Чингиз Айтматов видит главное оправдание длящегося миллионы лет развития человечества, его многовековой истории, запечатленной в мифах и сказаниях, гарантию его светлого будущего. Жизнь — человеческое бытие — свобода — революция — строительство социализма — мир — будущее человечества — вот ступени, складывающиеся в единую и единственную лестницу, по которой настоящий создатель и хозяин жизни Человек Человечества поднимается «все вперед! и — выше!». Он, главный герой Чингиза Айтматова, лично ответствен за все, что, было, есть и будет, что может случиться с людьми, Землей, Вселенной. Он — человек дела и человек напряженной мысли — пристально рассматривает свое прошлое, чтобы не допустить просчета на трудном пути, пролагаемом всему человечеству. Он озабоченно всматривается в будущее. Таков масштаб, которым руководствуется писатель и в подходе к современному миру, и в изображении своего героя, осмысляя их во всей их многозначности.
Произведение острое, написанное действительно кровью сердца, роман «Буранный полустанок» породил самые различные, во многом не совпадающие мнения. Дискуссия вокруг него продолжается. Некоторые считают, что временная неопределенность образа «манку рта» может порождать кривотолки. Другие говорят о том, что символ, именуемый в романе «Паритетом» и несущий на себе всю космическую линию в произведении, слагается из противоречащих друг другу начал и потому не может быть принят  безоговорочно, как и само решение связанной с ним главной проблемы. К тому же, добавляют третьи, и легенда о «манкуртах» и космическая фреска, созданная чисто публицистическими средствами, не очень органично спаяны с основной — строго реалистической — частью повествования. Можно соглашаться или не соглашаться с подобными мнениями, но нельзя не признать главного: роман «Буранный полустанок», пронизанный, по определению Мустая Карима, «болью и безмерным оптимизмом, безмерной верой в человека...», вряд ли оставит кого-либо равнодушным. Писателю удалось убедительно показать богатейший духовный мир простого человека, имеющего свое мнение о самых сложных проблемах человеческого бытия. Глазами его главного героя на нас смотрит сама наша эпоха с ее победами и поражениями, ее горечами и радостями, сложными проблемами и светлыми надеждами.
Новый роман - «Тавро Кассандры», опубликованный в «Знамени» в 1994 году. Еще более неспокойный, но неспокойный по-своему, « по-айтматовски ". Казалось бы, люди на огромных просторах СНГ дерутся, деньги в огромных количествах воруют, прочие непотребности творят, - так и пиши про это. Однако Айтматов, по-видимому, не способен рассматривать всевозможные частности у себя под ногами. Взгляд его по-прежнему устремлен на Землю сверху вниз, охватывая ее целиком.
Неслучайно главный герой - монах Филофей - летает вокруг Земли в орбитальной станции: так ее, горемычную, получше рассмотреть можно. Филофей таковым был не всегда, прежде он был ученым Андреем Андреевичем Крыльцовым, специализировавшимся в области выведения искусственных людей, « иксродов », во чревах, так сказать, бесплатных экспериментаторов, то есть женщин-заключенных. Потом, незадолго до объявления себя монахом, ученый выяснил, что не только дело это неправедное, но и эмбрионы отказываются появляться на свет, в котором царит зло. Таково было решение природы: защитить себя от кровососущего человечества, пусть вымрет. Чем не Апокалипсис в мягкой форме?
Благодаря своей способности концентрироваться на глобальных идеях, Чингиз Айтматов склонен и во внелитературной деятельности либо затевать, либо принимать активное участие в проектах планетарного масштаба. Например, уже много лет назад он и социолог Института проблем управления АН СССР Рустем Хаиров обратились к тогдашнему генсеку Андропову (1983) с предложением о создании комитета по встрече III -го тысячелетия. Неожиданно это предложение было принято. Постепенно Айтматов подвигнул на это дело и прогрессивную мировую общественность, организовав в 1986 году Иссык-кульский форум, на который собрались представители ЮНЕСКО, футурологи, писатели и художники. И поговорили о необходимости воспитания нового планетарного мышления, благодаря чему человечество смогло бы избежать тотального катаклизма - военного, экологического, экономического. И когда колесики завертелись вовсю, когда уже можно было начинать пожинать лавры и стричь купоны, Айтматов смиреннейшим образом передает бразды правления грандиозным тайм-шоу Марату Гельману.
Проведенный в конце прошлого года опрос общественного мнения показал, что Айтматов считается одним из самых популярных общественных фигур на всем постсоветском пространстве.
Трудно найти такое произведение Ч. Айтматова, в котором не были бы освещены проблемы духа и нравственности, не описывались бы духовные и нравственные ценности человеческой личности.
Отчуждение человека от самого себя – это одновременно и отчуждение от общества, перерыв всех и всяких общественных связей, кроме тех, которые необходимы для поддержания чисто биологического существования. В итоге – полная атрофия какой бы то ни было социальной, гражданской, общественности активности и возникающая отсюда бездуховность, бессмысленность существования. Когда нет возможностей для проявления общественных начал, чувства необходимости самого себя людям и обществу, когда человеческая сущность в силу тех или иных причин пребывает в бездуховности. К этой стороне человеческой жизни обращается Ч. Айтматов, показав в своих произведениях целую галерею образов, лишенных духовных ценностей.
Смысл жизни человека – в деянии во имя ее. Человек – существо общественное, и человеческое в нем от количества и качества его реальных связей с миром, с людьми. Чем богаче, теснее и наполненные его общественные, то есть гражданские связи с миром, чем боше он нужен людям, обществу, чем в большей мере его дело – общее дело, а труд – творчество, чем острее заинтересован он этим общим делом и чем обнаженнее чувствует свою личную ответственность за него, - тем полнее, богаче внутреннее, одухотвореннее он живет.
Ф. Энгельс писал: «Нам нет надобности призывать сначала абстракцию какого-то «бога» и приписывать ей все прекрасное, великое, возвышенное и истинно человеческое для того, чтобы увидеть величие человеческого существа, понять развитие рода в истории, его неудержимый прогресс, его всегда общественную победу над неразумением отдельного индивида, преодоление человеческим родом всего, что кажется сверхчеловеческим, его суровую, но успешную борьбу с природой вплоть до достижения в конце концов свободного, человеческого самосознания, до ясного понимания единства человека и природы и вплоть до свободного, самостоятельного творчества нового мира, покоящегося на чисто человеческих, нравственных жизненных отношениях».
