной целью общественной деятельности. Рост объема материальных благ позволяет сократить присутствие человека в процессах репродуктивной (т.е противоположной творческой или инновационной) деятельности, что обеспечивает достижение истинной и высшей ценности, высшего уровня богатства – увеличения массы свободного времени, т.е. времени, используемого для творческого и интеллектуального развития человека.

Общественное материальное богатство создается не из труда, а человеческим трудом, т.е. с помощью труда и орудий труда. Общественное богатство – это преобразованная и подготовленная к потреблению человеком энергия природы. В процессах энергетических преобразований применяются искусственные материальные продукты, при формировании которых используются природные материальные ресурсы²⁴.

Природа сама дала мамонту энергетическую ценность в том виде, в котором он оказался доступным человеку для пропитания, природа наделила деревья энергетическим потенциалом, раскрывшемся в костре первобытного стада, природа создала пещеру с температурной средой, защитившей нашего пращура от холода. С тех пор изменения коснулись лишь длины цепи энергетических преобразований от исходного энергоемкого природного ресурса до конечного продукта, потребляемого человеком. Суть же этих преобразований со временем не меняется. Как потреблял человек преобразованную им энергию природы, так и потребляет её сегодня.

Крайне важно особо остановиться на соотношении таких категорий, как «источник» и «мера», когда речь идет об общечеловеческом богатстве. Интуитивно напрашивается прямая связь: чем больше взято из источника, тем больше и мера. Однако, это не так.

В процессе ценообразования мы находим отражение складывавшейся веками и постоянно эволюционирующей системы общественных отношений. Система цен, которыми мы все оперируем, настроена не только на соответствие производства потреблению, но и на поддержание социальной ауры, обеспечивающей сохранение и развитие общества во всех доступных ему направлениях.

Более того, существует значительный пласт общественных ценностей, которые сформированы исключительно затратами эмоциональной (творческой) энергии людей. Стоимость таких творений также вовлечена в общественный оборот. Этого нельзя отрицать, как нельзя отрицать и того, что любая интеллектуальная или творческая деятельность человека представляет собой процесс трансформации ранее добытой, видоизмененной, перераспределенной и потребленной интеллектуалом или творцом природной энергии в энергию эмоций²⁵.

Поэтому цена товара и величина природной энергии, аккумулированная в конкретном товаре, не совпадают, и только в массе своей они тесно коррелируют между собой²⁶.
Управление и экономика.

Вся цепь, от начального пункта – добычи природной энергии во всех формах её состояния, до конечного – потребления, составлена из непрерывных и возобновляемых процессов, включающих:

- общественное производство (воспроизводство),

- обращение и накопление,

- распределение (перераспределение) материальных благ.

Проблемы организации процессов создания, накопления и распределения совокупного общемирового богатства на всех уровнях, от отдельной семьи до сообщества государств, решаются системой управления.

При анализе соотношения, в котором находятся управление и экономика, напрашивается вывод о том, что управление является инструментом экономики.

Однако не все так просто.

Экономика представляет собой единственную сферу человеческой деятельности, которая ведет себя подобно легендарному фригийскому царю Мидасу, который прославился тем, что мог превращать в золото все, до чего дотрагивался. Разница в том, что экономика превращает иные формы деятельности, с которыми она соприкасается в …экономику.

Почему маркетинг, менджемент, управление предприятием, государственное управление и т.д. – это все экономические дисциплины, изучаемые на экономических факультетах университетов? Что является родовым признаком, присутствующим в их содержании, позволяющим отнести эти направления к экономике? Ответ может быть только один – во всех этих сферах деятельности используются стоимостные показатели.

Любая деятельность, применяющая в качестве инструментария рубль (доллар, фунт, франк, евро…), неизбежно становится частью экономики.

Стоимостные показатели, которыми вооружена экономика, играют в системе хозяйственного управления очень важную роль. Они, и только они позволили сформировать единые народнохозяйственные комплексы всех цивилизованных стран. Их повсеместное использование позволяет создать органичную систему управления, цементировать связи между её сферами и уровнями. Стоимостные показатели – основной и уникальный инструмент, позволяющей экономике выполнять свои функции, включая формирование прогнозов и рекомендаций.

Широкая экспансия экономики привела к тому, что сегодня в её лоне оказались различные области человеческой активности. Поэтому у многих создается впечатление, что экономика определяет направление процессов управления производством материальных благ и услуг, финансовой деятельностью и в государственной сфере.

Но это лишь иллюзия.

Никто и никогда, будучи в трезвом уме и твердой памяти, не принимал и не принимает ответственных управленческих (в том числе политических) решений, основываясь только на экономических доводах. Управление, т.е. власть, подразумевает ответственность. Экономика – безответственна, поэтому она лишь элемент управления, хотя и постоянно претендующий на большее.

Одно из утилитарных назначений экономики заключается в обеспечении процессов управления оперативной и систематизированной информацией, включающей оценку ситуации и формирование прогноза её развития.

В процессах управленческой деятельности во всех сферах и на всех иерархических уровнях решается одна главная и принципиально важная проблема – обеспечение устойчивости хозяйственной системы в процессах её развития и трансформации. Количественные и качественные изменения, влекущие диспропорции в любой хозяйственной системе, являются как следствием её развития, так и реакцией на прямое или опосредованное влияние конкурирующих систем и внешних факторов. Сами усилия управления, направленные на приведение хозяйственной системы в равновесное состояние, также с завидной регулярностью создают и усиливают диспропорции.

Экономика обладает методами фиксации процессов возникновения и оценки уровней диспропорций в хозяйственно-финансовой системе общества.

Основным способом обеспечения устойчивости является коррекция структуры всей совокупности ресурсов, находящихся в распоряжении общества, для достижения пропорциональности в развитии как отдельных элементов, так и хозяйственно-финансовой системы в целом.

Управляющие воздействия на всех уровнях глобальной хозяйственно-финасовой системы общества направлены на изменение структуры совокупности используемых ресурсов, включая исключение одних видов и привлечение новых ресурсов. Влияя на структуру ресурсов, управление решает проблему устранения возникающих диспропорций, добиваясь устойчивости наряду с динамизмом развития управляемой системы.

Так, для ликвидации убытков на предприятии (убытки – индикатор существования диспропорций) может меняться структура оборудования, возможны изменения в кадровой структуре, в структуре используемых материалов, структуре энергетических затрат, возможны изменения в структуре выпускаемой продукции…

Падение курса национальной валюты (индикатор) может повлечь управленческие воздействия на изменение структуры государственных финансов, международных заимствований, структуры активов коммерческих банков…

Дефицит бюджета, инфляция, безработица – всё это индикаторы диспропорций, возникших в хозяйственной системе общества, и методы их устранения те же: изменение структуры – структуры доходных и расходных статей государственного бюджета, структуры распределения доходов коммерческих предприятий (в связи с увеличением или снижением налоговой нагрузки) и т.д., и т.п.

Следует особо отметить, что экономическая система любого общества на всех стадиях его развития изменяется под воздействием как экзогенных (внешних по отношению к системе), так и эндогенных (внутренних) факторов. Хозяйственно-финансовая система общества, будучи самонастраиваемой, нацелена на достижение пропорциональности и равновесия. Такие явления, как рост безработицы, увеличение инфляции, затоваривание и дефицит, являются не только индикаторами неравновесного состояния системы, но и отражением естественных процессов приведения экономики в равновесное пропорциональное состояние.

Экзогенные факторы формируются системой управления, эндогенные – имманентно присущи хозяйственно-финансовой системе общества. Те и другие направлены на достижение общей цели: равновесного состояния системы. Поэтому преодоление кризисных явлений в финансово-хозяйственной сфере является алгебраической суммой действия экзогенных и эндогенных групп факторов. Какая из этих групп превалирует в решении той или иной управленческой проблемы, установить невозможно.

Обеспечение равновесного развития, к которому стремится любой элемент хозяйственной системы, напоминает балансирование акробата на канате, только условия в сфере хозяйственного управления много сложнее и жестче: канат постоянно меняет угол наклона, его непрерывно раскачивают внешние силы, перемещаемый груз постоянно меняет центр тяжести. Канатоходцев на канате одновременно находится много, и все они имеют разнонаправленные ориентиры движения. Далеко не всем удается устоять, но и желающих взобраться на канат и попробовать свои силы тоже достаточно.

Искомое равновесие достигается формированием пропорциональной структуры ресурсов, используемых в процессах производства и распределения материальных благ. Поиск оптимальных пропорций – наиважнейшая проблема, постоянно стоящая перед экономикой в течение всего времени её существования. Важнейшей среди всех была и остается пропорция между потреблением и накоплением.

Пропорции межотраслевые, внутриотраслевые, пропорции при формировании ресурсной базы на всех уровнях и во всех областях глобальной хозяйственной системы корректируются в процессах управления. Современная экономика в состоянии ориентировать управление на устранение и недопущение наиболее явно выраженных диспропорций. Тем ни менее, диспропорциональность - это постоянное, перманентное состояние любой хозяйственной системы. Пропорциональность – некое идеальное, может быть, мгновенное состояние, постоянно опровергаемое в хозяйственной практике процессами развития и приспособления производства к изменяющимся внешним условиям. Целью управления является построение гармоничной хозяйственной системы, т.е. системы, способной динамично развиваться, не создавая внутренних диспропорций. Эта цель подобна поиску схемы всеобщего общественного благоденствия. Достичь её нельзя, но к ней обязательно надо стремиться.

Следует признать, что проблема «редкости», которой, если верить ранее приведенным определениям «Экономикс», перманентно занимается экономика (экономикс), родилась не на пустом месте.

Решение проблемы поиска равновесного состояния хозяйственной системы непременно приводит к выделению дефицитных, лимитирующих развитие видов ресурсов, выявлению «узких мест» в структуре оборудования или в профессионально-квалификационной структуре используемых трудовых ресурсов.

Выявление ресурсов, лимитирующих развитие производства, и узких мест в технологической цепи является отправной точкой для разработки мероприятий, направленных на развитие новой техники и применение передовой технологии. Экономика, предлагая методы оценки экономического эффекта, позволяет руководителям производств выбирать те технико-технологические новшества, которые позволяют решить вопрос «редких» ресурсов с максимальной эффективностью.

Но в разряд «редких» могут попасть самые разные виды ресурсов: редкие в условиях одного производства они могут быть обычными или даже избыточными для другого. Изменение технологии или переход на новые виды выпускаемой продукции может в одночасье превратить дефицитный, редкий ресурс в его прямую противоположность. И такие процессы происходят постоянно на каждой фирме, на каждом предприятии. Именно там, а не на государственном уровне решаются проблемы «расшивки узких мест» и распределения лимитирующих производственный процесс ресурсов. Поэтому мнение о том, что «общество с ограниченными дефицитными ресурсами решает, что, как и для кого производить»²⁷- ошибочно.

И если признать, что ««Экономикс» – наука, изучающая способы распределения ограниченных (редких) ресурсов для производства материальных благ»²⁸, то закономерно возникает вопрос: какая же наука изучает способы распределения неограниченных (не редких) ресурсов? Ведь они сами собой нужные места не занимают.

Кроме того, отмечу, что применительно к условиям фирмы или предприятия вопросы распределения производственных ресурсов, относятся к компетенции технологических, а не экономических служб. Это тоже индикатор того, что не дело экономики ресурсы распределять.

