Вадим Руднев

"Бесконечный тупик" - роман современного русского прозаика, публициста и философа Дмитрия Галковского (1985). Текст произведения настолько велик (по объему он примерно равен "Анне Карениной"), что целиком он до сих пор не опубликован; и настолько разнопланов и противоречив по своей художественно-философской идеологии, что, когда в Москве в 1993 - 1994 гг. был "бум на Галковского", спровоцированный его резкими публицистическими статьями в "Независимой газете", фрагменты из "Б. т." публиковались в таких идеологически противоположных журналах, как, с одной стороны, "Новый мир", а с другой - "Наш современник".

«Бесконечный тупик»чрезвычайно сложен по жанру - это и не автобиография, и не заметки на полях других произведений, и не классический постмодернистский пастиш (см. постмодернизм) - и в то же время и то, и другое, и третье.

За основу композиции «Бесконечный тупик»взят, по-видимому, "Бледный огонь" В. Набокова (см.) - одного из двух авторов на всей планете, которого Галковский признает и к которому относится всерьез (второй, вернее, первый и по хронологии и по значимости - В.В. Розанов, отсюда и чудовищный идеологический плюрализм Б. т.).

«Бесконечный тупик»строится как система примечаний нескольких порядков к непонятно написанному или не основному тексту. Выглядит это в виде фрагментов объемом, как правило, не более страницы: фрагменты текста автора (рассказчика) или цитаты из какого-либо русского писателя или философа; далее может идти комментарий к этому фрагменту; далее комментарий к комментарию; потом полифонически (см. полифонический роман) контрастный фрагмент собственного текста или другая цитата. И так далее до бесконечности - отсюда и название текста.

Таким образом, в «Бесконечный тупик»последовательно применены три основные риторические фигуры поэтики ХХ в. (см. принципы прозы ХХ в.): текст в тексте (комментарии к собственным размышлениям); интертекст (коллаж цитат - скрытых и явных) и гипертекст (читать «Бесконечный тупик»можно по-разному - сплошняком, как он написан; ориентируясь по номерам и стравицам гипертекстовых отсылок; или "тематически", как это делалось при фрагментарных журнальных публикациях романа. Так, первый выпуск журнала "Логос" опубликовал в 1991 г. фрагменты, посвященные обрисовке личности и философии Владимира Соловьева; "Новый мир" печатал биографические фрагменты, связанные с детством автора-героя и его взаимоотношениями с отцом; "Наш современник" - "юдофобские" и иные "великодержавные" размышления героя-автора. В целом корпусе Б. т., который автор словаря читал в машинописи, все эти фрагменты идут вперемешку, подчиняясь законам авторских ассоциаций.

По жанру «Бесконечный тупик»все-таки наиболее близок к классической исповеди (Св. Августин, Жан-Жак Руссо, Л. Н. Толстой), но это исповедь особенная - постмодернистская, потому что исповедуется не автор, а его alter ego Одиноков. Обычно исповеди бывают не всегда правдивыми, поскольку за них ручается сам автор своим именем; исповедь Одинокова безусловно правдива и искренна, потому что это исповедь вымышленного персонажа, хотя ясно и то, что реальный Дмитрий Евгеньевич Галковский целиком разделяет все высказывания своего героя.

Поэтому «Бесконечный тупик»можно рассматривать как чрезвычайно своеобразный, но все же роман и, может быть, даже последний великий русский роман, а Галковского можно считать последним великим русским писателем (Владимир Сорокин - см. "Норма"/"Роман" - находится уже по ту сторону традиций русской прозы - это писатель эры "постхьюман", то есть постгуманистической эры, во многом писатель будущего, по крайней мере, "future in the past" ("будущего прошедшего" - грамматическая категория в английском языке).

В двух словах идеологическая и одновременно художественная канва «Бесконечный тупик»- в бесконечных размышлениях Галковского-Одинокова о себе, о своем отце, о русской философии и русском языке, русской литературе. Этих рассуждений настолько много, и все они настолько интересны, умны и провокативны (см. ниже), что читатель просто утопает в них.

В числе основного корпуса идей «Бесконечный тупик»мысли, связанные с особенностями русского языка, как его понимает автор-герой. Русский язык, по мнению автора Б. т., обладает тремя фундаментальными признаками: креативностью (все сказанное превращается в действительность - ср. теория речевых актов); револютативностью то есть оборотничеством (все сказанное превращается в действительность, но в наиболее искаженном, нелепом и неузнаваемом виде); провокативностью (склонностью к издевательству, глумлению, юродству).

