Очерк жизни и творчества

М. А. Кузмин родился в Ярославле в семье мелкого помещика. Отец поэта, морской офицер в отставке, происходил из старинного дворянского рода, мать была внучкой известного французского актера Жана Офрена. Семья была религиозной, старообрядческой. Именно родословной Кузмина многие его современники будут пытаться объяснить природу его разнонаправленных художественных вкусов и пристрастий: любовь к старинному "Прологу" и увлечение гривуазной литературой XVIII в., творчеством Н. С. Лескова и мемуарами Казановы, пристальный интерес к католицизму и паломничество в олонецкие скиты, в Выговскую старообрядческую обитель. "Изящный стилизатор, жеманный маркиз в жизни и творчестве, он в то же время подлинный старообрядец, любитель деревенской русской простоты", — так писал о поэте близко знавший его критик Е. А. Зноско-Боровский, автор наиболее обстоятельной статьи о творчестве Кузмина.

После смерти отца в 1886 г. семья переехала в Петербург, где будущий поэт окончил гимназию и в 1891 г. поступил в Петербургскую консерваторию в класс композиции к Н. А. Римскому-Корсакову. Однако, проучившись три года, он оставил консерваторию и интенсивно занялся самообразованием, избрав наставником своего близкого друга Г. В. Чичерина, впоследствии известного советского дипломата. Именно он ввел молодого композитора, автора музыки к собственным стихотворениям, в круг художников "Мира искусства" (К. А. Сомов, А. Н. Бенуа, Л. С. Бакст) и познакомил с деятелями кружка "Вечера современной музыки" (В. Ф. Нувель, В. А. Каратыгин, А. П. Нурок).

Литературный дебют Кузмина состоялся на страницах альманаха "Зеленый сборник", изданного В. Н. Верховским в 1905 г. Кузмин был представлен тринадцатью сонетами в духе ранних итальянских лириков и драматической поэмой "История рыцаря д'Алессио".

Зимой 1906 г. Кузмина уже можно встретить на "башне" у Вяч. Иванова и на "воскресеньях" у Федора Сологуба. В. Пяст, активный участник литературного процесса тех лет, вспоминал: "...в числе гостей Сологуба оказался одетый в особую поддевку своеобразного стиля, с какими-то шаровидными и резными застежками, певец и музыкант, исполнявший под собственный аккомпанемент свою музыку на свои же слова — черный, как смоль, молодой, румяный молодой человек, это был не кто иной, как М. А. Кузмин. Он пел свои „Куранты любви" и другие песни первых лет своего литературного расцвета". В том же году к Кузмину приходит известность. Его заметил и оценил В. Я. Брюсов, поместивший в редактируемом им журнале "Весы" стихотворный цикл Кузмина "Александрийские песни", где поэт проявил себя как тонкий мастер литературной стилизации. М. А. Волошин в "Александрийских песнях" увидел "цветы истиннойантичной поэзии, хотя сквозь них сквозит александрийское рококо". Вышедшая тогда же повесть "Крылья", касающаяся "запретных" эротических тем, принесла Кузмину скандальную славу и репутацию "русского Оскара Уайльда".

Сборник стихов "Сети" (1908) укрепил известность Кузмина в литературно-художественных кругах Петербурга. Апофеоз чувственного наслаждения, стихия "вещной" описательностн, легкость письма, обманчивая ясность содержания — эти черты, определившие поэтику "Сетей", прозвучали диссонансом на фоне "метафизической" поэзии символистов. Стихотворение "Где слог найду, чтоб описать прогулку..." было воспринято как эстетический манифест и снискало Кузмину на долгие годы амплуа поэта, воспевающего "дух мелочей, прекрасных и воздушных", поэта "веселой легкости бездумного житья". "Музыкальная легкость, изящная небрежность, пушкинская игривость, непринужденность" — так оценивал поэзию Кузмина С. М. Соловьев. Ему вторил В. Я. Брюсов: "Изящество — вот пафос поэзии Кузмина", "стихи Кузмина — поэзия для поэтов". Однако гедонистический эстетизм, действительно отличавший поэзию раннего Кузмина и сближавший его с представителями русского "нового искусства", имел сложные философские основания и был результатом знакомства поэта с философией Плотина, родоначальника неоплатонизма, у которого апология любви как духовной силы соседствовала с отстраненно-ироническим отношением к миру. У Франциска Ассизского Кузмин учился благоговению перед жизнью в разных ее проявлениях — от "прелестей и пустяков мирного житья" до совершенных созданий природы и искусства. "Радостное ощущение бытия", умиленность перед творением Божиим окрасило все творчество Кузмина. Поэты-францисканцы, творчеством которых он был увлечен в 1890-е годы, привлекали его сочетанием эротизма и мистики и тем языческим ощуще нием полноты мира, которое он находил и в столь пленявших его эпохах раннего христианства. Интерес Кузмина к различным мистическим традициям — от эзотерических восточных культов до русского сектантства — отражал его духовный путь, стремление найти себя "в мытарствах и странствиях" по тысячелетней истории культуры.