Содержание определений «Экономикс», приведенных ранее, будет более понятным, если исходить из того, что мы не найдем в истории человечества такого момента, когда хозяйственная система находится в состоянии, позволяющем выстроить её полностью заново. Нет и не было такого периода, когда у общества могло появиться хотя бы одно свободное мгновение, в течение которого оно могло бы оценить «редкость ресурсов» и возможные варианты их распределения.

В любой момент времени в подавляющей своей части ресурсы, которыми располагает государство, регион, работающее предприятие, уже распределены и уже приняты, более того, практически осуществляются решения по организации производства и использования материальных благ. Свобода воли управляющего органа жестко ограничена инерционным трендом развития хозяйственной системы общества на всех её уровнях.

Даже государственный бюджет, принимаемый ежегодно, и он, еще до момента начала разработки, в основном уже сложился: существуют школы и больницы, работает армия чиновников, служит армия военных, уже размещены заказы на изделия с длительным сроком изготовления… Все это должно быть и будет профинансировано.

Да, произойдут корректировки – структура нового бюджета будет иная, не повторяющая предшествующую. Но это произойдет не только в соответствии с оценками возникших диспропорций, но и в результате иных факторов.

Общество через свои институты решает, какие необходимо внести коррективы в уже сложившиеся хозяйственно-финансовые структуры и делает это, исходя не только и не столько из экономических резонов. Существуют и иные принимаемые во внимание факторы, далеко выходящие за рамки экономики. Их влияние несомненно, а во многих случаях и приоритетно.

Естественно, что проблема поиска равновесного, пропорционального состояния по-разному ставится и решается в различных областях единой хозяйственной системы общества.

Руководители - управленцы в трех основных областях деятельности (производство, обращение-накопление, распределение) нуждаются в разнокачественных интеллектуальных продуктах, которые формируются разными экономическими методами и имеют отличную друг от друга форму.

С определенной степенью упрощения можно выделить три направления (области, страты) в глобальной системе управления хозяйственными процессами в обществе:

-управление продукто-товаро-услуго-образующей (производственной) деятельностью,

-управление финансовой системой общества,

-государственное управление.

Каждому из этих трех основных направлений соответствуют три достаточно самостоятельные ветви экономики: микроэкономика (экономия), экономика финансов (хрематистика), макроэкономика (полисономия). И хотя напрашивается сопоставление их значимости и признание выделенных направлений иерархическими уровнями хозяйственной системы, от этого стоит воздержаться. Хотя мы привыкли к представлениям о том, что есть разные уровни, отличающиеся некими приоритетами в единой финансово-хозяйственной системе, тем ни менее, в реальной жизни формы связей, в которые вступают государственные органы управления, финансисты и промышленники нельзя однозначно трактовать как систему с жесткой субординацией.

Сегодня можно говорить не о разделах экономики (микро и макро), а о существовании, по крайней мере, трех существенно отличающихся направлений в рамках единой интеллектуальной деятельности - экономики, создающих разнокачественные информационные продукты, предназначенные для использования в процессах управления на различных уровнях и областях единого финансово-хозяйственного комплекса общества.

В рамках каждого направления экономики решаются проблемы приближения к равновесному, пропорциональному состоянию в охватываемых ими областях (сферах, уровнях) единой финансово-хозяйственной системы. Следует учитывать, что устранение диспропорций в одной области (уровне) экономики сопрягается с возможностью формирования неравновесного состояния в другой.

Так, стремление к сокращению издержек на производственных предприятиях, путем снижения затрат на заработную плату потенциально способствует росту безработицы, что воспринимается как индикатор усиления диспропорциональности на государственном уровне. В то же время борьба с инфляцией путем повышения Центробанком учетной ставки приводит к изменению соотношения между собственными и заемными средствами производителей товаров и услуг, отнюдь не способствуя их стремлению к формированию оптимальной структуры используемых ими ресурсов.

Информация, необходимая для поиска методов и средств достижения равновесной и пропорциональной структуры ресурсов существенно отличается в каждой из трех перечисленных выше областей управления. В рамках экономики, ориентированной на рыночные формы хозяйствования, сформировались три достаточно обособленные исследовательские сферы, каждая из которых своими результатами обеспечивает свою область управления. В практике деятельности миллионов хозяйствующих субъектов не применяется ни закон Вальраса, ни принцип Сэя. Государственное управление не меняется в зависимости от результатов исследований по совершенствованию системы оплаты труда в какой-либо отрасли хозяйства.

Использование в системе управления результатов, формирующихся в недрах экономики, предполагает наличие у общества четких представлений об их качественных характеристиках. В этой связи можно констатировать одно: подавляющее большинство людей, занятых в сфере управления, искренне и глубоко убеждены в том, что экономика поставляет им продукт научной деятельности.

Так ли это?
Науки естественные

и противоестественные.

Среди множества классификаций наук наиболее применимыми и убедительными являются те, которые производят их деление на естественные и гуманитарные. А раз существует деление, то неизбежно существует и система приоритетов.

Экономика считается наукой гуманитарной.

В молодости мне довелось несколько лет проработать в ОИЯИ – Объединенном Институте ядерных исследований, в Дубне на Волге. Работа в этом научном центре позволила сопоставить и сравнить предмет моих исследований – фундаментальную науку, физику атомного ядра, со сферой моих профессиональных интересов – экономикой (более конкретно – экономикой науки).

Очень обидно звучала шутка находившихся в те времена в зените всеобщего народного восхищения физиков по поводу классификации наук. Все науки – острили они – делятся на естественные и противоестественные. Конечно, эта шутка сегодня звучит менее вызывающе и не так остро, поскольку в те времена в противоестественные науки попадали и марксистско-ленинская философия, и политическая экономия социализма, и история коммунистической партии Советского Союза.

Но туда же попадала и моя любимая экономика.

Вот это было обидно.

Сегодня обиды нет, более того, сейчас я склонен согласиться с этим делением. Если идентифицировать физику как науку, то следует признать, что экономика ею не является.

Или наоборот.

Разделение наук²⁹ на точные (естественные) и гуманитарные (включающие общественные) кажется сегодня чем-то само собой разумеющимся, а между тем этой демаркации нет и полутора веков. Введение в обиход деления наук на два класса по объекту их изучения - природа и дух - связано в первую очередь с именами В. Дильтея и В. Виндельбанда³⁰, представителей Баденской школы неокантианства.

Однако, будучи изобретена для защиты тех форм знания, которые изначально не вписывались в естественнонаучную парадигму, эта классификация оказалась не в состоянии установить отношения равноправия или эквивалентности между своими составляющими³¹. Этому, очевидно, препятствуют законы мироздания.

Грандиозные успехи в физике, химии, биологии, потрясшие европейское сознание в конце XIX века, создали почву для радикального пересмотра приоритетов в процессе познания. Спекулятивная философия, и без того пребывающая в прискорбном положении на фоне кризиса неогегельянства, дискредитировавшего веру в возможность постижения мира чистым рассудком, была отвергнута как бессильный рудимент. Наука на рубеже XIX и XX веков объявляется единственным эффективным способом взаимодействия с миром.

Отличие экономики, как области интеллектуальной деятельности человека, от естественнонаучной проявляется во многих аспектах.

Законы естествознания взаимосвязаны. Мы в состоянии проследить историю развития физики по открытым в её рамках законам. Поэтому с точки зрения естествоиспытателя, законы гуманитарных наук имеют некоторую странность. Большинство этих законов не доживают и до дня кончины их авторов. Увлечение одним перерастает в не менее бурное восхищение другим «нетленным» учением. При этом, как правило, последователь не оставляет камня на камне от позиции своего предшественника.

Гуманитарные науки, и экономика (экономикс) – в этом числе, с невообразимой легкостью присваивают звание «закон» логическим построениям весьма сомнительного свойства.

В марксизме существует закон стоимости. Согласно ему товары обмениваются по эквиваленту трудовых затрат на их изготовление. Кто и как следит за соблюдением эквивалентности не ясно даже сторонникам этой весьма сомнительной гипотезы.

У противоположной марксизму стороны есть на этот случай жизни свой закон – закон предельной полезности. Согласно ему, первая ложка супа (даже в студенческой столовой!) всем доставляет большее удовлетворение, чем вторая. Правда, по-моему, закон плохо объясняет предельную полезность гидротурбин и шагающих экскаваторов – почему-то закон предельной полезности вообще не затрагивает сферу товаров производственного назначения.

Вместе с тем, требования, предъявляемые к тому, что мы вправе назвать наукой, достаточно строги, хотя и подвергаются изменениям в процессе развития самой науки. Процесс этих изменений является предметом изучения философии науки. Позитивизм, неопозитивизм, постпозитивизм при всех их различиях представляют науку как метод, удовлетворяющий совокупности принципов: верифицируемость,³² фальсифицируемость³³, фаллибельность³⁴, воспроизводимость, системность полученного результата - знания.

Именно в стремлении к соответствию этим требованиям, воспринимавшемся как залог получения истинно научного результата, на рубеже веков возникли многочисленные попытки переноса физико-математических методов на исконную почву других дисциплин. В одних сферах, таких как этика и эстетика, эти попытки потерпели сокрушительный крах, в других это движение, казалось, дало положительные результаты: например, в социологии, изначально создаваемой О.Контом в качестве «социальной физики».

В русле этого общего течения сформировалась и «Экономикс».

Отнесение гуманитарных исследований к разряду научных во многом основывается на абсолютно достоверном факте присутствия в них элементов творческого труда. Да, каждый атом научного творчества рождает грамм нового знания. Но знание должно не только родиться, но и состояться. Для этого, родившись, знание оформляется, фиксируется, проверяется и, наконец, признается научным сообществом. Пройдя все эти стадии, оно вливается в сосуд, имя которому - наука. Особо отмечу, что главнейшее требование, предъявляемое к научному знанию, - это абсолютная, проверяемая возможность воспроизведения, повторения ранее полученного результата.

Без выполнения этих условий нет знания, нет науки.

А что же есть, если эти условия не выполняются?

В этом случае возникает то, что, мы называем, опытом.

В основе формирования опыта, проявляющегося в выявлении и фиксации повторяющихся связей, лежит творчество, но это локальное, индивидуальное творчество.

Опыт предшествует знанию, он может превратиться в знание, а может и остаться самим собой. Естественные науки черпают в опыте гипотезы для своих будущих открытий.

Знание бессмертно, а опыт может и умереть вместе со своим носителем. Опыт - это венчурное (рискованное), в смысле возможности быть невоспроизведенным, знание.

Научное знание абсолютно, опыт – относителен. Форма связи напряжения, сопротивления и силы тока не зависит от того, где мы находимся: в Майями или в Сибири. А приобретенный вами опыт по обогреву жилища в Якутске будет бесполезен для вас при переезде во Флориду. Опыт заключается в фиксации повторяющихся событий и явлений, в установлении причинно-следственных связей, которые могут стать знанием, а могут и сохраниться в этом исходном качестве.

Огромная область опыта – жизненный опыт. Накапливаемый и теряемый, воспроизводимый из поколения к поколению, он формализуется не в науке, а в традициях, морали, литературе, живописи, музыке… и в экономике.

Представители «высокой» или, как её ещё называют, «фундаментальной» науки утверждают, что её конечное назначение - это производство знания, открытие тайн окружающего нас мира. И только это. И здесь мы можем зафиксировать первое существенное отличие: экономика, даже в её теоретическом сегменте, настаивает именно на практической, прикладной ценности своих результатов.