Духовные ценности человека определяются мерой причастности человека к обществу, к историческому творчеству, его социальной активностью, объемом общественных интересов.
Проза киргизского писателя, национальная по своему духу и особенностям мировидения, действительно связана многочисленными и почти видимыми нитями с многообразными явлениями мировой культуры, чрезвычайно своеобразно и органично пропущенных через многовековой опыт устной киргизской поэзии.
Творчество Ч. Айтматова ставит перед нами целый ряд вопросов: о соотношении национального и интернационального, о национальных традициях и новаторстве, о так называемом двуязычии, о самом характере ускоренного развития младописьменных литератур в новых условиях.
Появление шедевра всегда кажется неожиданностью, если не чудом, тем более оно представляется поразительным, когда шедевр принадлежит перу молодой литературы, сравнительно недавно получившей письменность.
Надо сказать, что Таласскую долину, где родился Ч. Айтматов, знает и чтит каждый киргиз, она издавна привлекала внимание географов, историков культуры, этнографов. О Таласе написано столько работ, сколько ни о каком другом районе Киргизии. Дело в том, что именно эта горная долина является древнейшим местом обитания киргизов, куда они пришли еще в I веке до н. э.
С Таласом связаны народные предания о подвигах Манаса. По преданию, в Таласе находится и могила Манаса, его ушедший в землю мавзолей. Надо ли говорить, что жители Таласа особенно бережно хранили, помнили и передавали своим потомкам красочные предания о жизни национального героя.
Будущий писатель вырос в атмосфере этих преданий, услышанных от бабушки и стариков родного аила. С детства он привык ценить и любить киргизский язык и национальное устное народное творчество.
«Родной язык! – патетически пишет он в одной из своих статей. – Сколько об этом сказано! А чудо родной речи необъяснимо. Только родное слово, познанное и постигнутое в детстве, может напоить душу поэзией, рожденное опытом народа, пробудить в человеке первые истоки национальной гордости, доставить эстетическое наслаждение многомерностью и многозначностью языка предков. Детство – не только славная пора, детство – ядро будущей человеческой личности. Именно в детстве закладываются подлинные знания родной речи, именного тогда возникает ощущение причастности своей к окружающим людям, к окружающей природе, к родной культуре».
Интересны размышления писателя о роли родной речи, тем более что сейчас в нашей республике стали пристальное внимание уделять осетинскому языку. Вот, что пишет Айтматов о родном языке:
«Язык любого народа – это уникальный феномен, созданный гением народа, и утрата его приводит только к потерям.
Языки могут исчезать, многие исчезли, но вряд ли они могут возникать. Надо беречь те, что есть. Это общечеловеческое достояние.
Мир живет в языковом космосе. Языковая экология, исторически возникшая однажды, так же сложна и хрупка, как экология природная. Так же, как и в природе, здесь нельзя руководствоваться лишь прагматическими соображениями, полезными в автоматике, но не в культуре … Связь с родной землей, народом, насущными проблемами национального бытия питает живыми, плодотворными соками культуру, помогает ей выйти на широкий общечеловеческий простор, ибо в жизни народа, их мировосприятии очень много общего».
В произведениях Айтматова мы находим множество одухотворенных и точных описаний природы, ее степей и гор, живописных и мрачных ущелий, этих обиталищ древних мифологических духов и богатырей; в них своеобразно трансформировались, оживают старинные предания и сказки. Терпкий запах растения, воспетого когда-то и в русской поэзии, неуловимо сквозит и в описаниях степных просторов, сотрясаемых бегом стремительных табунов. Стихия народной поэзии живо ощутима в его прозе – и в «Белом пароходе», где переосмыслена одна из киргизских легенд, и в народной песне звучащей в «Джамиле», и в песне о верблюдице в повести «Прощай, Гульсары!». Поэтому одна из важнейших особенностей писателя – знания родного края, родной земли: «Мы живем в горах и среди гор в долинах».
В традиции киргизской акынской поэзии по сей день существует излюбленный в народе популярный жанр одовой песни «мактоу»», сказа о крае – стороне, когда акын – импровизатор, воспевая деяния народа, преподносит слушателям сочиненные им в тот час стихи о их собственной жизни, поет, чем славна и богата эта «земля и вода», какими доблестными подвигами и трудовым радением известны жители воспетого края и за какие добродетели почитаемы они за пределами округи, одним словом, восхваляет все лучшее в этих людях, все достойное упоминания, останавливаясь особо на предках, включая сюда и предания о былых батырах, о мудрецах, находивших истинно справедливые с точки зрения народной этики разрешения споров, молву о легендарных саяпкерах – знатоках лошадей, именами которых гордятся потомки.
В общем, в том сказовом жанре всему есть место, всему есть оценка, но самое примечательное при этом состоит в том, что люди внемлют словам акына, затаив дыхание, заново переписывая собственную историю и как бы впервые открывают для себя значительность хорошо известных фактов и событий из своей жизни и находят в том знакомстве с собой подлинное удовлетворение.
Киргизские акыны любят повторять: «Глядя на старшего, младший растет. Глядя на вчерашнее, возрастает сегодняшнее, а через сегодняшнее гряде то, что будет завтра …»
Киргизский народ, некогда имевший свою совместную с тюркскими народами письменность, навеки запечатленную в култегинских наскальных текстах, утратил ее во тьме веков, в результате войн и народных бедствий. К началу ХХ века он пришел как народ дописьменой культуры, хотя и донесший в своей памяти творения устно-поэтического эпоса – великий эпос «Манас» и другие сказания, в которых он смог выразить свое миропонимание.
«Разумеется …, каждый народ принес из глубин веков свой родной язык. И мы гордимся им, нашим национальным наследием, изучаем, черпаем из него сокровища киргизского языка…
Киргизия – страна гор. Но прежде с самой высокой вершины человек мог увидеть только окружающую природу. Сегодня он видит весь мир, ибо вершина, с которой он смотрит – вершина духа и мужества народа»⁵
Зная жизнь родной земли, богатство устного поэтического творчества Ч. Айтматов стремится писать о своем времени и его людях, заставляет думать о постановке и решении проблем, касающихся жизни человеческой.