"Лирический сюжет" первой поэтической книги Кузмина предстает как вариант платоновского "эротического восхождения" к истине — торжеству духовности, что на стилевом уровне выражается в форме перехода от декоративности, конкретности "голландского" письма к аллегоричности и многозначности образов. Внутренний план книги определяет будущую эволюцию Кузмина — поэта и прозаика: от обыденности, фиксируемой в деталях зримого мира, к обретению метафизического опыта с помощью таинственного Вожатого.

В следующем сборнике "Осенние озера" (1912) декоративная стилизация сменяется просветленными пейзажами, поэтическая мысль завуалирована и как бы растворена в свободной кантиленности стихотворных форм. Особенности новой манеры Кузмина чутко уловил Н. С. Гумилев. "В стихах М. Кузмина, — писал он, — слышны то манерность французского классицизма, то нежная настойчивость сонетов Шекспира, то легкость и оживление старых итальянских песенок, то величавые колокола русских духовных стихов. Но его по-современному чуткая душа придает этим старым темам новую свежесть и очарование. Его всегдашняя тема — любовь, и он настолько сроднился с ней, воспринял ее сущность, такую земную и такую небесную, что в его стихах совершенно естественны переходы от житейских мелочей к мистическому восторгу. Эти переходы — главная характерность его поэзии".

Поэтика раннего Кузмина, развиваясь под знаком "кларизма", возрождала принципы пушкинского гармонического стиля. Но постепенно поэт все дальше отходит от идеи "прекрасной ясности". В сборниках "Вожатый" (1918), "Эхо", "Нездешние вечера" (оба — 1921) усиливается мистико-оккультная тема. Искусство понимается как наваждение, колдовство, все настойчивее проводится мысль о его "дельфийской, сибиллинской сущности". В начале 1920-х годов Кузмин полностью отходит от "кларизма", что отчетливо показывает сборник "Параболы" (1923), где раздел "Стихи об искусстве" состоит из нескольких стихотворных эстетических трактатов. Это стихи, в которых неоплатонизм слит с другими мистическими традициями (гностицизм, пифагорейство, масонство, астрология, алхимия). Нагруженность эзотерической символикой делает стихи Кузмина трудными для понимания. Смысл эстетических исканий современного искусства он видит "в смешанности стилей, сдвиге планов, сближении отдаленнейших эпох". Последний сборник поэта "Форель разбивает лед" (1929) свидетельствует о его интересе к новым направлениям и тенденциям в искусстве — экспрессионизму, сюрреализму, принципу монтажа.

В первые послереволюционные годы Кузмин сотрудничал в издательстве "Всемирная литература", много работал для театра, занимался переводами, входил в редколлегию газеты "Жизнь искусства". После смерти А. А. Блока в течение года заведовал литературной частью в Большом драматическом театре. В начале 1920-х годов он вместе с К. Вагиновым, А. Пиотровским, В. Дмитриевым, А. Радловой, С. Радловым, Ю. Юркуном организовал группу под названием "эмоционалисты", выпустившую манифест "Эмоциональность как основной элемент искусства" (1924), альманах "Часы" и три выпуска сборника "Абраксас". К началу 1930-х годов творчество Кузмина воспринималось как несозвучное времени, и он вынужден был отойти от литературной деятельности.