Лично мне нравится эта красивая гипотеза физиков о высоком предназначении фундаментальной науки. Но она разбивается о прагматизм, неизменно свойственный человечеству во все времена. Общество никогда, даже в самые тяжелые периоды, не отказывалось содержать науку, но вряд ли при этом им двигало только желание обеспечить нескольким избранным возможность удовлетворять свое личное любопытство за его счет³⁵. Это получается как бы само собой.

Материя в диапазоне времени существования человечества не развивается. Найденные физиками «новые» способы существования материи новыми являются лишь для человечества.

А мир людей и по форме, и по содержанию сегодня уже не такой, каким был вчера, и мы ничего не можем сказать о том, что с ним будет завтра, кроме того, что он не останется таким, каким был сегодня.

Побудительным мотивом развития естественных наук является человеческое любопытство, подкрепляемое практической полезностью получаемых ими результатов.

Стимулом к развитию наук о жизни общества является жгучая, всё опережающая забота человечества о собственном выживании. Прямая полезность получаемых этими науками результатов, как минимум, спорна. Но общество осознает, скорее на интуитивном уровне, необходимость поддержания этого направления деятельности, поскольку оно оценивает его результаты как элемент защиты от постоянно наступающего на него хаоса.

Хозяйственная деятельность человека и общества базируется на естественном материальном фундаменте. Этот фундамент является предметом исследований наук естественного направления. Преобразования природы, осуществляемые человеком путем использования энергии природных сил, происходят на основе научных открытий физики и химии.

Но вместе с тем, процессы общественных взаимодействий, как и процессы целенаправленной хозяйственной деятельности, выпадают из сферы, на которую распространяются результаты исследований естественных наук. Специфика экономики, если сравнивать ее с физикой, столь существенна, что можно говорить о принципиальных различиях в направлениях познания, имеющих базисный характер.

Позиционируя себя в природной среде, человечество с уверенностью применяет законы, открытые физикой, но люди общаются и взаимодействуют друг с другом совсем по другим законам. Более того, опыт развития человечества показывает, что в общественной сфере фундаментальные законы физики и иных естественных дисциплин абсолютно неприменимы - сила действия в противостоянии между людьми никогда не равна силе противодействия.

Принципиальные отличия двух сфер исследовательской деятельности – в материальном мире и области общественных отношений - проявляются во многих аспектах.

По характеристике субъекта научной деятельности нельзя провести никаких параллелей между гуманитарными науками и естествознанием. Если естествоиспытатель должен максимально нивелировать все свои личностные параметры, то от гуманитария (историка, герменевта, например), напротив, требуется вжиться в свой материал. Статус гуманитарной научности, таким образом, обосновывается за счет проведения параллели: специфический объект - соответствующий метод.

Степень и характер влияния двух анализируемых нами направлений применения человеческого интеллекта на процессы, происходящие в развивающемся обществе, существенно отличаются.

Естественные науки, изучающие мир материи, своими открытиями не изменяют его законы, но они же, формируя и изменяя основу общественного бытия – материальное производство, оказывают влияние на процессы взаимодействия, осуществляемые в мире людей.

Ни точность измерений, ни прогностический потенциал теорий гуманитарных наук никогда даже близко не приближались к приемлемому для физики порогу, за которым следует научный результат. Более того, становилось очевидным, что уже само исследование таких объектов, как социум или индивид, оказывает на них воздействие, которое может привести к их перестройке и к исчезновению тех тенденций, которые, собственно, и пытались найти и изучить.

Открытие закона всемирного тяготения ни на йоту не изменило его вечной константы, в то время как переход к безналичным расчетам, коренным образом изменил все устои кредитно-денежной системы в мире, для которой это новшество и предназначалось, в направлениях, которые невозможно было предвидеть изначально.

В наиболее общем виде это явление получило название «рефлексия».

Попытки людей понять ситуацию и повлиять на события оказывает существенное воздействие на процессы, происходящие в обществе. И это самым существенным образом отличает гуманитарные науки вообще и экономику, в частности, от естественных наук. Очень точно это различие определил Дж. Сорос: «Экономические и общественные события, в отличие от событий, которые изучаются физиками и химиками, включают мыслящих участников. И именно мыслящие участники могут изменять правила экономической и общественной системы просто в силу своих представлений об этих правилах»³⁶.

Естественные науки, обеспечивающие научно-технический прогресс за счет роста масштабов и изменения качества материального производства, влияют на возрастание числа взаимодействий всех элементов, образующих общество, и тем самым многократно усложняют проблему обеспечения стабильности в процессе его развития, решаемую с использованием результатов гуманитарных исследований.

Вопрос о научном статусе любой сферы интеллектуальной деятельности затрагивает существенные интересы больших групп людей. Нельзя не признать, что в идентификации присутствует психологическая составляющая: отстоять звание науки – значит, обосновать и защитить право на существование и на общественное признание соответствующего вида познания.

Гипер-эффекту, произведенному полетом в космос или выращиванием искусственных тканей, конечно, сложно противопоставить интуицию, знание об индивидуальном, уникальность события. Таким образом, широчайший диапазон способов познания, многие из которых не имеют с разумом и логикой вообще никаких соприкосновений, некогда доступные человеку, оказались маргинализированы.

Наука всегда воспринималась обыденным сознанием через призму её результата, т.е., в конечном счете, с позиций практической пользы. Соответственно, у ряда дисциплин сформировался «комплекс неполноценности», вызванный неспособностью воздействовать на свой объект с помощью «научных» методов.

Провал попыток формализовать такие феномены, как прекрасное или благо, поместил этику, эстетику, не говоря уже о теологии, в некое гетто ненаучности, где они, тем не менее, продолжают существовать, не отягощенные комплексами по поводу собственных методов. Однако гуманитарные науки оказались жестко связаны необходимостью перманентно отстаивать перед обществом статус собственной «научности».

Экономика находится в этом ряду.

В процессе написания этого раздела я обнаружил в газете Financial Times статью обозревателя Джона Кэя « Почему показатели, мягкие или жесткие, никогда не заменят глаза и уши». Привожу её ниже с некоторыми сокращениями, поскольку текст Джона Кэя не только во многом перекликается с изложенными здесь мыслями, но и позволяет добавить в анализ некоторые интересные нюансы и оттенки:

«В любой области человеческой деятельности есть точные (жесткие) и оценочные (мягкие) показатели. Счастье общества или прогресс цивилизации, являются многомерными: их уровни определяются в соответствии с субъективным согласием, а не объективным измерением….

Репутация экономистов из-за несоответствия их амбиций и возможностей сейчас падает, но зато все большее распространение получают популярные допущения, основанные на статистике…

Ученые и те, кто желает на них походить (например, экономисты), изо всех сил сопротивляются применению оценочных данных. Лорд Кельвин говорил, что пока вы не можете что-либо точно измерить, вы ничего не знаете. Но Кельвин, хотя и был большим физиком, но не отличался большим умом, и в данном случае он был не прав. Мир во всей его сложности может быть описан только с помощью оценочных данных. В каждом поколении находятся последователи Кельвина, которые пытаются все вокруг выразить в цифрах. Почему мы находим то или иное лицо привлекательным, что делает нас счастливыми и как развиваются цивилизации — все это, без сомнения, хорошие вопросы. Но слишком доверяясь измерениям в таких областях, мы легко дойдем до абсурда. Составление рейтингов национальной конкурентоспособности или оценка влияния лекарств на продолжительность жизни сродни составлению рейтинга, например, самых лучших стихотворений.

Всегда можно спорить, хорошая ли у вас зарплата, но ее размер известен вам точно. А прибыль и производительность — оценочные (мягкие) данные. Enron, как и многие другие, беззастенчиво пользовался “растяжимостью” экономической концепции прибыли.

Объем производства кажется точным показателем. И был бы им, если бы речь шла просто о подсчете — в штуках — всего, что сходит с конвейера. Но производительность современной экономики складывается из тысяч наименований продукции разного качества и свойства. “Американское чудо” с резким ростом производительности объясняется не только изменениями в экономике США, но и тем, что затраты на программное обеспечение переквалифицировали в инвестиции и сделали ряд допущений, связанных со снижением цен на компьютеры.

Главной характеристикой экономики считается ВВП. Но мало кто из политиков или предпринимателей с ходу четко объяснит вам, что это такое. ВВП, строго говоря, не является мерой ни объема производства, ни потребления. Но, безусловно, имеет отношение и к тому, и к другому. Вернее всего сказать, что ВВП — это цифра, которую вы получаете, если при обработке данных следуете установкам и договоренностям, принятым в международном статистическом сообществе.

Если все соблюдают эти условности, то динамика ВВП что-то говорит о процветании нации и экономическом прогрессе — правда, не совсем ясно, что именно. Но никакие данные, жесткие или мягкие, не дадут полного представления о состоянии той или иной страны. Благоденствие и прогресс — растяжимые понятия, и официальная статистика в лучшем случае помощник, но никак не замена тому, что вы видите своими глазами и слышите собственными ушами»³⁷.
Экономика – наука?

Следует признать, что вопрос о том, является ли экономика наукой, придуман не мною. Он занимал и сегодня занимает многих интеллектуалов, включая и тех, кто идёт еще дальше. Так, например, профессор Калифорнийского университета Даниел Макфадден, лауреат Нобелевской премии по экономике за 2000 год, сделал на одном из симпозиумов доклад «Ratinolity for economists?», что можно перевести как «Думают ли экономисты?»³⁸.

Рассматривая вопрос о статусе экономики (экономикс), мы будем исходить из признания факта существования трёх ветвей (направлений) этого, бесспорно, высокоинтеллектуального вида деятельности. И хотя по внешнему оформлению продукты, создаваемые микроэкономикой (экономией), экономикой финансов (хрематистикой), макроэкономикой (полисономией) существенно отличаются по степени наукообразия, тем ни менее, в каждом из этих направлений присутствуют элементы научного антуража. Существуют научные издании, ученые советы, степени и звания для людей, посвятивших себя совершенствованию классификации основных фондов, поиску более совершенных методов распределения косвенных расходов или созданию новых разновидностей полудинамичной модели межотраслевого баланса… Хотя следует признать, что на максимальное общественное признание своего научного качества претендует макроэкономика (полисономия). Поэтому дальнейшее изложение в большей степени будет касаться именно этого направления.

Приводимые доказательства в пользу положительного ответа на вопрос, является ли экономика (экономикс) наукой, подобной физике, находятся в диапазоне от констатации подобия процедур присуждения Нобелевских премий по экономике и физике до признания наличия в экономике неких бесспорных истин, объединяющих всех её адептов.

По поводу премий.

Премии памяти Нобеля по экономике действительно присуждаются. Тема этим, казалось бы, исчерпана. Но есть факты, заставляющие задуматься.

Весьма интересным является профессиональный состав лауреатов Нобелевской премии по экономике. После ознакомления с ним возникает ощущение, что эта премия является некой (второй или третьей) производной от не присуждаемой Нобелевской премии по математике.

Но это не самое главное. Важнее иное.