Общественная деятельность человека, его нравственная позиция в жизни, высокоразвитое гражданское сознание, чувство хозяина своей земли занимает центральное место в системе духовных ценностей. По мере того как человек становится развитой внутренне, социально активной и общественно сознательной личностью, у него пробуждается все более глубокий и полный общественный, то есть духовный интерес к действительности. И возникает неизбывная вера в Человека – замечательное свойство всей айтматовской эстетики. Вера в человека, любовь к человеку – находит своей фундаментальное развитие в творчестве Чингиза Айтматова.
Главный смысл неустанного творческого поиска художника – найти наиболее емкий образ для точного выражения сильных человеческих страстей и глубоких душевных потрясений.
«Человек творец собственного отношения к миру и к себе. Человек определяется в истории, в мироздании, в жизни. В чем это может выражаться? В отношении героя к обществу, к времени, к природе, к людям».
Как же живут герои Ч. Айтматова, что их волнует, заставляет задуматься над смыслом жизни? Обратимся к первому роману Ч. Айтматова «И дольше века длится день».
Память и совесть – главные духовные движители в романе. Совесть, как соведение, есть не только нравственное в нас обиталище, но и понятие о Бытии.
Так какие же человеческие отношения в романе и как прожить жизнь по истине и совести, личностно и счастливо? Персонажи романа поселились там, хуже чего не бывает: в Сары-Озеках, в пустыне, где зимою – бураны страшные. Они вжились в эту природу, они и тут уловили живую душу и полюбили и нашли и красоты, и радости, и умеют радоваться малому – как поэзия ливня, когда Абуталип с детьми выбежали на пляс под дождь, а за ними и Едыгей, - и какая вышла тут божественная купель и тел и душ – во невинность первичную, райскую … Красота в пустыне не сама по себе, а от прекрасной души человека – производная … Ясно начинают понимать здесь люди, что к чему в бытии, и что составляет истинную ценность, а что – мнимую. Истинная ценность – это любовь семейная, труд честный, мысль свободная, жизнь незлобная, никому вреда, кроме пользы …
Да, на Буранном полустанке меж трех семей образуется идеальное микрообщество. Основа тут – сострадание: ибо все здесь – претерпевшие, изгои, и потому не кичатся друг перед другом, а жалеют, друг дружке помогают. Не ждут тут приказов и не пишут заявлений, а сами за все, что надо, берутся и делают – вплоть до образования детей и литературы.
Абуталин и жена его, учителя по призванию, своих двух мальчиков и детей Едигея начинают – не учить, а играть с ними в познавание мира – и так весело и легко ложатся знания, и ум развивается в такой непринужденной, естественной, на лоне природы, педагогике. А в долгие вечера само собой углубляется человек в воспоминания, и как-то непроизвольно потянуло интеллигентного рабочего Абуталина записать пережитое, переосмыслить его – и оставить детям своим духовное наследство.
Но главная ценность – семейная любовь: Едигей и Укубала, Абуталип и Зарипа.
Как трогательно Ч. Айтматов описывает, где Едигей, исполняя желание ожидающей первенца жены, выходит в море за золотой рыбкой – алтын ликре: «В следующий раз Укубала сказала, что ей приснился во сне золотой ликре. Рыба будто бы плавала вокруг нее, а она пыталась ее изловить. Ей очень хотелось поймать ту рыбу, а затем отпустить. Но обязательно подержать ту рыбу в руках; ощутить ее золотую плоть».
Для удачи в этом необычном предприятии мало было смелости и рыбацкой сноровки: нужно было долго заклинать, буквально уговаривать чудо-рыбу, чтобы она далась в руки рыбаку: «и рыба вскинулась. Заколотилась, закружилась с новой силой, желая добраться до воды. Едигей поднял золотого ликре под жабры».⁸ Едигей смог подержать в руках золотого ликре. И не потому, что для него свой – весь огромный мир, где есть место не только человеку, но и рыбе с золотым пером.
А любовь Едигея к Зарипе – это тоже испытание. Женатый человек полюбил гонимую судьбою женщину, полюбил ее детей, ее не сложившуюся жизнь. Любовь его была обречена, как она была обречена в старинном предании о Раймалы-аге и Бегимай. Только по песням Раймалы-аги выходило, что Едигей вправе любить. Мучимый противоречиями он находит себя в песнях. И его любовь к Зарипе очень похожа на песню, безмерно печальную и чистую: «И плыла Земля на кругах своих, омываемая вышними ветрами. Плыла вокруг Солнца и, вращая вокруг оси своей, несла на себе в тот час человека, коленопреклоного на снегу, посреди снежной пустыни. Ни король, ни император, ни какой иной владыка не пол бы на колени перед белым светом, сокрушаясь от утраты государства и власти, с таким отчаянием, как сделал то Буранный Едигей в день разлуки с любимой женщиной … И плыла Земля …»
Да, сама любовь Едигея – это песня, высокий образец любовной лирики. Суровая жизненная школа не сломила Едигея, крепкий и мудрый он сам твердо стоит на земле отцов и помогает выстоять ближнему. Есть у Едигея друг – русский человек Афанасий Елизаров, ученый, знаток сарозеков. Едигей свято верит в мужскую дружбу, «уважал Едигей ученых, много знающих людей», светлеет его душа от родных переборов домбры в руках умелого певца – музыканта. В трудную минуту Елизаров – опора и поддержка Едигею.
Едигей нравственно строг, нравственно здоров, что и дает ему право сказать: «И дано мне в час такой мыслить, как если бы мыслил ты сам, создатель». А здоровье, и, прежде всего нравственное, есть, как говорили древние, условие сохранения образа, тогда как болезнь разрушает образ человека.
На таких как Едигей держится земля, «чей труд одухотворен неизбывной любовью к людям, стремлением помочь им выстоять и победить, будь он композитор, создающий симфонию, колхозник, поднимающий хлеб, мореплаватель, преодолевающий океан».
Вот так мастерски Ч. Айтматов ставит насущные проблемы и нравственность в своем творчестве.