Все эти свойства русского литературного языка естественным образом объединяются в феномене русской литературы, которая в период своей зрелости, то есть в ХIХ веке, становится мощным орудием воздействия на реальность (идея в целом для ХХ в. вполне характерная - см. реальность, текст, абсолютный идеализм, "Бледный огонь", "Хазарский словарь"), но самое интересное, что, высказывая все эти идеи, Галковский, так сказать, вовсе не шутит - это своеобразная, пусть и изложенная на страницах философского романа, чудовищная "философия истории литературы".

Самая главная мысль - что литература, обладающая такой мощной креативностью (а то, что литература в России ХIХ в. заменила философию и чрезвычайно сильно воздействовала на реальность, не вызывает сомнений; достаточно вспомнить, например, "учебник жизни" - "Что делать?" Н.Г. Чернышевского), должна отвечать за то, какую действительность она построила (ср. гипотеза лингвистической относительности).

По Галковскому, так называемое революционное движение в России было цепью взаимных провокаций, предательств и карнавалов (см. карнавализация): вначале революционеров "придумало" царское правительство, чтобы отвлечь общество от реально казавшихся ему (правительству) вредными идей славянофилов; потом эти "выдуманные революционеры", по законам русского языка, превратились в настоящих, но извращенных "бесов" и проникли в правительство, а оттуда сами создавали "реакционеров", чтобы было над кем устраивать террористические побоища. Интересна фраза Галковского о Достоевском, которого он - одного из немногих русских писателей - принимает всерьез:

"Если бы Достоевского, - пишет Галковский, - расстреляли в 1849 году, то он бы не написал "Бесов". Но тогда, может быть, не было бы в русской действительности и самих бесов".

Итак, революционное движение "написали", но написали неумело, по-русски, "топором и долотом", то есть не только креативно, но револютативно и провокативно. В результате получилась не история, а бесовское подобие истории с издевательством, юродством и глумлением над основами русской жизни.

Приведу большую цитату, в которой характеризуется старец Серафим Саровский, один из самых почитаемых русских религиозных деятелей (к которому и Галковский относится вполне всерьез). И тем не менее:

"К Серафиму в Саров приехала будущая Дивеевская старица Елена Васильевна Мантурова и попросила постричь ее в монахини. Серафим стал уговаривать молодую девушку выйти замуж (три года уговаривал). При этом он так, например, расписывал "прелести" семейной жизни:

"- И даже вот что еще скажу тебе, радость моя. Когда ты будешь на сносях, так не будь слишком на все скора. Ты слишком скора, радость моя, а это не годится. Будь тогда ты потише. Вот, как ходитьто будешь, не шагай так-то, большими шагами, а все потихоньку да потихоньку. Если так-то пойдешь, благополучно и снесешь.

И пошел перед нею, показывая, как надо ходить беременной.

- Во, радость моя! .. также и поднимать, если что тебе случится, не надо так вдруг скоро и сразу, а вот так, сперва понемногу нагибаться, а потом точно так же понемногу и разгибаться.

И опять показал на примере.

Вот таким образом кривлялся, глумился над женским естеством.

Да даже если бы он сказал пьянице какому-нибудь:

- А ты иди водочки-то выпей. Она скусная. Выпей ее, родимую, и лапушки оближи: "Ай-ай, сладко". Ноженьки-то твои тогда вот так, смотри, подогнутся, и рученьки милые трястись будут. И головушка набок завалится, закружится. То-то славно. Пей больше, ласковый, и всегда такой будешь. И ходи, смотри, осторожно тогда. Вот так, по стеночке, опираясь. Тело у тебя легкое, слабое станет, в канаву грязную и ребеночек маленький спихнуть сможет. Так что ходи, милый, тихо, ходи, милый, скромно.

Все равно страшно слушать. А тут над беременностью так насмехаться.

Но Серафим Саровский действительно русский святой. Эта святая русская ненависть к миру, издевательство над миром, обречение себя Богу.

Более того, Серафим любил мир. И так как его ненависть к нему была абсолютна, она и превращалась в абсолютную доброту, любование".

«Бесконечный тупик»написан на художественном языке ХХ в. - все эти предательства, оборотничества, речевой садизм, превращение текста в реальность и наоборот - все это было в ХХ в. Но все эти "признаки" и "приемы" изящной словесности оборачиваются, по логике же Б. т., в такую "посконную" глобальную русскую правду, что в этом и открывается чисто русское величие этого "безраздельного" произведения.

Список литературы

Руднев В. Философия русского литературного языка в "Бесконечном тупике" Д. Е. Галковского // Логос. - М., 1993. - No 4.