В свое время потерпел крах страховой фонд Long-term Capital Management , строивший свои арбитражные стратегии с использованием обоснований группы Нобелевских лауреатов по экономике 1997 года. Из этого следует, что сначала арбитражные стратегии Нобелевских лауреатов, были признаны вершиной экономической научной мысли, и только потом подверглись проверке практикой. Хотя все мы знаем, что в науке должно быть наоборот.

Вопрос о наличии бесспорных истин экономического свойства, как о факте, способном доказать полное подобие экономики наукам естественно-техническим, более пригоден для содержательного анализа.

Густав Шмоллер как-то в присутствии Вильфредо Парето³⁹ заявил, что никаких экономических законов не существует. В ответ на это Парето спросил, можно ли бесплатно пообедать в ресторане. Шмоллер сказал, что это, конечно, невозможно. Но это, сказал Парето, и есть естественный экономический закон.

Если это пример «естественного экономического закона», то это же пример кардинального отличия законов экономики от законов естествознания.

Невозможность пообедать в ресторане без денег – с позиций науки - не закон, а лишь возникший на определенной стадии развития общества, изредка нарушаемый порядок (опыт). Закон, открытый наукой, потому и называется «закон», что не знает ни временных границ действия, ни исключений в его неизбежности и неотвратимости. Закон всемирного тяготения невозможно обмануть, его действию нельзя противопоставить смекалку и нахальство⁴⁰.

Отсутствие четких критериев истинности приводит к отстаиванию экономических закономерностей на эмоциональном уровне. В этой связи весьма интересным представляется пример, который я нашел у Е.Гайдара. В своей работе «Дни поражений и побед» он характеризует атмосферу отношений ученых и практиков, создающих и пытающихся использовать результаты исследований в области экономики. Так автор описывает свои контакты с профессором Р.Дорнбушем из Массачусетского технологического института: «Руди Дорнбуш сначала был настроен настороженно, почему-то полагая, что мы будем ему доказывать неприменимость стандартных зависимостей между ростом денежной массы, бюджетным дефицитом и валютным курсом в постсоветских условиях. Когда же убедился, что наша гипотеза состоит именно в том…, разговор перешел в русло обсуждения конкретных проблем…»⁴¹.

Не правда ли, странный мир. Людям, обличенным властью, приходится готовить решения, касающиеся судеб миллионов, используя результаты исследований, автор которых озирается в поисках, очевидно, обычных для него, оппонентов. У него, как водится, нет строгих доказательств, но, очевидно, есть многочисленные противники, затерроризировавшие его до такой степени, что он «настроен настороженно». Таким образом, все, чем он располагает, это подвергаемая сомнению гипотеза. Но у других и этого нет. И надо признать, что именно в этом и состоит сила экономики.

Естественные науки возглавляют человечество в его прогрессирующем движении. Они находятся на острие научно-технического прогресса. Открытые ими законы трансформируются в технологии, позволяющие человечеству черпать все возрастающие объемы энергии из безграничных кладовых Природы.

Экономика идет за практикой. Экономика может объяснить (как объяснить – это другой вопрос) произошедший кризис. Для того, чтобы была разработана теория кризисов перепроизводства, кризисы должны были случиться. До их возникновения никаких теоретических разработок по этой проблематике не было, и не могло быть в принципе.

Экономика способна прогнозировать с неопределенной надежностью наступление только тех событий, которые когда-либо уже происходили на практике. Она не может «придумать» качественно новые явления в хозяйственной сфере, которые никогда прежде не случались. Экономика не в состоянии предвидеть катаклизмы, которые мы еще не пережили.

Экономика, выполняя свою информационную функцию, всегда дает картину прошедшего или картину нового в отцветших красках прошлого.

Самое главное, внешне яркое отличие экономической науки от всех наук естественно-технического направления заключается в том, что в ней нет так называемых «строгих доказательств». Все ее достижения, основанные на обобщении опыта хозяйственной практики, имеют характер логических построений или гипотез разного уровня правдоподобия.

Задавшись вопросом о научном статусе экономики (экономикс), можно прийти к заключению, что в данном случае мы имеем дело с самостоятельным направлением интеллектуальной деятельности, принципиально отличающимся от естественнонаучного. Экономика, идущая за практикой, обобщает опыт финансово-хозяйственной деятельности в обществе, предлагая управлению информацию, позволяющую, с одной стороны, снизить уровень неопределенности при принятии решений, и, с другой стороны, избежать повторения ошибок прошлого.

Мне показался крайне показательным пример, подтверждающий тезис о том, что экономика реально применяет накопленный и систематизированный опыт, который был приведен на сайте www.strana.ru.

Этот пример показался мне тем более интересным, поскольку затрагивает крайне актуальную, на мой взгляд, тему мирового экономического кризиса.

Тот несомненный факт, что разрушительные кризисы более не посещают экономику развитых стран в тех масштабах, в каких они разрушали её в предвоенные годы, ни в коей мере не свидетельствует о том, что экономическая наука нашла против них абсолютное противоядие, и потому их «второе пришествие» стало принципиально невозможным.

Вот что по этому поводу написал журнал «Эксперт» специально для Страны. ru.:

«Однако события марта-мая этого (2000-го – С.Т.) года не были восприняты американским общественным мнением как биржевой крах. Это позволяет иначе взглянуть на проблему кризиса 1929 года. Одна из наиболее распространенных версий начала Великой Депрессии заключается в том, что Федеральная резервная система (ФРС) вместо того, чтобы снизить процентные ставки и поддержать экономику дополнительной ликвидностью, придерживалась жесткой монетарной политики. И тем самым был спровоцирован глубокий экономический спад. Но нужно помнить, что такая критика во многом базируется на знании того, к чему привели действия ФРС. В самый разгар событий их участники таким знанием не располагали, и потому оценивали их иначе. Примерно так же, как сегодня расценивается весенний кризис Nasdaq. Однако благодушная оценка весенних событий вовсе не означает, что это не было началом полномасштабного кризиса».

Да, сегодня, вооруженные опытом 1929 года, американские финансовые бюрократы не стали повторять действия своих предшественников. И это, возможно, привело к локализации кризиса, хотя строго, т.е. научно доказать эту связь не возьмется никто. Это лишь одно из возможных предположений, не более того.

Конституирование деятельности, призванной формировать экономические рекомендации и прогнозы в системе общественных отношений, самым непосредственным образом зависит от признания экономики одной из отраслей науки. В этом случае совершенно понятным и оправданным становится существование институтов экономического профиля, ученых советов, степеней и званий, наличие Нобелевской премии по экономике…

Отрицание научного (в смысле подобия естественнонаучному) содержания экономических исследований неизбежно натолкнётся на личные и имущественные интересы тех групп, которые строят свой бизнес на реализации внешних атрибутов научности в фонтанах словоблудия и ворохах макулатуры, выдающихся за результаты экономического поиска.

От названия в нашем мире действительно зависит очень многое. Тем более важно определиться со статусом экономики как одной из областей интеллектуальной деятельности человечества. Называть экономику наукой – удобно, но не правильно.

Экономические исследования содержат имманентно присущие им элементы научной деятельности – сбор информации, систематизацию, обработку, анализ. Безусловно, в этих исследованиях присутствует элемент творчества – формируются гипотезы, объясняющие содержание процессов, выявленных в результате анализа. И вот здесь, в плавном течении процессов, внешне напоминающих естественнонаучные, происходит надлом: гипотеза не может быть экспериментально проверена. С иными гипотезами новая состязается не результатами экспериментов, а степенью внешнего правдоподобия. Критерием истинности гипотезы является не практика, а некая, чем-то напоминающая алгебраическую, сумма мнений специалистов. Да, следует признать, что сегодня в некоторых отраслях науки (математике, теоретической физике), сложилось положение, при котором суть процесса поиска нового знания понятна нескольким ученым и только им одним. В таких условиях создается ситуация, при которой наукой считается то, с чем согласен этот узкий круг ученых. Но этот передовой отряд не может полностью оторваться от своей базы, он не свободен от необходимости экспериментального подтверждения своих гипотез. Ведь если, например, будет доказано отсутствие гравитационных волн, то многие наисложнейшие теоретические разработки неизбежно превратятся в научный мусор. Будет опровергнута не только общая теория относительности, но и альтернативные теории тяготения, поскольку и они исходят из признания конечности скорости распространения гравитации.

Экономические теории принципиально не могут быть подтверждены или опровергнуты методами корректных (с естественнонаучных позиций) экспериментов. Если подходить строго, с позиций науки, то для того, что бы признать позитивным влияние трудов Кейнса на экономическое развитие (а это сегодня, едва ли не экономическая аксиома), человечеству нужно было прожить одно и то же историческое время, дважды: с трудами Кейнса и без них.

Симптоматично и то, что абсолютная универсальность открытий естественных наук отсутствует у экономики. Как невозможно представить себе американскую физику, отличающуюся по смыслу и содержанию от немецкой, так нельзя говорить и о глобальной общечеловеческой экономике. Она удивительным образом различна для Японии, Китая, Австралии и Дании. И здесь кроется еще одно принципиальное отличие науки от экономики. Наука аполитична и беспристрастна. Экономика же не только обслуживает национальные интересы, но и формирует их. Поэтому она, как минимум, не беспристрастна, а, как максимум, необъективна.

Указанные особенности экономики позволяют выработанным в её лоне теориям бесконечно отрываться от практики, а экономистам в ранге ученых постоянно улучшать и совершенствовать некий мистический образ, придуманной, созданной по книжным образцам и существующей лишь в их умах финансово-хозяйственной системы.

Возможность возникновения и расширения разрыва между хозяйственной практикой на всех её уровнях и тем, что принято называть «экономической теорией» определяется системой отношений, действующих в обществе.

Экономические разработки не подвергаются практиками объективному критическому анализу, поскольку руководители предприятий и фирм, работники государственного управления в большинстве своем не готовы к тому, чтобы объективно и всесторонне оценить ни качество и научный уровень результатов экономических исследований, ни содержание информации, дающейся на экономических факультетах университетов.

В свою очередь, специалисты-исследователи оказываются неспособны критически оценить практическую значимость своих экономических гипотез. У них, в большинстве своем прошедшим путь: школа, университет, аспирантура, нет практического опыта.

В практике деятельности миллионов хозяйствующих субъектов не применяется результаты макроэкономических исследований. Их «внутренняя кухня» управления разительно отличается от того, что по этому поводу написано в толстых книгах или говорится с университетских кафедр. Руководители, менеджеры предприятий рассматривают реальный факт их производственной деятельности как уникальный случай, а не как элемент общей рассогласованности экономической теории и хозяйственной практики. Они предполагают, что есть иные места, где экономические научные разработки, неприемлемые для них, все-таки реально применяются и работают. Они энергично ищут эти заветные уголки и не находят.

Надо очень много знать и иметь уровень независимости, успешности и смелости основателя американского гиганта розничной торговли, крупнейшей в мире сети гипермаркетов Wal-Markt Сэма Уолтона, чтобы заявить: «Мне наплевать на то, что мы живем не по чьим-то там теоретическим прожектам относительно того, что нам следует делать и чем заниматься. Это не имеет ровным счетом никакого значения»⁴².

Если говорить об идентификации современной экономики в качестве области интеллектуальной деятельности, то мне представляется, что наиболее соответствующим её содержанию будет термин «учение».

Учений, в отличие от науки, может быть много. Это, кстати, зафиксировано и в названии одной из экономических дисциплин: «История экономических учений».