Но сейчас новые времена. Как же писатель, размышляет о том, как надо изменить нашу жизнь к лучшему?
«Наше общество переживает переломный, революционный период, скальпелем гласности потревожены многие болячки, на проблемы нравственного содержания наложился отпечаток их долгого замалчивания, а то и поощрения иных негативных проявлений. Поэтому в идеологии требуется основательная перестройка.
При этом нет нужды в иллюзорном оптимизме, когда некоторые уже норовят первые шаги выдать за какую-то поступь. Но и пессимистически смотреть на действительность будет ошибкой. Верно, духовные силы человека, наш громадный и непростой опыт преодоления трудностей, нравственное чувство народа и его самосознание придадут качественно новое содержание времени и жизни страны. В XXI век мы должны вступить обновленным и динамичным обществом, чье главное достижение и надежда – Человек! Человек высокой нравственности».
«Ценность самой личности у нас не выверена, не определена. И мы игнорируем эти проблемы, освобождаем себя от них, как бы не замечаем их. А они накапливались, назревали, они сказались на отношении человека к государству, человека к коллективу. Ч. Айтматову же «наиболее важным представляются общественно-социальные аспекты взаимоотношений человека, личности и общества.
Мы – люди, и вся наша жизнь, чем бы мы не занимались, складывается из повседневного быта, будничных забот. Возьмем жилье.
Если человек раньше сам заботился о своем жилье, старался его сохранить, усовершенствовать, то сейчас все только ждут готовой комфортной квартиры … Мы, по мнению Ч. Айтматова, не научились жить в больших многоквартирных домах, не научились сохранять свою обитель, к тому же мы плохо строим наши дома. А ведь жилище – это наша жизнь.
Вторая проблема – транспортная. Проблема, которая из года в год удручает. Наши авиаторы, так же как и вокзалы превратились в беспросветное многолюдное, хаотическое сборище пассажиров.
Теперь о городском транспорте. Его состояние ниже всякой критики. Все перегружено … Поток пассажиров возрастает, а средства передвижения отстают. Транспортные стрессы влияют на работоспособность людей, на их настроение, на их взаимоотношения друг с другом.
А наши дороги? В городах, между городами, проселочные, сельские по всей стране. Если сравнить с дорогами, которые существуют в других частях света, то это не дороги. И здесь работы непочатый край.
Школьное образование во многом в плачевном состоянии, медицинское обслуживание из рук вон плохое, торговля – на уровне каменного века …»
Речь о том, рассуждал писатель, что располагая гигантскими просторами, необъятными ресурсами, передовыми достижениями науки и техники, мы могли бы быть во главе всей цивилизации.
Сегодня одной из острейших социально-нравственных проблем является угроза миру, существованию самого человечества: быть или не быть? Сможем ли мы, мыслящие люди, победить эту стихию.
Война и нравственность, война и личность – эти кардинальные проблемы художественного исследования сущности человека XX столетия.
Каковы же размышления Ч. Айтматова по данной проблеме:
«Есть вещи, которые мы не можем отложить на бесстрашный суд истории, вещи, которые требуют, чтобы о них говорили сейчас, с непременной оценкой сути явлений. Именно сейчас, если мы хотим быть убеждены, что сделали при жизни все зависящее от нас – ибо ясно, речь идет о самом существенном – о борьбе за мир. Образное слово художника, ратующее за сохранение жизни на земле, не может быть оставлено на потом – оно требует своего немедленного действия. Так обстоит дело в наши дни, если мы хотим до конца быть верными призванию и долгу писателей».
Да, хочется верить Ч. Айтматову, что именно с такими разумными понятиями мы вступим в 2000 год. И вновь я хочу обратиться к первому роману писателя, где в свете легенды приобретает трагический смысл и операция «Обруч», и вся эта линия с внеземной цивилизацией, лесногрудинцами, а так горько написанные страницы об опасности, нависшей над миром по вине реакционных сил.
Впервые для себя Ч. Айтматов обращается к фантастике, рассказывая о планете внеземной цивилизации Лесная Грудь в Галактике, центром которой является Солнце, именуемое Держателем. Цивилизация Лесной Груди стоит на гораздо более высоком уровне, нежели на Земле. Там научились преобразовывать энергию светила в тепловую и электрическую, научились управлять климатом, а самые главное – давно уже «не знают государства как такового, не знают оружия, не знают, что такое война». Лесногрудцы готовы установить контакт с землянами, что несомненно помогло бы нашей родной планете достигнуть «сокровенного совершенства». Но равновесие сторон в сегодняшнем мире оказывается столь шатким, что контакт с внеземной цивилизацией кажется «несовместимым с историческим опытом, насущными интересами и особенностями нынешнего развития человеческого общества на Земле». Околоземное космическое пространство прочно ограждается боевыми ракетами-роботами. Они взлетают и с космодрома Сары-Озек: вот когда для Едигея, который в тот час оказался неподалеку, «небо обвалилось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма».
Лесная Грудь разительно похожа на Землю, а ее жители – на землян, только это люди улучшенной, что ли, породы. Это – будущее, и шагнуть в него можно уже сегодня, но лишь преодолев «разность взглядов, разность подходов» в отношении основополагающих принципов жизни на Земле. Проще всего – и так происходит в романе – с помощью грозного оружия закрыть пути, по которым будущее может прорваться в сегодняшний день. Тогда и космодром превращается в гигантский полигон, где небо обваливается на голову человека.
Словно новый мир создает писатель – миф, основой которого оказывается повседневность: стремительно катится могучий поток жизни, нет ему начала, нет и конца, и ничто не сможет остановить его.
Во второй главе дипломного сочинения я рассмотрела отношение писателя к мифам, легендам, преданиям и построения в произведения «Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день » айтматовского мифа.

Глава II. Художественное своеобразие мифов и легенд в произведениях Ч. Айматова («Белый пароход», «Пегий пес, бегущий краем моря», «И дольше века длится день»)
«Не насыщая пищей чрево,
Жует себя двадцатый век
И рубит, рубит Жизни древо,
Как беспощадный дровосек …
И это древо все покорней –
Не по законам естества.
