Трагическая судьба В. А. Жуковского оказала влияние на его поэзию (“Жизнь и поэзия - одно”). Его любовь к Маше Протасовой, которую выдали замуж за другого, потом ее смерть, потеря друзей, чувство обездоленности с детства, одиночество обусловили основные мотивы лирики поэта. Несчастная любовь и разлука - мотив почти всех баллад - имеют явно автобиографическое происхождение. Теон в стихотворении “Теон и Эсхин”, рыцарь Тогенбург в одноименной балладе, судьба Алины и Альсима напоминают нам самого Жуковского и его судьбу. Характерен для поэзии Жуковского и мотив умирания. В элегии “Вечер” Жуковский вспоминает своих умерших друзей, изображает “угасание” природы, наступление ночи, когда знакомый окружающий пейзаж становится как бы ирреальным: луч зари “умирает”, “угасает” река, а что является на месте их? Знак другого мира - “луна”. Вечернее время и неверный свет луны создают атмосферу таинственности, “ущербная луна”, “сумрак”, “туман” - непременные атрибуты мистической поэзии. Проникнуть в запредельное человеческая душа способна именно в вечерний, тихий час (“Вечер”, “Невыразимое”).
В балладе “Людмила” изображается бешеная скачка Людмилы и ее жениха на коне (символ перехода в иной мир). Мистический пейзаж и дорога в балладах всегда означают “поездку” в мир иной, часто герои баллады находят свой конец в результате этой поездки. В балладе “Лесной царь” “ездок оробелый не скачет, летит”. Это и гипербола, и элемент фантастики, отмечающий встречу с потусторонними силами. В результате ребенок умирает. В “Людмиле” мертвецы появляются в конце баллады, жених Людмилы - мертвец, “тихая юноши могила” изображена в элегии “Вечер”, в элегии “Теон и Эсхин” упоминается “безмолвный, таинственный гроб”. Слова-лейтмотивы помогают противопоставить два мира: “здесь” и “там”, “настоящее” и “грядущее”, “невыразимое” и подвластное “выраженью”. В балладе “Светлана” “голубочек белый”, символ Святого Духа, спасает героиню от пагубного воздействия темных сил. Жених Светланы как бы возвращается с “того света”, но он жив здоров, все кончилось хорошо благодаря вере Светланы, которая, в отличие от Людмилы, не ропщет на Бога и - главное - не теряет веры и любви. Если Людмила, считая возлюбленного убитым, восклицает: “Сердце верить отказалось”, то Светлана живет надеждой на встречу.
. “Мне рок судил брести неведомой стезей”, - говорит лирический герой Жуковского. “И горе, и радость - все и цели одной”, - вторит ему Теон, аНег е§о автора. Любимые герои поэта воздают небу хвалу; даже при воспоминании о друге, который сошел с ума - ужасная судьба! - герой Жуковского восклицает: “О небо правосудно!”
В горестях, в испытаниях нельзя терять веру и убеждение в величие человека (“Все в жизни к великому средство!” - говорит Теон).
Друзья Жуковского боялись этих его настроений. Пушкин шутливо называл Жуковского “почившим в бозе”. Не то чтобы они все были атеисты, но настойчивое обращение к образам иного мира пугало. Жуковский же был последователен и целен в своей поэзии. Даже море у него - только отблеск неба, то есть Божественной идеи (“Море”), “знакомые гении”, неземные видения (“Лалла Рук”) наполняют его существование. “Есть лучший мир - там мы любить свободны”, - говорит Жуковский в своей поэзии и переселяет в этот мир своих исстрадавшихся героев. При этом общий печальный колорит поэзии Жуковского никогда не приводит к однообразию. Напротив, его стихотворения дают силы жить даже в тяжелые минуты. Разве можно возражать, например, на слова: “Кто раз полюбил, тот на свете, мой друг, уже одиноким не будет”?
После Жуковского другие романтики - Пушкин, Лермонтов, Баратынский, как и положено романтикам, создавали свои миры. Рискну не согласиться с надписью на портрете, подаренном Пушкину, известными словами о “побежденном учителе”. На этой романтической дороге никто не опередил и не превзошел Жуковского. Он остался рыцарем Тогенбургом поэзии, рыцарем “печального образа”, ни анакреонтика, ни “шумная Вакхова влага” не привлекали его музу в качестве мотивов. Романтизм принято называть “пассивным”, “мистическим”. Но, как мне кажется, нельзя вкладывать в эти понятия негативную оценку. Да, он не призывал к борьбе, не был ни Радищевым, ни декабристом Рылеевым, ни даже Андре Шенье. Но политическая обстановка - это дело преходящее. Зато вечными будут любовь, поэзия, красота.
Жуковский отнюдь не пассивен, когда смело вводит в поэзию новаторские приемы и мотивы. Сделать свои стихи “лучшею своею биографиею” (Белинский) мог только поэт великого дерзания. Необыкновенное мастерство сказалось во всем: разнообразной строфике, изощренной эвфонии, утонченной рифме и ярком ритмическом рисунке. Муза Жуковского не бледная и пассивная, она прекрасна в своей одухотворенности, преданности идеалу и мудром созерцании.