Изменение термина будет свидетельствовать о начале процесса очищения экономики от наслоений псевдонаучности, признании отличия экономики от наук естественно-технического направления, будет напоминать о существовании принципиальных ограничений возможностей управления развитием финансово-хозяйственной сферы общества.

Одновременно с этим, использование при идентификации экономики, как области интеллектуальной деятельности, термина «учение», предполагает существование профессионального сообщества, занятого изучением процессов экономических взаимодействий, в том числе и на теоретическом уровне.

Отрицание подобия естественнонаучному статуса экономики не равнозначно признанию «второсортности» этого направления интеллектуальной деятельности. Экономика потенциально не хуже и не слабее физики. Она относится к качественно иной области поиска Истины.

Принципиальное отличие методологических основ и результатов физики и экономики в основном и, возможно, в главном предопределено разнокачественными характеристиками объектов их исследования и изучения, имеющих принципиально разные формы и уровни стабильности и изменчивости.

Мерцающие тенденции.

Ни одна из областей естествознания не имеет объект исследования хоть сколько-нибудь похожий на непостоянный объект изучения экономики. Тело, помещенное в жидкость, ведет себя предельно корректно и вытесняет столько жидкости, сколько ему положено Природой, о чем и поведал миру еще старик Архимед. А что можно сказать о потребительском поведении населения любой страны – оно постоянно изменчиво. Но поиск закономерностей в потреблении материальных благ - это только одна из мириад проблем, постоянно возникающих в лоне экономики.

Экономика уже давно научилась обходить подобные препятствия способами, которые она получила от статистики. Однако на пути превращения в науку экономика имеет более существенные ограничения.

Принципиальное различие между двумя рассматриваемыми сферами поиска Истины базируется на том, что экономика и естествознание пытаются найти и исследовать тенденции, различающиеся не только качественно, но и по продолжительности своего существования. Именно в этом находит свое отражение то ограничение, которое налагается Природой на гуманитарные науки и делает их несводимыми с науками естественными.

Тенденции исследуют все науки (это их основное занятие), но только физические тенденции существуют стабильно, чаще – всегда, поэтому их можно открыть, описать, воспроизвести и полученные на этой основе знания использовать.

И, напротив, на различных этапах развития общества возникают и исчезают некоторые формы взаимодействия людей. Во время существования этих форм возникают тенденции. Но время жизни их ограниченно. Это – мерцающие тенденции.

Например, существовал простой обмен. Он основывался на определенных пропорциях мены топоров на копья. Эти пропорции со временем менялись, а затем и совсем исчезли в связи с ликвидацией самого процесса простого обмена. Наверное, у изменяющихся во времени пропорций можно было выявить некую тенденцию. Но кому она сегодня нужна?

Бесспорно, что в свое время, при феодализме, крайне актуальной (но едва ли сильно проработанной) темой являлась структура поборов с крестьян, включавших барщину и оброк. Наверняка в изменении этого соотношения была (или могла быть) выявлена некая тенденция, которая исчезла вместе с условиями, её порождавшими. Сегодня уже не имеет существенного значения, правильно или нет управляющие имениями оценивали эту тенденцию. Скажем так: в сегодняшних условиях это не актуально.

Нет сведений о существовании «сквозных» экономических тенденций проявляющихся в течение всего времени развития общества. Они возникают и исчезают быстрее, чем меняются общественно-экономические формации. А раз таких тенденций нет, то их нельзя «поймать», препарировать, зафиксировать, а поэтому невозможно окончательно описать и, самое главное, – прогнозировать их изменения с точностью, доступной естественным наукам. Нет, и рискну утверждать, что не будет такой формулы, подставляя значения в которую, мы сможем определить наше экономическое будущее хотя бы по одному из его необозримого количества параметров.

Но экономика постоянно пытается прогнозировать, так как от неё общество ждёт именно надежного прогноза. А в основе любого прогноза, каким бы методом он не формировался, всегда лежит найденная, зафиксированная тенденция. Экономика тоже может обнаружить тенденции, но это мерцающие – возникающие и гаснущие тенденции. Использование их в прогнозе чревато получением результата с точностью «до наоборот».

В 1958 году живший в Англии австралийский, экономист А.Филлипс опубликовал статью в журнале «Economica», в которой он сообщил об открытой им обратной связи между динамиками инфляции и безработицы. В своих выводах А.Филлипс опирался на статистические данные по Великобритании почти за целое столетие, с 1861 по 1957 год. Позднее его выводы были подтверждены американскими авторами П. Самуэльсоном и Р.Солоу. Ими же было сформировано представление о наступлении «золотого века» экономики, поскольку представлялось весьма заманчивым использование выявленной «закономерности» в формировании государственной денежно-финансовой политики.

И время не заставило долго ждать прихода политика, отважившегося применить это научное достижение в практике. Таким политиком оказался президент США Р.Никсон, администрация которого с 1969 года ужесточила налоговую и финансовую политику (изменила структуру ресурсов!), ориентируясь на достигнутую сверхзанятость. Результат, полученный уже к 1971 году, превзошел все самые смелые ожидания. Страна вошла в состояние стагфляции, т.е. спад экономической активности сопровождался инфляцией.

Президент Р.Никсон добровольно оставил свой пост, правда, позднее и по другим обстоятельствам. Но как знать, мог ли он, подобно президенту Б.Клинтону, побороться за свое кресло, если был бы более критичен в отношении рекомендаций своих искренне заблуждавшихся экономических советников⁴³.

Сегодня найденная А. Филлипсом тенденция исчезла. Связь между безработицей и инфляцией описывается в научной литературе в таких терминах, как «непредвиденная инфляция», график связи этих величин из понятной кривой трансформировался в некую спираль. Сегодня никто уже не предлагает использовать кривую Филлипса в практике формирования экономической политики. Но данный случай не возведен в ранг знаковых событий. Поэтому можно смело прогнозировать возобновление попыток «порулить» обществом, исходя из пролонгации случайно обнаруженной связи двух (трех, четырех…) показателей, в наивной надежде на то, что миллиарды иных факторов на это время добровольно и полностью заморозят свое влияние на конечный результат.

Мерцающие тенденции – это ловушка, губящая репутации экономистов, подвизающихся на ниве прогноза.

Информационно-аналитический центр «Минерал», 11 января
2002 года сообщил: «Советник президента РФ по экономическим вопросам Андрей Илларионов считает, что цены на сырье имеют в длительной перспективе тенденцию к снижению и «цены на нефть, вне всякого сомнения, будут в дальнейшем снижаться». Как он заявил сегодня петербургским журналистам, в течение столетия, с 70-х годов 19 века до 70-х годов 20 века средняя цена одного барреля нефти составляла в ценах 2000 года 10 долл. По его словам, «безусловно, цена колебалась, иногда чуть больше, иногда чуть меньше». По его словам, «вмешательство появления ОПЕК и вмешательство нерыночных механизмов регулирования рынка привели к зашкаливанию этих цен в отдельные годы». Однако «рынок берет своё», - заявляет А. Илларионов. По его словам, с 1980 года существует устойчивая тенденция снижения цен на нефть. Поэтому, считает советник президента, вполне естественно, что цена в скором времени (подчеркнуто мною, С.Т.) выйдет к 10 долл. за баррель, а в дальнейшем, возможно, будет еще более снижаться. Как заявил А. Илларионов, «это мировая закономерность, поэтому к этому нужно относиться спокойно, из этого нужно извлекать уроки и готовиться к этому» (См. www.mineral.ru).

Что стоит за этой очевидной сегодня ошибкой? Да, в общем-то, ничего особенного – тенденция изменилась.

В утешение А. Илларионова отмечу, что и более серьезные специалисты в области прогнозирования цен на нефть серьезно ошибаются. Так, итальянская компания «ENI», после американской военной компании в Ираке «Буря в пустыне» разрабатывала свои проекты, принимая для расчетов повышение цены нефти до $80 за баррель. И это был ошибочный прогноз.

Приведенные примеры отражают не случай, а существенный элемент, присущий современной экономике, – она исследует мерцающие тенденции развития финансово-хозяйственной сферы. Поэтому убедительные объяснения объективно-субъективных причин неудач в области прогнозирования являются постоянно развивающимся и явно прогрессирующим жанром в экономических публикациях.
Физики и экономисты.

Связи, в которые вступают представители естественных наук и ученые-экономисты, представляют собой сложную и противоречивую конфигурацию отношений и приоритетов. Отношения представителей естественно-технического направления науки к экономике, как правило, полярны.

Одни, их большинство, испытывают некий душевный трепет перед наукой, понять суть и содержание которой в рамках традиционных естественнонаучных представлений невозможно. Лучшей рекламой экономике в глазах этой части естествоиспытателей является ее тесная связь с управлением, от которого, в конечном счете, и зависит возможность финансирования проводимых ими исследований.

Правда, здесь присутствует другой существенный момент, связанный с координированными действиями управленцев и ученых-экономистов, вместе заинтересованных в придании результатам экономических исследований признаков высочайшей степени научности. В Советском Союзе, где экономическая наука просто выродилась, роль ее представителей в Академии Наук была поднята на небывалую высоту. Имена ученых-экономистов знала вся страна. Это была награда за наукообразное обоснование уже принятых партийными и государственными органами управленческих решений.

Но и в условиях свободного рынка эта же проблема, пусть и в другой форме, тоже существует. Дж. Сорос по этому поводу написал: «Престиж современных экономистов, особенно в области политики и финансовых рынков, демонстрирует, что средневековые алхимики шли по ложному пути. Обычные металлы не могут быть превращены в золото магическими заклинаниям, но люди могут обогатиться на финансовых рынках и оказывать влияние в политике, предлагая на обсуждение ложные теории или сбывающиеся пророчества»⁴⁴.

Другие естествоиспытатели, их меньшинство, искренне считают, что очевидный для них низкий уровень экономики как науки полностью предопределен убогостью и ущербностью ее кадрового состава. Они твердо убеждены в том, что именно они своим профессиональным выбором в пользу естествознания в их юные годы жизни исключили возможность взлета экономической мысли⁴⁵. Поэтому экономикой эта категория естествоиспытателей начинает заниматься на склоне лет, не затрудняя себя прохождением начальных ступеней, а прямо вступая в фазу выработки непререкаемых истин. Их редкие выступления на научных конференциях вносят элемент искрометной скандальности в достаточно застойную атмосферу экономических научных сходок.

Существует никем не признанное, но не становящееся от этого менее реальным распределение наук по иерархическим уровням общественного признания. Надо отметить, что экономика не занимает в этом ряду место среди первых. Это распределение ранжирует науки по уровню описательности или по находящемуся в обратной зависимости от него уровню использования в каждой научной дисциплине математического аппарата. Чем выше уровень описательности, тем ниже занимаемое наукой место. Еще раз повторю, что это деление нигде формально не признано, и, пожалуй, только К.Маркс определил его критерии, когда говорил о том, что наука становится таковой, когда начинает использовать в качестве своего инструментария математику.

В связи с этим, существует явно выраженное стремление к демонстрации высшей степени наукообразия в экономических публикациях, неоправданному, искусственному усложнению применяемого математического аппарата. В уже цитировавшейся здесь работе Дж. Сорос критически оценивает эту тенденцию: «Ученые, занимающиеся общественными науками, предпринимали массу попыток и продолжают подражать своим собратьям по естественным наукам, но с удивительно скромным успехом. Их усилия часто создают пародию на естественные науки»⁴⁶.