Трещит кора, слабеют корни,
И жухнет пыльная листва
Великий разум! Запрети ты
Рубить хотя б последний сук,
Но развивают аппетиты
Все ответвления наук,
Наука действует как сводня,
А время сводно не корит.
В борьбе за лучшее Сегодня
Вовсю грядущее горит …»
М. Дудин
Говоря о современной литературе Киргизии, надо отметить что она совершила невиданный скачок. От фольклорного эпоса – к реализму, - вот путь, который проделала киргизская литература в исторически кратчайший период.
Д. С. Лихачев говорит, что «скачки и убыстрения» появляются там, «где есть необходимость догонять и где имеется возможность использовать опыт других литератур».¹⁵ И еще там, добавили бы мы, где есть глубокие и достаточно весомые предпосылки для такого форсированного развития. Для киргизской литературы такой предпосылкой стал художественный гений народа, создавший бессмертный эпос «Манас», который, по словам В. М. Жирмунского, «по своим грандиозным масштабам … превосходит все известные памятники мирового эпического творчества».
Мы не случайно говорим о «Манасе», ибо этот эпос сыграл большую роль в жизни киргизов. Это энциклопедическое собрание всех киргизских мифов, сказок, преданий.
Именно тем, что великий «Манас» был художественной энциклопедией жизни народа, можно объяснить то огромное влияние, которое до сих пор оказывает он на киргизское искусство.
Ч. Айтматов как художник вырос из этого исторического феномена. Как же сам художник относится к истории? Каковы его мысли о связи прошлого с современностью? Писатель акцентирует свое внимание на таком аспекте, как «осознание народом своей исторической судьбы, права на будущее, которого достоин каждый народ и каждый человек». «Меня волнует историческая родословная и биография идей, их общечеловеческая сущность. Разве не замечательно, если человек XX века способен осознавать себя современником Одиссея? И в свою очередь – вызвать Одиссея из глубин времени, беседовать с ним? Управление временем – это кажется сказкой».
Более того, именно в его творчестве художественное самосознание киргизского народа достигает высоты общечеловеческого. Именного в его творчестве национальное становится ценностью мирового порядка.
Интересное наблюдение над стилем Ч. Айтматова мы находим в статье С. Залыгина «Писатель и традиция»: « В «Белом пароходе» Чингиза Айтматова меня удивляет такая особенность: отдельно взятый абзац его повести то и дело звучит как сказка, однако же в целом – это вполне реальное произведение, написанное чистым и красивым русским языком».
Как удается художнику создать иллюзию реальной жизни средствами преимущественно из арсенала сказка? Он не использует фольклор. То есть не заимствует из него темы или отдельные мотивы, чтобы осовременить их. Сказка для писателя – такая же реальность, как любой факт действительности. Но она – ее сон, ее мечта. Суть не в том, чтобы низводить сказку до обыденности, лишать ее свойств волшебства. Ч. Айтматов возвращает фольклору его прежнюю художественную насыщенность и силу какими он обладал, когда выражал реалистическое мироощущение его создателей. И в этом качестве сказка обретает право на самостоятельное существование. Сказка на равных приравнивается к вполне реальному анализу – например, мечте. В иной стилистике она равна «думе». И такая входит в образную жизнь того или иного произведения.
Почему интерес Ч. Айтматова к мифам, легендам так велик? Вот как мастер слова говорит по этому поводу: «Я пытаюсь внедрить в современную реалистическую прозу то, что является наследием прошлой культуры: миф, легенду, предание. Ведь и ранее люди пытались осмыслить мир в художественных образах минувшего, и это осмысление имело для каждого времени свою злободневность. С той поры много воды утекло, но я считаю, что элементы мифологического сознания мира можно приспособить к современному способу мышления. Так что тема памяти для меня важна во многих смыслах. Но прежде всего надо осознать, что такое историческая память, именно она сегодня важна и художнику и читателю. Люди помнят все или должны помнить все. Кто-то верно заметит: тяжело тому, кто все помнит. Так вот, пусть нам будет тяжело, но мы не должны забывать уроков прошлого. И пусть эти уроки влияют на нас во всем: на наше поведение, на наше сознание, поступки. Человек должен быть, прежде всего, человеком, он должен жить в гармонии с подобными ему людьми, в гармонии с природой, он должен быть носителем высоких идеалов. В повести «Пегий пес, бегущий краем моря»» я хотел показать, в каких отношениях могут быть поколения людей, что память об отце, брате, деде, о прародителям неотторжима от всей жизни последующих поколений».
Появление в «Белом пароходе» мифа о Рогатой Матери-оленихе и сложное сопряжение его с событиями повести дали повод некоторым исследователям говорить об Айтматове в плане проблемы современного мифологизма. Так, Л. Арутюнов пишет: «Можно утверждать, что повесть Айтматова («Белый пароход») в своей сути не менее мифологична, чем «Антигона». И далее: Айтматов разрушает патриархальный миф при помощи современного мифотворчества».
Мифологизм Айтматова носит достаточно своеобразный характер. Современный мифологизм – это не только поэтика мифа, но и стоящее за ней мироощущение, включающее в себя сложный комплекс идейно-художественных воззрений. И как всегда прав Ч. Айтматов, говоря, что «современность мифа – в его непреходящей поэзии, человечности. А подлинная человечность в том, что герой испытывает состояния, навыки, жесты, язык, еще недошедшие в злободневную силу», - в пределах мифа, который он, кстати, творит сам, но как реальный человек, чей строй души и мыслей, высота нравственных убеждений рождены социальной конкретностью времени и места …»
Миф действительно присутствует в его «Белом пароходе. Сложное преломление в его сюжете повествования дает повод говорить об элементе мифологизма, использованного Айтматовым в повести. И только. Вся жизнь мифа в повести реалистически соотнесена с действительностью: старый дед рассказывает внуку сказку, и внук, маленький мальчик, как это свойственно детям, поверил в ее правду. Айтматов, исподволь раскрывая нам внутренний мир своего героя, показывает, как в его богатом поэтическом воображении, постоянно творящем свои маленькие сказки (с биноклем, камнями, цветами, портфелем), может жить и «сказка» (так он называет миф) о Рогатой Матери-оленихе. Появление в местном заповеднике живых маралов поддерживает живущую в сознании мальчика легенду о спасительной Оленихе.
