Постижение духовной природы человека

(по произведениям В. Белова, В. Астафьева, Б. Можаева)

Современная русская проза неоднородна, многолинейна. Без временной дистанции всегда трудно истолковать процесс, особенно если он связан с индивидуальными творческими исканиями. Лишь на расстоянии ясно видны достижения и огрехи на этом пути. В наши дни сложность оценки увеличилась. Во-первых, потому, что сейчас происходит нелегкое отторжение от прежних критериев понимания искусства, нередко ведущее к недопустимому нигилизму, отрицанию подлинных художественных завоеваний. Во-вторых, сама жизнь бурно и болезненно меняется: отдельные и скоропроходящие ее тенденции порой принимаются за сущность развития, за достойную сферу литературы. Наконец все запреты в издательской деятельности сняты, к читателю хлынул поток неизвестных дотоле русскоязычных и перевод ных сочинений.

Какого человека и почему любят современные наши прозаики? Литература последних лет разнотемна, разностильна. Герои книг живут в свое время — сталинской коллективизации, войны 1941– 1945 годов, периода застоя, социального перелома 80-х, в наши дни. Но ясно чувствуется общее побуждение писателей — проникнуть в духовную природу человека.

Сейчас, когда так остро поставлена проблема отчуждения человека от мира, разрушения духовных основ, картина жизни, созданная Беловым, имеет не только историко-познавательную, а философско-этическую ценность. Большинство героев «Канунов», «Года великого перелома» прочными узами связаны между собой, с землей, Создателем. Религиозное чувство крестьян несет в себе едва ли осознанное, скорее, интуитивное поклонение правде, красоте, любви. Когда читаешь о том, как мужики и бабы радуются открывшемуся их глазам небесному благолепию или рождению детей, человеческой любви, лучше понимаешь откровения Евангелия. Вера в Бога наиболее, может быть, явственно проявляется у тех персонажей Белова, кто поддался соблазнам своего атеистического времени. Председатель распавшегося колхоза Дмитрий Куземкин лезет на церковь, чтобы прикрепить к кресту красную тряпку к первомайскому празднику, и на куполе его охватывает ужас. «Флаг» был, наконец, привязан, Куземкин хотел «победно и торжественно заорать»: «Застрял крик, когда Митя снова взглянул на крест». Когда позже его снова подстерегает опасность падения, коснеющий язык шепчет привычное «Господи, спаси!».

Трагический накал в романе «Год великого перелома» вызван преступным, целенаправленным уничтожением властью русской духовной культуры. По сравнению с «Канунами», в «Годе великого перелома» кровожадная практика вдохновителей и осуществителей коллективизации развивается с космической быстротой и катастрофическими результатами. Глубокой грустью, болью и вместе с тем надеждой проникнуто авторское раздумье и о дороге, вобравшее в себя благородность русской жизни, продолжающейся, несмотря на все потрясения, глубокое сочувствие любимому герою Павлу Рогову, отправившемуся в свой последний вольный путь по родной земле. «По лесам и крестьянским полям, по сенокосным подлескам и пустошам да по широким деревенским улицам стремится куда-то и большая дорога. Улеглась между двумя канавами, но не спит ни ночью, ни днем. Последние большие главы раскрывают причины трагической судьбы России. Здесь обнаружена темная подоплека ХVI съезда ВКП(б), политика Сталина и его приближенных в стране, где «тыся чи ям и траншей были уже вырыты и заполнены телами безвинных страдальцев без церковного пения, без ладана, без всего, чем могила крепка».

Во власти палачей оказались десятки тысяч людей. В романе передана ужасная судьба небольшой их части. Василий Белов проложил новое русло в русской литературе второй половины нашего века, открыв органичное сочетание многообразных начал художественного творчества — постижение сельской жизни и сущности мира и человеческой индивидуальности, духовных противоречий и гармонии. Русская история ХХ века привлекает современных писателей. В 1992 году вышел роман В. П. Астафьева «Прокляты и убиты », посвященный войне. Тема эта не была для него новой. Еще в 60-е — начале 70-х годов писатель создал лиро-эпические, утонченно психологические повести «Звездопад», «Пастух и пастушка ». Новое произведение по сравнению с ними — совершенно особый тип прозы.

Век за веком, склонившись над землей, хлебороб вел свою борозду, думая свою думу о земле, о Боге, тем временем воспрянул на земле стыда не ведающий дармоед, рядясь в рыцарские доспехи, в религиозные сутаны, в мундиры гвардейцев, в шеломы конфедератов, в кожаные куртки комиссаров, прикрываясь то крестом, то дьявольским знаком, дармоед ловчился отнять у крестьянина главное его достояние — хлеб. Всю историю человечества, и конечно, России, мировой культуры объясняет писатель в этих строках. Авторский монолог соединяет в себе мучительную боль о разорении земли русской, в чем воистину повинна была революция, с трепетным чувством любви к труженикам и ненависти к тем, кто разрушил у пахаря «уважение к хлебному полю». В. Астафьев со всей мощью своего таланта изобразил физические и нравственные страдания новобранцев, тягостно пережитые им самим в армии военных лет. Половина произведения отдана изображению голода, холода, страшных болезней, грязи и вони, казарм, бараков.