Хорошим тоном считается присутствие в экономических исследованиях экономико-математических моделей. Моделирование в экономике построено таким образом, что наисложнейшее нагромождение математических уравнений базируется на комбинации неких начальных допущений, принятых на интуитивном уровне, истинность которых просто не рассматривается, поскольку сделать это экономическая наука (пока, а может быть, и никогда) не в состоянии.

Рассмотрим это положение на достаточно типичном примере. Он взят из реальной публикации, посвященной вопросам управления качеством.

Изначально задается следующая формула определения «массы качества»:


n

M= Vi Ki, где:

i=1

M – масса качества,

Vi – объем производства изделия i-го вида,

Ki – уровень качества изделия i-го вида,

n - количество видов изделий.
Заданная форма связи, описанная математически, вполне пригодна для последующих действий: можно дифференцировать, интегрировать, словом, - преобразовывать. После многочисленных (порою очень непростых) преобразований исходной формулы следуют выводы и заключения, иногда – рекомендации (но это редко).

На первый взгляд приведенная, приготовленная для преобразований формула достаточно корректна.

Но это только на первый взгляд.

Как измерить уровень качества?

Вопрос такой в означенной работе и не ставится, исследователями предполагается, что величина эта как-то и кем-то измеряется, считается, что результат измерения имеет некое конечное значение, определенной, неинтересной для дальнейших математических преобразований, размерности.

В действительности измерение качества является огромной самостоятельной проблемой, в рамках которой только одна его составляющая – надежность, является предметом изучения комплекса наук.

Кроме того, существуют некие зависимости, отражающие совершенно реальные события, происходящие в жизни, которые невозможно формализовать. Так, качество первого телевизора было равно… неопределенности. Для оценки качества первого экземпляра не было аналога или, как говорят экономисты, – базы для сравнения.

Невозможно описать изменение качества во времени, когда до 20 лет службы качество машины снижается, чуть ли не до нуля, а после сорока лет возрастает выше первоначальной величины.

Качество шубы в Африке не равно качеству её же в Сибири.

Не учитывайте всего этого, и только тогда предлагаемые формулы можно интерпретировать. Поэтому и получается, что формулы с интерпретацией существуют отдельно, а реальная хозяйственная практика – отдельно. И разрыв постоянно увеличивается.

Экономико-математические модели, присутствующие практически в каждом исследовании, несут «опознавательную» функцию: если экономическая работа содержит модель, то в этом случае она являет собой высший уровень научности, а обоснованность вытекающих из модели выводов - высока. Хотя реально подобные модели представляют собой абсолютно бессодержательные приложения к выводом, сформированным совершенно из других соображений. Примеров подобного псевдоэкономикометрического творчества можно привести много. Остановимся на одном, наиболее известном.

Программа «500 дней», предполагающая быстрый и безболезненный переход к рыночным формам хозяйствования, и сегодня многим представляется нереализованным шансом России, той постоянно ожидаемой населением России заветной грамоткой вольности, которую умыкнули «бояре-супостаты». Этой же точки зрения придерживается и автор программы.

Явлинский Г.А. в 2005 году защитил в Ученом совете ЦЭМИ РАН диссертацию под названием «Социально-экономическая система России и проблема ее модернизации» на соискание ученой степени доктора экономических наук по специальности «Экономическая теория». В своей работе он утверждает: «Финансовая стабилизация… действительно была необходима, но не после, а до начала либерализации и приватизации; и не за счет населения … Такая возможность на тот период (ноябрь-декабрь 1991 года – С.Т.) реально существовала, и именно поэтому программа «500 дней», по моему глубокому убеждению, была вполне реальной и в целом осуществимой» (диссертация, гл.4).

В основу «Программы 500 дней», которая по первоначальному замыслу должна была уместиться в 400 дней, была заложена экономико-математическая модель. Именно эта модель и должна была служить обоснованием самой возможности избежать шоковой терапии по Гайдару и того, почему железнодорожный транспорт должен был переходить в лоно рынка с 75 по 110 день, а черная металлургия - с 150 по 295 день.

Реалии 1991 года были таковы, что министерства и ведомства СССР, имевшие производства, связанные с обеспечением силовых структур, отказали авторам программы в предоставлении исходной информации. Оказавшаяся недоступной для группы Явлинского информация охватывала около 80% производимого в то время объёма промышленного производства. Естественно, что подготовленная модель так и не вышла за рамки теоретических построений, но это никак не отразилось ни на амбициях авторов программы «500 дней», ни на их представлениях о «её реальности и осуществимости».

Отметим, что роль допущений и научных абстракций, используемых при построении моделей в физике и экономике, различна.

Физик может признать несущественно малым сопротивление среды при изучении какого-либо процесса, но это не дает экономистам оснований настаивать на аналогии для случая, когда они пытаются изучать процессы, проходящие в мировой торговле, на модели, в которой представлены два государства, производящих по два вида товаров.

Известные по публикациям попытки проведения аналогии с применением допущений в физике и экономике, явно некорректны. Это качественно разные допущения, в частности, потому, что физик в состоянии оценить с определенным уровнем точности величину возникающей погрешности и в зависимости от этого признать ее существенной или несущественной, а экономист лишен такой возможности. Экономист и в приведенном примере, и во всех прочих случаях не в состоянии определить значение ошибки даже приблизительно, и поэтому такой раздел, как оценка величины погрешности в условиях принятых допущений, вообще отсутствует в экономико-математических исследованиях.

Допущения в экономике правильнее называть фантазиями. Если экономист говорит о том, что он принял условие, согласно которому в интересующий нас период цены не изменятся, то для этого есть только одно заслуживающее внимания основание – он не может даже приблизительно указать ни направление, ни форму их будущей динамики.

Крайне важно отметить, что исследования в области, которую принято называть «Теоретическая экономика», априори содержат социально и политически ангажированную позицию. В работах, составляющих её ядро, всегда просматриваются национальные, корпоративные или (и) политические интересы. В них нет и намека на «вечные» истины. Открываемые экономикой «законы» являют собой отклики на те или иные вызовы времени. Этот, с позиций естествознания безусловный, изъян тщательно маскируется и скрывается от общественности. Именно поэтому в последнее время теоретические работы по экономике избыточно перегружены математикой.
Великие имена.

Следует признать, что предлагаемые на этих страницах размышления о назначении и сути экономики мало согласуются с бытующими и широко известными представлениями о месте и роли экономики в общественном развитии.

Общественное мнение основывается, в частности, на широко представленной информации о том влиянии, которое оказали великие экономисты и государственные деятели на преодоление ужасающих катаклизмов, случившихся в разных странах и в разное время.

Наиболее употребительны в этой связи имена Людвига Эрхарда – отца немецкого экономического чуда, и Франклина Д. Рузвельта, выведшего экономику США из Великой депрессии.

Есть и новые имена - Лешек Бальцерович (Польша), Доминго Кавалло (Аргентина), Егор Гайдар (Россия). Но отношение к этим экономистам, возглавивших реформы в наиболее трудные периоды преобразования финансово-хозяйственных систем своих стран, далеко не так однозначно, как к Эрхарду и Рузвельту. Хотя и в оценке роли этих, бесспорно, исторических фигур, нет единства, как не было его и во времена их активной деятельности.

Американские исследователи порой высказывают мнение о том, что в разработке реформ для Западной Германии роль Эдварда Тененбаума, 25-летнего американского экономиста, была большей, чем Эрхарда. Они считают, что столь жесткие преобразования могли быть осуществлены только в условиях оккупационного режима, и немецкий реформатор не смог бы без этого условия провести либеральные реформы. При этом как бы за скобками остается «план Маршалла» - программы восстановления и развития Европы после Второй мировой войны путём оказания ей экономической помощи со стороны США, как будто бы и не было вовсе влияния этого плана на формирование того, что сегодня называется «немецким экономическим чудом». Напомним, что только в первые годы реализации «плана Маршалла» (1948-1951) Германия получила от США почти столько же ресурсов в различных видах, сколько Великобритания и Франция вместе взятые и почти в 3,5 раза больше, чем Италия.

При Франклине Рузвельте был найден выход из наиболее тяжелого кризиса, когда-либо поражавшего экономику США. По мнению некоторых специалистов, он и не мог быть обнаружен при предшественнике Франклина на посту Президента США Герберте Гувере, поскольку только война принесла полную занятость и побивающий все рекорды рост промышленного производства.

Все реформаторы (и перечисленные здесь, и иные) имели и имеют сегодня многочисленных, а иногда и достаточно агрессивно настроенных оппонентов. Правда есть один представитель экономической мысли, репутация которого (впрочем, тоже не для всех) была и остается неизменно высокой.

Речь идет о Джоне Мейнарде Кейнсе.

Целевые приоритеты экономической позиции Кейнса – рост занятости и стабильность экономического роста, а рекомендуемые им для этого инструменты - государственный бюджет и кредитно-денежная политика.

Напомню, что кейсианство сформировалось как интеллектуальная реакция на глобальные кризисные явления в экономике наиболее развитых стран в конце 20-х - начале 30-х годов прошлого века. Сегодня считается общепризнанным, что долговременный период стабильности, отсутствие разрушительных кризисов перепроизводства являются во многом, если не в основном, результатом реализации идей кейнсианства на практике.

К.Маркс обещал своим приверженцам повторение кризисов со скоростью обновления основного капитала. Поэтому руководство СССР жаждало кризиса перепроизводства в «капиталистическом мире». Не случайно во второй половине 50-х годов советское радио информировало своих слушателей о вещах крайне далеких от их повседневных забот: о состоянии дел на ведущих фондовых биржах мира.

Будущий Великий Кризис должен был окончательно решить вопрос о победителе в мирном экономическом соревновании двух систем. Передовая советская экономическая наука истово искала (естественно за пределами СССР) признаки приближения такого кризиса. И надо отдать ей должное – находила. Кризис хотели и ждали. А он все не приходил. И не пришел. Остается ответить на вопрос: насколько велика в этом заслуга Кейнса?

Любой кризис в обществе, какой бы характер он не носил, является проявлением накопленной непропорциональности. Кризис разрешает диспропорцию и приводит систему к некому равновесному состоянию. Это слишком общо для того, чтобы быть неверным, и по этому поводу вряд ли кто-то будет дискутировать.

Другое дело - причины кризиса.

Если анализировать статистические данные тех лет, то обращает на себя внимание то, что к периоду достижения экономической стабилизации снижение объемов производства в странах, охваченных кризисом, имело разную динамику для производств, создающих средства производства, и отраслей, ориентированных в основном на создание предметов потребления. Равновесие наступило при более существенном сокращении производства средств производства или того, что К.Маркс объединял в своих схемах воспроизводства под названием «I подразделение»⁴⁷. Перепроизводство, внешне выглядевшее как избыток не находящих платежеспособного спроса товаров, предназначенных для личного потребления, реально состояло в непропорционально разбухшем производстве средств производства.

О чём это может говорить?

Можно утверждать, что Великий кризис 1929 года стал вехой, обозначившей конец целой эпохи первоначального развития капитализма, отличительной особенностью которого была безудержная, безоглядная гонка производственных накоплений.