Второй глубинный план жизни мифа рождается за пределами повествования, уже в нашем, читательском сознании: природа – мать всего сущего на земле и человека тоже: забвение этой истины приводит к роковым последствиям, более всего чреватыми глубокими нравственными потерями, т.е. миф играет роль художественной метаморфозы для выражения этой мысли писателя.
Итак, рассмотрим некоторые мифы в двух повестях – «Белый пароход» и «Пегий пес, бегущий краем моря».
В повести «Белый пароход» две сказки. Вернее их больше, но две сыграли в судьбе мальчика решающую роль. Одну рассказал дед Момун. Другую он сочинил сам. Строго говоря, это не совсем сказки. Первая – про Рогатую Мать-олениху – стилистически и по существу является эпическим сказанием. В основу ее легло предание о начале рода киргизского, до сих пор бытующее в горах Приисыккулья. Вторая - сказка о белом пароходе, придуманная мальчиком. В ней сказочна мечта мальчика – превратиться в рыбу и уплыть в Иссык-Куль, к белому пароходу, а все остальное, т.е. весь воображаемый разговор с отцом, - это правдивый рассказ мальчика о своей жизни с дедом на кордоне.
Сказками мальчик называет их потому, что в них присутствует чудо, в детском представлении ассоциирующееся с волшебной сказкой: чудо в виде Рогатой Матери-оленихи, спасшей последних киргизских детей от неминуемой гибели, и чудо превращения мальчика в рыбу.
Сказка про Рогатую Мать - олениху все еще живет в памяти киргизов. Орнамент на праздничных кошмах, покрывающих юрты, передает рисунок маральих рогов, а высокий головной убор бушнок – челек – до сих пор хранит память о них. Когда-то - говорит предание - человек прятал под собой рога Матери-оленихи. Ч. Айтматов положил эту легенду в основу своего сказания о маралах, дал ей вторую жизнь. А она в свою очередь, помогла во всей полноте раскрыться в Айтматове таланту сказителя, в этом сказании он дал волю живущей в нем стихии эпического рассказчика:
«Есть ли река шире тебя, Энесай,
Есть ли земля роднее тебя, Энесай?
Есть ли горе глубже тебя, Энесай,
Есть ли воля вольнее тебя, Энесай?»
Поэзия этой песни, весь ее емкий смысл задали тон прекрасной и мудрой легенде о древних киргизах. Весь стиль сказания будет выдержан художником в этой тональности. Ни одного лишнего слова, каждый образ предельно наполнен глубоким содержанием.
«Убивали всех, кого удавалось убить – такие были времена. Человек не жалел человека».²⁴ Сдержанный лаконизм выражений, подобных приведенному, сменяла щедрая образность, рожденная игрой фантазии, достойной лучших образов киргизских народных сказаний:
«Трубачи приготовились играть в боевые трубы - карнаи, барабанщики ударить в барабан – добулбасы – так, чтобы тайга закачалась, чтобы птицы тучей взлетели к небу и закружились с гамом и стоном, чтобы зверь бежал по чащам с диким храпом, чтобы трава прижалась к земле, чтобы эхо зарокотало в горах, чтобы горы вздрогнули …»
Для сравнения приведем небольшой отрывок из «Манаса» - картину, предшествующую появлению трех богатырей, трех знаменитых сподвижников «Манаса»:
Там, где небо проткнули насквозь
Выступы горы, кривой, как рог,
Там, где над бездной пересеклось
Девяносто узких дорог,
Там, где падают девять рек,
С влажным шумом сливаясь внизу,
Там, где пламень грозы рассек
Дерева в дремучем лесу,
Там, где камни, как черепа,
Где одинокая тропа
Опускается круто на донно,
Там, где эхо живет одно
В первозданных ущельях гор
Зорко вглядываясь во мрак,
Никого не видя вокруг – Алмамбет, Чубак и Сыргак
На бугре появились вдруг.
Мы намеренно выбрали пейзаж, выдержанный в типичном для «Манаса» песенно-поэтическом стиле, чтобы показать характерную для киргизского эпоса образную живопись, полную экспрессии и предельной выразительности. Здесь интересны в этом смысле не только эпическая образность метафор и сравнений: небо, проткнутое насквозь выступом горы, деревья, рассеченные молнией, камни, похожие на черепа. Обращает на себя внимание ритм, возникающий от многократно повторенного слова «там», который создает особую поэтическую интонацию. Именно этот ритм, это интонация не только характерны для «Манаса», но, можно сказать, составляют его главный стилистический нерв.
В айтматовском сказании о маралах мы слышим ту же интонацию, улавливаем тот же стилистический контрапункт: «… Так, чтобы тайга закачалась, чтобы птицы тучей взлетели к небу …, чтобы зверь бежал по чащам с диким храпом, чтобы трава прижалась к земле, чтобы эхо зарокотало в горах, чтобы горы вздрогнули …» Ритм и музыкальность айтматовской фразы создают ту же поэтическую атмосферу народного эпоса: «Если бы звезды стали людьми, им не хватило бы неба. Если бы рыбы стали людьми, им не хватило бы рек и морей …»
В сказании о маралах художник проявил тонкое понимание культуры собственно эпического жанра, поразительное знание и чувство его стилистической формы.
«На погребальной сопке у открытой могилы полагалось батыра поднять над головами и показать ему четыре стороны света: «Вот твоя река. Вот твое небо. Вот твоя земля. Вот мы, рожденные от одного с тобой корня. Мы пришли проводить тебя. Спи спокойно». Так у Ч. Айтматова прощаются древние киргизы со своим вождем Кульче. Картина похорон Кульче, весь обряд погребения полон у Айтматова глубокого смысла и выдержан в строгом и торжественном ключе. Это при том, что язык сказания предельно ясен и прост: «В дни похорон юрты всего племени расставляли цепью на берегу, чтобы каждая семья могла проститься у своего порога с батыром, когда будут проносить его тело на погребение, склонить к земле белый флаг скорби, голосить и плакать при этом и затем идти дальше вместе со всеми к следующей юрте, где опять будут причитать и плакать и склонять белый флаг скорби, и так до конца идти, до самой погребальной сопки».