Роман изобилует точными, остроумными и язвительными наблюдениями за страной после 1917 года, обществом, которое «сбилось с ориентира и с тропы, где назначено ходить существу с человеческим обликом, сокращая путь, свернуло туда, где паслась скотина». Но ведь жизнь отдельного человека и всего народа не исчерпывается социальной стихией. В эти узкие рамки невозможно уложить все грани и формы бытия, которые определяются самой природой человека, его вечным предназначением в мире, исторической «памятью», национальными традициями. Еще более сложная, всечеловеческая сфера бытия — любви, семьи — предстает в романе не менее исковерканной, изнутри «пустой ». Повествование строится на событиях, связанных с формированием полка. По их ходу выдвигается на первый план то одна, то другая фигура.

Название «Прокляты и убиты» расшифровано в восклицании совестливого, набожного Коли Гындина, вырвавшегося после расстрела братьев Снегиревых: «Бога!.. Бога!.. Он покарат! Покарат!.. В геенну!.. Прокляты и убиты… Прокляты и убиты! Все, все — э…». В романе все человеческие души, имевшие несчастье сложиться в жестокую эпоху революции и советской власти, — «прокляты и убиты». По мнению писателя, для нравственно-эстетического роста личности «понадобится нахлебаться досыта грязи», то есть столкновение со злом должно привести к душевному подъему. Такого пробуждения в произведении нет. Талант В. Астафьева ярок, оригинален. Новая вещь тоже очень выразительна. Ее ослабляют шаткие философские построения, «подсказанные», к сожалению, недоверием к людям, нежеланием поглубже заглянуть в их сердца. Мне кажется, что очень важно восстановить духовную атмосферу на каждом историческом этапе нашего века. С новых позиций взглянуть на прошедшее. В этом направлении идут некоторые писатели наших дней.

Среди них — Б. Можаев, автор более чем 50-ти книг, многих сценариев. Всеобщее признание получила остроконфликтная, полная юмора повесть «Из жизни Федора Кузькина» (1966, в последующих изданиях — «Живой»). Широко известны роман «Мужики и бабы» (1976), рассказы, публицистика. В 1993 году опубликована первая книга романа «Изгой». Главный герой этого произведения Сергей Бородин. Путем напряженных раздумий о трагедии деревни 30-х годов он приходит к убеждению: «Все видели и все понимали мужики… И понимали, чем это кончится». Иначе он и не мог расценить прошлое, поскольку ясно помнил речи и поведение своего отца, многих других, суровых и непреклонных. И спустя годы, уже в послевоенное время, определил изначальный источник их силы: «Значит, тот, кто создавал род людской, вложил в наше создание идею жизни, а не гибели: идея жизни, идея борьбы против зла за весь род людской независимо от нас правит нами». Свои взгляды Бородин выражает ясно. Перед нами раскрыто очень разнообразное, богатое впечатлениями общение Бородина с широким кругом людей. Вначале может даже показаться, что писатель обратился к традиционной форме произведения. Две эпохи в истории России: 30-е годы и конец 50-х — сопоставлены в сознании Сергея Бородина. При всем различии они составляют один процесс — уничтожение естественных и плодотворных форм сельского хозяйства, разложение духовных основ жизни, изоляцию волевой, активной, мыслящей части населения. Отец и сын одинаково честно, отважно сопротивлялись этой преступной практике: старший, крестьянин, не поддавался порочным мероприятиям на селе, разоблачая политику перед лицом начальства; младший был не менее откровенен и хотел в своих очерках, пьесах, выступлениях высказать наболевшую правду. Поэтому оба стали пасынками советской России.

Среди друзей Сергея есть те, кто разделяет его взгляды. Но избранный ими путь упирается в стену партийного и советского аппарата, многочисленных его приспешников, давно занявших хлебные должности. Закрываются перед Сергеем двери театра, где должна была идти его пьеса, газеты, радио. Он вынужден уехать из Приморска. Во сне последней ночи в этом городе к нему приходит отец. На сомнение сына — «жертвой ничего не добьешься» — он отвечает: «Нет, жертва была не напрасной. Она делает людей зрячими. Только нелюди остаются слепыми и глухими». Итоги первого печального этапа деятельности подведены. Герой романа преодолевает собственную слабость.

Бородин вовсе не скучный моралист, отдавшийся целиком сухим рассуждениям. Он красив, весел, любим друзьями, нравится женщинам и питает к ним тоже большой интерес. Образ его жизни современен. Думается, автор специально широко развернул любовную сюжетную линию в «Изгое»: от первых мимолетных увлечений героя к пылкой страсти, затем к поэтической влюбленности. Все это, очень важное для любой судьбы, в истории Сергея Бородина играет особую роль. Сначала интуитивно, затем осмысленно молодой человек хочет такого же полного счастья, какое было у родителей.

Мне кажется, главным здесь было авторское раздумье о гармоничном, естественном чувстве — редком даре жизни. Именно с этой стороны неизмеримо более скромный, тихий союз старших Бородиных и становится для сына образцом. Осмысленное и нелегкое существование многодетной семьи дает понять: здесь истоки редкой нравственности, духовной народной культуры. О ее возрождении после разрушительных лет революции, коллективизации, военных и послевоенных испытаний мечтают писатель и его герой. Роман Б. Можаева, как и все другие его произведения, зовет к размышлению и надежде на возвращение утраченного в трагических потрясениях нашего века. Сергей Бородин воспринимается близким, понятным человеком, в мыслях и чувствах немало нужного всем нам сейчас.