Естественные стимулы к обогащению были дополнены внедрением в общественное сознание принципиальной возможности мгновенной трансформации чистильщика обуви в миллионера, что создало несдерживаемую тягу к расширению «своего дела». Естественным пострадавшим в этой гонке стало личное потребление. И это было не только потребление наемной армии труда, но и личное потребление хозяина, готового буквально голодать вместе со своей семьей ради достижения цели-миража. Диспропорции в распределении национального дохода в пользу накопления неизбежно привели к разбалансированности всей финансово-хозяйственной системы. Эпицентр накопившихся противоречий находился в отраслях, выпускавших оборудование и машины для производства оборудования и машин⁴⁸.

Глубина разразившегося кризиса позволяет судить о мощности накопленных и до определенного момента инерционно сдерживаемых диспропорций. Их лавинообразная актуализация практически мгновенно разрушила хозяйственную систему США с силой, сравнение с которой не выдерживают и войны, пережитые этой страной, и самые грозные тайфуны, и землетрясения.

Что же произошло?

Сегодня, когда о возможности возникновения кризисных явлений говорят многие, очень важно объяснить, почему разрушительные кризисы перепроизводства прекратились, понять причины столь длительного периода стабильности. Ведь именно их отсутствие позволило западноевропейским странам и США достичь того уровня экономического развития, который мы наблюдаем сегодня.

Думаю, читатель уже знаком с объяснениями этого феномена кейсианцами. Для особо интересующихся читателей, отмечу принципиальную разницу в подходах.

Если Кейнс и его последователи видят основную задачу экономической политики государства в стимулировании капиталовложений, то нам это представляется полезными только в том случае, если рост инвестиций не превысил неких опасных для общества пределов, то есть значений, обеспечивающих равновесное, пропорциональное развитие финансово-хозяйственной системы общества. Рост инвестиций не должен рушить пропорции, например, подавляя личное потребление.

По Кейнсу, любые государственные инвестиции являются заменителем частных в период недостатка последних. В реальной практике государственные инвестиции существенно отличаются от частных по своему содержанию и структуре. В них преобладают государственные заказы на военную технику. Именно вложения в изготовление танков, кораблей, самолетов и т.п., подавляют возможность роста производства средств производства для производства средств производства, поскольку стимулируют их использование для изготовления иного конечного продукта – а именно, военной техники. Тем самым снижается реальное предложение в этом сегменте рынка и устраняется материальная первопричина кризисов перепроизводства.

По Кейнсу, капиталовложений никогда не бывает много. Надо полагать, что именно кризисы перепроизводства показали обратное.

И как было уже отмечено, решение проблем, возникающих в экономике, является результатом комбинации двух составляющих: самонастраивания системы и государственного управления. У нас нет никаких доказательств того, что доля одной из этих составляющих превалирует в полученном конечном результате. Но их нет ни у кого.

Установить точно, тем более, неопровержимо доказать, что же произошло на самом деле, и почему настал период стабильности, невозможно. Возможны варианты объяснений с разной степенью правдоподобия. Ясен лишь «конечный результат», который мы можем зафиксировать. В начальный период стабилизации хозяйственное и техническое развитие сопровождалось структурным сдвигом в направлении увеличения доли фонда потребления в национальном доходе. Эта тенденция закрепилась во второй половине двадцатого века, и мы вправе предполагать наличие причинно-следственной связи именно этого феномена структурной перестройки с исчезновением всеразрушающих кризисов перепроизводства в период после Второй мировой войны.

Изменения в структуре распределения национального дохода явилось, в свою очередь, следствием двух определяющих процессов.

Во-первых, в рамках материального производства естественным ходом исторического развития сформировалась стабилизирующая составляющая. Она демпфировала последствия роста максимально динамичной части I-го подразделения, которая и аккумулирует диспропорции, приводящие к кризису. Рост производства машин для производства машин, галопирующий в результате инвестиционного ажиотажа, представлял собой главную причину формирования диспропорций, приводивших к структурному взрыву – кризису перепроизводства. Прекращению этого процесса способствовало то, что в годы, предшествующие Второй мировой войне, существенно, вырос особый вид производства, потребляющий именно наименее ликвидную часть создаваемого национального продукта. Таким производством, резко возросшим в объемах и качественно и замкнувшим на себя избыточно, непропорционально увеличившуюся часть тяжелой индустрии, стало производство машино- и металлоемкой военной техники.

Тесная связь между ростом производства военной техники в предвоенные годы и экономической стабилизацией становится еще более очевидной, если обратить внимание на то, как развивалась в сторону стабилизации и последующего бурного роста ситуация в предвоенной Германии.

С позиций абстрактной полезности производство военной техники является «выбрасыванием части национального дохода в воду» (К.Маркс). В реальной – глобальной, сложнейшей - системе относительно свободного рынка это производство сыграло роль, аналогичную роли холодильника в машине, который и делает её в принципе работоспособной.

Очень важно отметить, что никто сознательно не наращивал объём государственных заказов на военную технику с целью ликвидации кризисных явлений. Это происходило по другим причинам и мотивам. Но эффект реализовался именно в достигнутой стабилизации, с переходом в долговременный экономический рост.

Не было никаких принципиальных технико-технологических препятствий для вывода производства военной техники на значимые для национальных доходов европейских стран величины и перед Первой мировой войной, но к этому времени не существовало всего комплекса условий – объемы производства тяжелого вооружения были не так велики. Когда же условия возникли, стабилизирующий эффект многократно возросшего производства военной техники проявился и закрепился.

О том, что это действительно так, свидетельствует генетическая память хозяйственной системы западных стран, сохранившей и увеличившей «милитари-холодильник» сверх размеров разумной оборонной достаточности в послевоенный период.

Действия президента США Франклина Рузвельта по государственному регулированию в период Великой депрессии по направлению (но не по силе) совпадали с объективными тенденциями. Именно поэтому «появившийся в нужном месте и в нужное время» Ф. Рузвельт – Великий президент США.

Масштабное производство военной техники, скорее всего, стало, как это кому-то не покажется парадоксальным, лекарством, стабилизировавшим состояние, но не вылечившим хозяйственную систему стран, познавших в полной мере не только созидательные, но и разрушительные проявления стихии неконтролируемого рынка.

Второй группой процессов, внесшей решающий вклад в достижение относительной гармонизации финансово-хозяйственных систем стран западных демократий, явились изменения, произошедшие в сфере отношений труда и капитала.

Вряд ли необходимо доказывать, что сегодня взаимоотношения работников и работодателей существенно отличаются от тех, которые сложились к 20-м годам прошлого века. Эти трансформации не явились результатом целенаправленного воздействия. Как магнит изменяет траекторию катящегося шарика, так и провозглашенные, но нереализованные лозунги победившей и способной на экспансию социалистической революции, откорректировали отношения трудящихся и работодателей в странах, сохранивших свободные рыночные отношения. На практике здесь эти изменения проявились в увеличении доли национального дохода, направляемой на потребление.

Русская революция наглядно продемонстрировала мировому капиталу реальную возможность достигнуть прекращения процесса безудержного накопления чисто внеэкономическими методами. И надо отдать капиталу должное: он все прекрасно понял и перестроился.

Полученный в конечном итоге и очевидный для нас сегодня результат можно рассматривать как следствие реформ Рузвельта или как пример торжества идей Кейнса, а можно - как счастливый случай или в качества примера процессов самонастраивания финансово-хозяйственной системы. Из этого предложенного набора каждый может выбрать вариант по вкусу. Но при любом варианте мы будем едины в одном. История кризисов обогатила человеческий опыт, который отложился в экономической памяти общества.

Через накопленный и систематизированный опыт человечеству постепенно приходит понимание того, что абсолютизация приоритета экономических целей приводит, в конечном счете, к катастрофическим последствиям. Человечество методом проб и ошибок медленно подбирается к осознанию полезности ограничений, формирующих границы безудержных экономических желаний.

Известный катастрофический итог развития «дикого капитализма» в сочетании с опытом формирования внутренне порочной хозяйственной системы с внеэкономическим целеполаганием – социализма (см. главу Ш) напоминает нам известную, но дорогогостоящую истину – крайности вредны. Эта мысль, переведенная на язык экономики, означает необходимость нахождения равновесного баланса и поддержания пропорциональности. Именно тех экономистов и общественных деятелей, кто на практике искал эту «золотую середину» и своими усилиями способствовал выводу финансово-хозяйственной систем своих государств из крайних форм неравновесного состояния, мы сегодня называем великими.
Метод.

Одним из очевидных индикаторов того, что экономика представляет собой сферу интеллектуальной деятельности, содействующей управлению в достижении пропорциональности и сбалансированности финансово-хозяйственной системы общества, является, в частности, та роль, которую играет баланс в качестве её основного инструментария.

Системы планирования на промышленном предприятии, в финансовой сфере, в области государственного управления основываются на балансовых методах. Но в каждой области имеются свои специфические формы и методы разработки балансов. Существует множество разнообразных видов балансов.

Использование балансовых методов в экономической сфере – явление сегодня обыденное, а если вспомнить о существовании бухгалтерских балансов, то и рутинное.

На любом предприятии план – баланс, отчет – баланс, расход материалов учтен в материальном балансе, по применяемому оборудованию рассчитывается баланс использования оборудования, план по труду - это баланс рабочей силы…

Баланс является тем стержнем, той основой, на которой базируется вся экономическая работа на предприятии. Выявленные несоответствия и узкие места «расшиваются» путем реализации технических, технологических и организационных мероприятий. Потенциальные результаты этих мероприятий оцениваются по итогам расчетов их эффективности. В комбинации вся экономическая работа направлена на обеспечение менеджмента информацией, позволяющей ему принимать решения, обеспечивающие поддержание равновесного состояния, проверенные на соответствие достигнутым уровням эффективности.

Баланс, как метод, используется во всех звеньях единого финансово-хозяйственного комплекса страны, от низового звена до самого высшего: бюджет - это тоже баланс с доходными и расходными статьями и сальдо в виде дефицита или профицита.

Отметим, что основоположник применения балансовых методов для формирования планов и прогнозов, русский экономист Василий Леонтьев был удостоен Премии памяти Нобеля по экономике в 1973 г. «за развитие метода «затраты – выпуск» и за его применение к важным экономическим проблемам».

Сегодня идеи Леонтьева широко развились. Невозможно представить работу органов управления хозяйственной сферой какой-либо развитой страны без информации, получаемой при помощи динамических, полудинамических межотраслевых балансов различных форм и модификаций.

Ситуация с использованием балансовых методов в практике прогнозирования весьма сложна – результаты расчетов, проведенных различными группами и различными способами, дают разные результаты. Кроме того, как правило, все эти прогнозы стабильно, месяц за месяцем, квартал за кварталом, год за годом опровергаются реальной практикой.

Леонтьев первый оценил ограничения, возникающие при использовании балансового метода в прогнозных расчетах. По собственному признанию ученого, сделанного в 1979 году, «главный недостаток простого затратно-выпускного подхода к описанию динамических процессов заключается в его неспособности справиться с ситуацией, когда одна или несколько отраслей работают в течение значительных периодов времени в условиях избыточных запасов. Запасы фиксированного капитала, инвестированные в один сектор, не могут, как правило, быстро перелиться в другой, а бездействующие запасы появляются всякий раз, как только темпы выпуска в конкретной отрасли начинают снижаться от года к году. Чтобы учесть бездействующие запасы в рамках динамической системы «затраты – выпуск», приходится вводить искусственную задержку движения запасов сырья и капитала»⁴⁹.