Сказание написано мастерски, а смысл его по своей многозначительности выходит за границы киргизского предания. Память его народа сохранила эту «сказку» в назидание потомкам, а художник рассказал ее в поучении всем людям.
В «Пегом псе …» миф, вернее легенда выступает как главный объект повествования. Повесть открыто мифологична и по форме (это мифологическая поэма, так называет ее сам автор), и по содержанию (в ней живут два известных нивхских мифа – о птице Лувр и Рыбе - женщине). Более того, в отличие от «Белого парохода», где рассказчик – современный человек, в чьем сознании четко и определенно существует реальный мир и мир сказки, в «Пегом псе …» Ч. Айтматов выступает в роли эпического автора, т.е. человека, для которого мифы – самая серьезная реальность и самая безусловная правда. Сейчас мы попытаемся показать, что писатель – «эпический автор».
А. Ф. Лосев пишет: «Эпический художник – это тот, сознание которого тождественно с сознанием народа на общинно-родовой ступени его истории …, причем подобно сознание выбирает и соответствующие ему художественные формы».
В. В. Радлов считает: « … необходимы три условия для того, чтобы поэтом мог быть составлен истинный народный эпос. Во-первых, он должен быть членом народа, имеющего врожденную склонность к произведению эпических песен, из которых в течение времени с помощью великих исторических событий может вырабатываться настоящая эпика».
Как видно, первому условию Ч. Айтматов легко удовлетворяет.
«Во-вторых, в народе его не должна возникнуть культура до тех пор, пока настоящая эпика не дошла до полного процветания, и в этой бескультурной эпохе народ должен был испытать целый ряд великих исторических событий и эпических потрясений.
В-третьих, должно во времена высшего процветания эпики возникнуть сильное стремление к культуре, которое быстро подняло бы значительную часть общества не непредвиденную раньше культурную высоту».
Мы можем с абсолютной точностью заявить, что Ч. Айтматов народный писатель с эпическим творчеством.
Миф в «Пегом псе …» проявляется как мироощущение. И все-таки, максимально приближаясь к современному мифотворчеству, мифологизм Ч. Айтматова, лишенный условности новейшего художественного направления, оставаясь на реалистической почве, представляет собой, явление пограничное. Мифологично оно постольку, поскольку в нем проявилась нивхская мифологическая традиция. По сути же это реалистический рассказ о том, как четыре нивха были застигнуты в море гибельным туманом. Айтматовское повествование о нивхах воспринимается нами как быль, ставшая легендой. Присутствие мифов только оттеняет правду, происходящую в этой «были». Жизнь мифов в повести, отношение к ним героев, реалистически мотивированы. Мифы живут в сознании героев, проявляясь в ритуальной песне-обряде, снах, выступая тем орнаментом, той бытовой, временной, эстетической, наконец, приметой нивхского глубоко патриархального мифа чувств и представлений. По – нивхски, действительно, утка Лувр сотворила мир – твердь земную в безбрежном океане воды.
Показательно и необыкновенно ценно признание, сделанное по прочтении повести Вл. Санги: «… В главном Айтматов как художник достиг поставленной цели. Он глубоко и верно изобразил нерасчлененное человеческое сознание, сумел войти в него». Писатель – реалист ставит перед собой задачу воссоздать своеобразный внутренний мир патриархального нивхского человека. Художник последовательно раскрывает новый для себя национальный мир, широко используя нивхский географический, этнический, фольклорный материал. Ч. Айтматов строит свой рассказ в привычном для него эпическом ключе, - снова широко используя повторы, рефрены, снова применяя технику авторского голоса в зонах героев, главным нервом по-прежнему остается поток сознания, позволяющий выявить тот тончайший психологизм, который ставит эту эпическую легенду в ряд современных произведений. И реалистические приметы не только быта (одежда, охотничье снаряжение, лодка-долбленка), но и времени, даны хоть и скупо, но точно и ясно, чтобы воссоздать определенный исторический момент из жизни нивхов.
Ч. Айтматов рассказывает быль как легенду, но мы все равно воспринимает ее как быль. Это происходит потому, что ставя перед собой задачу создать легенду, миф, Айтматов лишает повествование присущих мифу условностей и, окуная нас в мир реальности, тем самым разрушает миф.
Возьмем, например, такую характерную для мифа условность, как чудо. У Ю. Рытхэу чудо, как и положено в мифе, включено в действие: кит превращается в человека, женщина рожает китят и пр. У Ч. Айтматов же действие повести совершенно лишено сказочной фантастичности. Миф живет только в сознании участников, в основном, в снах Органа. Само же действие повести, поступки героев, движение сюжета совершенно лишены мифической чудесности. Это отношение к чуду – главное отличие Ч. Айтматова от того же Г. Маркеса, у которого чудесное врывается в действие, причудливо преломляясь в сюжете, придавая ему фантастический колорит. Маркесу не важны реалистические мотивировки, он небрежен к правдоподобию. У него другие задачи, другой «метод доказательств». Ч. Айтматову же принципиально важна правда. Это – его позиция, его писательское кредо.
Чтобы читатель поверил в очень важную мысль его повести о нивхах – мысль об изначальности альтруизма человека, Ч. Айтматову необходимо, чтобы он поверил, что все, происходившее в лодке – правда. Трагическая ситуация в лодке, несмотря на внешнее спокойствие, несуетливость, мужественную сдержанность и достоинство поведения каждого, как всякий катаклизм, вызывает потрясение духовного порядка. В Органе – прозрение смысла своего бытия. В Мылгуне – бунтарство против бессмысленности их гибели, бунт против богов, т.е. своего рода святотатство. В Эмрайине – открытие значения собственной жизни. В мальчике Кириске – своей связи со старшими в лодке и особенно с отцом. Даже фантастический сон Органа дает нам понять душу старейшины. Его необыкновенные сны о Рыбе – женщине так много значат для него, что одна мысль, что они могут кончиться с его смертью, наполняют его такой тоской, перед которой меркнут все страсти даже такого сильного человека, как Мылгун. Гиблый туман – смерть, показавшая им свое лицо, - не смог сломить духа людей в лодке. И на пороге «Великого Предела» они остались людьми: и старик, и Эмрайин, и Мылгун, и даже мальчик. Они сообща победили смерть и стали легендарными.
