В.А. Бачинин

 (аристотелевская деятельная причина как методологическое основание исследования правовых цивилизаций)

История культуры и, в частности, история человеческой мысли свидетельствует о существовании значительного разнообразия концептуальных моделей причинности. Авторство одной из них принадлежит великому Аристотелю. В его «Метафизике» излагается учение о четырех универсальных причинах, оказывающих определяющее воздействие на все сущее. Эвристический потенциал этой методологической тетрактиды не был исчерпан ни самим философом, ни его учениками и последователями. Согласно Аристотелю, у каждой вещи или явления обнаруживаются, как правило, не одна, а несколько разновидностей причин — формальные, материальные, деятельностные и целевые. Если вообразить скульптуру мраморной Афродиты, то причины классифицируются следующим образом:

формальная, то есть задающая форму, формообразующая причина — это замысел скульптора, проект будущего произведения;

материальная причина представляет собой тот материал, ту материю, из которой состоит скульптура; в данном случае это мрамор;

деятельностная (деятельная) причина — то, посредством чего задуманная форма обретает материальное воплощение; здесь это рука скульптора с резцом в ней;

целевая причина — это та цель или сверхзадача, тот желанный идеал, к которому устремлены векторы всех остальных причин; для скульптора, создающего мраморное изваяние богини, такой целью, подчиняющей все его устремления, является идеал красоты, высшего совершенства.

Все причины существуют до появления изваяния Афродиты, и каждая из них пребывает отдельно от других. Лишь соединившись вместе, слившись воедино, в некий причинный континуум, они приводят к возникновению скульптурного шедевра.

Аристотель употребляет, наряду с категорией причины, еще и понятие начала, отождествляя их. В его понимании это оправдано, поскольку причины действительно выступают как исходные начала вещей. Все они необходимы и достаточны для возникновения конкретных вещей и феноменов. Взятые вместе, четыре причины позволяют увидеть любой предмет не в статике, а в динамике его становления и существования.

Гениальная философская интуиция позволила Аристотелю обозначить универсальный каузальный комплекс в его необходимой и достаточной полноте, которая была полнотой концептуальной, а не описательной. Мыслитель создал великолепный эскиз, сделал набросок-шедевр методологической парадигмы, которую можно использовать в качестве познавательного инструментария при исследовании самых сложных объектов, принадлежащий континууму «цивилизации — культуры». Она же ценна и в методическом отношении, поскольку дает возможность расположить обширный и громоздкий теоретический материал, накопленный научными дисциплинами, в виде упорядоченной, архитектонически стройной системы, что значительно облегчает его усвоение.

Формальные, материальные, деятельные и целевые причины локализованы там, где право соприкасается с мирами цивилизации, культуры и микрокосмом человека. За каждой из четырех причин стоит свой комплекс факторов, активно участвующих в генезисе правовой реальности:

формальные причины — идеальные первообразы, чистые формы, по образцам которых складываются правовые реалии, те нормы, ценности и смыслы, что предопределяют сущность права;

материальные причины — общественные отношения, непосредственные социальные противоречия, подлежащие упорядочению, и регуляции при помощи норм права;

деятельные причины — активные духовно-практические усилия конкретных социальных субъектов (индивидов, социальных групп, государственных институтов) по правовой регуляции социальной жизни;

целевые причины — те идеалы общественного блага, справедливости, социального порядка, цивилизованности, ради которых существует право и к которым оно стремится.

Деятельной причиной или деятельным началом Аристотель называет, «то, по чьему решению двигается движущееся и изменяется изменяющееся, как, например, начальствующие лица в полисах и власть правителей царей и тиранов» [1]. Понятию деятельного начала созвучна еще одна аристотелевская категория, энтелехия, обозначающая активную силу, действенную энергию, приводящую имеющуюся возможность в состояние воплощенной действительности. В качестве свободной и, вместе с тем, целенаправленной деятельности энтелехия реализует имманентные цели, содержащиеся в предметах и явлениях. Так, применительно к праву она формирует, структурирует социальную реальность, придает ей необходимую упорядоченность, отвечающую критериям цивилизованности, моральности, справедливости, законности. Благодаря энтелехии формальные и материальные причины соединяются в реалии, предрасположенные к трансформации в актуальные правовые феномены. Духовно-практическая энергия людей и создаваемых ими институтов опредмечивается в нормах и законах права. Воля к порядку, движущая государством, формирует правосознание граждан и правоотношения между ними в соответствии с определенными нормативно-ценностными стандартами, применяя при этом принципы убеждения и принуждения. В свою очередь, система права направляет энергию социальных субъектов в сторону адаптации к требованиям государства и всего социального целого.

Деятельные причины имеют вид правообразующих, нормотворческих, регулятивных усилий конкретных социальных субъектов-индивидов, общественных групп, государства и его институтов. При этом единство движущего и движимого, то есть активных субъектов и утверждаемых ими правовых форм, порождает впечатление самодвижения, саморазвития правовой реальности. Те эволюции, которые совершаются с ней, могут быть охарактеризованы по нескольким динамическим показателям. Во-первых, это количественные изменения в сторону увеличения или уменьшения чего-либо, имеющего прямое отношение к системе права. Во-вторых, это качественные метаморфозы внутри этой системы и в соприкасающемся с ней социальном контексте. В-третьих, это процессы, описываемые в понятиях либо генезиса, либо уничтожения. И, в-четвертых, это пространственно-временные перемещения кругового, прямолинейного или спиралевидного характера, наблюдающиеся в сфере социально-правового опыта, его рецепций, трансформаций и иных форм воспроизводства.

Большая часть этих изменений и превращений совершается благодаря все той же энтелехии как правовой воле, как твердой, энергичной устремленности индивидов и общностей к наведению и обеспечению надежного цивилизованного правопорядка. Надличная воля к порядку властно принуждает всех и каждого к законопослушному поведению. Но она осуществляет это не сама собой, а через посредство многих звеньев социальной практики.

Особенность правовой воли к порядку состоит в том, что она не только требует, чтобы ее нормативные предписания исполнились, но и умеет добиться их выполнения при помощи разнообразных средств и методов непосредственного воздействия на сознание граждан и на социальные отношения между ними.

Любая цивилизация зиждется на достаточно четких и твердых разграничениях между допустимым и запретным. Эти разграничения создают поле нормативно-ценностного напряжения, внутри которого человек вынужден существовать. Подчинение цивилизационным нормам является для него нормальным способом существования. Укрощать инстинкты и страсти, подавлять агрессивность, гасить имморальные импульсы — все это для цивилизованного человека составляет его долг перед обществом, окружающими людьми и самим собой. И нормы права помогают ему делать это.

Зная о своей изначальной свободе, о том, что он в равной степени волен соблюдать нормы или пренебрегать ими, и, тем не менее, избирая путь подчинения их требованиям, человек не испытывает ущемленности чувства собственного достоинства. Напротив, он незамедлительно получает награду, моральную компенсацию в виде возросшего самоуважения.

Нормативно-правовые структуры упорядочивают жизнедеятельность больших человеческих сообществ, очерчивают границы цивилизационного пространства, образуют прочный «каркас» социального тела, не позволяющий этому телу распасться, обратиться в аморфную массу. Они же играют роль превентивного средства, предупреждающего значительную часть возможных девиаций, встающего на пути возможных отклонений от образцов должного и допустимого социального поведения, заставляют жизненные силы индивидов устремляться в позитивное русло цивилизованного созидания.

Нормативно-правовое пространство, образующееся внутри цивилизационной системы, имеет определенную протяженность и свою особую конфигурацию. Его характеризуют также различного рода нормативная плотность и степень требовательности правовых предписаний в пределах разных его участков. Человеку свойственно перемещаться в этом пространстве, испытывая на себе меняющуюся степень давления существующих императивов на его правосознание. Чем опаснее возможная девиация для устоев цивилизованного правопорядка, тем сильнее это давление, тем категоричнее формулируются санкции правовых норм, тем тяжелее грозящее наказание.

В гипотезах, диспозициях и санкциях норм права присутствует все необходимое и достаточное, чтобы воспрепятствовать выходу социального субъекта за пределы правового пространства. И если он все же оказывается за его чертой, то причинами этого могут быть либо недостаточная зрелость индивидуального правосознания, либо серьезные деформации в самих социальных структурах, образующиеся в них кризисно-катастрофические разломы и провалы.

Правовая норма не сводится к своей собственной нормативной ипостаси. Ее содержание вместе с внешней и внутренней формами не делится на нормативность без остатка из-за того, что они обладают открытостью, разомкнутостью своих значений и смыслов, их распахнутостью в бесконечное пространство множественности явлений цивилизации и культуры. Это заставляет нормы права реагировать на то, что происходит за их пределами, подвергать достаточно регулярным инвентаризациям и переоценкам компоненты собственного содержания. Разумеется, они, будучи бессубъектными, делают это не сами. Все необходимые коррекции осуществляются субъектами, имеющими непосредственное отношение к институтам законодательной и судебной власти.

Трансгрессивная природа человека регулярно толкает его к нарушениям традиционных поведенческих стереотипов. Право же стремится привести эту трансгрессивную энергию в соответствие с юридическими нормами. Там, где оказывается недостаточно дисциплинирующей силы таких регуляторов, как обычаи, нормы религии и морали, в ход идет правовая воля государства. Как твердая и настойчивая устремленность к наведению и обеспечению цивилизованного правопорядка, она властно принуждает субъектов к должному поведению. В отличие от неправовой, деспотической воли тоталитарного государства, являющейся, по существу, волей к насилию, правовая воля к цивилизованному порядку конструктивна. Благодаря ей самые тонкие и возвышенные формы духовности и культуры обретают возможность нормального развития.

Если видеть в праве социальный механизм со своими нормативно-регулятивными функциями, то указанные коррекции следует рассматривать как специальные меры, позволяющие поддерживать этот механизм в исправном, работоспособном состоянии. Надобность в подобных коррекциях объясняется не только внешними нуждами изменяющейся социальной действительности. В самих нормах присутствует определенная предрасположенность к ним. Только на первый взгляд кажется, будто правовое пространство дискретно и наполнено нормами-монадами, каждая из которых автономна, самодостаточна и отделена от других норм резко прочерченными границами. На самом деле правовое пространство континуально в той же мере, как и дискретно. Каждая норма, будучи содержательно локализована, в то же время не самодостаточна. Никогда не бывает так, чтобы к присутствующему в ней смыслу нельзя было бы добавить еще один, дополнительный смысловой штрих или обнаружить новый оттенок. То есть граница всегда оказывается «прозрачной». Подобная проницаемость границ между отдельными нормами и делает нормативное пространство континуальным. Каждая норма тяготеет к другим, предрасположена к информационным обменам с ними и к собственным содержательно-смысловым трансформациям.

Данное обстоятельство открывает для субъектов правотворчества широкие возможности конструктивных инициатив и свободного маневрирования. Внешняя жесткость нормативных структур не препятствует этому, что в целом напоминает обстановку шахматной игры. Здесь, как в шахматах, существует некоторое количество базовых принципов, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах. Это требования-абсолюты, пренебрежение которыми чревато утратой истинного смысла правотворческой деятельности. Так, естественно-правовые абсолюты требуют, чтобы закон никогда не был орудием уничтожения справедливости, гуманности, средством унижения человеческого достоинства. Они не могут призывать: убей, укради, солги. В противном случае право превращается в свою противоположность — неправо.

В шахматах недопустимо, чтобы ладья ходила, например, как слон, а исходные позиции всех фигур были перед началом матча какими-то иными, чем это обусловлено самой природой шахматной игры. Опираясь на эти и другие исходные правила, игроки не ощущают никакой особой ущемленности. Конвенциальная дисциплинированность, следование нескольким основным требованиям с лихвой компенсируются поистине бесконечным числом возможных вариантов игрового поведения на шахматном поле, безграничным простором для творческой свободы, для обнаружения всех своих способностей и талантов.

Приблизительно такова же логика поведения цивилизованных субъектов внутри нормативно-правового пространства цивилизации. Подчинение дисциплинарным началам права не отнимает у них социальных свобод. В свою очередь, цивилизованные формы свободных волеизъявлений не уничтожают установленных в обществе порядков, не ведут к хаосу, не увеличивают меру энтропии. Напротив, цивилизованная, созидательная свобода блокирует возможности нарастания энтропии, повышая степень гармоничности социального целого.

Шахматы, являясь истинным шедевром в числе изобретений человеческого духа, выступают достаточно аутентичной моделью нормативно-правовой реальности. Они дают верное представление о сути нормативной регуляции, о соотношении необходимости и свободы в цивилизованном, законопослушном поведении субъектов, об иерархии разных возможностей в их социальной самореализации, о постоянно присутствующем духе состязательности, борьбы в человеческом существовании и о важности запрета на «вседозволенность» в ходе столкновений воль, интеллектов, характеров, жизненных позиций.

Регулятивное содержание норм права имеет сверхбиологический характер. Присущая им знаковость позволяет кодировать, хранить и передавать социокультурную информацию, используя для этого не только институты права, но и обычаи, традиции, религиозные и нравственные требования, стереотипы повседневного поведения, механизмы воспитания. Под влиянием исторических сдвигов и периодически возникающих новых социальных требований часть нормативного содержания претерпевает серьезные изменения. Но при этом всегда остается некое нормативное «ядро», демонстрирующее поразительную устойчивость, позволяющую праву всегда оставаться правом, не превращаясь в религию или мораль.

То, что такое «ядро», однажды, на ранних этапах цивилизации возникнув, затем продолжало существовать и прошло сквозь многие века, сохранившись до наших дней, говорит о многом. Цивилизационная система по своей природе такова, что никогда не станет нести в себе на протяжении тысячелетий то, что не представляет для нее ценности и лишь отягощает ее своим грузом. Правовая нормативность потому и оставалась в арсенале цивилизации, что обнаружила способность при периодических попаданиях в новые для нее эпохи и чужеродные исторические контексты каждый раз успешно адаптироваться в них, находить свою, ничем не заполненную функциональную «нишу».

Право как таковое и цивилизационная система в целом всегда оказывались нужны друг другу, какие бы времена ни наступали. Локальным цивилизациям необходимы сторожевые бастионы, оберегающие их целостность, способствующие их самосохранению, не позволяющие стихийным силам размывать их основания. Правовая же нормативность с присущей ей волей к дисциплине и порядку всегда находила для себя поле деятельности в виде бескрайнего пространства волнующихся стихий «живой жизни», способных легко выходить из берегов. Применяя к ним твердые и мягкие, жесткие и гибкие средства и методы регуляции, правовые нормы доказывали свою необходимость и оправдывали смысл своего существования.

Список литературы

 [1] Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 1. М., 1976. С. 145.