Но препятствия для применения методологии, основу которой заложил В.Леонтьев, при формировании прогнозов этим не ограничиваются.

Попытки прогнозирования с использованием динамических моделей разного уровня совершенства, наталкиваются на те же препятствия: мерцающий характер тенденций в хозяйственной сфере. Именно это обстоятельство создает естественные преграды, обусловливающие достаточно невысокий уровень надежности создаваемых в настоящее время прогнозов. Построение динамических моделей (балансов) требует знания тенденций развития отдельных отраслей, времени возникновения новых и начала стагнации традиционных производств. Процессы совершенствования техники и технологии меняют самым существенным образом структуру потребляемых отдельными отраслями ресурсов, создаваемых в других отраслях и т.д. и т.п. Исходные данные (в частности, коэффициенты прямых затрат), используемые для межотраслевых балансов, устаревают еще до момента начала расчетов⁵⁰.

Показательна судьба проекта ООН "Будущее мировой экономики", реализованного в 70-е годы под руководством В. Леонтьева. Положение мировой экономики 1990 и 2000 годов оказалось радикально отличным от прогнозов, представленных в проекте.

Сегодня мы можем констатировать, что экономические прогнозы не достоверны. Отклонения от фактически достигнутых показателей во многих случаях весьма существенны, не редки случаи, когда происходят ошибки в определении направления динамики: предсказывают падение – происходит рост, или наоборот.

Тем ни менее, никто не сомневается в том, важнейшей функцией экономики, особенно той её области, которая соприкасается с государственным управлением, является прогнозирование. Общество постоянно и жестко требует от экономики разработки надежного прогноза своего развития.

Интересно, что никто не задается вопросом: что произойдет с нами всеми в том случае, если наше желание получить от экономистов надежнейший, абсолютно достоверный прогноз будет реализовано?

Не трудно догадаться, что это приведет к наступлению полного паралича всей финансово-хозяйственной деятельности общества.

Абсолютно ясно, что если реально существует механизм, позволяющий увидеть наше экономическое будущее во всех нюансах и деталях, то в результате никто не затевает неэффективных проектов. Но и эффективные проекты никто не реализует, поскольку становится не понятно - по отношению к чему они будут эффективны.

Если с абсолютной надежностью мы будем знать, что в июне нефть будет стоить $1000, уже в январе её цена устремиться к этому уровню. Если кто-то со 100%-ой достоверностью спрогнозирует кризис в стране «N» в 2010 году, то это значит, что кризис неизбежно случится, но в день публикации прогноза.

Ровно это же могло бы произойти и с фондовым рынком, окажись прогнозы аналитиков банков и инвестиционных компаний сколько-нибудь надежны. Инвесторы, получив информацию о том, куда надо вкладывать деньги без риска их потерять, начали бы распродавать акции компаний-аутсайдеров с таким ожесточением, что кризис, неизбежно последующий за этим, по силе и размаху затмил бы всё, когда-либо происходившие в человеческой истории.

Сегодняшнее равновесное в целом состояние экономики определяется тем, что подавляющее большинство инвесторов понимают, чем они рискуют, поскольку численность тех, кто, применяя самые новомодные арбитражные стратегии, «стоит лучше рынка», и тех, кто, используя их же, «стоит хуже рынка» - примерно равны. Интересное суждение по этому поводу приведено в журнале SmartMoney: «Ситуация, на первый взгляд, печальная. Если вы хотите иметь на рынке (акций – С.Т.) заработки выше средних, то 75% аналитиков вам не помогут. Но ничего удивительного в этом нет... Зачем в таком случае вообще производить наукообразные рекомендации, если следование им не лучше подбрасывания монетки? А просто ТАК НАДО. Закон жанра»⁵¹ .

Предвидение в макроэкономике, наверное, возможно - об этом говорит опыт Дж. Сороса - так же, как возможен выигрыш в казино. Дело только в том, что все мы вместе не можем выиграть в этом казино жизни.

Одной из важных особенностей методологии экономики является наличие в ней элементов, применяемых в экстремальных обстоятельствах. Такие обстоятельства возникают в периоды кризисов. При этом кризисные явления, особенно на верхних уровнях управления, – события скорее частые, нежели редкие. Государственное управление - это работа в условиях перманентной экстремальности, подразумевающей постоянное преодоление действия различных внешних и внутренних обстоятельств, вносящих дисбаланс в структуру ресурсов финансово-хозяйственной системы страны.

В кризисных ситуациях, в условиях цейтнота от экономистов требуются рекомендации по оперативному использованию инструментов управления, находящихся в распоряжении государственных органов власти.

Поиск решения в этих сложных условиях сводится к выявлению аналогий. Нужно найти в истории аналогичную или подобную ситуацию и определить методы, использованные в прошлом для выхода из кризиса, оценить приемлемость применения этих методов в сложившихся условиях и сформировать рекомендации для управляющего органа. Для этого от экономистов требуются воистину энциклопедические знания.

Абсолютно аналогичных ситуаций в истории не бывает, и в каждом стечении обстоятельств можно найти элементы подобия с ранее возникшими кризисами в разное время и в разных местах. Из этого проистекает характер дающихся экономистами рекомендаций, они многовариантны: с одной стороны - так, с другой стороны – иначе. Сложившиеся обстоятельства предполагают то одно развитие событий, то другое. Опыт, которым вооружены экономисты, - это не наука, поэтому методы решения поставленных перед ними проблем могут быть самими разными.

Государственные лидеры часто отмечают, что экономисты всегда славились тем, что от представителя этой профессии невозможно добиться прямого ответа на поставленный вопрос. Не даром в свое время президент США Ф. Рузвельт мечтал об одноруком экономисте, будучи по горло сыт рекомендациями с рефреном: «on the one hand, on the other hand»⁵².
Назначение.

Один из парадоксов, которыми буквально нашпигована экономика, заключается в том, что она за все время своего существования окончательно не решила ни одной проблемы человечества, но без неё ни создание, ни само существование сколько-нибудь развитого общества было бы невозможно. И тот факт, что экономика сегодня не дает ожидаемых от неё результатов, ни в коей мере не означает отсутствия общественной потребности в ней. Кроме того, эта область интеллектуальной деятельности находится на этапе накопления потенциала. Правда, потенциал экономики растет одновременно с ростом сложности возникающих управленческих проблем.

Итак, можно считать установленным факт отсутствия открытых экономикой законов, подобных тем, что наполняют науки естественного направления. Поэтому, надо признать, что у экономики другое предназначение. Она не может открывать вечные законы, но она умеет делать иное.

Экономика обобщает и систематизирует опыт, используя для этого все возрастающие объемы качественной и оперативной информации. Проверяя проекты технических, технологических, организационных решений на предмет возможности повторения прошлых, зафиксированных ею ошибок, экономика способствует снижению уровня неопределенности при принятии управленческих решений, но никогда не сводит её к нулю.

Экономика отличается от здравого смысла тем, что владеет аппаратом, позволяющим одновременно проверять на непротиворечивость большое, даже огромное количество взаимосвязанных управленческих решений. Достигается это при помощи использования самого гениального, но безымянного изобретения экономики – баланса.

В обеспечении управления информацией, позволяющей добиваться сбалансированности и пропорциональности развития финансово-хозяйственной системы общества, и заключается основное предназначение экономики.

Экономист в чем-то подобен самому опытному моряку в команде корабля, постоянно плывущего в ещё неоткрытых морях. Правда, встретившись с новым, еще неизведанным препятствием экономист, как правило, не тонет, а лишь фиксирует его. Если капитан последователен в применении информации, получаемой от экономиста, то следующую пробоину корабль получит по другой, ранее неизвестной экономисту причине.

Встречающиеся на пути корабля препятствия - это не только водовороты и скалы. Они могут быть и в технологии управления кораблем. Моряк-экономист знает, что при этом ветре постановка прямых парусов грозит крушением, а к реям не крепятся косые паруса.

Корабль с экономистом на борту одновременно и плывет, и строится. И все его знания нужно добывать заново при смене такелажа, а это происходит постоянно.

Мы понимаем, что качество экономических прогнозов имеет естественные, заданные природой ограничения. Нам не только не удается надежно предвидеть, но и вредно досконально знать наше будущее. В таком случае возникает вопрос – зачем общество тратит свои далеко небезграничные ресурсы на прогнозирование?

Ответ на этот вопрос далеко не прост.

Прогнозирование в финансово-хозяйственной сфере призвано играть роль золотого петушка из известной сказки А.С.Пушкина, предупреждавшего о приближении опасности.

Кроме того, плохой прогноз много лучше, чем отсутствие прогноза. Экономический прогноз позволяет управлению выстроить финансово-хозяйственную систему целиком и каждую её часть в определенном приближении к равновесному состоянию.

Пропорции системы и её частей могут быть подвергнуты коррекции, иногда существенной, по мере того, как реалии будут отклонять факт от прогноза. Но современное общество научено работать в таких условиях и готово к соответствующему управляющему маневру - то ли дополнительному распределению профицита бюджета, то ли дополнительному заимствованию для покрытия дефицита…

Финансово-хозяйственная система любого развитого общества абсолютно не готова функционировать при отсутствии заданных прогнозных ориентиров.

Современная нам практика управления позволяет и государству, и хозяйствующим субъектам приспособиться к той форме и тому уровню качества экономических прогнозов, которые мы сегодня в состоянии получить. Учитывая, что экономика способна фиксировать отклонения в структуре финансово-хозяйственной системы общества, приводящие к тем формам кризисов, которые уже реально происходили в прошлом, накопление иных видов диспропорций, реализующихся в виде кризисов новой, неизвестной нам формы – возможно.

В аспекте прогнозирования экономика в определенной степени подобна сейсмологии. Сейсмология сегодня находится на таком уровне развития, при котором она не в состоянии предупредить людей о точном времени и конкретном месте предстоящего землетрясения. Но она уже способна выделить зоны их максимальной вероятности и предложить информацию, перерабатываемую в нормативы для строительства сейсмостойких зданий в этих районах. Но уровень неопределенности, с которым сталкивается сегодня сейсмология, на порядок порядков ниже, чем у экономики. Поэтому мы более беззащитны перед экономическими катаклизмами, чем перед стихийными разрушительными природными явлениями.

Следует отметить и особую, неявную роль экономики в достижении стабилизации общественного развития. Она способствует этому уже самим фактом своего существования. Как это не покажется неожиданным, но экономика несет в себе некую сакральную⁵³ функцию.

Роль экономистов, занятых в области макроэкономики (полисономии) в современном мире, в чем-то сродни роли шаманов в первобытном стаде, египетских жрецов, средневековых предсказателей, астрологов и алхимиков, подвизавшихся при дворах коронованных особ. Их основное назначение было не в том, что бы приносить практическую пользу - они были общепризнанным атрибутами власти. И сегодня абсолютное большинство жителей Земли даже примерно не представляет, чем заняты ученые, исследующие проблемы экономики на государственном уровне. Но то, что эти специалисты реально существуют, их достижения действительно доводятся до сведения сильных мира сего, постоянно признаются на высших уровнях власти, и то, что им периодически присуждаются Нобелевские премии, говорит обывателю: глобальные проблемы экономики находятся под контролем.

Это обнадеживает и рядового гражданина, и финансового воротилу.

И такое назначение экономики тоже общественно полезно.