Кончается повесть, и мы обнаруживаем, что кончилась не только история о четырех нивхах, застигнутых в море Великим туманом, но и нивхская легенда про ветер Орган, про волны Акимылгуны, про звезду Эмрайин. И это воля автора и его право. Два художественных пласта – реалистический и эпический, так характерны для повествования Ч. Айтматова, впервые заключены им в чисто эпическую форму – легенду. Поэтическая стихия эпоса – это художественная стихия Ч. Айтматова. Поэтому он так свободно и раскованно чувствует себя в эпосе другого народа.
Итак, мы детально разобрались в рождение и построении айтматовского мифа в двух его повестях – «Белый пароход» и «Пегий пес, бегущий краем моря». Но оригинальность мифа заключается в том, что прошлое тесно переплетается с современностью, а значит, что люди нашего времени обращаются к прошлому, а у Ч. Айтматова прошлое – миф. Таким образом, мы подходим к вопросу: как проблематика современности раскрывается в мифах.
Сегодня герои многих наших книг погружены в сосредоточенные раздумья о человеке, о судьбе духовных и нравственных ценностей, об усложняющихся отношениях людей с природой, о путях обновления жизни.
В своих книгах Ч. Айтматов высвечивает больные стороны сегодняшней жизни. Остановимся на двух глобальных проблемах, к которым пришло человечество.
Почему возникла потребность человека обозначить свои исторические координаты? Неужели так важно знать свои генеалогические корни, задумываться и изучать свою историю, с почтением относиться к предкам? И «… не дай бог, чтобы нынешние люди пренебрегли подвигом, совершенным во имя них, отреклись от священного долга памяти».
Вторая проблема тесно переплетается с первой. Если человек забыл свою историю, заветы будущим поколениям, а личность формирует свой духовный мир через познание внешней природы, то появилась экологическая проблема.
Рассмотрим взаимосвязь мифов и проблем современности в произведениях «Белый пароход» и «Буранный полустанок».
Лишать человека памяти – значит убивать в нем пробуждающуюся личность, значит делать его рабом обстоятельств и суеты. Весь сюжетно-событийный план романа «И дольше века длится день» связан с историей Найман-Аны, убитой сыном – мангуртом. Предание это живет в душе главного героя Едигея.
День, когда Едигей собирал в последний путь старика Казангана, а потом на своем верблюде Каранаре возглавил скорбный караван на кладбище Анна-Бейит, - день этот вобрал в себя всю его жизнь. Да и только ли его одну: столько лет прожито Едигеем бок о бок с Казанганом. На разъезде Боранлы-Буранный смогли укорениться только они двое, и столько человеческих судеб на их глазах испытывалось – а часто и ломалось – тяжкой работой, нестерпимой жарой, обжигающими морозами – всем, на что так щедры бесплодные сарозеки, серединные земли желтых степей.
Казангап – первым переступил смертный порог – чей теперь черед? Это только для сына покойного Сабитжана, смерть отца всего лишь – чужая смерть, он и в этот момент впадает не в скорбь, а в свойственное ему бахвальство. А ведь сколько душевных сил вложено в детей и Казангапом, и Едигеем, сколько мечтаний связывалось с ними. «Почему, что помешало им состояться людьми, от которых не отвращалась бы душа? …» «Пустышкой» называет Едигей Сабитжана – так оно и есть: земля, на которой родился Сабитжан, ему не мать, а мачеха и отцу давно уже нет места в суетной душе сына.
Перед лицом смерти мелочное себялюбие оказывается попросту недостойным природы человека.
Каков он итог жизни, остающийся, когда подведена смертная черта? И размышления о самом важном вовсе не отрывают от жизни, от земли, и Казангап, и Едигей всю жизнь были обеспокоены обычным – возвести крышу над головой, заработать на кусок хлеба, детей поднять на ноги, в люди их вывести. Дела – из разряда обычных, из разряда вечных. Для чего надрывались они всю на разъезде, где другие не могли долго удержаться? «Да, действительно, ради чего? Значит, было ради чего». Сформулировать это более внятно простой степняк Едигей вряд ли сможет, но он ясно понимает – а это самое главное, - как нужны здесь, в сарозеках, его крепкие руки, и потому – в состоянии вынести все.
Долгим оказывается путь на Анна-Бейит, и, покачиваясь в седле, Едигей вспоминает … Один за другим проходят перед его мысленным взором эпизоды жизни, в которой всяко было, хватало и радости, и горечи. Но чтобы ни вставало в памяти, неизменным оставалось одно – работа, работа. Изнурительная, тяжелая, единственно способная наполнить смыслом человеческое существование. И Казангап всю жизнь трудился, делал свое дело и тогда, когда даже верблюды падали, выбившись из сил.
Но по мере того как разворачивается повествование, образ героя романа, не утрачивая реальных черт, все более отчетливо вписывается в систему других художественных координат, свойственных мифу.
Да, Едигею важно, чтобы Казангапа похоронили именно на кладбище, начало которому положила могила матери из рода найманов. А когда выясняется, что доступ на кладбище закрыт, разве не потребует Едигей, чтобы похоронили Казангапа на обрыве Малакумдычап, потому что он тоже связан с реальной для него историей сарозеков. «Здесь, на Малакумдычапе, Найман – Анна великий плач имела», - скажет он и попросит, чтобы и его похоронили когда-нибудь там, рядом с Казангапом, где ступала нога Найман – Анны.
Что же это за предание, которое запомнил Едигей на всю жизнь?
«У кладбища Анна-Бейит была своя история. Предание начиналось с того, что жуаньжуаны, захватившие сарозека в прошлые века, исключительно жестоко обращались с пленными воинами … Чудовищная участь ждала тех, кого жуаньжуане оставляли у себя в рабстве. Они уничтожали память раба страшной пыткой – надеванием на голову жертвы шири». ³⁴ Остановим рассказ о предании ибо важна одна казалось бы несущественная деталь, но именно она имеет связь с эпосом "Манас". Замысел о манкурте у писателя возник непосредственно через строки из эпоса, где речь шла о «шире». Вот эти строки: